Текст книги "Мельница"

Автор книги: Карл Гьеллеруп

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

– Можно подумать, ты не знала, что никакой грозы нет.

– Откуда мне было знать? Зачем же вы тогда говорили про нее?

– Зачем говорил? Может, для того, чтоб ты снова не легла спать. Потому что меня в сон не клонит, вот я и подумал… мы с тобой могли бы… поговорить о том о сем. А? Я ведь очень соскучился по тебе, Лиза.

– Ясное дело!

– Нет, правда, Лиза.

– Вы бы, хозяин, лучше не внушали мне таких мыслей… тем более только что от нее… от лесниковой Ханны.

Она повернулась к нему спиной, очевидно, одолеваемая ревностью.

– Верно… от нее… но там я все время думал о тебе… и как только смог, примчался домой, к тебе. И вот я с тобой.

Мельник попытался обнять Лизу за талию, но та поторопилась отступить вбок.

– А где же Ханс? – спросила она, задыхаясь, словно испуганная мыслью о том, что мальчик может в любую минуту войти к ним.

– Он в лесничестве… Я сам оставил его, потому что хотел побыть наедине с тобой – наедине с моей Лизой.

Мельник попытался притянуть ее к себе, однако она воспротивилась, упершись локтем ему в грудь.

– Нет-нет, что выделаете?

– Лиза!

– Пустите меня! Слышите? Пустите!

Голос ее задрожал от внезапного ужаса, который столь вовремя пришел ей на помощь из поры девственности, удивив не только мельника, но и ее самое.

– Что с тобой, Лиза? Разве мы… сама знаешь, как ты мне нравишься, да и ты ко мне неравнодушна, верно?

Прижав Лизу к себе, мельник несколько раз крепко поцеловал ее.

– Хозяин! – взмолилась она.

В молящем голосе снова послышался страх, и мельник чувствовал, что она дрожит всем телом.

– Вот глупышка! – прошептал он.

– Нет-нет-нет! Я не хочу! Не хочу! – вскричала Лиза и неожиданно ловко вырвалась из его рук.

Озадаченный мельник застыл на месте, тогда как она в два прыжка достигла двери, откуда ей открывался удобный путь к отступлению. Все же она не воспользовалась им, а притаилась в закутке за комодом; там оказался и Пилат, который, словно придавая Лизе смелости, стал тереться об ее ноги.

– Что ты ерепенишься? – сердито бросил мельник. – Кончай свои детские капризы!

И направился к прислуге.

То ли у Пилата возник порыв защитить хозяйку, то ли он посчитал, что страшные шаги угрожают ему в его закутке, – во всяком случае, кот скакнул вперед, выгнул спину и злобно, по-бесовски, зашипел.

Эта негаданная атака на мгновение остановила мельника. Он вообще не подозревал, что за комодом есть еще и кот, и его неожиданное появление в столь разъяренном виде невольно испугало мельника – точно чертенок выскочил из подпола. Мельник вытаращился на кота, кот – на мельника, один с шипением, второй с ворчанием.

– Бесовское отродье!

Пинок отшвырнул бесовское отродье к стене.

Лишившись защиты своего доброго гения и увидев себя один на один с мужчиной, Лиза издала душераздирающий крик – и Якоб, вместо того чтобы сделать шаг вперед, отшатнулся аж к стоящей у окна кровати, туда, откуда шел, – настолько его ошарашило это бурное сопротивление, к которому он совершенно не был готов. Мельник не распознал в этом пронзительном крике страх не столько перед «им, сколько перед ней самой,страх перед собственной похотью, которая вот – вот заставит Лизу сдаться, тогда как она решила ни в коем случае не уступать.

– Чего разбуянилась? – пробормотал он. – Тебе нечего меня бояться!

Впрочем, Лиза больше и не боялась мельника. Она слышала по его голосу, что получила преимущество, и прекрасно использовала выгодное положение.

– Фу, как это гадко с вашей стороны! – завела речь Лиза. – Только потому, что я бедная служанка, что работаю за кусок хлеба… С той, другой, вы бы себе такого не позволили… С ней вы пойдете под венец, а меня… меня, значит, можно и так…

К сожалению, Лиза не сумела выдавить из себя слез. Между тем голос ее звучал вполне плаксиво, пока она выкладывала мельнику эти и многие другие жалобы и укоризны, одновременно роясь в ящике комода.

Мельник был совершенно обескуражен сим словесным потоком. Иногда он пытался поставить на его пути запруду, бормоча унылые, расплывчатые извинения, но от этого поток только бежал резвее, становился еще более бурным, еще более бешеным.

Лиза понимает, что не ровня своей сопернице (она все-таки не барышня), однако если она не умеет играть на фортепьяно и не раздает книжек с золотыми обрезами, это не значит, что она какая-нибудь гулящая… Да, она родилась не в семье лесничего, а бедной девочкой из Вересняка, но ее отец и братья пострельщики, они целятся не хуже, а может, и лучше лесничего… И браконьерство никакое не преступление, у землевладельцев дичи хватит на всех! И пусть ее зовут Пострельщиковой Лизой, у нее тоже есть своя порядочность… Коли она не бегает на молитвенные собрания, это не значит, что она забыла десять заповедей и что она-не стыдно повторить еще раз – какая-нибудь гулящая.

Здесь поток на мгновение приостановился из-за небольшой преграды в виде Мельникова замечания. Он, мол, вовсе не собирался оскорблять ее, просто не знал, что она имеет на него такой зуб, что ей так скверно живется, что…

На этом месте запруда заколебалась и была прорвана и снесена бешеным водоворотом.

Да, Лиза не станет отрицать, что неравнодушна к хозяину, о чем ни капли не жалеет! Но она прекрасно понимает, что между ними не может быть ничего серьезного, слишком она мелкая сошка… и она всегда хотела, чтобы у них все было по – прежнему. А вот этогоона от него никак не ожидала… Ну да ладно, кто старое помянет… Теперь все позади!

Тем временем Лиза извлекла из ящика платок и шляпку. Она нагнулась (ведь теперь все позади) и резким движением достала из-под комода пару кожаных туфель.

– Зачем тебе понадобились платок и туфли? – осведомился мельник, который все изумленнее наблюдал за этими приготовлениями при слабом свете свечи, пробивавшемся из-за приоткрытой двери.

– Мне надо уходить! – жалобно прозвучало из закутка.

– Это еще что такое?

– Я хочу домой, домой…

Мысль об уходе и в особенности образ дома – лачуги под названием Вересняк – растопили ее запас слез, и Лиза разрыдалась, одновременно пристукнув надетой туфлей и снова заведя трогательное «Я хочу домой!».

– Ты что, рехнулась? Посреди ночи!

– А хоть бы даже и посреди ночи, а хоть бы даже под гром и молнию (в изменившихся обстоятельствах Мельникова гроза пришлась ей весьма кстати)… Я тут оставаться не могу. Я все – таки порядочная девушка.

– Господи Боже мой! Одумайся, Лиза! Право, мне будет неловко, если ты сейчас сбежишь… Что скажут люди?

Лизе было плевать на то, что скажут люди. Она вообще не просила людей обсуждать ее. Да и у кого повернется язык сказать о ней что-нибудь плохое? Она (еще раз) девушка порядочная, а не какая-нибудь (в последний раз) гулящая, и только хочет, чтобы ее оставили в покое.

– Послушай, Лиза! – сказал мельник. – Кончай болтать весь этот вздор. Из дома я тебя не выпущу. Но я ухожу к себе в комнату, так что ты можешь, если хочешь, запереться в своей.

На этом условии и был заключен мир. Дверь Лиза, по доброте душевной, запирать не стала.

Мельник, однако же, не лег сразу спать. Он сидел на стуле, пока не догорела в подсвечнике свеча: несколько смущенный, но больше пристыженный, он размышлял над неожиданным оборотом, который приняла его авантюра. Лиза предстала перед ним в новом свете. Ее слова о том, что она честная и порядочная девушка, были искренни. По какому праву он думал иначе? Конечно, в ней было что-то вызывающее. Ему вспомнился августовский день, когда она стояла под отягощенными плодами яблонями и, подставив обнаженные руки солнцу, смеялась, точно говоря: «Ну же, возьми меня, если посмеешь!» Но разве не он сам вложил этот смысл в ее взгляд, ее улыбку, ее жесты?.. Так что виноват он, не она. А она неравнодушна к нему, она любит его!..

По другую сторону стены лежала Лиза, смертельно усталая, однако слишком потрясенная и разгоряченная, чтобы подумать о сне. Она тоже перебирала в мыслях свои отношения с хозяином, но ее выводы не были настолько самообвинительными, как его. Напротив, она в общем и целом была довольна собой.

И когда мельничная ведьма наконец к утру заснула после бурного – грозового – дня, она сделала это успокоенная, с сознанием того, что наколдовала себе значительное продвижение к намеченной цели.

КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ

I

Лиза долго ворочалась в постели и протирала глаза, пока они, наконец, не открылись по-настоящему. Комнатушку заполнял блеклый сумеречный свет. Штор на окошке не было, но казалось, что свет проникает сквозь очень плотную темно-серую ткань, – такой густой туман висел за окном; печальное ноябрьское утро обещало быть серым и хмурым, без малейшего проблеска солнечного света. Грачи в кронах деревьев кричали хрипло, под стать унылому рассвету; а когда запели петухи – по очереди, один – на мельнице, другой – на Драконовом дворе, – их перекличка не помогала людям встряхнуться и бодро начать день; птицы, казалось, за ночь наглотались туману и теперь с трудом выкашливают, отхаркивают его.

И сама Лиза проснулась далеко не бодро. Ее первая мысль была: а который сегодня день? Пятница. Минуло четыре дня с той памятной ночи, и за все это время между нею и мельником ничего не произошло. Дело не продвинулось ни на шаг. А скоро вернется домой Ханс, и удобный случай будет упущен. Лизу все сильнее одолевали сомнения: а правильно ли она себя вела? Хотела как лучше, но только все испортила. Небось, уступи она тогда хозяину, это быстро и как бы само собой привело их под венец. Теперь же, казалось, разочарование придало ему силы вырваться из ее сетей, он замкнулся в себе и знать ее не хочет. Дура, недотрога чертова! Она, видите ли, слишком честная, вот и осталась с носом, как оно всегда и бывает с послушными и благонравными детьми.

Накануне вечером она долго не засыпала, лежала тихо, как мышка, прислушиваясь к каждому звуку в его комнате. Иногда садилась в постели, чтобы посмотреть, не появилась ли полоска света в щели под дверью. И, не переставая, повторяла: дай Бог, чтобы в дверь снова постучали или чтобы дверь просто открылась, она ведь не заперта. Но Бог, по-видимому, не хотел давать ей ни того, ни другого (видно, он недолюбливал ее, ведь она не бегала по молитвенным собраниям, как та, другая)… «Вот если бы… – подумала Лиза, вспомнив о своем умении ворожить, – вот если бы началась гроза, да нешуточная! Мы бы оба встали, я бы жутко испугалась (я ведь и правда боюсь молний и грома), он бы принялся успокаивать меня, обнял бы – и могучий раскат грома довершил бы остальное. Так получилось бы, что, дескать, в свое время я выказала себя честной девушкой, но нельзя же требовать от меня, чтобы я была деревянная или каменная».

Да только в это время года гроз не бывает, а наколдовать ее было не под силу захудалой ведьме с мельницы.

Ее понемногу начало охватывать отчаяние. Конечно, надежда пока оставалась, однако убывала с каждым днем. И это серое и безнадежное утро еще раз напомнило ей, что надо действовать… Но как?! Не иначе и этот день пройдет бесплодно.

И тут в окошко постучали.

Собственно, легкий стук в окно она слышала много раз: это ударялась об него лоза дикого винограда, свидетельствуя о том, что, несмотря на туман, на дворе довольно сильный ветер. Однако этот стук был совсем другой: такой же легкий, но удары были тверже, увереннее – она сразу это расслышала. Лиза приподняла голову с подушки и стала вглядываться в завесу тумана.

Ей не пришлось долго ждать. Стук повторился, и производила его не мистически-астральная рука, какая стучалась к ее сопернице: нет, над оконной рамой она разглядела совершенно реальный кулак, почерневший от пороха и запятнанный кровью, и из кулака свисало что-то блестящее; кулак скоро исчез из вида, но маленькая вещица продолжала слабо поблескивать – как будто туман, зажатый в кулаке, спрессовался в воду и капает крупными прозрачными светящимися каплями.

Проворным и бесшумным кошачьим прыжком Лиза вскочила с постели и бросилась к окну.

Почерневший от пороха и выпачканный кровью кулак принадлежал, разумеется, Перу Вибе, который собственной персоной стоял под окном, в лохматой меховой шапке, сплошь усеянной блестящими жемчужными капельками, в огромном шерстяном платке, трижды обернутом вокруг короткой шеи и закрывавшем порядком обросший щетиной подбородок, с ружьем за плечами, смазные сапоги чуть ли не доверху заляпаны глиной, к которой пристали мокрые жухлые листья и мелкие веточки. Но самое интересное в облике Пера Вибе, по крайней мере в глазах Лизы, была вещица, свисавшая из его кулака, которая оказалась мельхиоровым собачьим ошейником с прелестным колокольчиком.

Лиза беззвучно шмыгнула к комоду и вытащила из ящика пару добротных шерстяных носков. Так же беззвучно она открыла окно и обменяла носки на ошейник, заботливо придерживая колокольчик, чтобы он не звякнул.

И все это в полном молчании.

Вот такая между ними разыгралась «сцена у окна».

И после нее Лиза пришла в отличное расположение духа. Ошейник был, несомненно, вестником удачи, который не мог обмануть. От блеска серебра засверкал хмурый рассвет, колокольчик звонил к празднику. Ошейник Енни в руках у Лизы – это была ее победа над соперницей, победа семьи браконьера над семьей лесничего. День, который начался так прекрасно, обязательно принесет ей удачу!

Лиза встала немного позже обычного, а дел было по горло, ведь как раз сегодня надо было печь сдобу, но не беда, все сразу загорелось у нее в руках, она работала играючи. И когда малыш Ларс просунул голову в кухонную дверь, чтобы попрощаться, потому что он на несколько дней уходил навестить больную мать, Лиза зазвала батрака к себе, развязала его узелок, взяла с противня пригоршню еще горячих крендельков и упаковала ему с собой. В приливе доброжелательности она даже смачно поцеловала его в детские губы, затем вытолкала раскрывшего рот от изумления паренька из кухни и после этой интермедии с удвоенным рвением взялась за работу.

Ее прилежным рукам не мешало то, что мысли ее часто переносились далеко в лес: она представляла себе, как та, другая, стоит сейчас перед домом лесничего, и Ханс рядом с ней; она зовет «Енни, Енни!», и ей отвечает эхо. Но маленький колокольчик не звенит далеко в чащобе, и Енни не прибегает на зов. И так же она будет звать вечером, и завтра, постепенно теряя надежду, пока, наконец, не поймет, что ее дражайшая Енни никогда к ней не вернется, – и тогда ее зов умолкнет навсегда.

Такие идиллические фантазии поддерживали превосходное настроение служанки. Ведь она, Пострельщикова Лиза из Вересняка, была сродни лесному зверю, множеством нитей связанному с природой. Отнюдь не только пустое злорадство заставляло ее ликовать; нет, у нее было мистическое чувство, будто могущество той, другой, сломлено тем, что ее священное животное сметено с пути, и также, как она не сможет дозваться Енни, она не сможет заманить и мельника к себе в дом. Именно это чувство придавало гибкость и упругость всему телу Лизы, зажигало дерзкий блеск в ее глазах. И она победоносно наблюдала за своим собственным священным животным, верным Пилатом, жирным и лоснящимся, который мурлыкал, вертел хвостом, с удовольствием облизывался и жмурил глаза, словом, был счастлив и благополучен, как только может быть кошка, в то время как Енни с потухшими глазами и вывалившимся языком висит в сарае у какого-нибудь укрывателя краденого.

Мельник, в одиннадцатом часу вернувшийся из пекарни, у себя в гостиной услышал ее веселое пение. Оно проникало туда вместе с приятным запахом поджариваемых кофейных зерен, и это сочетание воодушевило его больше, чем могли бы сделать самое яркое солнце и самое лазурное небо. Мельник позволял себе роскошь в это время дня выпивать две чашки кофе – причем это был кофе отменного качества и очень крепкий; первую он выпивал с крендельками и печеньем, а когда пил вторую, то раскуривал трубку, набитую отнюдь не крестьянским табаком, а добрым голландским канастером: да, он был в некотором роде сибаритом, этот Якоб Клаусен. Сегодня он в ожидании кофе закурил сигару. На нем была чистая рубашка и выходной серый сюртук, а лицо светилось некой торжественной решимостью, соответствующей наряду.

Лиза со своей стороны, перейдя от черной работы к приготовлению кофе, захотела прихорошиться под стать своему праздничному настроению. В новом темно-синем платье и кремовом переднике с вышивкой на груди, она, улыбаясь, внесла в комнату кофейник и была так мила, что даже «lа belle Chocoladiere», [9]9
  «Прекрасная шоколадница» (франц.). – Каргина швейцарского художника Ж.Э. Лиотара (1702–1789), известная у нас под названием «Шоколадница».


[Закрыть]которая благодаря рекламным картинкам проникла и в эту фальстерскую глушь, не выдерживала сравнения с нею.

Мельнику бросилось в глаза, что сегодня она вся светится, и, приятно удивленный этим, он с улыбкой кивнул ей.

– Возьми себе чашку, Лиза, садись и попей кофе со мной.

Она радостно поблагодарила и послушалась его.

Якоб взял сдобный кренделек и обмакнул его в кофе. И после того, как кренделек легко и приятно растаял во рту, и несколько других так же искусно повторили этот маневр, услаждая нёбо, мельник улыбнулся и не мог удержаться от замечания, что крендельки на этот раз особенно удались ей. Лиза, несмотря на свою скромность, не отрицала, что очень постаралась – и на этот раз так оно и было, как будто она хотела победить в состязании с соперницей, – и призналась, что счастлива от хозяйской похвалы.

Хозяин ответил, что было бы черной неблагодарностью с его стороны не похвалить ее, после того, как она на славу потрудилась и все вообще так удалось ей – к примеру, кофе тоже был хорош на диво, он может сказать, что сроду не пивал такого. И он шутливо высказал предположение, что лучшего не пьет и сам султан.

Лиза согласилась: да, возможно, в последние дни кофе получается вкуснее, потому что теперь она поджаривает зерна на очень маленьком огне, что, конечно, занимает больше времени, но ведь она знает, как ценит хозяин добрую чашечку кофе.

Мельник с довольным смешком сознался: мол, да, есть у него такая слабость, Лиза разгадала его – а может, у него есть и другие слабости, и их она тоже разгадала?

Тут Лиза увидела, что его чашка пуста, и поднялась налить ему. Когда она нагнулась над столом, взгляд мельника охватил ее ладную, крепкую фигуру, которая в простом, но изящном наряде для дома выглядела особенно привлекательной.

Славная женушка, скажет о ней всякий.

Лиза будто прочитала его мысли; она немного покраснела, как подобает порядочной девушке. В очаровательном смущении она провела рукой по волосам, особенно задержавшись на кудряшках надо лбом: она знала, что это ее козырь; уж прической-то она больше похожа на настоящую барышню, чем та, другая – ханжа с безыскусно прилизанными волосами.

Не бросилось ли в глаза и мельнику превосходство ее прически? Не привиделось ли ему лицо той, другой, не взглянула ли она на него со скорбным укором? Не прошептал ли ему внутренний голос, что вот сейчас он готов променять хлеб насущный на лакомые сдобные крендельки? Не это ли зрелище и не эти ли мысли он постарался стереть, нервно проведя рукой по глазам и по вдруг покрывшемуся морщинками лбу?

– Налей себе тоже еще чашку, Лиза, – сказал мельник и чиркнул спичкой, чтобы зажечь сигару.

Она налила себе полчашки.

– Спасибо. Этак вы еще избалуете меня, хозяин.

– Избалую? Что за вздор!

Он откинулся на спинку стула и несколько минут молча курил, выпуская дым то через рот, то через ноздри, пока их обоих не окутало плотное облако. Лиза сидела напротив него на краешке стула – как и подобает служанке, – и время от времени прихлебывала мелкими глотками из чашки, которую держала в руке. Наконец, чашка опустела, Лиза поставила ее на стол и сделала движение, как бы собираясь встать.

Мельник поднял на нее глаза.

– Кто нам мешает почаще этак сидеть вдвоем и уютно попивать кофеек? Что скажешь, Лиза?

Он смотрел на нее доброжелательно. Она изобразила на лице благодарность скромницы; но будь его взгляд острее, он заметил бы в самой глубине ее глаз выражение напряженного ожидания.

– Да, само собой, мне это было бы куда как приятно, тут и разговору быть не может. Разумеется, кофе еще вкуснее здесь, в этой комнате, а к тому же когда пьешь его не в одиночестве. Да только мне недосуг рассиживаться. Нынче у нас обед, который стряпать попроще, потому я и смогла выкроить минутку-другую…

– Ну, это мы как-нибудь уладим, – сказал мельник.

– Стало быть, хозяин все же решил взять на работу эту Зайку-Ане? – спросила Лиза, явно очень напуганная.

– Ее или еще кого… я одно знаю: твоих рук мало для…

– Это дело хозяин должен сам… разумеется, если хозяин считает…

– Да, считаю. Я давно говорю: работа у тебя непосильная, вспомни, не далее как на прошлой неделе ты до того вымоталась, что заснула прямо на моей кровати.

Лиза могла бы утешить его, сообщив, что ее усталость в то утро все же не лишила ее ясности мысли. Но она предпочла почесть тот случай исключением: она в ту ночь почти не спала.

– Вот видишь? Бессонница, она от переутомления бывает, о том и речь… Да, кстати, ты говорила тогда, что я-де наверняка собираюсь снова жениться и что тебе это совсем не по душе.

Сейчас мнение Лизы изменилось, ей была очень по душе мысль о повторной женитьбе хозяина, но она не стала ему перечить.

– Ты хочешь, чтобы все на нашей мельнице осталось, как было, верно, Лиза?

Этого Лиза ни в коем случае не хотела и выразила свое нежелание тем, что вздохнула и заморгала глазами – совсем не подумав, что мельник может понять эти знаки в противоположном смысле.

– Н-да… но это все равно невозможно, – заявил он, – в точности так продолжаться не может и, как знать, а вдруг насчет этого мы с тобой придем к согласию.

Лиза уже и сейчас была полностью согласна с ним; но с подлинной женской скромностью она ограничилась тем, что не стала возражать – она снова вздохнула и еще сильнее заморгала глазами.

Мельник положил окурок сигары на блюдце, сплел руки между колен и стал вращать большими пальцами.

– Ну… а что касается того… чтобы ты совсем ушла отсюда…

Лиза проворно достала из маленького кокетливого кармашка на своем переднике – совсем как у Хольберговой [10]10
  Хольберг, Людвиг (1684–1754) – датский писатель и комедиограф, создавший галерею образов служанок.


[Закрыть]служанки – чистый носовой платок и поднесла его к глазам.

– … что касается этого… н-да-а, хм… об этом тоже не может быть и речи, потому что… видишь ли, наша мельница привыкла к тебе… и… по правде говоря, мельник… он тоже к тебе привык. И я решил, что коли мы с тобой поженимся, тут-то всей закавыке и придет конец.

Вот они, те слова, на которые она так долго надеялась и которых сейчас ждала, смертельно боясь, что они так и не прозвучат. И когда они все-таки прозвучали, близость желанной цели привела ее в блаженное потрясение, похожее на то, которое испытывает человек искренне и смиренно любящий, внезапно узнав, что чувство его взаимно. Ее рука дрогнула и не сумела за чистым носовым платочком скрыть слезы в глазах.

– Да я ничего лучшего не могу придумать, – сказал мельник и наклонился к ней, перегнувшись через стол. – Ну а ты, Лиза, что скажешь ты?

Лиза сказала (а он в это время поднялся и стоял к ней вполоборота), что нехорошо с его стороны насмехаться над бедной девушкой, ведь это, конечно, насмешка, потому что нельзя же…

Вот что успела сказать Лиза, пока голос ее не пресекся; после чего она, прикрыв пылающее лицо кремовым передником, поскольку чистый носовой платочек был для этого слишком мал, бросилась к двери.

Мельник был весьма растроган ее смирением и хотел было бежать за ней, чтобы успокоить ее и убедить ласками и вкрадчивыми словами – пожалуй, он и правда завел разговор слишком в легкомысленном и шутливом тоне. Но тут его внимание привлек грохот повозки, которая, по-видимому, свернула с дороги и направлялась в усадьбу.

– Только гостей нам сейчас и не хватало, – пробормотал он раздраженно, но при этом лукаво улыбаясь в бороду.

Лиза, стоявшая у двери, первая увидела повозку; она наклонилась вперед, чтобы получше ее рассмотреть.

– Это бричка вашего шурина, – сказала она, очень недовольная. – Впрочем, на облучке всего лишь батрак, а на сиденье никого, – добавила она, успокаиваясь. Она было испугалась, что это явилась теща ее ухажера, а хуже ее появления в этот решающий миг ничего и быть не могло. Тем не менее она вообще не ждала ничего хорошего с Драконова двора, так что даже вид туповатого и совершенно безобидного паренька и желтой шведской лошадки с коротким хвостом был ей неприятен. Какого черта им здесь понадобилось? Наверное, увезти с собой мельника, и как раз в ту минуту, когда дело начало, наконец, устраиваться.

– Ах да, – сказал мельник, – я запамятовал.

Он подошел к окну и открыл его; и ему пришлось крепко держать раму, потому что ветер с силой сотрясал ее.

Одноконная бричка остановилась перед окном.

– Пер! – крикнул мельник. – Поезжай и поставь лошадь в конюшню.

Туповатый парень несколько раз дернул за вожжи, и лошадка тронулась с места. Лиза смотрела вслед бричке, медленно пересекавшей двор, и у нее было чувство, что она избежала большой опасности.

Мельник закрыл окно и повернулся к ней.

– И как это я забыл сказать тебе… Скоро я уезжаю и вернусь только завтра к вечеру. У меня дело к одному зерноторговцу в городе, а потом я сразу пойду в окружную контору и выправлю разрешение на брак без оглашения. По дороге я заеду к пастору, которому мне надо заплатить десятину, и, кстати, поговорю с ним. Пусть готовит красивую венчальную проповедь. Возможно, он скажет, что еще слишком рано, но я не желаю ждать, пока новая свадьба будет ему по нраву… Ну вот, Лиза, – заключил он, подходя к ней. – Ты все еще считаешь это неудачной шуткой? Ну а если тебе вообще не по душе эта затея, я отошлю Пера с повозкой обратно. Мои дела с зерноторговцем подождут до другого раза.

Лиза вскрикнула с неподдельной радостью и бросилась на шею своему суженому, своему будущему супругу.