Текст книги "Морриган. Отраженье кривых зеркал (СИ)"

Автор книги: Кармаль Герцен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Как мы узнаем, что это она? – спросил Дэмьен, когда они быстрым шагом направлялись к восточному острову. Кеннет уверенно шел вперед, лавируя между встречными прохожими. Черные джинсы, черная футболка, обтягивающая мускулистый торс… и нежно-бирюзовый шарфик, зажатый в ладони. – Одну маску сложно отличить от другой.

Морриган бросила на берсерка снисходительный взгляд.

– Не думаю, что маски избалованы общением. Сдается мне, она будет счастлива услышать человеческий голос, который обращается к ней. – Добавила уже громче: – К тому же Кеннет обманывать нас не станет – он же знает, что имеет дело с черной ведьмой. Верно, Кеннет?

Тот фыркнул и пробормотал что-то вроде «здесь каждая вторая черная ведьма», чем оскорбил Морриган до глубины души.

– Я – Блэр, – с достоинством сказала она. – Не какая-то ведьмочка, которая толком постоять за себя не может и лишь зовется черной. – Вдруг вспомнился Тольдебраль и истончающиеся чары, покрывающие его стены.

– Уговорила, – усмехнулся Кеннет и прибавил шаг.

Транспорт в Пропасти представлял из себя хаотичную систему, которую Морриган мысленно окрестила «кто во что горазд». Здесь отчего-то было очень мало портал-зеркал, большинство прохожих, вздумавших попасть в другое место, просто колдовали временной портал – разрыв в завесе реальности, который захлопывался сразу, как только заклинатель переносился в нужный пункт назначения. Но были и те, кто предпочитал более эффектные способы перемещения. За время их продолжительного путешествия, во время которого Кеннет шел по следу Эммы Фитцджеральд, Морриган попалась и парящая в воздухе платформа, работающая исключительно на магии и медленно плавающая от одного острова к другому, и странное приспособление, имеющее одно колесо, подставку для ног и шест, за который держался пассажир. Вся эта сомнительная конструкция довольно резво катила по улицам Пропасти.

Еще Морриган встретилась роскошная беловолосая ведьма на вороном коне и грозного вида парень, оседлавший сотканного из чистой иллюзии, но удивительно правдоподобного ящера. С каждым днем Пропасть нравилась Морриган все больше – все-таки скучный и подчиненный строгим правилам Кенгьюбери проигрывал в оригинальности и яркости Нижнему городу.

Пока она любовалась видами – впервые за две недели пребывания в Пропасти ей выпала возможность получше ее рассмотреть, Кеннет уже пришел к точке назначения. Сюрпризом место, в которые попали вервольф, берсерк и зеркалица, ни для кого из них не стало.

Морриган увидела внушительное здание, сложенное из белого камня – один из монастырей, о которых говорил Дэмьен. К нему вела широкая дорога из щебня, а всю территорию огораживал невысоким белым забором. Подстриженные кусты, ухоженный газон – было заметно, что здесь обитают трудолюбивые люди.

Здесь выращивали и готовили еду для масок и бедняков: на территории монастыря находилась небольшая ферма, огород с садом, в котором работали как белые жрицы, так и маски – их добровольные помощники. Как объяснил Дэмьен, к труду масок не принуждали, но они, предоставленные самим себе, сами сюда приходили. По всей видимости, просто не знали, куда деть время, которое раньше они тратили на общение с близкими и родными. А может, просто тянулись к человеческому теплу.

– И что, даже жрицам запрещено с ними разговаривать?

– Запрещено. Серая стража следит за тем, чтобы наказание масок было полноценным. И хотя главный принцип веры белых жриц – всепрощение, они не могут ослушаться приказа серой стражи. В противном случаю, маски наденут уже на них самих.

Они прошли мимо белой жрицы, читающей на скамье книгу. Строгое белое платье в пол, темные косы, уложенные на манер короны. Оторвавшись от чтения, она мимолетно им улыбнулась. А Кеннет уверенно вел их вглубь раскинувшегося за спиной жрицы сада.

– Зачем им это? – вполголоса спросила Морриган, когда они отошли на несколько шагов. – Жить здесь? Помогать тем, чьих имен они не знают?

– Среди жриц и жрецов много белых ведьм, чье призвание – помогать каждому живому существу, попавшему в беду. Они верят, что у каждого есть шанс. Искупиться. Очиститься. Говорят, многие жрицы – бывшие маски, по той или иной причине после освобождения вернувшиеся к мирскому труду. Они сродни отшельникам, которые поселяются вдали от людских поселений где-нибудь высоко в горах – с той лишь разницей, что здесь людей они видят, но не слышат. Каждая из белых жриц принимает обет молчания в знак солидарности. Маски могут говорить, но смысл им это делать, если никто их не слышит – точнее, делает вид. Вот и белые жрицы молчат, чтобы лишний раз не напоминать маскам о том, что они – изгои.

– А ничего, что многие из этих несчастных изгоев убивали и насиловали?

Дэмьен бросил на нее мимолетный взгляд.

– Как я и говорил, белые жрицы верят в искупление и всепрощение.

– А… как тут со жрецами?

– Они есть, но их меньше в разы. Поэтому когда говорят о подобных монастырях, чаще всего упоминают именно белых жриц. Жрецы в подобным местах – скорее исключение.

– Ну разумеется, – бросила Морриган. – Женщины куда сердобольнее мужчин.

– Ты осуждаешь их за это или одобряешь? – усмехнулся Дэмьен.

Ответить она не успела. Кеннет остановился в двух шагах от девушки, срезающей с куста пожухлые листья и указал на нее рукой.

– Она.

Незнакомка тут же обернулась.

– Спасибо, великий конспиратор, – не скрывая недовольства, сказала Морриган.

Кеннет пожал плечами и был таков – посчитав свою миссию выполненной, направился к арочным воротам монастыря. А Морриган внимательно оглядела представшую перед ней Эмму Фитцджеральд.

Наглухо закрытое серое платье до пят облегало фигуру приятной полноты – такая безумно нравится мужчинам. Волосы спрятаны под глубокий капюшон, лицо и шея закрыта серой маской. Прорези узкие – исключительно для глаз и рта, не оставляющие и дюйма лишней кожи. Вкупе все это смотрелось жутковато и странно.

– Эмма Фитцджеральд? – шагнув к ней, спросила Морриган.

– Кто… Почему вы… Вы знаете, что со мной запрещено говорить?

– Знаю, и мне наплевать, – хладнокровно произнесла она.

– Я… меня решили освободить?

Повернувшись к Дэмьену, Морриган сказала:

– Я же говорила, что мы сразу узнаем, что это она.

– Кто вы такие? – осмелев, спросила Эмма.

– Ты знаешь, что случилось с твоей семьей?

На удивление тонкие руки в серых перчатках взлетели к лицу. Зажали рот, из которого вырвался сдавленных хрип.

– Такта тебе не занимать, – сердито сказал Дэмьен.

– Я ничего еще не сказала! – возмутилась Морриган.

– Что… Пожалуйста, что…

– Мне очень жаль, имэс Фитцджеральд, – берсерк взял инициативу в свои руки. Морриган совершенно не возражала – говорить сочувственно и мягко она умела едва. – На Тольдебраль было совершено нападение.

– Кто-то из Высокого Собрания? – Эмма все еще держала руки у лица, отчего ее слова звучали глухо и неразборчиво.

– Нет. Существо или человек, который использует для нападения зеркала. Точнее, прячется в них, в ожидании момента, чтобы напасть.

– З-зеркала? О боже. Кто-то погиб? С Оливией все в порядке?

От внимания Морриган эта фраза не ускользнула.

– Оливия защитила себя чарами. Она идет на поправку. Но Линн и ваша мать…

Эмма закрыла руками лицо и затряслась в беззвучных рыданиях. Морриган же, воспользовавшись ситуацией, исподволь изучала наследницу короны. Без зеркал и свеч воззвать к сильной черной магии она не могла, оставалось только полагаться на ведьминскую интуицию. И пока она подсказывала, что в реакции Эммы на известие нет ни грамма фальши.

Маска успокоилась на удивление быстро. Дэмьен – сама галантность – соткал из иллюзии шелковый платок, который протянул Эмме. Она улыбнулась – уголки губ чуть приподнялись в прорези маски, и осторожно промокнула глаза.

– Линн, мама… Значит, Оливия – королева?

– Да, и вы – следующая претендентка на трон, – сощурив глаза, произнесла Морриган. Дэмьен шикнул, но она не обратила на него никакого внимания. Интуиция интуицией, но не хотелось так быстро вычеркивать Эмму Фитцджеральд из списка потенциальных убийц. Он и без того был весьма лаконичен.

Эмма нервно рассмеялась.

– Королева? Я? Боюсь, это совсем не для меня. Линн – другое дело. Веретницы живут меньше других черных ведьм. Много энергии уходит…  Мама готовилась дожить лет до ста, если повезет, а потом передать трон Линн. Она – единственная, кто не разочаровывал маму. Мы с Олив не отвечали ее требованиям, а Лин… она была очень похожа на нее. И сильнее нас двоих вместе взятых.

В словах и тоне Эммы было столько горечи, что Морриган неожиданно для самой себя почувствовала к ней искру симпатии. Как же похожи были истории двух, с виду таких разных семей: Фитцджеральд и Блэр. Нелюбовь и равнодушие матери, ее зацикленность на постижении ведьминского искусства и отказ одной из дочерей идти по ее стопам, который, конечно же, одобрения не вызвал.

– То есть она вообще не видела тебя или Оливию в роли королевы?

Эмма невесело усмехнулась.

– Обычно, читая нам очередную лекцию, она говорила так: младшая бесталанна, а средняя вечно витает в облаках.

Морриган вздернула бровь. Жестоко.

– И усугубляло ситуацию то, что ты не стала веретницей, как твоя мать, Оливия и Линн.

– Я хотела стать белой ведьмой. – Эмма вздернула подбородок. – Так… глупо, что я оказалась среди себе подобных, но не могу даже с ними заговорить! Насмешка судьбы, не иначе.

Морриган разочарованно куснула губу. Белая ведьма? Это не так уж и удивительно – нередко дети черных ведьм, насмотревшись на жуткие ритуалы матерей и на их не менее жуткие последствия, навсегда зарекаются обращаться к черной магии. Что уж говорить о веретничестве, которое даже у нее самой, зеркалицы, вызывало брезгливую гримасу. Впустить в себя темную сущность, которая будет паразитировать, пить твои жизненные соки, взамен давая право творить черные чары, вызывать призраков и духов, насылать порчу на людей… Морриган всегда считала, что веретничество – самое низкое и мерзкое из всех разновидностей черной магии. Неизвестно, как повернулась бы ее судьба, если бы Бадб была веретницей. Вполне возможно, что тогда Морриган пошла бы по пути Рианнон, отринув родовой дар.

Вот только… если Эмма говорила правду, то на роль подозреваемой не годилась вовсе.

– Эмма… Ты знаешь кого-нибудь из своего окружения, кто не любил твою мать и занимался зеркальной магией?

– Нет. Не знаю. Может быть, но… об этом не принято распространятся. Если это кто-то из глав враждующих с нами Домов, то они тем более будут молчать об особенностях своего дара.

– Не могу не согласиться, – заметил Дэмьен. – Эмма… Понятно, что у вашей семьи много врагов. Но что насчет тех, кто вхож в твой дом? Ваши с сестрами союзники, друзья? Гм… любовники?

Прежде словоохотливая, маска насторожилась.

– Почему я должна рассказывать вам об этом?

– Послушай, это в твоих же интересах, – убежденно сказала Морриган. – Ты ведь наверняка хочешь поймать того, кто убил твою сестру и мать.

Эмма молчала, обхватив себя руками за плечи. Морриган обреченно поняла: с каждой секундой охватывающего ее недоверия Эмма все больше замыкается в себе. А значит, разговорить ее будет просто невозможно.

Дэмьен тронул Морриган за локоть, бросил маске:

– Прошу нас извинить.

Оказавшись на небольшом расстоянии от Эммы Фитцджеральд, шепнул:

– Морриган, твои замашки крутой черной ведьмы здесь не помогут. Поверь мне. Я могу не знать многого, но людей я знаю. Научился их узнавать. Ты можешь получить расположение Эммы, но только если будешь искренней.

– А ты?

– Мне, мужчине, она не доверится. И она, как белая ведьма, чувствует во мне силу зверя. Чувствует во мне берсерка и подсознательно боится.

Запрокинув голову, Морриган резко выдохнула. Разговор по душам – что может быть проще для такой, как она?

Высвободившись из хватки Дэмьена, она решительным шагом направилась к Эмме. Та вдруг съежилась, словно испугавшись, что ее сейчас ударят. Нет, в семье Фитцджеральд определенно была только одна королева. Возможно, Линн смогла бы стать ее достойной заменой – но этого им никогда уже не узнать.

– Эмма, я понимаю, что тебе сейчас нелегко. Но Оливия, Линн и твоя мама стали не единственными жертвами убийцы. Пострадала моя сестра. Точнее… он убил ее. Но благодаря тому, что она была зеркалицей и благодаря моей магии она сумела сохранить душу. Ты носишь маску, но однажды ты ее снимешь и заживешь счастливой – надеюсь – жизнью рядом с сестрой. Рианнон же слепа на всю оставшуюся жизнь, слепа и вынуждена остаться здесь, в Пропасти, навсегда, хотя ее дом – Кенгьюбери. Я должна сделать для нее хоть что-то. Я уже не гонюсь за тем, чтобы обелить свое имя, хотя припомню это убийце всенепременно. Но я должна отомстить за сестру. Должна его остановить.

Эмма долго молчала – так долго, что Морриган уже потеряла надежду на ответ.

– Но как вам поможет информация о тех, кто вхож в Тольдебраль?

– Все дело в зеркале. С него все началось и им – пока – закончилось. Я должна понять, откуда в нем эти чары. Кто и зачем зачаровал его, и кто – или что – прячется внутри. Кто или что убивает людей. Мою сестру. Твою сестру и маму. Невинных, случайных жертв, которые пострадали лишь для того, чтобы убийца проник в Пропасть.

Морриган рассказала все, что знала на текущий момент: о зеркале и способе убийства, о жертвах и о долгом пути духа зеркала обратно в Пропасть.

– Зеркало попало в Кенгьюбери случайно, думаю, расчет был на то, чтобы оно оставалось в Пропасти, – закончила она. – Все пошло не так с самого начала, и отсюда череда этих бессмысленных смертей. Дух зеркала, кем бы он ни был, не мог долго оставаться в том или ином теле. Поэтому ему приходилось их менять, пока он снова – по моей вине – не очутился здесь.

– С другой стороны, не пронеси ты его сюда в своем зеркале, бессмысленных смертей стало бы больше в разы, – заметил Дэмьен.

– Мне нужно знать, кому это понадобилось, – коротко кивнув, продолжила Морриган. – Кто мог наслать на зеркало чары и почему. Это должен быть зеркальник или зеркальница. Никто другой просто не смог бы проникнуть на Изнанку, прятаться там в ожидании жертв, а после затягивать на Изнанку их души через зеркала.

– Но я не знаю, правда, – растерянно сказала Эмма. Огляделась по сторонам, явно выискивая глазами серую стражу. Как верно сказал Дэмьен, никто из масок не желал, чтобы серая стража увеличила срок за неповиновение. – У нас очень узкий круг общения, клянусь. Мама почти никого не одобряет, а остальные… что и говорить, нас сторонятся. О нашей семье ходят такие слухи… дескать, если криво посмотришь на Агнес Фитцджеральд или ее дочерей, на тебя нашлют пожизненную порчу. А если вздумаешь оскорбить или обидеть – вообще проклянут до седьмого колена. Ах да, еще что наши призванные духи иногда вырываются из наших тел и бродят по Пропасти, отыскивая жертв для кровавого пира.

– Эмма, соберись, – мягко, но настойчиво сказала Морриган.

– Да, простите. В общем, неудивительно, что друзей у нас немного. Я по сравнению с сестрами – сама общительность, но среди моих знакомых только белые ведьмы. А зеркала и Изнанка – это черная магия.

С губ Морриган едва не сорвалось «спасибо, что открыла мне глаза», но она сумела удержаться от издевки. Дэмьен, черт возьми, снова оказался прав – ей необходимо доверие Эммы Фитцджеральд. И пока убийца не будет пойман, Морриган придется прикусить язык.

– Линн вообще не поддерживает отношения ни с кем, кто не принадлежит нашему Дому. Адгерент нашего Дома, Павла – очень хмурая, неразговорчивая девушка. Они с Линн вроде как подруги. А больше она и не общается ни с кем. Даже со мной и Оливией довольно холодна. Была холодна.

– А Оливия? – нетерпеливо спросила Морриган.

Эмма вздохнула, но промолчала.

– Выкладывай, – потребовала зеркалица.

Снова вздох и торопливо-виноватое:

– У Олив вроде как был друг.

– А поподробнее?

– Подробностей я не знаю. Он точно маг, при деньгах, дарил ей всякие забавные вещицы. Они держали роман в тайне, не знаю почему. Думаю, он не был веретником, и Оливия боялась, что мама просто его не одобрит. Как всегда. Как и всех, кто хоть немного нравился нам.

– Эмма, пожалуйста. Это очень важно.

– Простите. Но я правда больше ничего не знаю. Знаю, что его зовут Этан, он очень красив, но никогда его не видела. Нет ни спектрографий, ничего – говорю же, Оливия все хранила в секрете. Все, что могу предположить из ее обрывочных фраз – он чуть старше нас и, по-моему, темноволосый. Оливия была безумно влюблена – даже странно, что мама не видела, как она переменилась. Впрочем, на нас с Олив она обычно… Простите. Я… – Эмма вздохнула. – Оливия говорила о нем около года. Но несколько месяцев назад… Стала совсем хмурой, даже грубой. Я пыталась расспросить ее, а она… Я подумала, что они расстались. А потом все это – кража кулона, мое осуждение, монастырь… и вы.

– Эмма, ты все равно уже осуждена. Скажи честно – ты крала амулет Ассона?

– Конечно нет, – устало сказала она.

– Я тебе верю, – кивнула Морриган. А Эмма вдруг расплылась в улыбке, которая смотрелась так странно в сочетании с этой жутковатой маской и переизбытком серого.

Они попрощались и направились прочь от монастыря, оставив Эмму наедине с ее мыслями.

На пути к дому Морриган завернула в библиотеку Пропасти – ту самую, на постройку которой Эмма Фитцджеральд выделила немалую сумму. После, оставив «напарнику» задание принести из особняка О`Флаэрти необходимые ей атрибуты (к возложенной на него миссии Дэмьен отнесся весьма прохладно), Морриган наведалась еще по нескольким адресам. Расплачивалась за информацию звонкими монетами, лживыми улыбками и правдивыми обещаниями, пока не связала воедино все нужные нити.

Расследование принесло свои плоды: через пару часов, когда берсерк, меряющий шагами площадь – назначенное Морриган место встречи –потерял остатки терпения, она огорошила его известием:

– Дэмьен… Я знаю, кто убийца.

Глава тридцать вторая

Кровать в дешевой гостинице была жесткой и неудобной. Роящиеся в голове мысли не давали спать. Ник чувствовал себя мухой, попавшей в липкую паутину или бьющейся об оконное стекло в попытке выбраться на свободу. Казалось, он перепробовал все возможные варианты, даже снова наведался к Детрану, который, как и все остальные, забыл и его лицо, и его, пусть и изначально фальшивое, имя. Хоть какой-то плюс в его положении.

Правда, договориться с владельцем «Дурмана» он так и не смог – его условие осталось неизменным: привести Илэйн Уайтхед, которая – как надеялся Ник – сейчас попивала чай в родном городе и рассказывала тете о своих злоключениях.

Лежа на кровати – раздеваться он не стал, сомневаясь в чистоте простыней, – Ник вынул из кармана торчащий и мешающий блокнот с листами-лайтопами. Почувствовал неожиданную ностальгию по ушедшим временам, когда он был инспектором. Серебристые листы были испещрены многочисленными пометками о делах, которые он расследовал. Ник не расставался с блокнотом, хотя тот уже распух от количества новых вставляемых листов – он вел блокнот с самого первого дня в Департаменте. Пересматривая заметки, вдруг наткнулся на одну запись почти четырехмесячной давности, которая заставила его сердце замереть и забиться с удвоенной силой.

Ник резко сел на кровати, сжимая в руках блокнот и вчитываясь в проступающие под его пальцами слова. Одна фраза – «Роуз Финли», которая породила целый вихрь воспоминаний. Это было самое легкое его дело, но с не самым лучшим исходом.

Эрик Финли был берсерком, а значит, потенциальным отступником – за такими, как он, Трибунал следил особенно пристально. Каждый раз, когда в городе происходили кровавые убийства, в первую очередь думали на серийных маньяков, во вторую – на берсерков, не сумевших сдержать свою «звериную» природу. Обычно их было легко отследить: каждый раз, когда они сдавались на волю пробудившейся в их крови ярости, их окружало облако тэны – сверхъестественная ярость окрашивала магию в черный цвет.

В ту пору, когда была сделана эта краткая запись, Ник распутывал дело, в которым жертвами стали три молодые девушки. Одни и тот же почерк: тело брошено на том же месте, где было совершено убийство, несколько ножевых ранений – от пяти до одиннадцати, явно совершенных в ярости – эмоциональной или же магической. Два тела обнаружили, когда с момента смерти прошло несколько дней, а потому тэна успела развеяться. Тут же, как обычно в таких случаях, активизировался Трибунал, поручив Нику через Ротридена проверить всех берсерков по давно сформированному списку. Что он и сделал, навестив и сестру Эрика Финли – ту самую Роуз из блокнота. Правда, тогда расследование его ни к чему не привело.

Но с третьим телом Нику «повезло» – если так вообще можно сказать, говоря о чьей-то смерти – тело девушки нашли через пару часов после убийства. Это позволило ему сформировать из гущи тэны След, который привел его прямиком к дому убийцы. Он спал, что, зная берсерков, было не так удивительно, но проснулся, как только Ник вошел в комнату. Заметив брызги крови на полу, он выхватил револьвер. Завязалась драка и берсерк тут же вошел в «яростный режим». Нику ничего не оставалось делать, как его застрелить – помедли он хоть немного, и стал бы четвертой жертвой Эрика Финли.

Неудивительно, что он забыл об этом деле – одном из многих в его карьере инспектора, и одном из самых простых и быстро завершившихся. Удивительно другое – почему информации по этому делу не было в Архиве? А ее там не было однозначно.

Возможно, это безумие… или же последняя надежда, похожая на то, как переживший кораблекрушение в открытом море хватается за обломки, надеясь добраться до берега. Но он вцепился в эту ниточку что было сил.

Ник вскочил с кровати, спешно накинул плащ, сорвав с него нашивку младшего агента. Сейчас она ничем ему не поможет, но помешать может вполне. Портал-зеркало перенес его к дому Роуз Финли. В два шага взлетев на крыльцо, Ник торопливо постучался. Дверь открыл заспанный и недовольный верзила. В прошлое знакомство Ника с семейством Финли его тут не было.

– Чего орешь? – недовольно спросил он.

– Мне нужна Роуз Финли.

Верзила хмыкнул.

– Мне тоже, и что? Если здесь нет, значит, ищи ее в баре «Кропски». Если так нужна…

Последние слова он бормотал, уже закрывая дверь. Пожав плечами, Ник направился по указанному адресу. Спросил дорогу у случайного прохожего, и через несколько минут уже входил в бар со странным названием.

Обстановка здесь разительно отличалась от любимого агентами Департамента «Асковая»: дешевые деревянные стулья, липкие столы и барная стойка в потеках и крошках от сухарей. Едва войдя, Ник тут же увидел знакомое лицо. Роуз в царственной позе и гордом одиночестве восседала за барной стойкой. Ник подсел рядом с ней, заказал бокал пива, зная, что наверняка не будет его пить. Поздоровался с Роуз – взгляд ее пьяно блуждал по его лицу.

Смерть брата наложила на нее отпечаток: она изрядно пополнела и подрастеряла былую привлекательность. Волосы висели немытыми прядями вдоль отекшего лица. И не скажешь, что с момента их встречи прошло четыре месяца – кажется, что не меньше нескольких лет.

– Че те надо?

Впервые Ник был рад, что его никто не помнит. Даже фальшивое имя придумывать не пришлось.

– Я – Ник. Я… старый друг Эрика.

– Эрик. – Роуз всхлипнула. Глаза мгновенно налились слезами, мгновением спустя крупными прозрачными бусинами пробежавшими по щекам.

– Я… давно его не видел. Приехал из Лайгрова и узнал… Соболезную вашей утрате.

Она шумно разрыдалась, но тут же резко, как по команде, пришла в себя.

– Купишь вина?

Ник подал знак бармену – скучающей тощей девице с рыжими волосами.

– Расскажите, что случилось.

Он медленно пил пиво, оказавшееся на удивление вкусным, слушая бессвязную речь Роуз. Слушая искаженную версию реальных событий, где он, Николас Куинн, был «каким-то ублюдком из Департамента, который пристрелил Эричку как какую-то псину».

Нет, Роуз Финли не стала бы мстить. Не хватило бы духу. Да и ей – Ник чувствовал это нутром – гены одного из родителей, формирующие дар берсерка, не перешли. Все, что она могла – это оплакивать брата день за днем, так, как она это умела.

Стрелки часов отсчитывали минуту за минутой, и Ник все отчетливее понимал, что напрасно теряет время. Что напрасно цепляется за протянутую ему соломинку, которая на поверку оказалась лишь иллюзорной.

Так он думал ровно до того момента, пока в едва связном потоке слов, перемешанных со слезами, не промелькнуло знакомое имя. Имя, камертоном ударившее по натянутым струнам, острым лезвием вонзившееся… не в грудь, а в спину.

Это могло быть просто совпадением. Это должно быть просто совпадением. Но что-то подсказывало Нику – совпадением это не было.

Он уточнил и, получив практически исчерпывающий ответ, резко поднялся. Кинул деньги на стойку и, не сказав растерявшейся Роуз ни слова, вышел в темноту.

Пришел в знакомый дом и с равнодушием посмотрел очередной спектакль, когда его снова не признали.

– Ты и Эрик Финли, серьезно? – бросил Ник, прерывая. – Агент Департамента и берсерк, отступник?

Меган перестала разыгрывать сцену, скинула с шеи замерцавший белым кулон. Разумеется, никакое не «средоточие белой магии» – фальшивку, один из важных атрибутов ее спектакля. Ник мог догадаться раньше, ведь целительницы оказались бессильны ему помочь – белая магия подчас слабее черной. Но кулон Меган отчего-то от его проклятия ее – только ее одну – избавил.

Он должен был догадаться.

– Я ждала, когда ты придешь. Знала, что так не может продолжаться вечно. Но надеялась, что это произойдет гораздо позже.

Меган отступила назад, вглубь квартиры, таким образом пропуская Ника внутрь. Зная ее, он мог заподозрить ловушку… Но сейчас ему было все равно. Важнее стало узнать правду.

– Почему, Мег? Такая изощренная месть… За то, что я наказал озверевшего убийцу?

– Он не был убийцей! – истерично выкрикнула она, сжимая руки в кулаки.

– Тебе хочется в это верить. – Ник говорил с ней спокойно, как с обезумевшим диким зверем.

– Потому что это правда! Его подставили. И когда истинный убийца убьет снова, это, как и смерть Эрика, будет только на твоей совести, – прошипела Меган.

Ник покачал головой. Теперь стало ясно, почему Детран готов был назвать ему имя заказчика чар – или описать его, довольно-таки яркую, внешность. Каким-то образом, наверняка через своих людей, он узнал, что Меган была агентом Департамента. Этого слишком мало, чтобы отказаться от прибыльного дела – интересно только, что отдала ему Меган взамен чар – но достаточно для того, чтобы при случае сдать ее с потрохами. Вражда отступников и агентов неискоренима.

– До сих пор не могу в это поверить, – прошептал Ник, – просто не укладывается в голове. Все это время ты втиралась ко мне в доверие, расспрашивала, а втайне наслаждалась тем, что вертела мной, как кукольник – марионеткой. Разрушала мою жизнь по кирпичику, стоя в стороне, но при этом продолжая на нее влиять. Ведь проще контролировать этот процесс, верно? Вот зачем ты дала мне пропуск в Архив – чтобы показать видимость поддержки и уверить меня в том, что нитей я не найду? А в это время стерла информацию, чтобы я никогда ее не нашел, рассчитывая, что я забуду о рядовом убийстве в списке прочих.

– Видишь, что для тебя смерть Эрика? – прошипела Меган. – Рядовое убийство! Не первое и не последнее. А для меня он был всем. Одним выстрелом ты разрушил мою жизнь до основания. И я отплатила тебе той же монетой. Я знала, что это не может длиться вечно. Тебе кажется это безумным? Но мне, Ник, больше нечего терять. Ты отобрал у меня самое дорогое.

– Берсерка, Меган?

– Человека, Ник. Самого близкого в этом мире человека. – Она опустила плечи и будто бы постарела разом. Во взгляде появилась усталость и обреченность – трезвое отражение взгляда Роуз Финли. – Когда мы познакомились… я не знала, кто он такой. Узнала случайно – из списков Трибунала. Но Эрик клялся мне, что подавил свою полубезумную магическую природу, поставив контроль во главу угла, что никогда в жизни не поддавался ярости. И я поверила – потому что видела это своими глазами. За все то время, что мы были вместе, он никогда на меня даже не накричал. Он будто бы заморозил свою ярость… приручил ее. Мы скрывали наши отношения несколько лет. Это было унизительно для Эрика, я знаю. Но он понимал, что иначе мне не построить карьеры, и знал, как это было важно для меня. А потом эти убийства… Ты все разрушил. Ты разрушил всю мою жизнь, и из-за тебя – из-за тебя! – я потеряла своего ребенка. Нашего ребенка. Единственное, что осталось от Эрика, свою плоть и кровь я потеряла.

Ник молчал, ошеломленный. Но Меган, в отличие от него, было что сказать.

– Я хотела видеть, как ты страдаешь, – процедила она. – Поначалу я хотела тебя уничтожить. Это было бы несложно. Но потом поняла, что для того, что ты натворил, этого наказания слишком, слишком мало. Разрушить твою жизнь так, как ты разрушила мою, и заставить тебя мучиться этим осознанием – вот, что мне было нужно. Ради этого заклятия я отдала все, что у меня было.

– Сначала ты уничтожила мой дар, а потом, войдя во вкус, финальным аккордом стерла меня из памяти людей.

– Не войдя во вкус, – жестко бросила Меган. – Таков и был план. Я хотела, чтобы ты навеки остался всеми забытым, вечно скитался бы по свету одиночкой без права на любовь и семью. А когда тебе все это станет окончательно ненавистно…

– Убил себя сам? – усмехнулся Ник. – А твои руки при этом остались бы незапятнанными.

– В отличие от твоих.

Ледяное молчание, стеной вставшее между ними, кололо виски.

– И что же ты сделаешь, Ник? Давай, уничтожь то немногое, что у меня осталось. Дам тебе подсказку – если убьешь меня, то проклятье потеряет свою силу.

– Я не убью тебя. Смерти ты не заслужила. Но ты хоть понимаешь, что тебя ждет?

Меган устало на него взглянула.

– А мне больше нечего терять. Я живу, да, и говорят, жизнь – великий дар. Но скажи, так ли это? Я позволила тебе жить, так скажи мне… ты счастлив? Потеряв все, стоя на краю пропасти, когда позади тебя – лишь разруха и пепел... Ты счастлив, что по-прежнему жив?

Когда Ник шел сюда, уже зная имя возлюбленной Эрика – «они не хотели, чтобы кто-то знал, и я понимаю, почему, но Меган милая, действительно милая, не такая, как то чудовище, который убил моего Эричку» – его воображение рисовало совсем другие картины. Что Мег набросится на него, как кошка, или выстрелит с порога, когда узнает, что правда ему известна. Или будет все отрицать, или устроит новый фарс, в который он уже не поверит. Все, что угодно, любое развитие событий… но только не то, что происходило сейчас.

Она была словно выжжена изнутри. Лишена той силы, что позволяет сражаться снова и снова, плыть против течения, бороться… за что? Меган больше не за что было бороться.