Текст книги "Туманы сами не рассеиваются (повесть и рассказы)"

Автор книги: Карл Вурцбергер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 27 страниц)

Через час Рэке вошел в казарму. Кольхаз развешивал над своей койкой маленькие картинки; Поль заправлял свою койку; Кениг стоял перед наполовину убранным шкафчиком и рылся в белье.

– Ну что? – спросил его Рэке. – Что-то не ладится?

– Нет, нет, товарищ фельдфебель! – воскликнул Кениг и выпрямился. – Со мной всегда так: копаюсь, копаюсь, пока все сделаю. Мой отец мне не раз говорил: «Ты нос вытащишь – хвост увязнет».

Рэке еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Продолжайте, товарищ рядовой. Вам осталось совсем немного.

Вещи в шкафу Поля были тщательно уложены, Кольхаз тоже постарался. Рэке похвалил обоих, но сразу же пожалел об этом, так как Кольхаз мигом возразил:

– Не знал, что в армии обращают внимание на такие пустяки. Раз нужно – значит, нужно. Зачем же хвалить за это?

– В подразделении должна быть чистота и порядок, – сказал Ульф. – Без мелочей не сделаешь главного.

– Можно и по-другому, – возразил Кольхаз, – просто не обращать внимания на мелочи. Большое дело требует жертв!

– Вы шутник, товарищ Кольхаз. – Рэке улыбнулся. – Настоящий шутник! «Большое дело требует жертв»! Мы на самом деле можем пожертвовать чем-то ради нашего общего дела, но не порядком и чистотой.

– Могу я считать, что мои слова были поняты как шутка? – спросил Кольхаз.

– Конечно, – ответил Рэке. – Будем считать их шуткой. Кто же станет всерьез опровергать необходимость военной дисциплины в армии?

Он подошел к койке Кольхаза и начал рассматривать картинки, которые тот только что повесил: две гравюры в аккуратных рамках и украшенный витиеватым орнаментом пергамент, на котором красиво было написано какое-то стихотворение.

– Что это? – спросил Рэке и показал на один из рисунков. На нем был изображен одноэтажный домик на фоне осеннего пейзажа. – Это ваш родной дом?

Рэке сразу же почувствовал, что сказал что-то не то, так как брови Кольхаза от удивления поползли вверх, и он сказал:

– Сразу видно, что вы не знаете Веймара. Если бы вы там хоть раз побывали, то не стали бы спрашивать… Это домик, в котором жил Гёте, товарищ фельдфебель-…

«Черт меня дернул спросить», – с досадой подумал Рэке, я вслух сказал: – Вы улыбаетесь, товарищ рядовой? Я действительно не был в Веймаре и не видел домика Гёте, но я этого поэта читал и люблю.

– Вот как! – удивился Кольхаз, чуть заметно улыбаясь. – Да, вы умеете защищаться.

– Надеюсь, теперь мы квиты, – сказал Рэке и пошел к выходу.

У самой двери он вдруг вспомнил, что хотел спросить, какие стихи написаны на пергаменте. Они показались ему очень знакомыми, однако он никак не мог вспомнить, чьи они. Он задумался на секунду, но потом все же покинул помещение казармы.

2

Вечера стали заметно холоднее. Над руслом ручья, который петлял вокруг деревни, поднимался туман, расстилавшийся над землей тонким полупрозрачным покрывалом.

Ульф поежился. Он поднял воротник шинели и зашагал быстрее. Тропинка, ведущая от погранзаставы до Таннберга, была неровной, но Ульф так хорошо знал ее, что ни разу не оступился и не попал ни в одну из ям, наполненных грязной водой.

Кто-то шел ему навстречу. Это был унтер-офицер из четвертого взвода.

Узнав Раке, он сказал:

– Ах, это ты! В деревню направляешься?

– К Готфриду Трау, – ответил Ульф.

– Это учитель, что ли?

– Да. Он преподает в десятом классе. И помогает пограничникам. Несколько лет назад он сам командовал здесь ротой.

– Что? У нас? Я об этом ничего не знал.

– Ты же сам здесь еще недавно. Всего хорошего. У меня мало времени. – Ульф зашагал дальше.

Готфрид Трау жил в центре деревни. Он сам открыл дверь, удивленно уставился на Рэке сквозь стекла очков, а потом обрадованно воскликнул:

– Ну, здорово! Я уже думал, что тебя и не увижу вовсе.

Они прошли в кабинет Трау.

– Не обращай внимания на беспорядок, – сказал хозяин, убирая со стола и стульев книги и тетради. – Жена уехала на несколько дней к своим старикам. Оба мальчика заболели. Свинка, говорят… Садись. Водки выпьешь? Нет, угощу я тебя лучше грогом. Минутку… – Не дожидаясь ответа, он вышел на кухню, откуда вернулся с гранеными стаканами в руках.

– Вода как раз вскипела, сахар бери сам. Итак, что случилось? – спросил он, садясь.

– Мне нужен твой совет, – начал Рэке без обиняков. – С сегодняшнего дня у меня в отделении появился солдат, который пишет стихи.

– Так, юный лирик.

– Еще какой! – Рэке развернул лист бумаги со стихами. – Почитай.

Трау прочитал, наморщил лоб, прочитал еще раз.

– Что-то слишком путано, – пробормотал он наконец, взяв в руки свой стакан. – Никакого понятия о размере. Что-то вроде крика, стихийного протеста…

– Этот стишок написан на занятии по боевой подготовке, – объяснил Ульф, – когда преподаватель объяснял принцип действия ядерного оружия. Ты понимаешь?

– Ишь ты! – воскликнул Трау. – Интересно, это уже кое-что проясняет.

Он встал, взял стакан, выпил горячий грог маленькими глотками, а затем сказал:

– В сущности, все очень просто. С детства нам только и внушали: самое важное, что у нас есть, это наша жизнь. Она дается только один раз, следовательно, нужно умело пользоваться ею, и так далее и тому подобное…

– Я не считаю, что ты опровергаешь это, – прервал его Рэке с иронией в голосе. – Именно ты.

– Если тебе нужен мой совет, дай мне высказаться, – возразил Трау. – Мы еще можем поспорить. Кольхаз больше всего боится потерять на войне жизнь. Именно поэтому и хотел бы он стать раковиной, когда наступит ад. Ты понимаешь?

– Он хочет держаться особняком во всем.

– И да и нет. Он хочет держаться особняком, потому что он не верит в то, что мы достаточно сильны, чтобы предотвратить войну. С другой стороны, он по-своему протестует против войны.

– Этого я не понимаю. Тогда его протест направлен в какой-то мере против нашей армии, а мы никому не угрожаем войной.

– Конечно нет, но этого Кольхаз еще не понял. Поэтому он и протестует против солдатской службы вообще. Молодой человек как строительная площадка, на которой готовые дома стоят рядом с недостроенными, а у многих заложен только фундамент. Я слышу это от тебя не в первый раз и сам уже не раз говорил это другим, но Кольхаз не понимает прописных истин, даже если повторять их много раз. Стройплощадка Кольхаза пока еще не расчищена, ты понимаешь? При этом парню совсем неплохо, когда ты на ней спотыкаешься. Парень цепляется, как колючка, за каждое твое слово. Ты должен быть сторожем, а то он тебя подловит, прежде чем ты это заметишь. Прежде всего такие индивидуумы любят честность. Он ни на что так болезненно не реагирует, как на пошлость, нерешительность или скрытую ложь. Если ты на этом попадешься, ты для него больше не существуешь…

– Я еще никогда не лгал товарищам, – прервал его Рэке. – Может быть, порой ошибался, но никогда не лгал.

Трау подошел к полке с книгами. Раскрыв одну, он положил ее на стол и спросил:

– Ты спрашивал о стихах над его койкой?

– Да.

– И они показались тебе знакомыми?

– Да, но я не знаю, откуда они.

– Это они?

Рэке прочел стихотворение, удивленно вскинул брови:

– Да, они.

– Это одно из известных стихотворений Гёте, – сухо заметил Трау. – Входит в программу средней школы, мой милый.

– Проклятье, я чуть было не спросил, не он ли его сам написал! – Рэке сокрушенно покачал головой. – Хотя ерунда все это! Все мы солдаты и поставлены сюда для того, чтобы прежде всего охранять наш участок границы. Ты понимаешь?

– Понимаю, но с трудом, – ответил Трау. Он покачал головой и не без иронии добавил: – Не обижайся на меня, но тебя не всегда поймешь. Иногда ты удивительно хорошо умеешь обращаться с людьми, иногда ведешь себя как новичок. Ты говоришь, что все мы должны прежде всего защищать границу. Все это правильно, но выполнить такую задачу может только хорошо слаженный коллектив, ну, например, отделение.

– Кольхаз – это не отделение, а одиночка!..

– Что значит «одиночка»? – прервал его Трау. – Цепь бывает крепка только тогда, когда достаточно крепко каждое отдельное ее звено. Твое отделение сможет выполнить боевую задачу только вместе с Кольхазом. Ты этого тоже не понимаешь?

Рэке задумчиво посмотрел на Трау, который был на два десятка лет старше его.

– Разумеется, я это понимаю, – ответил он. – И несмотря да это, что же мне делать, если завтра в мое отделение прибудет художник, послезавтра – врач, а потом – математик и каждый из них будет предъявлять мне свои требования? Это несправедливо. Согласись, так дело не пойдет.

– Вряд ли врач станет требовать, чтобы ты удалил ему аппендикс, а Кольхаз – чтобы ты писал для него стихи. Все они хотят одного: чтобы их понимали… Такие, как Кольхаз, в большинстве своем люди впечатлительные, они выступают за справедливость, но порой не учитывают действительности, из которой вытекает необходимость того или иного действия. Они берут в руки газету и читают: «Нашей главной задачей является сохранение мира». А рядом с этим написано что-нибудь о маневрах, о границе по Одеру-Нейсе и о необходимости постоянно быть впереди. Но они не всегда понимают, что мы должны готовиться к войне хотя бы по той простой причине, чтобы сохранить мир.

– Да, но…

– Никаких «но»… Я уже знаю, что ты хочешь сказать. Тут помогает только терпеливое повторение одной и той же истины. До некоторых она доходит лишь тогда, когда они сами нос к носу столкнутся с суровой действительностью. Правда, позже такие скорее жизни не пожалеют, но задание выполнят.

– Это значит, я каждый раз должен искать к нему особый подход, – заключил Рэке. – Я должен его упрашивать, в то время как другим я просто приказываю, и так до тех пор, пока он не соизволит понять…

– Нет!

– Тогда что же?

– Как раз к нему-то и не нужен специальный подход, с него ты должен требовать всегда, когда считаешь нужным. Тебе, правда, будет нелегко. Он должен почувствовать твою твердость в каждом поступке. Он, разумеется, будет противиться, возмущаться, но наконец подчинится. Если при этом ты проявишь хоть немного участия к его личным интересам, ты победишь.

– Тебя послушаешь, так подумаешь, что все очень просто, – проворчал Рэке и начал листать книгу, которую Трау положил перед ним на стол.

– Совсем не просто. Напротив, будь начеку!

– Перед кем? Перед Кольхазом?

– Нет. Перед самим собой. Не думаю, что твоих знаний на него хватит. Это только начало.

Рэке кивнул. Прежде чем попрощаться, он попросил томик стихов Гёте.

– Возьми. Спросишь, если чего не поймешь, – сказал Трау.

Дойдя до двери, Рэке обернулся:

– Знаешь, мне кажется, что это будет дуэлью мнений.

– Возможно, – согласился Трау. – Только не забывай, что даже в такой дуэли бывают победители и побежденные. Смотри не окажись побежденным.

Рэке возвращался в роту. Туман сгустился, и в отдельных местах тропинку было совсем не видно.

В комнате унтер-офицеров никого не было. Рэке лег на кровать и начал читать Гёте. Читал до тех пор, пока его не сморила усталость. Книга выскользнула из рук. Была полночь. Он встал, погасил свет и вскоре крепко заснул.

3

В последующие дни погода была капризной и прохладной. Дни проходили без особых событий. Новичков познакомили с пограничной заставой и со старослужащими солдатами. Постепенно они стали привыкать к новому месту.

Рэке внимательно приглядывался к Кольхазу. Он заметил, что тот ест небрежно и без аппетита, часто стоит у окна и, погруженный в свои мысли, смотрит на приграничный лес. А на одном из занятий, когда руководитель рассказывал новичкам о традициях заставы, Рэке заметил, что Кольхаз скептически улыбался.

Однажды он увидел Кольхаза стоящим под деревом, которое уже наполовину сбросило свой осенний наряд. Солдат наклонился вперед и смотрел вдаль, затем вытащил из кармана блокнот и принялся что-то торопливо записывать.

В воскресенье перед обедом Рэке вызвали к командиру взвода. Лейтенант стоял у окна и ждал его.

– Как дела? Что делают новички? – спросил он и движением руки пригласил фельдфебеля сесть.

Рэке подобный вопрос нисколько не удивил.

– Ничего, – ответил он, – в сущности, все идет нормально. Кениг немного медлителен и любит прихвастнуть, но со временем это пройдет. Поля можно сделать моим заместителем, когда Шонер весной демобилизуется. Остается один Кольхаз…

– Как он себя ведет? – прервал его лейтенант. – Что делает?

Рэке подумал и нерешительно ответил:

– Упрямый он очень. Изображает из себя героя-одиночку и, вероятно, нравится сам себе в этой роли.

– Я случайно узнал, что на одном из литературных вечеров в своем родном городе он читал стихи. Свои стихи, которые, мягко говоря, попахивали пацифизмом. Он тогда был в отпуске, это до того, как он прибыл к нам. Любопытно, не правда ли?

Рэке опустил голову и, чувствуя себя немного смущенным, сказал:

– Одно из этих стихотворений я знаю…

– Откуда? Он вам сам его показывал?

– Нет, мне дал его бывший командир. Вот оно…

Лейтенант взял листок, сел и начал читать, а Рэке в это время рассказал ему, при каких обстоятельствах это стихотворение было написано.

– Я сознательно не сказал вам об этом, – проговорил он. – Чтобы ему не пришлось начинать у нас с чересчур тяжелым багажом.

Лейтенант задумчиво посмотрел на Рэке, прочитал стихотворение еще раз, беззвучно шевеля толстыми губами. Вернул листок со словами:

– То, что вы умолчали об этом, еще ничего не меняет. От этого не легче ни ему, ни нам. Ну, хватит об этом. Теперь, по крайней мере, ясно, о чем он думает. Возникает вопрос: как нам с вами его перевоспитать?

– Быстро перевоспитать человека нельзя, товарищ лейтенант. Для этого нужно время.

– Сколько? – спросил Альбрехт. – Как вы думаете, сколько времени?

Ульф попытался улыбнуться, но улыбки не получилось. Избегая взгляда лейтенанта, он неуверенно проговорил:

– Возможно, год, возможно, больше. Некоторым людям вообще не удается перевоспитать себя.

– Кольхазу удастся?

– Думаю, да.

– Откуда такая уверенность?

– Трудно объяснить. В двух словах не скажешь…

– Интуиция подсказывает? – заметил Альбрехт. – Но, товарищ фельдфебель, не можем же мы ориентироваться только на нее…

– Простите, – перебил Рэке, – я хочу только попытаться… Кольхаз ненавидит войну больше чумы.

– Думаю, чуму скорее боятся, чем ненавидят.

– Согласен, страх здесь тоже есть, но не только он один. Иначе это было бы плохо.

– Почему?

– Страх испытывают к непонятным вещам, с которыми не знают, как справиться. Страх парализует человека. Он делает его неспособным трезво оценивать опасность. Ненависть – это другое чувство. С ненавистью страх преодолеть легче. Ненависть придает силы. Без нее трудно было бы, к примеру, преодолеть инквизицию и фашизм.

– Согласен, – кивнул лейтенант, – но фашизм еще не побежден окончательно. А вы уверены, что Кольхаз владеет своими чувствами?

– В какой-то степени да, – ответил Ульф, – он понимает, что страх унижает человека, но еще не совсем научился управлять своей ненавистью. Наоборот, подчас оба управляет им. Вот его и нужно научить управлять ею. Надо дать ему понять цену ненависти и цену любви. Если он это поймет, то скорее умрет, чем отступит от своего.

Лейтенант встал, подошел к окну и сказал:

– В данном случае ваша теория хромает. Вы просите год на его воспитание. В течение года он будет у нас, и за это время мы должны сделать из него хорошего пограничника.

– Да.

– Выслушайте меня внимательно, хотя ничего нового я вам и не скажу: каждый солдат-пограничник несет ответственность за свой участок границы. Кто-то сказал: где пройдет косуля, там пройдет и человек. А где пройдет человек, пройдет и целая дивизия. Мы же с вами обязаны денно и нощно охранять государственную границу, мы в ответе за каждый ее метр.

– Я знаю это, – сказал Ульф. – Но вот Кольхаза знаю пока мало, однако это не самое главное. Он наш товарищ, мы должны сделать из него хорошего защитника родины.

Альбрехт подошел к нему.

– Хорошо. Но я не могу дать вам на его воспитание целый год, товарищ Рэке.

– Я постараюсь уложиться в меньший срок, хотя это будет зависеть не только от меня.

– Знаю, и все же либо мы сделаем это до того, как его назначат начальником поста, либо это будет неверный ход. Впрочем, можете полностью на меня рассчитывать.

– Спасибо, товарищ лейтенант!

– Значит, все остается так, как задумано: Кольхаз поступает сегодня же в ваше распоряжение. Действуйте.

– Слушаюсь.

* * *

Около полудня погода прояснилась. Когда Кольхаз и Рэке вышли из расположения роты, ярко светило солнце. Ветер гнал еще тяжелые черно-серые облака на восток, но перед самым заходом солнца небо стало уже ярко-голубым и безоблачным.

Они шли друг за другом по каштановой аллее. На деревянном мостике через ручей сделали короткую остановку.

– Вы уже привыкли у нас? – спросил Ульф.

Кольхаз засмеялся и сказал, что ожидал этого вопроса.

– А что смешного в моем вопросе?

– Я смеюсь потому, что вопрос ваш хоть и избитый, но все равно в какой-то мере неожиданный. А это уже смешно.

– Бывает, что вопросы задают, не рассчитывая на ответ. Жаль, что сейчас вы просто не сказали: «У меня все в порядке».

– Что я могу вам сказать? Прошла всего одна неделя. За это время я узнал, как зовут ребят из отделения, познакомился с несколькими жителями Таннберга, имею приблизительное представление о том, где проходит государственная граница. Большего от меня пока и требовать нельзя.

– Вам здесь нравится?

– Нравится? – переспросил Кольхаз. – Не знаю. Я как-то не думал об этом. До сих пор я уяснил себе одно: в армии отдают приказы, которые надо выполнять независимо от того, нравятся они тебе или нет.

– Минуточку! Вот вы говорите: приказы, приказы! Приказы действительно надо выполнять без разговоров. Это верно. А вы не задумывались над тем, что, собственно, такое приказ?

– Как это что? Приказ – это требование, указание, которое нельзя обойти… Одним словом…

Рэке помог найти нужные слова.

– Абстрактно приказ – средство для выполнения общественных нужд, – сказал он. – Человек, как существо общественное, не может существовать вне общества. Значит, в своей деятельности он должен учитывать интересы этого общества и подчиняться им. Дисциплина – это хорошо, но она зависит от личной ответственности каждого.

– Да, я знаю. Приказ необходим. При любых обстоятельствах он должен быть выполнен, потому что он тесно связан с воинской дисциплиной, с ответственностью каждого… А на кого вы хотите возложить ответственность? На кого, я спрашиваю? На командира?! В таком случае каждый американский солдат во Вьетнаме, который, получив приказ, убивает ни в чем не повинных мирных жителей…

– Постойте-ка!

– …И, я хотел сказать, каждый негодяй может спокойно сослаться на то, что он-де только выполняет приказ. И ничего больше. Где же настоящий критерий между справедливостью и несправедливостью?

– Вы сбиваете меня, товарищ Кольхаз. Как здесь можно сейчас говорить о приказах и воинской дисциплине, не говоря о том, кому и для чего они нужны? Кому служат? У нас государство рабочих и крестьян, следовательно…

– Старо! – воскликнул Кольхаз. – Это я уже сто раз слышал.

– Но, видимо, не продумали до конца. Утверждение Галилея «и все-таки она вертится» повторялось тысячи раз, но не утратило из-за этого своей правильности. Думаете, в нашем с вами споре не то же самое? Вы отдаете себе отчет в том, что это значит: в немецком государстве существует армия, новая армия, служащая не целям войны, а целям мира?

Кольхаз задумался. Склонив голову набок, он покусывал сорванную травинку.

– Итак, армия для мира. Хорошо, но какая мне от этого польза, если мне придется умереть за мир? Я хочу жить. Человек рожден, чтобы жить, а не для того, чтобы убивать!

На лице Рэке промелькнула улыбка.

– Каждый хочет жить, и я тоже. Но человек не может сам себе выбрать эпоху. У него два выхода: либо оставить все как есть и жить, приспосабливаясь, либо попытаться изменить мир. В наше время, когда мир находится под угрозой, нельзя рассматривать себя как пуп земли. Счастье отдельного человека возможно лишь при счастье всех! Кто этого не понимает, товарищ Кольхаз, тот никогда не поймет смысла жизни!

– Вы слишком строги, – сказал Кольхаз, немного помолчав.

– Порассуждаем потом, – предложил Рэке, – время у нас еще будет.

Они подошли к опушке леса. Фельдфебель объяснял Кольхазу их сегодняшнее задание. Им надлежало проверить половину патрулей, а затем в течение часа наблюдать за деятельностью западногерманской таможни и пограничной охраны.

– Вы пойдете немного впереди и будете вести наблюдение вперед и вправо. Оружие держать наготове. Вперед!

Через несколько минут они подошли к полосе заграждений и свернули на тропинку, ведущую к патрульным постам. Рэке внимательно всматривался в тщательно проборонованную контрольно-следовую полосу. Одновременно он старался не упустить из виду и Кольхаза, который должен был вести наблюдение за местностью, лежащей по ту сторону границы. Почти сплошь она была покрыта хвойным лесом. Тесно переплетаясь друг с другом, темно-зеленые ветви склонялись почти до земли, не давая возможности что-либо увидеть. Только местами вдали мелькала прямая как стрела лесная дорога.

Когда тропинка позволяла идти рядом, Рэке показывал Кольхазу следы диких зверей, объясняя, чем они отличаются друг от друга, перечислял названия местности, указывал наиболее опасные места, где чаще всего может появиться враг.

Кольхаз слушал эти объяснения равнодушно, не задавая никаких вопросов.

«Или он боится, но старается скрыть это, или он не представляет опасностей, которым подвергаются пограничники, – думал Ульф. – И то и другое плохо и может привести рано или поздно к роковой ошибке. Каждый пограничник должен знать об опасности, не должен бояться ее, быть готовым смело и решительно действовать в любой обстановке. Иначе и быть не может. Чем быстрее новичок поймет это, тем лучше. Но как объяснить ему это?»

Вдруг Кольхаз остановился и поднял с земли листок бумаги.

– Что это? – спросил Рэке.

Кольхаз протянул ему листок:

– Листовка какая-то.

– Надо немедленно сообщить на заставу.

Они повернули назад. У ближайшего замаскированного телефона Рэке позвонил на заставу и доложил об обнаруженной листовке. После этого они продолжали проверку постов.

– Как они их сюда забрасывают? – спросил Кольхаз, указывая на листовку.

– С помощью воздушных шаров, – объяснил Рэке. – Запускают их в воздух при нужном направлении ветра.

Кольхаз кивнул.

Прошло около часа, прежде чем они остановились отдохнуть. Граница в этом месте делала петлю в юго-западном направлении. Она шла по невысокому холму, пересекала шоссе, а потом тянулась через поле.

Они пошли по опушке леса, параллельно границе. Прячась за густыми кустарниками, вышли к крайней точке своего участка. На ходу Ульф тихо уточнял задание. Справа от них лежала каменистая дорога, которая вела в долину, а потом через границу на ту сторону. Кольхаз вел наблюдение за дорогой и местностью левее ее, Рэке осматривал правую часть местности.

Через некоторое время слева подошли двое пограничников, которые проверяли вторую половину патрулей, и в ту же минуту с той стороны границы послышался громкий шум моторов.

– Запомните этот звук, – заметил Рэке, – это шум моторов бронетранспортеров погранохраны ФРГ, мы их сейчас увидим. Очень важно, чтобы пограничник ночью по звуку определил место, откуда он исходит.

– Ясно, – согласился Кольхаз, – но я ничего не вижу.

Ульф объяснил, что за лесом дорога огибает холм.

– Иногда их пограничники, чтобы сократить путь, едут прямо по просеке, но обычно они пользуются шоссе, и тогда их с нашей стороны не видно. А вот и они! Пригнитесь, а то нас заметят.

В этот момент из лесу на поляну вынырнула машина, развернулась, и Кольхаз увидел, как из кузова на землю спрыгнули пять пограничников и водитель.

Кольхаз впервые видел так близко западногерманских солдат; он наблюдал, как они, с автоматами на ремне, переговариваясь и шутя, шли к шлагбауму. Разговоры они прекратили только тогда, когда подошли совсем близко к контрольному пункту, который находился справа от холма и был еще виден.

– Возьмите бинокль, – прошептал Рэке, – и запоминайте, что делают эти ребята. Особое внимание обратите на знаки различия, форму одежды и оружие.

– Меня интересуют их лица, – пробормотал Кольхаз и взял бинокль. – У человека в двадцать лет и более должно быть свое лицо.

– Ну и что же вы видите?

– Подождите. Я еще не рассмотрел их.

Рэке молчал, поглядывая на Кольхаза, стараясь отгадать, что же он скажет. Тот вскоре опустил бинокль и сказал:

– У них самые обыкновенные лица, какие можно встретить повсюду. Они такие же, как и все остальные. Что-то я не заметил на них зверского выражения и тупости.

– Возможно. Но эти солдаты служат людям, которые…

– Пожалуйста, не надо газетных фраз, – перебил его Кольхаз, – я их достаточно наслушался.

– А вы сами что о них думаете?

– Думаю, что и здесь и там есть солдаты. А когда парня забирают в солдаты, его не спрашивают, хочет он служить и армии или нет.

– Ну и?..

– Разве не ясно? Иногда нам говорят, что в их стране несколько безумцев толкают на бойню миллионы безвольных глупцов. Но ведь там десятки тысяч людей выступают против войны.

– Ну и что?

– Разве не понимаете?

– Нет, – решительно ответил Рэке. – Вы называете известные факты, которые, собственно, никто не оспаривает, но которые ничего не изменяют!

– Мы все время говорим о разном, – заметил Кольхаз.

– Объяснитесь толком, – строго сказал Рэке. – Вы хотите сказать…

– Я считаю неправильным ставить клеймо убийцы и поджигателя войны на каждого, кто носит военную форму, – заявил Кольхаз.

– Каждые пять из десяти носят форму потому, что так нужно, потому, что у них нет иного выбора. Однако решающим фактором является то, в какой армии служит человек, какую власть он охраняет с оружием в руках.

– Какую власть? – переспросил Кольхаз. – Вы упускаете из виду, что за границей тоже есть партия, которая входит в состав правительства и членами которой являются многие рабочие.

Тогда Ульф, забыв, где они находятся, воскликнул:

– Ответьте мне, только прямо: эта партия экспроприировала капиталистов?!

– Нет…

– Она прогнала к чертовой матери баронов и помещиков и отняла у них землю?

– Вы слишком многого хотите…

– Да или нет?

– Нет…

– Нет, ничего этого она не сделала. Она оставила все как есть и менять ничего не собирается. Неужели вы не понимаете, что эта партия просто смеется над надеждами рабочих и других людей доброй воли?

– Поживем – увидим, – возразил Кольхаз. – Я считаю, нам еще рано судить об этом.

– У нас нет времени ждать. Я видел своими глазами, как к нам с той стороны перебросили лозунг: «Немец, не стреляй в своих братьев!»

– Что же в нем плохого?

– Все! Кто стрелял в Руди Арнштадта? Кто убил Петера Геринга и Эгона Шульца? Кто, я спрашиваю? Кольхаз, чудак человек, неужели вы не видите их намерений? Не понимаете, что вас хотят провести.

Кольхаз хотел что-то ответить, но тут зазвонил звонок потайного телефона. Рэке взял трубку. В то же время он заметил, что два пограничника ФРГ перешли границу и, стоя у самого заграждения, бросали что-то через проволоку, а другие охраняли их, держа наготове оружие.

В трубке послышался взволнованный голос дежурного:

– Почему молчите, что случилось? Соседние посты уже давно доложили обстановку.

Докладывая обстановку, Рэке не сводил глаз с противника… Один из западных пограничников с трудом сдерживал рвущуюся с поводка овчарку. Когда спустили собаку с поводка и она рванулась вперед, Ульф понял, что там происходило.

– Внимание! Они, наверное, бросили на заграждение кусок мяса, собака же побежит за ним и обнаружит минное поле.

Собака большими скачками неслась к заграждению. Она подлезла под проволоку и принялась бегать взад-вперед, отыскивая мясо.

– Не может быть, – испуганно прошептал Кольхаз, – так нельзя! Мы должны что-то сделать!

В этот момент раздался глухой взрыв, собака взлетела на воздух и шлепнулась на землю в нескольких шагах от места взрыва.

Пограничники с той стороны, весело смеясь, достали карты и что-то нанесли на них.

– Проклятье! – пробормотал Рэке. – Действовать надо было раньше, теперь уже поздно. Вместо того чтобы выполнять приказ, я занимался болтовней с этим желторотым. Господи, до чего же он меня довел!

Он хотел позвонить на заставу и доложить о случившемся, но не успел, так как увидел неподалеку командира взвода с дежурным подразделением.