Текст книги "Лощина (ЛП)"
Автор книги: Карина Халле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)
Но я продолжаю идти. Заворачиваю за угол и вижу, как тело спускается по лестнице.
Быстро следую за ней, мои шаги быстрые, и все же к тому времени, когда я добираюсь до главного этажа, где находятся классы, она уже далеко впереди меня. Идет по другому коридору.
Я шагаю быстрее, пламя свечи дрожит, иду и молюсь, чтобы оно не погасло. Без света я не смогу идти дальше в темноте. Я еще не научился управлять огнем; у меня нет такого навыка.
Сворачиваю за угол, мое дыхание становится тяжелым, и дверь рядом с одним из классов открыта, внутрь заползают мертвые, безжизненные ноги.
Это кладовка сторожа, по крайней мере, я так думал. Раньше я никогда не обращал на нее внимания, но теперь, когда смотрю внутрь, вижу, что никакой метлы там нет. Только вершина узкой каменной лестницы, ведущей вниз.
Стук.
Продолжаются удары, и теперь они сильнее. Влажные шлепки по камню.
По мне пробегает дрожь.
Я протягиваю руку и распахиваю дверь до упора, петли зловеще скрипят, затем снимаю один тапочек и ставлю в угол, чтобы дверь не закрылась за мной. Затем ставлю босую ногу на первую ступеньку и жду.
«Ты не обязан этого делать», – говорю я себе. «Дверь может закрыться за тобой. Ты будешь заперт здесь с этой штукой. Возможно, никто никогда тебя больше не найдет».
Я лишь на секунду беспокоюсь об этом факте. О том, что меня никогда не найдут.
Поэтому иду все ниже и ниже, любопытство – моя погибель.
Чем дальше спускаюсь по лестнице, тем более влажным кажется воздух, принося с собой запахи не только мокрого камня и земли, но и чего-то травяного. Шалфей, эстрагон и острый привкус срезанных стеблей смешиваются с гнилостным запахом серы и гнилых цветов.
Я спускаюсь по лестнице, свет танцует на каменных стенах, и мне кажется, что я должен идти вечно, но, в конце концов, мои ноги касаются земли.
Передо мной еще один коридор, но этот короткий и закругленный в конце. Я больше не слышу тела.
Но слышу кое-что еще. Слабый вопль, который вселяет в меня страх божий лучше, чем когда-либо мог мой отец. Это нечеловеческий крик, который внезапно поглощается тишиной, как будто звук разрезали надвое, создавая сильную тишину, настолько оглушительную, что я слышу, как моя собственная кровь бежит по венам, слышу липкий звук переворачивающихся клеток.
Я прижимаю пальцы к виску, пытаясь остановить это. Слезы текут по лицу, и я вытираю их, увидев окровавленные пальцы. Хочу вырвать свои глаза прямо из орбит, вдавить большие пальцы в глазницы и…
Тишина прекращается. Давление воздуха выравнивается, и я вижу мерцание света на повороте.
Я здесь не один.
Никогда не был один.
Смотрю на свои руки, и на них нет ни капли крови.
Проклятье.
Медленно иду по коридору навстречу мерцающему свету, неуверенный в том, что сейчас увижу, но не в силах остановиться. Я вынужден выяснить, что со мной происходит, вынужден докопаться до правды.
Заворачиваю за поворот и вижу, что он заканчивается большой черной железной дверью. Скопление грязи у подножия двери образует прямой угол, означает, что ее открывают и закрывают очень часто.
Прижимаю к двери руки и вздрагиваю. Металл горячий на ощупь.
«Пожалуйста». Я слышу шепот, не вслух, а у себя в голове. «Пожалуйста, профессор Крейн».
Шепот принадлежит девочке, мальчику и многим разным людям. Голоса грубые и отчаянные, и я чувствую внутри себя фаталистическую печаль, как будто она моя собственная.
Вспоминаю лицо Мари, когда она умирала, и ее рот растянут в бесконечном крике.
– Вам чем-то помочь? – голос Леоны Ван Тассел звучит так громко, что я вскрикиваю и подпрыгиваю, свеча выпадает у меня из рук на грязный пол. Она гаснет, но не раньше, чем я вижу Леону, стоящую позади меня, с лицом без кожи. Только глазные яблоки и ряд острых белых зубов.
Затем все становится черным, и я думаю, что сейчас умру от сердечного приступа.
– Позвольте, – раздается ее голос в темноте, и внезапно снова появляется свет.
Теперь она держит свечу в руках, кончики ее пальцев почернели и погружены в пламя. Ее лицо снова стало нормальным, и выражение скорее ошеломленное, чем сердитое.
– Простите, – удается произнести мне, стуча зубами.
– Не стоит, – холодно говорит она, вздергивая подбородок. – Вы в очень закрытой части школы, куда запрещено входить всем, кто не является частью ковена, – она приподнимает бровь, и я понимаю, что это один из немногих случаев, когда я вижу ее без плаща на голове. – Вы заинтересованы в присоединении к нашему ковену, Икабод?
Я едва могу сглотнуть.
– Я кое за кем следил, – черта с два я стану частью вашего ковена.
– Да, – сухо говорит она. – Сестра Софи рассказала мне о вашей ситуации. Вы не должны позволять студентам брать над собой верх. В конце концов, вы их профессор. У вас более высокие позиции.
Я смотрю в ее глаза, темнота в них растет, как будто зрачки расширяются.
– Я постараюсь запомнить, – удается мне сказать. – И все же, вам не кажется странным, что студенты привели меня сюда? Где мы вообще находимся?
Уголок ее губ подергивается.
– Мы в душé института. В 1710 году мы впервые заложили здесь фундамент и построили здание. Но когда копали, обнаружили, что это место уже существовало, глубоко под землей. Как будто ждало нас.
Я мгновение смотрю на нее, переваривая сказанное, прежде чем оглядеть стены. Они не каменные и не деревянные, а из утрамбованной земли, как и пол, покрытой тонким слоем какого-то масла.
– Что здесь было?
Она пожимает плечами.
– Мы не знаем, – размышляет она. – Сонная Лощина существовала всего семьдесят лет до строительства школы. Это старое место, старше Новых Нидерландов, старше Америки, старше местных жителей, возможно, даже старше того, кого вы называете богом. Но оно поддерживает нас, поддержит и вас. Вы чувствуете это, не так ли, Икабод? Сила здесь движется, словно черви по земле, питаясь вашей душой.
– Моей душой? – спрашиваю я.
– Ах, забыла. Иногда вы задаетесь вопросом, есть ли она у вас. Я говорю, что есть. И она очень, очень славная, – она улыбается. И снова ее зубы немного острее, чем были раньше. Она машет рукой перед моим лицом. – Вы увидите, как dorec летит fantasm, мистер Крейн. Оставьте vorus vim в покое.
Половина ее слов даже не имеет смысла.
Но потом я теряю равновесие и падаю влево. Ожидаю, что мое плечо врежется в липкую земляную стену, но этого не происходит. Я продолжаю падать и падать.
И падать.
***
Просыпаюсь в своей постели. Это медленное пробуждение, поскольку фрагменты ночи ускользают из моих рук. Голова раскалывается, как будто у меня сильное похмелье.
Уши привыкают к тиканью часов, и я оглядываюсь в тусклом утреннем свете, чтобы посмотреть, который час. Шесть сорок четыре. Мой будильник зазвонит через минуту.
Все, что произошло, почти забылось. Я помню, что засиделся допоздна, не мог уснуть. Я думал о Броме, Кэт и Саре, а потом подумал о… Вивьен Генри? О голосах, запертых за дверью? Об острых зубах Сестры Леоны?
Провожу ладонью по лицу.
– Что со мной происходит?
Я делаю глубокий вдох и пытаюсь еще раз уловить фрагменты ночи, но они тают, как сны. Были ли это сны? Ведения? Появился ли снова мертвый учитель?
У меня нет ничего, кроме вопросов, и никогда ответов.
Какой тогда из меня учитель?
Глава 22
Кэт
На следующее утро я просыпаюсь с тяжестью на сердце. Гнев и стыд окутывают меня, как туман за окном. Сначала вспоминаю ссору с Бромом в конюшне, с последним человеком на Земле, с которым я хотела бы ссориться. Он был таким жестоким и бессердечным, но я вышла из себя. Знаю, он не виноват, что ничего не помнит, и знаю, что именно поэтому он сам не свой, и стал таким грубым. Мне следовало проявить больше понимания.
Но опять же, я не заслужила, чтобы меня сравнивали с грязной тряпкой. Я не заслуживаю его вспышек ревности. Наоборот, пытаюсь помочь ему, и кажется, что я единственная, кто помогает.
За исключением Крейна. Надо поговорить с ним. Вчера, когда мы уходили с его урока, он пообещал, что прочитает о заклинаниях, которые помогут обратить вспять потерю памяти. Я благодарю бога, что у меня есть он, единственный человек, который волнуется так же сильно, как и я. В кои-то веки чувствую, что не одинока.
Медленно встаю, оглядываю спальню, стопку книг на письменном столе, засушенные цветы в вазе, карты Таро, которые теперь могу оставить на виду. На стене – картина в рамке. Однажды, осенним днем, сидя с отцом на крыльце, я прижимала крашенные листья к холсту, оставляя цветные контуры, не осознавая, что создаю момент, который будет жить вечно.
Смогу ли я забрать это с собой в школу? Что мне можно взять с собой? Если несколько недель назад идея жить в кампусе приводила в восторг, то теперь меня тошнит от этого. Потому что это не мой выбор, и я не знаю, почему мама хочет, чтобы я была там. Она правда хочет, чтобы мы с Бромом стали ближе, потому что все думают, что мы хотим пожениться? Или замешано что-то другое? После слов Фамке, и после того, как Бром подтвердил это, я знаю, что мама не принимает близко к сердцу мои интересы.
Помня об этом, я одеваюсь. Когда выхожу в ванную, чувствую запах сытного завтрака из жареной свинины и яиц, запах свежемолотого кофе и цикория и слышу, как Фамке с мамой разговаривают на кухне по-голландски. Жаль, что я не могу понять, о чем они говорят – родители не утруждали себя попытками научить меня своему родному языку, – но я, по крайней мере, слышу по тону, что у них идет какой-то спор.
Когда я, наконец, собралась, воткнув последние шпильки в волосы, направляюсь к обеденному столу, за которым сидит мама и читает еженедельную газету. Она поднимает на меня взгляд, но ничего не говорит. Я сажусь напротив нее, когда входит Фамке и подает мне завтрак.
– Спасибо, – говорю я, она тепло улыбается, но улыбка сразу гаснет, когда она смотрит на маму и направляется обратно на кухню.
После ссоры с Бромом прошлой ночью я некоторое время оставалась с Подснежницей. Ее энергия изменилась после его присутствия, она стала беспокойной и скребла землю лапами. Потребовалось время, чтобы успокоить ее, и я не спешила возвращаться в дом и встречаться с мамой и Ван Брантами. К тому времени, когда я вернулась в дом, Ван Бранты ушли, мама уже легла спать, а Фамке прибиралась. Я хотела подробнее поговорить с ней о нашем недавнем разговоре, но устала, а она казалась немного замкнутой, как будто и так уже сказала слишком много.
– В эту пятницу ежегодный костер, – говорит мама, просматривая газету, держа очки на уровне глаз. – Если ты переедешь в школу в субботу, это будет отличный способ провести здесь твой последний вечер. Можешь пойти с Мэри.
Мэри. Чувствую укол вины. Я забыла о ней с тех пор, как пошла в институт. Вначале она часто ждала у забора, чтобы встретить меня и Матиаса по дороге домой, а после того, как Матиас перестал ездить со мной верхом, я видела ее всего раз или два. Нужно связаться с ней, и как можно скорее. Она – единственное, что осталось в моей жизни нормального, хотя я отдалюсь от нее еще больше, как только начну жить в школе.
– Обязательно спрошу ее, – говорю я. Затем, вопреки здравому смыслу, говорю: – Прости за вчерашний вечер. Я не хотела огрызаться.
Мама опускает очки и слегка улыбается мне.
– Все в порядке. Я знаю, что сейчас все сложно. Со временем станет понятнее. Просто сосредоточься на учебе и на Броме.
– Могу я тебя кое о чем спросить?
Выражение ее лица слегка застывает, она настороженно относится к моей просьбе.
– Конечно.
– Почему ты так сильно хочешь, чтобы я вышла замуж за Брома? Почему вы с Ван Брантами пообещали нас друг другу в таком юном возрасте?
Она издает смешок. Нервный смешок.
– Оу. Честно говоря, это была идея твоего отца.
Вранье. Она лжет прямо мне в лицо.
– Почему? – настаиваю я. – Мы были богаты. У нас было гораздо больше денег, чем у Ван Брантов. Почему он хотел, чтобы я вышла замуж за кого-то из низшего класса?
– Катрина, – упрекает она. – Из низшего класса? То, что у твоего отца было много денег, когда я выходила за него замуж, не делает нас лучше, чем их. После прошлой ночи, а теперь еще и с этими надменными мыслями, думаю, тебе следует адресовать эти вопросы себе. Поройся внутри себя, а?
И при этих словах она раздраженно встает, кладя очки и газету на стол.
Я наблюдаю, как она идет в свою спальню и закрывает дверь.
Отгородившись от меня и любых моих вопросов.
Я издаю разочарованный рык, и кофейные чашки на столе начинают сильно дребезжать, остатки кофе переливаются через края, хотя я ни к чему не притрагиваюсь.
Боже мой. Что, черт возьми, происходит?
Фамке заходит в столовую и осматривает беспорядок.
– Это ты сделала? – спрашивает она.
– Думаю, да, – отвечаю я.
– Твоя магия, – говорит она, понижая голос, ее взгляд устремляется на дверь спальни моей матери. – Проявляется во времена потери самообладания. Это бесконтрольно.
– Я думала, ты ничего не знаешь о магии, – говорю я.
– Я сказала, что я не ведьма, – объясняет она торопливым шепотом. – Но я слушаю и наблюдаю. Знаю, как магия ослабевает и когда набирает силу. На твоем месте я бы обсудила это с твоим учителем. Профессором Крейном. С ним и ни с кем другим. Думаю, он знает, что с тобой делать.
«Еще одна проблема в мою копилку», – думаю я, поднимаясь на ноги и пытаясь помочь прибраться, но Фамке прогоняет меня.
Смотрю на часы. Я хотела прийти на урок Крейна пораньше, чтобы поговорить с ним, а это значит, что мне придется поторопиться.
К счастью, мне не требуется много времени, чтобы отвязать Подснежницу и вывести ее из конюшни, но затем я вижу Брома верхом на Сорвиголове возле дома, он о чем-то разговаривает с моей мамой.
Черт. Еще я хотела поторопиться, надеясь избежать поездки с Бромом. Не знаю, что ему сказать. Извиниться? Продолжать злиться? Он все еще мой давний друг? Или теперь он другой?
С тяжелым вздохом я сажусь на Подснежницу и направляю ее к ним.
– Доброе утро, – говорит Бром, как будто прошлой ночи не было, как будто последних четырех лет не было. И все же, видя его в черном костюме и пальто верхом на этом великолепном черном жеребце, я не могу сдержать бабочек в животе, особенно когда уголки его рта чуть приподнимаются, привнося немного света в этот каменный взгляд.
– Доброе утро, – киваю я, моя улыбка соответствует его улыбке, хотя, возможно, менее откровенна. Особенно когда мама смотрит на нас так, словно мы две ценные коровы на аукционе.
– Что ж, лучше не опаздывайте на занятия, – говорит она с наигранной улыбкой. – У вас утром один и тот же урок?
Бром качает головой.
– У меня История.
– Манипулирование энергией, – говорю я.
Она выглядит удрученной.
– О, что ж, надеюсь…
– Простите, мисс Ван Тассел? – доносится с противоположной стороны улицы глубокий бостонский акцент. Мы трое оборачиваемся и видим констебля Уэсли Киркбрайда, подъезжающего верхом на лошади с мрачным выражением на лице.
Не каждый у нас появляется день полиция. У меня сразу появляется кислый привкус во рту.
– Да? – говорит она с настороженным выражением лица. – Чем я могу помочь?
Констебль останавливает свою лошадь прямо перед нами, кивает мне и Брому, прежде чем повернуться к моей матери.
– Я расследую инцидент, который произошел прошлой ночью около полуночи. Где вы были в это время?
– Я спала, – говорит она. Потом смотрит на нас двоих. – Мы спали.
Он смотрит на Брома.
– А ты?
– Спал, – говорит он. – Можете спросить моих родителей.
Он вздыхает.
– Я верю тебе, мальчик, – он проводит рукой по лицу, прежде чем выпрямиться, на его лице выражение усталого ужаса. – Никогда в жизни не видел ничего подобного, даже в городах.
– Что случилось? – спрашивает Бром.
Констебль мгновение пристально смотрит на нас, оценивая, затем пожимает плечами.
– Рано или поздно вы услышите. Это станет новостью по всему штату, а может, и по всей стране.
Мой желудок сжимается, лед наполняет вены страхом.
– Что? – шепчу я.
– Прошлой ночью был убит человек из Сонной Лощины.
Мы с мамой ахаем в унисон.
– Где? – спрашивает Бром.
– На ферме Миксов. Найден труп посреди кукурузного поля. Все стебли вокруг места происшествия растоптаны, как будто кто-то убегал на лошади.
– Микс? – повторяю я, мое сердце барабанит в груди. – Кого убили?
– Джошуа Микса. Ему отсекли голову.
Мир, кажется, уходит у меня из-под ног, и я наклоняюсь вперед, вцепившись в гриву Подснежницы. Мама заявляет о своем потрясении, а констебль описывает сцену дальше, но я даже не слушаю.
Джошуа Микс. Мужчина, с которым у меня был роман прошлым летом. Улыбчивый, с добрыми зелеными глазами, пшеничными волосами. Мужчина с нежными руками, который помог мне многое узнать о себе, о том, что мне нравится и чего я хочу, помог мне стать настоящей женщиной.
Он мертв. Его голову отсекли на кукурузном поле, сбежав с места преступления на лошади.
Почему он? Почему Джошуа?
И после того, как я рассказала об этом Брому?
Живот опять крутит от страха. Я смотрю на Брома, и он встречается со мной взглядом.
Он знает, о чем я думаю, но едва заметно качает головой. Его темные глаза блестят. Они говорят: «Я этого не делал. Это был не я».
И я ему верю.
Но не уверена, надолго ли меня хватит.
Глава 23
Крейн
– Крейн, ты ужасно выглядишь, – говорит Дэниэлс, когда я, пошатываясь, вхожу в столовую и беру кружку из стопки у двери.
– Спасибо, – говорю я, становясь рядом с ним, пока повар снимает металлический графин с дровяной плиты и наливает нам обоим кофе. Отдам должное этой школе, их кофе – лучший, который я когда-либо пробовал, без сомнения, потому, что в процессе была использована какая-то магия. – По мне будто поезд проехал, – добавляю я.
– Возможно, ты слишком много работаешь, – говорит Дэниэлс, когда мы вместе идем к столику в углу. Дэниэлс наклоняется ко мне, от его твидового пиджака несет трубочным табаком. – Ты слышал, что случилось с Дези?
– С профессором лингвистики? – спрашиваю я. – Нет. Расскажи.
Мы садимся, и он еще раз обводит комнату взглядом, прежде чем прошептать:
– Он ушел.
– Ушел? – беру свою кружку, но моя рука дрожит настолько, что я ставлю ее обратно. Должно быть, из-за недостатка сна, ночных кошмаров и всего остального. – Уволился?
– Никто не знает. Вчера днем они искали его. Обыскали комнату. Все его вещи на месте, постель застелена. Но он так и не появился на занятиях. Они обыскали весь кампус, но его нигде нет.
Аман Дези. Умный человек, всегда рассказывал о своей семье в Бомбее.
– Может, он уехал ночью. Хотел сбежать.
– Это не тюрьма, – фыркает Дэниэлс. – Кроме того, он оставил документы.
Мой желудок неприятно скручивает, и когда я делаю глоток кофе, на языке ощущается горечь. Хотел бы я разделить образы, которые у меня остались с ночи, и понять, что реально, а что – сон. Но не могу. И как бы сильно я ни хотел обсудить это с Дэниэлсом, он, очевидно, видит все не так, как я. На его месте я бы не доверял школе для ведьм, управляемой ковеном.
С другой стороны, я все еще здесь. Из-за Кэт, а теперь и из-за Брома. И будь я проклят, если не помогу Брому разобраться в том, что с ним случилось.
Этим утром у меня нет аппетита, поэтому после кофе с Дэниэлсом разговор переходит на более приятные темы, я решаю пропустить завтрак и направляюсь в класс. Понятия не имею, будет ли Бром на уроке, но я должен поговорить с Кэт.
Хотя солнце уже взошло, на улице еще мрачно из-за тяжелых туч. Атмосфера кампуса изменилась за такое короткое время, лето полностью уступило место осени. В воздухе чувствуется влажный холод, который проникает сквозь пальто, и я дрожу, пока иду в здание.
К своей радости, вижу Кэт, ожидающую за запертой дверью класса.
– Кэт, – говорю я, мой голос звучит хрипло, слабо отдаваясь эхом в коридоре.
– Крейн, – говорит она, и, к моему облегчению, в ее голосе столько же отчаяния, сколько и в моем.
Я шагаю и обнимаю ее, не задумываясь, обхватываю руками и крепко прижимаю к себе, вдыхая ее запах пропитанных солнцем лугов, наполняясь светом. Она издает тихий вздох, который согревает мое сердце, и я отстраняюсь, кладу ладони ей на щеки, изучая ее лицо. Она прекрасна, как всегда, но под ее лазурными глазами залегли темные круги, а кожа выглядит бледнее обычного.
– С тобой все в порядке? – спрашиваю я. И тут же спохватываюсь. Должен ли я вот так прикасаться к ней теперь, когда Бром вернулся? Неужели любой намек на отношения, которые вот-вот должны были расцвести, как роза, теперь обречен увянуть на стебле?
– Прости, я не должен… – убираю руки от ее милого личика, но она тянется и хватает меня за запястья, удерживая их.
– Пожалуйста, – умоляет она. – Ты нужен мне сейчас. Я хочу поговорить с тобой.
– Я тоже.
Я тоже хочу быть с тобой. Хочу знать, моя ли ты по-прежнему.
Слышу, как открывается дверь в коридор, Кэт ослабляет хватку на моих запястьях, и я автоматически отступаю от нее на шаг. Заходит еще пара учеников, и, прежде чем у них появляется шанс увидеть нас вместе, я быстро достаю ключи и отпираю дверь класса, впуская Кэт.
– Зайди ко мне после урока, – шепчу я ей.
Конечно, когда один студент проходит мимо меня, то одаривает меня ухмылкой, как будто точно знает, что происходит между нами. Самое смешное, что он и понятия не имеет. Даже я сам не знаю.
Бром не приходит на урок, и это к лучшему, так как он отвлекает, да еще и с Кэт я бы ничего не смог сделать. Хоть ненадолго я могу оставить тайны позади и сосредоточиться на нашей сегодняшней теме, «как усилить манипуляцию энергии с помощью заклинаний, кристаллов и ритуалов, включая магию крови».
– Магия крови, – объясняю я классу. – Имеет непосредственное отношение к объединению энергии. Мы практиковались в использовании энергии для влияния на других и как помешать другим использовать эту энергию против нас. Теперь я хочу поговорить о слиянии своей энергии с энергией другого человека, чтобы вы были связаны. Возьмем в пример грибы. На уроках биологии вам должны были рассказать о том, насколько чудесны грибы.
Я замечаю, что некоторые кивают, но продолжаю.
– Грибы связаны друг с другом подземными путями. То, что происходит с одним, влияет на другой. Например, кровные ведьмы могут общаться друг с другом. Вот что делает магия крови, когда ее применяют друг к другу и к нашей энергии. Пролитая кровь объединяет нас невидимым способом, если не смотреть сквозь завесу. С помощью правильных заклинаний мы можем стать единым целым, и наша энергия объединится, став чем-то чрезвычайно мощным.
Я чувствую на себе взгляд Кэт. Возможно, она думает о том же, о чем и я. Если мы попрактикуем магию крови на Броме, возможно, сможем пробиться сквозь любые блокировки в его воспоминаниях? В конце концов, догадываюсь, что именно из-за связи с Кэт, воспоминания о школе сохраняются, когда я прохожу через ворота.
Она слегка кивает мне. Есть о чем подумать.
Слишком о многом нужно подумать.
Я провожу остаток урока и замечаю, что ученики испытали облегчение от того, что я не попросил никого из них достать нож и начать резать себя.
Когда урок заканчивается, Кэт направляется прямиком к моему столу.
– У тебя есть еще занятия? – спрашивает она.
Я качаю головой.
– Нет. Но у тебя есть.
– Это просто философия, – говорит она. – Могу пропустить. Встретимся в конюшне, когда будешь готов.
Она поворачивается и поспешно выходит за дверь. Хотя все подозревают, что между нами что-то происходит, последнее, чего я хочу, – это чтобы кто-то увидел, как мы вместе идем в конюшню, особенно учитывая то, что мы собираемся обсудить.
Я жду несколько минут, беру учебник по магии крови и ритуалам, который взял из библиотеки, затем отправляюсь за ней. Моросит мелкий дождик, покрывая моя плечи крошечными капельками, когда я проскальзываю в укрытие конюшни.
Просовываю голову в стойло Подснежницы, лошадь приветственно ржет. Я глажу ее по морде, потом иду к следующим стойлам, пока не замечаю пальто Кэт, висящее возле одного из пустых стойл в конце, самого дальнего от школы, ближайшего к лесу.
Заглядываю внутрь и вижу ее там. Она стоит спиной к стене, скрытая в тени, но в тот момент, когда видит меня, бежит вперед по соломенному настилу и тянет меня внутрь.
– Слава богу, – говорит она, держась за мои руки. – Я боялась, что ты не придешь.
– Почему? – спрашиваю я, скользя вниз, чтобы взять ее за руку. Ее кожа холодная и мягкая, и создается ощущение, что чем дольше я буду держаться за нее, тем быстрее провалюсь сквозь землю.
Она встряхивает головой, и прядь светлых волос выбивается из прически.
– Не знаю. Просто подумала, что, может быть, после всего, ты захочешь немного отстраниться. Все так… слишком…
Я протягиваю руку и убираю волосы с ее лица, заправляя их за ухо, и она закрывает глаза от моего прикосновения.
– Я никуда не денусь, – бормочу я, проводя пальцами по ее подбородку, сжимая его. – У тебя есть я, моя влиндер, что бы ни случилось.
Потому что вижу, что она несет какую-то тяжелую ношу на своих плечах.
– Это Бром, – осторожно говорит она.
– Знаю.
Она снова качает головой, потирая свои мягкие губы, и, черт возьми, я хочу поцеловать ее.
– Нет. Ты не знаешь.
Провожу большим пальцем по ее губе, борясь с искушением прижаться к ней и заставить все исчезнуть.
– Тогда расскажи мне.
– Вчера вечером Бром приходил на ужин со своими родителями, – говорит она. – Теперь они заставляют его жить в кампусе.
– Хорошо…
– И моя мама сказала, что я тоже буду жить здесь.
Я не могу удержаться от улыбки.
– Так ты будешь ближе ко мне. Я не вижу в этом ничего плохого.
– Это плохо, потому что моя мама была непреклонна в этом вопросе. Теперь она полностью изменила мнение, и все из-за Брома. Они хотят, чтобы я была здесь только потому, что он здесь.
– Понятно, – будь я проклят, как же ревную.
– Крейн, – серьезно говорит она, с трепетом заглядывая мне в глаза. – Они хотят, чтобы я вышла за него замуж.
У меня такое чувство, будто сердце выпало из груди и превратилось в кровавое месиво на полу.
– Замуж? Он сделал тебе предложение?
– Нет. Не сделал, – я вздыхаю с облегчением. – Но так было всегда. С момента рождения я была помолвлена с ним. Мы выросли, зная, что однажды поженимся. Он был моим лучшим другом, и я… я не возражала против этой идеи. Не думаю, что он тоже. Но когда он пропал… все забылось. До сих пор. Теперь они говорят о том, что мы поженимся, как будто он вообще никуда не уезжал. Они все ведут себя так, будто последних четырех лет не было.
Я обдумываю это, но меня волнуют лишь ее чувства.
– Ты любишь его? – спрашиваю я прямо.
Она с трудом сглатывает.
– Я любила. Когда была моложе, любила. Хотя и была глупым подростком, не зная значения этого слова.
– А теперь? – говорю я натянуто, боясь ответа.
– Не знаю, – говорит она, и воздух застревает в моих легких. – Не могу сказать… потому что это не Бром. Это не он.
– Что ты имеешь в виду? – я думаю о запертой двери в его сознании, о том голосе, о войне, которая принадлежала другому.
Она делает глубокий вдох.
– Я ушла с ужина пораньше. Наши родители, как всегда, настаивали на этом браке и…
– Ты знаешь, почему? – перебиваю я. – Они когда-нибудь говорили, почему хотят, чтобы вы женились?
– Нет, – решительно говорит она, сверкая глазами. – В том-то и дело. Я не могу получить никаких ответов. Мама говорит, что этого хотел мой отец, но Фамке по секрету сказала, что отец хотел, чтобы я уехала из Сонной Лощины, и был против этой свадьбы. Просто мама подавляла его во всем.
– Кэт, – мягко говорю я, снова беря ее за руку. – Расскажи… как умер твой отец?
Она хмурится, глядя на меня.
– Зачем? – ее рот в шоке образует букву «О». – Ты же не думаешь, что моя мама имеет какое-то отношение к его смерти?
– Я о многом думаю, – признаю. – Это часть моей работы – рассматривать все с разных сторон. Возможно ли, что…
– Нет, – резко говорит она. – Нет, этого не может быть… я не буду допускать такой мысли.
Затем на ее лице появляется хмурое выражение.
– Подумай об этом, Кэт, – мягко говорю я. – Расскажи, как он умер.
– Сердечный приступ, – говорит она, ее глаза становятся стеклянными, когда она отворачивается от моего пристального взгляда. Я сжимаю ее руки. – Я была там. Видела, как он умер. Он был в постели. Рано утром. Мама выбежала в коридор и позвала меня. Сказала, что с ним что-то не так. Я вбежала в спальню, и он держался за сердце, хватая ртом воздух. Я подбежала к нему, а мама пошла звать на помощь.
Она закрывает глаза, и одинокая слезинка стекает по ее щеке. Я чувствую, как еще одна нить внутри меня распутывается, желание защитить ее усиливается, становясь чем-то грубым и яростным.
– Он посмотрел на меня, и в его глазах я увидела столько печали, – тихо продолжает она, ее голос срывается. – Ему было так грустно, что он умирал, и я… я знала, что с этого момента в моей жизни никогда не будет ничего хорошего. Я потеряла единственного человека, который любил меня. Но даже в свои последние минуты его слова были обращены к моей маме, а не ко мне.
Я хмурюсь. Это не похоже на человека, которого она описывала, на того, кто сделал бы все для своей дочери, на того, кто создал всю ту любовь, которую я чувствовал, когда был в ее воспоминаниях.
– Что он сказал?
– Он сказал, чтобы я присматривала за своей матерью, – говорит она. Затем замолкает, ее брови сходятся, когда она встречается со мной взглядом. – Нет. Нет, не так. Он сказал «следи за своей матерью».
– В смысле, следить? – осмеливаюсь я.
Она сглатывает.
– Не знаю, – шепчет она. – Я всегда считала, что мне придется присматривать за ней. Она стала такой слабой после его смерти, как будто он знал, что она зачахнет без него.
Что-то странное есть в этой ситуации, но я не знаю, что именно.
– Как будто он поддерживал в ней жизнь, – тихо размышляю я.
– Да, – говорит она, и выражение ее лица становится резким. – Как будто он поддерживал в ней жизнь. После его смерти она никогда не была прежней. Похоже, что ее жизненная сила… ушла. Никто не может понять, что с ней не так.
Я наклоняю голову.
– Ну, и что ты об этом думаешь?
– Не знаю. Может быть, их магия была единой. Связанной. Как те грибы, о которых ты говорил. Может, в нем было что-то такое, что поддерживало в ней жизнь.
– Хм-м-м, – за этим кроется нечто большее, но мы на правильном пути. По крайней мере, я так думаю. Меня снова охватывает разочарование. – Черт возьми, я надеялся, что смогу разгадать одну тайну, прежде чем переходить к другой.
– Может быть, если ты разгадаешь одну, то разгадаешь все, – говорит Кэт. – Ты можешь начать с Брома. Потому что вчера вечером после ужина я была с ним наедине, и он начал вести себя очень странно. Становился злым… жестоким.
– Жестоким? – восклицаю я, ярость вспыхивает во мне. – По отношению к тебе?
Я убью его нахрен, если он причинит ей хоть какую-то боль.
– На самом деле он меня не тронул, но он стал… физически другим, – говорит она. – Он был сам не свой. Я смотрела в его глаза, и мне показалось, что они стали такими черными, будто принадлежали кому-то другому, – она замолкает, ее взгляд опускается в землю. – Он намекнул, что я шлюха, потому что спала с тобой.
