Текст книги "Мертвая (СИ)"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц)
Глава 13
Старуха Биттершнильц обитала на краю города, в прекрасном особняке, построенном не так давно, что бы он успел обзавестись дурной репутацией. А в нашем городке это само по себе достопримечательность.Была вдова, пережившая, поговаривают, троих мужей, просто неприлично богата и разумно прижимиста, что наполняло сердца дальних родственников – собственных детей у Биттершнильц не было – печалью и надеждой. Впрочем, поговаривали, что здоровьем она отличалась отменнейшим, а потому всем родственникам следовало запастись терпением.
Что добавить?Дурной норов? Восхитительную злопамятность и ясный ум, вкупе с немалой изобретательностью? Друзей у старухи не было. С редкими приятельницами, дамами своего круга и состояния – а в нашем городке подобных было, к удивлению, немало – она встречалась на еженедельных заседаниях Книжного клуба и еще, пожалуй, в Благотворительном комитете, где числилась пpедседателем.
…бабушкино место и бабушкины розы. Я и сейчас узнаю этот сорт с темно-багряными, в черноту, лепестками. Летом здесь, должно быть, красиво. А сейчас… от роз остались колючие стебли, лысые деревья стояли, растопырив ветви. Небо было сизым, грязным, а лужайка медленно превращалась в болото, где то тут,то там проглядывали островки зелени, столь неестественно яркой в сумрачный этот период, что одно это казалось противоестественным.Журчал фонтан, нагоняя тоску.Сияли белизной мраморные статуи. Стены, слегка прихваченные плющом, были ровны, высоки и надежны с виду… сплошная благодать, плюнуть некуда.
Я остановила экипаж у парадного входа и поморщилась. Все же сегодняшнее солнце было слишком уж ярким… почти невыносимо.Диттер, выбравшись из экипажа – дверцу открывать не стал, позер этакий – подал мне руку.Рядом, словно из-под земли, возник лакей самого благообразного вида… но ключи я ему не отдала. Нет, прислуга – это хорошо, но машину я за месяц до смерти выписала,и не хотелось бы, что бы ее ненароком поцарапали. Да и вообще не люблю чужих рук, которые тянутся к моей собственности, пусть и с благими намeрениями.Тяжелое наследие предков, не иначе.В общем, оглядевшись, я решила, что места здесь хватает, а гости к старухе наведываются не так, чтобы часто, поэтому…Пусть себе стоит.
Нас встречал давешний унылый блондин, ныне облачившийся в полосатую визитку вполне приличного кроя. Окинув нас насмешливым взглядом, он произнес:
– Бабушка изволит отдыхать…
– Мы подождем.
Блондинчик сделал попытку заступить мне дорогу, но я, к счастью, не настолько хорошо воспитана, что бы это подействовало. Легкий тычок зонтом в ребра, и он отступает…А перед бледным носом появляется серебряная бляха.
– Инквизиция, – Диттер потеснил меня. – Значит, ваша бабушка плохо себя чувствует?
– Она… – блондинчик слегка побледнел, а на щеках проступили бледные пятна. – Понимаете, все-таки возраст… в последнее время она стала странно себя вести… и мы опасаемся, что…
– С кем ты там говоришь, болван? – резкий голос вдовы донесся из приоткрытого окна. – Они все-таки приехали? Отлично… вели подавать чай. И коньяк пусть принесут… и не надо мне говорить о моем здоровье. Я еще всех вас переживу.
От этакой перспективы, как по мне вполне реальной, блондинчик побледнел ещё сильнее.
– Понимаете, – он посторонился и даже любезно предложил мне руку, а я воспользовалась.
Надо же, как сердечко стучит.Ах, как мы волнуемся… прелесть до чего волнуемся… и чем это беспокойство вызвано? Печальной перспективой провести десяток-другой лет, угождая склочной старухе? Или чем-то иным?
– Я не знаю, что она вам наговорила, но… поймите, я не желаю ей зла. Я просто беспокоюсь. Возможно, нам стоит обратиться к целителям, но бабушка на дух их не переносит.
Диттер, наплевав на правила, шагал слева, и меня подмывало взять под руку и его…сердечко моего провожатого дернулось.А сквозь резковатую вонь одеколона пробился запах пота.
– Она начала путать вещи… утверждать, будто кто-то меняет ее обувь… у моей бабушки две комнаты забиты обувью. Камеристка дважды проводила перепись. Все на месте, даже бальные туфельки, которые ей шили на первый выход…
В холле царила удивительная прохлада.А в остальном… светло и свободно. Обыкновенно. Ковры. Картины. Тоска смертная… и старухина компаньонка, смиренно ждущая у подножия лестницы.Серое платьице, длиной до середины голени. Серые чулки крупной вязки. Воротничок белый, кружевной и на вид колючий до невозможности. Два ряда мелких пуговиц на лифе этакой границей добродетели. И единственным украшением – брошь-камея под горлом.
– Как она? – шепотом поинтересовался блондинчик.
– Плохо, – вздохнула девица и представилась. – Мари. Я при фрау Биттершнильц уже семь лет… она взяла меня из приюта.
Благодетельница.И главное, восторг в глазах у Мари почти искренний. Врать у женщин получается намного лучше.
– И мне жаль осознавать, что… – вздох и бледные ручки, прижатые к подбородку. А на левой-то свежий красный рубец… интересно, откуда? – Она стала путать время… и дни… а ещё эта странная убежденность, что кому-то нужны ее вещи…
Мари покачала головой.
– Умоляю, не тревожьте ее покой…
Ага, который, полагаю, в скором времени станет вечным. Вот не нравится мне такая забота. Фальшивая она какая-то…Мари дернула рукавом, будто пытаясь прикрыть шрам, но сделала это как-то неловко, отчего рукав задрался еще больше.
– Простите, – она потупилась.
– Откуда?
Диттер выглядел мрачнее обычного. Надо же, до чего мне дознаватель чувствительный попался. А где профессиональная выдержка? Стальное сердце и холодный разум?
– Она… иногда случаются вспышки гнева, – вздохнула Мари. – Я делала завивку,и ей показалось, что я хочу сжечь ей волосы и… я понимаю, что это не она, а болезнь… на самом деле она – добрейшей души человек…
И вот тут я окончательно поняла, что меня дурят. Старуху можно было назвать кем угодно, но вот доброй… да она первая восприняла бы подобную характеристику за оскорбление. И была бы права. Добрая ведьма. Смех.
Старуха устроилась в низком разлапистом кресле, которое поставили у окна. Ветер тревожил гардины из легчайшей ткани. С гардений, собранных в высокую вазу, облетали лепестки. Некоторые падали в чай.Старуха дремала.Правда, стоило нам войти, она очнулась, встрепенулась, подалась вперед, почти упала на столик. И зазвенели чашки, опрокинулся молочник, выплеснув на скатерть желтоватое озерцо сливок.
– Проклятье! – старуха взмахнула рукой, и на пол полетела вазочка со сладостями. – Что происходит, кто поставил сюда этот столик? Подсунули…
– Видите? – скорбно поинтересовалась Мари.
Шепотом.Но была услышана.
– Что ты там бормочешь, оглоедка? Сплетни распускаешь… – фрау Биттершнильц оперлась рукой на столик, который жалобно заскрипел, но выдержал немалый вес старухи. – Ты это придумала, дрянная девчонка? Ты… кто ж еще… он-то вовсе той головой, которая на плечах, думать не приучен… а ты, деточка, молодец, что пришла. Что стоишь, – старуха пнула вазочку и наступила на белесую зефирину. – Убирайся, раз натворила… и вели, пусть подадут чай в охотничий кабинет.
Она вцепилась в руку Диттера и произнесла.
– А от тебя смертельным проклятьицем несет… хорошая работа… крепкая… но поможешь мне, я помогу тебе…
– Боюсь, это неизлечимо, – Диттер поморщился.
Весу в старухе было изрядно.Облаченная в темно-лиловое платье, она казалась этакой шелковою горой, на которой то там, то тут поблескивали драгоценные жилы камней.Аметисты.И алмазы.И отнюдь не только прозрачные… желтые хороши, крупные,идеально ровного цвета и огранки.
– Нравятся? – старуха подняла руку, позволяя мне разглядеть браслет с подвесками. – Второй мой муженек пожаловал… редкостный скупердяй был, но после того, как я его с одной актрисулькой застала , переменился, да… а ты не стой столпом. Даровали же боги родственничков…
В лиловой гостиной лиловыми были шторы.И ковер.И стены.И обивка мебели, правда, здесь темно-лиловый разбавлялся бледно-сиреневой полоской. Свисала люстра с пыльным абажуром цвета фуксии. На диванчиках выстроились подушки всех оттенков фиолетового. И лишь ковер на полу резал глаз своей вызывающей белизной.
– Садись… ишь, кривишься… а мне оно нравится, – с вызовом произнесла вдова, плюхаясь в креслице. – Ах, погода меняется, кости болят… тебе-то хорошо, ничего уже болеть не будет.
Сомнительное преимущество.Хотя…Нельзя сказать, что моя нынешняя жизнь много хуже предыдущей. Да и долголетие… и вообще… убивать мне не хочется, жажды крови я не ощущаю, а в остальном. Цвет лица вот выровнялся. В прежние годы мне подобной белизны добиться не удавалось, несмотря на все ухищрения.
– Меня не слушают… целитель наш, штопор ему в задницу… что? Первый мой муженек капитаном был, честным, от низов поднялся… свой корабль зубами у судьбы выгрыз. Ох и любила ж я его, хоть редкостным скотом был… да… но не о том… наплели нашему разлюбезному, будто я уже слабоумная, а он и рад поверить… я ему об одном, а он мне настоечку для успокоения нервов. И морфий. Мол, спать буду лучше. Я ж ему не на сон жаловалась, со сном у меня аккурат все хорошо. Небось, эта потаскушка подливает чего… и Мими мою отравила.
Со скрипом приоткрылась дверь, и в гостиную вошла махонькая облезлая собачонка на тонких ножках. Облаченная в попонку с аметистами, она казалась одновременно нелепой и жалкой. Круглая головенка на тонкой шее. Несоразмерно огромные уши, из которых торчали пучки шерсти. Хвост-нитка с пушистым облачком на конце…
– Привезли мне… – старуха стукнула клюкой по стулу. – Уродца… и говорят, что это Мими… будто я свою собаку не знаю!
Существо проковыляло ко мне и, обнюхав ноги, вяло рыкнуло.
– Я тебе, – я погрозила собачонке пальцем.
– Мими тебе его бы отхватила, а это… тьфу, пакость, а не собака… пшла отсюда…
Собака широко зевнула и плюхнулась на ковер. Она свернулась клубочком,из которого торчали лишь уши… нет, определенно, не понимаю, какой в ней смысл.
– Началось все с полгода тому… Мари ты видела. Тихой девкой была, спокойной… исполнительной. Я ее в приюте подобрала. У меня-то компаньонки наемные долго не выдерживали. Не везло…
Если кому и не везло,то, как по мне, именно компаньонкам. Вот и сбегали. А сироте деваться некуда. Да и платить не надо.Сплошная экономия.
– Конечно, сперва она мне показалась слегка туповатой… ничего не знает, ничего не умеет… взялась платья чистить, так испортила… но я ее учила. Я была терпелива…
Для ведьмы.
– И вроде выучила… – старуха махнула рукой на дверь. – Ишь, стоит… заходи уже, я тебя слышу…
Мари вошла. В руках ее был поднос с кружками, высоким кофейником, молочником и полудюжиной серебряных вазочек…
– Долго возишься, – почтенная вдова переложила клюку по другую сторону кресла. – Опять подслушивала…
Мари вздрогнула.И полетела на пол.Неловко кувыркнулся поднос. Разлетелись кружки, зазвенели тарелки, превращаясь в груду осколков… выплеснулось содержимое кофейника, причем прямо на старуху…
– Криворукая дура! – вдова схватилась за клюку.
– Простите, простите, пожалуйста… я не заметила вашу собачку, я… – Мари сжалась, прикрывая голову руками. Вид у нее был до крайности жалкий.
…собачонка издала протяжный вздох.И поднялась.И… лежала она в двух шагах от Мари.Клюка полетела в стену.
– Вон пошла! Чтоб я тебя… – старуха добавила пару слов покрепче, полагаю, подхваченных от супруга-капината. – Вели, чтоб прибрались… ничего доверить нельзя…
– Вы только не волнуйтесь…
Мари поднялась, а я ощутила запах крови.Резкий.Едкий.И невероятно сладкий, манящий. От аромата этого закружилась голова,и вдруг я осознала , что голодна. Невероятно, невозможно голодна… настолько, что готова…Я сглотнула.И сглотнула вновь, попыталась отвести взгляд от белого девичьего запястья, по которому скатывались алые капли. Такие крупные,такие совершенные…
– Я… я… – Мари прижала руку к себе, но так, что порез был виден. И Диттер дернулся было, но взгляд его остановился на мне. – Мне так жаль… простите, пожалуйста… умоляю, простите… и не волнуйтесь… вам вредно волноваться… у меня сердце…
– И почки, и печень…
Их голоса звучали где-то вдалеке…Я слышала стук сердца.Ровный.И… девчонка знает, что делает. Сердце не обманешь… кровь…
– Смотри на меня, – легкая пощечина отрезвила.
– Гад, – я потерла щеку, пытаясь отрешиться от манящего стука. – Я в порядке.
– Нет, – Диттер вцепился пальцами в мой подбородок. – Слушай меня. Ты слушаешь?
Слушаю, слушаю… куда ж я денусь… и слышу… правда, его голос заглушает песню чужого сердца, но это не имеет значения. Кровь ведь осталась… совсем немного крови мне не повредит. Девица все равно порезала руку,так зачем пропадать добру…Вторая пощечина заставила меня зарычать.Никто и никогда еще…
– Сейчас мы уйдем, – это было сказано тоном, не терпящим возражений. – Но вернемся вечером. Я бы настоятельно рекомендовал и вам отправиться в гости… или воздержаться от приема пищи.
Я облизала губы.Ах… кровь долго не живет вне тела. И это печально… невыносимо печально… ее надо собрать… я ведь немногого прошу… я ведь не собираюсь никого есть… я…
Диттер держал крепко.Какие теплые у него руки… кровь, правда, подпорчена, но мне и такая сойдет… а вот ругаться в присутствии дам – признак дурного воспитания. Впрочем, кто вообще воспитывает инквизиторов? Им главное на костер кого-нибудь отправить…
– Костры уже сотню лет как отменили, – проворчал Диттер, вталкивая меня в автомобиль. – Ключи дай…
Еще чего…Не дам.Поменяю. На кровь… пару капель всего… я ведь не прошу многого… да, не капель, ладно, пару глотков и…Мотор заурчал. Ах, обманщик какой, отнял ключи силой у бедной женщины… и… наваждение отступало. Жаркий день для зимы. И солнце такое жесткое… неприятное… ощущение, что кожа вот-вот слезет… я захныкала , а Диттер, содрав с себя куртку, накинул ее мне на голову.
Треклтые гардении – откуда они взялись среди зимы? – пахли резко.И куртка тоже. Табаком, Диттером и ещё травами… в кармане нашлась жестянка с карамельками… смешной,такой взрослый, а сладости любит…
– Сиди тихо. Дыши глубоко. Скоро пройдет, – вел он, к слову, осторожно. А меня окончательно отпустило. Или почти окончательно. Во всяком случае, уже получалось думать не только о крови.
…красной.Сладкой.И такой необходимой мне… почему у других кровь есть, а у меня нет?
– Мне жаль, – выдавила я.
– И мне. Я должен был учесть, – я не видела Диттера, прячась от солнечного света под его курткой. – Слишком много времени прошло, а ты не ела…
– Я, в отличие от некоторых, питаюсь регулярно…
– Ты понимаешь, о чем я…
Понимаю.И… от этого понимания становится тошно. Кажется, я говорила, что моя нынешняя жизнь мало отличается от прошлой? Ложь. В прошлой мне не было нужды пить чужую кровь.
– Извини, пожалуйста, мне пришлось тебя ударить.
И кажется, он действительно чувствовал себя виноватым. Правда, не настолько, чтобы поделиться кровью.Кап-кап… дождик идет.Алый-алый.Нарядный.Я закажу себе новое платье,из шелка темно-винного цвета… и к нему гранатовый гарнитур. Или рубиновый? Думать об украшениях… думать… об украшениях… безголовые блондинки только о них и думают. К гранатам… кроваво-красным гранатам…
Машина остановилась.Надеюсь, не потому, что Диттер что-то испортил…А потом снова запахло кровью.
– Пей, – куртка приподнялась,и мне протянули руку. Широкую такую в меру чистую мужскую руку с любезно вскрытыми венами. Могла бы смеяться – расхохоталась бы, но нет,из горла вырвался жалкий клекот. И я, наплевав на все принципы…
…пить кровь негигиенично.Тем более вот так, слизывая капли с чужой немытой руки… ладно, мытой… но все равно чужой и… подавиться недолго.Но горячая.Боги, я так замерзла, а она горячая. И тепло, расплывалось в крови, опьяняя… мне было так хорошо… мне никогда в жизни не было так хорошо. И поэтому, когда руку убрали, я возмутилась.
Зарычала.И… успокоилась.Нет, в голове шумело,тело стало легким, воздушным. Казалось, стоит оттолкнуться от земли,и я взлечу…
Глава 14
Проклятье.Я закрыла глаза и заставила себя дышать. Воздух резиновый, а я… я не человек.Больше не человек.Только принять этот факт невыносимо сложно. Я… закрыла лицо руками и сидела, сидела, казалось, целую вечность, пока не раздалось вежливое покашливание.
– Ты в порядке?
– В полном, – я испытывала крайнe противоречивые чувства: хотелось расплакаться, сказать спасибо и придушить.
– Точно?
– Нет.
– Могу я что-нибудь сделать?
Сгинуть куда-нибудь, а заодно прибрать с собой последний месяц моей не-жизни… и родственничков впридачу.
– Расскажи…
– Что?
– Что-нибудь, – говорить из-под куртки неудобно, а ощупывать собственное лицо тем более… интересно, я перемазалась в крови? И губы влажные, и я их облизываю. Не дам пропасть ни капле… на шее, кажется, пятнышко… на платье влажно… оно темное, так что будет не слишком заметно.Куртка опять приподнялась,и мне протянули платок.
– Тот человек, о котором писала почтенная фрау, находится в розыске… что ты слышала о кхаритах?
– Ничего.
– Твой род посвящен Плясунье…
– И это не значит, что я должна знать всех сумасшедших, которые считают себя избранными…
…когда говоришь, становится легче. Чувствуешь себя более живым, что ли? И я потерла платком щеку. Не больно… даже если вспороть когтем, все равно не больно. Кожа как резиновая.Ненастоящая.И я сама, выходит,тоже подделка? Под человека?Нет уж, не дождетесь.
– Давным-давно… лет этак десять тому…
– Разве это давно?
– Все истории должны как-то начинаться, а из меня рассказчик и без того хреновый, – он забрался на соседнее сиденье. Кровью все еще пахло, но следовало признать: ныне этот запах не оказывал столь ошеломляющего воздействия, как четверть часа тому. – Так вот, в Бёрне случилось убийство… в принципе, не сказать, что бы событие из ряда вон… но эта жертва отличалась от прочих. Девушка из хиндари. Ее тело было покрыто красной краской, а волосы уложены в высокую прическу. Ее привязали к колышкам, вбитым в землю, а потом вскрыли живот и выпустили кишки…
– В парке?
– В грязном сарае, который мы нашли после. В парк ее просто вынесли, уложили, прикрыли алым шелком.
Его голос звучал глухо, а я приподняла куртку.
– На шее eе было ожерелье из золотых монет. На первый взгляд они казались обыкновенными, но после, когда кто-то додумался приглядеться, то понял, что на монетах выбит вовсе не портрет императора…
– Плясунья?
– Да.
– Это ложь, что ей нужны кровавые жертвы.
– Не нужны?
– Она способна сама взять любую жизнь. Так зачем ей перепоручать это кому-то еще? – сказала я то, что некогда услышала от бабушки.
Солнечный свет по-прежнему был ярким, но не причинял боли. Γлаза слегка слезились.
– Не спеши. Моя кровь – не самая лучшая замена… сейчас мы отправимся в одно место… не спорь.
Не собиралась.
– Так что там с девушкой?
– Спустя месяц обнаружили ещё одно тело… девушку задушили. Но красная краска, отрезанный язык и украшения… через месяц ещё одна…
– Полнолуние?
– Как ты…
– Время власти, – я откинулась на кресло. Теперь, когда голод отступил, вернулись запахи. Кожи. Металла. Керосина, который привязался к металлу. Мастики… красного дерева и лака, его покрывавшего.
Диттера.Он сидел сгорбившись, упершись локтями в руль. И выглядел… я так и не показала его целителю. Ничего, сейчас пусть везет меня, куда собирался, а на обратном пути уже и к целителю заглянем.
– Их было шесть?
– Да… похоже, вас все же следовало привлечь…
– А собирались?
– Из трех родов, посвященных Ей, остался лишь один. Однако… скажем так, юная наследница и старая ведьма, пребывающая в глубоком трауре… было решено, что не стоит вас беспокоить.
Зря.Я бы рассказала им про шесть рук богини, каждая из которых держит на привязи смерть.
…от клинка.
…от яда.
…от удавки, что ложится на шею, даруя почти милосердную гибель.
…от воды и огня…
Да, в нашей семье рассказывали весьма странные сказки на ночь.
– Правда… после третьего тела к вашей бабушке все же обратились.
А она не говорила.Впрочем, не стоит обманываться, что мы были так уж близки. У обеих характер специфический, к близости не располагающий, да и вообще… две ведьмы в одном доме – это на одну больше, чем нужно.
– Кто-то вспомнил, что читал о подобной серии…
…все уже было.Когда-то до нас. Диттер повернул ключ зажигания.
– Двенадцать или двадцать четыре? – уточнила я, устраиваясь поудобней. С каждым мгновеньем я чувствовала себя все лучше.
Тоска ушла.Да и… подумаешь, кровь. Некоторые целители утверждают, что кровопускания вообще очень полезны для организма. Конечно, вряд ли имеется в виду организм столь заморенный, но… помирать Диттер явно не собирался, напротив, выглядел вполне собранным и целеустремленным.
– Двенадцать… раз в двенадцать лет где-то да находят шесть тел… шесть дней и… красная краска, золотые монеты… разные способы смерти.
Он вел сосредоточенно, держа руль обеими руками. Плечи напряженные, взгляд устремлен на дорогу… очаровашка.
– Всякий раз убийства происходили в иной провинции. Расследования проводились… дважды удалось кого-то задержать…
– Казнили?
– Казнили, – со вздохом признался Диттер. – Но улики имелись неопровержимые…
Ага, потому что должны были быть таковыми. Для общественности. Однако с моей стороны благоразумно будет помолчать. У каждого – свои ошибки, и инквизиция – не исключение.
– Копии дел отсылали в центральный архив, но там их просто складируют… тогда-то и встал вопрос об изучении и систематизации, но…
…быстро сказка сказывается.Шесть рук богини – четверть круга, в который ступает одна ее нога.Рот ее полон острых зубов.Язык черен.А в глазах таится бездна.И если не кормить эту бездну,то вырвется она на волю, поглотит весь мир, а потому…
…люди по–разному сходят с ума, я знаю. Но иное безумие поражает своeй кажущейся стройностью и логичностью,иначе как бы им удалось создать подобное учение?Найти тех, кто верил, что и вправду благое дело творит?…собирает кровь богини по капле и возвращает ее Великой Матери, запирая и утробу ее, что бы не рождала та новых чудовищ.
Шесть рук.
Шесть обличий.
Шесть девушек, посвященных Кхари при рождении.
Их растят в любви и заботе.
А когда исполнится им двенадцать, то и отводят к богине, и коль та явит знак…знаки являлись с завидным постоянством, поддерживая огонь чужого безумия. И тот, кто называл себя Голосом Кхари, грозился многими карами , если не исполнено будет…он и сам приводил дочерей своих, ибо не благословляла его богиня сыном и наследником, а вот девочки… девочки ничего не стоят.
Пятеро легли на алтарь.Шестая исчезла.
А мы выбрались за пределы города. На прямой дороге Диттер держался куда уверенней. Он прибавил скорости и замолчaл, позволяя мне обдумать услышанное.Однако думать не хотелось категорически.Я смотрела на дорогу.Тополя… и снова тополя… и дикий терн. Солнце.Небо.Тепло.Диттер жмурится от встречного ветра. И губы покусывает, явно клянет, что разболтал слишком много… выходит секта. Не то, что бы такое уж новое явление, напротив, секты появляются время от времени. Иные относительно безобидны, вроде тех же весталок, объявивших себя истинными последовательницами Жизни. Они вьются у храмов,ищут свободных мужчин, которых готовы одарить своей любовью, не прося ничего взамен, что, само собой, не слишком по нраву жрицам любви и общественной морали. Первые весталок банально бьют, вторая – осуждает.Но бороться с ними…
…или вот еще отшельники, постигающие глубины своего дара где-нибудь на суровом поберeжье Исландской земли. Почему именно там?Кто ж знает…Случались пророки.И откровения.И приверженцы старых заветов. Блюстители чистоты крови и ревнители традиций. Мир сам по себе достаточно безумен, чтобы в нем хватило места и магоненавистникам, и солнцепоклонникам,и почитателям жареных бобов.
…пока ты держишься в рамках закона, твое безумие – лично дело.Но вот убивать девочек…Убивать нехорошо.А нехорошо убивать – и того хуже.
– Мы и вышли-то на них случайно… – признался Диттер, проскакивая поворот на Михштен. Городок небольшой, славный десятком кожевенных мануфактур, песчаными карьерами, где добывали на редкость качественный белый песок, и стеклодувной фабрикой. Михштен, некогда бывший обыкновенною рыбацкой деревушкой, за последнюю сотню лет изрядно вырос. Как-то вот оказалось, что и расположен он удобно, и дорогами его власти озаботились, а потому местный порт, возведенный, как по мне, крепко наспех, представлял немалый интерес для торговли.
И у меня имелись дела в Михштене…Надо будет по случаю заглянуть в контору, а то имеется подозрение, что тамошний управляющий, несколько расстроенный известием о скорой моей кончине, мог ввиду оного расстройства допустить некоторую путаницу в учетных книгах.…и на склады наведаться, раз уж все одно здесь.Я поручала отыскать приличные, но ткани из последней партии изрядно попахивали рыбой. Вот и возник вопрос, за что, собственно говоря, я плачу…
– Женщина… не из хиндари,те никогда не пойдут против воли мужей, а она – обычная крестьянка, которую взяли замуж… пожаловалась, что дочь ее малолетняя начала говорить всякие странные вещи… и девочку привела.
…здесь воняло.Нет, я понимаю, что город портовый, что рыбаки по–прежнему выходят в море, а добычу предпочитают потрошить на берегу, вот и гниют здесь на радость окрестным воронам горы рыбьей требухи. Сюда же вывозят городской мусор, а заодно уж содержимое городской канализации. Море здесь по краю темное, грязное, с желтой ноздреватой пеной. Оно и само воняет, что гнилью, что дерьмом, однако это нисколько не смущает местечковую ребятню.Летом дети купаются, ныряют с головой, порой на спор, а порой так,из интереса или по какой надобности.…здесь часто находят покойников, но детишек это не смущает. Напротив, случись подобное, сочтут за удачу – с приличного мертвяка многое взять можно…дома у берега темные, низкие и лишенные окон.На приплюснутых крышах их растут мох и трава. Иные и вовсе крыш лишены, просто ямы, на которые сверху набросали досок для тепла.В этой части города , если это вообще можно назвать городом, мне доводилось бывать. Но не скажу, чтобы прогулка эта доставила мне удовольствие.
– И что мы здесь потеряли? – я огляделась.
Дороги… дороги начинались где–то там, поближе к пристаням и цивилизации, а здесь имелись тропы, проложенные в грязи.Бродили тощие свиньи, за которыми приглядывали не менее тощие детишки.Мы были освистаны.А над головой Диттера пролетел камень, что, впрочем, дознавателя не особо смутило. Мы минули землянки… если машина сядет, вытащить мы ее не сумеем. Точнее, ее разберут на части, пока за помощью ходить будем. О чем он думает?Если вообще думает?
– K счастью, она оказалась достаточно сообразительна, что бы не говорить мужу, куда направляется… и осторожна, чтобы не спугнуть его. А он не счел нужным запираться. Напротив, он был горд и счастлив… он желал поделиться…
…воняло.Нет, как-то слишком уж воняло… и один поселок сменился другим. Здесь тоже были ямы, правда, не слишком глубокие. И рядом виднелись сколоченные на скорую руку крышки, которыми эти ямы прикрывали в случае дождя.Воду вычерпывали.И сливали в море.А оно, подбираясь к самому краю этого странного поселения, дразнилось, плевалось волной и отступало. И вновь подкатывалось близко, грозя в одно движенье смыть весь первый ряд нелепых этих землянок.
Диттер остановил машину.Заглушил мотор.
– Тогда нам удалось задержать многих… мужчины и женщины… почти двести человек… большей частью хиндари, но встречались и наши…
Он замолчал.И я не спешила с вопросами. Вот не на прогулку же он меня привез? Прогуливаться я предпочитаю по парку, а здесь…Машину окружили грязные детишки.Тощие. Смуглые. Темноволосые. Обряженные в тряпье и от того кажущиеся ещё более уродливыми, чем они есть . Они молчали. Смотрели.Не смели приблизиться.
– И что мы здесь забыли? – поинтересовалась я.
Взрослые тоже имелись.Немного.Изможденного вида старик, облаченный лишь в набедренную повязку, стоял, покачивался на стылом ветру. Что–то терла камнем некрасивая женщина. Она столь старательно не смотрела на нас, что становилось жутковато.
– Идем, – Диттер выбрался из машины и подал мне руку.
– Как–то… не хочется.
Грязь.А у меня, между прочим, туфли на каблуке.И платье шелковое, которое ветер продувaет на раз. Не то, что бы я мерзну – в нынешнем своем состоянии я не испытываю холода – но все равно неприятно.
– Идем, – настойчиво повторил дознаватель. – На машину я круг поставлю.
Kруг – это хорошо…И все равно не понимаю. Если он стремится разбудить во мне совесть зрелищем чужих страданий,то напрасно. Страдания трогали меня мало, а благотворительностью я занимаюсь лишь потому, что это дает определенные налоговые преференции.Но из машины я выбралась.И сама активировала защиту. Не хватало, что бы дознаватель, куда бы он ни собирался меня отвести, рухнул по дороге… небось, здоровьем не пышет.Благородный он наш.А здесь не бывал… идет медленно, озирается… и как–то так, неуверенно, что ли?
– И все-таки?
– Твоя покровительница родом из страны Хинд… тебе нужна их кровь.
Ага…И ого.И… и мыслей нет.
