Текст книги "Мертвая (СИ)"
Автор книги: Карина Демина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
Глава 44
…мой супруг, кажется, поддался его настроению и всерьез размышлял над тем, стоит ли соглашаться, если ему предложат возглавить кафедру некромантии при имперской академии. Даже я, кажется, вздохнула с немалым облегчением.Ведь если у нас получилось, то все не зря?
Она это у меня спрашивает?Ах, матушка… жаль, тогда я была слишком мала и несведуща в коронных делах, иначе высказалась бы… определенно высказалась бы.
…лишь Фердинанд продолжал сомневаться. Он вновь и вновь перелистывал личные дела. Ежедневно присутствовал на осмотрах. Он допрашивал каждого на предмет тех самых чужих снов,и как-то пожаловался даже, что люди стали его избегать.Я посоветовала отстать от них. А он отказался. Обмолвился, что сны не так уж безобидны, как нам кажется, а наши подопечные лгут. Увы, его идеи о заговоре даже мне показались несколько надуманными. А свекор и вовсе посчитал их опасными. Какой заговор, когда почти готово представление его к ордену Морской звезды? И выше чести быть не может,ибо в его роду никто не получал подобной награды.
…в его?Матушка до конца не признала род своим. С чего бы это? Оказывается я, полагавшая себя умной и проницательной – для своих лет я такой и была – не видела многого.Какими были отношения матери и деда?Или бабушки?Нет, они все были взаимно вежливы… улыбались… и меня любили.А друг друга?Дед бабку несомненно. А отец мать? Еще недавно я была всецело уверена в этой самой любви, которая одна на всю жизнь и до гроба. Но тогда не приключилось бы истории с моей тетушкой. Да и дед поступил с женой не лучше…мне этого не понять.Меня учили долгу перед родом, важности поддерживать доброе имя и вообще соответствовать, но…предложи мне дорогой супруг подобную авантюру, мигом услышал бы неиспорченное хорошим воспитанием, а потому искреннее, душевное даже мнение. А уж проверни за моей спиной… благо, разводы в Империи не запрещены.Терпеть?Чего ради. Ни одна любовь подобного не стоит. Да и… какая любовь без уважения? Или доверия? А доверять человеку, который однажды предал меня ради высоких идеалов? Увольте. Не столь я и наивна.
…Φердинанда отослали в столицу. Меня отправили к морю, поправлять здоровье и пошатнувшиеся нервы. И не буду лукавить, что я возражала.О том, что произошло, я знала со слов свекрови.Они действительно сговорились,там, во снах. Они сумели объединиться и вместе выйти за пределы мира тварного в иной, который неподготовленного человека сводит с ума. Именно там кому-то и пришла в голову идея умереть. Не одному, но всем, раз уж вышло так, что они оказались связаны между собой.Откуда она узнала? После нашли дневники. Их прятали, не сказать, чтобы тщательно, здраво рассудив, что за год наше внимание существенно ослабло.
Идиоты.Нехорошо думать так о родственниках, тем более старших и давно ушедших в мир иной, но иначе не получается. А вот дядя… чувствую, наша беседа будет куда более интересной, нежели нам представлялось.
…они выбрали день официального закрытия.Комиссия вкупе с председателем ее, человеком крайне неприятным, хотя и верным короне. Представление. Подробный отчет. И показ тех, кого свекор искренне полагал своими лучшими творениями. Он удосужился рассказать о каждом. И понимаю, что на комиссию это произвело впечатление. Двенадцать пар. Двенадцать успешных пересадок.Цельность ауры.Здоровье.Разум, который казался неповрежденным.Прорыв? И невероятные перспективы, которые открывались перед короной.
Рука матушки дрогнула и на бумаге осталась крошечная клякса, которую не стали зачищать.
…после представления подопытных оставили в комнате. После должно было состояться торжественное прощание. Мой свекор был человеком щедрым, а потому каждому заготовил весьма ценный подарок, не говоря уже о торжественной речи, которую он, зная характер, собирался произнести не только перед комиссией. И тем ужасней было обнаружить в этой комнате, где все готово было для торжества, две дюжины тел.Они перерезали горло.Некоторые – друг другу. Другие – эгоистично себе. И я лишь радуюсь, что избавлена была от сомнительного удовольствия видеть это.Стоит ли говорить, что проект был закрыт.
Стоит удивиться, что этот треклятый проект не закрыли раньше.
Мой свекор был раздавлен. Тогда, пожалуй, я впервые увидела в нем не мага, но человека,и не буду лукавить, что человек этот пришелся по душе. Скорее уж напротив, он, расстроенный единственно крушением собственных планов, казался мне отвратительным. Он горевал не о людях, но о том, что труды его будут засекречены, а то и вовсе признаны запрещенными. Практика остановлена, а имя так и не войдет в историю.Хуже всего, что мой супруг отчасти разделял это мнение.Он полагал запрет необоснованным. Как же, мы так далеко продвинулись, мы почти достигли успеха,и тут запрет. Он был громок и несдержан в своих высказываниях, а еще грозился подать апелляцию Его императорскому Величеству, который должен был сполна оценить перспективы этой разработки.
Я почесала кончик носа.Судя по тому, что об этой разработке никто так и не узнал, апелляция не состоялась, или до аудиенции дело не дошло. Или Его императорское Величество оказалось куда более вменяемым, нежели можно было надеяться.Крамольные мысли, но… будучи человеком вполне взрослым, я прекрасно осознавала: власти мыслят категориями далекими от понятий морали и нравственности. А проект, что уж говорить, был заманчив грядущей выгодой.Как же… идеальное общество.
…мы стали часто ссориться. Он упрекал меня в том, что я изначально не разделяла идеалы семьи и работала недостаточно усердно. Дело мало не доходило до прямых обвинений. И слышать подобное было горько. Я всерьез задумалась, с тем ли человеком связала свою жизнь.Оглядываясь назад, я понимаю, что была лишь выгодным приобретением. Любовь? Возможно, некое ее подобие,ибо мой супруг отвратительно безэмоционален. Является ли это результатом давнего эксперимента? Либо же ценой за полученную силу? Не знаю. Но уверена, что рано или поздно, он повторит попытку получить сына. Род наследуют мужчины.А дочь – лишь ресурс, которым можно будет воспользоваться.
Ресурс стало быть.И вот обида ли в матушке говорит накопившаяся, или же не вовремя проснувшийся здравый смысл, не знаю. Скорее всего и то,и другое вместе. Однако, похоже, стоит порадоваться, что отец ушел рано.Я как-то не задумывалась, что бы было, останься он в живых.А что бы было?Род наследуют мужчины.Это я знаю. Учила.Нас никогда-то не было много… два мальчика в семье – скорее исключение, нежели правило. Наследник. И опора наследника, которая как правило до самой смерти своей служила роду… добровольно ли? Ох, что-то я сомневаюсь… и боковых ветвей не существовало. Мне всегда это казалось нормальным. Но теперь я явственно осознала: это как раз-то не нормально. Почему никто из младших сыновей не обзавелся семьей?Не стал отцом?Не создал какую-нибудь младшую ветвь, к которой я могла бы обратиться со спокойной душой, отобрав пяток подходящих кандидатов в наследники? Нет же… даже если взглянуть на любезных дядюшек моих. Мортимер сосет из жен жизнь, а потому потомства вряд ли даст. Подозреваю, случись вдруг какой несчастной забеременеть, она попросту не сумела бы выносить плод.Сожрал бы изнутри.И… стоит порадоваться, что эта ветвь прервется сама собой.А Фердинанд? Ему-то что, кроме собственного женоненавистничества, мешало вступить в брак? Или хотя бы сотворить парочку-другую бастардов? Спрошу… всенепременно спрошу.
Но возвращаясь к делам нашим скорбным… итак, полагаю, если отбросить эмоции и внутренний протест, очевидно, что дочь в роли наследницы никого не устраивала, а потому… потому права маменька, папенька отыскал бы молодую ведьмочку, которой нужны были бы поддержка и протекция, а заодно и неплохие отступные. А уж она бы… и если не с первой попытки,то со второй или третьей, но наследник родился бы.Я встала. Отложила лист, придавив его тяжелым перстнем. Как-то привыкла я к родовому кольцу, а вот сняла – не без труда, надо сказать, сняла, и ощутила, насколько легче стало рукам.А за окошком рассвет забрезжил.Свет бледный.Облака сизые, как перья старого голубя. Луны ломтик почти истаял, а редкие звезды глядятся язвами на сером небе.Развод…Дали бы его матушке? В благородных семействах разводы, конечно, возможны, но… дело даже не в этом: темные маги болезненно самолюбивы, а уход жены – изрядный удар по самолюбию. И хватило бы у отца душевных сил ее отпустить?
А меня?Нет, я была частью рода. Или правильнее сказать, собственностью его.Горько?Еще как… я привыкла быть самостоятельной, но это теперь… а тогда? Школа для девочек. Пансионат для девочек. Правильное воспитание и мысли, которые вкладывают в юные головы с молчаливого дозволения родителей и при правильной поддержке.Травы на многое способны.А травы и магия…и роду нашлось бы с кем укрепить связи. Послушная ведьма с хорошим даром… нестабильный? Не имеет значение. Где ей колдовать? Ей хозяйство вести надо. Соответствовать высокому положению будущего мужа. И он тоже вступит в игру. Будет дарить цветы и драгоценности. Выводить в свет…
Идеальная жизнь.Мать твою ж… и мою… и…распоряжаться деньгами? Разве что теми жалкими сотнями марок, которые, при случае, выдавались бы мне на булавки. Проекты? Финансы? Стоит ли забивать голову подобными глупостями. Лучше уж подумать над тем, какое платье выбрать…И злость распирает.Дурманит.Требует выхода. Накопившаяся во мне сил рвется птицей. И я создаю птицу. Она черна, как моя ярость. Ворон… пусть будет ворон… ах до чего хорош… перья лаковые, клюв темный. Голос хриплый, каркает и дом отзывается.Вздрагивает.Ворочается что-то дурное и древнее, чего трогать не стоит. Я и не буду. Я просто постою у окна и, быть может, открою створки. Вдохну промозглый воздух.Так лучше.Определенно.А ворон… ворон рассыплется прахом.Я же… какая разница, что было и чего не было? Я есть, в отличие от папочки… и это хорошо.
…однажды я заговорила о разводе. Мне просто хотелось понять, чувствует ли он хоть что-то. И мой супруг, выслушав меня, встал и вышел.
Зато появилась свекровь.Она, пожалуй, самый опасный человек в этой семье. Всегда мила, всегда дружелюбна, но я знаю, что ради сына и мужа – именно в таком порядке – она способна лишить жизни кого угодно. Она заговорила со мной и была ласкова. Убеждала, что сейчас просто сложный период, который надо переждать, что мой супруг любит меня и Гретхен, что он и не думает об измене и весьма сожалеет, что история с Ненелией стала мне известна.В это я поверила.Если он и сожалеет, то лишь об этом, а не о том, что соблазнил мою сестру.Мне было предложено немного отдохнуть. И я… я малодушно согласилась. Я поняла, что, если буду настаивать на разводе, если попробую покинуть дом, просто исчезну. Мало ли несчастий происходит с глупыми неосмотрительными женщинам. Да и… у семьи хватает врагов.Мне нужна была помощь.И я знала, к кому обратиться за ней.
Да… а мои детские воспоминания хранят… а что, собственно говоря, они хранят? Вечера и ужины, к которым меня допустили в шестилетнем возрасте? До этого была детская комната и компания гувернантки, которую больше интересовали мои манеры, нежели разговоры о делах дневных.Ежедневные визиты матери.Еженедельные аудиенции у отца, который выслушивал рассказ о моих успехах и кивал, иногда – хвалил. Порой хмурился,и тогда мое сердце готово было выскочить из груди. Отец представлялся мне существом невероятно далеким и невообразимо занятым.
А вот дед…интересно, он позволил бы убить маму?Я знаю ответ.Если не сам,то… главное ведь вовремя отвернуться, верно? Впрочем, успокаивает, что это лишь теория. До практики дело не дошло, погибли они вместе, а ни один темный не стал бы жертвовать собой, избавляясь от надоевшей жены.Итак… вечера… взрослые беседы ни о чем. Изредка – вопросы, которые адресовались мне. И снисходительная улыбка деда. Бабушка, готовая помочь и подсказать… мама…она приходила по вечерам, если, конечно, была дома. И гувернантка неодобрительно хмурилась: как же, в приличных семьях заботу о детях доверяют специально обученным людям.
А тут…Теплое молоко с медом.Печенье, которое мне позволялось есть в кровати. Непременная сказка и поцелуй.
– Спи, дорогая, сладких снов, – мамин шепот доносится сквозь время. И я вздыхаю. Сладких… что бы ты ни сделала… что бы они ни сделали, они ведь все равно мои родители.
И я найду ублюдка,их убившего.Зато… кажется, я поняла, почему корона так старательно не желала, чтобы кто-то копался в этом несчастном случае. Как знать, до чего бы докопались…а ещё знаю, к кому хотела обратиться мама.И почему.
Глава 45
…спящий, Диттер выглядел почти мило.Подушку обнял, подмял под себя, будто опасаясь, что некто неизвестный и коварный стащит этакое сокровище у бедного инквизитора. Одеяло же на пол отправил.Нос морщит.Губами шевелит… пузыри не пускает, все радость. Я присела на край кровати и, вытащив торчащее из подушки перо, пощекотала нос.
– Что… – проснулся Диттер мгновенно.
И на пол скатился.С подушкой.И…
– Я ведь и убить могу, – проворчал он, поднимаясь. А подушку так и не выпустил… кстати, спать нагишом – это да… в этом что-то да есть…
– Розы не люблю, – сказала я. – Особенно белые. И лилии терпеть не могу.
– Это к чему?
– Если упокоишь, принеси на могилку фрезии.
– Запомню.
– Лучше запиши.
Он, осознав, что пребывает в виде не самом подобающем для бесед, присел и потянулся за одеялом. А я ухватила за другой конец.
– Могу я… – после сна голос был хрипловатым, низким. – Узнать… что тебе… понадобилось в столь… раннее время?
Подушку сменило одеяло.На инквизитора в одеяле смотреть было не так интересно, и я потянулась, легла на кровать.
– Тебя, – мурлыкнула.
Обычно, мужчины как-то смущались.И этот слегка покраснел.Но выдержал взгляд.
– Зачем?
– Не знаю… – я провела коготком по кровати. – Может, просто так… а может… насиловать пришла?
– Только то?
И бровку этак приподнял, насмешливо.
– А мало?
– Это смотря как насиловать собираешься, с фантазией или без…
– А как надо?
Вообще-то я письмецо принесла, но оно обождет. Вон сколько лет пролежало, и еще полежит, никуда не денется. А тут на меня смотрят так, что в жар бросает,и шепчут громко:
– С фантазией, разумеется… насилие без фантазии – это скучно. От трех до пяти…
– Чего?
Диттер наклонился.
– Лет каторги, – также шепотом произнес он. – Это если я не при исполнении…
– А с фантазией?
С одеялом он расставаться не спешил.
– Это смотря какая фантазия… бывает годик-другой сверху накинут, а бывает, что и до костра нафантазировать можно.
Ага.Запомню.Просто на всякий случай.
– Скучный ты человек, – сказала я, протягивая письмецо. – К тебе с интересным предложением…
– Так все-таки предложением?
– С намеком, – я поерзала, устраиваясь поудобнее. А что,теплая, лежать приятно. – Откровенным… а ты про костер. Нехорошо.
– Больше не буду.
Письмо он взял и отложил – о диво дивное – в сторонку.Вышел.Вернулся уже одетым, вернее, скорее одетым, чем раздетым. И главное, очередной уродливого вида костюм. Прямо так и хочется разодрать на клочки это бурое уныние… правда, сдерживаюсь, а то мало ли, сколько за костюм дадут.На каторгу за порчу чужого имущества я попасть не хочу.
– Извини, – сказал Диттер, присаживаясь рядом. И пуговичку крохотную на рукаве застегнул. – Я не хотел тебя обидеть.
– И не обидел.
Наверное.Разве что самую малость и… я взрослая, я умею справляться с обидами, и даже яду в кофий не плесну.
– Я чувствую, – он взялся за вторую пуговицу. Кто додумался до мужских рубашек с пуговицами на рукавах? Вот этого человека на костер отправить надо. Как же тихое благородство строгих запонок?Диттеру бы пошли.
– Это ничего не значит.
– Возможно. Или нет, – пуговица ускользала. И я вздохнула:
– Давай помогу… в знак прощения. А что до остального,то успокойся. Я прекрасно понимаю, что не совсем жива и… это многое меняет.
Молчит, паразит.А ведь предлог такой удобный… и ведь действительно, я мертва. Слегка прохладна. И пусть похожа на живых, но сути это не меняет. И что теперь? Ограничить круг земных удовольствий клубникой со взбитыми сливками? Или искать извращенца… только где их ищут? Еще вариант купить любовника из молодых да голодных, готовых на многое за относительно небольшую сумму. Только… как-то все это…
Мерзко?Отвратительно?Вполне в духе моего проклятого рода, но это же не значит, что я должна… ничего не значит. Пуговицу вот застегну, воротничок поправлю. И улыбнусь пошире.Поклыкастей.
– Не так уж и многое, – Диттер осторожно провел пальцами по моей щеке. – Ты более живая, чем многие и…
Тогда в чем, мать его, дело?В той несчастной безголовой ведьме, которая самоубилась, закрепив проклятье крови? Нет, я понимала, что он к ней неравнодушен был, но, простите, в любовь на века не слишком верю. И… не мое дело. Я – Вирхдаммтервег, а мы гордые люди.Дважды в чужую постель не полезем.Пусть и теплую.
– Я не смогу просто так, чтобы легко и без обязательств. Понимаешь?
Понимаю.Я мужчин подобного типа в прошлой жизни, которая настоящая жизнь была,избегала всеми силами. Уж больно занудны они в своем постоянстве, и смешны, как мне казалось. Теперь… нет,те по-прежнему занудны. И все так же смешны в стремлении соответствовать идеалам общественного мнения, а этот… этот другой.Мой.Личный. Даже если он пока не согласен.
– Это первое. А второе, – он вздохнул и отстранился. – Ты уверена, что это не эликсир твоей сестры?
Что?Какой к богам всем… или… а если и вправду? Я ведь раньше выбрала бы Вильгельма, яркого и слегка ядовитого, так с какой это радости…или плевать?
– Плевать, – я решила вслух.
…мы, Вирхдаммтервег, конечно, гордые, но ещё и настойчивые. И кажется, Диттер что-то такое понял, если отстранился и встал. За письмецо взялся…Ничего.Я подожду. И пока дочитает. И вообще… правда, не слишком долго. Времени у нас не особо осталось. Если, конечно…мысль была в достаточной степени безумна, чтобы хорошенько ее обдумать.
Завтрак проходил весело.Я пила кофе.Диттер жевал черный хлеб, который щедро намазал маслом и возложил поверх розовую пластинку ветчины. Оглядевшись, он увидел соусницу и подвинул к себе. Плюхнул ложку острого томатного соуса, накрыл ещё одной пластинкой ветчины…остывала овсянка.А Вильгельм бегал вокруг стола.Как бегал. Очень быстро ходил, нелепо подпрыгивая на каждом третьем шаге,и полы полосатого халата развевались, позволяя разглядеть и серые подштанники,и серую же форменную рубашку, которая пропиталась потом и прилипла к тощему телу инквизитора.
– Это… это уму непостижимо! – воскликнул он, пнув стул.
Стул был тяжелым,из дуба сделанным, а потому к пинку отнесся преравнодушно. И Вильгельма это, кажется, разозлило пуще прежнего. Во всяком случае шаги он ускорил, а описав очередной круг по столовой, – даже Монк отложил надкушенную булочку, наблюдая за метаниями старшего дознавателя, – остановился у стены. С гербом.Плюнул под ноги.
– Невероятно… чтобы здесь… сейчас… с попустительства короны и такое…
– Я бы сказала, что не с попустительства, – заметила я.
Булочки с корицей сегодня были на диво хороши. Что-то наша кухарка добавляет в тесто, отчего делается оно легким и воздушным?
– …, – от души произнес Вильгельм.
– А при полной поддержке, – и в начинке помимо корицы ощущается легкая кислинка.
Лимонный сок?Я эту женщину время от времени проверяю, просто вот не верится, что человек обыкновенный, всецело лишенный магических способностей, может создать что-то этакое.Вильгельм снова выругался, но уже без прежнего энтузиазма.И опять.И сел на пол.
– А ведь они знали, – сказал он тихо.
– Кто?
– Магистр, – Диттер впился в сотворенный им бутерброд. – Он точно знал. Возможно, пара-тройка суб-кардиналов из числа доверенных.
Понятно.Кризис принятия истинной сути власти.
– Знали и…
– И сочли выгодным, – соус вытекал,и Диттер ловил его пальцами. – Если бы задумка удалась… многое можно было бы изменить и в Церкви.
О да… забрать дар у тех, кому он не нужен, возможно, щедро одарив, а может, воззвав к совести и душе. Избавить людей, подобных Гертруде, от бремени темной силы, даже если сами люди не против подобного бремени,то всегда есть кто-то, кто лучше знает, как им жить, и волей закона имеет право распоряжаться…Усилить позиции Церкви.И даже не столько в Империи, которая, хоть велика, но отнюдь не безгранична, а вот Церковь, та границами государства не связана. И окажись в ее распоряжении инструмент столь полезный, она нашла бы, как использовать его с наибольшей выгодой.
Похоже, что-то подобное пришло в голову Вильгельма, если он вдруг поник.Плечи опустились.Даже потянуло подойти и погладить.
– В отставку подам, – сказал Вильгельм. – Я… многое готов принять, но… не такое… они всегда говорили, что мы стоим на страже закона… что только мы и способны сдержать амбиции магов…
– А наши сдерживать уже некому, – произнес Диттер и икнул.
А Монк ничего не сказал.Прикрыл глаза и потянулся за булочкой. Для него, верно, новость и не была новостью, но… мог бы утешить мальчика, право слово. Мучается же.
– Кстати, как думаешь, – я решила отвлечь бедолагу от мыслей грустных и бесполезных. А то ведь взбредет ему в голову глупость какая, к примеру, начальство любимое обвинить… или, еще хуже, газетчикам открыться… – Почему вас только трое?
– Что?
Вильгельм моргнул.Знаю я таких, сколь сильные эмоции он ни испытывает, но долго гореть не способен. А значит, надо лишь перевести его гнев праведный в иное, более продуктивное русло.
– Вас, – повторилась я, – здесь лишь трое… а между тем целый дом мертвецов. Подвал, костями забитый… явно не случайный. Убийства и секта… а инквизиторов трое. Один – недоучка. Второй еле дышит. А третий въедливый, но с характером поганым…
Вильгельм все же вернулся к овсянке, ковырнул и сунул в рот.
– Думаешь, уберут?
– Почти уверена, – сказала я. – Если вы в процессе не преставитесь.
Как ни странно, но к новости этой он отнесся не в пример спокойней, нежели к маминому письмецу. А на него чары кинул и сложные, пусть лист и без того заговорен, но с чарами оно надежней будет.
– И к слову, – я не любила говорить вещи очевидные, но… – У них ведь получилось силу передать.
…а в подобные совпадения я не верю.Значит, эксперимент был продолжен и… я знаю, кому задавать вопросы.
Разлюбезный дядюшка мой обретался в доходном доме весьма приличного уровня. Построенный на Третьей линии, – первых двух в городе не было, но наличие этой самой третьей мало кого смущало, – он радовал глаз солидными формами и неестественной белизною. Она как-то особенно бросалась в глаза в такой мерзкий день, как сегодня.Приятной наружности консьерж осведомился, куда мы направляемся, оценив при том и мою соболью шубку,и костюм Вильгельма, и тросточку Диттера.Поклонился.Проводил до лифта и передал на руки мальчику в красной форме, чрезвычайно гордому ролью своей. Поднимались мы долго. Лифт скрипел, покачивался, а я раздумывала, придется ли дядюшке пальцы ломать или так договоримся?
Вот ведь… а я уже его в наследники записала.И как быть?Открыли нам сразу. И дядя махнул рукой, мол, проходите.Свежо.И уныло.Пусть мебель дорогая, качественная, а на полу ковер положили тоже не из дешевых, но все одно уныло. Ощущение, что комнаты нежилые. Уж больно все… правильно? Упорядочено? Безлико. Темные портьеры,темное окно. Стол у окна единственным островком жизни в застывшем этом порядке. Груда бумаг, переполненная мусорная корзина.
– Чем обязан? – дядюшка поднял бумажный ком и попытался пристроить в корзину.
– Этим, – я протянула матушкино письмо. – Вопросы возникли, но ты, как понимаю, клятвой связан…
…ибо глупо полагать, что подобные дела вершились исключительно под честное слово.Дядюшка пробежался взглядом по строкам и вздохнул.
– Я их предупреждал, что замять подобное вряд ли выйдет… и участвовать в безумной этой затее не желал.
– Но участвовали? – Вильгельм сунул нос в бумаги, нимало не стесняясь присутствия хозяина. Правда, дядюшка наблюдал за инквизитором снисходительно.
– Клятва роду… я не имел права отказать главе рода. В чем бы то ни было, – а вот это признание далось нелегко. – Мне повезло, что в свое время я был сочтен в достаточной мере бесполезным, чтобы меня вообще отпустили из дому… присаживайтесь. Чувствуйте себя как дома.
И показалось, произнес он это с насмешкой.Я смотрела на дядюшку.Да, мы особо не были близки. Скажу больше, мы и знакомы-то были весьма поверхностно. Я ему не нравилась, я остро ощущала это,и не имела особого желания продолжать знакомство. Он в свою очередь любезно не искал встреч.И пожалуй, это делало нас обоих счастливыми.А на отца он не похож.И на Мортимера. Тот рыхлый, расплывающийся, несмотря на корсеты и ладно скроенные костюмы. Дядюшка Фердинанд высок даже для мужчины. Я ему и до подбородка не достаю. Сухопар. Сложен в целом неплохо, но худоба создает иллюзию некоторой дисгармоничности. Конечности его кажутся чересчур длинными, равно как и шея.
Светлокож.Светловолос. И волосы собирает в короткий неряшливого вида хвост. А вот лицо блеклое. Брови почти не видны, и из-за этого лоб выглядит непомерно высоким.Нос хрящеватый с горбинкой.Γубы узкие.Подбородок сильный, тяжелый.
– Она была слишком впечатлительной… и я говорил, что не стоило ее в это дело втягивать, – дядюшка уселся в кресло и вытянул длинные свои ноги. Домашние клетчатые тапочки смотрелись весьма мило, хотя и не сочетались по цвету с вельветовым бурым костюмом. – Однако мой отец отличался некоторым упрямством, и полагаю, не желал, чтобы его открытие вышло за пределы семьи. Да и… совет мой, как понимаете, несколько запоздал.
– Вы давали клятву? – уточнил Вильгeльм шмыгнул носом.
– Давал, – дядюшка слегка наклонил голову. – Вы понимаете, что проект подобного уровня… не мог бы состояться без клятвы.
– Но вы теперь говорите?
– Не о сути проекта… скажем так, клятвы в структуре своей имеют жесткие рамки, однако определяются они прежде всего внутренним отношением присягнувшего, – палец дяди коснулся головы. – Мы сами решаем, как далеко распространяется запрет. И это оставляет некоторое пространство для маневра… при должном умении.
Я восхитилась.Всегда импонировала мужчинам умным, кто ж знал, что дядюшка, к которому в семье относились снисходительно – мол, не сидится чудаку в родной империи, – тоже относится к ним?
– Если бы вы спросили о конкретных вещах… скажем, об этапах… или о сути ритуалах, структуре… частей, – он слегка поморщился и, вытащив из кармана платок, прижал к носу. – Я бы не смог ответить. А вот наши отношения с Франсин… вы знаете, что ее бабка была островитянкой?
– Нет.
Я как-то даже не задумывалась, откуда была моя мама… и это тоже странно. Была тетушка Нинелия. А кроме нее? Куда подевалась их с мамой родители? Или другие родственники? И почему, собственно говоря, я только сейчас задалась этим вопросом?
– Дед был неплохим специалистом, – хмыкнул дядюшка, пряча платок в кулаке. Но кровь я почуяла. Дрогнули ноздри и… – Дорогая, возьмите себя в руки. Поверьте, кровь моя изрядно испорчена не самым праведным образом жизни…
– Как-нибудь переживу.
– …и вовсе не годится пить из родственников, – наставительно произнес дядюшка. А я ответила:
– Вы это им скажите.
И мы улыбнулись друг другу. Еще подумала, что, крайне надеюсь, это не он убивает. А Диттер закашлялся, за что и получил кулаком по спине. Вильгельм, похоже, всегда был готов прийти на помощь другу.
– Что ж… если говорить… о том, о чем я могу говорить…
– Когда ты узнал, кто лишил тебя силы?
Этот вопрос заставил его нахмурится.Вздохнуть.И ответить:
– Мне было четырнадцать. И да… я всегда отличался непомерным любопытством. Наставники хвалили меня за живой ум, но я прекрасно осознавал: в нашей семье быть умным недостаточно.
Дядюшка тарабанил пальцами по подлокотнику, а я не торопила. Я понимала, насколько неприятен ему наш разговор. А ещё искала повод задать один вопрос.Важный вопрос.Очень важный и не слишком относящийся к делу.
– Я прекрасно помню, как заболел. Сначала решили, что это из-за воды, набегался, выпил холодной, вот и слег. Был жар. Слабость. Кости ломило. Я тогда кричал от боли,и мне давали морфий, но он не помогал. Не уверен, что длилось это долго… то есть, мне казалось, да и сейчас кажется, будто прошла вечность, но после все уверяли, будто горячка длилась сутки. Всего сутки и… сила ушла.
Он покусал губы.Скрестил руки на груди.
– Извини, дорогая племянница… мне, пожалуй, следовало бы побеседовать с тобой раньше, тогда бы ты осталась жива. Но… ты слишком похожа на нее.
– На маму?
– На фрау Агну… называть ее матушкой я и раньше не мог. Не знаю, почему… просто не мог и все.
Я похожа на бабку?Да, что-то такое говорили, но… на отца больше, а мама… она была хрупкой и воздушной,только это я и запомнила, а мелочи, вроде черт лица и… пускай. Какая разница, на кого я похожа?
– Мне казалось, что ты-то точно не причастна к делам прошлым, а потому и втягивать тебя в эту грязь не стоит, когда же ты умерла, предпринимать что-то было поздно.
– Но ты предпринял.
– То, что мог… – дядюшка развел руками. – Все-таки твоя мать оказалась права, когда просила у Нее защиты для тебя…
– Сначала.
Я имела право требовать. Я… наверное, имела право что-то требовать от человека, которого моя бабка изуродовала,и не только она. Что-то погост семейных тайн становится слишком уж большим.
– Сначала… итак, я лишился силы, а с ней и любви отца, которому нужны были наследники, но не такие, как я или Мортимер. Я страдал. И не только потому, что сила ушла, хотя это… тяжело.
Он не стал описывать.А мы не стали спрашивать. Я просто посочувствовала. Про себя, ибо сочувствие вслух ему нужно не было.
– Твой отец, который еще вчера умирал, вдруг исцелился, и дар ему вернулся… слуги зашептались, что это неспроста… фрау Агна посещала храм,и вот такие чудеса… стало быть к просьбе снизошли. О да, она велела слугам молчать, но что приказ против человеческого стремления к сплетням. И если сперва я не слишком обращал на них внимание, пытаясь как-то приспособиться к новой для себя жизни, то позже… несколько лет, как в тумане… я продолжал учиться, надеясь, что однажды проснусь и обнаружу, что моя сила вновь со мной. Я старался. Я был лучшим… лучше брата, который вдруг превратился из ещё одной неудачи рода в наследника и любимца. А я… я стал чем-то, что мешало. Отец, глядя на меня, кривился. Мать… женщина, которую я считал матерью, и вовсе меня не замечала. Мне было двенадцать, когда меня отослали в школу. Хорошую. Очень дорогую. Ведь род Вирхдаммтервег всегда выбирает только лучшее.
В это высказывании мне послышались знакомые ноты.Да, дед так говорил.Про род и про лучшее… и да,из трех детей он выбрал одаренного. А из меня с сестрой ту, которая родилась в браке…
