Текст книги "Лощина (ЛП)"
Автор книги: Карина Халле
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)
Название: «Лощина»
Автор: Карина Халле
Серия: дилогия «Готическая романтика #1»
Переводчик: Татьяна Н.
Редактор: Оля Л.
О чем книга: «Лощина» – непристойный, жуткий роман с элементами дарк академии, пересказывающий легенду о Сонной Лощине, где Кэт Ван Тассел не приходится выбирать между Бромом Бонсом и Икабодом Крейном, и в их городе есть вещи похуже всадника без головы.
«Лощина» – первая книга в дуэте «Готический оттенок романтики»: романтические пересказы классических романов ужасов и готики. Вторая книга будет называться «Легенда», и заключение к «Лощине».
Хотя действие «Лощины» происходит в 1875 году, диалог не такой формальный/высокопарный, как в то время. Хотя я старалась быть как можно более исторически точной, уверена, что были допущены некоторые нарушения. И, кстати, белая лошадь технически называется серой1.
Но вы здесь не за этим! Вы хотите знать содержание и предупреждения. Я бы не решилась назвать этот роман «дарк», поскольку он далеко не такой экстремальный, как многие мрачные романы, но в нем все же есть триггеры, заслуживающие упоминания: употребление наркотиков, попытки сексуального насилия, однополые связи/ММ, насилие, домашнее насилие, игра с дыханием, кинк на похвалу, деградация, БДСМ, проблемы с психическим здоровьем.
Карта
Пролог
1862
Балтус Ван Бюрен сидел перед горящим камином с бокалом бурбона в руке, делая вид, что не ждет ухода жены. Она, как всегда, не торопилась, уходя в училище, слонялась по дому, как будто постоянно что-то забывала. С годами Балтус понял, что это была не рассеянность, хотя иногда и это тоже, а скорее нежелание оставлять его с Катриной одних. Она ходила в институт только на ночь до, после и во время полнолуния, словно в темные леса Сонной Лощины ехать нужно на другой конец страны, а не сорок минут.
«Она боится», – рассеянно подумал он, взбалтывая янтарную жидкость в бокале. «Но чего?»
Хотя он всегда задавал этот вопрос, у него были свои подозрения. Вот почему он ждал, когда она уйдет сегодня вечером, потому что хотел побыть с Катриной наедине.
Ей уже шесть лет, и дочери пришло время наконец узнать правду.
– До свидания, дорогой Балтус, – сказала Сара, наклоняясь, чтобы поцеловать его в щеку. От нее пахло гвоздикой и чем-то землистым, похожим на твердую почву, которая лежала под тонким слоем вечернего инея, богатого гниющими листьями.
Балтус выдавил из себя улыбку и посмотрел на нее. Она выглядела измученной, ее лицо было похоже на пергамент, морщины вокруг глаз и рта углубились, но она всегда выглядела так перед уходом в школу. По возвращении она будет выглядеть гораздо лучше.
Она хотела попрощаться со своей дочерью, но Катрина уже крепко спала в своей постели. По крайней мере, так думала Сара. Балтус знал обратное.
Дверь открылась и закрылась, Сара исчезла, порыв холодного воздуха ворвался внутрь и потревожил огонь. Языки пламени прыгали и танцевали, а затем угомонились, и весь дом словно расслабился, испустив вздох.
Балтус подождал немного, сделал еще один глоток своего напитка и прислушался к тому, как ветви голых деревьев стучат по узким окнам гостиной, желая войти. Они звучали как тиканье часов.
Затем он сказал своим громким, отеческим голосом:
– Катрина?
Он подождал немного, и дверь спальни приоткрылась, в щель выглянуло ее бледное лицо.
– Я знаю, что ты не спишь, – продолжил он и указал на обитое бархатом кресло рядом с собой. – Присаживайся сюда, можем поболтать.
Она остановилась в дверях: большие голубые глаза, бледная кожа и волосы цвета кукурузного шелка.
– У меня неприятности? – спросила она тихим голосом.
– Ничего такого, – сказал он, и уголки его усов приподнялись в улыбке. – Иди сюда, дитя мое.
Катрина направилась к нему, громко шлепая босыми ногами по полу, отчего отец улыбнулся про себя. Его дочь никогда не была самой грациозной девчушкой, всегда шумная, дерзкая и неуклюжая, как будто ее ноги слишком велики для тела, и она не чувствует пространства вокруг себя. Он задавался вопросом, заставит ли однажды мать пойти дочь в школу благородных девиц или воспользуется своей собственной магией, чтобы помочь ей стать более «утонченной». Он молился, чтобы та оставила Катрину в покое.
Балтус был добрым и любящим человеком, которого обожал весь город за его вдумчивость и добродушие, но трусил, когда дело касалось его жены, и он знал это. Корни Сары Ван Тассел в Сонной Лощине были настолько глубоки, отчего иногда он беспокоился, что его в любой момент могут вырвать с корнем и вышвырнуть прочь одним взглядом жены. В конце концов, когда они поженились, именно она решила сохранить свою девичью фамилию – Ван Тассел – из-за традиции по материнской линии, и передала ее Катрине. И хотя Балтус тоже был ведьмаком, его магия меркла по сравнению с тем, на что была способна Сара.
Однако, что унаследует Катрина, еще предстояло увидеть.
– Что такое, пап? – спросила она, забираясь на кресло рядом с ним и раскачивая ногами взад-вперед. Если раньше ей хотелось спать, то теперь она полностью проснулась, ее ярко-голубые глаза смотрели на него с любопытством и нетерпением, потому что не часто разрешали засиживаться допоздна. – Что-то случилось с мамой?
Он взглянул на нее, нахмурив густые брови, похожие на дерущихся гусениц.
– Почему ты так говоришь?
Она пожала плечами.
– Не знаю.
– С твоей мамой все в порядке, – сказал он. Ему не следовало удивляться тому, насколько дочка наблюдательна. В этом и будет смысл разговора. – Она пошла в училище.
– Знаю. Я слышала, как она прощалась. Просто дом кажется другим.
– Почему это?
– Как будто он затаивал дыхание, а теперь нет.
– Очень проницательно, – подумал он, и прочистил горло. – Что ж, дорогая Кэт, то чувство, которое ты испытываешь, то, что ты замечаешь, – это энергия. И не многие дети твоего возраста смогли бы выразить чувство словами, как ты, но именно это делает тебя особенной.
Она уставилась на него с легкой улыбкой в уголках губ. Он знал, как ей нравилось, когда ее называли особенной.
– Знаешь, что еще делает тебя особенной? – спросил он.
Она покачала головой.
– Я думаю, знаешь, – он кивком указал на огонь. – Огонь слушается тебя, не так ли? Ты можешь своими пальцами заставить огонь колыхаться.
Ее глаза расширились, став похожими на причудливые бело-голубые фарфоровые блюдца, которые Сара доставала для гостей.
– Я знаю, это твой секрет, – мягко сказал он. – Но я твой отец, и от меня ничего не скроешь. Еще знаю, что ты разговариваешь с птицами и животными, и они понимают тебя. И когда ты по-настоящему расстроена, по дому проносится порыв ветра, захлопывая все двери. Знаю, что ты заставляла себя исчезать не раз, и я всегда очень пугался.
Катрина с трудом сглотнула, перестав болтать ногами. Она прикусила внутреннюю сторону щеки, и Балтусу стало неловко за то, что он заговорил обо всем этом.
– Я рассказываю тебе все это не для того, чтобы наказать, моя дорогая, – сказал он. – Потому что я знаю, что это не твоя вина. Если уж на то пошло, то это из-за нас с мамой. Потому что мы тоже особенные в некотором роде.
Она медленно кивнула.
– Я знаю.
Он усмехнулся.
– Конечно, еще бы. А ты знаешь, как это называется? Как называют нас?
Она покачала головой.
– Ведьмы, – сказал он.
Она выпятила нижнюю губу и надулась.
– Нет. Не правда. Ведьмы плохие. Ты не плохой. И мужчины не могут быть ведьмами.
Он выпрямился на своем сиденье.
– Мужчины очень часто могут быть ведьмаками, и они неплохие.
«За исключением некоторых», – подумал он.
– Ведьмы особенные, – продолжал он. – Но мир этого не знает. Они думают также. Что мы плохие, злобные и не замышляем ничего хорошего. Это не так, но мир не понимает. Сонная Лощина – последнее безопасное убежище для нас, и даже тогда не все такие… особенные, какие мы. А вот ты даже очень.
Казалось, она обдумывает.
– Значит, я ведьма?
– Верно. Красивая, удивительно добрая ведьмочка. Но поскольку ты ведьма, на тебе лежит ответственность, которой ты должна придерживаться. Это обеспечит тебе безопасность. Самое важное – обезопасить себя, Катрина.
– Ты меня защищаешь, – сказала она с улыбкой.
При этих словах у него защемило сердце.
– Я не всегда буду рядом, чтобы оберегать тебя, моя дорогая.
– Тогда мама защитит меня.
– Конечно, защитит, – сказал он, чувствуя, как сжимается его сердце. – Но мало ли, однажды мама не сможет. И ты останешься одна.
– Я не буду одна. Я выйду замуж за Брома Ван Бранта, – гордо сказала она. – Ты всегда говорил, что мы должны пожениться, когда станем старше.
Балтус попытался изобразить на лице улыбку, но она дрогнула.
– Да. Твоя мама позаботилась об этом.
– Бром – мой лучший друг, так что все в порядке, – сказала она. – И он защитит меня.
Бром был славным малым, на три года старше Катрины, но немного диким. Однако его родители были бесхребетными, и Балтусу всегда казалось странным, как сильно Сара настаивала на том, чтобы они были вместе. Мать Брома, Эмили, была ведьмой, но его отец – нет, а сам Бром вообще не проявлял никаких признаков магии. Но когда Сара решалась на что-то, то продолжала упираться, пока весь город не соглашался с ней. Вот так она была убедительна.
– Как бы то ни было, – хрипло продолжил он, – однажды ты можешь остаться одна, и тебе нужно будет обезопасить себя. Ведь, чтобы оставаться в безопасности, мне нужно твое обещание. Ты готова пообещать своему отцу кое-что очень, очень важное?
– Что? – спросила она.
– Я хочу, чтобы ты никогда никому не говорила, что ты ведьма. Даже своей собственной матери. Я хочу, чтобы ты держала это в секрете от всего мира, даже от самой себя. Мы не показываем свою магию и могущество, ты и не показывай свое. Ты должна спрятать все это глубоко внутри, пока не забудешь.
– Почему?
– Потому что мир жесток. Ты и сама знаешь, что случалось с ведьмами в прошлом.
– Но они были плохими.
Он приподнял бровь.
– Думаешь? Или так говорили? Они могли бы быть такими же невинными, как и ты. Мир не готов к нам. Даже в этом городе.
– А в Сонной Лощине есть другие ведьмы?
Он не был уверен, как на это ответить. Правда скоро выплывет наружу, как только Катрина узнает, что ее мать делала, да и вообще, что школа делала со своими учениками. Кем на самом деле были эти ученики. В конце концов, если бы Сара не была так поглощена идеей женитьбы Брома и Катрины, она бы отправила дочь в училище, когда та достигнет совершеннолетия точно так же, как ее мать и бабушка до нее.
– Есть и другие ведьмы, – осторожно сказал он. – Но они это скрывают.
– Значит, мы все не можем дружить? – спросила она.
Он покачал головой. Он знал, что для Катрины безопаснее всего казаться никчемной волшебницей, неинтересной, словно у нее вообще нет никаких способностей или интереса к оккультизму, будь то среди других ведьм или нормальных людей.
Ведь, если она позволит своей магии продолжать развиваться, то ее обнаружат плохие люди. И заберут каждую частичку ее души.
Запаниковав от этой мысли, Балтус потянулся и схватил Катрину за руку, сильно сжав.
– Пообещай, Катрина. Пообещай, что, когда почувствуешь призыв к магии, к странному и необычному, к высшей силе, ты все проигнорируешь. Похоронишь глубоко внутри себя. Сделаешь все возможное, чтобы не быть ведьмой. Никогда этого не покажешь и никому не расскажешь. Включая Брома, включая твою маму, включая меня. Пожалуйста.
Катрина потрясенно заморгала, глядя на него, затем вгляделась в его лицо. Он знал, что оно не выражало ничего, кроме боли, отчаянной мольбы о том, чтобы она поняла и подчинилась.
Наконец, она кивнула.
– Хорошо, – сказала она. – Я смогу.
– Обещаешь, моя дорогая?
– Обещаю, – сказала она.
И, боже, он надеялся, что она говорила серьезно. Он надеялся, что договор останется в силе, и что в конце концов это обеспечит ее безопасность.
Словно он знал, что у него осталось не так уж много времени с дочерью.
Глава 1
Кэт
1871
Там что-то есть у моего окна.
Задерживаю дыхание, мои глаза мечутся по темной комнате. Я глубоко уснула, шум меня разбудил.
Постукивающий звук.
Сначала подумала, что это ветка дерева за окном, колышущаяся на ветру, но вяз снаружи не достает так далеко.
Потом слышу это снова.
Что-то маленькое ударяется о стекло.
Камень или галька.
«Бром», – думаю я, поднимаясь на ноги. Оглядываюсь в поисках халата. В детстве, когда он приходил, я бы просто подошла к окну, но теперь, в пятнадцать лет, мама привила мне чувство скромности.
Надеваю халат и спешу к окну, выглядывая во двор. Бром прячется в тени под вязом, листья закрывают его лицо от полумесяца. За полями раскинулась река Гудзон, которая мягко плещется у границы нашей собственности, отражая лунный свет.
Я открываю окно, и в комнату врывается холод, принося с собой первые запахи осени, опавших листьев и влажной земли, а также затухающий огонек костра. И кое-что еще. Что-то темное и странное, от чего у меня по спине бегут мурашки.
– Бром? Что ты делаешь? – грозно шепчу я, высовывая голову из окна. Я не видела Брома несколько дней, что в последнее время не удивительно. Последний год он появляется все реже и реже. Куда он ходит, что делает и с кем, для меня загадка, несмотря на то что здесь, в городке Сонная Лощина, проживает меньше тысячи человек.
– Я хотел поговорить с тобой, – говорит он низким и грубоватым голосом.
По мне пробегает легкий трепет, который я изо всех сил стараюсь не замечать. Мы с детства были лучшими друзьями, проводили каждое мгновение, играя вместе, делясь секретами, воплощая мечты, и теперь, став старше, эта дистанция ощущалась во многом как отвержение. Я знаю, что родители обручили нас с момента моего рождения, но часто задаюсь вопросом, правда ли у Брома есть намерение жениться, когда мне исполнится восемнадцать, или он взбунтуется против своих родителей и выберет другую.
Впервые в моей жизни эта мысль вызывает укол ревности.
– Сейчас середина ночи, – замечаю я.
Он едва заметно пожимает плечами, но его силуэт напряжен, как у животного, готового к бегству.
Или нанести удар.
– Мы можем пойти куда-нибудь в уединенное место?
Я киваю.
– Дай-ка обуюсь.
Ухожу от окна, поплотнее запахивая халат, затем вытаскиваю тапочки из-под кровати, надеясь, что Бром не поведет меня далеко. Надеваю их и возвращаюсь к окну. Я не самая худая и грациозная, поэтому пролезть в окно непросто, но, к счастью, Бром подходит вперед как раз вовремя, чтобы помочь мне спуститься.
Мою кожу покалывает там, где его сильные, теплые руки обхватывают мою талию, халат кажется слишком тонким под его хваткой. Я хочу извиниться за то, что теперь вешу намного больше, чем раньше – не помню, когда в последний раз он помогал мне вот так вылезти из окна, – но не хочу привлекать к этому внимание. За последние несколько лет мое тело претерпело много изменений, и сейчас очевидно, что мы уже не те дети. Чем чаще думаю об этом, тем больше это переполняет меня, как будто я несусь к взрослой жизни быстрее, чем дышу.
Но, несмотря на мой вес, Бром легко опускает меня на землю, тапочки слегка утопают во влажной от росы земле. Мы так близко, что у меня перехватывает дыхание, и почему-то я слишком стесняюсь встретиться с ним взглядом. Странно, что кто-то может так быстро превратиться из друга в незнакомца.
– В амбар? – бормочет он, и я, наконец, смотрю в его глаза. Они всегда были темными, самого глубокого оттенка коричневого, но в тени становятся угольно-черными и наполняются силой, которую я не могу прочесть.
Я киваю, и он хватает меня за руку, берет ее в свою, молча ведет вдоль дома и через задний луг, трава на котором теперь короткая и жесткая из-за засушливого августа. У нас больше не работает ферма с тех пор, как умер папа, поэтому мы сдаем поля в аренду соседним фермерам. Красный амбар, стоящий среди лиственных дубов, остается заброшенным, но мы вдвоем постоянно использовали его как своего рода тайник, место, где мы сбегали от наших семей.
– Все в порядке? – тихо спрашиваю я его, когда мы подходим к амбару. Я никогда не приходила сюда посреди ночи, и полуоткрытые двери напоминают челюсть, которая вот-вот захлопнется. Я подавляю дрожь, мне не нравится, куда ведут мысли.
Он ничего не говорит, но сжимает мою руку, его кожа теперь влажная и не такая теплая, как была сначала.
Бром всегда был капризным мальчиком. Думаю, именно поэтому мы так хорошо поладили. Я тоже склонна к подобным вспыльчивостям, поэтому знаю, когда Брому нужно пространство и время, чтобы разобраться во всем. Часто мы просто сидим вместе в тишине, наслаждаясь обществом друг друга, погружаясь в собственные мысли.
Однако сегодня вечером все по-другому. В нем есть некое напряжение, больше, чем обычно, и воздух раннего сентября кажется густым и наэлектризованным.
Грядут перемены.
На мгновение я закрываю глаза, мое тело хочет слиться воедино с прохладным ветерком, слиться с миром природы и раскрыть его секреты, но я вспоминаю, что обещала своему отцу. Моя внутренняя ведьма должна оставаться глубоко внутри.
Но я уже нарушила это обещание много лет назад.
Бром широкими шагами направляется к амбару и останавливается у двери, просовывая голову внутрь. Со своими почти черными волосами он исчезает в темной пропасти здания. Затем толкает одну дверь плечом, отчего та скрипит, как гремящие кости.
Он втягивает меня внутрь. На мгновение становится совсем темно, пока мои глаза не привыкают. В крыше несколько дыр, как зияющие раны, из которых видно ночное небо, просачивается лунный свет, освещая старые тюки сена и ржавые инструменты, сваленные в кучу по углам. Запах сена возвращает меня к тому времени, когда я помогала вытаптывать его вместе с папой, и слезы наворачиваются в уголках глаз. Я удивленно смахиваю их. Каким подлым может быть горе.
Бром подводит меня к лестнице на сеновал.
– Думаешь, она удержит меня? – спрашивает он через плечо, отпуская мою руку и кладя обе свои по бокам лестницы, один ботинок слегка подпрыгивает на нижней ступеньке, проверяя ее.
– В последний раз, когда мы залазили наверх, оба были вдвое меньше, – замечаю я. Бром рос коренастым парнем, а теперь, когда ему исполнилось восемнадцать, стал высоким и широкоплечим, с мускулами, которых раньше не было, отчего ему тогда дали прозвище Бром Бонс2. Я изо всех сил пыталась не замечать этих мужественных перемен в нем, но, возможно, недостаточно старалась.
– Я пойду первым, – говорит он, удовлетворенный состоянием лестницы, и медленно поднимается наверх. Дерево стонет под его весом, но не ломается.
Он добирается до верха, затем оборачивается и протягивает руку, подзывая меня.
– Давай, Нарци, – говорит он, используя прозвище, которое дал мне в детстве. От слова «нарцисс».
Я делаю глубокий вдох и следую за ним. Халат длинный, и мне приходится сжимать его в руке, а подошва тапочек сгибается на перекладинах, но мне удается карабкаться точно так же, как делала это давно.
Он хватает меня за руку и тянет остаток пути, пока разбросанное сено не впивается мне в колени, и я не сажусь. Окидываю чердак беглым взглядом. Дыра в крыше над нами большая, луна освещает то, что мы привыкли называть нашим тайным местом встреч: тюки, на которых мы обычно сидели, ящик из-под яблок, заваленный книгами по лепке, потрескавшийся чайный сервиз, в котором, вероятно, обитают ползучие твари. Где-то в этих руинах нашего детства хранится колода карт таро, сохранившаяся с тех времен, когда я практиковалась на Броме. Именно это обещание я нарушила. Я не показываю свою скудную магию ни маме, ни кому-либо еще в городе, но показала Брому. Ничего не могу от него утаить, хотя часто кажется, что он скрывает от меня все.
Несколько мгновений мы сидим в тишине, оба оглядываемся по сторонам и впитываем все это в себя. Такое чувство, что наше прошлое и настоящее слились воедино, но будущее еще более туманно, чем раньше.
– О чем ты хотел поговорить? – спрашиваю я его через пару минут. Где-то в глубине амбара внизу я слышу шелест крыльев.
Он молчит. Знаю, что он услышал меня, поэтому просто позволяю ему подождать и принять решение.
Наконец, он говорит:
– Я совершил плохой поступок.
Его голос такой низкий и напряженный, едва слышен, но это не останавливает мой учащенный пульс.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я. Даже при лунном свете его лицо остается в тени, и его трудно прочесть.
– Не могу объяснить, – говорит он.
– Не можешь или не хочешь?
Тишина.
– Можешь рассказать мне все, что угодно, ты же знаешь, Бром, – говорю я ему. Хочу взять его за руку, но боюсь это сделать. Пока не узнаю, в чем дело. – Ты кого-то убил? – шепчу я.
Он бросает на меня острый взгляд, его густые брови выгибаются дугой.
– Нет, – говорит он, защищаясь. – Почему это первое, о чем ты подумала?
Честно говоря, не знаю. Я никогда не думал о Броме как о ком-то кровожадном или жестоком, но он нервный и вспыльчивый, склонный к импульсам и полету фантазии, и полагаю, если бы он случайно убил кого-то, потому что слишком остро отреагировал или не смог справиться с эмоциями, я не была бы слишком шокирована.
– Просто никогда не видела тебя таким расстроенным, – признаюсь я.
Он сглатывает, и этот звук слышен в сарае.
– Я никого не убивал.
– Тогда что ты сделал? – я придвигаюсь к нему на дюйм, сено прилипает к халату. – Скажи мне, Бром.
– Я… – начинает он хриплым голосом. Мгновение он смотрит на свои растопыренные руки, затем переводит взгляд на меня, и теперь я могу прочесть его мысли. Теперь вижу перемену, произошедшую с его лицом.
Он измучен и разорван на части, и внутри всего этого есть желание. Раскаленное докрасна, мощное желание, которого я никогда раньше не видела у него, да ни у кого в своей огражденной ото всех жизни.
У меня перехватывает дыхание, волнение трепещет в груди.
– Я не знаю, как справиться со своими чувствами к тебе, – наконец говорит он.
Ох. Ох!
– Чувствами? – повторяю я, и так боюсь позволить этому трепету в моей груди превратиться в расправленные крылья и улететь навстречу надежде. Несмотря на то, что я пыталась игнорировать перемены между нами и притворялась, что все еще вижу в нем просто друга, оказывается, я втайне надеялась, что однажды мы сможем стать чем-то большим, стать теми, кем нам завещали.
Я не знаю, что еще сказать, да это и не важно.
Потому что Бром наклоняется, берет мое лицо в ладони и целует.
Он целовал меня и раньше, робко чмокал в губы, когда мы были моложе и сидели под мостом Холлоу-Крик, но это совершенно другое. Сейчас теплее, мягче и сильнее одновременно, прикосновение его губ, влажность языка потрясает меня, словно молния, пробегающая по моему позвоночнику, от внезапной близости и вторжения. Я не знаю, что делать – не знаю, как поцеловать его в ответ, но, похоже, это не имеет значения.
Он взял инициативу на себя, и я поддаюсь.
Его поцелуй становится глубже, уговаривая меня, он скользит своим языком по моему, показывая, чего он хочет. Я подчиняюсь, уже чувствуя, что меня уносит в места, где никогда раньше не была, и я тону в нем. Целую его изо всех сил, пока не чувствую, как напрягается все мое тело, как будто я проголодалась.
И он не скрывает своего влечения ко мне.
Он двигается так, что я падаю на сено спиной, а его тело оказывается сверху моего, и все проходит как в тумане. Его рот опускается к моей шее, целуя, облизывая и посасывая, от его веса у меня перехватывает дыхание. Я не знаю, к чему это приведет, но, несмотря на испуг, я готова на все, потому что это наша судьба, не так ли? Мы двое вместе, женимся, и любим друг друга пока смерть не разлучит нас – вот какими мы должны стать. Акт слияния наших тел неизбежен.
Мы не разговариваем, его рука опускается к халату и касается моих грудей, а другая рука скользит мне между ног. Я нервничаю и знаю, что могла бы сказать «нет», но это Бром, и я доверяю ему больше всего на свете. Даже если волнуюсь, что буду недостаточно хороша для него, даже если боюсь, что будет больно, я хочу его.
Я хочу его.
И всегда хотела, чтобы он желал меня.
Он нащупывает свои брюки, расстегивает их, я чувствую его на своем бедре, и потрясена тем, какой он теплый, какой одновременно твердый и мягкий. Мои щеки вспыхивают от интимности, от этой его новой стороны, тело разгорается изнутри.
– Нарцисс, – шепчет он мне, его голос хриплый от желания.
Затем он снова целует меня, раздвигая мои ноги еще шире, и мы оба резко вдыхаем, когда он толкается в меня. Горячая, острая боль вспыхивает между моих бедер, белые искры взрываются перед глазами, когда я зажмуриваюсь и пытаюсь дышать. Я не осмеливаюсь закричать, потому что не хочу, чтобы он останавливался. Знаю, он прекратит, если поймет, что мне больно, а я хочу, чтобы он продолжал.
Я могу не обращать на это внимания. Бром продолжает толкаться в меня, тихое ворчание наполняет воздух, чердак скрипит от наших движений, сено прилипает к моим волосам, и я восхищена выражением его лица. Луна отбрасывает тень на его пристальный взгляд, черные ресницы, но по его твердой челюсти, стиснутым зубам, блеску в глазах я вижу, что от него исходит чистая дикость. Как будто он одновременно охотится за чем-то, и его преследуют. Хищник и жертва.
Куда ты бежишь?
От чего ты бежишь?
Но эти мысли улетучиваются, когда он снова просовывает руку между ног и касается скользкими пальцами, и мне кажется, что вся боль тает. Происходит странная пульсация, мое тело скручивается туго, как бечевка, и мир взрывается. Перед моими глазами все в ярких огнях и красках, я громко задыхаюсь, пока он издает низкий стон, который наполняет сеновал.
Я едва замечаю, как напрягается его тело надо мной, слышу звук его тяжелого дыхания. Мне все еще кажется, что я парю, высоко-высоко, сквозь крышу и до самой луны.
Это самое восхитительное чувство в мире, вихрь энергии, не похожий ни на что, и я хочу, чтобы это никогда не заканчивалось. Я чувствую себя могущественной, такой сильной, как будто могу раздавить мир, как лепестки роз в своей ладони, и взять все, что хочу.
Но в конце концов мое сердцебиение замедляется, и я прихожу в себя.
Улыбаюсь. Чувствую себя ошеломленно и глупо.
Потом Бром отстраняется, и я задыхаюсь. Завтра мне будет очень больно.
– Я не… – начинаю я, стараясь посмотреть вниз, пока он приводит себя в порядок. – С моей ночнушкой все нормально?
Несмотря на то, что мы сделали, я слишком стесняюсь, чтобы спросить, не попала ли кровь на мою одежду.
Хотя он, кажется, понимает. Он опускает глаза и качает головой.
– С тобой все хорошо, – говорит он, все еще задыхаясь. – Пойдем, нужно отвести тебя обратно домой, пока мама не заметила пропажи.
Я киваю, чувствуя себя немного потрясенной. Не хочу возвращаться в дом и быть вдали от Брома. Я хочу остаться с ним. Поговорить. О том, что произошло. Возможно, даже сделать это снова.
Но у нас нет времени.
Мы встаем на колени, и он начинает спускаться по лестнице, я следую за ним. С каждым шагом мне становится больно, но я продолжаю.
Бром хватает меня за руку, как только я опускаюсь на землю, а затем выводит из амбара.
Теперь мир выглядит по-другому. Белая краска дома светится в лунном свете, окна похожи на темные глаза. Само поле выглядит серебристым, а небо над головой – бархатной накидкой, усеянной звездами. Луна такая яркая, что моим глазам больно смотреть на нее. Вокруг нас стрекочут сверчки, шуршит трава и другие звуки ночи. Все такое живое.
Я чувствую себя живой.
Как и раньше, мы не разговариваем, но, возможно, нам это и не нужно. Возможно, теперь мы стали настолько близки, что нам не нужно говорить ни слова.
Когда мы добираемся до моего окна, он помогает мне забраться внутрь. Я по ошибке оставила его открытым, но прохладный воздух приятно согревает мое разгоряченное тело.
– Спокойной ночи, – говорю я ему, чувствуя себя неловко, стоя у окна. – Полагаю, мы увидимся завтра?
– Спокойной ночи, Кэт, – говорит он, прочищая горло. Он открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но потом закрывает.
Затем поворачивается и уходит.
И мне остается только гадать, было ли все это сном.
***
На утро я просыпаюсь позже обычного, мама будит меня, распахивая дверь без стука. Между ее бровями пролегает морщинка, когда она врывается в мою комнату прежде, чем я успеваю даже сказать «доброе утро».
– Ты видела Брома? – спрашивает она обвиняющим тоном.
Я замираю, сжимая пальцами край одеяла.
– Брома? Нет. А что?
Она знает. Она сто процентов знает. Неужели я кажусь ей другой? Неужели я за одну ночь превратилась в женщину?
– Потому что прошлой ночью он так и не вернулся домой. Эмили сказала, что он должен был первым делом выпустить коров, но так и не сделал. Его комната пуста, постель застелена, – она делает паузу. – Его сумка пропала, и… кажется, что он ушел.
Тяжесть последних слов заставляет осознать, что энергия вокруг нас каким-то образом изменилась, как будто мир кажется незавершенным, словно убрали кусочек от полной головоломки.
– Ушел… – неуверенно произношу я, пульс гулко стучит в голове.
– Покинул Сонную Лощину.
И хотя она ничего к этому не добавляет, я почти слышу мысли в ее голове.
Покинул Сонную Лощину навсегда.
Сначала я думаю, что это из-за меня. Я виновата. Напугала его, или, возможно, он лишил меня невинности и сбежал, использовал и бросил, или он понял, что я ему все-таки не нравлюсь в этом смысле, несмотря на прошлую ночь. Но это не похоже на Брома, как и его вчерашние слова:
«Я совершил плохой поступок».
