Текст книги "Лощина (ЛП)"

Автор книги: Карина Халле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

У него нет головы.

У него нет гребаной головы.

Это прямо как мое видение на картах Таро. Это я видел.

И точно так же, как в том видении, я знаю, что произойдет дальше. Подснежница встанет на дыбы, я упаду, а этот всадник без головы достанет топор и снесет мне голову.

Вот так я и умру.

– Нет! – Кэт кричит на всадника, когда тот приближается к нам, черное порождение смерти в ночи, созданное из костей страха, и он заносит свой топор в воздух.

Я прикрываю Кэт своим телом, защищая ее от удара, когда Подснежница разворачивается и встает на дыбы. Отчаянно пытаюсь удержать нас обоих на лошади, одновременно пытаясь уберечь Кэт от вреда, и как раз в тот момент, когда я почти соскальзываю, копыта Подснежницы снова касаются земли.

Поднимаю взгляд, готовый почувствовать прикосновение лезвия к своей шее, но вижу, как большая черная лошадь фыркает на меня, а человек хоть и без головы, но создается ощущение, как он смотрит на меня.

Затем он лягает свою лошадь, та разворачивается и пускается галопом вниз по тропе в сторону Сонной Лощины.

Я выпрямляюсь, и Катрина поднимает голову, наблюдая, как всадник исчезает в ночи.

– Он едет в город! – кричит она, оглядываясь на меня через плечо. – Надо предупредить мою маму!

Глава 15

Кэт

Как быстро все превратилось из сна в кошмар. Только что пальцы профессора Крейна доставляли мне удовольствие, когда мы ехали верхом на моей лошади; в следующую секунду нас чуть не убил всадник без головы.

Самая пугающая, сводящая с ума вещь во всем этом – факт, что сейчас я вспоминаю, что видела того самого всадника внутри пустоты, в том месте между мирами и измерениями, где искала Брома. Я видела всадника без головы, воплощение зла, там, и теперь он здесь.

В этой жизни.

В моей жизни.

И все же, как это и случилось в том черном, пустом пространстве, он не причинил мне боли. Казалось, он хотел, но не сделал, как будто искал кого-то другого и не зациклился на мне.

– Боюсь, ему нужна моя мама, – кричу я Крейну после того, как объясняю, что я видела в пустоте. Мы несемся галопом по темной тропе, направляясь в Сонную Лощину, Подснежница, опустив голову, мчится так быстро, как только может.

– Почему ты так думаешь? – спрашивает он, прижимаясь губами к моему уху.

– Не знаю, – признаюсь я. – У меня просто такое предчувствие, что всадник преследует того, кого я люблю. Как будто он ищет всех моих близких, – у меня мало осталось таких людей. Я не люблю Крейна, но в последнее время кажется, что влюбляюсь. Мама – единственная, кто у меня остался. Хотя я очень забочусь о Мэри, в последнее время мы не общаемся.

– И ты никогда не видела его до сегодняшнего вечера?

– Я бы запомнила, если бы видела, – замечаю я. – Впервые слышу и вижу всадника без головы, – и все же это ужасное чувство страха не проходит.

«Давай, Подснежница», – мысленно призываю я. «Быстрее, если можешь, пожалуйста».

Моя кобыла фыркает в ответ и каким-то образом умудряется прибавить шагу, и вскоре мы с грохотом проносимся мимо болота Уайли, выезжаем из леса и пересекаем крытый мост, перекинутый через Холлоу-Крик, стук ее копыт отдается эхом, как раскаты грома. Мы несемся галопом по дорожке мимо фермы Мэри, свет в ее доме выключен. Кроме тяжелого фырканья Подснежницы и звука прерывистого дыхания Крейна у меня над ухом, я больше ничего не слышу. Ни криков, ни звуков, издаваемых другой лошадью, ни того, что кого-то забивают насмерть топором.

Наконец, мы добираемся до моего дома, белая обшивка блестит в бледном лунном свете, из нескольких окон виден свет. Несмотря ни на что, я чувствую себя в безопасности.

– Мама! – кричу, когда Подснежница резко останавливается, во все стороны летит грязь. Крейн практически спрыгивает с лошади, прежде чем протянуть руку и стащить меня с седла за талию и поставить на землю.

Входная дверь распахивается, и мама вылетает наружу, накинув шарф на плечи.

– Катрина! – восклицает она. – Что? Что случилось? – она в замешательстве смотрит на Крейна. – Кто это?

– Профессор Крейн, – говорит он, протягивая руку. – Рад познакомиться с вами, мисс Ван Тассел.

Она хмурится на него, а затем поворачивается обратно ко мне, игнорируя его руку. Если бы я уже не была так расстроена, я бы разозлилась на то, что она так груба с ним.

– Ритуал нормально прошел?

Ритуал. Я на мгновение замолкаю, задаваясь вопросом, вызвал ли ритуал появление всадника.

– Все было хорошо. Ничего не произошло, но… – я бросаю взгляд на Крейна, и он ободряюще смотрит на меня. – Мы видели кое-что на тропе, когда ехали домой.

Она хмурится еще сильнее, когда смотрит на него.

– Почему ты пошел с ней? Ты же знаешь, что тебе нельзя покидать школу, – Крейн открывает рот, чтобы что-то сказать, но мама поворачивается ко мне. – Нельзя нарушать так много правил.

– Нет никаких правил, запрещающих это, – сухо говорит Крейн. – Для учителей это просто «не рекомендуется». В любом случае, я не хотел отправлять вашу дочь на ночь глядя, и вы должны радоваться, что я поехал с ней.

– Мы видели всадника, – добавляю я. – Всадника без головы.

– Гессенец, – раздается голос Фамке, и мы поворачиваемся, увидев, как она стоит в дверях дома, заламывая руки. – Это Гессенец.

– Кто такой Гессенец? – спрашиваю я.

Мама на мгновение задерживает взгляд Фамке, что-то нечитаемое проскальзывает между ними. Затем она снова смотрит на меня, наморщив лоб.

– Скачущий Гессенец из Лощины. Он призрак, дух человека, погибшего во время войны за независимость. Был обезглавлен выстрелом из пушки. Легенда Сонной Лощины.

– Я никогда раньше о нем не слышала, – говорю я. Бросаю быстрый взгляд на Крейна. – Он был реален. Не похоже на легенду.

– Его не видели пятьдесят лет, – говорит мама. – Когда я росла, о нем ходило множество историй, – на ее лице появляется странное выражение. Ее глаза кажутся ярче, как будто все это очень волнительно. – Надо рассказать Сестрам.

Странно, что она называет их просто сестрами, а не своими сестрами.

– Почему? – спрашивает Крейн. – Потому что всадник появился со стороны школы?

– Да, – говорит она, сжимая руки. – Возможно, вы открыли окно своим ритуалом. Сестры должны знать. Если Гессенец снова начнет убивать, они могут вернуть его туда, где ему место.

– Извините? – недоверчиво переспрашивает Крейн, его брови взлетают вверх. – Начнет убивать?

Я смотрю на маму с таким же озадаченным выражением лица.

– Что значит снова? Он убивал раньше?

– Да, – говорит Фамке, все еще стоя у двери и нервно оглядываясь по сторонам. – Говорят, он отрубает головы людям, которых встречает ночью.

– Так говорят, или это правда? – спрашивает Крейн. – Потому что факты важнее домыслов.

– Он же не отрубил нам головы, – я тычу в свою, как бы демонстрируя, что она все еще на шее.

– Домыслы, – терпеливо говорит мама, бросая на Фамке предупреждающий взгляд. – Не слушайте ее.

– Нет, это правда, – опровергает Фамке. – Я была ребенком, когда это случилось. Ты не помнишь, Сара. Ты была слишком мала, – она смотрит на меня и Крейна. – Это случилось, когда моя семья приехала из Голландии. Я помню, что один из священнослужителей церкви пропал без вести. Никто не знал, что с ним случилось. А потом начались убийства. Двое других священников обнаружили обезглавленных, одного на болоте Уайли, другого под мостом.

Крейн корчит гримасу.

– Очаровательный городок. В брошюре об этом не писали.

– Значит, он вернулся, – говорю я. – Что это значит?

– Это значит, что вы оба останетесь здесь на ночь. Крейн, – мама кивает ему, – можешь занять гостевую спальню. Катрина, сегодня ты будешь спать в моей постели.

– Зачем? – спрашиваю я, когда она кладет руку мне на плечо и ведет к дому. Я только в детстве спала с родителями.

– Все это пугает меня, – шепчет она. – И я чувствую слабость. Не хочу быть одна.

Ох. Что ж, я не могу отказать ей. Смотрю на Крейна через плечо, но он остается с Подснежницей, поглаживая ее шею.

– Я отведу ее в конюшню, – говорит он и начинает вести ее вдоль дома, и я шепчу благодарность.

– Ты могла бы быть повежливее с профессором, – шепчу я маме, когда мы входим в тепло дома. Пахнет медом, древесным дымом и специями.

– Почему? Это он нарушил правила. Радуйся, что я не заставила его спать в сарае.

– Что ты говорила на прошлой неделе? Ты поощряла нашу близость.

Она бросает на меня острый взгляд.

– Тебе принести чай?

– Нет, – шиплю я на нее, начиная снимать пальто. – Я не… мы не… в этом нет необходимости.

Она наклоняется и пристально смотрит на меня, затем берет за подбородок и поворачивает мое лицо к себе.

– Уверена? Потому что ты как-то изменилась, Катрина.

– Уверена.

– Хорошо, – говорит она отрывистым голосом, отходя назад. – Он твой учитель, не более того. К тому же, наглые у него глаза, а скулы и кожа, как у призрака.

Я не знаю, что сказать. Как быстро она изменила свое мнение о нем.

– Не понимаю.

Она наклоняется и расшнуровывает мои ботинки.

– Для тебя есть кое-кто получше, – поднимает на меня взгляд и подмигивает, что больше всего нервирует. – Вот увидишь.

– Я поставила чайник, – говорит Фамке, выходя из кухни. – Пойду проверю, все ли необходимое есть в спальне.

Мгновение спустя входит Крейн, принося с собой мороз.

– Она устроилась, – говорит он мне, снимая пальто. – Хорошая лошадь.

Моя мама просто смотрит на него, потом уходит на кухню.

Крейн подходит ко мне, наклоняется и шепчет:

– Вау, да она от меня в восторге.

– Прости, – говорю я, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не смотрит, протягиваю руку и кладу ему на щеку. – Я не знаю, почему она так себя ведет.

– Она просто присматривает за своей дочерью, – говорит он с ухмылкой. – Я бы тоже никому не доверял рядом с таким мужчиной.

Я собираюсь сказать ему, что в таком мужчине, как он, нет ничего плохого, но опять же, я его ученица, и он только что терзал меня пальцами, сидя на моей лошади.

– Чашечку чая перед сном? – спрашивает мама, выходя из кухни с двумя дымящимися кружками. – Я собрала травы в саду. Они помогут успокоиться и уснуть. Не могу представить, какие кошмары могут мучить после такого испытания.

Мы с Крейном берем у нее кружки. Я нюхаю свою. Крейн делает то же самое. Пахнет корицей и апельсином. Это не тот чай, о котором я думала.

– Пахнет крапивой, – говорит Крейн, прежде чем подуть на него. – Облегчает боль. Успокаивает нервную систему. Я люблю такой.

– Похоже, тебе не в первой успокаивать себя, – банально говорит мама.

– Он учился в медицинской школе, – говорю я, но Крейн бросает на меня взгляд, желая, чтобы я молчала.

– О? – говорит она, выглядя теперь более заинтересованной. – И почему ты вместо этого пошел в преподавание? Захотел стать бедным?

Крейн посмеивается над этим.

– Я хочу помогать людям любыми возможными способами, – он снова дует на чай и делает глоток. – Так это и есть ваше колдовство? Травяные чаи и настойки?

Моя мама слегка пожимает плечами.

– Видимо. Это не очень модно, да?

– Главное, чтобы было действенно. Все равно это магия. Исцеление людей – тоже помощь людям. Скажите, мисс Ван Тассел, мне очень любопытно узнать о вас. Почему вы не преподаете в школе? Несомненно, ваши навыки и знания имели бы большое значение, учитывая вашу фамилию.

Я тоже задавалась этим вопросом, но так и не задала его. Но Крейн переходит прямо к делу.

Мама сжимает кончики пальцев, и я вижу, что она думает.

– Боюсь, ты слишком высокого мнения о фамилии Ван Тассел, – говорит она. – Может, я и сестра Леоны и Аны, но уже давно не являюсь частью их ковена.

Это застает меня врасплох.

– Я тоже не являюсь частью их ковена, но преподаю в школе, – указывает Крейн.

Она одаривает его натянутой улыбкой.

– Да. И, возможно, из тебя вышел лучше учитель, чем из меня, – она кивает нам обоим. – А теперь допивайте свой чай и отправляйтесь спать. Завтра я отправлюсь с вами в школу. Может, я и не принадлежу к их ковену, но сестры должны знать, что ты видела.

Я хочу сказать ей, что мы можем сообщить сами – мне давно пора повидаться со своими тетями, – но потом останавливаю себя. Хочу посмотреть на свою маму в кампусе. Понаблюдать, как сестры взаимодействуют с ней. В их отношениях есть что-то раздражительное, но я не могу понять, что именно.

– Что ж, – говорит Крейн, слегка кланяясь моей матери. – Спасибо за чай и ваше гостеприимство. Я лучше пойду готовиться ко сну.

Он поворачивается ко мне, и наши взгляды встречаются. Я не хочу расставаться с ним, ни сегодня, ни в любую другую ночь. Думаю, судя по напряженному взгляду его темных глаз, он тоже этого не хочет.

Но он направляется в свою комнату как раз в тот момент, когда оттуда выходит Фамке, показывая ему все, и моя мама встает рядом со мной.

– Для тебя есть мужчина, Катрина, – шепчет она мне на ухо. – Не этот.

***

На следующее утро мы встаем с рассветом. Во дворе кричат петухи, и золотистый свет струится в окна. Я свернулась калачиком в углу своей кровати, забыв пойти в комнату к маме. Спала как убитая; вероятно, из-за чая.

Встаю и надеваю халат, с удивлением обнаруживая, что Крейн уже встал и читает книгу у камина. Он смотрит на меня, когда я спускаюсь по лестнице, и улыбается.

Мое сердце трепещет в груди. Плевать, что говорила мама – он, безусловно, красив.

– Доброе утро, – говорю я ему, чувствуя себя глупо застенчивой из-за того, что он видит меня так рано, несмотря на вчерашнее.

– Доброе утро, – говорит он, его улыбка становится шире, от которой у меня подкашиваются колени.

– Катрина, собирайся, – рявкает мама, выбегая из ванной. – Нам нужно скорее уходить.

Я закатываю глаза и собираюсь так быстро, как только могу. Затем мы быстро завтракаем яйцами вкрутую и хлебом.

К тому времени, как мы отправляемся в конюшню, чтобы подготовить лошадей к отъезду, солнце уже разогнало слой тумана, который лежал на наших пастбищах и над Гудзоном. Вода теперь искрится, как мираж.

Мама отдает Крейну старую отцовскую серую лошадь, Пороха, которая все еще сильна, но со временем становится только более упрямой, и как только мама садится верхом на своего рыжего жеребца, Честера, мы трогаемся в путь и едем в сторону школы.

Прекрасное утро, ясное голубое небо, воздух напоен ароматом костров и последней в сезоне ежевики, до октября осталось всего пара дней. Золотарники, которыми усеяна аллея, колышутся на ветру, и мне трудно примирить это прекрасное утро с ужасом прошлой ночи. Возможно ли, что все это произошло на самом деле? Могло ли это быть иллюзией, а не реальным призраком солдата?

И если это был настоящий призрак, то куда он направлялся?

На кого он охотился?

Мама едет между мной и Крейном, и я пытаюсь поймать его взгляд, но он сосредоточен на чем-то другом. Я хочу поговорить с ним наедине о прошлой ночи, обо всем. Но даже если бы он использовал свой так называемый голос, когда говорит у меня в голове, я не только не могу ответить, но есть шанс, что мама услышит это. В ее магии много неизвестного для меня.

В конце концов, мы добираемся до школы и расходимся в разные стороны, передав лошадей конюху, который днем кажется не таким жутким. Мама направляется к зданию собора, чтобы поговорить со своими сестрами, в то время как мы с Крейном идем к центральному двору.

– Я знаю, что опоздаю, но мне очень нужно переодеться, – говорит он, останавливаясь. Он близко, слишком близко, если бы кто-нибудь наблюдал, но не прикасается ко мне. – Ты в порядке?

– Нет, – признаю я. – Я хочу побыть с тобой наедине. Поговорить.

Он сглатывает и улыбается мне.

– И я хочу побыть с тобой наедине. Больше, чем ты думаешь, моя влиндер. Погуляем днем.

– Хорошо, – киваю я, ненавидя то странное отчаяние, которое испытываю к нему. Я чувствую страх по необъяснимым причинам. Дело не только в том, что мы встретили всадника прошлой ночью. А вообще все. То, что он заставил меня почувствовать, когда я оказалась в его руках, ощутив потребность схватить его и прижаться к нему как можно ближе. Я страдаю по нему, как физически, так и эмоционально, может быть, даже духовно.

– Я до смерти хочу поцеловать тебя сейчас, – говорит он, наклоняясь ближе, его угольно-черные глаза смотрят на мои губы. – И я бы с радостью принял эту смерть, – затем он откидывает голову назад. – Я не терпеливый человек, Кэт, но с этим придется подождать. Обещаю, это того стоит, – он указывает на общежитие. – Ты подождешь меня, пока я переоденусь?

Я киваю, и он бросает предостерегающий взгляд по сторонам, прежде чем поспешить внутрь.

Я с дрожью выдыхаю, стою там, на дорожке, пока он вбегает в здание. Так много всего нужно постараться осмыслить, и я чувствую, что мой мозг не справляется.

К счастью, Крейн не заставляет долго ждать и возвращается через несколько минут.

– Ну как я? – спрашивает он, быстро шагая в мою сторону, застегивая пуговицы на воротнике. – Выгляжу так, будто провел ночь на ферме Ван Тасселов?

Я смеюсь, протягивая руку и поправляя его галстук.

– Вовсе нет, – по правде говоря, все его костюмы темные и выглядят одинаково.

Мы спешим в класс, и с моими короткими ногами за ним трудно угнаться. Крейн с тревогой смотрит на свои карманные часы.

– Ну, опоздание на несколько минут никого не убьет, – говорит он. – Уверен, что один из учителей уже открыл кабинет.

Он открывает передо мной дверь в здание и проводит внутрь. К тому времени, как мы добираемся до его класса, я уже запыхалась.

Кто-то все-таки открыл дверь, и в коридор доносится болтовня студентов.

Мы останавливаемся в нескольких дюймах друг от друга, и я смотрю на него, чтобы спросить, не покажется ли неправильным, если мы войдем вместе. Он похлопывает меня ладонью по заднице, говоря, чтобы я шла первой.

Я застенчиво улыбаюсь ему и захожу в класс.

Все выглядит так же, как обычно, за исключением одной большой разницы.

На моем стуле кто-то сидит.

И это не просто кто-то.

Нет…

Этого не может быть.

Я чувствую, как вся кровь отхлынула от лица, зрение затуманивается, и я боюсь, что вот-вот упаду в обморок.

Это все равно что смотреть на призрака.

Призрака Брома Бонса.

Он сидит на моем месте и смотрит прямо на меня своими до боли знакомыми карими глазами, такими темными, что они почти черные. Он повзрослел, у него появилась темная борода, тело мускулистое, едва помещается за столом.

Но это он.

Это он.

Он вернулся ко мне.

– О боже мой, – тихо говорю я, прижимая руку к губам.

В этот момент я чувствую, как Крейн подходит ко мне сзади, и слышу его резкий вдох.

– Эйб? – Крейн шепчет, задыхаясь.

Я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Крейна через плечо, его глаза тоже сосредоточены на Броме, на лице выражение крайнего шока.

«Эйб? Кто такой Эйб?»

Оглядываюсь на Брома, но он по-прежнему смотрит прямо на меня.

– Что он здесь делает? – шепчет Крейн с дрожью в голосе.

Я вспоминаю, что Крейн сказал прошлой ночью.

И понимаю, что мы оба были очарованы Эбрахамом Ван Брантом.

Глава 16

Крейн

Год назад

Я не могу перестать пялиться. Не на человека, который последние несколько ночей приходил в кабак. Он никогда ни с кем не разговаривает, разве что перекидывается парой слов с мейстером, который набивает ему трубку. Затем он берет трубку и садится в самом дальнем углу, растворяясь в темноте, из которой видны лишь клубы дыма и блеск его черных глаз. Нет ничего необычного в том, что одинокий мужчина приходит сюда, ложится на одну из кроватей или на ковер на полу и курит часами, и все же меня он привлекает.

И даже не на то, что он красив. Высокий, с широкими, как валуны, плечами, и когда он снимает пальто, видны его мускулы. Сила из него просто сочится, отчего мне все время хочется облизать губы. А еще у него длинные волосы, борода, и глаза такие карие, что напоминают черное дерево. Все это привлекает меня. От этого мой член напрягается даже под опиумом.

Но не поэтому я так зациклился на нем в последние несколько дней. А потому, что, когда он сидит в углу комнаты, он не просто пребывает в блаженном неведении, как все остальные. Он наблюдает. Он сидит там, курит, и наблюдает за всем.

Он наблюдает за мной.

Точно так же, как я за ним.

Только у него такой вид, будто он что-то ищет. Или от чего-то убегает. Единственная разница между ним и остальными посетителями заключается в том, что он не убегает от самого себя.

Я кладу трубку и встаю, двигаясь сквозь клубы дыма через всю комнату, пока не оказываюсь прямо перед ним.

– Я заметил, что ты на меня пялишься, – говорю ему.

Он запрокидывает голову и пристально смотрит на меня. Его взгляд такой острый, что мог бы прорезать сталь.

– Я тоже, – говорит он. Его голос сиплый и грубый и пробуждает во мне что-то первобытное.

– Возможно, мы оба пристально смотрели друг на друга, – говорю ему. Я приседаю, чтобы быть на одном уровне с ним. Я не могу разглядеть его лучше из-за тени, но от него исходит невероятная энергия. Нечто темное и порочное, как раз как я люблю. И как раз именно этого я избегаю.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

Он подносит трубку ко рту и затягивается. Медленно выпускает дым, не сводя с меня глаз.

– Эйб, – говорит он в конце концов.

– Без фамилии?

– Здесь она не нужна.

– Ну, я Икабод Крейн, – говорю я ему.

– Икабод, – произносит он, его темные глаза закрываются. – Редкое имя.

– Можешь называть меня Крейн, – говорю я ему. – Ради своего удовольствия.

А если хочешь доставить мне удовольствие, можешь называть меня папочкой.

– Мне доставит удовольствие, если ты уберешься нахуй с моих глаз и оставишь меня в покое.

Я улыбаюсь ему.

– Какой у тебя противный язык. Хочешь использовать его с пользой?

Он издает низкое рычание и пытается встать и, возможно, наброситься на меня или ударить, но наркотик держит его в своих тисках. Я просто толкаю его в плечи, пока он не прижимается к стене.

– Ты новичок, да, красавчик? – говорю я, наклоняясь к нему. Сажусь верхом к нему на колени. Он скрежещет зубами, как бешеный пес, но его движения слишком медленные. – Симпатичный зверек, который не знает своих границ.

– Пошел ты, – рычит он.

Я просто одариваю его улыбкой.

– Вот что я тебе скажу, Эйб, – говорю ему. – Я оставлю тебя в покое, и ты продолжишь накуриваться до одури, но ответь мне на один вопрос.

В ответ он издает хриплое рычание.

– Тебе что-нибудь угрожает? – серьезно спрашиваю я.

Он замолкает, моргает, как будто меня не видит. Я знаю, расспрашивать людей, когда они под кайфом, – не лучший способ получить информацию, но ничего не могу с собой поделать. Я хочу нащупать нити, которые едва удерживают его вместе, и распутать их.

– Почему ты так говоришь? – с трудом выговаривает он.

– Потому что я вижу, – говорю ему. – Я вижу в тебе многое. Знаю, что ты убегаешь от кого-то. Возможно, от чего-то? И тебе трудно обрести покой, думаешь, что смерть и опасность подстерегают за каждым углом. Так не должно быть.

Он секунду смотрит на меня, его взгляд тяжелеет.

– Верно.

Хм-м-м. Я не удивлюсь, если он не выдаст свои секреты незнакомцу. Вопреки здравому смыслу, тянусь, хватаю его за руку и пытаюсь прочитать его мысли.

Его глаза расширяются, когда он смотрит в мои, я тону в больших черных омутах, и чувствую так много всего сразу. Страх, гнев, стыд, что-то темное и пугающее. Но как бы я ни старался, не могу заглянуть в его разум, не могу увидеть его воспоминания. Могу только чувствовать его и все, через что он проходит. Это слишком.

– На что ты смотришь? – спрашивает он меня, неуклюже выдергивая свою руку.

– На правду, – говорю я. – Что ты ищешь?

Он двигает челюстью взад-вперед, его дыхание становится более затрудненным, но остается спокойным.

Не думаю, что сегодня он даст мне большее.

– Если ты от кого-то скрываешься, будь полегче с опиумом, – говорю я ему, поднимаясь на ноги.

– Ты все время куришь то же, что и я, – ворчит он.

– Да, но, к сожалению, я бегу от самого себя, и у меня большой опыт. Твоему организму требуется время, чтобы привыкнуть к наркотику. Пока этого не произойдет, ты легкая добыча. Скажи, где ты остановился?

– Не твое дело.

Я пожимаю плечами.

– Да. Но если захочешь, можешь остановиться со мной. У меня есть номер в отеле недалеко отсюда. Маленький, но чистый номер, есть горячая вода. Ты мог бы привести себя в порядок, протрезветь, и мы могли бы поговорить о том, что с тобой делать.

Он продолжает смотреть на меня снизу вверх недоверчивым взглядом.

– Зачем? Что ты планируешь со мной сделать?

– О, я? Ничего не планирую, – говорю я. – Возможно, я и человек с диким аппетитом, но я забочусь о других, когда те в этом нуждаются. Думаю, тебе нужна помощь, Эйб. И я буду рад помочь.

Парень издает низкий горловой звук, и на мгновение кажется, что он сейчас накричит. Но затем он закрывает глаза и прислоняется спиной к стене.

– Мне не нужна никакая помощь, – говорит он.

Мгновение я наблюдаю за тем, как он погружается в дымку, а затем возвращаюсь к своей трубке через комнату и сажусь на кровать. Курю еще немного и наблюдаю за ним.

В конце концов, решаю пойти домой. Покидаю кабак и выхожу в ночь. Октябрьский воздух спертый, и на улице очень холодно, несмотря на то, что несколько дней назад было жарко. Поднимаю воротник, защищаясь от холода, и иду, мечтая поскорее лечь спать.

Затем слышу позади себя спотыкающиеся шаги и тихий голос, зовущий:

– Икабод.

Мое сердце подпрыгивает в груди, и я оборачиваюсь, увидев, как Эйб направляется ко мне, натягивая пальто.

– Так, так, так, – говорю я. – Ты хочешь пойти со мной, или хочешь ударить меня по лицу?

Он свирепо смотрит на меня. В этом мужчине столько злости. Я бы с удовольствием выпорол из него всю дурь.

– Я хочу пойти с тобой, – говорит он хрипло, как будто ему ненавистна эта идея, и он пересиливает себя.

Я просто улыбаюсь и кладу руку ему на плечо.

– Хороший выбор, друг мой.

Мы идем в отель, не говоря друг другу ни слова. Это не первый раз, когда я веду мужчину в номер. Женщин всегда труднее убедить, особенно если живешь в отеле. С мужчинами намного проще. Тем, с кем я встречаюсь, плевать, куда мы идем, лишь бы потрахаться.

И все же, когда мы идем через отель к моему номеру, я испытываю приступ стыда из-за того, насколько это убогое и невзрачное место. Я продал дом в Сан-Франциско много лет назад, и сейчас этих денег почти не осталось. Что мне следовало сделать, так это попытаться выйти на рынок недвижимости здесь, в Нью-Йорке, но я был слишком напуган, чтобы пустить какие-либо корни, и мой образ жизни не позволял. Я, как правило, меняю отели каждые несколько месяцев, и их качество продолжает снижаться. По крайней мере, сейчас у меня есть деньги на номер с отдельным туалетом.

Но Эйб, кажется, не возражает. Конечно, он все еще под кайфом, что меня устраивает, потому что, когда мы идем в номер, я понимаю, что там бардак. Быстро суечусь, прибирая вещи, но Эйб уже наполняет ванну.

Я решаю оставить его наедине. У меня есть бутылка виски, но среди беспорядка я нахожу только чистую кружку и стакан, сажусь на краешек кровати и жду. И пью. И жду. Не слышу плеска воды, ничего. Просто тишина.

А если он утонул? Или нашел мою бритву и покончил с собой? Я не знаю этого человека и через что ему пришлось пройти.

Не могу избавиться от тревожных мыслей, поэтому зову:

– Эйб?

Ставлю напитки, встаю и открываю дверь в туалет.

Он в ванне, просто смотрит в стену. Его глаза такие темные на фоне белой плитки и полны напряжения, отчего у меня по спине пробегают мурашки. Как правило, это противоположность наркотической зависимости.

– Эйб? – спрашиваю снова. Начинаю сомневаться, что это его настоящее имя. – Ты в порядке?

Он ничего не говорит. Не двигается.

Я медленно подхожу к нему и присаживаюсь на бортик ванны. Не могу удержаться и смотрю на его тело. Везде накачанные мышцы. Я тоже сильный, но худощавый, но его тело плотное и подтянутое одновременно. И я представляю, как вдавливаю его тело в пол, трахая сзади, заставляя подчиняться каждой моей команде. Его член особенно великолепен, даже когда погружен в воду и наполовину тверд.

Наконец, он смотрит на меня, медленно поворачивая голову, и я пытаюсь показать, что наслаждаюсь видом. Рассматриваю его тело. Его член дергается под водой, становясь большим, твердым и великолепным.

– Я волновался, – говорю я, напряжение в ванной кажется невыносимым. Встречаюсь с ним взглядом и поражаюсь тому, что вижу. Каким предельно сосредоточенным и чувственным он выглядит. Исчезло угрюмое выражение лица, и страх, и туман от опиума.

– Ты слишком сильно волнуешься, – говорит Эйб.

Я тихонько смеюсь.

– Ты прав. Раньше я частно волновался. Приехал в Нью-Йорк, чтобы избежать этого.

«Думаю, ты первый человек, о котором я волнуюсь впервые за очень долгое время».

Он опускает руку в ванну и обхватывает кулаком основание своего члена.

– Как видишь, – говорит он хриплым голосом, неторопливо скользя рукой вверх и вниз по стояку. – Тебе не нужно беспокоиться обо мне.

Ухмылка появляется на моих губах.

– Это так мило с твоей стороны, – напеваю я. – Но, боюсь, у тебя сложилось неправильное впечатление. Я здесь, чтобы помочь. И если будешь хорошим мальчиком, я доведу тебя до оргазма.

Внимательно наблюдаю за ним. Я разборчив в своих желаниях и потребностях, и не многим мужчинам нравится быть покорными. Этот мужчина определенно не из тех, кто подчиняется. Он тоже доминант. Но я старше его, может быть, лет на десять. У меня есть опыт, и, несмотря на всю суровость в его глазах, на каменный член, у меня есть подозрение, что он делает это не часто. Под ним скрывается сильное чувство вины, чувство, что желать другого мужчину – неправильно.

– Ты волен уйти, если тебе не нравится, – говорю я, вставая. Наклоняюсь и потираю тыльной стороной ладони свой член, твердый и напрягающийся под брюками. – Я не обижусь. Рад, что ты, по крайней мере, принял ванну, передохнул от того, что преследует тебя. Или охотится за тобой.

Он тяжело сглатывает.

– А если и то, и другое? – его голос теперь перешел в шепот, тоска и страх вернулись.

Его слова пронзают меня острой потребностью. Не просто сексуальная потребность, которая пульсирует во всем моем теле, а потребность защитить. Спасти его. Исправить. Этого сломленного, преследуемого незнакомца в моей ванне.

Я осторожно расстегиваю ширинку брюк и вытаскиваю свой член, он горяч от желания, жаждет, чтобы к нему прикоснулись и пососали.

Глаза Эйба с жаром смотрят на мою эрекцию, на его лице появляется дикость, которая прогоняет весь страх. Думаю, это поможет. Начнем так.

– Я отвлеку тебя от всего, – говорю ему таким тоном, чтобы он воспринял это как команду.

Пристальный взгляд Эйба прожигает мой, когда он устраивается в ванне, поворачивается, чтобы встать на колени, вода выплескивается на пол. Одной рукой он хватает свой член, а другой тянется к моему.

Я быстро хватаю его за запястье, крепко сжимая.

– Не трогай себя. Первое правило.

– К черту твои правила, – усмехается он.