Текст книги "Соколы огня и льда (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

Он крепче вдавил клинок в моё горло. Я боялся вздохнуть, чтобы он не проколол кожу.

Изабела задрожала от страха.

– Я пойду, куда хочешь, только, пожалуйста, не трогай его.

Не окажись я в таком унизительном положении, да ещё напуганным до полусмерти – был бы польщён её беспокойством, но теперь мог только повторять про себя те же слова – да, пожалуйста, не трогай меня!

К несчастью, мольба Изабелы только подтолкнула Витора именно так и делать. Он принялся дальше заламывать мою руку за спину так, что у меня потемнело в глазах от боли. Я, конечно, мог бы сказать, что не издал при этом ни звука, только боюсь, вы уже слишком хорошо меня знаете, чтобы поверить.

Лицо Изабелы исказило страдание.

– Я иду! – сказала она. – Не надо...

Она прервалась, очевидно сообразив, что мольба только заставит его сильнее меня мучить. Удивительно, как этот тип наслаждался своей работой.

Витор обожал причинять людям боль, но мы оба знали – он не хочет, чтобы на его совести было убийство. Разве не потому меня сюда и отправили? Он сам не мог никого убивать. Я стиснул зубы, справляясь с болью в руке, но сейчас попытался опять разжать челюсти.

– Не слушай его, Изабела. Он меня не убьёт. Он священник, иезуит. Им запрещено убивать. Не делай, что он говорит.

Я завопил – он так дёрнул вверх мою руку, что казалось, она вот-вот оторвётся.

– Значит, решил говорить правду, Маркос? Отлично. Давай расскажем Изабеле побольше, согласен? Ты знаешь, зачем Маркос здесь, Изабела? Он преступник, наёмный убийца. Его настоящее имя – Круз, и он послан убить тебя. Советники короля не намерены позволить тебе вернуться в Португалию с этими птицами. Ты умрёшь здесь, а раз ты не вернёшься, они убедят короля казнить твоего отца. Король проникнется такой ненавистью к тебе и ко всей вашей породе, что на сей раз с радостью разожжёт костёр собственными маленькими руками. А когда возгорится этот костёр, он научится находить в нём наслаждение, и костры будут гореть до тех пор, пока не сгинут последние еретики Португалии. Этот тип, которого ты знаешь как Маркоса, тебе не защитник, он твой палач.

Изабела в ужасе переводила взгляд с одного из нас на другого.

– Но я думала... там, в пещере ты пытался предупредить... Когда же ты собирался убить меня, Маркос? Когда я поймаю для тебя птиц? – Она посмотрела на Витора, – Что до тебя, ты, должно быть, полный дурак. Говоришь, он послан убить меня, а потом считаешь, что мне и дальше будет не всё равно, перережешь ли ты ему глотку. Давай, режь!

Она отвернулась и побежала.

– Но я думаю, тебе будет небезразлично, если я убью соколов, – голос Витора был холоднее ледяной реки.

Изабела застыла на месте, как пронзённая стрелой, развернулась и бросилась к соколам, но Витор оказался к ним ближе. Он поднял клинок и рукоятью ударил меня по затылку, одновременно отпустив мою руку. Я опрокинулся наземь, а Витор в несколько шагов оказался между Изабелой и соколами и прижал острие кинжала к грудке одной из птиц.

– Маркос верно сказал, я не вправе отнимать жизнь у человека. Но, как сказано в Писании, нам дана власть над животными, и я могу убивать их даже ради забавы. Нет греха в том, чтобы убить птицу, даже столь ценную как эти создания. Жаль, однако, казнить такую сильную тварь слишком быстро. Интересно, как долго они проживут без крыльев. Ну, посмотрим?

– Нет! – вскрикнула Изабела. – Не тронь их. Я сделаю всё, что скажешь, только не трогай птиц... отпусти их, пожалуйста. Пусть улетают! Прошу, прошу, не причиняй им вреда из-за меня.

– Я никого никогда не отпускаю. Маркос может подтвердить.

– Тогда продай их, – продолжала просить Изабела. Если они останутся невредимыми, принесут тебе хорошие деньги. А мёртвые ничего не стоят.

– О, я бы так не сказал. Мёртвые они стоят очищения Португалии от всех её еретиков, Португалии, которая чиста перед Господом. – Он как будто беседовал сам с собой, наслаждаясь при этом испугом, который читался в каждом движении идущей к нему Изабелы. – А может быть, ты права. Это очень ценные твари, а если позаботиться, чтобы они не попали в руки маленького короля, Святой Церкви вполне пригодятся... Что ж, ладно. Я пощажу их, если в точности сделаешь, что я скажу, но один лишь намёк на сопротивление с твоей стороны – и я выполню свою угрозу.

Проглотив комок в горле, Изабела кивнула. Витор указал кинжалом в сторону льда.

Высоко подняв голову, Изабела прошла мимо него к замёрзшей реке, оглянувшись только чтобы проверить, что он отошёл от птиц.

Витор ткнул клинком в мою сторону.

– Ты, поднимайся на ноги и иди за ней! Я не отпущу птиц, пока кто-то стоит за моей спиной. Кроме того, твоя работа пока не сделана, сеньор Круз.

Я с трудом встал. Голова гудела после удара, на виске вздулась шишка размером с куриное яйцо. Пошатываясь, я в полубессознательном состоянии поплёлся вперёд, сжимая и разжимая кулак, чтобы восстановить чувствительность затёкших рук.

Я не мог понять, зачем Витор заставляет Изабелу взбираться на лёд, но понимал – какой бы план не зрел в его ничтожном мозгу, для нас он не сулил ничего хорошего. Мне понадобилось несколько попыток и пара уколов в зад клинком Витора, чтобы вскарабкаться на скользкий тающий лёд. Я в жизни никогда так не хотел разбить в кровь чье-нибудь лицо, как сейчас размазать мерзкую морду Витора. Мы осторожно пробирались вперёд, пока не дошли до сухого и твёрдого льда. Изабела остановилась и обернулась назад.

– Куда теперь? – дрожащим голосом спросила она.

Витор прищурился, окинул взглядом застывшую реку.

– Немного влево, и дальше вперёд.

Изабела подчинилась. Несколько раз она оглянулась, словно надеялась, что мы каким-то чудом исчезнем, но ничего не менялось. Если я останавливался дольше, чем на мгновение, клинок Витора колол меня в спину, а его голос приказывал идти вперёд. Я убеждал себя, что Витор не станет меня убивать, но его угроза замучить соколов напомнила мне, что ножом можно сделать много такого, что хуже смерти и для человека.  Ведь инквизиторы весьма искусны в умении ломать человека живьём, не отбирая жизни, даже когда сама жертва молит об этом. Одной мысли о возможности остаться здесь, искалеченным и брошенным в одиночестве, было достаточно, чтобы заставить меня шагать дальше. Холодный воздух, поднимавшийся ото льда, только усиливал мою головную боль, а плечо ныло так, что я начал подозревать перелом.

Наконец, Изабела остановилась.

– Я не могу идти дальше. Впереди трещина, слишком широкая, не перешагнуть.

– В самом деле? – Витор будто бы рад был это услышать. – И глубокая?

Должно быть, в тот же миг, что и я, Изабела поняла, зачем он привёл нас сюда. Она испуганно прижала ладони ко рту, но ничего не сказала.

– Ты, Круз, бери ту верёвку, которую Изабела так кстати с собой прихватила. Свяжи ей руки за спиной. – Увидев, что я медлю, он добавил: – Уверен, она хочет, чтобы ты это сделал. Она знает, что случится с её драгоценными птичками, если ты не поможешь.

Я связал, как можно слабее. Изабела стояла молча. Её руки дрожали.

– Прости, – прошептал я, но она не подала вида, что слышала.

Витор протиснулся мимо нас и заглянул в трещину. Она казалась глубокой, такой глубокой, что доверху не дотянутся даже несколько человек, встав на плечи друг другу. Дно усеивали острые ледяные зазубрины, но бока гладкие и блестящие, как полированное стекло.

Он выпрямился и удовлетворённо ухмыльнулся.

– Помните, в нашу первую ночь на острове, тот пьянчуга-фермер рассказывал охотничьи байки? Что же он тогда говорил? А, кажется, о том, как опасна может быть ледяная река. О том, что если человек упал в трещину, ему никогда из неё не выбраться. Этот урок тебе не мешало бы помнить, Круз. Всегда стоит оставаться трезвым, когда другие навеселе – никогда не знаешь, какую можно при этом приобрести информацию. Ты выбрала для себя хорошую могилу, Изабела. Бог к тебе более милостив, чем заслуживает еретичка. Возможно, холод убьёт тебя раньше, чем голод или раны, которые ты можешь получить при падении. Понимаю, замёрзнуть – не самая лёгкая смерть, но смирись с этим. Не сопротивляйся сну, и всё произойдёт быстро. А пока ты там, внизу, будешь ждать смерти, молю – покайся в своих грехах и отрекись от ереси. Постарайся правильно использовать время, что у тебя осталось. Проведи его в молитвах Благословенному Господу и Пресвятой Деве, проси их милости. Только этого хочет церковь, лишь об этом она всегда просит – искреннее и полное покаяние еретиков. – Он отвернулся от Изабелы и ткнул меня острием клинка. – А теперь, Круз, пора выполнить клятву Божьей Матери и всем святым, данную перед моими братьями. Толкни девчонку вниз. Сделай это, и я заберу тебя домой, в Португалию, жить в достатке и удовольствиях. Я даже щедро поделюсь с тобой деньгами, которые выручу за белых соколов.

Изабела пыталась отодвинуться от края расселины. Теперь она смотрела на меня, губы не дрожали, но за этим вызовом я видел ужас в её глазах.

– Присмотри за белыми соколами, Маркос... не позволяй ему ранить их... они так прекрасны.

Я ждал, что она попросит пощады. Сам я на её месте картинно повалился бы на колени, но должен был знать, что она не станет умолять о спасении собственной жизни.

Витор нетерпеливо махнул клинком.

– Давай же, Круз. Не заставляй её страдать ещё больше, пока ты колеблешься. Быстрее избавь девушку от страданий, покончи с этим.

– Нет, – сказал я. – Я её не убью.

– Я не прошу тебя убивать. Это сделает лёд. Её смерть не будет на твоей совести. А если откажешься, тебе самому достанется больше, чем ты можешь представить, но сначала посмотришь, как я замучаю этих птиц. Ты ведь не хочешь этого, Круз? Она желает, чтобы птицы остались живыми. Она готова отдать за них жизнь, так, Изабела? Так что, Круз, действуй, если хочешь, чтобы соколы уцелели. Небольшой толчок – вот и всё, что нужно.

Он сделал короткий шажок ко мне, ткнул острием клинка. Просто жест, чтобы закончить речь. Взбешённый, я вцепился в его запястье и дёрнул, пытаясь заставить бросить кинжал. Под Витором разъехались ноги, и, не успев оглянуться, он соскользнул с края трещины. Его пальцы сцепились с моими, он едва не утянул меня за собой.

Я упал на колени, потом растянулся на животе, пытаясь ухватиться свободной рукой за острые выступы льда, чтобы не соскользнуть через край. Я держал его вывихнутой рукой, он всей тяжестью повис на моём плече, которое и без того опухло и горело огнём.

Он размахивал свободной рукой, стараясь зацепиться за край расселины, но пальцы скользили по льду.

– Поднимай меня, поднимай!

Кусок льда, за который я ухватился, подтаял от тепла пальцев и сделался скользким. Витор дёргался, и я едва не кричал от боли в плече. Я разжал пальцы, но он крепко вцепился в моё запястье. Он извивался, не выпуская меня, и в отчаянном взмахе сумел ухватиться за лодыжку Изабелы. Она рухнула на землю, отталкивала его, извивалась, но ничего не могла сделать со связанными руками, а Витор тянул её к краю.

В диком ужасе, мне удалось собрать последние остатки сил. Я отпустил лёд, размахнулся и ударил его кулаком в лицо, так сильно, как только мог. Из его носа струёй брызнула кровь. Витор с криком полетел вниз, а я в тот же миг бросился к Изабеле и успел схватить её другой рукой, когда она уже почти соскользнула к краю. Я схватил её сзади за платье, и в тот жуткий момент, когда она повисла над пустотой, мы услышали, тяжёлый удар – тело Витора упало на дно расселины.

Я перевернулся на живот, стараясь ногой нащупать обломок льда, за который мог зацепиться, а потом потянул. Изабела никак не могла себе помочь со связанными руками, а мои пальцы онемели после удара по лицу Витора. Всё что я мог – продолжать ползти назад на животе, и стараться вытащить Изабелу за счёт тяжести моего тела.

Я слышал, как она вскрикнула, её плечи и спина сильно врезались в ледяную кромку, когда я пытался перетянуть её через край. Я понимал, что причиняю ей боль, но не мог позволить себе останавливаться. Я чувствовал, как начинают расходиться швы на её платье. Сейчас или никогда. Я сильно дёрнул, и она оказалась на поверхности льда, всхлипывая и дрожа. Я подполз к ней, обнял, крепко прижал к себе.

Не знаю уж, кто из нас рыдал громче, но, если вы вздумаете кому-нибудь про это сказать, я буду отрицать каждое слово.

Мы не стали пытаться вернуться в ту гавань, где сошли на берег. Как я говорил Изабеле, это взвешенное решение с моей стороны. Я сказал ей, что, если вернёмся, нас немедленно опознает тот настырный клерк-бумагомарака, которому доставит огромное удовольствие заковать нас на всю зиму в железо. На самом деле я понятия не имел, где мы находимся, и как добраться до того самого порта.

Изабела утверждает, что это она решила пойти по реке, которая вытекает из озера, чтобы отыскать море. Я к тому времени уже сообразил, что лучше всего так и сделать, но решил, что любезнее будет позволить ей считать, будто это её идея. Женщины любят такие маленькие победы, это смягчает их нрав.

Должен сказать, что благодаря этой девушке, мы нисколько не голодали. Она ловко умела расставить силки. А что я? Я никогда не пробовал никого ловить, даже мышь. Конечно, я знал, кто-то должен ловить и убивать животных, я видел достаточно окровавленных туш, висящих в мясницких рядах. Но я всегда представлял себе мясо не иначе как плавающим в ароматной подливе, и не имеющим ничего общего с той тварью, что дала ему имя.

Исландия оказалась скудна на зайцев и кроликов, или любых других съедобных зверей, но на реке в изобилии водились утки, и теперь, когда знали, чего искать, мы видели, что склоны холмов кишат белыми куропатками, появляющимися то тут, то там, как грибы по осени.

Мы делили это мясо с соколами, хотя почему-то они получали лучшие куски, в то время как мне приходилось довольствоваться тем, что считалось недостаточно хорошим для них. Не могу сказать, что слишком уж волновался о соколах. Меня приводила в ужас мысль, что достаточно одного выпада этих острых как кинжал клювов, и птицы полакомятся моим глазом на ужин. Но со временем я привык носить сокола на руке, как только Изабела смастерила для меня что-то вроде подушечки из скрученной тряпки, набитой мхом, поскольку лапы у этих птиц когтистые как у драконов.

Первые две ночи Изабела снимала с их глаз повязки, чтобы птицы постоянно бодрствовали и приручались к людям, как она выразилась. Другими словами, чтобы сделать маленьких злобных тварей послушными, чтобы они приучились смотреть на нас. И они замечательно быстро привыкли. Днём, пока шли, мы покрывали им головы, а ночами их яркие глаза смотрели на нас, они учились брать из рук сырые окровавленные куски мяса, которые Изабела протягивала им, завёртывая в перья, чтобы помочь переваривать сырую плоть.

Как только мы добрались до моря, куропаток сменили морские птицы и гаги. Поверьте мне, чайки – негодная пища. Поэтому я решил попробовать свои силы в рыбалке и сумел зацепить на крюк нерпу. Она была бы хорошей добычей, если бы не оказалась дохлой, и не просто дохлой, а разлагающейся и вонючей. Тем не менее, я провёл много часов, суша над огнём куски мяса нерпы, которые мне удалось спасти. Изабела умоляла меня выбросить эту вонючую дрянь, но я заявил, что это первая тварь, которую я сам поймал, и не собираюсь с ней расставаться, несмотря на всё возмущение Изабелы и её хорошенький маленький сморщенный носик.

Даже её смешливый протест был знаком того, что наши отношения стали оттаивать. Тот факт, что – при всей моей скромности – я всё-таки спас ей жизнь, заставил Изабелу немного довериться мне, хотя, должен сказать, сначала она была чрезвычайно насторожённой. Другого я и не ждал. Когда женщина узнаёт, что ты пересёк несколько морей с намерением убить её, естественно, она ведёт себя насторожённо в твоём присутствии, её слегка нервирует, когда ты находишься слишком близко.

Я не пытался объяснять, то, что сказал этот ублюдок Витор. Ещё один урок, который я с детства усвоил – никогда не оправдывайся, пока тебя не прижмут, иначе будешь выглядеть виноватым. Но наконец, как-то ночью, когда мы сидели у крохотного костерка, поджаривая жирную утку, она спросила меня, правда ли то, что сказал Витор.

И, конечно же, я рассказал всю историю... ну, почти всю... большую часть... Слушайте, я признал, что моё настоящее имя Круз, чего ещё можно ожидать? Никогда не стоит расстраивать женщину, говоря правду.

Я тяжело вздохнул, глядя в огонь.

– С тяжёлым сердцем я должен признать, Изабела, что подвергал твою жизнь смертельной опасности. Дело в том, что есть в Португалии люди, которые хотят свергнуть Инквизицию, и даже, может быть, самого короля, если потребуется. Мы помогли кое-кому вырваться из лап Инквизиции; мы выкрадываем их записи, иногда даже уничтожаем ключевых фамильяри, создавая видимость несчастных случаев, чтобы не вызывать подозрений. В общем, опасная это работа. – Я взглянул на Изабелу. Она сидела неподвижно, широко раскрыв глаза, явно под впечатлением. – Был один человек, – продолжал я, – законник, ответственный за доносы на многих невинных людей. Мы не могли позволить ему продолжать своё дело, как и не могли просто ждать удобного случая, чтобы ударить его ножом или задушить – тогда весь город перевернули бы вверх дном в поисках убийц, поэтому я вызвался ночью проникнуть в его дом. Мне пришлось пробираться по крышам нескольких домов, перепрыгивать с одной на другую, как обезьяна. Несколько раз слуги слышали шум на крыше, и я вжимался в тень, пока они бродили вокруг, глядя вверх. Но в конце концов я добрался до его дома, и на моё счастье, ставни были распахнуты, поскольку ночь выдалась тёплой. Я свесился с края крыши, соскочил внутрь и чуть было не приземлился на самого хозяина дома и его жену, лежащих в кровати. Но при этом, я умудрился наступить на хвост их проклятой кошке, которая взвыла так, будто я собирался её убить. От вопля проснулась жена того человека, и мне пришлось броситься к сундуку и спрятаться в нём, пока она поднималась и прогоняла кошку. Я лежал в сундуке пока не услышал, как оба они захрапели, а потом подкрался на цыпочках к кровати и капнул несколько капель яда в разинутый рот спящего. Его кашель и хрипы разбудили жену, но яд подействовал быстро. Когда она побежала по лестнице вниз, вопя, чтобы кто-нибудь пришёл на помощь мужу, бьющемуся в агонии, мне удалось опять выскользнуть из окна. Скажу тебе, той ночью меня чуть не схватили.

– Я и не знала, – выдохнула Изабела. – Какой смелый поступок.

Мой рассказ явно её впечатлил.

– Увы, у тебя не будет больших оснований считать меня храбрецом, – продолжал я, – после того, как признаюсь в том, в чём должен.  Понимаешь, в этом путешествии мне поручили следить за Витором. Конечно же, я с самого начала знал, что он священник-иезуит, работающий на Инквизицию, но мы понятия не имели, с какой целью он отправился в путь. Возможно, следовало избавиться от него, когда мы находились в море, но нужно было узнать, зачем он сюда приехал. Только в доме Фаннара я понял, что его цель – помешать тебе вернуться домой. Когда Ари вперые привёл нас в пещеру, я попытался убить Витора, но, признаюсь, потерпел неудачу. Понимаешь, я привык работать с ядами. С ножом я не так ловок. Видишь ли, кровь всегда была моей слабостью. Но из-за своего малодушия я подверг твою жизнь ужасной опасности. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, Изабела?

Она положила ладонь на мою руку и сжала её.

– Ты дважды спасал мою жизнь. Дела скажут о сердце человека больше, чем слова. Хотя... Мне понравилась твоя история. – Она отвернулась, и я был готов поклясться, что она изо всех сил старалась сдержать смех.

Странно, однако, что из всего множества историй, которые сочинял о себе, только эту я хотел бы назвать правдивой. Может, был в моей жизни момент, когда я мог выбрать другой путь и стать таким человеком, героем, сражающимся за дело... Ладно, кого я обманываю? Вы ведь верите в это не больше, чем когда я говорил, что стал бы святым, если бы родители не дали мне имя Круз!

Много дней мы брели вдоль побережья, пока не обнаружили небольшую бухту, по берегам которой жались несколько домиков. Слава Богу, если, конечно вы верите в божественное провидение, Его милостью в этом местечке не было данов.

Маленькую каравеллу [15]15
  Каравеллы – двух– или трехмачтовые океанские суда, которые использовались в дальних морских путешествиях. Могли перевозить 50-60 тонн груза и провизии. Длина корабля составляла от 50 до 70 футов, ширина от 19 до 25 футов. Экипаж такого судна – от двадцати до двадцати пяти человек. Каравеллы были прочными и быстрыми, поэтому их применяли для исследования дальних стран.
  Парусное вооружение ранних каравелл состояло из латинских парусов, это означает, что на корабле поднимались три треугольных паруса, которые позволяли легко ходить разными галсами. Тем не менее, всё больше и больше каравелл вооружались квадратными парусами на фок и грот-мачте (самый большой парус), используя треугольный парус лишь на бизань-мачте. Благодаря этому корабль развивал более высокую скорость при устойчивом ветре.


[Закрыть], убогую посудину с латинскими парусами, болтало на якоре, капитану явно не везло, он отчаянно пытался успеть сбыть контрабанду до прихода зимы. Корабль возвращался в Антверпен, но оттуда можно отправиться и на юг, в Португалию, по морю или по суше. Эта посудина отчаливала завтра с приливом.

Капитана не пришлось особо упрашивать взять на борт пассажиров – сказать по правде, он взял бы и стадо шелудивых козлов, в таком был отчаянии. Однако, проблема в деньгах, а их у меня не осталось. Но будут. Я скорее проведу сотню лет в чистилище, чем одну зиму на этом пустынном острове.

Я твёрдо решил попасть завтра на этот корабль, даже если для этого придётся стоять на углу, предлагая себя проходящим матросам и фермерам. Но, в конечном счёте, торговать собой не понадобилось. Я уже давно изобрёл другой план добывания денег, он пришёл мне в голову за несколько дней до того, как мы добрались до побережья. И всё благодаря доброму ангелу, Эйдис. Я никогда бы не додумался до такого, если бы не наблюдал, как она лечила того человека в пещере.

Снадобье из мумии! Оно исцеляет всё, и конечно, каждый хочет его иметь, а особенно, когда подходит зима, и людям грозят болезни. Но цены, которые заламывают датские и немецкие торговцы, ничем иным, кроме как как вымогательством не назовёшь. Просто позор. Должен бы существовать какой-то закон, защищающий от такого обмана честных трудяг.

Не передать словами, как они были признательны, когда я предложил снадобье из лучших египетских забальзамированных трупов, и дёшево. Я продемонстрировал превосходный чёрный порошок, даже предложил попробовать несколько крупиц на вкус, и хотя никому из них раньше не приходилось пробовать снадобье, ни один, конечно же, не признал этого перед соседями. Все подтвердили, что порошок имеет отличный запах и вкус. Они купили всё, что у меня было, всё до последней унции. А ведь Изабела требовала, чтобы я выбросил ту дохлую нерпу!

Я вернулся в лагерь, который мы разбили недалеко от деревни. Мы не решились искать ночлег, поскольку не могли допустить, чтобы увидели белых соколов – неизвестно, кто из местных мог быть подкуплен данами.

Я сообщил Изабеле, что нашёл нам корабль, и сколько тот жадный дурак капитан требует за проезд.

Она закусила губу.

– У меня осталось меньше половины этой суммы, а ещё надо купить на дорогу живых цыплят и корма для них, чтобы содержать соколов на борту. Как ты думаешь, не возьмёт ли капитан меньше, если я предложу ему готовить на борту пищу?

– Я пытался с ним торговаться, – ответил я, – но он не уступил, и, боюсь, у него уже есть повар, один из его матросов. Я его видел.

– Может, пока не выпадет снег, придёт какой-то другой корабль, – в отчаянии сказала она.

– Местные говорят, что это последний.

– Значит, всё было напрасно, – прошептала она. – Даже если мне удастся привезти домой белых соколов, будет уже слишком поздно. Отец к тому времени будет уже мёртв. – На её лице отражалось безысходное горе.

А я ничем не мог ей помочь. У меня не осталось на продажу ни крошки снадобья из мумии. И что тут поделать? Денег едва хватало на проезд мне самому. Я имею в виду, что собрался купить какой-нибудь еды в дорогу, и конечно, вина. Господи, ноги моей не будет на борту этой посудины без бочонка-другого вина, чтобы сгладить мои страдания. А потом, когда доберусь до Антверпена, я найду другой корабль, который увезёт меня в Португалию и ...

И... кого я обманывал? Я не мог вернуться домой, в Португалию, если туда попадёт Изабела. Те двое ублюдков из башни в Белеме узнают, что я не сдержал свою клятву, их люди схватят меня уже через час. Витор не вернётся, они поймут, что с ним что-то случилось, и без сомнения, обвинят меня в его смерти – в придачу ко всему остальному. Не знаю уж, какое наказание полагается за то, что я сбросил священника-иезуита в ледяную расщелину и оставил там умирать, но у меня было чувство, что за такое Инквизиция припасла свои самые изощрённые пытки. Нет, раз мне придётся столкнуться с таким, если Изабела вернётся домой, то я предпочту жить в изгнании. Но, Боже мой, только не здесь, не на этом острове. На свете, наверняка, есть и более приятные страны, где я мог бы воспользоваться своими замечательными талантами.

Если бы добраться в Антверпен, я бы мог отплыть куда угодно, даже на золотой берег Гоа. А почему бы и нет? Почему бы, и вправду, туда не отправиться? Говорят, сокровища там валяются прямо на улицах, ждут того, кто их подберёт.

Я взглянул на Изабелу. Она поглаживала грудку одного из белых соколов, перышки казались нежно-розовыми в свете пламени. В её глазах сверкали слёзы. Я вздохнул. Потом снял с шеи кожаный мешочек с деньгами и положил ей на колени.

– Вот здесь хватит на проезд на том корабле, и на другой, который отвезёт тебя в Португалию – если тратить бережно.

Изабела подняла на меня изумлённый взгляд.

– Но я не могу это взять. Как же ты? Чем заплатишь за свой проезд?

Я небрежно махнул рукой.

– У меня есть другой кошелёк, вдвое тяжелее этого, я могу использовать его, когда захочу, но ещё не принял решение, возвращаться мне, или нет. Я решил остаться здесь на зиму. Не хотел говорить заранее, чтобы ты не боялась, что я тебя брошу. Помнишь, как Фаусто рассказывал нам об алмазах? Так вот, перед смертью он назвал мне точное место одной горы, где их можно найти. Он не хотел говорить о ней на корабле, опасаясь, что его могут опередить другие. Эти моряки всегда держат торчком свои большие волосатые уши. В общем, я решил отправиться туда, поискать алмазы. В некотором смысле, я даже обязан это сделать, в память Фаусто. Доказать его правоту. Я могу добывать камни всю зиму. В тех пещерах довольно тепло, там же я укроюсь от данов. А потом, когда наступит весна, я снова выйду наружу и найду корабль. К тому времени я буду богат, как сам король Себастьян.

– Но я не могу тебя бросить здесь, – на лице Изабелы отражалась тревога. Видеть её было очень трогательно.

– Думаешь, я упущу возможность разбогатеть? – произнёс я с уверенностью, которой на самом деле не чувствовал.

– Я знаю, здесь нет никаких алмазов, – горячо сказала она. – Почему ты не можешь, хоть раз... – По её щекам покатились слёзы. – Спасибо, Маркос... спасибо за жизнь моего отца.

Я проводил Изабелу на корабль рано утром, во время прилива. Мы пронесли соколов на борт в корзинках, спрятанных между клеток с курами. Соколы должны оставаться невидимыми, пока берега Исландии не скроются из вида. Когда она обернулась, чтобы попрощаться, я взял её за руку. Всё же я должен кое-что ей сказать.

– Изабела, Витор не единственный иезуит, желающий твоей смерти. Немало людей озабочены тем, чтобы ты не вернулась домой, особенно с этими птицами. Я всем сердцем надеюсь, что ты попадёшь туда вовремя, и спасёшь своего отца. Но если сумеешь, ты должна мне пообещать, что не задержишься в Португалии ни на один лишний день. Садись на корабль, иди через горы, беги любым способом, и как можно скорее. Иначе тоже окажешься в подземелье, они уже всё решили.

Я не раз видел, как Изабела была близка к гибели, и думал, что наблюдал её испуг, но в тот момент на её лице, появилось выражение глубокого ужаса и предчувствия беды, какого я никогда раньше не видел ни у одного мужчины или женщины. Она была в ужасе от того, что ей предстоит. Изо всех сил заставляла себя ехать обратно, когда каждая косточка тела, должно быть, кричала ей "не возвращайся".

Я проклинал себя за то, что отдал ей деньги, и это всё, что я мог сделать, чтобы не дать себе оттащить её от этого корабля. Но я знал, что даже это её не остановит.

– Нет, Изабела, прошу тебя, не возвращайся назад.

Она с трудом проглотила комок в горле и заставила себя улыбнуться. Потом поднялась на цыпочки и чмокнула меня в щёку.

– Ты просто не можешь быть плохим человеком, Маркос, несмотря на то, что пытаешься. Обещай, что никогда не перестанешь искать алмазы.

Я смотрел, как корабль отходил от берега, как треугольные паруса развернулись и захлопали на ветру. Вы же знаете меня, я никогда не приставал к Господу или к какому-нибудь из святых, да и не собирался брать это в привычку, но я считаю, что каждый человек вправе просить Старика сделать одолжение, хотя бы раз в жизни.

– Всеблагой Иисусе, – прошептал я. – Присмотри за ней, пусть она доживёт до старости.

Я отвернулся и зашагал по берегу опустевшей гавани. Моя единственная надежда покинуть эту навозную кучу только что, на моих глазах, уплыла под парусом за горизонт, и теперь я застрял здесь по меньшей мере до следующей весны.

Придётся искать способ выжить. Но учитывая то, что мне пришлось испытать за последние недели, я не собирался сдаваться перед таким пустяком, как пустой кошель. В этих горах не могло быть никаких алмазов, и я, конечно же, не настолько глуп, чтобы возвращаться в пещеры и искать их, но вот лекарство из мумий оказалось неплохим и прибыльным дельцем. Конечно, придётся найти побольше мёртвых тюленей, а потом обойти другие деревушки и городки, чтобы продать снадобье. Секрет в том, чтобы продолжать двигаться, не задерживаясь подолгу в одном месте, пока никто не заподозрил, что оно не действует. Однако кто знает, может мой порошок вылечит кого-нибудь как настоящее лекарство. Если люди верят во что-то достаточно сильно, иногда случаются чудеса.

Разве это не то, что священники зовут верой? И чем больше люди платят за что-либо, тем большую обретают веру. Исландцы бедны, как трупы в общей могиле, но где-то в округе должны быть богатые датские вдовушки, что застряли на этом острове. Должно быть, они изголодались по обществу молодого красавца, который знает, как ухаживать за настоящей дамой. Кто знает, может они даже рассматривают возможность обзавестись новым мужем.

Я взглянул в прозрачную зелёную воду – прямо под поверхностью плыла обнажённая женщина. Смуглая кожа казалась мягкой и гладкой. Волосы цвета воронового крыла струились, колыхаясь в волнах. Между твёрдых, округлых грудей, бесстыдно вздымающихся сквозь рябь, лежал амулет в форме голубого глаза. Она улыбалась, пухлые губы похотливо открыты, руки распахнуты, чтобы обнять меня. Она хотела, чтобы я пришёл к ней, лежал с ней рядом в холодных одиноких глубинах. Сильвия хотела мести.

Я послал ей воздушный поцелуй.

– Ещё рано, моя дорогая Сильвия. Не сейчас. Терпение никогда не входило в число твоих добродетелей. Когда-нибудь ты затащишь меня к себе, после смерти будешь терзать меня целую вечность, совсем как при жизни. Рано или поздно, я за всё с тобой расплачусь, но пока ещё не готов сдаваться, моя красавица. Помнишь, я говорил, что жизнь – это дерево, увешанное сладкими, спелыми персиками – для тех, кто знает, как их сорвать. Мне осталось украсть ещё много сочных душистых персиков, моя дорогая, ещё очень много.