Текст книги "Преступник"

Автор книги: Кемаль Орхан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 17 страниц)

11

Джевдет проснулся. Кости спал рядом, примостившись на краю тахты.

Джевдет вздохнул. Как он просил Джеврие ничего не говорить Кости! И все-таки не послушалась, проболталась! «Пойдем сегодня к нам, – предложил тогда Кости, – мать тебя хочет видеть!»

Он знал, что не вернется домой. Где будет жить? Ему безразлично. В крайнем случае пристроится в «Перили Конаке». Джиннов и ведьм, скорпионов и сороконожек он не боится. Раньше один поднимался на верхний этаж, куда никто не ходил. Ребята, даже Эрол и Айла, удивлялись его храбрости.

Всю ночь свирепствовала буря. Джевдет прислушивался к завыванию ветра. Ах, как страшно гудит и стонет теперь огромный «Перили Конак»!

Он долго не мог уснуть, но не потому, что боялся. Он думал об отце, мачехе, шофере Адеме и представлял, как отомстит им, когда станет Храбрым Томсоном. А когда сон одолел его, он услышал голос матери: «Как бы то ни было, он твой отец. Ты не можешь идти наперекор его воле. Не должен был уходить из дому…»

И все же он поступил правильно. Вот только одно. В чуланчике – подушка, одеяло, простыня. Все, что осталось ему от матери! Эти вещи бросать нельзя!

Кости тоже проснулся. Он сел на постели, улыбнулся, обнажив белые как жемчуг зубы.

– Что нового? Ты хорошо спал?

Джевдет не мог сказать правду.

– Хорошо!

– Живи у нас. Вот будет здорово!

– Я?

– Конечно, ты.

– Почему?

– Мать говорит, что очень тебя любит.

– Я тоже вас всех люблю.

– Оставайся у нас навсегда, ладно?

Джевдет подозрительно посмотрел на него. Может быть, Джеврие ему что-нибудь сказала? Ох, и попадет ей тогда! Пусть лучше не попадается на глаза. Ведь надо же! Он так ее просил, а она проболталась!

– Вот было бы хорошо, Джевдет! – продолжал Кости с волнением. – По вечерам будем вместе читать книги и допоздна говорить об Америке… Здорово! Правда?

– Да здорово, но меня отец не отпустит…

Кости чуть было не сказал: «А что тебе отец? Ведь он выгнал тебя из дому!» В этот момент в комнату заглянула мать Кости.

– О-о-о, калимерасис[45]45
  Калимерасис! (новогреч.) – Доброе утро!


[Закрыть]!

– Калимера, – с улыбкой ответил Кости.

– Есть хотите?

– Еще как!

– Сестра начнет готовить завтрак, а ты, Кости, вставай, сходи за брынзой!

Кости в синих трусах и в майке вскочил с кровати, натянул узкие брюки, которые очень нравились Джевдету, надел рубашку, засучил рукава до локтя и быстро спустился по лестнице.

– Хлеба тоже купи! – крикнула мать вдогонку. Она подошла к Джевдету, присела на край тахты, ласково погладила по голове.

– Ты хорошо спал, сынок?

– Спасибо, хорошо.

– Оставайся у нас совсем, а?

– У вас? – спросил он удивленно.

– Конечно. Будете с Кости как братья – вместе жить, вместе ходить на работу…

– А отец? Он не согласится.

– Как не согласится? Ведь он же тебя прогнал? У Джевдета потемнело в глазах. Значит, Джеврие все рассказала Кости, тот – своей матери.

– Не знаю, – он покраснел до ушей.

– Кости нам все рассказал, сынок. Чего ты стыдишься? Раз взрослому не стыдно, что его рисуют на стенах, тебе-то что до него?

Джевдет вскочил с тахты.

– Это неправда! Никто не рисовал моего отца! Он надел брюки, рубашку. Какой стыд, какой позор!

Маленькая женщина встала перед ним.

– Ты куда?

– Никуда.

– Я не отпущу тебя! Куда ты?

– В уборную, – отрезал он.

– Ну, хорошо, иди.

Он бросил лоток и спустился вниз. Уходя, Кости оставил дверь открытой. Джевдет тихонько вышел. Облака рассеялись, светило солнце, но все еще дул холодный ветер, гоняя желтые осенние листья.

Джевдет сжимал кулаки. Пойти в квартал, найти Джеврие, набить ей морду. Как он ее предупреждал, и все-таки проболталась! Кости тоже грош цена. Больше дружить он с ним не будет. Ни за что!

У Галатского моста он сел на катер, доехал до Джибали. За одну ночь квартал стал для него чужим!

Он прошел мимо кофейни. Старики, собиравшиеся здесь по утрам, казалось, смотрели на него с жалостью. И потом… На стене «Перили Конака» не было ни рисунка, ни надписи!

– То-то! – пробормотал он. – Теперь боятся…

Он посмотрел на родной дом и нахмурился. Хоть убей, но туда он не вернется.

У «Перили Конака» он свернул к бараку старой Пембе. Он забыл и отца, и мачеху, и шофера Адема, и Кости, и его мать! В этот момент он думал только о Джеврие! Если даже бабка дома, он все равно отлупит девчонку. Он же ее предупреждал!

Джевдет быстро спустился к бараку, постучал кулаком в дверь.

Никто не ответил.

Снова постучал. Посмотрел через трещину в двери: в комнатке никого не было. Барак и маленький дворик были пусты. Может быть, они уехали?

У него защемило сердце.

К бараку шла старая цыганка.

– Открой мне дверь, сынок!

Подойдя, она протянула ключ.

– Разве ты здесь живешь? – спросил он.

– Здесь.

– А где Джеврие?

– Ох, уехали!

– Куда?

– Далеко. Приехал их дядя или еще там кто-то… и увез.

– В Другой город уехали?

– В другой.

Чуть не плача, Джевдет доплелся до «Перили Конака», залез в окно, лег на пол лицом вниз и затрясся в рыданиях. Кто знает, может быть, он ее никогда больше не увидит!

Незаметно он заснул. Во сне видел Джеврие. Большие усатые люди закрыли ей рот своими грубыми руками и увезли. Задыхаясь, он бежал за ними, но не догнал. Ему хотелось кричать, звать на помощь, но голос пропал.

Внезапно Джевдет проснулся. Он продрог на сыром полу и сильно проголодался.

Он встал, выглянул в окно. Солнце поднялось высоко. Было довольно тепло.

Куда он пойдет? Где позавтракает?

Он вынул деньги, пересчитал: полторы лиры. Деньги есть, но нельзя показываться в квартале. Он снова подумал о Джеврие. Где она сейчас? Ведь большие усатые люди далеко ее увезли.

Он снова сел на землю.

Вдруг послышались мальчишечьи голоса.

Он прислушался. Наверно, Эрол с Кайханом? Конечно, они. Эрол рассказывал фильм, который смотрел вчера.

Подошла Айла.

– Какой-то уличный торговец спросил меня о Джевдете, – сказала она.

Эрол уставился на нее.

– Ты что ответила?

– Сказала, что не знаю.

– Отец выгнал его из дому?

– Да, и больше не пустит…

– Жалко, – . вздохнул Эрол.

– Почему? – спросил Кайхан.

– Где он будет жить? Что будет есть?

– Тебе уже больше и пожалеть некого? – сказала Айла. – Как будто он не с тобой подрался и не разбил тебе нос!

– Я сам виноват.

– Подумаешь…

Айла убежала. Эрол снова начал рассказывать о фильме.

Джевдет был растроган. Не было бы здесь Кайхана, он обнял бы Эрола и помирился бы с ним. Но с ним был Кайхан… И к тому же он сын рогоносца. Может быть, в лицо ему и не скажут, но каждый будет думать об этом.

Эрола позвали кушать, и тот, продолжая болтать с Кайханом, ушел.

Джевдет осторожно вылез на улицу. Никого не было. Прежде всего надо где-то поесть. Он нашел маленький трактирчик, заказал котлеты с зеленым перцем и помидорами. Трактирчик был заполнен рабочими с папиросной фабрики.

Он ел и все время думал о Джеврие и Кости. Если бы ее не увезли, он все еще злился бы на Кости. Но Джеврие не было, его выгнали из дому, и он остался совсем один. Когда он вышел из трактирчика, его охватило странное чувство: он уже не сердился на Кости – ни на него, ни на его мать. Если бы он сейчас встретился с Кости и тот потащил бы его к себе, он не стал бы сопротивляться. Но сам он умрет, а не пойдет.

Засунув руки в карманы, Джевдет зашагал в сторону Бахчекапы.

Мысли о Джеврие не давали ему покоя. Если бы она сейчас была здесь! Пусть бы даже просила милостыню. На эти деньги они поели бы суп с требухой, а вечером пошли бы на берег моря, сели бы под тутовое дерево, он взял бы ее маленькую руку в свою…

На глазах у него показались слезы, он стер их ладонью. Он любил ее, как сестру. Она была ему ближе, чем Кости, и понимала его лучше всех. Накричит он на нее или даже побьет, она как ни в чем не бывало снова идет за ним, повторяя: «Джевдет-аби, Джевдет-аби!»

Где-то Джеврие сейчас?

А в это время она была еще в Стамбуле, под строгим надзором в доме одного цыгана на Сулукуле[46]46
  Сулукуле – улица на окраине Стамбула.


[Закрыть]. Она, не переставая, плакала, и чем больше плакала, тем сильнее ее били. Она не чувствовала боли, пусть бы ее убили, все равно. Ее даже в уборную не отпускали одну. Через несколько дней ее увезут куда-то в сторону Текирдага и не отпустят до тех пор, пока она не забудет сына Ихсана-эфенди.

Среди взрослых, огромных и усатых музыкантов Джеврие все время думает о своем Джевдете-аби. Больше всего ее огорчает, что она не послушалась Джевдета, когда тот предупреждал ее, чтобы она ничего не говорила Кости, и проболталась ему.

«Ох, если бы я не проговорилась! Лучше бы мне язык вырвали!» – думала она.

– Посмотрите, опять плачет, – ворчала старая Пембе. – Я тебе сейчас голову разобью.

– Ну и разбей! – со злостью ответила девочка.

Рядом сидел музыкант Хасан-ага с большими усами и чистил свою зурну. Он замахнулся и ударил зурной Джеврие по лицу. Со стоном она упала вниз лицом и громко заплакала: Хасан рассек ей губу. Теперь она понимала, что спасения нет. Неужели они заставят ее забыть Джевдета-аби? Нет, нет и нет!

– Я удавлю тебя, – снова закричала старуха, – удавлю!

Руки девочки окрасились кровью, капавшей из разбитой губы.

12

Обычно улыбающееся лицо кассира сегодня было серьезным.

– Не знаю, ничего не знаю! – Ихсан-эфенди растерянно развел руками. – Недостача, как ни прикидывай, не могла быть более одной-двух сотен лир. А на самом деле…

Он встретился взглядом с кассиром.

– Подумай хорошенько, – сказал тот, – может, жена подшутила над тобой или еще кто-нибудь?

– Жена? Ты сказал: жена? Моя жена не станет так зло шутить! Она ни разу не залезла ко мне в карман. А ведь это казенные деньги!

– Но кто же тогда?

– Не знаю, я ведь сказал, не знаю!

Кассир пристально посмотрел на бухгалтера. Вот так история! Если бы речь шла о какой-нибудь сотне, даже двухстах лирах, можно было бы как-то замять дело, пока еще никто ничего не знает. Ну, подождал бы… Старику могли бы помочь близкие, друзья, как-нибудь выкрутился бы. Но ведь не хватает трех тысяч лир!

Он снова взглянул на Ихсана-эфенди. Тот стоял, опустив плечи, бледный как смерть. Его рука, которой он держался за край конторки, дрожала. Никогда еще с ним не случалось ничего подобного.

Он тяжело вздохнул.

– Что у вас там такое? – спросил вдруг бухгалтер.

Кассир, стараясь избежать взгляда начальника, уткнулся в счета. Ему-то в конце концов все равно, но ведь жаль беднягу.

– Я вас спрашиваю, Ихсан-эфенди, – повысил голос бухгалтер. – Почему не отвечаете?

Ихсан-эфенди уставился пустыми глазами на начальника. Но так и не проронил ни слова.

– Что вы на меня так смотрите?

В большой комнате все ручки были брошены на столы, замолк скрип перьев, стук пишущих машинок и арифмометров. Все повернулись к Ихсану-эфенди. Со стариком сегодня что-то случилось. Странный, очень странный у него взгляд. Почему он не отвечает? А какой бледный!

Бухгалтер встал и подошел к Ихсану-эфенди.

– Что с вами, старина?

Ответа не последовало. Он взял Ихсана-эфенди за руку. Холодная как лед рука дрожала.

– Вы больны?

Снова пустой, бессмысленный взгляд.

– Что с ним случилось, кассир?

– Не знаю, господин бухгалтер.

– Почему вы не приняли у него деньги?

Кассир только пожал плечами.

Служащие вставали из-за столов и подходили к кассе. Понимающе переглядывались.

– Идите домой, – посоветовал кассир. – Спросите домашних. Наверно, над вами все-таки подшутили…

Старик вздрогнул.

– О ком вы говорите? О жене? Но я уже сказал…

– Чужая душа – потемки.

– Я не желаю, чтобы так думали о моей жене!

– Тогда, может быть, сын?

– И сын не мог!

– Почему?

– Потому… потому что… я выгнал его из дому… – На глаза старика навернулись слезы.

– А вечером к вам не заходили посторонние? Соседи, друзья? Не ночевали у вас? – спросил кассир.

Ихсан-эфенди поднял глаза.

– Были… Сосед с матерью… Но они не ночевали. Нет, я никого не могу заподозрить. Это моя судьба. Я готов понести наказание. Других в это дело не впутывайте!

– Сколько не хватает? – обернулся бухгалтер к кассиру.

– Три тысячи сто семьдесят лир.

Сослуживцы ахали, удивлялись.

Ихсан-эфенди не замечал ничего. Не волновало его и то, что он сядет в тюрьму. Он думал о Шехназ. Жена!.. Она останется одна! Без средств. Как бедняжка будет жить?

Потом все происходило как в дурном сне. Вокруг него вертелись какие-то незнакомые люди, он подписывал отпечатанные на машинке бумаги. Сел с полицейскими в старенький автомобиль. Машина промчалась мимо квартальной кофейни и остановилась перед его домом. Только увидев побледневшее лицо Шехназ, он пришел в себя.

– Нет, нет, моя жена не виновата! Оставьте ее в покое!

– Тогда скажи, куда девались деньги? – спросил человек с сердитым, хмурым лицом.

– Не знаю.

– Как так?

– Оставьте жену в покое!

– А сын? Где твой сын?

– Не знаю… Я выгнал его из дому. Он грубил мне. Да, да, за грубость… Но какое это имеет отношение к делу?

Ихсан-эфенди огляделся: в передней, казалось, собрались все жители квартала. Здесь были и Мюфит-эфенди, и парикмахер Лятиф, и Хасан Тахсин, и другие. Соседи пялили на него глаза.

– Чего им здесь надо? – разозлился старик. – Выгоните их отсюда!

Толпа стала таять, люди исчезали, как карты из колоды. В комнате осталась только Шехназ. Бедняжка смотрела на него широко раскрытыми, испуганными глазами. На кого он ее оставит? У нее никаких родственников нет. Кто заплатит за квартиру? Кто будет покупать ей украшения, губную помаду, пудру?

– Нет, нет! Вы не имеете права подозревать мою жену. Виноват только я. Арестуйте меня, довольно разговоров!

Поздно вечером Ихсана-эфенди отвели в тюрьму.

Какие-то незнакомые лица, шум, гам.

– Да поможет тебе аллах! – К его ногам упала грязная миска.

– Что это? – удивился Ихсан-эфенди.

Какой-то чумазый парень с заостренным подбородком повторил:

– Да поможет тебе аллах, папаша!

– Хорошо, но…

– Никаких «но», старикан. Гони монету!

Ихсан-эфенди обвел взглядом арестантов. Почему он должен давать деньги? Что это – обычай, закон?

– Клади лиру. Обычай! – сказал сидевший рядом с ним седой человек.

– Обычай? – переспросил Ихсан-эфенди.

– Да, закон!

Ихсан-эфенди достал лиру и бросил в миску. Чумазый парень схватил ее, повертел перед носом:

– Ха, на счастье!

Арестанты стали расспрашивать Ихсана-эфенди, – за что его посадили. Слушали внимательно, серьезно.

– Вчера вечером деньги были целехоньки. Утром я еще ничего не знал… Пошел себе спокойно на работу. Я должен был сдать их кассиру…

– Глядь, а монет уже и след простыл! – хихикнул рыжий пижон в рубашке с накрахмаленным воротничком и с красным галстуком.

– Уж не думаешь ли ты, что я вру? – с гневом повернулся к нему Ихсан-эфенди.

– Что ты, стоит ли об этом говорить, старикан?

– Я не из тех, кто занимается такими мерзкими делами! – взорвался Ихсан-эфенди.

– Тогда как сюда попал? Может, тебя посадили за то, что ты молился в мечети? Скажет тоже… Он, видите ли, не занимается такими делами!

– Хватит! – шепнул Ихсану-эфенди седой человек. – Не накликай на себя беды.

– А что?

– Что? Молчи – и все тут!

Седой человек встал и вышел из камеры. Ихсан-эфенди посмотрел ему вслед. По цементному полу коридора, заложив за спину руки, перебирая четки, ходили хмурые заключенные. Казалось, они разговаривают сами с собой.

Со стены исчез последний слабый луч солнца. Быстро темнело. В камерах зажглись маленькие лампочки. Арестантов закрыли, задвинули железные засовы.

Жена, что она делает сейчас? Как проведет ночь одна, в большом обезлюдевшем доме? Хоть бы догадалась позвать к себе мать Адема!

Он услышал грохот поезда, проходившего где-то рядом. Потом донесся шум моря. Волны бились тоже близко. Ихсан-эфенди сомкнул веки.

Он очнулся от толчка. Над ним склонился рыжий пижон.

– Эй, вставай, здесь мое место!

Все уже улеглись; слышалось приглушенное бормотание, чей-то тихий смех.

Ихсан-эфенди поднялся, осмотрелся. Прилечь можно было только под парашей, прибитой ржавым гвоздем к двери камеры.

– Да не маячь ты перед глазами, старикан! – крикнул парень с чумазым лицом, тот, что днем подхватил брошенную Ихсаном-эфенди в миску лиру.

– А что же мне делать?

– Ложись под парашей!

Седой человек бросил Ихсану-эфенди рваное тряпье.

– Накройся пока этим. Завтра тебе принесут постель.

– Кто?

В камере стало тихо, арестанты с любопытством смотрели на Ихсана-эфенди.

– Ты спрашиваешь кто? Разве у тебя нет жены?

– Жена есть.

– Молодая, старая? – послышалось сразу несколько голосов.

Ихсан-эфенди сердито вскинул голову.

– Послушайте, если вы скажете хоть слово о моей жене…

– А что?

– Моя жена не чета тем, кто носит сюда постели.

На мгновение воцарилась тишина, потом заговорили все сразу:

– Что это значит? Разве те, кто приносит сюда постель, не люди?

– Или ты хочешь сказать, что они хуже твоей жены?

– Ты не знаешь, что говоришь, старик! Подбирай слова, прежде чем открыть рот. Не забывай, что ты в тюрьме!

Ихсан-эфенди расстелил тряпье и лег под парашей.

На море бушевал шторм. Волны с грохотом разбивались о скалы, время от времени оглушая воздух пронзительным свистом, проносился поезд.

Ихсан-эфенди заснул. Во сне он видел Шехназ. «Не беспокойся, дорогой, – говорила она ему. – Мать Адема не бросит меня одну!»

Шехназ и в самом деле не была одна.

В тот день следователи были особенно придирчивы. Один из них даже сказал ей:

– Муж подозревает вас. Скажите, где деньги, и бедняга будет освобожден!

С этой минуты она возненавидела мужа.

– Да покарает его аллах! – закричала она. – Я ничего не знаю. Если уж кто и украл деньги, так это он сам. У него по горло долгов. Весь квартал об этом знает! Пьет, шатается по всяким непристойным местам. Он и первую свою жену загнал в гроб. А теперь за меня взялся!

Время шло к полуночи; они, как и каждый вечер, пили вино. Шехназ сидела напротив Адема, подперев голову руками, и прислушивалась к нарастающему шуму моря. Она не смотрела на Адема, но он ни на минуту не выходил у нее из головы. Итак, три тысячи сто семьдесят лир… На эти деньги он сможет купить автомобиль и устроить свою жизнь. Но что будет с ней? Ведь у нее никого нет. А если Адем не возьмет ее в жены…

Их взгляды встретились.

– О чем задумалась? – спросил Адем.

– Так просто. Ни о чем.

– Слава богу, вам есть о чем подумать, – вмешалась в разговор мать Адема. – Вот выйдет из тюрьмы ее муж…

– Ничего, мамаша. Пусть выходит. Через несколько дней заглянем в министерство юстиции. У меня там приятель. Попросим его написать заявление…

– Какое заявление?

– О разводе!

– Разве нас сразу разведут?

– В момент. Мой друг стоит целого адвоката. Старик украл деньги, шутка ли? Его посадили в тюрьму. Позор. Значит, он нечестный человек. Кто тебя заставит быть женой вора?

Шехназ, не отрываясь, смотрела на Адема. Зеленоватые глаза, опушенные длинными черными ресницами, улыбались.

– Так ты и в законах разбираешься…

Мать Адема вышла из комнаты. Они остались вдвоем.

– Сразу разведут? – снова спросила Шехназ.

– Вот увидишь!

– А что дальше?

– То есть?

– Ну когда разведут?..

– Какой может быть разговор? Конечно, мы поженимся!

Шехназ вздохнула. Ей почему-то не верилось. Она боялась, что Адем обманет ее.

Адем потянулся через стол и взял Шехназ за руку.

– Почему ты вздохнула?

– Так просто.

– Ты мне не веришь? Мы поженимся и уедем куда-нибудь отсюда. Не бойся: машину купим не сейчас, позднее… Старик к тому времени, наверно, умрет в тюрьме!

Шехназ перевела разговор на другую тему.

– Тебя спрашивали о Джевдете?

– Ага… Они думают, деньги украл он!

– Да, но ведь в тот вечер мальчишки не было дома!

– Ну и что же? Отец бил его, выгнал из дому… Разве он не мог отомстить?

– И все-таки он этого не сделал.

Адем отпустил руку Шехназ.

– Не обижайся, но ты очень глупа. Забудь о том, что я был здесь в ту ночь. Есть только старик и его сын. И, конечно, подумают на них. А взяли они деньги или нет – какое нам до этого дело? Чем больше все запутается, тем лучше для нас. «Вали пьяного, если он падает!»

Но пасынок не выходил у Шехназ из головы. Да, он грубил, делал все назло, не слушался, но…

– Не думай об этом, – продолжал Адем, – выбрось из головы. Твой муж подозревает тебя, ты должна ненавидеть его за это – наговаривай на него все, что можешь! На что тебе сдался Джевдет? Его разыскивает полиция. Завтра его схватят, и конец! Или тебе больше делать нечего, как только о нем думать? Чтоб он провалился, сучий сын!

Джевдет крепко спал на тахте в комнате Кости, не слыша ни шума волн, разбивающихся о скалы, ни гудков машин, мчавшихся из Сиркеджи в Бакыркёй[47]47
  Бакыркёй – рабочий пригород Стамбула.


[Закрыть]. А его уже разыскивали. Молчание Ихсана-эфенди навело на мысль: «Деньги мог украсть его сын!»

Мальчик ненавидел отца. А на днях Ихсан-эфенди избил его за то, что он подрался с сыном зубного врача. Отец выгнал сына из дому. Это могло озлобить мальчишку, толкнуть на месть. Все как будто логично. Превосходная месть!.. Если его сразу же задержать, то не составит никакого труда найти деньги. «Этот парень на все способен, – утверждал шофер Адем. – Нажмите на него! Он теперь дружит с мальчишкой-греком. Я не знаю, где тот живет, но они частенько бродят вместе. Бывают даже в Сиркеджи!»

К утру шторм не утих.

Джевдет проснулся рано. Он все еще испытывал чувство стыда: мать Кости знает, что он сын рогоносца. И хотя он не хотел идти сюда, все же пришел – его вернул Кости.

Еще больше Джевдет стыдился старшей сестры своего друга. Она ни о чем его не спрашивала и только молча смотрела на него. Но уж лучше бы спросила… Ему казалось, что девушка держится так, чтобы просто не сконфузить его.

А он терпеть не мог, когда его жалели.

Джевдет тихонько встал. Еще очень рано. Но он все равно оденется, возьмет лоток и оставит этот дом. Он пойдет в Сиркеджи к тому месту, где они раньше встречались с Кости, подождет его там. Он не хотел завтракать вместе с его родными, не хотел, чтобы его жалели и говорили, какой он несчастный. Он не несчастный. Вчера он стал еще на год старше. Скоро он будет таким, как Яник! А Янику по плечу было даже то, что не могли сделать взрослые. Сколько раз Яник спасал Жано из тюрьмы, из рук краснокожих и разбойников с платками на шее!.. Никто, никто не должен думать, что он несчастный!

Джевдет взял лоток, хотел было выйти из комнаты, но тут проснулся Кости.

– Ты куда?

– Мне захотелось супу из требухи… – виновато проговорил Джевдет.

Кости вскочил с постели.

– Что же ты не разбудил меня?

– Да так. Ты спал. Жалко было тебя будить.

– Подожди, я сейчас, вместе пойдем!

Кости быстро оделся, схватил свой лоток. Мальчики выскользнули из дома. Дул холодный ветер. На улице Эбуссуут они миновали кофейню Месеррета и вышли на Бабыали. Напротив находилась небольшая харчевня. В ней никого не было. Друзья заказали суп из требухи, обильно приправленный уксусом, чесноком и перцем. Они не очень любили такой суп, но в это холодное утро он им очень понравился – горячий!

Всю ночь они говорили об Америке. Кости не соглашался с Джевдетом, который уверял, что он не будет таким великодушным, как Билл из «Отряда „Красный шарф“».

– Разве может человек не жалеть своего отца? Ты только сейчас так говоришь, потому что сердишься на него!

Джевдет стоял на своем:

– Вот увидишь, придет день, я отомщу. И никого не пожалею. Даже своего отца!

Вспомнив ночной разговор, Кости спросил:

– Значит, и отца не пожалеешь?

– Нет.

– Кто может быть дороже отца? Если бы у меня был отец…

– Даже такой, который загнал бы в могилу мать и привел в дом мачеху?

– Я очень люблю мать, но…

– А он бы вместо твоей матери, которую ты любишь, привел другую…

– Все равно мне было бы жаль отца. Разве может кто-нибудь заменить отца? О, если бы у меня был отец! Пусть бы он сидел дома, я бы сам работал и кормил его. Пусть он бил бы меня хоть каждый день, я согласен!

Джевдет молчал. Сейчас он уже не злился на отца, но и не жалел его. Если бы отец умер, то ему, наверное, было бы жаль его. Пожалел бы он, может быть, отца, если бы тот не забил до смерти мать. Но теперь это было не в его власти.

Выходя из харчевни, Джевдет немного успокоился. Он снова подумал, что станет Биллом или Храбрым Томсоном, и постарался забыть этот разговор.

– Сначала давай зайдем за товаром, – предложил он Кости.

– Хорошо, зайдем.

Они спустились из Бахчекапы к Ениджами. По ступенькам мечети разгуливали голуби. Холодный ветер не унимался. Бледное, слабое осеннее солнце лишь слегка пригревало. Друзья уселись на лестнице с заветренной стороны.

– Сегодня начинается новый учебный год! – неожиданно сказал Джевдет, глядя на свинцово-грязную воду Золотого Рога. – Эрол, Кайхан, Айла вместе с другими ребятами квартала весело побегут в школу.

В памяти всплыла розоватая стена «Перили Конака», рисунок и надпись под ним… Эрол, Джеврие… При воспоминании о Джеврие у него защемило сердце.

– Ты чего задумался? – спросил Кости.

– А что? – повернулся к нему Джевдет.

– Я говорю: вот был бы у меня аккордеон!

– Ты же говорил раньше о скрипке?

– Да все равно. Скрипка или аккордеон. Я хотел бы стать знаменитым тенором, как Беньямино Джильи. И еще я хотел бы стать самым лучшим в мире аккордеонистом, самым лучшим скрипачом, самым лучшим футболистом!

– А я – самым лучшим ковбоем!

У Кости заблестели глаза.

– Ты был бы самым лучшим ковбоем, а я великим скрипачом…

– И если бы у тебя украли ребенка и полиция не смогла бы его найти…

– Я обратился бы к тебе…

– А я…

– Как знаменитый Билл?

– Да. Я сразу принялся бы за дело. Потом бы обо мне все газеты писали, как о Храбром Томсоне!

– Вот если бы сделаться таким знаменитым тенором, как Джильи! У меня был бы свой автомобиль, слуги. Репортеры целыми днями торчали бы возле моего дома, ожидая случая поговорить со мной!

– Нет, быть таким ковбоем, как Билл, лучше. Певцов никто не боится.

– А зачем ты хочешь, чтобы люди тебя боялись?

Глаза Джевдета сверкнули:

– Не знаю, но каждый должен бояться меня и дрожать передо мной. Когда я буду идти по улице, все будут толкать друг друга и показывать на меня: «Вот он идет! Это он!»

Мальчики встали. Солнце быстро поднималось. Ветер немного стих.

Галатский мост постепенно оживал. Побежали трамваи, автомашины… Толпа людей, высадившихся с катера, курсирующего по Золотому Рогу, потекла в сторону Эминёню. Ребята миновали арку Ениджами и направились в Сиркеджи.

Когда Джевдет и Кости проходили мимо автостанции, перед ними неожиданно вырос Демпсей Неджиб.

– Ты сын Ихсана-эфенди?

Джевдет не знал Демпсея и резко ответил:

– Да!

– Тебя разыскивает полиция!

– Меня? Зачем? – удивился Джевдет.

– Зачем? Ха, молодец, сынок!.. Если ты спрятал куда-нибудь деньги, выкладывай, а не то тебя посадят в тюрьму.

– Меня? Какие деньги?

– Э, брось крутить! Не ври, будто ничего не знаешь! Засадил старика в тюрьму. Вот так номер! Ха!

И хотя Джевдет ничего не понял, все закружилось у него перед глазами. Ошеломленного, испуганного, его втолкнули в первое свободное такси и повезли. Машина остановилась у огромного здания. Потом его тащили по какой-то лестнице, коридорам. Он отвечал на вопросы, которые ему задавали люди в галстуках, – толстые и худые, сердитые и улыбающиеся. Он уже, казалось, понял, что произошло, но решительно ничего не мог сказать по существу дела. Какое он имел отношение к черному портфелю отца? Да, он, конечно, знал, что в портфеле много денег, но ведь он их не брал!

– Где ты ночевал в тот вечер?

– Я был у Кости.

– Кто такой Кости?

– Кости – мальчик-грек, мой товарищ. Он торгует с лотка, как и я.

– Значит, вы вместе спрятали деньги?

Джевдета взорвало:

– Какие деньги? Кости не впутывайте!

– Ха!.. Выходит, ты один стащил и спрятал деньги, не так ли, сынок?

– Чего стащил? Что я, вор?

– Погоди-ка, Мурад-бей! Джевдет не вор. Вором называют того, кто ворует по чужим домам. Не так ли? А ведь Джевдет взял из портфеля своего отца! Разве это воровство, если берешь то, что принадлежит отцу!

– ?

– Ты был зол на отца за то, что он тебя бил, выгнал из дому, и, чтобы отомстить ему, выкинул эту глупость, не так ли?

– ?

– Мы посадили твоего старого отца в тюрьму, сынок. Разве тебе не жаль его? Скажи, куда ты спрятал деньги, и мы его сразу освободим!

Как ни старались убедить Джевдета, что дело было именно так, как ему говорят, – напрасно. Он твердил свое: денег не брал и ничего о них не знает. Но ему не верили. Кто же еще мог это сделать? Главный виновник, конечно, старик, но с ним разберутся после, а теперь надо быстро найти деньги и вернуть их хозяину фабрики.

Вскоре привели Кости, его мать и сестру. Они плакали. Никто из них никогда в жизни не был в полиции, их нигде так не допрашивали. Они просто-напросто пожалели Джевдета, вот и приютили. Откуда им было знать, что он сбежал из дому, совершив преступление? Откровенно говоря, он и в самом деле очень странный, какой-то дикий мальчик.

Следователь вышел, оставив их одних с Джевдетом. Мать Кости подошла к нему, взяла за руки и со слезами на глазах проговорила:

– Пожалей нас, сынок, пожалей своего отца!. Если ты спрятал деньги, скажи где!

– Скажи, Джевдет! – повторил за матерью Кости. – Будь что будет, скажи. У моей матери больное сердце. Ей нельзя так волноваться. Ради аллаха, не скрывай!

– Скажи, скажи, Джевдет! – плача, твердила его сестра. – Спаси нас! Умоляю тебя!

Джевдету стало не по себе. Почему он должен взять на себя чужую вину?

Кости неожиданно вспомнил о Джеврие. Его словно осенило.

– А что, если Джевдет отдал деньги Джеврие и она куда-нибудь уехала?

– Нет, нет! Только не впутывайте в это дело Джеврие! – сердито крикнул Джевдет.

Их снова начали допрашивать.

– Кто такая Джеврие?

Джевдет впервые с ненавистью взглянул на Кости: «Ну что, хорошо сделал?»

– Что ты знаешь о ней? – допытывался следователь.

Найдена была совсем новая версия. Кто эта Джеврие? Чем она занимается? Куда уехала? Где она сейчас? Теперь нить следствия потянулась к Джеврие. А когда было установлено, Что она живет у старой Пембе, положение «прояснилось».

– Говори, где Джеврие!

– Не знаю.

– Как не знаешь?

– Не знаю. Она жила с бабушкой в нашем квартале. Потом уехала.

Допросили старуху цыганку из барака, в котором раньше жила Джеврие. Появилась новая нить для дальнейших поисков. Она тянулась к Эдирнекапы[48]48
  Эдирнекапы – район на окраине старого Стамбула, примыкающий к крепостной стене.


[Закрыть], а оттуда за черту Стамбула – в Текирдаг.

Через день Джеврие нашли. Может ли она не знать Джевдета-аби?.. Конечно, она его знает. «Вы говорите, он украл у отца из портфеля деньги?» И отдал их ей? Нет, этого не было, но… А что, если ей сказать «да», может быть, тогда ее поведут к Джевдету?

Джеврие с надеждой посмотрела на пришельцев. Лица у всех были добрые, улыбающиеся. Эти люди не сделают ей ничего плохого. А что будет, если она скажет правду – ничего, мол, не знает? Тогда ее еще, пожалуй, оставят в покое, и она опять будет жить с бабкой среди больших усатых людей. Лучше сделать вид, что ей кое-что известно.

– Если вы отведете меня к Джевдету-аби, я скажу правду!

На следующий день Джеврие избавилась от старой Пембе и ее друзей. Она была в одной комнате с Джевдетом. Почему Джевдет-аби плачет? Что с ним?