Текст книги "Лощина (ЛП)"

Автор книги: Карина Халле

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

– Кажется, твою маму я здесь не видел. Трудно сказать, поскольку я много времени провел здесь как в тумане.

Она хмурится.

– Вы тоже? Я чувствую, будто не могу собраться с мыслями. Даже не помню, когда я была здесь в последний раз, когда приходила и сдавала тесты. Они говорят, что память должна вернуться, но пока этого не произошло.

– Я здесь почти месяц, и все еще не помню большую часть тестов, – признаю я.

– Ого, – говорит она, выглядя удрученной, ее пухлая нижняя губа выпячивается. – В любом случае, не думаю, что вы бы познакомились с моей матерью. Она не имеет особого отношения к школе.

Я задаюсь вопросом, почему, учитывая историю семьи Ван Тассел.

Протягиваю руку.

– Ты, кажется, не знала, что блокируешь мои попытки прочитать тебя. Не хочешь попробовать еще раз, на этот раз целенаправленно?

Она подозрительно смотрит на мою руку.

– А вы настырный, да?

– Может быть, – говорю я с ухмылкой. – Ты готова принять вызов?

Ее подбородок приподнимается. Конечно, она готова. Я знал, что это убедит ее.

Она кладет свою руку в мою, и я сжимаю ее. Ее глаза трепещут, но не закрываются. Вместо этого они смотрят в мои с яростной решимостью, пока я пытаюсь протолкнуть свою энергию через ладонь вверх по ее руке, шее, к мозгу. Но теперь передо мной запертая дверь. Она придумала, как полностью оградить меня от этого.

Тем не менее, я так легко не сдаюсь. Давлю, собирая энергию, которая краснеет и кипит внутри меня, бурлит, как расплавленный камень, и пытаюсь выбить эту дверь. Это срабатывает на мгновение, достаточно, чтобы еще раз взглянуть на что-то непонятное. Это как заглянуть в свое собственное прошлое. Я никогда раньше не встречал эту девушку, и как будто у нас есть что-то общее, что-то интимное, дикое и запретное.

Что это?

Затем чувствую, как порыв холодного воздуха проходит через мою ладонь, как будто лед растрескивается по руке, и я немедленно отдергиваюсь, пытаясь стряхнуть булавки и иголки.

– Как ты это сделала? – задыхаюсь я, все еще чувствуя онемение и жар одновременно, прижимая руку к груди.

Она смотрит на свою ладонь, ее глаза расширены. Ясно, что для нее это тоже было неожиданностью.

– Не знаю, – медленно произносит она, поворачивая руку. – Я просто взяла энергию, которую вы мне давали, и вернула обратно.

– Ты думала о чем-нибудь в этот момент? – спрашиваю я, открывая ящик стола другой рукой и доставая блокнот и карандаш.

– Просто было жарко, поэтому я представила лед. Как будто хотела заморозить вас.

Я в последний раз пожимаю руку, разминая пальцы, затем взволнованно записываю результаты на бумаге.

– Это очень интересно, – говорю я ей.

– Это нормально?

Я поднимаю на нее взгляд.

– Нормально? Нет. Большинство не осознает, когда я пытаюсь копаться в них. Тот факт, что ты не только смогла, но и противостояла мне, означает, что ты гораздо лучше настроена на свою энергию, чем большинство, – я криво улыбаюсь ей. – Со временем, думаю, ты могла бы стать лучшей в своем классе.

Она не выглядит слишком убежденной. Но я полон решимости. Возможно, она не хочет быть здесь, но нельзя отрицать, что сила, которой обладают ее тети, у нее в крови. Кто знает, какой могущественной ведьмой может стать эта девочка?

И у нас есть нечто общее, из прошлого, что мы оба пережили, что-то снисходительное и грубое вертится на кончике языка, и все же я не могу до конца осознать это. Что, черт возьми, может связывать нас двоих вместе?

– Это единственный урок, который вы ведете? – спрашивает она.

– Вовсе нет. Я также преподаю гадание и манифестацию с помощью карт Таро и кристаллов, мимикрию и псионические навыки, – я делаю паузу. – Ты посещаешь эти занятия?

Она выдыхает.

– Я не знаю, какие у меня занятия. Чувствую себя совершенно неподготовленной. Ни книг, ни карандашей, ни тетрадей, ни расписания занятий. Мама просто посадила меня на лошадь, и я поехала.

– Ты приехала верхом? – повторяю я. – Без экипажа?

– Может, вы и из Нью-Йорка, мистер Крейн, но я живу на ферме, – говорит она с озадаченным блеском в глазах. – Я всю свою жизнь каталась на лошадях. Нет смысла брать экипаж, если в этом нет необходимости.

– Но я думал, что твоя семья довольно богата.

– Так и есть, – говорит она, затем качает головой, в ее глазах появляется грусть. – Мы были богаты. Мама родилась в богатой семье, но отец умер, когда мне было девять. Без его работы у нас не было бы столько денег, как раньше. Но мы живем в отличном доме на прекрасной старой ферме, и ни в чем не нуждаемся.

– Особенно в платьях, – замечаю я, по-прежнему избегая ее груди, как чумы.

Она опускает взгляд на свое обширное декольте.

– Да, виновата. Думала, люди так одеваются в школу. Я недооценила тип студентов, которые будут приходить сюда.

– Ты имеешь в виду низший класс, – говорю я. – Скажи, Кэт, ты из хвастунишек?

– Нет, – непреклонно говорит она, ее щеки вспыхивают. – Я просто имела в виду…

– Я знаю, что ты имела в виду, – говорю я, поднимая руку. – Просто дразню тебя. Как я понял, ты особенная. Большинство мужчин и женщин, обладающих каким-либо видом магии, как правило, существуют на задворках общества. Именно из-за их непохожести, нравится им это или нет.

Она складывает руки перед собой и изучает меня.

– Вы тоже оттуда родом? С «задворок»? – она оглядывает меня с ног до головы. – Элегантный костюм, красивые часы. Я вижу человека с острым умом и манерами. И магией.

– Я прожил жизнь, в которой было много начинаний, – признаю я. – Попутно обнаружил, что это лучший способ жить.

– И каким было ваше последнее начало?

– Тук-тук, – произносит голос, и я поворачиваюсь, увидев сестру Маргарет в дверях, накинувшую на голову плащ, отбрасывающий тени на ее лицо. Черты ее лица мечутся, как будто перестраиваются, что, как я заметил, характерно для Леоны и Аны Ван Тассел, а также Маргарет и Софи Дженсен. Кажется, у них действует какое-то заклинание, своего рода наваждение, но не могу понять, в чем его смысл.

– Пришло время для экскурсии, – говорит Сестра Маргарет. – Если тебе, конечно, все еще интересно. У нас есть час до следующего занятия с мисс Питерс.

– Конечно, – говорит Кэт. Ее рука сжимает листы бумаги в своей руке.

– Вот, – говорю я, лезу в ящик своего стола и достаю блокнот. Протягиваю его ей. – Это понадобится тебе для следующего урока.

– Благодарю, – говорит она, забирая его, и я замечаю, что она старается больше не прикасаться к моим пальцам. – Думаю, увидимся завтра, – говорит она.

– Вы увидитесь сегодня днем, – объявляет Сестра Маргарет. – На уроке мимикрии, – затем она бросает на меня понимающий взгляд. – Крейн, я прослежу, чтобы к завтрашнему дню ты получил обновленный список занятий. Уже произошли некоторые изменения. Одного ученика отправили домой раньше срока. Так всегда начинается, когда люди понимают, что они недостаточно сильны для учебной программы. Но я уверена, что с вами этого не случится.

Она кладет руку на плечо Кэт и выводит ее за дверь. Та оглядывается на меня через плечо, когда уходит, и наши взгляды встречаются. Мне удается ободряюще улыбнуться ей, а по ее глазам трудно что-либо прочесть.

Только когда дверь закрывается и она уходит, я понимаю, что это был за взгляд.

Это был страх.

Глава 7

Кэт

– Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спрашивает Матиас, снова оглядывая меня с ног до головы, пока мы едем бок о бок по тропе домой. – Ты выглядишь бледнее яичного белка.

– Я в порядке, – говорю ему. – Просто проголодалась, вот и все.

– Тебя в этой школе не кормили?

– Тогда не было особого аппетита, – говорю я ему. Это правда. После урока трав и настоек с мисс Питерс, которая оказалась простой и тихой старой женщиной, я отправилась в столовую. Думаю, что больше всего меня напугала их концепция, потому что в школе, где я раньше училась, такого не было, нам приходилось приносить обед в школу в жестяных банках и пить из колонки, разделяя одну металлическую чашку.

Но мое волнение быстро улетучилось. Было странно заходить в место, где все уже знают друг друга. Несмотря на то, что это только первый учебный день, мне пришлось напомнить себе, что все студенты живут в кампусе по меньшей мере неделю, а я была лишней, жила дома и могла уходить каждый день, когда заканчивались занятия.

Излишне говорить, что я ничего не ела. Пока я росла в Сонной Лощине, у меня никогда не было проблем с приобретением друзей. Просто, когда я находила хороших друзей – таких, как Бром или Мэри, – я прилипала к ним, как к клей, и имела тенденцию забывать всех остальных. Так что, хотя я знала, что смогу завести друзей, если постараюсь, слова профессора Крейна не выходили у меня из головы. Он спросил, не хвастунишка ли я, видимо, так думают обо мне другие ученики. Не могу их винить. Я Ван Тассел; опоздала, да еще и без принадлежностей, как будто думала, что я лучше всех, не говоря уже о моем платье. Никто в этой школе ни за что не захотел бы дружить со мной, и я не решусь проверить эту теорию.

Поэтому провела свой обеденный перерыв, прогуливаясь по территории, осматривая все места, куда Сестра Маргарет водила меня на экскурсию, плюс ненадолго заглянула в конюшню, чтобы проведать Подснежницу. Несмотря на обширность кампуса и здания, уходящие вглубь леса, ориентироваться на самом деле не так уж сложно.

Возможно, это как-то связано с потерей памяти, потому что, чем дальше мы отъезжаем от кампуса, тем меньше я помню. К тому времени, когда мы проезжаем мимо болота Уайли, все, что я отчетливо помню, – это общение с профессором Крейном.

– Итак, что ты узнала сегодня? – спрашивает Матиас. – Обычные вещи или что-то более… возбуждающее? – он разражается хихиканьем, как будто долго ждал, чтобы использовать это слово в подходящем предложении.

Я улыбаюсь ему.

– Разве многому можно научиться в первый день, Матиас? Что ты узнал сегодня?

Пока Матиас жалуется на римские цифры и на то, зачем ему, американцу, их учить, пытаюсь поразмыслить о том, что я все-таки выучила. На уроке мисс Питерс мы вышли на улицу, чтобы поговорить о растениях, выращиваемых в травяном саду, расположенном прямо за окнами, но детали расплывчаты. Экскурсия, которую я провела с сестрой Маргарет, с каждой минутой исчезает. Вся история школы забыта. Не знаю, почему моменты с Крейном остаются ясными. Возможно, когда я была с ним, то уделила ему все свое внимание. Возможно, как и он мне.

Когда мы, наконец, добираемся до фермы Матиаса, золотистое солнце виднеется за верхушками деревьев, Мэри выбегает встретить нас, и мне становится жаль, что особо я не могу поделиться с ней информацией. Даже если бы мне разрешили, я не помню, но постараюсь к выходным по-нормальному поговорить с ней о моей первой неделе в колледже.

К тому времени, когда прихожу домой, кормлю Подснежницу, и привязываю ее на ночь, я выматываюсь больше, чем когда-либо прежде.

– А вот и она, – говорит мама, когда я, пошатываясь, вхожу в дом. Теплый и успокаивающий запах куриного супа на плите, любезно сваренный нашей экономкой Фамке из Голландии, мгновенно расслабляет. – Ужин почти готов.

– Я надену халат и приведу себя в порядок, – говорю я ей, уже устав от этого платья.

Она хочет задать мне вопросы, но я пробегаю мимо нее в ванную и делаю глубокий вдох, наклоняясь над раковиной. Приятно быть дома, хотя такое чувство, что это путешествие пять дней в неделю будет утомлять меня.

Я брызгаю водой на лицо и смотрю на себя в зеркало. Выгляжу как-то по-другому, старше и зрелее. Мои щеки чуть-чуть впали, глаза стали глубже и ярче, губы более сочными, как будто за утро я растеряла все остатки девичества, словно школа и волшебство помогли мне вступить в будущее. До недавнего времени я ходила с распущенными волосами, как это делают девочки, но теперь, став совершеннолетней, зачесываю их наверх, что добавляет мне зрелости. Я не выгляжу плохо, но это заметное изменение. Я выгляжу как женщина, а не как подросток.

«Интересно, что думал обо мне Крейн», – думаю я. «Счел ли он меня привлекательной?» Я несколько раз замечала, как он пялился на мою грудь. Должна сказать, мне нравился его взгляд так же сильно, как ощущение его руки на моей.

Только не понравилось то, что он пытался сделать, держа меня за руку. Прочитать воспоминания? Больше наглости и не придумаешь. К счастью, мое тело знало, что происходит. Не знаю, была ли я рождена с каким-то защитным механизмом от подобной магии, но когда его рука впервые коснулась моей, мир полностью потемнел, и я видела его в большом, черном, пустом пространстве, только его, стоящего рядом со мной.

Поэтому я развернулась и побежала сквозь темноту, и каким-то образом это помешало ему увидеть, кто я на самом деле.

Хотя, возможно, это было бы неплохо. Возможно, кому-то другому не повредило бы заглянуть в мысли. В конечном итоге так можно узнать человека лучше, чем он сам себя знает.

Я начинаю думать, что совсем себя не знаю.

Плещу на лицо еще немного воды из таза и моргаю. От одной мысли о том, что произошло, мне становится не по себе, но, по крайней мере, я все еще помню это, в отличие от остального дня.

Вернутся ли когда-нибудь мои воспоминания? Я иду в свою спальню и переодеваюсь в халат, быстро перебираю пальцами шнурки корсета, давая легким воздух. Затем распускаю волосы и провожу пальцами по локонам, прежде чем направиться в столовую.

Мама уже сидит там, выжидающе глядя на меня, на столе расставлена еда. Она улыбается, как будто немного не уверена, как себя вести. Я не могу не заметить, что сегодня она выглядит хуже, ее кожа более бледная, уголки глаз опущены, седеющие волосы прямые и сухие.

– Как ты, мам? – спрашиваю я ее, садясь на свое место и складывая салфетку на коленях.

– Я? – спрашивает она, складывая руки перед собой. Они выглядят худыми и жилистыми, в пятнах, намного хуже, чем у сорокапятилетней женщины. – В порядке. Просто устала. Ты же знаешь, как сложно вести хозяйство.

Я бросаю взгляд на Фамке, когда она возвращается в комнату с бутылкой вина.

– Ну, для этого у нас есть драгоценная Фамке, не так ли? – указываю я.

– Ей нужно больше отдыхать, – говорит Фамке, наливая красное вино. – Я говорю ей, говорю, но ты знаешь, какая она упрямая.

– Мам, – ругаю я ее, когда Фамке выходит из комнаты. – Ты должна делать так, как говорит Фамке. Управлять домом – ее работа, а не твоя. Ты должна лишь заботиться о себе, – она фыркает на это и делает глоток вина. – Может, еще раз сходить к доктору Филдингу? – решаюсь я, хотя городской врач, похоже, никому не помогает. Он любит называть каждую проблему, с которой сталкивается женщина, «истерией».

– Нет, нет, – пренебрежительно говорит она, прежде чем поставить свой бокал и уставиться на меня. – Я в порядке. Хватит обо мне. Расскажи о своем дне, – мой желудок громко урчит в знак протеста, и она, кажется, слышит это. – Нет, подожди. Сначала поешь. Ешь давай. Потом расскажешь.

Я подчиняюсь, выпиваю немного вина и закусываю супом с хлебом. Когда утоляю голод, начинаю.

– Мой день, ну, честно говоря, его очень трудно описать.

Я хотела разразиться обличительной речью о том, как она отправила меня плохо подготовленной, без припасов и расписания занятий, но теперь, когда вижу, что сегодня она кажется особенно хрупкой, решаю воздержаться. Кроме того, Сестра Маргарет потом дала мне расписание, и когда во второй половине дня у меня был урок мимикрии с профессором Крейном, он подарил мне блокнот, перевязанный черной лентой, пару карандашей, грифельную доску и немного мела. У меня не было сумки, чтобы взять ее с собой, поэтому он сказал, что подержит ее у себя до завтрашнего урока. Что было довольно мило с его стороны. Думаю, он чувствует себя неловко из-за попытки прочитать мысли.

– Первый день всегда ошеломляет, – говорит мама, кивая.

Это мягко сказано.

– Можно я тебя кое о чем спрошу?

Она прикладывает салфетку ко рту.

– Конечно.

– Есть ли что-то… странное в самой школе? Какая-то магия или заклинания, которые защищают кампус? Я с трудом помню тесты, которые сдавала, когда мы ездили туда летом, и ничего больше из того визита. Даже сейчас трудно вспомнить, что произошло сегодня. Я почти все забываю.

– Это нормально, дорогая, – говорит она, делая глоток вина.

– В каком смысле это нормально? – спрашиваю я.

Она берет ложку и пристально смотрит на меня.

– Нормально для этой школы. Там ты испытаешь много такого, что покажется странным и необычным. Тебе просто нужно доверять программе. Доверять процессу. Я бы не отправила тебя туда, если бы не считала это необходимым.

– Но ты так долго ждала, – говорю я. – Я могла бы получить фору, пойти учиться, когда мне было пятнадцать-шестнадцать.

– Ты же знаешь, почему мы ждали, – натянуто говорит она. – Я надеялась, что Бром вернется.

Мое сердце замирает при упоминании его имени. Кажется, что о нем больше никто не говорит. Словно он существовал только в моей голове. Но мое тело помнит, и сердце тоже.

– Кроме того, – продолжает она, макая хлеб в суп, – школа предназначена для учеников всех возрастов. Никакой форы. Это не соревнование.

В этом она права. Некоторые из студентов, которых я видела, были моего возраста или моложе, но и много взрослых. Некоторым на вид даже за тридцать.

– Но если я не смогу вспомнить, чему меня учили, когда покидаю территорию… – начинаю я. – Как я могу чему-то научиться?

– Катрина, – говорит она, и в ее голосе нет терпения. Она никогда не называет меня Кэт. – Подумай об этом на минутку. Где ты проходила тесты? В школе, в той же школе, в которую ты пойдешь завтра, и вся информация хлынет потоком, – она теребит салфетку. – Там есть заклинания, обереги, наложенные твоими тетушками много лет назад. Было несколько несчастных случаев, когда ученики покидали школу и начинали рассказывать о том, что они изучали. Государство бросило на нас тень подозрения. Потребовалось очень много времени убедить правительство в том, что наша школа соответствует всем требованиям и мы платим налоги.

– Что случилось с учениками, которые проболтались? – спрашиваю я.

– Их наказали, – говорит она отрывистым голосом, настолько, что это заставляет меня задуматься, как они были наказаны. – Твои тети приняли меры. Теперь стало гораздо проще.

– Студенты знают, что они изучали магию, когда выпускаются? – спрашиваю я. – Как они воспроизводят свою магию там, в реальном мире, если не могут вспомнить, как ее вызвать?

– Тебе не о чем беспокоиться.

– Это бессмысленно.

– Послушай, к тому времени, когда они закончат учебу и двинутся дальше, магия станет настолько врожденной, настолько укоренившейся, что им не придется ее запоминать. Ты поймешь все это, – хотя в последней части ее голос звучит задумчиво. Наверное, потому, что это означает, что я уеду от нее, возможно, навсегда.

Мы обе некоторое время едим в тишине, прежде чем любопытство берет надо мной верх.

– Какое было твое любимое занятие?

Она криво улыбается мне.

– Не знаю. Я не помню.

– Я помню только одно, – признаю я. – Ну, два.

Ее глаза расширяются, ложка стучит по миске.

– Ты помнишь два своих урока?

– Да. Оба с профессором Крейном.

Она быстро моргает, пытаясь осмыслить услышанное.

– Я вообще не знаю, кто это. Как он выглядит?

– Высокий, темноволосый и красивый, – говорю я, стараясь не улыбаться. – Строгий, назойливый и раздражающий немного. Мнит себя богом. Но на самом деле довольно милый, когда старается.

– И ты помнишь эти занятия?

– Да. Мы занимались энергетическими манипуляциями и мимикрией.

– Хм-м-м, – говорит она, нахмурив брови. – Мне это не нравится.

Я хмурюсь.

– Почему нет?

Тишина. Я слышу тиканье часов в гостиной, Фамке возится на кухне, и где-то далеко-далеко доносится слабый рокот первой в этом сезоне грозы.

– Опасно выносить эти знания за пределы школы, – наконец говорит она.

– Почему?

– Потому что ты ведьма, – шипит она, наклоняясь ко мне. – И если будешь практиковаться здесь и станешь сильнее, значит станешь большей мишенью для внешнего мира. Я не потеряю тебя так, как потеряла твоего отца.

– Но он умер от сердечной недостаточности, а не потому, что был ведьмаком, – говорю я, чувствуя, как руки потеют при воспоминании.

– Знаю, – она прочищает горло. – Я просто боюсь потерять тебя. Ты мало что можешь сделать с тем, что запомнила. Возможно, профессор делает это с помощью своей собственной магии. Напомни, как его зовут? Может быть, я поговорю об этом с Леоной.

– Я не хочу, чтобы у него были неприятности, – быстро говорю я. – Но если ты так беспокоишься о том, что другие люди узнают, что я ведьма, даже в Сонной Лощине, где половина населения склонна к магии, тогда у меня есть решение.

– Какое? – осторожно спрашивает она.

– Позволь мне жить в кампусе. Это решило бы все. Я бы помнила и…

– Нет! – резко кричит она на меня, ударяя кулаком по столу, суп и вино выплескиваются через края. – Нет, ты не будешь там жить! Я не буду делить тебя с ними! У них нет на тебя права…

Я смотрю на нее широко раскрытыми глазами, и она прижимает руку к груди, ее дикий взгляд опускается на беспорядок, который она устроила на столе.

– Нет, – тихо добавляет она, успокаиваясь. – Они всегда получают то, что хотят, я устала от этого. Я не хочу быть одна. Я не могу быть одна, Катрина.

– Хорошо, – неохотно говорю ей, как раз в тот момент, когда Фамке спешит в комнату. – Я не уйду. Останусь.

– О боже, – говорит Фамке, оглядывая беспорядок и вытирая руки о фартук. – Сейчас уберу.

После этого я больше не осмеливаюсь ничего говорить о школе, и мама не задает вопросов. Мы заканчиваем трапезу и расходимся. Но позже, лежа в постели, я слышу, как вдалеке гремит гром. Шторм так и не добрался сюда сегодня вечером, но это только вопрос времени. Думаю о том, чему научилась у Крейна на занятиях по мимикрии. Я могу взять что-то, например молнию, и использовать ее для себя. В следующий раз, когда будет гроза, могу попрактиковаться. Попробовать и использовать.

Я могу делать вещи, которые запрещает школа.

Глава 8

Крейн

Я резко просыпаюсь. Сердце колотится, в ушах звенит. Сажусь в постели и осматриваюсь, и на мгновение не могу вспомнить, где я. Даже не могу вспомнить, кто я. Чувствую себя так, словно с меня содрали всю плоть и внутренности, оставив мешок с костями, плывущий в туманном пространстве.

Затем до меня доходит. Где я, кто я и что здесь делаю. Я просыпаюсь так каждую ночь с тех пор, как поступил в институт. В холодном поту, весь в смятении, сидя на кровати в очень темной и незнакомой комнате.

Прерывисто выдыхаю, удивленный тем, что выходит пар. Здесь не так уж холодно, и я слышу периодический стук радиаторных труб.

И слышу кое-что еще.

Тихий стон.

Женщина плачет.

Задерживаю дыхание, напрягаясь, чтобы лучше расслышать. В мужском факультетском крыле общежитий всего пара мужчин: профессор Дэниэлс, признанный маг, который преподает не магическую программу, Аман Дези, преподаватель лингвистики из Индии, еще Гейл Уинслоу, сторож, и я. Не знаю, обладает ли Уинслоу магией, но если нет, то, похоже, его не слишком беспокоит жить тут.

Но в этом крыле нет женщин, и большинство комнат пустует. Однако это не значит, что у Дэниэлса или Дези нет жены. То же самое касается Уинслоу, хотя ему за шестьдесят, и он необщительный. Не думаю, что он способен довести кого-то до слез.

– Икабод, – говорит женщина сквозь рыдания.

Мое сердце замирает. Я не в первый раз представляю, как слышу голос Мари ночью, но сегодня все по-другому. Это кажется до боли реальным.

– Икабод, – снова произносит голос. Очень отчетливо похоже на Мари.

– Нет, – говорю я, пальцами сжимая край одеяла. – Нет, тебя здесь нет. Ты мертва.

– Икабод, – теперь она дразнит, ее голос меняется. Становится злым. Звук вибрирует. – Ты думаешь, что можешь убежать от своего прошлого, но нет. От меня не убежишь. Не здесь. Точно не здесь. Они сожрут твою душу, а я буду наблюдать. Я привела их к тебе!

– Заткнись! – кричу я, вскакивая с кровати, одеяло путается вокруг ног. Как только я встаю, ощущая под собой коврик, то чувствую себя немного увереннее. Жду и прислушиваюсь, но ее голос не возвращается.

Слава богу.

Но теперь есть кое-что еще. Необычный звук.

Доносящийся из-за моей двери.

Стук.

Стук.

Стук.

Затем следует тихий скрежет, как будто тащат что-то тяжелое.

Я с трудом сглатываю, холодный пот стекает по моей шее.

Что за безобразие?

Я тянусь за подсвечником и ищу спички на столе. К счастью, лунного света, проникающего через окно, достаточно, чтобы я мог быстро зажечь свечу.

Она горит мягким светом, моя комната утопает в свете и тенях. Пространства мало но здесь намного лучше, чем места, в которых я останавливался раньше. У меня есть шкаф, кровать, письменный стол, плюс личный туалет, умывальник и ванна. Из всех комнат открывается вид на озеро, которое сегодня вечером представляет собой просто черное масляное пятно под застоявшимся туманом, луна едва пробивается сквозь него.

Медленно я подкрадываюсь к своей двери и, дойдя до нее, останавливаюсь, прислушиваясь еще раз.

Стук.

Стук.

Стук.

Что это, черт возьми, такое? Я успокаиваюсь, берусь за ручку и поворачиваю, любопытство, как всегда, берет надо мной верх, пламя дрожит, свет пляшет.

Я медленно открываю дверь, петли скрипят ужасно громко, и выглядываю в темноту.

У меня перехватывает дыхание. По коридору тянется длинный след чего-то похожего на кровь, скользкая дорожка, которая мелькает темно-красным в свете фонаря, и в самом конце видна фигура, тело взрослого человека на полу, которое волочится за угол.

Господи Иисусе.

Я стою и смотрю, и страх настолько переполняет меня, что я даже не могу вздохнуть.

«Что, если это не воображение?» – думаю я. «Что, если это не призрак? Что, если это реально? И людям нужна помощь?»

Я сжимаю челюсть, беру себя в руки и выхожу в коридор, держа фонарь как щит от темноты. Призраки существуют, но также существуют и ужасные несчастные случаи, в которых участвуют люди. Что, если этот человек совершил немыслимое?

Человек на полу уже исчез за углом, оставив только кровавый след. Я улучаю момент и приседаю, слегка проводя по жидкости пальцами. Она густая, как кровь, и когда я подношу руку к носу, пахнет резко и металлически. Все мои чувства говорят, что это реально, что это не какое-то видение из загробной жизни.

Я выпрямляюсь и осторожно пробираюсь по коридору. Мне хочется крикнуть вслед, но останавливаю себя снова и снова, будто что-то внутри заставляет молчать. Если человек тяжело ранен, то тот, кто совершил преступление, все еще здесь, я не хочу привлекать внимание. По крайней мере, это продолжаю говорить себе.

Место, в котором размещается персонал, представляет собой старое каменное здание, расположенное ближе всего к озеру, в форме двух «L», которые соединяются большой винтовой лестницей. Нижние этажи – классные кабинеты, на верхнем этаже одной «L» живут женщины, а на другой «L» – мужчины. Моя комната находится в конце мужского крыла, поэтому, когда я завернул за угол, то ожидал, что человек по какой-то причине уйдет, как будто он не осмелится зайти в другое крыло.

Вместо этого кровавый след тянется мимо лестничного мезонина и ведет к женским покоям, огибая угол.

Мой желудок скручивает. Невозможно, чтобы тело, двигающееся с такой малой скоростью, так быстро добралось до женской половины.

«Кровь влажная, пахнет настоящей», – говорю я себе, стараясь держать себя в руках. «Она отражается от свечи красным, это реально. Но скорость, с которой тело двигалось – не реально. Не… как у человека».

Обычно я не трусливый. В своей жизни я видел и делал вещи, которые могли бы посадить людей в тюрьму, а других заставили бежать. Но здесь, со свечой в руке, тихой ночью в этом старом здании, я чувствую страх, какого никогда раньше не испытывал.

Здесь что-то странное. Даже опасное, если я не буду осторожен.

Сделав глубокий вдох, мне удается собраться с духом. И я продолжаю идти.

Тихо прохожу мимо лестницы и направляюсь в женское крыло. Пытаюсь сохранить храбрость при себе, когда заворачиваю за угол, ожидая увидеть тело в другом конце коридора.

Но там ничего нет. Крови тоже. Я смотрю себе под ноги и вижу, что пол просто деревянный. Кажется, все спят.

Я глубоко выдыхаю, проводя рукой по лицу. Это все было нереально. Ни крови, ни тела. Все это было в моей голове. Давление новой работы и потребность создать новую жизнь накапливаются внутри меня. Не говоря уже о том, что я давно не употреблял ни наркотики, ни алкоголь. Организм перестраивается.

Я стою там мгновение, затем понимаю, что учительница может выйти из своей комнаты и увидеть, как я слоняюсь по коридорам. Беру себя в руки и возвращаюсь тем же путем, каким пришел, удивляясь, насколько сухой пол. Я знаю, что прикасался к крови, я чувствовал ее запах, но что, если все это было иллюзией? Что, если все это нереально, сон?

«Вот и все», – думаю я про себя. «Я просто устал. Как только вернусь в постель, все закончится. Я проснусь, день начнется сначала, и все это сотрется из памяти».

Заворачиваю за угол в свой коридор.

И вижу тело.

Прямо за моей открытой дверью длинные руки в бледной, испачканной кровью ночнушке тянутся в мою комнату.

На этот раз крови нет, но тело там, худые серые ноги исчезают за моей дверью. Коридор снова пустеет.

Меня тошнит, свеча снова дрожит в руке, настолько сильно, что пламя мерцает, почти погасая.

– Черт, – ругаюсь я, умудряясь держать огонь подальше от своего дыхания.

«Это нереально», – говорю я себе. «Помни, крови теперь нет. Это не соответствует законам физики, законам науки».

Да, но магия тоже не соответствует, а она очень даже реальна. Она управляет моей жизнью. Как я могу предполагать, что все это у меня в голове?

И все же я иду по коридору обратно в свою спальню, как будто меня подталкивает нечто. Шаг за шагом, свет мерцает, в здании так тихо, что я слышу только биение своего сердца. Даже глухого стука не слышно; шорох ночнушки тоже исчез. Здесь только я.

Здесь только я.

Только я.

Подхожу к двери и на секунду боюсь предстоящего ужаса. Боюсь самой мысли о том, что ждет меня внутри.

«Они сожрут твою душу», – говорила Мари.

Вот незадача. Возможно, у меня нет души.

Я вхожу в свою комнату, выставив подсвечник вперед, освещая темноту.

Там ничего нет.

Ничего, кроме свечей вдоль всего подоконника, пламя танцует, словно от дуновения ветерка. Что происходит, во имя всего святого? Я их не зажигал. Точно знаю.

Быстро захожу внутрь и осматриваюсь, даже заглядываю в ванную и шкаф, убеждаясь, что эта тварь нигде не спряталась. Потом подхожу к столу возле окна и свечам на подоконнике.

Задерживаю дыхание.

На столе лежит черная змея, в голову, в середину и в кончик хвоста которой воткнуто несколько швейных игл. Она мертвая, если не считать слабого подергивания хвоста.

А под ней что-то написано на клочке бумаги очень мелким почерком.