Текст книги "Ловцы фортуны"

Автор книги: Каролин Терри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

Филип замедлил шаг и уставился на девушку.

– Боже, Тиффани, да понимаешь ли ты, что я закончил Оксфорд, что учеба позади и что я наконец-то свободен? Впрочем нет, ты ведь не училась в школе и представления не имеешь, что это такое.

– Не знаю, как насчет всего остального, а уж что такое личная свобода, это я хорошо понимаю, – пылко ответила Тиффани. – Но это же чудесно, Филип! Теперь мы можем чаще встречаться, если ты, конечно, этого хочешь, – ее фиалковые глаза смеялись.

Он схватил ее за руку.

– Ты же не можешь в этом сомневаться! – белые зубы засверкали, когда он улыбнулся своей мальчишеской улыбкой. Жизнь была прекрасна, ведь этим июньским полднем он шел по Парижу с самой красивой девушкой в мире, в то время как сэр Мэтью Брайт остался по ту сторону Ла-Манша.

– Ты не встретишь тут своих знакомых? Нам не надо соблюдать осторожность? – спросила Тиффани, когда они сели за столик в кафе, которое располагалось прямо на тротуаре.

Филип пожал плечами.

– Насколько я знаю, никого из моих друзей в Париже сейчас нет, а отец пробудет в Лондоне до конца сезона. А как насчет тебя?

– Меня могут и узнать, – и Тиффани шаловливо пригнула голову. – Думаю, мне стоит держаться подальше от людных мест.

– Все твой рост, – важно заявил Филип. – Это из-за него тебя заметишь в любой толпе.

Тиффани рассмеялась, притворяясь в то же время сердитой.

– Нам лучше обходить шикарные заведения. Мы могли бы пойти на Монмартр. Пара часов, проведенных в кафе в обществе тамошних художников, доставит нам уйму удовольствия.

– Как хочешь.

Он проявлял странное равнодушие к любым планам. Развалившись на стуле, элегантно положив ногу на ногу, он был неправдоподобно красив и удивительно удачно вписывался в здешнее окружение. Филип не выглядел как повеса – он был еще слишком молод для этого, – скорее, он казался вечным студентом: в спортивной куртке и шелковом галстуке, веселый, ищущий удовольствия и неизменно молодой.

– Надеюсь, ты не обиделся, что я послала тебе деньги на дорогу и отель, – заметила она.

– Конечно, нет! Я жутко благодарен тебе. С чего мне обижаться?

– Ну, я думала… – какой-то неясный голос нашептывал ей, что для мужчины должно быть оскорбительно, если женщина так открыто дает ему деньги. Вот жениться ради денег – это другое дело.

– А почему ты их послала? Почему решила, что они мне нужны? – его тон был вполне обычным, но выражение лица показалось ей более настороженным, чем раньше.

– Я вспомнила наш давний разговор, медленно ответила она, – помнишь, около вашего загородного дома, когда мы еще были детьми? Ты говорил тогда, что твой отец не посылает тебе в школу ни гроша, вот я и решила, что он скуповат.

– С годами мое финансовое положение немного улучшилось. Думаю, это влияние моей мачехи – она все время старается подкупить меня. Было очень великодушно с твоей стороны выслать мне денег, но в этот раз я смог бы обойтись без твоей поддержки – папочка был до того сражен моим интересом к бриллиантам, что против своего обыкновения расщедрился.

– Замечательно. – Но тогда уж и вовсе было странно, что он не предложил вернуть высланные ему деньги. И Тиффани отметила, что если в денежных вопросах Филип может быть так небрежен, за ним придется внимательно приглядывать. – Значит, ты сможешь отправиться со мной на гонки?

– Гонки?

– Ну, на Большой кубок Франции, – нетерпеливо пояснила она. – Боже мой, я думала, что время и место этого события должны навеки запечатлеться в твой душе.

– Конечно, я просто не смел надеяться… – он наклонился через стол, схватил ее руку и стал покрывать ладонь, пальцы и запястье поцелуями. – Ты замечательная – красивая, волнующая, умная, интересующаяся автомобилями и… – он подмигнул, – богатая!

– Тогда договорились. Перед тем, как отправиться в Ле-Ман, мы три дня проведем в Париже. Наша первая цель этот шарлатан Лемуан, утверждающий, что умеет делать бриллианты.

Тиффани с серьезным видом взглянула на Филипа.

– Ты ведь тоже считаешь, что он шарлатан, верно?

– Понятия не имею, – легкомысленно рассмеялся тот. – Да и какое это имеет значение?

– Имеет, – твердо объявила Тиффани. – Мы должны знать наверняка.

– Но подумай, если его открытие окажется правдой, как известие об этом подействует на наших почтенных родителей! Их удар хватит!

– Я думаю не об этом, – строго ответила Тиффани, а о том, какое влияние окажет его открытие на алмазную промышленность и наше будущее.

– Ладно, но это не к спеху, – легко ответил он. – Пойдем полюбуемся Парижем, а уж потом будем беспокоиться о судьбе алмазной промышленности.

– Нет. – Тиффани встала. – Дело прежде всего. Завтра утром мы отправимся к Лемуану.

– Разве ты не хочешь пробежаться по магазинам? Я думал, женщины с ума сходят по парижской моде и покупают здесь горы тряпок.

– Только те женщины, которым нечем заняться. Лично я „считаю беготню по магазинам скучным и отвлекающим от дел занятием, и к тому же у меня столько нарядов, что при желании я могла бы открыть магазин.

Филип было вздохнул, однако Тиффани в своем шелковом фиолетовом платье была так прекрасна, что вскоре к нему вернулось его радостное настроение.

– Ну и замечательно, пусть будет, как ты хочешь! Дело так дело, но сегодня Париж к нашим услугам.

– Конечно, утверждения, что алмазы можно создать в лаборатории не новы, – рассуждала Тиффани следующим утром, когда они шагали к зданию склада, где Лемуан проводил свои опыты. – И что особенно удивительно, все возмутители спокойствия – за одним единственным исключением – были французами.

– Как много знает эта маленькая девочка!..

Тиффани уловила в его голосе интонацию, которая вовсе не была хвалебной.

– Именно ты сказал мне, что интеллект и знания – это в моем стиле.

– Говорил, и это действительно так.

– Тогда почему…

Тиффани запнулась на середине фразы и оканчивать свой вопрос не стала. В его отношении к ней было какое-то противоречие, непоследовательность, что казалось ей довольно странным. Может быть, Филип предпочитает, чтобы она проявила свои деловые качества где-нибудь в другом месте, а с ним вела себя как хорошенькая девушка, жаждущая удовольствий? Но для меня бизнес и есть удовольствие размышляла она, но петом нашла правильный ответ – просто Филипу бриллианты совсем неинтересны.

– Лавуазье доказал, что алмаз есть не что иное, как кристаллический углерод, продолжала она. – Эксперименты по его получению проводили французские физики, но в 1880 году алмазы на основе древесного угля синтезировал какой-то шотландец.

– Это был Джеймс Хэнней, и он чуть было не взлетел на воздух в ходе опыта.

Тот факт, что Филип знал о деле больше, чем утверждал, не прошел мимо внимания Тиффани, но она продолжала:

– И все же он создал алмазы, правда, микроскопические, но они были признаны настоящими. А затем через несколько лет об успехе в этой области объявил Анри Муассан.

– Его утверждение было проверено?

– Полагаю, что да. Муассан был выдвинут на Нобелевскую премию по химии, да и вообще у него незапятнанная репутация. Но, к счастью, его алмазы оказались слишком дорогими – гораздо дешевле копаться в синей земле Кимберли! Лемуан работал у Муассана инженером и считается, что он улучшил технологию своего работодателя. Ну что ж, скоро мы все узнаем – я распорядилась о полной демонстрации опыта.

Лаборатория Лемуана размещалась в подвале склада. Тиффани, не обращая внимания на жалкую обстановку и экспансивные приветствия француза, сосредоточила все внимание на электрической печи, в которой он якобы создавал драгоценные камни. У нее было сильное подозрение, что она знает причину его радушия – они с Филипом были молоды, красивы и неопытны, всего-навсего дети удачливых отцов; если этот человек мошенник, нет ничего удивительного, что он счел, что их будет легко обмануть. Тиффани не пыталась развеять его заблуждение. Она согласилась с предупреждением хозяина, что секрет получения алмаза он никому не открывает, но внимательно наблюдала за каждым его движением. Очевидно, решила она, сущность процесса заключалась в том, чтобы нагреть порошковый углерод до необыкновенно высокой температуры, но возможно, использовались и какие-то неизвестные добавки. Инженер повернулся к ней спиной, и она не могла уследить за тем, что делают его руки.

Наконец, Лемуан вытащил из печи камень – настоящий или фальшивый – и заявил, что это и есть результат его опыта.

Тиффани внимательно рассмотрела камень, после того как его охладили в холодной воде, и заявила, что это настоящий алмаз. Филип согласно кивал, а Тиффани недоверчиво слушала, как Лемуан рассказывает, что получил финансовую поддержку от Юлиуса Вернера, партнера Альфреда Бейта, и поэтому собирается перенести свои опыты на фабрику в Пиренеях.

На улице Тиффани схватила Филипа и закружилась с ним в вальсе.

– Слава Богу! – воскликнула она. – Он мошенник! Я это знаю, правда доказать не могу; сейчас, во всяком случае.

– Но как же он обманул Юлиуса Вернера?

– Кто его знает… Но это неважно, главное, что мы спасены.

Филип с любопытством взглянул на девушку.

– Почему ты так уверена?

– Чувствую, – медленно ответила она. – Весь опыт был фальшивым. Я все думала, что у него есть тайный ингредиент, но теперь уверена, что он просто подложил в печь настоящий алмаз в тот момент, когда повернулся к нам спиной. Этот камень очень подозрителен – он слишком напоминает южноафриканский.

– Что ты хочешь сказать? – в изумлении спросил Филип.

– Вид камня выдает его происхождение. Опытный эксперт смог бы даже назвать шахту, где он добыт.

– Бог мой! И ты тоже можешь сказать, откуда этот камень?

Тиффани с сожалением покачала головой.

– У меня нет таких знаний. Но есть люди, обладающие ими, и я намерена организован в их присутствии повторную демонстрацию опыта.

– Нет, не надо!

– Но почему? Мы должны раз и навсегда пресечь все слухи и вывести мошенника на чистую воду.

– Но Тиффани, – умоляюще произнес он, – подумай, как будут мучиться наши отцы, пока не узнают правду. Почему бы не продлить немного их страдания?

Конечно, все, что касается алмазов, Филипа волнует мало, но не настолько же он безразличен, чтобы пренебречь интересами всей отрасли ради удовольствия слегка насолить отцу? Она не разделяла его отношения к ее любимому делу. Вчера Тиффани решила не обращать внимания на его равнодушие к предмету семейного бизнеса – в конце концов ее конечной целью было держать Филипа от него подальше. Но станет ли она играть в игру, которую тот предложил? Хочет ли она заставить мучиться своего отца? Если Филип не выносил Мэтью, то она вовсе не ненавидела Джона Корта. Однако она манипулировала им на каждом шагу, и его постоянные уступки уже давно не вызывали у нее никаких чувств, кроме презрения.

– Думаю, большого вреда не принесет, – нехотя согласилась она, – если мы поначалу станем выражать некоторое беспокойство по поводу достижений Лемуана. Но я отказываюсь притворяться и разыгрывать из себя дурочку, если все откроется! И я оставляю за собой право сказать правду, если его деятельность окажет отрицательное воздействие на отрасль. – Она взяла Филипа за руку, охваченная волной легкости и эйфории, как только все сомнения были разрешены. – А теперь с делами покончено до самых гонок. Давай веселиться!

Оставшиеся дни они провели в праздности. Словно в прошлом году в Оксфорде, они бродили по берегу Сены и по Булонскому лесу, но как она и предполагала, лучше всего им было на Монмартре. Ей стало очень весело, когда Филип настоял, чтобы они зашли в кафе д’Оркур: он объяснил это тем, что первая часть его полной фамилии – Харкорт-Брайт – по-французски читается как название этого заведения. Когда они сидели в кафе, к ним подошла собака, выпрашивающая подачку. Тиффани бросила ей несколько кусочков и потрепала по голове, но Филип не был столь гостеприимен.

– Ты не любишь собак? – спросила она.

– Не то чтобы не люблю. Просто это датский дог, а я их терпеть не могу.

– Почему?

– У моей сестры такой же, и ходит за ней, как тень.

– Значит, ты не любишь сестру? А почему – из-за того, что она любимица отца?

– Конечно, нет. – Причина была именно в этом, и оба прекрасно это знали, но Филип хотел, чтобы его отношение к сестре выглядело оправданным. – Дело в том, каким способом Миранда завоевала такую привязанность, в ее самодовольстве и чувстве превосходства… – тут Филип улыбнулся, чтобы Тиффани не решила, что он жалеет себя, и продолжил: – Это несколько раздражает. К счастью, я ее редко вижу.

Тиффани лучше других знала, что в отношении отцов к любимым дочерям чаще всего отсутствует объективность и разум, и сейчас она была искренне расстроена из-за Филипа, так как понимала, насколько он одинок.

– Тогда мне тоже не нравится Миранда. Все, что расстраивает тебя, расстраивает и меня. Ведь мы… друзья.

Она замолчала, и их глаза, встретившись, без слов сказали им то, что не было произнесено вслух. Из их отношений ушла невинность. И все же они пока сопротивлялись волшебству любви. Они оба осознавали, что их влечет друг к другу физическая красота и одинаковый образ мыслей, а острый ум Тиффани еще и просчитывал финансовые и стратегические преимущества объединения. Филип взял ее руку и поцеловал. Он делал так и раньше, но этот поцелуй был совсем другой, его губы были страстными и горячими, вызывая у Тиффани самые восхитительные ощущения и пробуждая неясные желания.

Тиффани не знала, смеяться ли ей от облегчения или вопить от ярости, когда их отвлек появившийся владелец собаки. Это был молодой американец и, бросив быстрый взгляд на Филипа, Тиффани пригласила молодого человека подсесть к ним. Она с интересом слушала его рассказ о своей безденежной жизни в мансарде на Монмартре.

– Собака ест больше меня, – сказал он, потрепав собачьи уши. – Я питаюсь хлебом, а он требует еду из лучших ресторанов.

И на что же вы живете? – спросила Тиффани, вспомнив Джерарда и его копии с картин старых мастеров.

– Портреты. В основном я делаю карандашные рисунки богатых американских туристов, – его кривоватая улыбка была обаятельной и оптимистичной.

– А меня ты можешь нарисовать?

Выполненный тут же рисунок оказался удивительно хорош, особенно учитывая скорость, с которой он был выполнен. Тиффани думала, что Филип купит его, но он такого намерения не выказал, и она сама щедро заплатила художнику.

– Этого тебе хватит на год, но поделись, пожалуйста, с собакой!

Пока потрясенный художник бормотал слова благодарности, Тиффани подписала свой портрет, поставила дату и подала Филипу.

– Пусть он напоминает тебе обо мне.

Затем она потащила всю компанию, включая и собаку, на ужин с омарами и шампанским. Можно было подумать, что она боится оставаться наедине с Филипом, но вечером, когда он проводил ее до номера отеля, этого уже невозможно было избежать. Вместо того чтобы оставить ее у двери, Филип быстро вошел за ней в темную комнату, обнял и прильнул к ее губам. Этот поцелуй заставил Тиффани замереть от восторга и желать большего, но Филип с восклицанием, которое можно было принять за извинение, выскочил из комнаты.

Именно в те мгновения, когда она впитывала его поцелуй, а его руки обнимали ее, Тиффани решила, что выйдет замуж за Филипа. Ей по-прежнему была чужда романтика и она еще верила, что чувствительность и муки любви не для нее, но планируя свое будущее, Тиффани знала, что Филип Брайт именно тот мужчина, о котором она мечтала. Он будет и другом и любовником. А все, что она испытывала к Рэйфу Девериллу, не более, чем похоть. К тому же, не Рэйфу предстояло унаследовать бриллиантовую компанию.

А Филип спешил в отель, чтобы снять проститутку. Как и многие другие до него, он выбрал девушку, как можно более похожую на предмет его страсти – самую высокую и черноволосую, которую только мог найти, и попытался представить, что это – Тиффани. Филип убежал от Тиффани так внезапно, потому что, оставшись, он совершил бы недопустимое – соблазнил невинную девушку своего круга. Даже ему не хватало смелости нарушить это правило.

Проститутка оказалась миленькой, и любовь с ней доставила ему удовольствие, но ему всегда везло в таких приключениях, начиная с самого первого раза, когда в искусство любви его посвятила жена-актриса его кузена Чарльза. Да, тогда все было замечательно, просто удивительно, но он никогда не смешивал секс с любовью, хотя и полагал, что это нечто близкое.

Но теперь он уже не был в этом уверен. Его охватила жажда по великолепному телу Тиффани, сжигающая мечта обладать ею, но для него она была не просто красивая и богатая девушка, а нечто гораздо большее. У Филипа было много красивых и богатых женщин, но в этот вечер ему казалось, что Тиффани совсем особенная, и в нем зажглась слабая надежда, что его мечта о настоящей семье может осуществиться.

Вернувшись в свою комнату, он осторожно разгладил портрет Тиффани и поставил его так, чтобы на него можно было смотреть, лежа в постели. Он часто бросал взгляд на подарок, пока перед тем, как лечь спать, укладывал свой чемодан для поездки на гонки.

В шесть утра 26 июня Тиффани и Филип сидели на трибуне, глядя на замкнутую петлю трассы, построенной неподалеку от Ле-Мана. Тиффани с некоторой тревогой огляделась по сторонам, но, не найдя в толпе знакомых лиц, вздохнула с облегчением. Тем не менее, она опустила на лицо вуаль, словно для того, чтобы защитить лицо от солнца и пыли, а на самом деле, чтобы не быть узнанной; в конце концов не было ничего невозможного в том, что сюда явится кто-нибудь из Вандербильтов. Но подобные соображения не приходили в голову Филипу. Он был полностью поглощен гонками, впитывая атмосферу состязаний и наблюдая, как на старте выстраиваются автомобили.

– Теперь я понимаю, что ты хотел сказать, утверждая, что европейские гонки отличаются от американских, – заметила Тиффани.

– Это настоящее испытание на прочность, – с энтузиазмом ответил Филип. – Сегодня машины должны пройти шесть кругов, еще шесть завтра, это расстояние почти в 770 миль. При этом на некоторых участках гонщики должны соблюдать некоторое ограничение старости, а поломки могут устранять только водитель и его механик, сидящий в машине.

– Как ты думаешь, кто выиграет?

– Француз, – сразу же ответил он, – хотя бы потому, что они выставили двадцать шесть машин, в то время, как немцы всего три, а итальянцы шесть.

Гонки начались, и десятки самых мощных автомобилей лучших европейских марок, каждый с двигателем объемом более двенадцати литров, с яростным рычанием помчались к победе, освещаемые утренними лучами солнца. Филип был полностью захвачен этим зрелищем, но Тиффани обнаружила, что гонки не так уж и интересны, как она предполагала. Она объяснила это тем, что ей не за кого было болеть. Если бы в состязании участвовали американцы или британцы, она могла бы принять чью-то сторону. Но она не видела интереса в том, какой именно европейской стране или какому незнакомому водителю достанется победа.

И все же посещение гонок не было пустой тратой времени, потому что вместо того, чтобы смотреть на автомобили, она могла наблюдать за Филипом. Перемены были просто удивительными. Выражение скуки и лени исчезло с его лица, с каждой минутой он выглядел все увереннее; руки сжались, словно он держал воображаемый руль, ноги с силой давили на невидимые педали. И душой и телом он был там, на трассе. Конечно, ему хотелось, чтобы англичане тоже принимали участие в этих гонках, но сейчас он, забыв о национальной принадлежности людей и машин, полностью растворился в том, что происходило на трассе. Патриотизм, конечно, добавлял остроты переживаниям зрителей – особенно французов и немцев. Однако главным в гонках было другое – сами автомобили, в которых воплотились все новейшие достижения конструкторов.

Однако для Тиффани наибольший интерес представлял тот факт, что Филип избрал для себя именно это поле деятельности; причем избрал самостоятельно, не считаясь с мнением отца, выйдя из его тени. Если они поженятся, Филип займется автомобилями, она будет управлять бриллиантовым бизнесом, а Рэндольф, так и быть, может сохранить свой проклятый банк! Да, увлечение Филипа автомобилями надо только приветствовать.

– Ты собираешься после возвращения домой поговорить с Напье? – спросила она Филипа на следующий день, наблюдая за ходом гонки.

– Не откладывая! – он повернулся к ней, его глаза сияли. – Ходят слухи, что в Англии строится новая великолепная трасса, специально для гонок. В следующем году я мог бы уже принимать участие в состязаниях.

– Тебе придется заплатить за место в команде Напье? – в вопросе не было оскорблений, Тиффани просто прикидывала расходы.

– Да.

– А у тебя уже есть нужная сумма?

– Еще нет, но будет, когда я начну работать в «Брайт Даймондс»!

– А на каких условиях? – Он непонимающе уставился на нее. – Как партнер? – нетерпеливо спросила она. – Или директор? Или клерк по продажам? Твой отец может пожелать, чтобы ты начал карьеру с самого низа, а в таком случае твое жалованье не позволит тебе оплачивать свое увлечение автомобилями.

Филип об этом никогда не задумывался.

– Как партнер, – ответил он, но в его голосе не было уверенности.

Тиффани сомневалась в этом, очень даже сомневалась. И то, что ей удалось узнать о сэре Мэтью, и собственные впечатления от него заставляли ее думать, что вряд ли Филип добьется таких же условий от своего отца, какие она получила от Джона Корта. Однако она удержала свои сомнения при себе из опасения, что такое неравенство только усилит неприязнь Филипа к избалованным дочерям.

– Это хорошо. И к тому же, я всегда буду рада одолжить тебе денег.

Его лицо просияло.

– Честно? Здорово, Тиффани, это и правда здорово!

– А зачем же еще существуют друзья? – легкомысленно спросила она.

– Ты можешь дать их сейчас?

– Конечно, но не прямо сейчас! Уж придется тебе подождать, пока я не схожу в банк. Я не ношу такое количество денег в сумочке и, знаешь ли, не прячу их в ящиках с нижним бельем!

Филип расхохотался, восхищенный ее очаровательной вульгарностью. Он сжал руку Тиффани, наблюдая, как венгр Жиж выиграл для Франции гонки на большом «рено». Двенадцать часов четырнадцать минут, размышлял он, следовательно, скорость была около шестидесяти трех миль в час.

– Тиффани, – проговорил он, – ты само совершенство, просто совершенство.

– Да, – с улыбкой ответила она. – Я знаю.

Они по-прежнему старались не замечать растущей интимности их отношений и не говорили о чувствах, которые испытывают друг к другу. Чтобы осознать, что это любовь, им надо было бы воплотить ее, довести до конца, отрезать себе пути к бегству… но они еще не были готовы к этому. В Париже в их последний совместный вечер Тиффани вновь устроила в своем номере ужин на двоих, и в этот раз она была в желтых шелках и надела свои лучшие бриллианты. Ей ужасно не хотелось расставаться с Филипом, и потом ее движения были порывистыми, остроумие неотразимым, смех громким, а веселье било через край. С ним она была счастливее, чем с любым другим человеком. Он был ее второй половиной: ее близнец, ее друг, ее возлюбленный. Она ясно видела свое будущее, в личном и деловом плане ее ждал только успех. Все было так, как и должно быть – девушка, у которой было все, получит и идеального мужа.

Весь вечер она ждала, когда же он прикоснется к ней, и после обеда нарочно перебралась на диван, чтобы дать ему возможность сесть рядом. Усталость и слишком большое количество шампанского мало-помалу приглушили их возбуждение. Она смотрела в пол, но краешком глаза наблюдала за его рукой, которая медленно придвигалась к ней. Филип начал ласкать ее обнаженную руку, очень медленно и как бы задумчиво проводя пальцами от плеча до запястья. Он наклонился и припал губами к ее плечу, а потом стал целовать длинную изящную шею. Наконец он встал, прошел через комнату, чтобы закрыть дверь, и вернулся к ней. Обе его руки были протянуты к Тиффани.

– Иди ко мне.

Она потянулась к нему и оказалась – она даже не могла вспомнить, как поднялась – в его объятиях. Пока Филип целовал ее, он освободил ее грудь, спустив платье почти до пояса. Потом он потянул ее за собой на пол.

Через двадцать минут ее одежда была уже в полном беспорядке, волосы рассыпались по плечам, лицо разрумянилось, а тянущее ощущение между ног усилилось так, что его стало почти невозможно переносить. Она ощущала в себе какую-то пустоту, которая должна была быть заполнена, какое-то томление, которое надо было утолить. Но Филип не давал ей этого утоления. Он целовал и лаская ее, он вздыхал, стонал и задыхался, он лег на нее и так сильно прижался, что она ощущала жесткость его тела. Но он не взял ее и в конце концов они отодвинулись друг от друга, дрожащие и несчастные. Филип встал и несколько мгновений смотрел вниз на лежащую на спине Тиффани, на ее обнаженную грудь в обрамлении пышных желтых шелков, ее черные волосы, струящиеся по ковру.

– На следующий год, – прошептала она.

После того, как Филип уехал, Тиффани осуществила свою последнюю задумку, нанеся визит в дом Картье на Рю-де-ла-Пакс, чтобы обсудить возможность открытия их отделения в Нью-Йорке. Альфред Картье с интересом выслушал ее, отметил, что среди его клиентов много богатых американцев, но обращаются они в их парижское отделение, и согласился, что его третий сын Пьер мог бы принять предложение Тиффани и отправиться в Соединенные Штаты. Пообещав всячески содействовать Пьеру, Тиффани удалилась, очень довольная переговорами и уверенная в установлении нового рынка сбыта для своих камней.

Покидая Европу, Тиффани впервые обнаружила, что расставание может причинить боль. И дело было не только в том, что пройдет целый год, пока она вернется и вновь увидит Филипа. Она попала под обаяние Европы, наслаждалась ее космополитизмом и небывалой свободой, дома, увы, недостижимой. Может быть, думала она, это зов ее английской крови.

Она задумывалась не только об этом, пересекая океан на трансатлантическом пароходе. В своей каюте Тиффани не раз разглядывала обрамленную бриллиантами миниатюру, с которой никогда не расставалась. Она пыталась представить, что за женщина была ее мать, и, вспомнив, что ее рождение отняло у матери жизнь, впервые испытала тревожное чувство вины. Алида была молода, красива и счастлива, и, конечно, не хотела умирать. Тиффани впервые испытала подобные чувства, она вдруг поняла, что значит теплота, открытость и доброта. Она даже и не подозревала, что способна на такую нежность, но, должно быть, в ней изначально было заложено семя добра, ожидающее целительного дождя, который пришел к ней в образе Филипа Брайта. Филип, решила она, оказывает на нее благотворное воздействие.

Нью-Йорк тоже был красив, и здесь ее ожидала новая интересная работа – бриллианты требовали внимания своей возлюбленной властительницы. Тиффани обладала чудесным даром быть счастливой там, где она находится, талантом жить настоящим днем. Париж и Лондон померкли, хотя и не были забыты.

И только Рэндольф омрачал картину, отбрасывая угрожающую и зловещую тень на ее счастье. Он по-прежнему был рядом, он терпеливо ждал своего часа, а его любезное обращение могло обмануть всех, кроме нее. И вот настал день, когда он предстал перед ней.

– Пришло время поговорить, моя дорогая.

– Да? А о чем? – хотя Тиффани и знала, что неприятный разговор неизбежен, она тянула время, собирая силы перед неминуемым столкновением.

– Я просил твоей руки и терпеливо ждал ответа.

– И я дала ответ – нет.

– После твоего первого скоропалительного отказа мы согласились, что тебе нужно время подумать еще. В отличие от твоего отца, я все прекрасно понимаю. Я отлично вижу, как ты спекулируешь хорошим обращением с ним, чтобы получить дополнительную свободу действий в «Корт Даймондс». – Рэндольф помолчал, и на его бледном лице появилась доверительная улыбка. – Я понимаю твои мотивы, – повторил он, – и, когда мы поженимся, я буду готов к подобным действиям с твоей стороны.

– Ты будешь готов? – подавив свое возмущение его снисходительностью, Тиффани откинулась на спинку кресла и задумалась. С Рэндольфом приходилось считаться; это было неприятно, но никакие ее желания не заставят его исчезнуть. Как бы ни сложилась ее жизнь – выйдет она замуж за Филипа или за кого-нибудь другого или останется одна, – она обязана будет работать совместно с Рэндольфом, ведь ее отец отдал племяннику одно из ключевых мест в семейной империи. Тиффани понимала: важнее всего то, что Рэндольф – прирожденный банкир. И даже если она ухитрится и не выйдет за него, будет практически невозможно изгнать его из дела, не повредив интересам «Корт Банка». Она должна преодолеть свое отвращение и научиться мириться с ним – как с кузеном.

– Рэндольф, я очень польщена твоим предложением, но, к сожалению, должна от него отказаться. – Ее слова прозвучали неловко, а вежливость формулировки казалась неправдоподобной ей самой. Искусство компромисса давалось Тиффани очень нелегко. – Мне приятно, что ты занял такое важное место в банке. Я же буду заниматься делами нашей бриллиантовой компании. Когда-нибудь мы оба вступим в брак и, без сомнения, наши семьи будут очень дружны. Я отношусь к тебе как к родному брату, Рэндольф, а не как к кузену.

Он спокойно улыбнулся. Тиффани с удивлением обнаружила, что он красив особой, сдержанной и элегантной красотой. Черты его лица были правильными, изящными и аристократичными, губы красиво очерчены, волосы густые, темные и блестящие. Она попыталась разобраться, почему же он столь неприятен ей, но не смогла объяснить это какими-либо особенностями его внешности. Возможно, дело было в несколько неестественной манерности, с которой он наклонял голову или подавал руку, в выражении лица… не говоря уже о том, как он сгреб девушку на яхте… Тиффани так и не смогла сформулировать для себя истоки своей неприязни к Рэндольфу и, отказавшись от этих бесплодных попыток, сосредоточила внимание на его словах.

– Ты настоящая деловая женщина, Тиффани, и к тому же очень талантливая! Однако понимаешь ли ты, какие трудности и неудобства могут возникнуть если ты выйдешь замуж за другого мужчину, а я женюсь на другой женщине? Во-первых, твой муж – который, возможно, женится на тебе из-за денег – неизбежно начнет завидовать моему положению, что создаст проблемы в вашей семье и в наших деловых отношениях. Во-вторых, когда вырастут наши дети, кто что унаследует? Представь только вражду между нашими сыновьями или дочерями, – торопливо добавил он. – Ничто не ослабляет предприятие сильнее, чем внутренние раздоры, и я не хочу видеть, как империя Кортов распадется на мелкие осколки, дабы каждый претендент получил свою долю. Она должна сохраниться как единое мощное предприятие; каждый из наследников делает свой вклад, но один – не обязательно самый старший, но зато самый способный – должен стать во главе. Ты же знаешь, что я прав, Тиффани, и только вместе мы сможем достигнуть этого.