Текст книги "Преступник"

Автор книги: Кемаль Орхан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

– Не понимаешь? Я давно это знаю… Никто из вас не понимает и никогда не поймет. Поэтому я и не хожу к Хасану. Меня понимает только Джеврие. Вот с ней и буду дружить!

– Ах, так?!

– Да.

– Хорошо, забирай свой лоток!

– Не хочу, пусть остается у вас. Товар не мой – твоего хозяина. Возвращаю и свой долг. Я больше не буду торговать!

Джевдет вытащил из кармана деньги, отсчитал и протянул Кости.

Кости машинально взял их.

– В расчете? – спросил Джевдет.

– Да, но…

– Так и передай Хасану! Пусть не думает, что я неблагодарный! Как-нибудь я ему докажу, что это не так. И ему и вам!

– Эй, а с лотком твоим что делать? – крикнул Кости, когда Джевдет скрылся в толпе.

– Что хочешь!..

Кости долго стоял в раздумье, потом вернулся в лавку. Рассказал об этом инциденте хозяину.

– Он любитель приключений, – усмехнулся тот. – Но, говоря между нами, приключения – очень приятное дело! Такой уж возраст! И я в свое время…

В нескольких словах он рассказал случай из своей жизни.

– Правда? – изумился Кости. – И вы тоже хотели убежать в Америку?

Лавочник улыбнулся:

– Мне было тогда четырнадцать лет, у меня не было отца. Я был голоден и не имел ни гроша в кармане. Меня поймали в Чанаккале[68]68
  Чанаккале – порт на азиатском берегу пролива Дарданеллы.


[Закрыть] и вернули обратно…

Кости отдал хозяину деньги Джевдета, выложил из лотка товар.

– Что с ним делать? – спросил он, показывая хозяину на пустой лоток.

Хозяин покачал с улыбкой головой.

– Спрячь куда-нибудь!

– Зачем?

– Когда твой друг вернется, этот лоток ему пригодится!

21

Выслушав Кости, Хасан тяжело вздохнул. Он не называл Джевдета неблагодарным, но, видно, стоило.

Он поднял голову.

– Да, товарищи так не поступают!

И хотя Кости был того же мнения, он все-таки сказал:

– Не будем говорить об этом, Хасан.

– Будем или не будем, дела это не меняет. Он и правда поступил как неблагодарный человек. Видел ли он от нас плохое? Разве мы не старались ему помочь? Возьми адвоката. Он вел его дело в суде и не взял ни куруша. А Джевдет до сих пор не ответил на его предложение.

– Какое предложение?

– Ты разве не знаешь? Помнишь, когда Джевдета выпустили, адвокат звал его жить к себе, даже учиться предлагал, если захочет.

– Но ведь Джевдет не согласился!

– Да, но он обещал подумать и потом ответить…

– Ну и ответил?

– Адвокату? Ничего. Я все время ждал, что Джевдет одумается, пойдет жить к адвокату, человеком станет. Видно, напрасно я так думал. Хватит, больше я не желаю с ним возиться. Не знаю, как тебя, а меня он, наверно, и видеть не захочет. Может быть, я ему даже противен. Ну, а если так, если он злится на тех, кто хочет ему добра, пусть потом сам на себя пеняет.

Облокотившись о прилавок, Хасан принялся разглядывать прохожих. Лицо его покраснело, казалось, он вот-вот заплачет от обиды.

Кости не знал, что и ответить. Пусть даже Хасан и прав, а все же…

– Все же мы не бросим его! – решительно заявил он.

Хасан повернулся к нему. На лице его было написано удивление.

– Ты так считаешь? Да он уже сам нас давно бросил!

– Ну и пусть!

– А как же адвокат? Ведь он ждет ответа!

– Подождет.

– Но я должен ему что-то сказать?

– Скажи, что он пока не хочет…

Хасан на мгновение задумался. Перед ним вдруг встал Джевдет как живой – его черная шапка волос, лицо, на которое заботы рано наложили печать. Он просто обозлен на всех. Ведь он, Хасан, никогда не желал Джевдету плохого, а тот только и делает, что огрызается!

С такими мыслями Хасан отправился к адвокату. Адвокат сидел в своей конторе, заваленный папками с делами. При виде Хасана он сразу спросил, есть ли новости от Джевдета.

– Ничего с ним не выходит, – ответил Хасан сердито.

– Как это понимать – не выходит? Он что, не хочет жить с нами? Мы примем его как родного сына. Захочет – будет учиться, не захочет – ну что ж, пусть работает.

– Он против.

– Против чего? Чтобы жить у нас?

Хасан кивнул.

– А почему?

Скрывать теперь было нечего.

– Он не может прислуживать.

Хасан ожидал, что адвокат возмутится, ждал гневных слов о неблагодарности, о том, что Джевдету не следует забывать, кто защищал его и вырвал из тюрьмы.

Но вышло иначе.

– Вот молодец, за это хвалю! – воскликнул адвокат.

Хасан был поражен: он не понимал, за что можно хвалить Джевдета.

– Жена спорила: куда, дескать, он денется, все равно к нам вернется. А я ждал именно такого ответа. Я успел хорошо изучить Джевдета.

– Пусть так, аби. Но считаете ли вы, что Джевдет поступил правильно?

– Нужно всегда знать, что можно, а чего нельзя требовать от человека, Хасан. Ведь жалость и доброта могут быть даже унизительными, если их навязывать.

– Не понимаю, о чем вы?

– Я хотел только сказать, что он не желает быть нам чем-либо обязанным.

Видя, что Хасан все еще не понимает, адвокат продолжал:

– Представь себе, что тебя кто-то выручил из беды, и получилось так, что твои взгляды на жизнь прямо противоположны взглядам твоего спасителя.

– И что же тогда?

– Разве из этого следует, что ты должен из благодарности принять эти чуждые тебе взгляды?

Слова адвоката заставили Хасана призадуматься. А тот смотрел на Хасана: что он ответит? Ему вспомнился «Жан Кристоф» Ромена Роллана. Он очень любил этот роман: образ юноши Кристофа всегда восхищал его. В Джевдете было тоже что-то от Кристофа: точнее – то же чувство человеческого достоинства. Адвокат даже сказал как-то об этом своей жене. Это сравнение так ее заинтересовало, что она тут же начала читать роман Ромена Роллана.

Наконец Хасан поднял голову и взглянул прямо в глаза адвокату.

– Ты смог бы привести его ко мне? – спросил тот.

– Кого? Джевдета?

– Да.

– Не знаю, – неуверенно ответил Хасан.

– Ты можешь это сделать, стоит только захотеть.

– А вдруг он не пойдет?

– Если ты захочешь – пойдет.

– Он терпеть не может уговоров.

– Вот и хорошо. Когда у человека на душе неладно, нельзя растравлять рану. Надо уметь с должным уважением относиться к чужому горю. Мне хочется поближе познакомиться с Джевдетом, лучше узнать его характер. Для меня это очень важно. Ты мне должен помочь, обязательно найди его и приведи сюда.

Хасан не решался ответить: он и слышать не мог больше о Джевдете. Было время, когда заботился о нем как о родном. Но теперь – ему все было неприятно в Джевдете: его кажущееся легкомыслие, его бредни об Америке, о которой тот имел представление по боевикам и детективным романам.

Адвокат встал из-за стола. Заложив руки в карманы, подошел к Хасану.

– Так как же, приведешь его?

– Он не придет, аби, не надейтесь! – с горечью повторил Хасан.

– Допустим… Но объясни, почему?

– Потому что… Он вбил себе в голову, что уедет в Америку. Станет там ковбоем, как в кино…

Адвокат внимательно слушал Хасана, кивая головой. Да, сердце не обмануло его. Недаром, читая книгу «Безумие», которую он в последние дни не выпускал из рук, он подчеркнул одну запомнившуюся фразу. «Так оно и есть, у мальчика паранойя[69]69
  Паранойя – вид психического заболевания.


[Закрыть]!» Его предположения оправдались.

А Хасан, волнуясь, продолжал, рассказывать:

– Он, видите ли, уедет в Америку, вырастет, станет ковбоем и тогда вернется в Стамбул… Вот что сказал он Кости: «Я знаю, все вы думаете, что я неблагодарный. А я возьму и докажу вам, что это не так!»

– Так я и думал: паранойя, – задумчиво сказал адвокат.

– Вы о ком, аби? – изумился Хасан.

– О болезни, душевной болезни…

Адвокат подошел к книжному шкафу. Достал с полки книгу. На обложке заголовок «Безумие». Положил ее на стол и, раскрыв на нужном месте, стал читать подчеркнутые красным карандашом строчки:

– «У самолюбивых и недоверчивых детей уже в период формирования проявляются признаки неискренности и фальши. Дети становятся завистливыми, вспыльчивыми и нервными, не признают дисциплины ни в семье, ни в школе, ни на работе».

При этих словах адвокат взглянул на Хасана.

– Понимаешь? Все это есть в Джевдете. Он не хочет идти ни в школу, ни туда, где пришлось бы много трудиться.

Он продолжал читать про себя: «…Если они одаренные, то это кончается плохо. Иногда они даже примыкают к политическим заговорщикам, становятся мятежниками». Тут он остановился. «Мятежниками… Разве мятежники – дурные люди? Вовсе не обязательно». Он вспомнил Ататюрка. «Разве он и его соратники были плохими людьми?.. Нет, конечно! И Мустафа Кемаль-паша доказал это».

Он снова стал читать вслух:

– «…Так как они не могут подчиниться правилам, которые они считают несправедливыми и невыносимыми, то, стремясь уже в молодые годы к независимости, убегают из дома. Эта болезнь называется паранойя. Обычно бегство происходит в период наступления совершеннолетия, потому что в это время чувство собственного достоинства у них развито особенно сильно. Подростку кажется, что никто его не понимает, ему ненавистны окружающие и условности жизни».

Адвокат захлопнул книгу.

– Так вот. Твой друг болен. Допустим, не опасно: он вовсе не сумасшедший. Постой, не волнуйся, может быть, в такой степени и мы все больны, только не замечаем этого. Ничего страшного нет, но мы обязаны спасти его от худшего. И мы сделаем это общими усилиями. Представь себе, что ты врач. Разве врач сердится на больного за то, что тот болен? Мы тоже должны держать себя с нашим Джевдетом, как врачи, не должны сердиться на него и обижаться на его поступки. Так ведь?

У Хасана отлегло от сердца.

– Правильно, – сказал он.

– А если правильно, мы должны терпеливо наблюдать за ним. И ты и Кости не упускайте его из виду. Он хочет убежать в Америку? Оставьте его в покое, пусть едет на здоровье… если сможет!

– А разве не сможет?

– Конечно, нет. Он думает, что в жизни желания исполняются так же легко, как в приключенческих романах или в кино. Жизнь сама выбьет эту чепуху из его головы. И тогда…

– …придем мы. Поверьте, я хорошо понимаю Джевдета. Он все равно будет скрываться от нас.

– Может быть. Но лишь в том случае, если вы станете над ним смеяться и приставать с глупыми вопросами вроде: «Что я вижу? Мы думали, ты уже в Америке!» Но если вы будете вести себя так, словно ничего не знаете…

Хасан встал.

– В таком случае мне надо увидеть Кости. Я скажу и ему об этом.

– Скажи обязательно.

– Будьте здоровы! До свидания!

– До свидания. Желаю успеха.

А в это время ничего не ведавший Джевдет и маленькая босоногая цыганка Джеврие стояли в порту, в толпе провожающих, и в немом восхищении глазели на двухтрубный норвежский лайнер, который они приняли за американский.

Огромный белый пароход, выпуская светло-серый дымок из своих труб, словно застыл в темноте ночи под безлунным, усыпанным звездами небом.

Самое большее через час он покинет порт и возьмет курс на Америку! Джевдет в этом нисколько не сомневался. Ведь капитан этого парохода, рыжебородый, с голубыми глазами и трубкой во рту, которого он вот уже несколько дней видел отдающим приказания матросам, был так похож на капитана из «Кругосветного путешествия двух мальчиков». Как знать, быть может, Жано и Яника отвез в Америку именно этот капитан, на этом пароходе!

Джеврие схватила его за руку. Он обернулся:

– Смотри, началась посадка!

– Мы тоже сядем. Только не торопись. Войдем на пароход вместе с пассажирами, у которых дети. По одному. На пароходе найдем друг друга. Ты пойдешь первой.

Присоединившись к каким-то пассажирам с детьми, Джеврие начала подниматься по трапу. Джевдет не отрываясь следил за – ее маленькой фигуркой, хорошо видимой в ярком свете больших прожекторов. Джеврие без затруднений поднялась наверх и через мгновение скрылась в толпе на палубе.

Настала его очередь. Он тоже подошел к каким-то пассажирам с детьми, поднял стоявший на земле чемодан. Никто не прогнал его. Вместе с группой пассажиров он поднялся по трапу. Взял деньги, протянутые ему пожилым человеком, видимо главой семьи, и стал разыскивать Джеврие.

Он долго бродил по слабо освещенным узким коридорам, заглядывал в каюты «люкс». Нигде ее не было. Наконец он отыскал девочку. Джеврие спряталась за огромным деревянным ящиком возле лестницы, которая вела в трюм.

Оба огляделись по сторонам и, убедившись, что их никто не видит, быстро сбежали вниз по лестнице. Жано и Яник сделали точно так же. Здесь тоже никого не было. Джевдет взял Джеврие за руку. Рука ее была холодна как лед.

– Ты чего? Боишься? – шепотом спросил он.

– Нет, не боюсь, Джевдет-аби, – ответила Джеврие, хотя сердце ее билось, как у пойманного воробья.

Держась за руки, они свернули от лестницы вправо, быстро прошли по узкому, слабо освещенному коридору и оказались на корме в самом дальнем отсеке, заваленном бочками и канатами. Отсек едва освещался электрической лампочкой с толстым плафоном. Было душно, пахло не то уксусом, не то прокисшим вином. Где-то поблизости, видимо, была кладовая. Гул работавших под полом машин сотрясал стены.

– Совсем как Жано и Яник! – радостно сказал Джевдет.

– Мы такие же, как они, правда, Джевдет-аби?

– Тише! Иди за мной!

Они скрылись за стоящими в ряд большими бочками. Бочки заслонили желтоватое пятно света на потолке. Стало темно.

– Ой! Одеяло!

– Какое одеяло?

– Смотри, и подушка.

– Выходит, здесь кто-то спит?

– Наверное, Джевдет-аби…

Джевдет вздохнул.

– Плохо дело!

– Почему, Джевдет-аби?

– Нас могут поймать!

– Ну и что?

– Высадят на берег, сдадут полиции!

– А что будет потом?

– Мы уже никогда не сможем уехать в Америку.

Он вспомнил о рыжебородом добром капитане:

– Бояться нечего. Нас защитит добрый капитан…

– Ну, конечно! Ведь мы не сделали ему ничего плохого!

– Если бы я был на его месте… капитаном…

Джеврие пристально смотрела на Джевдета, с трудом различая его лицо в темноте.

– Что бы ты сделал, Джевдет-аби?

– Я бы перевез всех ребят в Америку… Все мальчики стали бы ковбоями!

Разговор прервал донесшийся снизу страшный грохот – судовые машины заработали громче. С каждой минутой все сильнее дрожали стены отсека.

Вскоре они привыкли к этому шуму, и грохот машин их уже больше не пугал.

– Наверное, отплываем, – сказал Джевдет.

– Через сколько дней мы будем в Америке?

– Через месяц.

– Месяц!

– А что?

– Целые дни сидеть здесь в этой тесноте?

– Зато потом… Подумай только – Нью-Йорк! Небоскребы! На улицах толпы народа! Статуя Свободы! Я говорю тебе: «Подожди-ка меня всего одну минутку, мисс, я схожу проститься с капитаном!»

– Ты ведь не знаешь американского языка.

– Ерунда! Сколько раз я тебе говорил: все капитаны знают турецкий язык!

– Я забыла, Джевдет-аби.

Где-то далеко ударил колокол, потом послышались отрывистые низкие гудки парохода.

– Отчаливаем, – сказал Джевдет.

Джеврие не ответила. Она подумала о своей бабке. Что она, бедная, сейчас делает?

– Бабушка… – прошептала она.

– Уже соскучилась? – спросил Джевдет.

– Что ты, просто так.

– Я тоже думаю о наших.

– О ком?

– О Хасане, Кости, адвокате… Глупые! Эх, и удивятся, когда узнают… Кости пожалеет, что не с нами. Но теперь уже все, поздно. А Хасан? Хочет, чтобы я работал на фабрике! Довольно! Очень надо! Слушайся там всяких мастеров. Ну, а адвокат…

– Правда, почему ты не пошел к нему?

Джевдет даже задрожал от негодования.

– Я ему не слуга!

Джеврие молчала.

– Они думают, что я неблагодарный. Ну и пусть! Я им докажу, что это не так! Все узнают, какой я. И Эрол, и Кайхан, и Айла… С Айлой особые счеты! Она назвала меня грязным уличным торговцем. Вот вернусь в Стамбул Храбрым Томсоном и покажу ей, что такое «грязный торговец»!

– Ведь мы вернемся уже взрослыми, да?

– И еще какими! – Он помолчал. – Я во всем ковбойском! Узкие брюки, широкополая шляпа, за поясом два длинноствольных пистолета… Э-э-х!

– А я? Какой буду я?

– Ты? Такой, как Прекрасная Нелли!

– И волосы у меня будут светлые-светлые, да?

– Конечно.

– А в чем я буду?

– В шелковом платье!

– В голубом, да? Какого ни у кого нет?

– Конечно.

– Я буду очень красивая?

– Ага!..

– Даже красивее Айлы?

– Конечно!

– В Америке все становятся красивыми, да?

– Да.

Вдруг послышался свист, потом тяжелые шаги. Испуганно схватившись за руки, Джевдет и Джеврие юркнули за бочки. В трюм кто-то вошел. Насвистывая незнакомую мелодию, человек направился прямо к тому месту, где они спрятались. Джеврие сжалась от страха. В какое-то мгновение, когда свист был совсем рядом, она даже зажмурилась. Вот-вот их схватят и выволокут из-за бочек. Большие, страшные люди начнут болтать на своем непонятном языке, ругаться, кричать на них.

Свист неожиданно оборвался. Послышалось бормотанье. Незнакомец стоял теперь совсем рядом, но ни Джевдет, ни Джеврие не знали, какой он, – они боялись даже пошевелиться. Человек продолжал бормотать себе что-то под нос. И вдруг запел веселую, задорную песню.

Джеврие открыла глаза. Ей уже не было страшно. Разве может человек, распевающий так весело песню, быть злым? И песня, хотя слова ее непонятны, напоминает их песни, турецкие. Значит, этот человек такой же, как они.

Джевдет тоже уже не боялся, что их схватят и сдадут в полицию. Он осторожно высунулся из-за бочки и пытался разглядеть поющего. Ба!.. Да ведь он где-то уже видел этого человека. На подушке, которую они недавно приметили, покоилась крупная рыжеволосая голова. Во рту незнакомца была огромная трубка.

Джевдет заволновался. А есть ли у него борода? Голубые ли у него глаза? Может, это тот самый капитан, которого он видел недавно на борту парохода? Нет, это не капитан. Место капитана на самом верху, в рубке. Рыжеволосый человек, наверно, простой матрос.

Это и в самом деле был матрос. Старый норвежский матрос. Как и каждую ночь, он был рад, что, наконец, добрался до своей постели. Закрыв глаза, он попыхивал трубкой.

Пароход, миновав Ахыркапы[70]70
  Ахыркапы – район Стамбула, расположенный на берегу Мраморного моря.


[Закрыть], направился в Эгейское море. Матрос страшно устал и мечтал об одном – поскорее добраться до постели. Правда, могли нагрянуть приятели с картами. Ну что ж, и это неплохо. Ведь они несколько дней гуляли по Стамбулу, не вылезали из трактиров. Им уж, конечно, есть что порассказать. Может, они даже принесут с собой турецкую водку – ракы. Он обожает эту водку. Куда лучше виски! От нее наступает какое-то особенное приятное опьянение.

Докурив трубку, матрос повернулся на левый бок, подложил руки под голову и сразу уснул. Он страшно храпел по ночам и поэтому ложился отдельно от своих товарищей, в этом маленьком отсеке, за бочками, где никого не беспокоил. Ребята обрадовались, что незнакомец уснул так быстро. Джеврие прошептала:

– Мы спасены, да?

– Тише!..

– Но ведь он уже спит, Джевдет-аби.

Джевдет разозлился:

– Да замолчи же, тебе говорят!

Джеврие притихла.

Но старый норвежский матрос уже проснулся, спал он чутко… И кто знает, чем бы кончилась эта история, если бы Джеврие не заговорила, а Джевдет не ответил. Может быть, пароход через день-другой, миновав Чанаккале и Измир[71]71
  Измир – турецкий порт на берегу Эгейского моря.


[Закрыть], вышел бы в Средиземное море…

Но этого не случилось. Матрос открыл глаза и с удивлением стал прислушиваться к непонятному для него разговору.

– Мы плывем, да?

– И полным ходом!

– А если есть захотим?

– Жано и Яник терпели…

– Но я не виновата…

Рыжеволосый матрос, не выпуская изо рта огромной трубки, тихонько поднялся. Говорили на незнакомом языке. И дети… Почему они здесь?

Он заглянул за бочки: правда, дети! Мальчик и девочка!

Старый норвежский матрос вспомнил свое детство. Давно, много лет назад – вот таким же, как эти двое, – он убежал из дому. Не сладко ему жилось. Отчим, пьяница, жестокий и несправедливый человек, бил ни за что ни про что. Вот он и дал стрекача. Спрятался в трюме английского парохода и уплыл…

Он снова нагнулся и внимательно посмотрел на Джевдета: да, в то время он был таким же. А может, и эти… Почему бы нет? Наверно, брат и сестра. Сбежали от пьяницы отчима или от мачехи!

– Здравствуйте! Здравствуйте, ребята! – сказал он на своем родном языке.

Джевдет и Джеврие, закрыв глаза от ужаса, не могли видеть, как приветливо улыбались голубые глаза матроса. Ему самому был знаком этот страх. Еще бы! Ведь если тебя обнаружат, это значит прощай пароход. Такие чувства пережил и он в свое время, когда сидел за грудой бочек и канатов на английском пароходе!

Он опять заговорил:

– Не бойтесь. Бояться нечего! Я вас не выдам. Со мной тоже случилось нечто подобное, когда я был таким же маленьким, как вы. От кого вы бежите, от отчима или от мачехи?

Хотя матрос говорил на чужом, непонятном языке, что-то располагающее было в нотках его голоса, в добродушном, улыбающемся лице, даже в его округлой рыжей бородке.

– Он, наверное, хороший человек, – сказала Джеврие.

– Да, кажется, так, – кивнул Джевдет.

Старый моряк спросил:

– Вы брат и сестра?

– Мы не можем понять, что вы говорите! – ответила Джеврие.

И между ними начался обычный малопонятный разговор, который происходит всякий раз, когда встречаются люди разных национальностей.

– Вы кто такие? – спросил матрос. – Что вы здесь делаете?

– Вы не выдадите нас?

– От кого вы бежите: от отчима или от мачехи?

– Мы поедем в Америку. Как Жано и Яник!

Из всего этого норвежец понял только одно слово: «Америка».

– Америка-а-а? – повторил он.

– Да, Америка. Мы турки. Едем в Америку!

– Ту-ур-рки?

– Да, турки. Я и вот она. Ее звать Джеврие. А меня Джевдет!

– Джеврие? Джевдет? Турки? Америка? Нет Америка, есть Норвегия!

– Норвегия?

– Да, да, сначала Франция, потом – Англия, потом – Норвегия!

– ?

– Этот пароход никогда не ходит в Америку. А знаете, я тоже был таким же шпингалетом, как вы, когда убежал от отчима. И вот с тех пор брожу по свету!

Разговор продолжался в том же духе. Рыжая борода матроса, его улыбающиеся голубые глаза, трубка во рту – все было точь-в-точь как у доброго капитана из «Кругосветного путешествия двух мальчиков». Другой на его месте закричал бы, созвал людей, отвел бы к капитану. Но он не сделал ничего такого. Значит, это был друг, настоящий друг. Если бы он еще понял, что они едут, как Жано и Яник… Но как ему дать понять?

А старый норвежский матрос в это время думал о своем. Ведь был строжайший приказ капитана: во всех портах, куда они будут заходить, зорко следить, чтобы никто посторонний не проник на пароход. А с капитаном шутки плохи. Ведь сколько было случаев, когда с первого же раза он гнал с парохода и самих безбилетников и тех, кто их покрывал. Не хватает еще и ему, старику, чтобы его выгнали в шею. Ведь столько лет его жизни связано с этим судном. Для него оно стало родным домом. У него никого нет. Когда-то, в молодые годы, он, бывало, бродил по портам, не пропускал ни одного кабака, не пропускал ни одной смазливой девчонки, вмешивался во все драки. Теперь это в прошлом. Вот и в этот раз его товарищи отправились в манящий развлечениями Стамбул, а старый матрос не пошел в город и даже не спустился на берег.

Он ласково смотрел на ребят и слушал их, словно понимал, о чем они говорят. Недаром за добродушие товарищи дали ему кличку «Дед». Он любил все живое: и людей и зверюшек. Однажды он раздобыл канарейку и не мог наглядеться на нее. А когда пичужка неожиданно погибла, он так расстроился, что долгое время не брал в рот пищи и ходил, как больной. Потом у него был котенок, а еще позже он привязался к черному щенку, которого подобрал в Сингапуре. Один матрос выбросил щенка за борт. Старый моряк чуть было не лишился рассудка. Только его обычная сдержанность помешала ему убить подлеца. Он тяжело переживал потерю четвероногого друга. Ходил мрачный, ни с кем не разговаривал, словно онемел.

Вот и теперь старый матрос решил взять под свою защиту ребят. Но надо же было случиться, чтобы как раз в этот момент мимо отсека проходил тот самый матрос, который выбросил его щенка за борт. Что это за человек, говорил его вид – черные сросшиеся брови, широко поставленные глаза, огромные кулаки. Услышав голоса, он остановился и стал незаметно подсматривать. Он хорошо знал причуды Деда и все же не мог сдержать удивления, увидав его в компании двух ребят. Сначала канарейка, потом котенок, щенок, а сейчас вот дети… Значит, старик ослушался строжайшего приказа капитана, взял на борт «зайцев»?

Он побежал к капитану и торопливо рассказал ему о том, что видел. Капитан тоже не отличался добротой. Выслушав матроса, он отбросил в сторону географические карты и направился прямо в отсек Деда. Увидев, что матрос сказал правду, он разозлился еще больше. Он так орал, что Джевдет и Джеврие растерялись и не могли понять, куда они попали. Слушая незнакомую речь капитана и матроса, они могли только догадываться, о чем те говорят.

– Ты знаешь мой приказ! Почему взял их на борт?

– Я не брал их, мой капитан!

– Кто же взял?

– Не знаю.

– Какой они национальности?

– Кажется, турки.

– Хорошо. Тогда почему ты не сообщил, что они на пароходе? Может быть, не знал?

– Знал, мой капитан. Виноват. Так уж случилось, расчувствовался. Вспомнил свое детство.

Капитан усмехнулся:

– Детство вспомнил! Старый дурак!

– Так точно – дурак. Ну, а что, если детишек все же взять с собой, господин капитан?

– Довольно болтать!

Ребят взяли за руки, повели по каким-то длинным коридорам. Посадили в тесный кубрик. Капитан распорядился сдать их в первом же турецком порту полиции.

Давно уже закрылась дверь и замолкли сердитые голоса людей, говоривших на непонятном языке, а они все еще не могли прийти в себя. Джеврие вцепилась обеими руками в крепко сжатый кулак Джевдета, боясь вымолвить слово. Широкие черные брови Джевдета были гневно сдвинуты.

Что теперь с ними сделают? Полиция и даже тюрьма не пугали его. Самое неприятное было то, что ему не удалось осуществить задуманное, и Хасан оказался прав. Может, они никогда не встретятся, но Хасан обязательно скажет Кости: «Что? Разве я не говорил?»

Обхватив руками голову, Джевдет сел на единственную в кубрике койку, покрытую верблюжьим одеялом.

Джеврие осторожно подошла к нему, села рядом. Ей хотелось обнять его, утешить: «Не расстраивайся, Джевдет-аби! Не смогли уехать? Ну и пусть! Не поедем! Да я никогда и не верила, что мы уедем. Села на пароход только из-за тебя. Брось! Не думай об этом!» – но она не могла решиться. А если он вспылит? Или разозлится? Даже ударит ее?

Она украдкой взглянула на Джевдета: на глазах у него были слезы.

– Ой-ой!! – вырвалось у Джеврие.

Джевдет резко повернулся.

– Что ты?

– Ничего, Джевдет-аби… – испугалась Джеврие.

– Как ничего? Чего ты ойкаешь?

– Но ведь ты плачешь.

Джевдет вскочил с койки.

– Конечно, плачу! Я опозорился! Каждый будет смеяться надо мной! Хоть вешайся!

Джеврие тоже встала с постели.

– Вешаться? Зачем?

– Ну как мы вернемся? Стыд один!

– Почему стыдно, Джевдет-аби?

– Глупая! Что ты понимаешь!

Джевдет уже не слушал ее.

Джеврие быстро оглядела кубрик. Потом подошла к иллюминатору, через который в темноту кубрика проникала яркая полоса света. Снаружи лунный свет был так силен, что даже звезд не было видно. Ничего, кроме луны.

Джеврие обернулась. Джевдет горько плакал, лежа ничком на койке. Она подбежала к нему и, опустившись на колени, стала гладить его черные курчавые волосы.

– Успокойся, Джевдет-аби. Никто не посмеет смеяться над тобой!

Джевдет резко выпрямился.

– Смеяться? Надо мной? А Хасан и Кости?

– Они не будут смеяться, вот увидишь! Даже адвокат не посмеет.

– Пусть только попробуют… Пусть только скажет этот Хасан: «Ну что? Я тебе не говорил?»!

– Что ты тогда сделаешь, Джевдет-аби?

– Проучу как следует!

Джевдет сжимал кулаки. Только наивное выражение лица девочки, ее лукаво блестящие глаза рассеяли его злость. Он улыбнулся, Джеврие обрадовала такая перемена в нем. Она обняла Джевдета и поцеловала его.

– А как ты его проучишь, Джевдет-аби?

Джевдет пожал плечами:

– Увидишь сама.