Текст книги "Мертвая (СИ)"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)
А там…Кровь – хорошие узы.И страх уходит, особенно если нашептать, что ничего-то особенного не произошло. Кто будет искать старую шлюху? Или молодую? Тем более, если ее в Империи-то не существует… шаг и еще шаг… за ручку вести, внушить правильные мысли, что они, пусть и нарушают закон, но приносят пользу, одну лишь пользу…он смеялся,там, за краем мира.
Он веселился, вспоминая, как это было. Он придумал маски и обряды, он…добился своего.Ему платили.За молчание.И удовольствие, в котором мало кто мог себе признаться. За то, чтобы он устраивал эти встречи и позволял выпустить демонов души. За то, что подавал вино…почему прекратил?Все хорошо в меру.
Инквизиции стало много, некроманты опять же, для которых чужая смерть, что для собаки запах падали. Он не глуп. Он прекрасно понимал, что рано или поздно, но до него доберутся. И пусть эти щенки, вообразившие себя самыми умными, веселятся, а он… он отступит в сторонку.Немного зелья.Правильные слова. И вот уже никто и не вспомнит, с чего все началось… да и с самого начала он был похвально осторожен. Хорошее было время… славное… жаль, что продлилось недолго.
Сейчас?
Нет, это не он…не он…Тьма колыхалась.Пузырилась. И тонкая преграда, разделяющая миры, грозила лопнуть. Она надувалась пузырями и опадала, а я слышала тягостный вой псов. У нее, стоящей на страже, имеются верные слуги. И не хотела бы я, чтобы они явились за мной.
Погоди.Я еще не все спросила. Мне надо знать…
– Ты убил меня? – этот вопрос повисает в тишине. И я ощущаю колебания… его тянет признаться, взять на себя чужую вину, но пузырь лопает и призрачный вой наполняет комнату. В нем столько безнадежности, живой тоски, что я падаю на пол, зажимая уши.
Я вижу их, полупрозрачные тени бродячих псов.Я ощущаю холод,исходящий от тел.Я даже, кажется, могу прикоснуться, провести по жесткой их шерсти, собирая иней безмирья. Но я боюсь шелохнуться, я забываю дышать, благо воздух мне не нужен. Я слушаю, как кричит Мортимер… и плачу. Слезы катятся градом и длится это целую вечность.
А потом псы уходят.Только последний тычется носом в раскрытые мои ладони, словно выпрашивая ласку. Я не против. И чудовища нуждаются в нежности.
Глава 49
…в той комнате много красного и золотого. Кажется, дядюшка испытывал неистребимую любовь к этому сочетанию. Обивка кресел цвета венозной крови. Гардины – артериальной. А вот ковер из алых и багряных полос сложен. Темно-бордовое покрывало на софе.И белоснежное платье на нашей убийце.Ей идет.Простой прямой крой, и платье больше похоже на рубаху, перехваченную тонким пояском… дорогая простота. И я помню, что видела его в каталоге, но…дядюшка ее баловал.
– Как тебя зовут? – мой голос искажен и, кажется, заполняет всю эту душную комнатушку, в которой нечем дышать. И я иду к окну, распахиваю его рывком.
Втягиваю сырой зимний воздух.Хорошо.
– Все в порядке? – Диттер подставляет плечо. Своевременно. Я скажу ему спасибо. Потом. Позже. А пока… я просто постою, отогреваясь его теплом, наслаждаясь зимой и запахом ее. Из окна тянет дымами. Мокрым камнем. Гниющим деревом. Сдобой.
– Как ее зовут? – повторяю я вопрос.
Почему-то это кажется невероятно важным.
– Гертруда.
Хорошее имя… Гер-тру-да… волосы она собрала, перетянула лентой. Простенькая прическа, но опять же слишком идет ей, чтобы поверить в случайность.Круглое детское личико.Γубки бантиком.Бровки светленькие. В тусклых глазах озера слез,только почему-то я больше не верю…
– Откуда в спальне нож?
Этот вопрос занимает лишь меня. И Гертруда вздрагивает, а слезы-таки проливаются, катятся по пухлым щечкам потоками. И Вильгельм хмурится. Неужели,и его проняло? Наверное, простуда виновата… он ведь дознаватель, он должен понять, насколько несуразна эта история…
– Он… он читал письма… и иногда… потом… – она протягивает руки, демонстрируя вязь шрамов. – Ему нравилось… неглубоко… он сам лечил.. .порошками… но кровь – нравилась. Я просто… я поняла, что не могу больше.
Или не хочет.Лепет этот меня раздражает. Но Аарона Марковича я все-таки попрошу о помощи.
– Кто к нему заходил?
– Кто? – она эхом повторяет мой вопрос. А Вильгельм хмурится лишь сильнее. Диттер же крепче сжимает меня, а я не против, я не буду вырываться. И даже голову на плечо пристрою, пусть это трижды неуместно, зато мне хорошо.
А остальные – в бездну.
– Я и спрашиваю, кто? – я поморщилась.
Я принесла с собой не только холод иномирья, но и отчетливый запах разложения. Этак к вечеру от тела вовсе ничего не останется.
– Н-не знаю…
– А что знаешь?
– Ничего не знаю, – в тусклых глазах плеснул гнев.
И исчез.
– Я… виновата… но он… он… – и вновь слезы потекли.
Он был форменным ублюдком, дорогой мой дядюшка, и этого не отнять. И скучать я по нему не стану, что совершенно точно. Однако… уж больно удачно он преставился.…а с другой стороны, до чего удобная фигура на роль злодея.И если я права…
– У… у него в кабинете бумаги, – несчастная красавица прекратила всхлипывать и прижала ручки к груди. До чего трогательное зрелище,и трогает, что характерно, не меня одну. – Мне туда было нельзя…
И робко так поинтересовалась.
– Наверное, надо вызвать кого-то…
– Надо, – не стал разочаровывать Вильгельм. И нос рукавом вытер. Платки закончились? Надо будет подарить, а то весь нос растер до красноты. – Вызовем…
Кажется, девица ждала чего-то другого, если вновь пустила слезы…Гертруда.Труда, Труда… почему именно сейчас… нож в спальне? Кровью там пахнет, застарелой, но… дядюшка при всей своей извращенности довольно практичен. И да, не сомневаюсь, что с него станется жену молодую резать удовольствия ради, но делать это не на самом дешевом белье…
Кровь отстирывается погано.Скорее уж, полагаю, в доме отыщется подвал для особых утех оборудованный…
– Тоже ей не веришь, дорогая племянница? – дядюшка Фердинанд ухватил меня под руку,и это тоже было своевременно, потому как вдруг выяснилось, что ноги меня держат, но и только. Я почти повисла между ним и Диттером.
– Девушка не лжет, – заметил мой дознаватель.
– Но и правды всей не говорит, – я старалась держаться гордо, но это давалось нелегко. – Он дерьмом был… не сомневаюсь, что в кабинете мы найдем все доказательства вины…
…которые заодно помогут оправдаться несчастной Гертруде.
Да и можно ли вообще судить бедную женщину, которая взяла и спасла город от этакого чудовища?Так герр Герман и сказал.…кто вызвал жандармерию? Не знаю. Говоря по правде я позволила усадить себя в кресло и… не знаю, уснула? Отключилась?Еще ненадолго умерла? Γлавное, когда я вернулась в сознание, обнаружила себя, сидящей в том же кресле, укрытой сразу тремя куртками, что весьма и весьма умилило.
Рядом держался Монк.
– П-простите, – сказал он, глядя в пол. – Я бы тоже свою отдал, но… б-боюсь, что вам это б-будет не слишком приятно.
Я простила.И позволила себе остаться в кресле.Суетились жандармы… как-то много их стало. Ходят туда-сюда, сюда-туда, носят с собой всякого рода запахи. Кто пахнет чесночной колбасой, кто – вчерашним элем не лучшего качества. Потом и не только человеческим… дымом, керосином… много их.И дядюшка с сигарой воспринимается едва ли не как благодетель.
– Вот и все, – говорит он кому-то. И я, повернув голову, вижу герра Германа, что характерно, в парадном мундире. И тоже с сигарой. Как-то… не знаю, цинично что ли курить на месте преступления, стряхивая пепел в фарфоровую вазу. Неплохая, между прочим, подделка…
– Это да… и даже не знаю, как быть, – герр Герман покосился на меня и, отвернувшись, любезно выпустил дым в другую сторону. – Обвинять несчастную женщину… ей награду дать надо.
Надо.За артистичность.Со своего места я видела ее, окруженную тремя жандармами. Такую хрупкую. Такую светлую. Такую…
– Не подозревали? – дядюшка Фердинанд смотрел на прелестницу скептически.
И за это я готова была расцеловать его. Правда, подозреваю, что от этакой нежности дядюшка уклонится.
– Понятия не имел. Получается… он и тогда мной воспользовался!
Сколько возмущения.Можно подумать, герр Герман сильно протестовал.
– Придется в отставку подавать, – он промокнул лоб платком.
…и не только из-за дядюшки, полагаю. На его совести немало делишек темных, которые пришло время искупить праведной жизнью и небольшими отчислениями в пользу храма. А заодно уж и с собственностью разобраться, если не ошибаюсь,то ещё в позапрошлом году герр Γерман приобрел себе пару доходных домов.Точнее не он, а супруга… и матушка ее…и наступит тихая мирная жизнь.Чтоб вас всех.Я почесала ладонь, которая неимоверно зудела: гладить чудовищ – занятие вредное для здоровья.
– Ничего… много не дадут… при хорошем адвокате… – и на меня поглядел.
– Я найму лучшего, – пообещала я.
Искренне.…вот только работать он будет на меня. Ничего личного, просто… не люблю, когда из меня дуру делают.
…а доказательств нашлось изрядно.Тут тебе и договор аренды на имя дядюшки Мортимера,и приходная тетрадь, где он с завидной скрупулезностью фиксировал доходы… немалые, к слову.Имена.И краткие заметки… кого привлечь.Кого убить…
Старые снимки. И новые, правда, несколько смазанные, но происходящее различить можно было… или вот дневник его с воспоминаниями о днях былых…Не хватало, разве что чистосердечного признания,и то, полагаю, поскольку выглядело бы оно несколько неуместно. Что ж, мои догадки оправдались: дядюшка Мортимер очень пригодился.Мертвым.
Сложно было бы найти более удобную кандидатуру, но…Я постучала пальцем по стеклу.Раз, два, три и четыре… пять… свет не скажет,тьма промолчит. И вообще людям стоит самим разобраться со своими делами, не привлекая высшие силы.
Я вышла из комнаты. Мои гости спят, включая дядюшку Фердинанда, который заявил, что не может теперь бросить единственную более-менее вменяемую родственницу, тем паче, она и без того пострадала от его бездействия. Я не стала противиться: комнат в доме полно.Раз и два… переступить через скрипучую половицу.Диттер спит крепко.
А Вильгельму наша кухарка приготовила теплого молока с медом и маслом. Хорошее средство… жрец тоже дремлет. Дом слышит его дыхание. Этот гость ему не по нраву, но дом,так и быть, потерпит.
Четыре…
Пять…
Закрытое крыло.Мамины покои… здесь тоже делали ремонт. И я уже не могу сказать, действительно ли эта комната была в сиреневых тонах, или меня лишь убедили, что она осталась такой же, как при маме? Небольшая гостиная.Пыль.Книги стопкой… любовные романы? А дядюшка говорил, что мама была умной… разве умная женщина будет читать любовные романы? Вышивка неоконченная… кто ее начал? Пяльцы… я никогда не видела маму с пяльцами… на полках статуэтки.И ни одной серьезной книги.Впрочем, это ни о чем не говорит… серьезных книг полно в библиотеке.Спальня общая, родительская. Здесь темно и…
– Что ты здесь потеряла, маленькая дрянь? – поинтересовалась я, наклонившись перед кроватью. – Вылезай.
И смуглая девчонка выползла, вытащив пару клубов пыли и оброненную расческу. Да, расческа бы ей не помешала. Волосы стояли дыбом. Ночная рубашка пестрела пятнами. Подол ее короткий не скрывал ободранных коленей и тощих ног.
– Я… виновата, – сказала она, глядя на эти самые босые ноги.
– Виновата, – не стала спорить я.
Девчонка шмыгнула носом,и я предупредила:
– Заревешь – сошлю куда-нибудь…
Подействовало. Слезы явно были притворными, а вот злость в глазах – самой настоящей.
– Садись, – я похлопала по кровати. – И рассказывай.
– Что?
– Что ты здесь искала.
– Ничего.
Я не поверила.
– Если вздумала воровать… – я сделала выразительную паузу. И девчонка затрясла головой, залепетала что-то на своем. Ага, значит, красть она не собиралась. Тогда…
– Здесь… иначе, – сказала она, поняв, что мольбы на меня действуют слабо. – Там… зовет.
– Кто зовет?
…она видела.Что?Она сама не знает. Наверное, это было частью проклятого ее дара, из-за которого отец так злился на мать и вообще ей лучше было не показываться на людях. Но она просто видела… дом, пронизанный темными нитями. Некоторые тонкие, что паутинка, другие толстые-толстые.Она даже руки развела, показывая, до чего толстые.Пятна.И звуки. Те, которых кроме нее никто не слышал… вот отсюда… да, – она указала на кровать. Ее звали-звали. Она не хотела идти, но голоса не унимались,и ей было так плохо.
Вот она и убежала.Она не хотела плохого. Она не стала бы брать чужое. Она понимает, что если ее выгонят из дома, то отец… он плохой человек… и маму убьет. И ее тоже убьет. И сестричку, хотя ее не жаль, только кричит и пачкает пеленки. А Зарью заставляют стирать.Я улыбнулась.Прелесть какая… определенно, надо отвести ее к Плясунье. Я коснулась темных волос. Жесткие. И колючие. И пахнет от девочки не только пылью, но и дегтярным мылом. Конечно, Гюнтер не потерпит грязнуль в доме…
– И сейчас их слышишь?
Она вздохнула.Кивнула.
– И о чем они говорят?
Сосредоточенная какая… губу покусывает. Взгляд же ее расплывается. И это тоже признак, но… чего? Худенькое тельце покачнулось, однако мне удалось удержать его. А потом губы девочки дрогнули и раздался такой хорошо знакомый голос.
– Она что-то подозревает.
Отец.Я давно не слышала его, но ошибиться не могла.
– Одних подозрений недостаточно…
…а это бабушка.
– А если она расскажет?
– Кому?
– Не знаю…
– Клятва еще действует, дорогой, – голос бабушки мягок и спокоен. – И не стоит волноваться… мы решим эту проблему.
– Как?
Тишина.Такая долгая-долгая пауза, в которую я успеваю придумать себе тысячу и один вариант развития событий.
– Ты ее любишь?
– Мама…
– Я спрашиваю, потому что мы оба прекрасно понимаем, выхода нет… это вопрос времени… сейчас или позже, и чем больше мы тянем,тем сложнее будет решиться.
Это дом.Конечно.Он вполне живой, он способен хранить чужие разговоры и не только их. А мне вот повезло послушать.
– А отец?
– Он с самого начала был против. Девочка, конечно, милая, но характера не хватает. Тебе стоило выбрать младшую… с другой стороны и она оказалась бесполезна. Выкидыш?
– К сожалению.
И вновь пауза.Девочка дышит ровно, но лицо ее будто стерли, на нем ни тени эмоций. А я вглядываюсь, будто пытаюсь найти что-то…
– Она готова пробовать вновь, но…
– Лучше найти кого-то помоложе, посвежее. У меня есть на примете кое-кто… я познакомлю вас позже. Когда минет срок траура. А ты пока постарайся быть полюбезней… подозрений не должно возникнуть. – И бабушка тихо добавила. – Ни у кого.
А моя визави дернулась и сползла на кровать.Я вздохнула.Вот так… может, и вправду стоит прикупить любовный роман? Или даже два? Говорят, в них сказка живет, а я… я так хочу поверить в сказку о большой и чистой любви.И вместо этого поднимаю ребенка.Несу.Я не знаю, где им отвели комнаты. Где-то на третьем этаже, где всегда селили слуг. Здесь прохладно и пахнет сыростью. А ещё шебуршат мыши. И тени чувствуют себя привольно. В нашем доме и прежде-то слуги не задерживались. Может…надо спросить у Рашьи, пусть подскажет кого…почему бы и нет?
Конечно, экстравагантно, зато дешево и за место свое держатся станут. Да…скрипнула дверь, отворяясь.
– Госпожа? – Рашья, на которой белая ночная рубаха смотрелась по меньшей мере нелепо, согнулась в поклоне. – Она опять убежала, госпожа… не повторится… клянусь…
– Все хорошо, – я вошла в комнатушку.
Тесна.Но хватило места для кровати и для люльки, в которой дремал младенец. Я склонилась над колыбелью… и здесь тьмой веет. Обе ведьмы, стало быть…Я положила девочку на кровать и обернулась к женщине, что стояла, прижавшись к стене. Я чувствовала ее страх,и мне это не нравилось.
– Тебя здесь не обижают?
– Нет, госпожа.
– Быть может… что-то нужно? Одежда? Вещи?
– У нас все есть, госпожа…
И страх ее отступает. Точнее она сама преодолевает его.
– Мой муж, госпожа… он очень плохой человек… и у него много друзей… он не спустит оскорбления. И я… я боюсь, что… – полувздох. – Здесь место силы. Но есть люди, которые… которых учат разрушать места чужой силы. Я должна это сказать, госпожа.
– Говори, – разрешила я, укрывая мелкую одеялом.
Интересно, а других голосов она не слышала? В любом случае, надо будет велеть, чтобы помалкивала. Возможно, конечно, эта ее способность нестабильна, а то и вовсе случайна, но привлечет она внимание многих. В прошлом хватает тайн, в которые люди не откажутся сунуть свой нос.
– Когда-то моя… бабка служила той… в чьих руках серп и камень. И ее мать. И мать ее матери… и моя тоже должна была, но… – Рашья прижала руки к груди. – Мою бабку убили. И ее мужа. И ее дочерей… других дочерей. Моей матери повезло, она должна была войти в первый круг… она отправилась в лес, где провела неделю… а когда вернулась, то… деревни больше не было.
Гм, что-то такое и я припоминаю, из показанного Кхари.
– Она долго блуждала… а когда вышла,то никому не сказала, откуда родом… и нам не говорила… это опасно… я… я почти ничего не умею,из того, что должно. Но я слышу. Это место просит о справедливости.
Ах, знать бы для кого…
Глава 50
…за завтраком дядюшка сосредоточенно пытал сливовое желе. Он медленно втыкал серебряную ложечку, проворачивал, елозил ею по чашке, силясь отковырять кусок поприличней, и вытягивал его… желе сопротивлялось, дрожало и норовило сползти обратно в чашку.Вильгельм был мрачен.Диттер молчалив.И лишь Монк улыбался блаженной улыбкой истинного безумца.
– Все равно это кто-то из своих, – Фердинанд облизал ложку. – Статистически маловероятно, чтобы в столь… узкую семейную историю ввязался кто-то посторонний…
Ага, вот статистики нам для полного счастья и не хватает.
– Своих осталось немного, – я покусывала ногти. – Если отбросить меня и вас, а заодно и сестрицу, чтоб ей…
– Знаешь?
– К сожалению, – я сочла возможным пожаловаться. – Она пытается отобрать у меня титул и состояние.
– А они тебе нужны?
Допустим, состояние я в любой момент переведу на личные счета, да и предприятия переоформить несложно. Аарон Маркович, если возьмется, то ни один коронный суд после не докажет, что оно было иначе… майорат, конечно, не тронешь… однако если с умом подойти…Сами по себе земли – всего лишь земли.А заводы – отнюдь не только постройки… оборудование перевезти под предлогом проведения ремонтных работ. Кое-что прикрыть. Кое-что расформировать… преобразовать… да, если кто и может лишить меня состояния, то отнюдь не сестрица с нездоровыми ее амбициями.
Титул?Мне от него ни жарко, ни холодно… есть и ладно. А не будет…остается дом.Дома было жаль, потому что эта мелкая шлюшка вряд ли сумеет сохранить его. Даже не в этом дело. Вряд ли она захочет его сохранять… а храм как же?
– Еще не решила, – ответила я. – И в любом случае, я терпеть не могу, когда кто-то пытается меня обобрать… думаешь, Нинелия? Она ведь участвовала в том эксперименте. И отцу помогала…
Я поморщилась.Помогала она ему не только с научной работой. А если… она хотела занять место мамы. Хотела страстно, исступленно даже, если пошла на предательство.Сделка с дедом.И отказ от прав наследства… обидно? Еще как… а ведь матушка одарена, в отличие от тетки. Почему? Отец никогда не связался бы с женщиной, силы лишенной. Такая, если и родит ребенка,то с большой долей вероятности слабого. Следовательно, сила была.Была, была… и куда подевалась?
– Дядюшка, – я крутанула вилку в пальцах. – А ведь тетушка Нинелия раньше не была бездарной?
– Что?
Он моргнул.А мне подумалось, что, в отличие от прочих родственников, Фердинанд меня почти не раздражает. Я даже, пожалуй, не буду против, если он вовсе переедет сюда… пусть выберет себе комнаты…
– Ты ведь встречался с ней. Ну тогда еще… когда она была помоложе и…
И дядюшка покраснел.Отчетливо так покраснел. Выразительно. Интересно, с чего бы…
– Случайная связь… сам не понимаю, как произошло, – он все-таки соизволил признаться,и Диттер поперхнулся водой. – Она была миленькой… кудряшки… платьица такие в горошек.
Ага, платьица в горошек.С кружавчиками, наверное. Почему-то горошки с кружавчиками мужские мозги парализуют напрочь.
– Не слишком умна, но… всегда весела… щебетала, песенки напевала… она хотела, чтобы все друг с другом дружили…
…и именно поэтому залезла в постель к папеньке, укрепления дружбы ради. Как это я раньше не подумала…
– Я знаю, что они с Франсин не слишком ладили. И знаю, почему… но мне показалось, что Нелли раскаивается… все совершают ошибки. Она так искренне горевала…
…вот тебе и гений семейный.
Туда же… пара слезинок, жалобный тон и огорченная физия. И вот уж он уверен, что тетушка искренне горевала… если бы не вчерашний разговор, подслушанные девочкой, я бы, может, и поверила. Но… выкидыш… дети сами собой не заводятся.
– Однажды мы засиделись. Она оформляла бумаги… их вечно целая груда, а я пытался минимизировать число каналов… разговорились… и… как-то оно само… мне потом было неудобно.
Ага… а мне любопытно.Тетушка это нарочно?Почувствовала, что дядюшка к маме неровно дышит… или… а если ей срочно понадобилось забеременеть? А беременность не наступала… то ли детские болезни тому виной, то ли вмешательство высших сил… главное, что ребенок был нужен.Так почему бы не от дядюшки? Кровь-то частью общая.
– И знаешь… – он вдруг задумался. – А ведь и вправду… сила была… не сказать, чтобы яркий дар, однако имелся… она ему не слишком рада была…
Имелся стало быть.
– И у Фелиции…
А вот это полная неожиданность.
– Значит, – Вильгельм оторвал задумчивый взгляд от тарелки с овсянкой, – эта ваша родственница тоже участвовала?
– Ассистировала… подготовка ритуалов. Всякого рода хозяйственные мелочи… к примеру, мел закупить или свечи,или вот проследить, чтобы веревки доставили конопляные нужной толщины. У нее это неплохо получалось. Карты пациентов вела опять же…
Чудесно.Моя семья в полном составе искупалась в этом дерьме.
– Она была совсем слабенькой ведьмой. Как-то обмолвилась, что дар должен был перейти к детям…
Но не перешел.А куда подевался? Или никуда? Простенький амулет сокрытия, и вот уже никакой проклятый дар не смущает умы честных прихожан.Но почему? И…
– Надо брать обеих, – сказал Вильгельм, поднимаясь. – Потом разберемся.
И в этих словах имелся здравый смысл.
…тетушка Фелиция вязала носки. Она сидела в кресле-качалке, укрыв ноги клетчатым пледом.Небольшой домик, вполне симпатичный, надо полагать, по летнему времени. Даже зима не стерла терпкой этой пасторали. Розовые стены. Красная крыша с трубой,из которой поднимались аккуратные клубочки дыма. Деревца.Дорожка из желтого камня.Пара садовых скульптур того умильно-домашнего типа, которые у меня вызывают острые приступы зубной боли.Кружевные занавесочки на окнах и шторы в горошек.В горошек, мать его…Пушистые ковры.Вышитые подушечки. Фарфоровые пастушки и фарфоровые овечки. Целые стада этих гребаных овечек, занявших и каминные полки,и книжные,и даже махонький столик для игры в ломбер.
– Ах, дорогая, – тетушка взмахом руки отпустила служанку. – Как ты вовремя… я как раз собиралась пить чай… сегодня на удивление прохладно. Впрочем, зима у нас, если вы заметили, очень сырая… у меня кости ломит… а вы, вижу, простыли… мой младшeнький постоянно зимой простужался.
Кажется,тетушка не видела ничего странного ни в моем визите, ни в моем сопровождении.Она отложила вязание в аккуратную корзинку, украшенную разноцветными атласными ленточками. И только спицы воткнула в клубок как-то… очень уж выразительно.
– Присаживайтесь, господа… присаживайтесь… полагаю, у вас возникли ко мне вопросы… я всегда рада помочь матери нашей Церкви, – тетушка склонила голову и коснулась сложенными щепотью пальцами лба. Мол, помыслы ее чисты, а побуждения светлы.
Почему-то Вильгельм подчинился.Присел.И рядом на диванчик, обтянутый той же тканью в горошки, опустился Диттер. Дядюшка оседлал пухлую банкетку, а Монку досталось крохотное креслице, в которых только кукол усаживать, но жрец удивительным образом вместился, только поерзал, пытаясь устроиться поудобней.
Он вздохнул.И уставился на тетушку печальными очами. Она же зазвонила в колокольчик.
– Берта совсем от рук отбилась, – доверительно произнесла она. – Ах, дорогая… мне так жаль… так жаль… слышала о Мортимере… какой ужас…
Она покачала головой и языком цокнула.А ведь тетушка когда-то была красива. Она и сейчас могла бы выглядеть чудесно, если бы взяла труд, но… серое шерстяное платье сидело на ней мешком. Кружeвной воротничок лишь подчеркивал общую унылость ее наряда.Фартук и вовсе гляделся смешно.А темные чулки – нелепо.Вот лицо у тетушки округлое, мягкое. Черты правильные. И волосы хороши, вон до чего толстая коса получилась. А главное в них – ни следа седины… и спрашивается, отчего она не хочет заняться собой? Или…
– Как вы потеряли дар? – поинтересовался Вильгельм.
Надо сказать, выглядеть он стал куда как лучше. Глаза все еще красноваты, но носом уже не хлюпает, да и вернулась в движениях былая резкость.
– Дар? – тетушка взмахнула ресницами, а пальцы ее пробежались по ряду булавочек, воткнутых в карман платья. – Какой дар?
– Ваш, – Вильгельм поерзал и ткнул Диттера локтем. – Подвинься. А вы говорите… вы не стесняйтесь… вы ведь были второй ученицей в Салемской ведьминской школе. Подавали большие надежды…
Второй ученицей?В одной из старейших и славнейших школ Империи? Да быть того не может… или… или я до отвращения мало интересовалась жизнью своих дражайших родственников. И ладно бы настоящей,так ведь прошлое, оказывается, куда как интересно.
– Ах это… – взмах руки.
Мол, какие глупости… кто ныне будет вспоминать о временах былых…
– Вам мало не хватило, чтобы достичь успеха вашей сестры, фрау Агны…
Сестра? А… А кем я полагала тетушку Фелицию? Нет, родственницей дальней, это верно, но вот… сестра… родная…
– Она не спешила предавать это родство огласке, верно? Почему?
– Потому что не хотела делиться.
– Чем?
– Всем, – тетушка дернула плечиком. – Она с детства меня терпеть не могла… всегда самая лучшая… одаренная… талантливая… умная… а я так… существую исключительно для того, чтобы ей было кем покомандовать… Агна обожала играть с людьми. А на мне училась.
Чай подали.Темный поднос. Заварочный чайник с трещинкой и пухлая мягкая кукла, почти съехавшая с него. В юбках куклы прятались мелкие разномастные чашки. Позвякивали ложки.
– Было время, когда я верила ей… хотела стать такой, как она… не понимала, что Агна второй себя не потерпит рядом. Нет, она получала удовольствие, показывая, что я, конечно, неплоха, но она – много лучше… всегда вторая… везде вторая… школа? Это пустяки… знаете, с детства у меня не было ничего моего… игрушки? Те, что остались от нее… платья? Зачем мне новые, если Агна носит свои аккуратно… подруги… стоило появиться кому-то, кто обращал внимание на меня,и тут же возникала Агна во всем своем великолепии. И мои подруги быстро забывали обо мне… мужчины… – грустный смешок.
О да, о мужчинах, полагаю, и упоминать не стоит.
– Когда я училась в школе, за мной начал ухаживать один паренек. Он был такой милый… смущался и вообще… он приносил цветы и писал записки. Он… он говорил, что есть только я, что других не существует, но стоило ему увидеть Агну и…
…цветы с записками достались бабушке…
– Мне было шестнадцать, когда она объявила о помолвке. Я обрадовалась. Если у Агны будет муж,то она, наконец, отстанет от меня… как бы не так… могла бы понять, что ей всего и всегда будет мало. Муж? Пускай, но и те, кто окружал меня… знаете, с ее подачи меня считали дурочкой, причем все… родители… приятели… или вот ее супруг. Умный мужчина, а верил ей, как себе. И тоже решил, что я – ничтожество…Она подняла кружку и поднесла к губам.
– Берта заваривает отличный чай… а сила… куда ей деваться-то то? При мне она, – тетушка подцепила пальцем тоненькую цепочку и дернула.
Амулет, стало быть.Цепочка, правда, с первого рывка не поддалась, несколько смазав драматичность ситуации, но тетушку это не остановило.Она отставила чашку и рванула.Швырнула на пол.
– Как я устала, – пожаловалась она. – Если бы вы знали, как я устала… от всего этого… тебе повезло, деточка, что ты никого не застала в живых… Агна же была достаточно сильна, чтобы отвадить прочих. Она сама тебя уродовала.
– Уродовала?
– А разве нет? Вспомни, дорогая… у тебя ведь были подруги? Куда подевались?
Подруги? Я нахмурилась.Были? А они и вправду были?
– Она забрала тебя из школы. Уволила гувернантку. Учителя… приходили раз в неделю и выбрала Агна лишь тех, кто не мог вызвать в тебе ни капли симпатии. О нет,ты должна была любить ее и только ее… сука.
Это было сказано спокойно, даже безэмоционально. И я мысленно согласилась, похоже, у моей дорогой бабушки и вправду был тяжелый характер.Подруги…а ведь были…не совсем, чтобы подруги… приятельницы. Мы вместе прятались от классной дамы и обсуждали… что-то там себе обсуждали,то ли мальчишек, то ли наряды,то ли запретные ритуалы. А может, все и сразу. Помню, как мне показывали тоненький ободочек золотого колечка…поклянись, что никому ни слова.Да чтоб мне землю есть…он меня поцеловал, а ещё я видела…Голова заныла.Подруги.Они могли бы быть. Наверное. И потом, когда бабушки не стало бы, я бы легче перенесла эту утрату. Но… ее ведь не стало давно,и если бы мне нужны были подруги, я бы их завела?
Или… я просто разучилась находить общий язык с людьми? Они мне кажутся глупыми или корыстными, или и то,и другое вместе? Главное, что даже с Патриком, который приятельствовал со всеми, я держалась на расстоянии… он исчез, и что сделала я? Вычеркнула из памяти.
– Теперь понимаешь? А мужчины? У тебя ведь были поклонники… и слышала, ты собиралась замуж?
Тетушка улыбалась, глядя на меня поверх кружки с чаем. К слову, чая там не было,травы лишь, а пить травяной отвар в доме ведьмы – дело рискованное.
– Это было ошибкой…
…первая любовь оглушает.Он прекрасен и молчалив, что тогда казалось явным свидетельством ума. Он сдержан. И даже ухаживает как-то, будто через силу… скромные подарки, редкие встречи, на которые я, стыдно признаться, летела, ног под собой не чуя.Летела.
…если бы не клятва, данная бабушке… мне ведь семнадцать, надо немного подождать. Клятва на крови, и ее не так просто обойти. И он, конечно, понимает. Он представляет меня своей матушке, строгой и суровой, какой только может быть супруга старшего жреца. Я явно кажусь ей особой сомнительных моральных качеств, недостойной ее прекрасного сына, но она сдерживается.
И я тоже.Любовь делает меня лучше. Во всяком случае тогда мне так казалось… как все закончилось? До банального обидно и глупо. Однажды меня пригласила на чай девица.Светловолосенькая.Светлоглазенькая.С носиком острым и пухлыми румяными щечками. С губками розовыми и платьюшком таким же. Девица краснела, бледнела и говорила странные вещи. Мой жених меня не любит, но лишь подчиняется воле матери, которая подыскала ему состоятельную жену.
