Текст книги "Первая после бога (СИ)"

Автор книги: Катерина Снежинская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Первая после бога

Катерина Снежинская

В больнице Экстренной Магической и Традиционной Помощи работать всем нелегко. Но если уж выбрала такую недамскую специализацию, как нейрохирургия, будь готова к ежедневным неприятностям. Трижды спросят и за пьяницу с пробитой головой, и за звезду спорта, не способного на собственном драконе усидеть, и за женщину, до инсульта доведённую заботливым сыном….

Глава первая

Пациенты делятся на две категории: одни считают, будто хирурги – это обычные люди, только со скальпелем. Мастаки вроде столяров или швей. Иные принимают их за богов. Но ошибаются и те и другие. Помните, коллеги: вы первые после лорда Солнце. Он распоряжается судьбами, а хирурги жизнями.

Из лекции по предмету «Общая хирургия». Заметки на полях тетради

Глава первая

Здоровых людей нет! Но есть не дообследованные пациенты

Вот чего в два часа ночи не хватает для счастья? Жёсткой как доска кушетки, накрытой давно нестираной простыней, и хлипкой ширмочки, отгораживающей от всего. Рухнешь плашмя, пристроишь гудящие от усталости руки под тощей подушкой, закроешь глаза – и спать, спать, спать… И чтобы снилось что-нибудь хорошее. Например, ничего: темнота, пустота, тишина. Такое вот оно настоящее счастье на седьмой час дежурства в приёмном отделении, будь всё неладно.

Но недаром же философы твердят: “Ощущение счастья скоротечно!”. Правильно, нечего расслабляться, привыкнешь ещё. Как потом мириться с суровой правдой жизни?

– Доктор Кассел, – за плечо трясли настойчиво, со знанием дела. Сразу чувствовалась практика: говорить надо негромко, но вкрадчиво, постоянно повторяя «доктор». И не прекращать трясти. А то врачи по ночам как опоссумы. Тоже любят мёртвыми прикидываться. – Доктор Кассел, вас в приёмник вызывают.

– Найдите Рейгера, – буркнула Дира в подушку.

Просто так буркнула, для порядка. Ясно же, что не отстанут, раз уж будить решились.

– Доктор Рейгер на операции и доктор Шеллер занят, – профессионально-извиняющимся тоном отрапортовала сестра.

Читай: «Я, конечно, всё понимаю, и мне тебя даже жалко. Местами. Но деваться некуда, дорогуша. Поднимай свою пятую точку и неси её в приёмный покой. А если б ты не наорала с утра, то я, может, ещё минут пять поспать дала».

– Что там? – сдалась Кассел садясь.

Сколько не три лицо, а муть перед глазами никуда деваться не желает. Умыться бы, да воду ещё до обеда отключили – водяные засор устраняют. А поскольку главврач, многоуважаемый доктор Зубер, им перед праздником Весеннего Равноденствия премию зажал, то в ближайшие двое суток воды можно не ждать. А умываться дистиллированной всё равно, что бумагой физиономию протирать – эффект тот же.

– Массовая травма, – мило улыбаясь ротиком, подведённым карамельно-розовым, сообщила Микка.

Ну, точно, а кто ещё? Наверняка в орлянку разыгрывали, кому будить идти. Не любят её медсёстры, ой не любят. Недаром же прозвищем Доктор С наградили. Хорошая кличка, многофункциональная. Каждый расшифровывает в меру своей фантазии и озлобленности: Доктор Стерва, Доктор Сволочь. Даже Селёдка, но это уже от мужиков.

– Иду, – кивнула Дира, ногой нашаривая под кушеткой мягкие тапочки, сгребая рассыпавшиеся волосы в узел.

Мистики утверждали, что к созданию Вселенной руки трое близнецов приложили. Но Кассел была глубоко убеждена: дева Ночь и её светлый братец лорд День никакого отношения к этому делу не имели. А вот Хаос от души повеселился и, вероятно, его вечеринка до сих пор не закончилась. В доказательствах теория не нуждалась. Чтобы убедиться в её правоте, достаточно заглянуть в приёмный покой Больницы Экстренной Магической и Традиционной Помощи часа в два ночи. Как раз тогда, когда мир не то чтобы с ума сходит, но в адекватности его возникают серьёзные сомнения.

Холл, выложенный кафелем, как коробочка бархатом, напоминал вокзал во время прибытия экспресса. Ну, или бал в больнице для умалишённых. Зелёные и красные огни распределителей над раздвижными стеклянными дверьми мигали в несинхронном ритме, от которого даже у здорового человека немедленно начиналась аритмия. Цветные розблески отражались от белых стен, пола, потолка. Мельтешили, рождая тени даже там, где их нет и быть не может – всё заливал безжалостный белый свет бестеневых драконовых ламп.

Без такого освещения не обойтись, но и проблем оно создавало немало – мечущихся духов-эвакуаторов, заведующих профильным распределением больных, почти невидно. Конечно, если столкнёшься с ними, то ничего страшного не произойдёт, врут сплетники. Не умеют призраки проклятья накладывать. Но всё равно неприятно, будто в прорубь нырнул. Да и сами эвакуаторы обижались, когда сквозь них проходили.

За длинной стойкой у стены холла орали регистраторы. Они всегда орали, будто на пожаре – профессиональный перекос. Как и умение общаться по трём кристаллам связи одновременно, при этом успевая ещё и формы заполнять, выдавать выписки, искать информацию в картотеке. За эти таланты им не только вопли прощали.

Рядышком со стойкой, что-то доказывая пустоте – или, может, спине регистраторши? – плевался от бешенства фельдшер в алой форме Службы Экстренной Помощи. Его понять можно – через весь город больного тащил, а в клинике его не принимают, ибо непрофильный. Волоки теперь в другую лечебницу. А мало того что это муторно, так ещё и начальство по головке не погладит. Транспортные ящеры в эксплуатации дороги, за каждый лишний километр меддепартамент три шкуры дерёт – могут и по шапке дать, и по зарплате.

На скамеечках, будто спёртых с того самого вокзала с экспрессом, страдали родственники пациентов. Они всегда страдали – это тоже неизменно. Кто-то плакал тихонько, кто-то просто сидел, вперившись в пустоту стеклянным взглядом. Таких персонал любил: водичку без просьб подносили, валерьяночку капали и к лечащему врачу провожали. Куда хуже те, кто руками размахивал, метал громы и молнии, перемежая их ещё более грозными чиновничьими фамилиями. И, багровея физиономией, обещал всех, ну буквально всех, немедленно уволить.

В приёмнике самые не беспокойные – это больные. Сидят, старательно тараща перепуганные глаза. А то и просто тихонечко лежат на носилках, будто стесняясь, что занятых людей отвлекают. Нет, бывает, конечно, что тоже вопят. Но этих зелёнкой помазать и пинком за дверь. Хуже, когда постанывать или вовсе хрипеть начинают. Вот тут жди, доктор, проблем.

В общем, кто там говорил, что мир создали леди Луна и лорд Солнце? Хаос самый натуральный!

– Что мне, Ирик?

На ходу застёгивая халат, Дира глянула на стеклянные двери. Красный огонёк, знаменующий прибытие пациента с магическим поражением, мигал быстро-быстро – вот-вот доставят. А зелёный просто горел, как лампочка. Значит, больной с обычными – не магическим – или сочетанного генеза[1] диагнозом уже у дверей.

– Драка в кабаке, доктор Кассел! – проорала ближайшая регистраторша. – Пятеро пострадавших, четверо без амулетов личности!

Доброй вам ночи, госпожа хирург! Раз без амулетов, значит, и без страховки. Хорошо, коли бедолага сможет промычать номер счёта. А если нет? Для нейрохирургического профиля это означает наложение повязки-шапочки и поцелуй в лобик. По крайней мере, понятно, почему доктор Шеллер трудолюбием в принципе не страдающий, вдруг оказался занят. Какой нормальный врач захочет разгребать такое?

– Пьяные?

– А как же! – весело осклабилась толстуха и тут же рявкнула в кристалл. – Больница ЭМиТПи слушает!

Дира только посочувствовала тому, кто рискнул связаться с регистратурой. Ей бы после такого приветствия никакой помощи не захотелось. Разве что капель успокоительных.

Кассел одёрнула халат, не торопясь, направилась к выходу, над которым зелёный костерок на миг вспыхнул особенно ярко и погас. Стеклянные двери разъехались, пропуская первые летящие носилки и вышагивающего рядышком фельдшера в алой форме, в поднятой руке держащего капельницу.

– Принимайте, доктор С, – осклабился парень – работники СЭПа никогда тактичностью не отличались. – ЧМТ[2] как по учебнику: головная боль, рвота, кратковременная потеря сознания, брадикардия[3]. Во время госпитализации пациент ушёл в сопор[4] и, кажется, намылился в кому.

– Данные давай, – буркнула Дира, протягивая руку со считывающим кольцом к висящему на поясе весельчака планшету, а сама через плечо санитару поглядывала – в холл ещё четверо носилок плавненько впорхнуло. – Самый тяжёлый?

– Угу. Остальные так, по мелочи. Официантку ребята не поделили, – веселился сэповец. – Вот этому страдальцу чем-то вид подавальщицы не угодил. Ну и назвал падшей женщиной. А она, недолго думая, хватанула мужика бутылкой по башке. Тут уж и другие подтянулись. Сама-то дива тоже на подлёте, запястье вывихнула, бедняжка.

Ну нет, вывихи не сюда – это в травмпункт. С Кассел и пробитой башки хватит. Как раз будет, чем до утра заняться. Если, конечно, лорд Солнце улыбнётся благосклонно и гуляка на столе не помрёт.

– Давайте его на просвечивание к техникам, а потом во вторую операционную, Микка, – скомандовала доктор карамельногубой сестричке, усиленно строящей за её спиной глазки санитару. – Кровь на анализ, сканер, техника сразу вызови, а то пока его дождёшься… И начнём помолясь.

Блондинка скривила розовый ротик: вот ведь угораздило занудой родиться. И всё при ней, некоторые даже красивой считают, мужики засматриваются. Но нудила и стерва! Хирург, богами поцелованная! И что? Любят-то не за умение скальпелем махать.

***

Спасение было совсем близко – ну буквально рукой подать. С пятиминутки сбежала, больных по смене так передала, частным порядком, а на конференции без неё обойдутся. Даже переодеться успела. Теперь только информационный кристалл в регистратуру сдать – и здравствуй, свобода! Карты она завтра заполнит. Всё равно сил нет никаких. Даже ключ от дома мимо кармана сунула. Пришлось, охая, как старая бабка, нагибаться, лезть под шкафчики. А, между прочим, поясница после суточной смены болела так, словно вместо позвоночника кочерга раскалённая, да ещё и кривая.

Вот пока она за ключами лазила, свободе и надоело Диру ждать. И вместо светлой надежды на чистую мягкую постель, в ординаторской леди Эр появилась.

– Меня здесь нету, – простонала Кассел, – я уже дома. Нет, не так! Я на полпути к дому и поэтому связаться со мной никакой возможности!

– Ты здесь есть! – решительно не согласилась секретарша заведующего отделением, поправляя безумно стильные, узкие, даже хищные очки. Правда, полупрозрачные и дымчатые. В смысле, будто из тумана слепленные. Впрочем, для духа некоторая нематериальность нормальна. Как бы они ни старались на живых походить, реальные предметы всё равно проваливались сквозь призрачные тела. – Прости, Дир, но он мне голову открутит, если тебя не приведу.

– То есть, лучше, чтобы мне открутил? – с нескрываемым скепсисом поинтересовалась Кассел.

– Лучше, – не стала кокетничать Эр. – Моя голова, может, и не совсем материальна. Но дорога как память о давно ушедшей жизни. Кроме того, его ор я тоже переношу с трудом. Так что, двигай дорогая! Ать-два, левой-правой! Вперёд, на вправление геморроя.

– Знаешь, я иногда сомневаюсь, что при жизни ты действительно была леди, – огрызнулась Дира, подхватывая сумку и послушно – ать-два! – направляясь на экзекуцию.

– Сама порой удивляюсь, – безмятежно отозвалась дух. – Но, знаешь ли, полувековое общение с медиками имеет свои последствия. Душа грубеет, сердце черствеет, появляется неоправданный цинизм и ненависть ко всему живому. Хотя нет, – подумав, добавила секретарша самокритично, – ненависть к жизни появилась сразу после смерти. Тогда я здесь ещё не служила.

– А где служила?

– Да личным секретарём у одного генерала, – загадочно улыбнулась дух.

– Оно и видно, – буркнула Кассел.

– Вот и не угадала. Милейший человек был. По крайней мере, по сравнению с вами, садистами и подлецами в жёлтых халатах[5]. Давай-давай, заходи. Он уже ждёт.

Дира в этом нисколько не сомневалась. Заведующий приёмного отделения, милейший доктор Лангер, по слухам, завтракающий интернами и обедающий ординаторами, был обстоятельным человеком. Раз вызвал, дождётся, никуда по делам не отлучится. Только вот ждать он не любил. И почему-то задержку в десять минут причислял к преступлению против государства и своего личного авторитета. И если первое в Кангаре каралось всего лишь повешеньем, то второе и четвертованием могло закончиться. По крайне мере, моральным. Но от этого менее мучительной кара не становилась.

– Вызывали? – Кассел просунула голову между притолокой и едва приоткрытой дверью.

– Заходите, доктор, – приглашающе рыкнули из пещеры страшного дракона. – Присаживайтесь.

В данный момент Дире меньше всего хотелось присаживаться и вести долгие нудные разговоры. Но её мнения никто не спрашивал – начальство велело, значит, садись. На жёсткий и дико неудобный стул, который вполне уместно смотрелся бы где-нибудь в пыточной. Кассел давно хотела спросить: специально ли завотделением такой подбирал или просто в больнице удобной мебели по определению быть не может? Но как-то всё не подворачивалось подходящего случая поинтересоваться.

Доктор Лангер, едва заметно покачивая седогривой головой, просматривал бумаги и на врача не глядел – видимо, написанное в них начальству нравилось. А вот провинившиеся подчинённые нет. Дира кротко вздохнула и уставилась в окно, за которым ничего, кроме чёрной ветки липы с едва проклюнувшимися зелёными листочками, видно не было.

– Доктор Кассел, знаете, сколько докладных на вас я получил сегодня утром?

Хирург пожала плечами, продолжая рассматривать ветку.

– Две! – начиная закипать, а оттого грозно сдвинув мохнатые, как у рыси, и абсолютно белые брови объявил завотделением. – Две! Вы опять измывались над средним медицинским персоналом.

Он так и сказал: «средним медицинским персоналом» – любил Лангер эдакие обороты.

– В чём заключалось измывательство на этот раз? – скучливо спросила Дира.

– А вы не знаете?!

– Нет, – честно призналась Кассел. – Точнее, не знаю, о чём именно вам донесли. Одну сестру я отчитала за флирт с охранником. Вторую за то, что полезла к пациенту, не обработав руки. Третью пообещала уволить, если она не избавится от маникюра. Да и то лишь потому, что раньше уже предупреждала. А! Ещё с сестрой-хозяйкой сцепилась. Но она вряд ли стала бы жаловаться.

– То есть, вы считаете, что из-за маникюра человека на улицу выкинуть можно? – рявкнул Лангер.

– Если она работает операционной сестрой в экстренной хирургии, то безусловно, – Дира наконец-то решила и на завотделением посмотреть. – Под этими когтями День знает, что может быть. Это как минимум непрофессионально. А как максимум – преступная халатность. И любая проверка из здравотдела нам же по рогам за это и надаёт. И уволит сестру Тресс, только уже за профнепригодность и с волчьим билетом.

– Любая проверка мне по рогам даст за твои выкрутасы! – заорал Лангер, наливаясь пурпуром, и долбанул папкой, которую зачем-то схватил, об стол. – Ты назначила сканирование пациенту с ЧМТ?!

– Ну уж не Микка, – усмехнулась Кассел. – В смысле, естественно я.

– Какого Хаоса, Дира?! Прекрасно же знала, что неизвестно, есть у него страховка или нет! Кто за это платить будет? Ты?

– Если потребуется, – отчеканила хирург. – Могу и работу мага-сканера оплатить и гипнолога. Даже за назначенные препараты доплачу. Я просила не ставить дежурства в приёмнике? Просила. Моё дело – операционная и реанимация. Теперь с чистой совестью можете снимать с меня такие сутки, ибо профнепригодна.

– А кому тогда работать?! – брызги слюны и до врача долетели, но она даже и не дрогнула – вот где профессионализм-то! – Найди дежурного нейрохирурга, и я тут же от этих подработок избавлю! Некому работать, не-ко-му!

– Это всё, доктор Лангер? Я могу идти? – демонстрируя чудеса выдержки, поинтересовалась Дира.

– Нет, хаосово семя, не можешь! – окончательно психанул зав. – Я тебе сто, нет, тысячу раз уже говорил, что…

Кассел его даже жалко стало. Немолод ведь уже, рискованно так волноваться. Хотя, конечно, старик крепкий, выглядит импозантно и любому молокососу фору даст. Одна только эта роскошная белоснежная шевелюра чего стоит. Поговаривали, что до сих пор подолы студенткам обдирал. Правда, сама она ни в каких порочащих романах начальство не замечала.

– Ты меня слушаешь, вообще? – неожиданно спокойно спросил Лангер.

Хирург честно головой помотала – не слушаю.

– Дира, – заведующий рухнул на стул, словно у него все силы разом кончились. – Девочка моя, ну когда ты поумнеешь, наконец? Ты же хирург, богами поцелованный! Не у каждого мужчины такая рука! Да ещё и диагност, которому Солнце на ухо шепчет. А где работаешь? В экстренной!

– Меня всё устраивает, – снова пожала плечами Кассел.

– Да ты же карьеру свою губишь, дура! – раненым драконом взревел успокоившийся было Лангер. – Зря, что ли, я на тебя шесть лет в академии угробил, звезда выпуска? Тебе самой лет через пять отделением командовать! А с твоими принципами так и будешь тут до старости ковыряться!

Врач упорно молчала, теперь разглядывая пол. Ничем, впрочем, непримечательный – обычный паркет, явно нуждающийся в хорошей порции мастики.

– Уйди с глаз долой, – простонал заведующий, рванув узел галстука остромодного ониксового цвета, да ещё и с золотой искрой. – Чтоб я тебя до завтра не видел!

– Завтра у меня ночная смена.

– Значит, до пятницы! – вызверился Лангер. – Вон пошла!

Третий раз просить Кассел не требовалось. Даже времени на то, чтобы попрощаться, она тратить не стала. А зачем? И так понятно: увидятся ещё.

***

Утро в приёмном отделении ничем от вечера не отличалось – лица другие, а так всё по-прежнему. Правда, чувство приятное появлялось, эдакая снисходительная отстранённость: вам ещё сутки пахать, а я уже домой. Всё, всё, меня больше ничего не касается! Ваши трудности и проблемы тоже ваши.

Нет, работу свою Кассел обожала и отделение экстренной помощи нежно любила. Но вот когда за спиной стеклянные двери закрываются – и именно утром – ощущение, похожее на экстаз появляется. Что-то в этом есть и от выхода на волю, и от удовлетворённо ноющих после тренировки мышц, и от выпускного в колледже.

А воздух какой! Свежими, ещё клейкими листочками пахнет, промытой дворником мостовой, горьковато – мокрой землёй. Правда, со стороны морга формальдегидом наносит, но тоже как-то по-весеннему, без грусти. В полосе парка, отделяющей посадочную драконью площадку от больничных корпусов, птички цвиркают. К административному зданию стекаются ручейки секретарш, кадровичек, бухгалтерш – цокают каблучки, развиваются подолы ярких юбок, истинно по-весеннему, игриво показывая лодыжки. И самой немедленно захотелось надеть такое же яркое и бессмысленное. Идиллия!

– Кассел? Я думал, ты опять в порыве трудового энтузиазма на вторую смену пошла.

Врач обернулась, глядя на шикарно подходящего доктора Иро Шеллера. Он всё умудрялся делать шикарно: ходить, сидеть, говорить и даже молчать. Ещё со времён академии у Диры нет-нет, а проскальзывала гаденькая мыслишка: на унитазе красавиц Иро восседает так же шикарно?

Впрочем, этому всё по силам. Высок, рыжекудр, как поэт и глаза весьма поэтические – небесно-голубые, с поволокой. В обрамлении – или опушке? – невероятно чёрных при его-то рыжине, девчачьи-длинных ресниц. И во всей этой роскоши ни грамма изнеженности – фигура, как у спортсмена. Да ещё умён, и хирург небесталанный, но ленивый и корыстный.

Сволочь, конечно, последняя, куда без этого?

– И чего молчим? – иронично поинтересовался Шеллер, шикарно приподняв левую бровь, естественно.

Видимо, этому умению обучают в питомниках, где вот таких самцов разводят. Ну, никак не верится, что подобное великолепие получилось естественным путём.

– От восхищения дар речи потеряла, – призналась Кассел. – Любуюсь.

– Дать потрогать?

С такой улыбкой ему только зубные эликсиры рекламировать.

– Не надо, – вздохнув, отказалась Дира. – Боюсь, в обморок свалиться.

– От восхищения?

– От усталости, – пришлось честному хирургу разочаровать красавца. – Устала я, Иро, как ездовой ящер.

– Это ты так напрашиваешься, чтобы я тебя подвёз?

– Да, – кивнула врач. – Хотя сомневаюсь, что твоего милосердия на это хватит.

– Милосердия, может, и не хватит, – не стал спорить Шеллер, – а вот по старой памяти отчего не помочь? Стой здесь, сейчас коляску подгоню.

– Стою, жду, – покорно согласилась Дира, никуда уходить и не собирающаяся.

Только цыкнула на совесть, тихонечко пискнувшую что-то про то, будто бывших любовников эксплуатировать нехорошо. Категории «хорошо-не хорошо» и «правильно-не правильно» не котируются, когда до дома добираться час с лишним. И даже то, что этот самый бывший, по старой памяти не только подвезёт, но ещё и флиртовать начнёт, тоже казалось несущественным. Ничего, потерпит. Терпела же его Кассел во время бурного и, к счастью, короткого романа.

Собственно, романов было аж два. Правда, сам Шеллер только об одном подозревал. Шикарный третьекурсник в сторону томно вздыхающих первокурсниц и не смотрел. Так что Дира спокойно и без помех благополучно влюбилась, успела намечтать общих внуков и разочароваться в объекте пламенной страсти. А вот через три года Иро на неё внимание сам обратил. И тут уж всё по-взрослому стало. Правда, на три дня.

Потом Кассел осознала, что с красавцем неимоверно скучно и сделала ручкой. Чем повергала рыжего в состояние глубокого шока. Да так, что он до сих пор удивлялся, и время от времени предпринимал попытки реанимировать былые чувства. Понятно, лишь для того, чтобы в этот раз успеть бросить первым. Но хирург на провокации не поддавалась, а вот мелкими знаками внимания внаглую пользовалась.

Тем более что коляска у Шеллера последней модели, с гномьими рессорами и качественным магпологом, не пускающим внутрь пыль и уличный шум. Ещё ящер великолепный, скорее даже скаковой, а не ездовой.

Но сегодня все дорогущие навороты и скорость ящера не пригодились. Улицы столицы Кангара тосковали в непривычной тишине и безлюдности. Редко-редко проедет частный экипаж. Ни тебе фургонов торговцев, ни таксистов с их полудохлыми клячами, сверкающими проплешинами сероватой кожи на месте осыпавшейся от старости чешуи. Ни, кстати, омнибусов[6]. А вот драконов с золотым подбрюшьем, поблёскивающих в ярком солнечном свете как россыпь бисера, было неожиданно много.

– Чего это полиция суетится? – Дира прижалась щекой к защитному пологу, пытаясь рассмотреть, что там в небе творится. – Опять я самое интересное пропустила?

– Видимо, – хмыкнул Иро, вольготно развалившийся на сидение. Ноги вытянуты, руки за головой, сюртук расстегнут, кружевной галстук повязан небрежно – вид сногсшибательный. – Вообще-то, дорогая, сегодня Весеннее Равноденствие. Народ перед праздником отсыпается, потому и пусто. Кстати, не хочешь компанию составить? У меня дежурства нет, пойду на площадь, как все нормальные люди. Может, даже через костёр прыгну. Приглашаю. Такие предложения два раза не делаются.

Кассел хмыкнула. Прыганье через костёр и вытекающая отсюда любовь навеки в её планы точно не входили. Под омелой она тоже не целовалась, венки в реку не пускала и хлеб ни с кем не надкусывала. А уж изменять своим принципам с Шеллером ни малейшего желания не имела.

– Слушай, всё забываю спросить. А чего тебя опять к нам перевели? Вроде бы, в хирургии на тёплое местечко пристроился? – невинно поинтересовалась Дира, рассматривая пустую улицу.

Иро пробормотал что-то не слишком внятное, но подозрительно похожее на «стерва». Резко сел, вдруг заинтересовавшись амулетом управления ящером, в его вмешательстве абсолютно не нуждавшемся. Кассел только плечами пожала, мол: не хочешь говорить – и не надо, не слишком мне и интересно.

Хотя вся больница знала, что любимая дочка главврача Зубера, за которой Шеллер долго ухлёстывал, склоняя к законному браку, застукала коварного возлюбленного с медсестрой. А так и не состоявшийся тесть сослал Иро учиться верности и воздержанию в экстренную хирургию.

– Да нет, не пойду я с тобой через костры прыгать, – разочарованно покачала головой Дира, – дел много. Лучше госпожу Зубер пригласи. Она девочка молоденькая, развлечение как раз по ней.

– Слушай, Кассел, а не пошла бы ты? – поинтересовался красавец.

Не забыв шикарно прищуриться.

– Пойду, – не стала спорить хирург, – коляску останови, а то мимо моего дома сейчас промахнёшься.

Иро так щёлкнул по амулету, что бедный ящер аж на хвост сел, дико выпучив глаза. Всё-таки мужчины бывают иногда удивительно нервными. Даже хирурги.

***

Привратника Дира беспокоить не стала, открыла боковую калитку своим ключом. Здесь же, у самых ворот, скинула туфли, стянула чулки и пошла к дому не по засыпанной розоватым гравием подъездной дороге, а сбоку, по едва проклюнувшейся траве. Конечно, садовник за такие фокусы не поблагодарит, но соблазн был слишком велик. Рядом с крыльцом она даже остановилась, задумавшись, не прогуляться ли к пруду. А то можно попросить повесить гамак или шезлонг выставить, да и вздремнуть на свежем воздухе. Но мать наверняка такое поведение не одобрит. Не то чтобы Кассел её мнение интересовало, но нудная лекция не меньше, чем на час, блаженства не стоила.

Оставалось только вздохнуть и подниматься к входу. Впрочем, это тоже удовольствие приносило – прохладный и чуть влажный мрамор ступеней холодил босые ноги, которые после суток буквально горели.

Парадные двери словно сами собой открылись, едва не саданув врача по носу.

– С добрым утром, леди Ван’Кассель, – зычно продекламировал дворецкий, словно саму регентшу приветствуя. – Добро пожаловать домой!

– Что ж ты так орёшь-то, Жур? – поморщилась Дира.

– Матушка ваша встать уже изволили, – заговорщицким шёпотом сообщил слуга, сочувственно подмигнув молодой хозяйке. – Готовятся к завтраку в зелёной столовой.

– О, Боги!..

А что тут ещё скажешь? Совместное принятие пищи – не самое приятное развлечение, особенно когда мечтаешь исключительно о ванной и постели. Но опять же, никуда не денешься. Если не хочешь получить многодневную глубокую обиду без права на прощение, но со слезами и жалобами, наскреби сил и топай завтракать.

Жур отобрал у Кассел сумку, а, заодно, и туфли с чулками. Улыбнулся подбадривающе, пропуская госпожу в холл.

Свой сад хирург обожала. Дом ненавидела. Особенно когда матушке попадала очередная вожжа под хвост. И она приказывала устроить посередь приёмной алтарь: по бокам портреты братьев, между ними отца, чёрный креп, свечи и груды цветов – всё как положено. Органа не хватает.

Дира остановилась возле дверей, скрестила руки на груди, разглядывая каменную мозаику пола. И старательно дыша через нос, отсчитала от одного до десяти, а потом обратно. И ещё разочек – для верности.

– Мама, – позвала негромко – всё равно услышит.

– Доброе утро, дочь.

Леди Ван’Кассель выплыла из боковых дверей, как бригантина из-за мыса. Статная, высокая, с царственной осанкой. Светло-русые с лёгкой пшеничной рыжиной локоны уложены волосок к волоску. Серые, но удивительно яркие глаза умело подведены так, что вроде бы никакого макияжа и нет. Пухловатые от природы губы сдержанно поджаты. Аристократичный нос породист и надменен.

В принципе, глядя на мать, любой бы с лёгкостью мог предсказать, какой станет дочь лет через двадцать – похожи родственницы, как две капли крови. За исключением царственной осанки, чётко просчитанной грации в каждом жесте и непередаваемого апломба высшего дворянства. Старшая леди Ван’Кассель обладала этим богатством в полной мере. У младшей оно отсутствовало напрочь.

– Почему ты босиком? – матушка чуть заметно приподняла брови, позволяя признакам удивления проявиться ровно настолько, насколько этикет дозволял.

Ну и чтобы кожа на лбу не морщилась.

– Почему у нас опять портреты в холле? – мрачно поинтересовалась дочь, бровей не поднимая.

– Если ты забыла, сегодня Весеннее Равноденствие, – абсолютно безмятежно отозвалась леди. – Правила диктуют в этот день украшать портреты почивших ландышами. Не понимаю, чем вызвано твоё удивление и неудовольствие.

– Ма-ама! – едва сдерживаясь, чтобы на крик не сорваться, сквозь зубы прошипела Дира, – Какие ландыши?! Они государственные преступники, казнённые за убийство короля!

– Этот факт мне известен гораздо лучше, чем тебе, – величественно ответила леди Ван’Кассель. – Напротив, это я постоянно вынуждена напоминать о столь прискорбном пятне на нашей репутации. И предостерегать тебя от опрометчивых поступков. Но традиции…

– Какие к Хаосу традиции?! – не выдержала-таки, сорвалась на крик. – Мы едва на плаху вместе с ними не угодили! Чудо просто, что нам не только жизни оставили, но и почти всё состояние! Ты так жаждешь на виселице очутиться?

– Положим, не чудо, а то, что я публично дала показания против мужа и сыновей, – по-прежнему невозмутимо ответила Хэрра. – И на плаху за портреты никто не пошлёт, не утрируй.

– Может, и не пошлют, – как-то разом выдохшись, устало согласилась Кассел. – Но вот всего этого великолепия лишишься вмиг. Короче, всё! Жур, алтарь убрать, портреты спалить. Прости, мама, но завтракать я с тобой не стану, аппетит пропал. Пойду лучше к себе.

– Как ты со мной разговариваешь? – поджала губы леди Ван’Кассель.

– Как единственный представитель нашего милого семейства, не лишившийся мозгов, – огрызнулась Дира. – Всё, мам, на самом деле, я устала. Иди ещё что-нибудь укрась. Пока-пока.

Кассел помахала рукой, словно мух отгоняя.

– Ты зря полагаешь, будто твоя ложная самостоятельность может спасти хоть от чего-то, – отчеканила матушка. – Что полученное образование и эта твоя убогая работа даст защиту. Настанет время, когда ты вспомнишь мои слова. Тогда, когда, кроме родовой гордости и чести, не останется ничего. Но этого уже будет слишком мало. В своём подростковом максимализме…

– Побойся богов! – усмехнулась Дира. – Какой подростковый максимализм? Скоро в старческий маразм впадать. Поздновато для юношеских суждений…

Хирург осеклась, нервно передёрнув плечами. Почему-то рядом с матерью её всегда тянуло выражаться вот так – гладко, сладко и глупо, зато как в романах.

– Значит, ты просто не изжила в себе инфантилизм, – вынесла вердикт Хэрра, искренне считающая логику своей сильной стороной.

– Значит, не изжила, – сдалась Кассел, готовая переспорить даже деву Луну, но не собственную мать, обладающую непробиваемостью гранитной скалы. – Жур, когда слуги тут закончат, попроси их вынести к пруду шезлонг и плед, ладно? Пойду, ополоснусь и посплю в саду.

Дворецкий едва заметно кивнул. Правильно: семь бед – один ответ. Леди Ван’Кассель ни дочери скандала не простит, ни слугам подчинения. Реальной власти у неё никакой: все счета и имущество давным-давно на Диру переписаны. Но это ничего не значит, так как старшая госпожа в совершенстве овладела искусством отравлять жизнь окружающим, выглядя жертвой.