Текст книги "Преступник"

Автор книги: Кемаль Орхан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

6

На следующий день ребята увидели на стене «Перили Конака» нарисованного ковбоя и надпись: «Отряд „Красный шарф“». Только и слышалось: «Кто написал? Кто нарисовал?»

Но никто ничего не знал.

Может быть, это вызов всему кварталу?

У ребят разыгралось воображение. А что, если правда существует отряд «Красный шарф»? Точно такой же, как в приключенческих книжках, которые они читали! Вдруг ковбои неожиданно нападут на них?

– Друзья! – торжественно объявил Эрол. – Нас не должны застать врасплох. Это, наверное, тот самый отряд краснокожих, который взял в плен старика Джонни и нашего храброго друга Тома Брауна! Теперь они идут на нас. За оружие!..

Ребята разбежались по домам, схватили ковбойские шляпы из газет, пистолеты из лошадиных черепов, оседлали своих «скакунов». Вскоре они собрались у «Перили Конака». Нападения ждали с минуты на минуту. Было по-настоящему страшно. А вдруг и в самом деле сейчас налетят краснокожие, раздастся их боевой клич, в воздухе засвистят отравленные стрелы?..

Так прошел день. На следующее утро ребята собрались снова и снова заняли оборону.

Но кругом было спокойно. Может быть, нет ни таинственного отряда, ни краснокожих? Может быть, это всего лишь проделка какого-нибудь мальчика из другого квартала?

– Пусть так… – согласился Эрол. – Можно и поиграть. Ну, а вдруг нас застанут врасплох?

– Не думаю, – ответил Кайхан.

– Почему?

– Потому, что у нас в руках всегда оружие.

– Тогда сотрем?

– Сотрем, сотрем, сотрем! – послышались голоса со всех сторон.

Эрол стер платком рисунок и надпись.

– Никто, кроме нас, – сказал он, – не должен писать на наших стенах.

– А если напишет? Что будет?

Все обернулись и увидели Джеврие. Она сидела на корточках у стены и чертила на земле костью какие-то линии.

– Пусть попробует – увидит! – бросил Эрол. Он подошел к Джеврие, заложив руки за спину, и с вызовом взглянул на нее. – Может быть, здесь тоже не обошлось без Джевдета?

Джеврие посмеивалась, не обращая на него внимания.

– Ну отвечай! Он нарисовал? – спросил Эрол.

Она бросила кость и встала.

– Джевдет-аби будет Храбрым Томсоном!

– Кем? Кем будет?

– Храбрым Томсоном!

– Как же!

– А я стану Прекрасной Нелли! Думаете, у меня не будут светлые волосы? Ведь мы поедем в Америку! Там все по-другому.

Ребята окружили ее; одни посматривали с любопытством, другие с насмешкой.

– У Джевдета-аби новый друг! Если бы вы его видели!

– Ну и что?

– Он тоже поедет в Америку и станет великим тенором!

– А потом?

– Потом мы всем вам отомстим!

– Уж не вы ли это отряд «Красный шарф»?

– Конечно, мы!

Джеврие выскочила из круга и, не дав ребятам опомниться, исчезла за углом «Перили Конака».

У барака ее ждала старая Пембе.

– Живо переодевайся! – велела она.

Джеврие вошла в маленькую, темную и днем и ночью комнатку с узким окном. Белье на постели было грязным: оно сменялось один-два раза в год. Сквозь дыры в потолке виднелось небо. Джеврие сняла старое, рваное платье и вынула из сундучка другое – розовое с лиловыми цветами, узкое в талии и широкое внизу. В этом платье она всегда ходила со старухой в город.

Джеврие не любила бабку. Старая Пембе заставляла ее садиться на колени к посетителям кофеен, танцевать на рынке танец живота и отбирала все собранные деньги. И потом она всегда говорила плохо о Джевдете. За это Джеврие не любила ее больше всего.

«Скорей бы вырасти! – думала она, одеваясь. – Умрет отец Джевдета-аби, мачеха выйдет замуж…» Они останутся одни и уедут в Америку!

Джевдет-аби говорил: «Сядем на большой пароход с тремя трубами. Твоя бабка не найдет нас. А может, к тому времени ее и не будет! Приедем в Америку. Кости станет певцом! Я – Храбрым Томсоном, ты – моей любимой Прекрасной Нелли».

Как хорошо будет тогда, ах, как хорошо! Только вот Прекрасная Нелли беленькая и голубоглазая. А у нее и волосы черные и глаза тоже… Но это не беда! В Америке каждый может сделаться таким, каким он хочет.

– Ты еще не готова?

– Уже иду, бабушка!

Вот бы походить на мать Эрола! У нее волосы белые-белые. И глаза голубые. Эрол противный, он не любит Джевдета-аби. Но его мать… Ах, если бы быть такой: с золотистыми кудряшками и лицом белым как снег. Джеврие часто видела мать Эрола в аптеке.

– Вот погоди у меня! Палки захотела? – сердито крикнула старуха. – Чего ты там возишься? Нам пора идти!

Старая Пембе появилась в дверях с палкой. Джеврие подбежала, бросилась к ней на шею.

– Я уже готова, бабуся. Не бей меня!..

На лице старухи появилась улыбка.

– Мы же опаздываем!

– Идем, бабушка! Знаешь, куда я поеду, когда вырасту?

Они вышли из дома. Пембе остановилась.

– Куда же?

– В Америку!

– В Америку? А где это?

– Очень-очень далеко. Там каждый может стать, кем захочет!

Щелкнул ржавый замок, старуха заперла дверь.

– А я, знаешь, кем буду?

– Кем же?

– Нелли, Прекрасной Нелли!

– Неверной, значит. Не хочешь быть мусульманкой?

– Волосы у меня посветлеют. И будут виться болотистыми кудряшками. А лицо станет белым-белым как снег! Красивая я буду?

– И что ты мелешь! Ну, хватит! Перестань!

Они медленно поднялись на холм, миновали «Перили Конак», подошли к квартальной кофейне и свернули к рынку. Под большим деревом во дворе кофейни уже сидело много мужчин. Одни разговаривали, другие играли в нарды или карты.

– Эй, Пембе! – окликнул цыганку парикмахер Лятиф. – Зайди. Поиграй немного, а Джеврие станцует!

Старая Пембе не отказала бы парикмахеру Лятифу, бывшему старосте квартала, но она спешила в Айвансарай, где ее ждали, а потом ей нужно было идти еще бог знает куда – в Кумкапы, Еникапы, Саматья, Едикуле[35]35
  Айвансарай, Кумкапы, Еникапы, Саматья, Едикуле – районы Стамбула.


[Закрыть].

– Я вас очень уважаю, Лятиф-ага[36]36
  Ага – форма обращения, принятая в просторечье.


[Закрыть], – ответила она, – но мы опаздываем…

– Ну хоть немного поиграй!

Старуха вошла во двор, села, подняла старенькую скрипку, взмахнула смычком и заиграла танец моряков.

Джеврие с подобранным к поясу подолом завертелась в танце на раскаленной горячим солнцем площадке. Настоящая танцовщица! На лобике девочки, на висках, у корешков волос выступили капельки пота. Ей было жарко, очень жарко.

«Ничего не поделаешь! – думала она. – Придется потерпеть! Еще три года…» А потом они сядут на большой пароход и уедут в Америку!..

Там она станет Прекрасной Нелли!.. Белокурой, голубоглазой… А Джевдет – Храбрым Томсоном… Джеврие забыла обо всем: и о жаре и о глазевших на нее посетителях кофейни. Движения ее стали плавными, широкая юбка развевалась, как веер, стройные, тонкие ноги едва касались земли.

Инвалид Хасан Басри-бей и Мюфит-эфенди, покуривая наргиле, вспоминали прежние дни и развлечения в Кяатхане[37]37
  Кяатхане – квартал увеселительных заведений в Стамбуле.


[Закрыть].

– Это та самая девочка, о которой говорил Лятиф? – спросил шепотом Хасан Басри-бей.

– Она, разрази ее гром!..

– Малютка-то при чем? А вот старуху да, надо повесить!

– А заодно и этих мерзавцев! Девочке, наверно, лет десять!

– Э-э… Вот так и портится мир!

– Что правда, то правда.

– Сейчас научится садиться на колени, а завтра…

Хасан Басри-бей подтолкнул соседа локтем. Мимо проходили шофер Адем и Ихсан-эфенди.

– Подружились последнее время.

– Правда, я тоже слышал об этом. Жена Ихсана-эфенди, говорят, не выходит из дома тетушки Мухсине.

Старая цыганка опустила скрипку и встала. Джеврие вытирала с лица пот.

– Подожди-ка, – сказал парикмахер Лятиф.

Лицо у старухи расплылось в довольной улыбке.

Ага, значит будут собирать деньги!

– Вот уж не надо, – проговорила она, – со своих грех брать.

– Помалкивай лучше, старая!..

Парикмахер Лятиф высыпал монеты в высохшую руку старухи.

– Ну, теперь идите! Да поможет вам аллах!

Старуха, бормоча слова благодарности, направилась узкой улочкой к Айвансараю.

В Айвансарае их уже ждали. На площади собрались молодые цыганки в зеленых, синих, розовых шальварах; старухи музыкантши в старых черных платьях; старики зурнисты с седыми лохматыми бровями; девочки одних лет с Джеврие, одетые как взрослые, с накрашенными губами; они бегали друг за другом, шутили, смеялись, ссорились.

– Эй, смотрите! – воскликнула одна из них, Шерифе. – Ну и рожа у нее!

– Ты что? – сверкнула глазами Джеврие.

– Почему не накрасилась?

Джеврие пожала плечиками. Девушки окружили ее.

– Почему губы не накрасила?

– Не накрасила, и все.

– Вай! Пусть все любуются твоей прыщавой мордой? Так, да?

Джеврие не отвечала. Джевдет-аби не хочет, чтобы она красила губы. Вот и не накрасила! И никогда больше не сядет к чужим на колени. Джевдет-аби сказал: «Будут заставлять – кричи, плачь. Не поможет – скажи полицейскому».

Пусть лучше не пристают к ней. Теперь она будет слушаться только Джевдета-аби.

– Отстаньте от меня, не буду я краситься! – крикнула она. – Поняли?

– Ты что, одурела? Я тебе покажу! – Старуха схватила ее за ухо.

Джеврие вырвалась.

– Не приставайте ко мне, слышите!

Все переглянулись.

– Не приставать? – переспросила старуха.

– Да, не приставайте!

– Ах ты, дрянь такая!.. Придушу!

Джеврие быстро скинула свои модные, на высоких каблуках, туфли.

– Держите ее! Держите! – крикнула старая Пембе.

Но девочка была уже далеко.

Вдогонку бросился брат Шерифе – скрипач Хасан. Черноглазый красивый мальчуган лет тринадцати, босой, в рваной шляпе.

– Ты чего убежала?

Он схватил Джеврие за руку.

– Пусти, Хасан, не твое дело!

– Ты что? Не хочешь быть с нами?

– Не хочу.

– Почему?

– Не хочу, и все. Пусти, а то я закричу, позову полицию!

Хасан удивился:

– Полицию?

– Да, полицию.

– Зачем?

– Бабка знает.

Джеврие вырвалась и побежала.

– В полицию, говорит, заявлю, – сказал Хасан, вернувшись.

– В полицию?.. – переспросила Пембе. – Это на меня-то? Что я ей сделала?

Старуха перепугалась. А вдруг девчонка и правда пойдет в полицию?

– Чтобы глаза у нее лопнули! – наконец пробормотала она. – Пойдемте, теперь чертовка уже не вернется.

– А кто ее научил? – спросил усатый старик зурнист.

– Дружок ее, Джевдет, сын Ихсана-эфенди… Думаю, что он!

В это время Джевдет был у Кости. Мальчики завтракали.

Теперь они почти не расставались. Рано утром, еще до восхода солнца, с лотком на шее Джевдет выходил из дому и шел к Кости через Ункапаны, Балыкпазары, Сиркеджи.

Кости уже был на ногах. В желтой вязанке, в темно-синих брюках, в белых тапочках, голубоглазый Кости весело открыл дверь и впустил Джевдета.

Два друга встречались так, будто не виделись целую вечность; радостные, возбужденные, взбегали по узкой лестнице и заходили в маленькую комнатку Кости, где пахло плесенью.

Все здесь напоминало Джевдету его чуланчик. На полу также были разбросаны книжки и журналы. Только с картинок смотрели не ковбои, а знаменитые певцы и музыканты. И постель была не такая, как у Джевдета: наволочки, простыни – старенькие, но чистые.

Кости, как и Джевдет, приходил домой поздно, усталый, снимал лоток, сбрасывал одежду и сразу же засыпал, часто без ужина. Комнату убирала мать, а иногда сестра – девушка в очках лет восемнадцати.

Джевдету очень нравились и мать Кости и его сестра. С ними ему было легко и хорошо.

Джевдет доел бутерброд с брынзой, допил чай и поднялся из-за стола.

– Хочешь, налью еще, сынок? – ласково спросила мать Кости.

– Спасибо, я сыт.

– Как знаешь.

Она не настаивала. Это нравилось ему больше всего.

Мальчики взяли лотки и вышли на улицу.

– Значит, ты написал на стене: «Отряд „Красный шарф“»! А они? – проговорил Кости.

– Примчались с оружием, в ковбойских шляпах!..

– Вот здорово!

– Ждали нападения! Пусть ждут!

– А Джеврие видел?

– Да. Знаешь, возьмем и ее в Америку. Я уже сказал ей. Согласна!

– Мать у нее есть?

– Нет, бабка. Вредная старуха. Велит ей красить губы, сурьмить брови, носить туфли на высоких каблуках. И еще хуже… Но теперь этому конец. Вчера вечером договорились.

– Все равно заставят. Бить будут.

– А полиция зачем? Я научил ее, что делать.

– Посмотрим.

– Ты еще не знаешь Джеврие!

Они остановились у кинотеатра в Сиркеджи. Шел фильм про любовь, значит дерьмо.

– Наплюй, – сказал Джевдет, – не пойдем.

– А что будем делать?

– Катнем в Едикуле, Джеврие, наверное, там…

Кости на минуту задумался.

– Хорошо, поедем.

Мальчики повисли на трамвае «Бахчекапы-Едикуле». Они знали, как проехать без билета. Если каждый раз платить, и разориться недолго.

Пока добрались до Едикуле, пришлось переменить несколько трамваев, но Джевдет и Кости не унывали. Они еще будут разъезжать на своих автомобилях. Там, в Америке, когда разбогатеют. Ну и забавно же будет вспоминать нынешние времена!

В кофейне в Едикуле было много цыган. Девушки в зеленых, синих, розовых шальварах, размалеванные как куклы, танцевали. Старики музыканты играли; молодые парни в широких брюках с карманами спереди, в надвинутых на глаза кепках хлопали в такт музыке в ладоши, показывали на девушек, смеялись, говорили непристойности.

Джевдет подтолкнул Кости:

– Видишь старуху?

– Какую? Ту, что на скрипке играет?

– Да… Это бабка Джеврие!

– Ну и страшна! А где Джеврие?

– Не знаю, ее здесь нет.

– Тогда где же она?

– Наверное, дома осталась. Сказала, что, если убежит от бабки, будет меня искать. Поехали?

– Поедем.

Мальчики, перескакивая с трамвая на трамвай, тем же путем вернулись в Сиркеджи.

На остановке автобуса «Эдирне – Кеша» Джевдета окликнул шофер Адем.

– Ну-ка, покажи, чем торгуешь? – подмигнул он. – Вай! А почему такой плохой выбор?

– Что поделаешь? – ответил Джевдет. – Денег мало, вот и товара нет.

– Скажи отцу, пусть добавит.

Джевдет отвернулся.

– Ты чего? – спросил Адем.

– Да так, ничего.

– Что ничего? Сегодня утром говорил с твоим отцом. Он все о тебе беспокоится. Вот не кончил пяти классов, а то поступил бы в морскую школу. А ведь можно и так подготовиться. Сдать экзамены. Как ты думаешь?..

– Не знаю, – ответил Джевдет. – Пойдем, Кости.

Они пошли дальше.

Адем стоял со своими приятелями – Тайяре Османом и Демпсеем Неджибом.

– Чей это малец? – спросил Неджиб.

– Пасынок той самой… – подмигнул Адем.

– Скажи уж лучше – твой пасынок…

– Пусть так, но если деньжат не добудет, только меня и видела!

– Ну, а как она собой? Все на месте? – усмехнулся Тайяре.

– Хороша, ничего не скажешь, первый сорт… Если и деньжата есть, заживу на все сто! Куплю машину, и тогда…

– А что тогда?

– Как что? Баранья ты голова! Молиться на меня будешь.

– Э, зачем заливаешь? Будь ты самим пророком, я и то не стал бы целовать край твоей одежды.

– Вай-вай-вай! А я бы тогда от веры отрекся!

– Посмотрим!..

– А правда, у нее водятся деньжата? – уже спокойно спросил Тайяре.

– Мать говорит, найдет. Самое лучшее – встретиться и откровенно поговорить. Тогда увидим, что почем. Как, по-вашему, прав я?

– Так и надо.

– Дай руку!

– А как с бараньей головой?

– Ладно уж!..

– Адем-аби? – К ним подошла Джеврие. – Не видели Джевдета-аби?

– Зачем тебе Джевдет?

– Надо.

Адем наклонился и что-то прошептал Неджибу. Тот удивленно взглянул на него.

– Аллах, аллах!

– О чем вы? – заинтересовался Тайяре.

Джеврие рассердилась. Чего они глазеют?

Теперь она уже ни к кому не сядет на колени и не будет красить губы. Пусть даже бабка бьет ее!..

– Эй, подожди! – крикнул Адем.

Джеврие бежала, пока не споткнулась о камень. Присела на тротуар, принялась тереть ушибленное место.

Мимо проезжали трамваи, грузовики, легковые машины, повозки. Джеврие ничего не замечала. Из-под ногтя текла кровь. Нужен табак. Тогда заживет.

Она заковыляла в Сиркеджи, потом к вокзалу. Нашла несколько окурков. Растерла их, посыпала ранку табаком, потом землей.

Боль не проходила. Ну и пусть! Подумаешь! Было и похуже. Когда порезала руку. А когда пробили камнем голову? И то она не плакала.

Неподалеку сидели картежники.

Она прошла мимо них, заложив руки за спину. Остановилась. Парень с усиками привычным движением раскладывал и снова собирал карты. Взглянув на Джеврие, он подмигнул своему светловолосому приятелю. Джеврие видела это. Чего ей бояться? Ведь она не Шерифе. Шерифе ездит со взрослыми в Кяатхане, ей все нипочем! Есть у нее картежник знакомый – Юсюйюн-аби. Он купил Шерифе шарф, платье, водит ее в кино… Она тоже могла бы ходить в кино. Ее все время зовут. Но пусть ходят одни. Она поедет в Америку, там у нее будет все-все!.. Стоит только пожелать! Джевдет-аби знает, что говорит! Никто не прочитал столько книг, как он. Джевдет-аби станет Храбрым Томсоном, его друг Кости – Великим Певцом, а она Прекрасной Нелли! А почему Кости хочет стать певцом?

– Эй, девочка!

Она сердито обернулась: перед ней стоял светловолосый парень.

– Что надо?

– Ты чего дуешься? – спросил он.

– Отстань, нахал!

– Нахал, да зато с деньгами!

– А мне-то что!

Парень подошел ближе.

– Поедем в Гюльхане[38]38
  Гюльхане – парк в Стамбуле, расположенный на берегу Мраморного моря.


[Закрыть]?

– Что мне там делать?

– Ну, не болтай много! Поедем! – Он схватил ее за руку.

– Пусти руку!

– Дам тебе пятьдесят курушей!

– Пусти меня, тебе говорят!

– Лиру получишь, – сказал другой картежник.

– Ничего я не хочу, отпустите меня, отпустите!

Джеврие заплакала. Светловолосый парень пнул ее. Она едва не упала. Плача, бросилась бежать. Вдруг остановилась. Вытерла слезы. Ушибленный палец все еще ныл, но она не думала о нем. «Да, так и надо сделать!»

Она рассказала о картежниках первому встречному полицейскому, потом со всех ног помчалась в Бахчекапы, словно за ней кто-то гнался. У трамвайной остановки села, подперла руками личико и задумалась. Где найти Джевдета-аби? Скоро полдень. Может быть, вернуться в квартал?

– Возьми, дитя мое, возьми!

Какая-то старуха протягивала ей пять курушей. Джеврие машинально взяла монетку. А почему бы и в самом деле не собрать немного денег? Вечером она поест с Джевдетом-аби пача[39]39
  Пача – блюдо из бараньих ног.


[Закрыть] или суп из требухи.

Она подошла к трамвайной остановке Эминёню и затянула жалобным голоском:

– Подайте во имя аллаха милосердного! Порадуйте сиротку. Нет у меня ни отца, ни матери. Одна я, одна, бедная! В глазах темно от голода! Подайте ради ваших детей и близких…

Сначала никто не обращал на нее внимания. Потом стали подавать: кто положит пять, кто десять курушей. Расфранченные молодые люди и важные господа, не желая ударить лицом в грязь перед своими спутницами, давали больше, чем самые щедрые женщины. Не прошло и часа, как у нее была полная рука монеток.

Останавливался трамвай, забирал почти всех, но вскоре подходили другие пассажиры, и Джеврие просила опять:

– Подайте во имя аллаха милосердного сиротке… Одна я, одна, бедная!..

Значит, у нее целых три лиры! А что с ними делать? Вечером бабка заберет. Самое лучшее – отдать деньги Джевдету-аби. Но он спросит, откуда у нее столько? Сказать правду? Рассердится. Не сказать? Подумает, что она послушалась бабку и деньги ей дали в кофейне. Или подумает, что она украла! Нет, пусть лучше сердится – надо сказать правду.

Она спустилась к причалу «Юскюдар», поискала в толпе ребят. Обошла причалы «Адалар» и «Кадыкёй», заглянула на причал «Золотой Рог». Нигде нет!.. Уже хотела купить билет на катер. И вдруг увидела Джевдета-аби и Кости. С лотками на шее они шли навстречу.

– Джевдет-аби!

Она побежала к ним, забыв об ушибленной ноге.

– Вот Джеврие, Кости! – сказал Джевдет.

Голубоглазый Кости улыбнулся, протянул руку и крепко пожал худенькую длинную ладонь Джеврие.

Так вот он какой, Кости! Точно такой, как говорил Джевдет-аби.

Джевдет расспрашивал. Джеврие весело отвечала:

– Пошла с бабкой в кофейню, губы не накрасила… Да, заставляли, но убежала… А Хасана припугнула полицией.

Потом она взглянула на лоток Джевдета и замерла от удивления:

– Что это? Как у тебя много товара!

– Кости помог, – улыбнулся Джевдет. – Познакомил с одним торговцем, тот дал в долг. Продам – расплачусь.

Джеврие сияла от радости.

– Поедим? – спросила она.

– А не рано?

– Уже двенадцатый час…

– Что купим?

– Котлеты с луком! – Джеврие показала деньги. – Вот!

– Откуда они у тебя?

Она покраснела.

– Или опять…

– Что?

– В кофейне…

Она закрыла ему рот рукой.

– Нет, нет!

– Тогда откуда?

– Ну не спрашивай, Джевдет-аби!

– Говори правду!

Джеврие виновато улыбнулась:

– А ты не рассердишься?

– Откуда у тебя деньги?

– Я не хотела просить, Джевдет-аби. Честное слово! Они сами положили мне в руку. А потом…

Джевдет окинул ее презрительным взглядом.

– Сколько набрала?

Она протянула ему деньги.

– Сам посчитай!

– Рука моя до них не дотронется, попрошайка! Джеврие не поднимала глаз. Что подумает теперь Кости!

Вдруг она вскинула голову. Значит, из-за этих денег Джевдет-аби не будет с ней разговаривать? Монетки, сверкнув на солнце, упали в воду.

– Теперь ты не будешь сердиться, Джевдет-аби? Джевдет не ответил. Но он улыбался. Кости не мог вымолвить слова от удивления.

– Сегодня за всех плачу я! – наконец проговорил он. – В Каракей?

Джевдет и Джеврие согласились.

Джеврие шла чуть впереди, Джевдет и Кости – рядом. У входа в бакалейную лавку остановились.

– Что купим?

– Хлеб и маслины, – предложил Джевдет. Джеврие промолчала.

– Нет, так не пойдет, – возразил Кости. – Каждый день одно и то же: хлеб да маслины! Возьмем сегодня брынзы, огурцов, помидоров. Как?

– Ладно.

Обедать пришли к Галатскому мосту. Джеврие села у якоря и с удивлением уставилась на море, синее, блестящее, словно полированное. Никогда она еще не видела такого моря!

Кости вынул из заднего кармана брюк газету, расстелил ее на земле, маленьким перочинным ножиком нарезал помидоры, брынзу, очистил огурцы и тоже нарезал, разделил хлеб и позвал Джеврие.

Джеврие с трудом оторвала взгляд от лазурной глади моря, подошла к мальчикам, села в ногах у Джевдета.

Ели молча, с большим аппетитом. Когда на газете не осталось ничего, Кости, как всегда, скомкал ее, подбросил и ударом левой ноги отправил в море.

– Ой! Что я забыла сказать! – вдруг воскликнула Джеврие.

– О чем ты? – обернулся к ней Джевдет.

– Ковбоя на стене больше нет. Эрол стер.

Джевдет сжал кулаки. Найти Эрола и рассчитаться с ним! Сейчас же!

Кости оставался спокойным. Их взгляды встретились.

– Не надо, не связывайся с ними, – сказал Кости.

Весь день, до самого вечера, Джевдет был задумчив, разговаривал мало. Вечером, прощаясь у иранского посольства, Кости повторил:

– Не надо, слышишь!

По дороге домой Джеврие молчала. Сердитое лицо Джевдета-аби всегда пугало ее. От Ешильдирека они спустились к Мысырчаршысы, миновали Кючюкпазар, Ункапаны, Фенер[40]40
  Ешильдирек, Мысырчаршысы, Кючюкпазар, Ункапаны, Фенер – районы Стамбула.


[Закрыть], и, когда пришли в свой квартал, было уже совсем темно.

– Ну, иди домой, Джеврие!

– Хорошо, Джевдет-аби!

Джеврие остановилась, замерла и вдруг растаяла в темноте. Она думала о бабке. Та, наверное, ждет ее. Ох, и достанется!

Джевдет тоже вспомнил о старухе. Бабка часто била Джеврие, а уж сегодня, конечно, давно палку припасла. Он подбежал к стене «Перили Конака», вынул из кармана мел и снова написал большими буквами: «Отряд „Красный шарф“. Да здравствует Храбрый Томсон!» И нарисовал ковбоя в широкополой шляпе. Такого, как в прошлый раз.

Джевдет сунул мел в карман, быстро спустился к бараку.

Сквозь маленькое окно пробивался слабый, тусклый свет. Дверь была открыта.

– Где шлялась? – донесся сердитый голос старухи.

– Не хочу так зарабатывать деньги, бабушка… Не хочу! Не буду красить губы, танцевать… – Тоненький голосок Джеврие дрожал.

– Раньше ты этого не говорила. Кто тебя научил?

– Никто.

– Нет, научили, дрянь такая!..

– Говорю, никто! Никто! Никто!..

– Я знаю, кто тебе мозги крутит. Ну, подожди!..

На минуту в комнате стало тихо. Потом Джеврие закричала. Старуха била ее палкой.

– Вот тебе! Вот тебе! Не будешь его слушаться! Не будешь!..

Джевдет с трудом себя сдерживал.

– Хороший мальчик, говоришь? – ворчала Пембе. – Был бы он таким, разве подохла бы эта ведьма?

Его мать называли ведьмой! Этого Джевдет уже не мог вынести.

Он вбежал в комнату, загородил собой Джеврие. Отнял у старухи палку.

– Не смей бить ее! Не смей! Вот увидишь, заявлю в полицию! Знаешь, что тебе будет за твои дела?

Опять полиция! Что за напасть? Старуха не переносила этого слова. За ней водилось немало грехов. А Джеврие была не первой «внучкой». А вдруг и вправду донесут?

– Прости меня, сынок! – залебезила она. – Прости, старую! Пальцем ее больше не трону. Вот увидишь! – А сама думала: «Надо увезти девчонку, спрятать подальше. Да вот куда? В Эдирне или в Текирдаг?[41]41
  Эдирне, Текирдаг – небольшие города европейской части Турции, расположенные недалеко от Стамбула.


[Закрыть] Раньше не девка была, а клад. Просила милостыню и все до последней монеты отдавала… Танцевать научилась, стала красить губы, садилась на колени к гостям в кофейнях. А теперь вот, пожалуйста… Все пошло прахом. Перестала слушаться. Сколько денег пропало! Разорение одно. Раньше бы мальца отвадить. А вредный! Надо с ним поосторожней».

Старая Пембе погладила Джевдета по спине.

– Я ведь тебе в бабушки гожусь, сынок. Упокой аллах душу твоей матери! Пусть она спокойно спит! Так уж у меня вырвалось, ненароком. Не сердись на меня.

– Прости ее, Джевдет-аби. Она нечаянно. Правда, нечаянно. – Джеврие взяла его руку, погладила, коснулась губами.

Джевдет взглянул на старуху.

– Хорошо, пусть так. Прощаю.

Цыганка, заискивающе улыбаясь, проводила его до двери.

По вечерам квартал всегда был погружен в темноту. На узких улочках ни души. Только у парадной двери дома зубного врача тусклым светом мерцал маленький уличный фонарь. Но на этот раз… Джевдет в растерянности остановился. Окна его дома были ярко освещены, как раньше, когда была жива мать и отец приводил с собой приятелей. Что могло случиться? Может быть, к мачехе пришли гости?

У дома сидела тетушка Зехра.

– Вай-вай-вай, сынок, – покачала она головой, – если бы покойница видела тебя с этим лотком!

– Я доволен своей работой, – ответил Джевдет.

– Доволен или не доволен, ничего уж не поделаешь. Поневоле будешь доволен. Послушай-ка, у вас сегодня гости…

– Кто?

– Шофер Адем с матерью.

– Что им надо?

Соседка пожала плечами:

– Откуда я знаю!

Джевдет не хотел звонить. Откроет отец. Опять будет ворчать, расспрашивать. В его чуланчик можно было попасть через дом соседей.

– Можно, тетушка Зехра?

– Иди, сынок, иди.

Он сбросил в своей комнатке лоток, вышел на кухню. Сверху долетел веселый смех мачехи.

«Что это с ней сегодня? Всегда молчит или дерет глотку, а тут веселая. Да еще как смеется…»

Новый взрыв смеха.

Джевдет отошел от крана. «Умоюсь потом. Что там такое? Почему она так смеется?»

Он тихонько поднялся по лестнице, встал на цыпочки и осторожно выглянул в переднюю. За уставленным бутылками и тарелками столом сидели шофер Адем, его мать – тетушка Мухсине, мачеха и отец. Мачеха и Адем сидели рядом, наклонившись друг к другу, и о чем-то шептались.

Отец дремал. Голова свесилась на грудь, глаза были закрыты.

Мать Адема с безразличным видом помешивала ложкой в тарелке. Все окружающее ее, казалось, совсем не интересует.

О чем говорят шофер Адем и мачеха? Джевдет терялся в догадках. Эх, превратиться бы в мотылька, подлететь к ним и подслушать!

Последнее время отец часто бывает с шофером Адемом. А ведь еще недавно, возвращаясь с работы, он говорил: «Опять встретил этого Адема. Настоящий разбойник!» С чего бы вдруг такая дружба с «разбойником»?

Отец грузно повалился на стол и захрапел. Адем и мачеха встали, подняли его и унесли в комнату.

Ихсан-эфенди крепко спал. Он давно не пил, и ракы свалила его. Он лежал на спине – полуоткрытые остекленевшие глаза, крепко сжатые вставные зубы.

Шехназ нагнулась, сняла с мужа очки, положила их рядом с будильником. Прошла в свою комнату. Адем схватил ее за руку.

– Твоя мать здесь, – прошептала она.

– Ерунда!

– Хотя бы дверь закрыл…

Адем взглянул на мать: та по-прежнему с безразличным видом помешивала ложкой в тарелке.

Он закрыл дверь.

Старуха скривила губы в улыбке. Она ждала этого. Все идет как по маслу. Соседка влюблена в ее сына. А раз так, не надо упускать случая. Ихсан-эфенди служит на большой фабрике, имеет дело с деньгами и, уж конечно, приберег кое-что. А кому, как не Шехназ, это достанется?

Она вспомнила свою молодость. Однажды, лет тридцать назад, в такой же летний вечер она осталась одна с Мюфитом-эфенди, торговцем, их дальним родственником. Дьявол ли попутал, аллах ли допустил…

Она вздохнула.

А Мюфит был хорош! Кровь с молоком, черноглазый. А брови! А осанка! Такой важный. Сколько ему тогда было? Лет двадцать восемь?

Она вздохнула, встала и пошла к лестнице, хотела помыть руки. Джевдет быстро съехал вниз по перилам.

Старуха услышала шорох. Остановилась. Что это? Может быть, мальчишка подсматривал?

В тревоге она спустилась по лестнице.

Но ведь Шехназ говорила, что его нет дома? Если бы вернулся, то позвонил бы. Она вспомнила: в дом можно пройти от соседей; встревожилась еще больше. Так оно и есть. Прошел от Зехры, спрятался на лестнице, подсматривал; все видел, ай, беда, беда! Завтра расскажет отцу. Тогда дело плохо.

Старуха подошла к чуланчику.

Там было темно.

– Сынок! – окликнула она.

Ответа нет.

– Джевдет, сынок! – позвала она громче.

Снова никакого ответа. Она быстро вошла в комнатку, нащупала постель, присела: мальчишка спал. Она потихоньку потрясла его. Толкнула сильнее.

– Ух!.. Кто здесь?

– Ты давно пришел, сынок?

– Давно уже.

– Ты спал?

– Да.

– Узнаешь меня?

– Да, вы мать дяди Адема!

Старуха вздрогнула. Если он проснулся только сейчас, как он мог сразу узнать ее, да еще в темноте?

Она вышла из комнатки.

Ну, конечно, мальчишка все видел. Надо скорее рассказать об этом Шехназ и Адему.

Из комнаты вышла улыбающаяся Шехназ.

– Мальчишка подсмотрел? – Она растерянно взглянула на Адема, помолчала. – Ну и пусть! Старик все равно не поверит!

– Как знаешь… Смотри сама.

– Вы уже уходите?

– Пора, – ответил Адем.

Дверь за гостями закрылась. «Может быть, старухе только показалось? – спросила себя Шехназ. – Разбудить мальчишку? – Она сделала несколько шагов к чуланчику пасынка. – А что, если муж поверит не ей, а мальчишке? Ну что ж! Ему же будет хуже!»

Джевдет долго не мог уснуть. Он думал о странных и необычных событиях сегодняшней ночи.