Текст книги "Ловцы фортуны"

Автор книги: Каролин Терри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)

– Я думала, ты умер, – прошептала она.

– Родная моя, – Мэтью погладил ее по волосам. – Прости, что я напугал тебя. Со мной все в порядке и завтра я уже встану.

Она присела на краешке кровати.

– Твоя бедная рука, – прошептала она, осторожно касаясь повязки. – Я вытащила ее из огня, но она так обожглась, вся… – она задрожала.

– Бумаги, которые я держал, что случилось с бумагами? – резко спросил он.

– Они сгорели. Я не успела их вытащить.

«Слава Богу», – подумал Мэтью. – Ты не читала их?

– Я не могла. Я же говорю, они сгорели. Там было что-то важное?

– Нет, ничего, солнышко; я попрошу, чтобы ты кое-что сделала для меня. Я хочу, чтобы ты написала Лоре, рассказала ей об этом нелепом несчастном случае и о том, что я обжег руку. Напиши, что у меня все в порядке, но рука перевязана и я не могу писать сам. Напишешь?

– Конечно.

– Спасибо. Когда напишешь, принеси письмо мне, и мы попросим Паркера немедленно его отправить. Понимаешь, я вовсе не хочу, чтобы она мчалась сюда, сломя голову, – и он с видом заговорщика улыбнулся Миранде. – У меня много дел, а она может мне помешать, и я бы хотел, чтобы ты побыла со мной несколько дней, помогая мне с письмами и другими делами. Поможешь?

– С радостью, – и Миранда обняла отца.

Очень чувствительная, она понимала, что происходит что-то странное. Папа не спотыкался о коврик, как убеждала ее Генриетта, и она твердо знала, что он что-то от нее скрывает. Но она была дочерью своего отца и могла играть в ту же игру, что и он. Она даже поняла, что он использует ее, что он уверен, что может обмануть ее, но не сможет обмануть Лору, однако это не волновало ее. Она была слишком счастлива тем, что отец нуждается в ней и разрешает находиться рядом, помогая ему во время болезни.

На следующее утро Мэтью выбрался из постели и потребовал одежду, почем свет ругая камердинера за неловкость. Тот терпеливо разрезал рукав рубашки, чтобы в него могла пролезть забинтованная рука, поправил повязку и заколол пустой рукав пиджака, чтобы он не болтался. Мэтью, пошатываясь, отправился в библиотеку и вызвал Миранду. Он посмотрел на телефон и проклял то обстоятельство, что для того, чтобы им пользоваться, необходимо две рук.

– Сегодня у нас будет очень напряженный день, – весело объявил он. – Я должен установить контакт с мистером Джоном Кортом.

К концу дня лицо Мэтью стало пепельным от усталости и боли в обожженной руке, но он ощущал нечто сходное с триумфом. С необыкновенным облегчением он узнал, что через три дня Джон Корт прибывает в Англию и вместе с дочерью будет проживать в «Савое». Три дня… Мэтью было дано три дня, чтобы полностью прийти в себя и собраться с силами. Он должен будет лицом к лицу столкнуться со своим прошлым, вспомнить Кимберли, но сражение за бриллианты было ничто по сравнению с этим с самым жестоким сражением в его жизни.

Дни тянулись изнурительно медленно. Каждое утро в доме появлялся Антон Элленбергер и приходил в ужас от вида Мэтью. Признаки болезни были столь очевидны, что он не верил в историю с каминным ковриком. Состояние здоровье Мэтью было важно для Антона по многим причинам, и не последним было то обстоятельство, что приближалось время, когда он мог предпринять давно задуманные шаги – порвать с «Брайт Даймондс» и начать собственное дело. Но хотя во всем, что касалось бизнеса, он был безжалостным и аккуратным, Антон знал, что его совесть будет неспокойна, если он оставит компанию в такое время, когда Мэтью не способен ею руководить. Филип тут не поможет – он не интересовался делом, и, как Антон чувствовал, был очень ненадежен, – а Миранда была еще не готова. Миранда… тут лежала истинная причина беспокойства Элленбергера. Он общался с ней так часто, как только это было возможно, рассказывал ей о бриллиантах, посвящая во все тонкости и дополняя знания, которые она получила от отца. Очень часто они разговаривали на родном ему немецком языке, которым Миранда овладела в дополнение к французскому, и Антон мягко поправляя ее произношение и пользовался идиомами, повторяя одно и то же бесконечное число раз, пока почти глухая девочка не произносила слова абсолютно правильно.

Однако же его интерес к дочери хозяина шел гораздо дальше уроков немецкого и рассказов о бриллиантах. Джулия была права – Антон Элленбергер мечтал жениться на Миранде. Но постепенно помимо первоначальной цели – очевидной коммерческой выгоды от такого союза – к нему пришла истинная привязанность и восхищение девочкой. Ему нравились ее мужество и спокойная решительность, ее ум и вежливость. Не был он слеп и перед не раскрывшейся еще, но многообещающей красотой ее лица и тела, роскошью золотых волос. Но хотя Антон был абсолютно уверен в себе, когда речь шла о бизнесе, то при общении с женщинами он этого ощущения не испытывал. А рядом с Мирандой его врожденная неуверенность лишь возрастала. Окружающее ее великолепие, высокое общественное положение и, более всего, ее любовь к отцу, представлявшему собой великолепный образец красавца-мужчины, вызывали у него чувство горечи. Он дал себе клятву, что когда-нибудь, добившись соответствующего положения, обеспечит ее той роскошью, к которой она привыкла, а сейчас он должен проложить путь к ее душе, чтобы облегчить путь к ее сердцу, когда придет время. А пока, ради создания собственного дела и достижения богатства он должен был покинуть Лондон, а, значит, и ее. Но ей еще только тринадцать лет, и у него есть время. И он очень хотел, чтобы Мэтью выздоровел, потому что грядущую битву за контроль над алмазной промышленностью он будет вести только с Мэтью – лишь так он мог достичь желаемого.

Когда на четвертый день после «несчастного случая» его вызвали на Парк-Лейн, Антон с облегчением увидел, что состояние здоровья Мэтью явно улучшилось, и ему приятно было увидеть Миранду за письменным столом библиотеки. Когда Мэтью вышел из комнаты, он приблизился к девочке и улыбнулся.

– Твоему отцу гораздо лучше, – по-немецки сказал он.

– Вы думаете? – пылко спросила она. – Я тоже так думаю, не когда люди чего-то очень хотят, они легко принимают желаемое за действительность.

– До чего мудрые мысли в столь юной головке, – ответил он. – Но не волнуйся, Миранда, на этот раз все так и есть. Ты уже начала читать немецкую книгу, которую я принес?

– Я дочитала ее.

– Так быстро?

– У меня много свободного времени для чтения, ведь друзей у меня нет, – ее взгляд был откровенным, без всякой жалости к себе. Иногда она думала, что было бы хорошо ходить в школу и подружиться с другими девочками, но она знала, что глухота и необходимость специального обучения делала ее мечту невозможной. Взамен у нее были книги, ее собака Ричи и папа.

– Но сегодня ты очень занята…

– Я пишу письма для папы.

Ее глаза засияли, и Антон вновь подумал, как трудно будет оторвать ее от отца.

– Хорошо. Если я смогу тебе чем-либо помочь, Миранда, ты знаешь, где меня найти.

– Да, спасибо.

Антон направился было к двери, но затем остановился.

– Было бы полезно, если бы ты пошла в школу – твоя четкая речь и умение читать по губам настолько хороши, что это вполне возможно.

– Я рада, что вы так считаете, – ответила она, очень уважая его мнение. – Папа говорит, когда я стану чуть старше, я смогу отправиться в школу на континент. Я должна буду выбрать между Францией и Германией, но я уже решила, – очаровательная улыбка осветила ее лицо. – Я выберу Германию.

Ему приятно было слышать это, и Миранда понимала его! Когда он ушел, она попыталась разобраться в их отношениях. Антон был больше, чем просто служащий, но меньше, чем член семьи; его отношение к ней и положение в обществе ставили Антона где-то посередине. Возможно, подумала Миранда, именно он мог бы стать ее другом.

Она опустила глаза на только что законченное письмо. Оно было адресовано мистеру Джону Корту в отель «Савой» и гласило: «Настоятельная необходимость побуждает меня просить Вас как можно скорее нанести мне визит. Дело касается Вашей дочери. Прошу никому, включая и ее, не говорить об этой встрече».

Как ей и было сказано, Миранда сделала пояснение, что пишет вместо отца, поскольку он поранил руку. Без этих слов, сказал Мэтью, мистер Корт может оскорбиться, увидев чужой почерк. Потом она запечатала письмо, отправила его в «Савой» и начала новое.

Первой реакцией Джона Корта на письмо было возмущение и твердое решение никуда не ходить. Он часто утверждал, что ничто не заставит его вновь заговорить с Мэтью Брайтом, ничто не может иметь для него такое важное значение. Но ведь Тиффани была важнее всего. Что же случилось, и почему она не должна знать об этой встрече? Он украдкой взглянул на нее через обеденный стол.

Казалось, у нее отличное настроение, хотя она была несколько бледна и плохо ела – вот и к завтраку она почти не притронулась. Дело, на которое ссылается Мэтью, должно быть связано с бриллиантами, решил Корт, или – словно холодная рука сжала его сердце – это связано с прошлым?

Когда Тиффани заявила, что днем хочет пройтись по магазинам, Корт проводил ее на Бонд-стрит, а затем, против собственной воли, пошел по Пиккадилли на Парк-Лейн. Перед самым домом Мэтью он было заколебался, но потом поднялся по лестнице и его спешно провели в библиотеку, где Мэтью занимал свое привычное место у камина, спиной к нему. Они молча взглянули друг на друга. Прошло уже двадцать лет, как они виделись в последний раз, а когда-то они делили радости и неудачи на алмазных полях Кимберли, жили в одном доме, вместе создавали себе свои огромные состояния. И все это было перечеркнуто и пошло прахом из-за того, что Корт однажды, всего однажды позволил себе согрешить с Энн, и чего Мэтью так и не смог простить. И теперь оба были рады, что перевязанная правая рука Мэтью избавляла их от рукопожатия.

– Я бы не просил тебя прийти, – резко начал Мэтью, – если бы дело не было очень важным. Столь важным и личным, что я не мог никому его доверить. Ни человеку, ни бумаге.

– А я бы и не пришел, если бы ты не упомянул Тиффани, – напряженно ответил Корт. Он почувствовал возбуждение Мэтью, и его тревога возросла.

– Полагаю, тебе не известно, что Тиффани и Филип весьма близки?

Корт побледнел.

– Я запретил ей и близко подходить к кому-либо из Брайтов! – воскликнул он, и ужас ситуации ледяной рукой стиснул ему сердце.

– Глупец! Все, чего ты достиг, так это подстегнул ее любопытство и, возможно, стихийный мятежный дух. Это все объясняет. Она намеренно искала Филипа.

– Уж скорее Филип бегал за ней, ведь она так красива! – в ярости ответил Корт.

– Тем более, ты мог бы приглядывать за ней, – выкрикнул Мэтью. Затем он приложил здоровую руку ко лбу.

– Бессмысленно спорить, Джон, и винить друг друга, все зашло слишком далеко. Они собираются пожениться.

Корт пошатнулся.

– Но она должна выйти замуж за Рэндольфа, – жалобно произнес он, не в силах осознать положение, – за своего кузена Рэндольфа.

– К черту Рэндольфа! Тиффани ждет ребенка от Филипа!

Смертельно побледнев, Корт зашатался и упал бы, если бы Мэтью не подхватил его здоровой рукой и не усадил в кресло.

Корт спрятал лицо в ладони и стал всхлипывать.

– Прости, – наконец произнес он.

– Не надо извиняться, – грубо ответил Мэтью. – Если уж хочешь знать, твоя реакция гораздо спокойнее моей: у меня был удар и я упал в камин. Как бы смеялась Изабелла!

– Изабелла?

Корт вспомнил, кого любил Мэтью: Изабелла, Алида, Энн… Энн!

– Это неправда! – неожиданно произнес он. – Ты говоришь все это, чтобы помучить меня. Ради своих целей ты всегда мучил людей и заставлял их страдать.

Он вглядывался в глаза Мэтью, отчаянно ища освобождения от завладевшего им кошмара, но не нашел ничего утешительного в пристальном взгляде синих глаз собеседника.

– Ты уничтожаешь всех и все, к чему только ни прикоснешься, – беспомощно произнес он.

– Не смей так говорить! Думаешь я не понимаю, что если бы я не отвернулся от малышки, этого ужаса никогда бы не было?

Но подобное признание не успокоило Корта.

– Она была нужна мне. Пока ее не было, моя жизнь была бессмысленна. Все это богатство – и не на кого тратить.

– Почему ты не женился? – Мэтью вновь подошел к камину.

– Не мог. – Корт взглянул на застывшее суровое лицо бывшего друга и отвел взгляд. – Я любил Энн, ты знаешь. Любил по-настоящему. А потом я посвятил всю свою жизнь Тиффани.

– Значит ты еще больший глупец, чем я думал! Это самая худшая ошибка, которую только может совершить отец. Отец должен любить детей, но не цепляться за них, не подавлять их, не отдавать им свою жизнь. Он должен понимать, что когда-нибудь будет вынужден отпустить дитя на свободу!

На посеревшем лице Мэтью выступили капли пота, он еще неважно себя чувствовал, и волнение делало свое дело.

– Я знаю, что ты испытываешь, потому что то же самое я чувствую, когда думаю о Миранде, – заявил он уже спокойнее. – Мне не следовало бы превращать ее в любимицу, но я сделал это. Однако когда придет время отпустить ее, молю Бога, чтобы я не забыл данного тебе совета.

Медленно, шаг за шагом, Корт начал осознавать случившееся.

– Что же делать? – беспомощно спросил он. – Мэтью, раньше ты всегда знал, что делать.

– Кому-то из них надо все открыть – но не Филипу.

– Я не могу сказать такое Тиффани! – Корт был в ужасе. – Филип мужчина. Это он должен взять на себя груз.

– Нет. – Мэтью выпрямился, расправил плечи и приготовился к борьбе. – Двадцать лет я был уверен, что Филип твой сын. Двадцать лет я обращался с ним так, словно это был твой сын. Хватит ему расплачиваться за наши грехи. Он уже достаточно страдал.

– Другие страдали не меньше.

– Другие, но не ты! Сначала я, потом Энн, потом Филип… теперь Тиффани, потому что она беременна ребенком от брата. Лишь ты не поплатился – у тебя-то все хорошо, – ты получил ребенка, о котором мечтал и который дал тебе смысл жизни. Теперь твоя очередь платить!

– Я не могу сказать ей! Я не могу нанести ей такую рану!

– Ты должен.

– Но зачем? – в отчаянии спросил Корт. – Ведь по-прежнему есть Филип… и, Боже, ребенок!

– Она скажет Филипу, что ошиблась, что она не любит его и что никакого ребенка нет. Я устрою так, чтобы он уехал из Лондона. А потом мы решим и остальные проблемы. Прежде всего, Джон, я думаю о Филипе.

– Лишь ты и я знаем правду, – воскликнул Корт. – Если мы будем молчать, они смогут пожениться, и никто ни о чем не узнает!

Во взгляде Мэтью было такое недоумение и ужас, что ответа не потребовалось.

– Ты прав, – произнес Корт, – конечно, это невозможно. Но ты не понимаешь, Мэтью… ты не знаешь, какие истории… какие прекрасные истории я рассказывал ей о матери… сам я не могу это сделать!..

– Если не скажешь ты, – пригрозил Мэтью, – расскажу я.

Джон Корт вернулся в отель. Воспользовавшись предложенной Мэтью машиной, он попал в свой номер гораздо раньше, чем вернулась из магазинов Тиффани. Из саквояжа он извлек маленький револьвер, потом торопливо прошел в ванную комнату, приставил дуло к голове и выстрелил.

Тело нашла горничная, и когда Тиффани вернулась, пол и стены ванной уже были отмыты от пятен крови и мозгов.

Почему?

Весь следующий день голова Тиффани гудела от потрясения и растерянности, но больше всего ее мучил этот вопрос. Почему?

Полиция была уверена, что это самоубийство. Не было никаких признаков борьбы, из номера ничего не исчезло; конечно, это мог быть несчастный случай, но довольно странно, если человек идет чистить свое оружие в ванну. Итак, самоубийство. Но почему? Единственной нитью было письмо Мэтью Брайта. В результате необыкновенной удачи Тиффани нашла это письмо в спальне отца до того, как полиция обыскала номер. Оцепеневшая от потрясения, но понимающая значение письма, она спрятала записку и ничего не сказала полиции. Она не может иметь отношения к случившемуся, решила Тиффани. Даже если отец Филипа раскрыл их секрет, это не могло быть причиной самоубийства, никакие семейные распри не способны привести к такому концу!

Она предприняла лишь два шага: приобрела черное траурное платье и отправила телеграмму Рэндольфу. Теперь, перед тем как предпринять следующий шаг, она ожидала, когда пройдет неприятное ощущение от утренней тошноты. Она была удивлена глубиной своего горя по ушедшему отцу, но к ее чувству примешивались, а затем и вытеснили его гнев и страх. Гнев, потому что отец бросил ее как раз тогда, когда был особенно нужен ей. Страх, поскольку отныне ее опекуном становился Рэндольф. Даже при наличии ребенка позволит ли ей Рэндольф выйти замуж за Филипа?

Днем Тиффани прошла через фойе отеля, делая вид, что не замечает сочувствующих и любопытных глаз, и села в такси.

– Парк-Лейн, – приказала она. – Дом сэра Мэтью Брайта.

Ее проводили в гостиную, но она осталась стоять, не обращая внимания на обстановку, и устремив взгляд на дверь. Вошел Мэтью, закрыл за собой дверь и подошел к ней. Это был тот же человек, которого она видела на Хэттон-Гардон, но очень изменившийся – он казался старым, его лицо посерело и покрылось морщинами, из походки исчезла упругость. Он поклонился.

– Примите мои соболезнования, мисс Корт.

Она понимала, что он уже знает о случившемся и не желала тратить время на формальности. Она властным жестом протянула письмо.

– Связано ли это с тем, что он сделал?

– Да.

Его прямота, столь соответствующая ее характеру, удивила Тиффани и она умолкла; несколько мгновений Мэтью и Тиффани стояли, вглядываясь друг в друга.

– Тогда вы должны рассказать мне об этом.

– Я думаю, вам лучше сначала сесть.

– Я предпочитаю стоять.

– Как хотите.

Мэтью глубоко вздохнул. Потрясенный известием о самоубийстве Корта и восхищенный красотой и мужеством этой девушки, он обнаружил, что сказать правду гораздо труднее, чем он предполагал.

– Ваш отец и я были партнерами в Кимберли…

– Переходите к делу, сэр Мэтью, – она начала надеяться, что сэр Мэтью не знает о ее отношениях с Филипом. – Мне кажется, это имеет какое-то отношение к конфликту между вами и моим отцом. В чем была причина распри?

– В вас.

– Во мне? – она была поражена. – Но я же была младенцем, когда после смерти моей матери отец привез меня домой в Америку.

– Что он говорил о вашей матери?

– Что ее звали Алида… – Тиффани оборвала себя, заметив, как исказилось лицо Мэтью. – Что с вами?

– Алида… значит, вот какое имя он выбрал? Боже, старые призраки преследуют меня! Нет, Тиффани, вашу мать звали Энн. – Он мягко положил руку ей на плечо и повернул ее к портретам на стене гостиной. – Вот ваша мать. Она же моя жена и мать Филипа.

Тиффани побледнела еще до того, как Мэтью заговорил. Теперь же с ее щек исчезли последние следы краски, оставив лицо бескровным и прозрачным. Она смотрела на портрет, ее глаза стали огромными, расширяясь до тех пор, пока, казалось, не заполнили все лицо. Но там, где Мэтью, узнав о случившемся, свалился от удара, а Корт ударился в слезы, Тиффани стояла высокая и прямая, с высоко поднятой головой и сухими глазами.

– Я жду от Филипа ребенка, – четко заявила она.

– Я знаю. Поэтому-то я и встречался с вашим отцом.

– И он не осмелился рассказать мне?! – гнев и презрение полыхнули в ее глазах, но в остальном она полностью контролировала себя. – Думаю, я теперь сяду, сэр Мэтью, и вы сможете мне рассказать о связи моего отца с вашей женой. После этого, возможно, мы сможем решить, что нам с Филипом делать в отношении зачатого в кровосмешении ребенка.

Она потрясающа, подумал Мэтью, или находится в состоянии шока. Но в любом случае она прекрасна! И сердце Мэтью сжалось от боли за сына, который должен потерять такую девушку.

Когда Мэтью завершил рассказ, Тиффани кивнула.

– Теперь я понимаю, почему отец не сказал мне правды, но это ничего не меняет; я никогда не прощу его. Что ж, сэр Мэтью, когда Филип вернется из Франции, мы втроем сможем решить, что делать.

– Нет, не втроем.

– Но вы, по крайней мере, можете помочь, – она вспыхнула.

– Я, да, но Филип не должен быть в это замешан.

– Нравится вам это или нет, но Филип уже во всем замешан. Он должен принять на себя равную долю ответственности.

– Вы любите его?

– Конечно. Очень.

– Если вы любите его, то избавите от муки, которую сейчас испытываете, от ужаса узнать, что он любит сестру.

Тиффани хладнокровно оценила факты и, отбросив эмоции, сосредоточилась на том, что она может сделать в этом диком положении.

– Я вижу лишь один способ достигнуть этого – сказать ему, что я не люблю его, что никакого ребенка нет, что все было роковой ошибкой, и попрощаться навеки.

И Вновь Мэтью преисполнился восхищения перед ее трезвой оценкой ситуации.

– Я думаю так же.

– Он будет потрясен, – продолжала она. – Он нуждается в любви, у него ее было слишком мало в жизни, – она холодно наблюдала, как Мэтью вздрогнул. – Я не знаю, какое зло будет для него меньшим – правда или новое подтверждение того, что его никто никогда не любил.

– Он не может получить вас, он не может жениться на вас, он не должен вас видеть – здесь нет выбора.

Достаточно ли она любит Филипа, чтобы принести такую жертву и в одиночестве нести тяжкое бремя? Из глубин памяти она услышала голос Рэйфа Деверилла, утверждающего, что она не способна любить, что она любит только себя.

– Хорошо, я так и сделаю, но в обмен вы поможете мне избавиться от ребенка.

– Аборт? Вы готовы пойти на такой риск?

– Полагаю, у вас должны быть связи – врачи, которые могли бы хорошо провеет эту операцию.

Мэтью затряс головой.

– Я могу лишь просить врача проследить за вашим здоровьем и дать совет, как лучше переносить беременность – и я даже настаиваю на этом, – но не больше. Можно сделать лишь незаконный аборт, а от них часто гибнут.

– Действительно, я не собираюсь умирать, – твердо ответила она. – У меня еще много дел.

Ее глаза вновь обратились к портрету Энн, и она вспомнила, как, оставаясь одна, любовалась миниатюрой с изображением Алиды, размышляя, что эта женщина вовсе не хотела умирать.

– Итак, моя мать вовсе не умерла от родов.

– Да нет, как раз от родов она и умерла. Когда родилась Миранда.

Это известие добавило ей боли, и внутри Тиффани поднялась дикая волна ревности. Затем она вспомнила одну деталь, связанную с письмом, которое держала в руках.

– Записку написала Миранда. Разве это разумно?

– Она единственная, кому я мог поручить это дело. Понимаете, после того, как Миранда передала мне письмо. Филипа, то самое, что он написал вам, в котором…

Тиффани уже не слушала продолжения. Она испытала слишком большой гнев, обнаружив, что Миранда шпионила за братом, и не только читала его письма, но и относила их папочке. И все же она решительно заставила себя перевести внимание на самое важное – на младенца.

– Хорошо, никаких абортов, – оказалось, что в ходе беседы он дважды заставил ее изменить решение. Рожденное этим фактом уважение дало ей мужество высказать ему самые глубокие опасения: – Но боюсь, ребенок, рожденный в результате кровосмешения, будет уродлив… ненормален… – ее голос слегка дрогнул.

– Сказки, – резко выпалил Мэтью, но с такой уверенностью, что Тиффани немного успокоилась и приободрилась, доверяя его познаниям. – Но мы дошли до сути дела – необходимо найти ребенку другого отца. Джон Корт упоминал о Рэндольфе. Может ли этот человек сделать такое одолжение? Сделает ли он то, что не сделал я: примет ли как своего чужого ребенка?

– Да, – без колебания ответила Тиффани, – но это даст ему слишком много власти надо мной.

Мэтью кивнул, задумавшись. Что за женщина, и каким же он был глупцом – как бы он гордился подобной дочерью!

– А вы не могли бы внушить ему, что этот ребенок его, спать с ним как можно чаще, а затем рассказать сказку о преждевременных родах?

Тиффани слабо улыбнулась.

– Нет. Он из тех людей, которые очень проницательны, тем более при столь внезапной перемене.

– В таком случае можете ли вы предложить другого кандидата?

– Да, – ответила Тиффани. – Да, полагаю, я знаю подходящего человека.

Мэтью услышал имя и улыбнулся.

– Замечательно, произнес он с тайным восторгом. – Великолепно. Тогда вот что мы сделаем…

Через некоторое время Тиффани спустилась в холл и там задержалась, пока Мэтью вызывал шофера, который отвез бы ее в отель. Ее внимание привлекло какое-то движение; она обернулась и увидела, как по лестнице спускается девочка.

Миранда. Сестра, которую терпеть не может Филип, папочкина любимица, забравшая себе всю его любовь и ничего не оставившая брату. Миранда, которая подкрадывается и шпионит, чье рождение убило их мать… дочь этого выдающегося человека. Миранда, у которой была нормальная семейная жизнь, которая была законной дочерью, которая пользовалась всем этим, зная, что ее брат лишен всего, что имела она; которая была так юна, счастлива и не знала сотой доли страданий, выпавших на долю Тиффани.

Все эти чувства, отразившись на лице Тиффани, зажгли пламя в ее глазах. Неприкрытая ненависть, высокая выразительная фигура, бледность прекрасного лица, оттененная траурным платьем, слились вместе в жуткое послание, пронзившее Миранду, которая, уже ступив было на последнюю ступеньку, со всех ног бросилась бежать обратно.

Не было произнесено ни слова, но это мгновение навеки запечатлелось в их памяти.

Владельцы отеля тактично переселили Тиффани в другой номер, и когда она вернулась, горничная уже закончила приводить его в порядок. Тиффани резко велела девушке выйти и не беспокоить ее в течении всего дня. Заметив встревоженный взгляд горничной, она слабо улыбнулась.

– Не волнуйтесь, – произнесла она. – Я не собираюсь следовать примеру отца.

Оставшись в одиночестве, Тиффани, до сих пор так мужественно державшаяся, наконец дала волю чувствам. Она металась по комнате, борясь с засасывающей ее удушающей трясиной несчастья. Наконец, издав приглушенный крик загнанного зверя, она бросилась на кровать и зарыдала.

Она оплакивала свое детское поклонение «Алиде»; мать, никогда не существовавшую; Филипа, того единственного человека, которого она хотела, но не могла иметь своим мужем; ребенка, которого не хотела, но должна была выносить. Да, в ее горе было и чувство жалости к себе. Но она не оплакивала Джона Корта.

Филип оказался ее братом. Этот грубый факт проникал в ее мозг через все преграды, терзая обнаженные нервы, так что голова Тиффани гудела и раскалывалась от бушующей боли. Не в состоянии больше выносить тошноту, она бросилась в ванную, наклонилась над умывальником, и ее вырвало. В ее животе разлилась боль и она опустилась на пол, охваченная надеждой, что зародившаяся в ней хрупкая жизнь не выдержит подобных испытаний. Но спазм прошел, а выкидыша так и не случилось.

Тиффани встала, вытерла с бледного как мел лица бисеринки пота и вернулась в спальню. Она не должна больше страдать из-за того, что Филип оказался ее братом. Она будет думать о нем как о любовнике, получившем отставку, не больше. Это единственный способ сберечь разум, вынести настоящее и встретить лицом к лицу лежащие перед ней годы. Эти часы слабости и горя сняли напряжение и сделали Тиффани даже сильнее, чем она была раньше. Необходимость действовать заставила ее почувствовать себя лучше. Будущее было не так уж и мрачно. Ее ждали удивительные возможности если она, конечно, сможет осуществить свой план. Если же не сможет – и ее лицо исказилось от омерзения – ничто не спасет ее от Рэндольфа. Ночью, одетая во все черное, Тиффани в одиночестве стояла на мосту Ватерлоо, глядя в темные воды Темзы, а потом швырнула вниз какой-то предмет. Украшенная бриллиантами рамка, обрамляющая крошечную миниатюру, вспыхнула созвездием лучистых искр и исчезла во тьме, камнем опустившись на илистое дно реки.

Глава тринадцатая

– Нет, я не верю в это! Ты просто расстроена! Твои чувства придут в норму, когда пройдет потрясение от гибели твоего отца! – Филип, отчаянно пытаясь утешить и успокоить ее, был не в силах поверить в свою окончательную отставку.

– Смерть отца повлияла на меня только в одном плане: она заставила меня пересмотреть свои чувства и виды на будущее. Ты мне очень нравишься, Филип, но этого недостаточно, чтобы выйти за тебя замуж.

– Ты говорила, что любишь меня! – потрясенно воскликнул он.

– Я ошиблась.

– А ребенок?..

– Не было никакого ребенка. В этом я тоже ошиблась.

– Как ты можешь? Как ты способна оставаться такой холодной и такой спокойной в то время, когда ты уничтожаешь меня?

– Не разыгрывай пошлую мелодраму, Филип. Я вовсе не уничтожаю тебя. Я просто говорю, что не люблю тебя. А это еще не конец света. Ты еще много раз в жизни будешь влюблен, поверь мне.

– Никогда! – Он беспомощно, как утопающий, цеплялся за последнюю соломинку. – Ведь это Рэндольф, правда? Ты боишься, что он не позволит тебе выйти за меня. Я готов подождать, пока ты не выйдешь из-под его опеки. Я буду ждать вечно.

– Я не хочу больше тебя видеть.

– Значит, есть еще причина. Ты влюбилась в другого?

– Да, честно говоря, я уже давно люблю его.

Филип уставился на нее в немом отчаянии.

– Тогда, почему ты согласилась выйти за меня? Почему занималась со мной любовью?

– Ты очень красивый мужчина, Филип – не стоит недооценивать свою физическую привлекательность, но, честно говоря, была и другая причина – ваша алмазная компания. Я полагала, что слияние «Корт Даймондс» и «Брайт Даймондс» будет для менял чрезвычайно выгодным. Однако, – Тиффани вздохнула, – когда пришло время сделать последний шаг, я поняла, что никакие расчеты не могут победить диктат сердца.

Филип, не в силах сдержать свой гнев, выругался сочно и грубо.

– Алмазы! – яростно прошипел он. – Как я ненавижу эти проклятые стекляшки! – Затем, словно вспышка молнии озарила его сознание, он с сомнением взглянул на Тиффани. – За этим стоит мой отец, да? Ты говорила с ним, когда я был в отъезде и он каким-то непостижимым образом заставил тебя изменить решение.

– Чепуха! – резко сказала Тиффани. – Положительно, Филип, ты слишком преувеличиваешь влияние своего отца.

– Не без основания. Он стоит за всем, что мешает мне жить.

– Ты ошибаешься. По-правде говоря, я думаю, что ты сильно ошибаешься относительно отношения отца к тебе. – У Тиффани была возможность совершенно объективно оценить, как Мэтью защищал своего сына, и даже позавидовать этому. – Но все-таки ты испытываешь к своему отцу то, чего я никогда не испытывала к своему.

– Что же?

– Уважение.

Филип горько рассмеялся. Ему было гораздо проще во всем винить Мэтью, чем взглянуть в лицо собственным недостаткам или вероломству возлюбленной.

– Черта-с-два я его уважаю. Но я все равно с ним еще справлюсь. К несчастью, я уже открыл ему, что Лемуан – мошенник, но может представиться и другая возможность.

– Я должна вернуть это, – Тиффани с видимой неохотой протянула грушевидный кулон.

Внезапно он вспомнил слова Лоры о том, что этот бриллиант приносит зло. Когда-то Филип решил, что, если он не может сделать так, чтобы Лора принадлежала ему, то в таком случае он вправе заставить ее страдать. Теперь он чувствовал то же самое к Тиффани. И если бриллианту действительно сопутствует зло, то пусть падет на нее это проклятие!