Текст книги "Ловцы фортуны"
Автор книги: Каролин Терри
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 31 страниц)
– Ты ведь тоже хотел бы участвовать в таких соревнованиях, правда?
– Больше всего на свете, – обычная шутливость сменилась в нем необыкновенной серьезностью. – И я буду в них участвовать, как только закончу учебу.
– А что для этого нужно?
– Придется обзавестись некоторой суммой денег. К тому же у меня есть знакомый – человек по имени Уильямс. Он когда-то служил конюхом в загородном доме моего деда. Сейчас он работает в мастерских Напье. Я убежден, что именно там определяется будущее британского автомобилестроения.:
– Конюх?! Ты явно не сноб, раз не брезгуешь таким знакомством!
– Думаю, и ты тоже.
Тиффани подумала о Джерарде и таинственно улыбнулась. Это воспоминание натолкнуло ее на новую мысль:
– Этот твои дед – он был графом?
– Нет, герцогом.
– Ах, да. – Она помолчала, а потом медленно произнесла: – Странно, но у нас с тобой похожие глаза.
– Это знак родства душ, дорогая!
– Нет, ты не понял. Папа говорил мне, что мои глаза точно такого же цвета, как и у мамы. В вашей семье кого-нибудь звали Алида?
– Что-то не припоминаю. А почему ты спрашиваешь?
Тиффани пересказала вымышленную ее отцом историю – легенду о ссоре в знатном английском семействе, о бегстве супружеской пары с юной дочерью, о трагических событиях в Кейптауне, осиротивших красавицу Алиду, и о ее спасении Кортом.
– Может быть, она была из вашей семьи? – жадно предположила она.
Филип покачал головой.
– Даю тебе слово, что все члены нашей семьи налицо.
– Но, может быть, существовали какие-нибудь дальние родственники, – настаивала Тиффани.
– В нашей семье, конечно, есть и тайны, и парочка паршивых овец, но никто никогда не убегал в Кейптаун.
– А имя Алида тебе знакомо?
– Никогда его не слышал.
– Я могу показать тебе ее портрет.
– Зачем? – недоумевающе сказал Филип, удивленно глядя на нее. – Никак не думал, что ты склонна к романтике, – медленно добавил он.
Тиффани впервые посмотрела на историю своего рождения чужими глазами, и пока она мысленно ее быстро перелистывала, у нее засосало под ложечкой. История матери и ее портрет с детских лет были неотъемлемой частью ее жизни. Обстоятельства жизни Тиффани и врожденные свойства характера привели к тому, что ее юность прошла фактически в одиночестве. Так случилось, что основой ее мира стала легенда. И в это солнечное майское утро Тиффани впервые поняла, что любила – да, любила мать, которую никогда не знала. Или, по крайней мере, она любила придуманный ею образ матери, и если бы этот образ у нее отобрали, не смогла бы пережить потерю.
– Я вовсе не романтична, – напряженно произнесла она. – А ты, похоже, считаешь эту историю несколько… неправдоподобной?
– Именно, – поспешно согласился он, обрадованный, что она сама нашла смягчающую формулировку. – Может быть, семья Алиды была не столь знатна как она предполагала? Ведь для ее родителей было бы так естественно слегка приукрасить свое происхождение.
Тиффани кивнула.
– Ты первый человек, кому я все это рассказала, – сообщила она, – и по твоей реакции могу заключить, что на эту тему лучше помалкивать. Говорить о моей матери я больше не буду, но, – ее глаза засверкали, – приложу все усилия, чтобы выяснить, кем она была. Алида – редкое имя. Но в Южной Африке я встречала человека по имени Дани Стейн, его сестру тоже звали Алида. И вот я думаю… – она оборвала себя и сменила тему. – Сегодня мой последний день в Англии. Пойдем на реку? Или гонки так утомили тебя, что на воду и смотреть не хочется?
– С греблей покончено.
– Почему? Ведь у тебя это прекрасно получается!
Он пожал плечами.
– Оксфорд побил Кембридж, а Баллиоль стал «речным королем». Ради чего теперь стараться? Опять мучиться на тренировках только затем, чтобы повторить то, чего я один раз уже добился?
Тиффани никогда об этом не задумывалась, но сейчас она смутно почувствовала, что в его рассуждениях что-то не так, и что большинство людей думает иначе.
– Ты никогда ничего не добьешься в жизни, если будешь отступать – полушутя-полусерьезно заметила она.
– Мне ничего не надо добиваться – мой отец добился всего до меня.
И вновь усмешка искривила его губы, а в голосе проскользнула горечь, но лишь на мгновение. Тиффани ничего не заметила.
На следующее утро они катались на ялике по Черуэллу, а затем постояли на мосту Магдалены, как в первый день.
– Я буду скучать по тебе, – сказала Тиффани. Она спрашивала себя, чего именно ей будет больше всего не хватать, когда они расстанутся, и решила, что это готовность Филипа участвовать во всех ее затеях. Фрэнк тоже помогал ей бросать вызов условностям, но делал это крайне неохотно, а Филип – с удовольствием и без виноватой оглядки.
– Мы еще встретимся, – он произнес это спокойно, как нечто само собой разумеющееся.
– Ты приедешь в Нью-Йорк на кубок Вандербильта?
– Возможно, в следующем году, когда окончу Оксфорд.
– А до этого я еще раз приеду в Европу, и без надзирателей.
Тиффани нахмурила лоб, соображая, что устроить это будет весьма непросто.
– Ты говорила, отец у тебя под каблуком – ты можешь добиться от него всего, чего захочешь. Используй эту власть над ним и бери в свои руки его бизнес; не столько ради денег, сколько ради свободы, – и Филип улыбнулся, вспоминая совет, данный ему Диком Латимером.
– Ты прав, – согласилась она, – я так и сделаю.
– Знаешь, я был очень удивлен, когда ты не сразу вспомнила о находке в шахте «Премьер». – Он поднял голову, оторвав взгляд от игры солнечных бликов на поверхности воды. – В этой области ты должна знать все.
Она почувствовала, как в мозгу у нее складываются друг с другом кусочки головоломки, исчезает сумятица мыслей, и вдруг отчетливо увидела свое будущее. Тиффани кивнула, в ее голове стоял звон от идей и открывшихся перспектив.
Он взял ее за руку.
– Я совершенно уверен, – сказал он, – что если мы с тобой сейчас заберемся на парапет моста и прыгнем, то не упадем в реку, а взлетим к небесам. – Он поднял вверх руки и засмеялся.
Тиффани тоже смеялась, но когда он не поцеловал ее на прощание, она испытала чувство разочарования. Такое же, как на террасе в Ньюпорте, когда Рэйф Деверилл покинул ее. Но, как сказал Филип, они прощались не навечно.
Они сидели в спальне Тиффани в их нью-йоркском доме. Тиффани обдуманно выбрала ее для этого разговора, чтобы Рэндольф не мог им помешать.
– Папа, я так скучала по тебе! – Тиффани ангельски улыбнулась и обняла отца за шею.
Джон Корт, измученный долгой разлукой с дочерью, верил каждому ее слову и таял от счастья.
– Дом был так пуст без тебя, – пробормотал он, – но зато ты хорошо отдохнула. И я надеюсь…
– Мне все понравилось, – быстро перебила его Тиффани, и хитро прищурившись, добавила: – в особенности Париж, который гораздо интереснее Лондона. Я хотела бы вновь отправиться в Париж, и вообще я бы хотела больше путешествовать – по делам, конечно, а не для удовольствия.
– По делам? – Корт был озадачен. – Но ты же собираешься замуж!
– Еще нет, папа, – Тиффани грациозно присела на краешек кровати и на ее лице появилось выражение необыкновенной искренности. – Боюсь, мне потребуется больше времени, чтобы обдумать наш с Рэндольфом брак. – Ей было нелегко произнести эти слова, и еще труднее изображать кротость, вместо того чтобы громко заявить о неповиновении. – Посуди сам; Рэндольф был для меня всегда близким родственником, и должно пройти какое-то время, чтобы я научилась воспринимать его в другом качестве.
– Рэндольф очень расстроится, – вздохнул Корт, хорошо понимая, что с недовольством Рэндольфа придется считаться.
– Какое несчастье! – с ядовитой иронией выпалила Тиффани и, спохватившись, вновь напустила на себя кроткий вид: – Я хочу сказать, что вовсе не желаю расстраивать Рэндольфа. Все это время я буду жить в одном доме с ним. Я буду с ним вежлива. Я буду появляться в обществе, а тетя Сара поможет в подготовке моего официального бала в Ньюпорте этим летом. А взамен…
То, что она продемонстрировала свое согласие пойти на компромисс и отказалась от своих прежних угроз, заметно ободрило Корта. Теперь ему легче было встретить ее ультиматум.
– Взамен, – Тиффани выделила это слово, и в ее голосе прозвучала сталь, – я хочу принимать участие в делах «Корт Даймондс». Не возражай! – Она подняла руку жестом королевы, призывая отца к молчанию. – Я должна научиться руководить делами компании. Я знаю, ты передал Рэндольфу банк, но ведь бриллиантовый бизнес ты ему не отдал. Он должен принадлежать мне, и я хочу сама управлять им!
Рэндольфу это не понравится, с несчастным видом размышлял Корт, но разве может он сказать ей «нет»? Как он может отказать ей хоть в чем-нибудь? К тому же в этом случае он сможет сохранить ее для себя чуть дольше…
Тиффани легко читала его мысли.
– Только подумай, папа, – с улыбкой продолжала она, – каждое утро мы будем встречаться; ведь ты отведешь мне кабинет рядом со своим.
– Шаг необычный, но… я согласен, – и он был вознагражден поцелуем.
– И еще, папа. В Англии я не встречала никого, кто знал бы маму. Но, ведь все, что ты рассказывал, это правда?
Это был последний шанс Корта. Он мог ухватиться за него и все рассказать, но при этом заслужить презрение дочери. И это было выше его сил. Опасаясь потерять привязанность Тиффани, он упустил свой шанс:
– Конечно, правда…
– Спасибо, папа! – И теперь, когда ее сомнения рассеялись, Тиффани ослепительно улыбнулась.
Часть вторая
Америка и Европа
1906–1907
Глава восьмая
Майским денем 1906 года Тиффани сидела в своем кабинете в офисе фирмы «Корт Даймондс» и смотрела на поверхность стола, которой были рассыпаны драгоценности. Перед ней лежали бриллиантовые ожерелья, браслеты с сапфирами, кольца с рубинами и изумрудные серьги. Она взяла бриллиантовую тиару и принялась ее внимательно разглядывать. Камни были великолепны, но оправа тяжеловата и старомодна – украшения были приобретены у наследников скончавшегося торгового агента, который собирал их в 1880-х годах. Но если драгоценности заново огранить и сделать более современные оправы… Тиффани положила тиару и невидящим взглядом уставилась в окно. Да, это неплохая мысль, пожалуй, даже очень хорошая мысль.
В ее памяти зазвучал голос Чарльза Тиффани, рассказывающего, как изделия старых ювелиров Европы создали ему репутацию и состояние. Медленная перекачка бриллиантов из Старого Света в Новый продолжалась до тех пор, пока богатейшие женщины Америки не стали обладательницами большего количества драгоценностей, чем коронованные особы Европы, если, конечно, не считать королеву Викторию и российскую императрицу. Возможно, некоторые из этих украшений носили императрицы и королевы, их придворные дамы. Пальцы Тиффани, легко и любовно касаясь камней, слегка вздрагивали, она словно заряжалась от них энергией. Ее влечение к драгоценностям было таким же сильным и всепроникающим, как земное притяжение. Иногда ей казалось, что она, подобно Афине Палладе, рожденной из головы Зевса, вышла не из чрева женщины, а из сердцевины магического бриллианта.
Торговлю этими изделиями – после того, как они приобретут современный вид – можно было бы организовать через магазин Чарльза Тиффани. Но необходимо найти в Нью-Йорке квалифицированного ювелира, чтобы дать ее камням новую жизнь. Тиффани не отрывала взгляд от бриллиантов, их блеск гипнотизировал ее, и, наслаждаясь радужными переливами света, она словно растворилась в ослепительном бело-голубом сиянии. Затем густые темные ресницы взмыли вверх, открывая такое же ослепительное сияние ее фиалковых глаз. Бриллианты дали Тиффани ответ.
– Картье! – громко воскликнула она.
Торговый дом Картье, центральная контора которого размещалась в Париже, возглавлял сын отца-основателя, Альфред, который, в свою очередь, ввел в дело трех своих сыновей – Луи, Жака и Пьера. В 1902 году Жак открыл отделение в Лондоне на Нью-Бонд-стрит. Если в Париже преемником Альфред станет Луи, рассуждала Тиффани, то Пьер вполне мог бы отправиться в Нью-Йорк. Во время предстоящей поездки в Европу она может заглянуть, на Рю-де-ла-Пакс и сделать им это предложение. Ей не придется долго убеждать семейство Картье, что торговля драгоценностями имеет в Америке великолепные перспективы. А в обмен на ее поддержку можно будет добиться, чтобы «Корт Даймондс» обеспечивал значительную часть потребностей Дома Картье в алмазах.
В углу лежащего на столе листка бумаги рука Тиффани машинально выводила контур цветущей ветви. Хотя у нее отсутствовал талант рисовальщика, это не были бессмысленные каракули; набросок легко изливался из-под карандаша. Но для Тиффани это была не просто веточка, а усыпанная бриллиантами брошь: мысленным взором она была способна увидеть величину и огранку каждого камня. Хот она менее года занималась этим бизнесом, однако драгоценные камни окружали ее всю жизнь. Еще в раннем детстве она играла «красивыми камешками», подаренными отцом, да и все светские женщины, с которыми она была знакома, были увешаны драгоценностями. Постепенно и неосознанно у нее вырабатывалась способность безошибочно оценивать красоту камней и ювелирных изделий. Теперь это умение давало ей уникальные возможности для изучения рынка и удовлетворения его спроса.
Но что представлял из себя этот рынок? И кто были их клиенты?
Тиффани встала и прошла через комнату к окну, выходящему на Пятую авеню. Убранство ее кабинета было скромным, под стать ее строгому платью из синего бархата. Но больше, чем простота обстановки, посетителей удивляло превращение хозяйки кабинета из светской девушки в деловую даму. Но Тиффани обладала безупречным вкусом. Рюши и оборки, подчеркнутая женственность не подходили ее высокой фигуре и резкому характеру, однако благодаря покрою и дорогой ткани платья она добивалась безукоризненной элегантности. Синий бархат, облекающий ее сегодня, был наилучшего качествами, и, стоя у окна, Тиффани, скрестив на груди руки, поглаживала рукава платья и наслаждалась мягкостью и блеском ткани так же, как летней порой бывало нежилась от ласкающего прикосновения шелка.
Рынок, думала Тиффани, сейчас находится в плачевном состояния. Цены на бриллианты падают, в основном благодаря шахте «Премьер», которая продолжает наводнять рынок своими камнями, а тут еще этот проклятый француз, утверждающий, что может создавать искусственные бриллианты! Тиффани скорчила сердитую гримаску. Она не верила в заявление француза, хотя кто знает… От этих ученых всего можно ожидать! Это тоже следует выяснить в Париже. Времена меняются, меняются и клиенты. На смену аристократам пришли новые миллионеры, которые в свою очередь уступили место звездам сцены. Кто же составит следующую элиту? Тиффани подумала, что всегда появляются герои толпы, с которыми публика сможет себя идентифицировать, чьи манеры и обычаи она сможет копировать. Нет, не герои, а героини. Именно женщины всегда жаждали бриллиантов и на одну, которая могла приобрести кольцо за сто тысяч долларов, придутся сотни, которые купят кольца за двести долларов, если… если их убедить, что бриллианты предназначены для всех, а не только для обитателей Пятой авеню, Ньюпорта и Род-Айленда. Острый и гибкий ум Тиффани отлично подходил для подобных расчетов. Как и Сесиль Родс до нее, она предвидела мир, где каждая девушка захочет получить к свадьбе кольцо с бриллиантом. В конце концов бриллианты еще в пятнадцатом веке считались камнем невест.
Тиффани вернулась к столу и некоторое время стояла в задумчивости, рассматривая собственную руку. Неужели наступит такой день, когда и на ее пальце тоже окажется обручальное кольцо? Нет, замужество ее нисколько не интересовало. В ее сознании сам собой возник образ Филипа Брайта. Возможно, во время поездки в Европу они смогут увидеться. Это была бы их третья встреча…
И все же, как реализовать идею переделки украшений? Ей нужен ювелир, способный придумать обрамление для камней, соответствующее ее представлениям. А поскольку она желала сохранить полный контроль над проектом, он должен работать анонимно и контактировать непосредственно с ней.
Тиффани тщательно сложила драгоценности в сейф и заперла, отчасти ради безопасности, а главное, желая сохранить свои планы в тайне. И дело было не в том, что кто-то мог сделать ей замечание за разбросанные украшения. Наоборот, и Джон Корт, и Рэндольф были бы в восторге, обнаружив, что она, посиживая в своем кабинете, играет с красивыми безделушками и, значит, не собирается вмешиваться в деловые вопросы. Однако ничто не было более чуждо характеру Тиффани, чем подобное занятие. Хотя она получала удовольствие от своей затеи, драгоценности были для нее лишь инструментом, неотъемлемой частью бизнеса.
Она завернулась в темные меха, столь эффектно оттеняющие ее матово-бледное лицо, обрамленное гладкими пышными волосами цвета воронова крыла, взяла шляпку и, вызвав шофера, вышла из здания к ожидавшему автомобилю. В машине она надела шляпку, опустила вуаль, чтобы защитить от ветра лицо и глаза, и велела водителю ехать на Макдугал-аллею.
Снаружи дом номер пятнадцать почти не изменился. Возможно, он стая чуть более обшарпанным, краска осыпалась, но в остальном все показалось ей знакомым и удивительно приветливым. Перед тем как постучать в дверь, Тиффани с минуту постояла перед ней, чувствуя, как ей приятно вернуться сюда. Вероятно, даже если бы не эта затея с украшениями, она рано или поздно пришла бы в этот дом.
Конечно, Джерард не рассчитывал, что увидит ее вновь, и был ошеломлен ее появлением. Однако Тиффани была не из тех людей, которые уделяют прошлому излишнее внимание. Она пришла к Джерарду, рассчитывая получить здесь то, что нужно ей теперь, а не ради бывших отношений. То, что когда-то произошло между ними, совсем не занимало Тиффани. Без единого слова она прошла через всю студию к мольберту и критически осмотрела незаконченный холст.
– Неплохо, – заметила она. – Полагаю, ты начал писать это после того, как была оплачена твоя квартира?
Картина изображала уличную сценку, предположительно в Нью-Йорке, но Тиффани не могла точно назвать место. Тем не менее внимание привлекали не мрачные дома на заднем плане, а люди на переднем: молодые и старые, праздно торчащие у дверей лавок и бредущие по улице с видом вызывающ или покорным – все это были бедные. Тиффани не была ценительницей живописи, а сюжет картины не вызвал в ней отклика – к низшим слоям общества она относилась с презрительным безразличием. Но когда передней представал талант, она была в состоянии его разглядеть. Искренняя и смелая манера живописи, цельность композиции создавали впечатление по воздействию не менее сильное, чем игра света на гранях бриллиантов.
Тиффани молча взглянула на Джерарда. Целью ее визита было узнать, не подскажет ли он имя мастера по металлу, способного выполнить ее заказ. А теперь она спрашивала себя, не мог бы он сам взяться за эту работу, если бы сумел свой талант художника приложить к металлу и драгоценным камням.
– Ты художник и скульптор, – отчетливо проговорила она. – А с металлом ты когда-нибудь работал?
– Конечно, только больно уж это дорогой материал, не всем по карману. – Он криво усмехнулся, как бы признавая собственную неполноценность. Она была так прекрасна, так самоуверенна и могущественна, что трудно было поверить, что когда-то он держал ее в объятиях. – Перед тобой мастер на все руки, но ни на что не годный!
Эти слова, сказанные с горечью, пробудили в ней теплые воспоминания о Филипе. С несвойственным ей фатализмом Тиффани увидела в их с Джерардом встрече перст судьбы. Она объяснила ему свою идею.
– Ну, что скажешь? Хочешь попробовать?
Она поднялась и подошла вплотную к художнику, ее глаза горели.
– Способен ли ты отдаться этой работе полностью, создать что-то необыкновенное, или она будет для тебя лишь шансом избавиться от нищеты?
– Тебе это не безразлично? – в удивлении произнес он. – Ты говоришь об украшениях, словно это произведения искусства, а не просто полоски золота, осыпанные блестящими стекляшками.
– В них сосредоточено для меня все.
– Никогда не думал, что ты можешь к чему-либо относиться столь серьезно. Но сейчас твои глаза сверкают такой одержимостью, будто ты могла бы за эти бриллианты продать душу дьяволу.
– Что значит «могла бы»? Я уже ее продала!
Ответ, сорвавшийся с ее уст, был неожиданным для нее самой и граничил с богохульством. Конечно, она никогда так не считала, но, произнеся эти жутковатые слова, Тиффани с удивлением подумала: а что, если в них есть доля истины? Неужели бриллианты так важны для нее? А если бы ей пришлось выбирать между драгоценностями или чем-то – или кем-то что ей дорого, неужели бриллианты значили бы для нее больше? Неужели они так крепко завладели ею? Она нетерпеливо повела плечами: к чему тратить время на пустые рассуждения? Невозможно даже представить, что перед ней встанет подобный выбор.
– Я берусь за эту работу и посвящу ей все силы, – торжественно заявил Джерард.
– Поклянись.
– На чем? У меня нет Библии.
Она взяла его руку и приложила ее к поверхности незаконченного холста.
– Теперь клянись!
Он поклялся, и Тиффани отпустила его руку. Затем вновь взглянула на картину.
– Как я поняла, такие картины не покупают?
Джерард коротко рассмеялся.
– Ты дважды права.
– А где ты выставляешься?
– Нигде. В Нью-Йорке нет галереи, которая взяла бы эту картину. Видишь ли, Тиффани, ты и твои друзья цените лишь старых европейских мастеров.
– В таком случае, – заявила она, – самое время открыть людям глаза на современное американское искусство. Но не сейчас, я займусь этим осенью, после возвращения из Европы. Украшения тоже подождут до осени, когда я получу из Амстердама камни для новой огранки.
Она вытащила пачку долларов и небрежно протянула ее художнику.
– Прими этот задаток в знак моего доверия, Джерард. Да, и еще купи каких-нибудь дешевых сплавов для пробных поделок – перед отъездом в Лондон я пришлю несколько набросков и немного драгоценных камней низкого качества. Сделаешь несколько образцов. От результата будет зависеть, продолжится ли наше сотрудничество.
Тиффани прибыла в Лондон в июне, сопровождаемая лишь своей преданной горничной. Идея отправиться в поездку без сопровождения старших вызвала бурю протеста со стороны Джона Корта и Рэндольфа.
– Любая другая девушка… – начал было Корт.
– Но, папа, ты же не хочешь, чтобы твоя дочь походила на какую-то там «любую» девушку! Я такова, какой ты меня воспитал, и если тебе не нравятся плоды твоего труда, согласись, менять что-либо уже слишком поздно. Ты же не приставил бы к сыну опекуншу, не нуждаюсь в ней и я. Я еду в Европу по делам и не собираюсь ронять свое достоинство и срывать возможные сделки, таща за собой дуэнью на важные встречи.
– Но светские приемы…
– Никаких приемов, – резко отрезала Тиффани. – Я буду слишком занята днем, чтобы еще развлекаться по ночам.
Рэндольф негодующе стиснул зубы, но промолчал. Тиффани догадывалась, о чем он думает: пусть она порезвится на свободе, а через одиннадцать месяцев сама прибежит к нему, умоляя вытащить ее из неприятности. Как мало он ее знает! Словно она когда-либо теряла контроль над ситуацией – в личном ли, в деловом ли плане – и искала у него помощи!
В Лондоне она прежде всего собиралась встретиться с представителями Синдиката, который совместно с «Даймонд-Компани» фактически обладал монополией на продукцию южноафриканских шахт. В Синдикат входили восемь компаний, среди которых наиболее известной являлась «Брайт Даймондс», возглавляемая Мэтью Брайтом. И все же шахта «Премьер» не продавала свои камни через этого посредника.
Тиффани была ужасно заинтригована этим человеком, которого все, казалось, ненавидели, но который оказывал столь сильное воздействие на их жизни. Любопытство заставило ее взять такси и отправиться в Хэттон-Гарден, где она, не выходя из автомобиля, минут двадцать наблюдала за входом в «Брайт Даймондс». Она ощущала насущную потребность увидеть его, взглянуть на человека, чье имя так часто слетало с уст торговцев бриллиантами, чтобы оценить своего противника. Она была уверена, хотя и не могла объяснить почему, что когда-нибудь им придется столкнуться лицом к лицу. Люди входили и выходили через парадный вход «Брайт Даймондс», но никто из них не мог быть сэром Мэтью. Ей думалось, что он должен напоминать отца – конечно немолодой и седой, но притом высокий и представительный.
Она уже готова была отказаться от своей попытки, когда подъехала роскошная машина и остановилась прямо напротив входа. Тиффани немедленно насторожилась. Это был новый «роллс-ройс» модели «Серебряный призрак», который мог принадлежать лишь кому-то вроде сэра Мэтью. По ступенькам здания спустился человек, за ним спешили клерки, размахивающие листками бумаги и делающие торопливые пометки, записывая последние указания. Тиффани поняла, что это тот, которого она ждала.
Он был великолепен: золотистые волосы сияли на солнце, загорелое лицо выражало волю и решительность, когда он отдавал распоряжения. Серый костюм безукоризненного покроя подчеркивал его высокую стройную фигуру. Да, выглядит Мэтью Брайт прекрасно – но ведь он немолод? А на вид можно подумать, что он моложе ее отца и, Бог мой, как, должно быть, красив был он в молодости! Теперь она знала, за что его ненавидят мужчины. Это была ненависть, рожденная завистью, потому что ни одна женщина не могла бы перед ним устоять. Даже через улицу, и даже учитывая пропасть лет, разделяющую их, Тиффани ощущала его магнетизм – редкое качество мужчин, ради которых женщины готовы были бы умереть. Рэйф Деверилл тоже обладал подобными качествами. При воспоминании о Рэйфе ее осенила замечательная идея.
Велев водителю ехать дальше, Тиффани принялась обдумывать все, что увидела, и сопоставлять ;с тем, что знала о Мэтью от его сына. Неудивительно, что Филип так озлоблен. Всю жизнь провести в тени подобного успеха и великолепия! И не только в алмазном бизнесе – Филип всюду должен оставаться на вторых ролях.
В полдень Тиффани посетила контору шахты «Премьер» по сбыту и приобрела партию чудесных бриллиантов. Она уходила в необыкновенно приподнятом настроении, пронизанная тем особым чувством удовлетворения, которое женщина ощущает, достигнув чего-то в мире, где хозяйничают мужчины. Однако ее настроение резко изменилось, когда на улице она лицом к лицу столкнулась с человеком, которого сразу узнала.
– Мистер Элленбергер?!
Эта встреча никак не входила в ее планы – Элленбергер был, пожалуй, единственным человеком, который мог сообщить сэру Мэтью о ее появлении в Лондоне. Клерки конторы по сбыту вряд ли имели возможность общаться с этим великим человеком, а от газетчиков она намеревалась держаться подальше. Тиффани не хотела, чтобы Мэтью знал о ее приезде в Лондон, опасаясь, что это может помешать ей увидеться с Филипом. Однако она была заинтригована, обнаружив, что Элленбергера тоже встревожила их случайная встреча. Он вежливо приветствовал ее, но при этом нервно огляделся по сторонам, словно желая убедиться, что за ними никто не наблюдает.
– Я немного устала, мистер Элленбергер, – ровным тоном произнесла Тиффани, – и была бы вам очень признательна, если бы мы продолжили разговор в машине.
Поспешность, с которой он принял это предложение, укрепила ее подозрения, и Тиффани уселась в автомобиль в полной уверенности, что выиграла первый раунд. Она обнаружила растерянность Элленбергера, не выдав собственной.
– Вы прогуливаетесь довольно далеко от офиса Синдиката, мистер Элленбергер, – заметила она.
– Как и вы, мисс Корт, – ответил он, стараясь выиграть время и восстановить самообладание.
– «Брайт Даймондс» является членом Синдиката, а «Корт Даймондс» – нет.
– Но сэр Мэтью – один из директоров шахты «Премьер»…
– Безусловно, вы правы.
И тут ее осенила мысль: если Антон Элленбергер такой преданный служащий сэра Мэтью, зачем же он вошел в контакт с Рэндольфом Кортом? Ей очень хотелось задать ему этот вопрос в лоб, но нет, следует действовать осторожнее.
– Как вы полагаете, Синдикат сохранит контроль над алмазной промышленностью?
Облегченно вздохнув, Элленбергер погрузился в детальный анализ ситуации в блаженном неведении, что его прекрасная слушательница великолепно осведомлена о ситуации в алмазном бизнесе и может изложить ее с не меньшей достоверностью. Тем временем Тиффани постаралась поставить себя на его место – захотела бы она вечно оставаться на побегушках у сэра Мэтью? Нет, конечно нет, и, если она не ошибается, Антон Элленбергер жаждет самостоятельности. Как и Рэндольф до нее, она разгадала план Элленбергера и поняла, зачем он приходил к Рэндольфу. Скрыв за очаровательной улыбкой свое возмущение подобным предательством, она прервала собеседника:
– Очень интересно, мистер Элленбергер, и все же вы не ответили на мой вопрос: каково будущее Синдиката? И сумеет ли «Даймонд Компани» стать мировым монополистом?
– Бриллианты, безусловно, должны остаться монопольным товаром, – ответил он и вкрадчиво добавил, – но будут ли они контролироваться этим Синдикатом и этой «Даймонд Компани» – вопрос иной, – и он бросил на Тиффани пронизывающий взгляд, ожидая ее реакции.
Последний кусочек головоломки встал на свое место. Она еще не определила свое отношение к Элленбергеру, но… нужно отдать ему должное. Она с трудом сохранила внешнюю невозмутимость, представив сражение между Элленбергером и Мэтью Брайтом за контроль над этой отраслью промышленности. Эта битва, несомненно, будет не менее ожесточенной, чем схватка титанов в Кимберли, когда Сесиль Родс нанес поражение Барни Бернато. Конечно, сейчас все делается несколько иначе, более изящно, скрытно; кампания, которая может растянуться на годы… Однако… И вновь ее захлестнули эмоции. Она тоже могла бы принять участие в этой кампании!..
– Трудно представить, что кто-либо мог бы бросить вызов Синдикату, – заявила она. К тому же сэр Мэтью внедрился в правление шахты «Премьер».
– Это не является непреодолимым препятствием. – Элленбергер сделал небрежный жест, словно смахивая с шахматной доски ненужную фигуру. – Хотя тактика сэра Мэтью – контроль изнутри – достойна подражания. Как только будет открыто новое алмазное месторождение, у его конкурентов появится возможность использовать этот прием.
«Не слишком ли я откровенен с ней? – с тревогой размышлял Элленбергер. – Неужели на меня так подействовало ее красивое личико? Или я просто боюсь, как бы она не раззвонила по всему Лондону о моих контактах с Кортами? Да нет, она не станет болтать. Она не менее умна и осторожна, чем ее кузен Рэндольф…»
Тиффани тоже не забыла о Рэндольфе, подводя итог их разговору:
– Я предвижу наше дальнейшее сотрудничество, мистер Элленбергер, – произнесла она, протягивая руку для прощального пожатия. – Я уверена, что ваш визит в Соединенные Штаты убедил вас, что вы можете рассчитывать на поддержку Кортов. Однако, – и ее тон стал жестким, – хотя я понимаю причины, заставившие вас искать расположения моего кузена, в будущем вы будете обращаться непосредственно ко мне. Я наследница Джона Корта, и «Корт Даймондс» принадлежит мне!
