Текст книги "Соколы огня и льда (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Кто вы? – спросил он.

Младший из двоих опустился на колени, и грел над огнём руки, словно показывая, что не угрожает нам. Пламя высвечивало впалые щёки и золото рыжих волос. Он тихо и торопливо заговорил. Хинрик прошептал что-то в ответ, и Витор тряхнул его плечо, напоминая переводить.

– Он говорит, его зовут Ари. Мужчину – Фаннар. У него ферма через две долины отсюда.

– Чего они от меня хотят? – потребовал ответа Витор.

– Он спрашивает, есть ли с нами девушка и двое других мужчин.

Хинрик чуть было сам не ответил на этот вопрос, но Витор его оборвал.

– Скажи им, что нет. Говори, что нас только двое.

Ари нахмурился и поглядел на скалу, как будто видел, что я за ней прячусь. Старший мужчина, Фаннар, нагнулся к мальчику, и они тихо заговорили.

Ари обернулся к Хинрику и заговорил, размахивая руками.

– Он говорит, датчане на лошадях преследуют трёх мужчин и девушку, которые напали на их сыновей. Когда схватят – привяжут их к лошадям и погонят вперёд. Они так всегда делают. Большинство умирает раньше... – Хинрик явно был в таком ужасе, что не смог заставить себя перевести, что случится с нами, если мы живыми доберёмся до города.

– Скажи им, если я встречу этих людей, я их предупрежу. – Витор по-прежнему не желал отступать.

Ари вздохнул, заметно расстроенный этой игрой, и снова заговорил с Хинриком.

– Ари говорит, если она вас нашел, значит, и датчане могут. Заметят зарево от костра, учуют запах варёной рыбы. Они знают, что в это время года только изгои ночуют в долине. Если нужно, Фаннар готов вам помочь.

– И зачем же Фаннар станет рисковать собственной жизнью, чтобы помочь чужакам? – спросил Витор.

– Фаннар ненавидит данов, и говорят... – Хинрик помедлил, переглянувшись с мужчиной постарше. – Он слышал, эта девушка старой веры.

– Он и сам старой веры, католик? – осторожно спросил его Витор.

Неожиданно, в круг огня вступил Маркос.

– Что за игру ты ведёшь, Витор? Втроём мы не справимся с вооружёнными всадниками. Эти люди предлагают нам помощь.

Витор попытался что-то сказать, но Маркос оттолкнул его, шагнул вперёд и сам обратился к Хинрику.

– Скажи им, что мы – те, за кем охотятся датчане. Но мы не нападали на них, это они пытались изнасиловать девушку.

Я поднялась из укрытия и вышла к ним.

– Это правда. Они лишь пытались помочь мне.

Хинрик перевёл, и мужчина постарше кивнул и что-то пробурчал, как будто он так и думал. Потом обратился к Хинрику, нетерпеливо махнув рукой, чтобы тот переводил нам.

– Фаннар говорит, это плохие парни. Ну, а чего ждать с такими отцами? Но здесь небезопасно. Он говорит, что спрячет вас, пока датчане не уберутся. Но идти надо прямо сейчас. Мы...

Фаннар сгрёб Хинрика, широкой мясистой ладонью зажал его рот. Мальчик вырывался, пока Фаннар не прошептал ему что-то на ухо, потом затих. Ари сделал нам знак молчать. Мы замерли, прислушиваясь.

– Hestur! – прошептал Ари.

В этот момент я тоже услышала плывущие над пустым ущельем знакомые звуки – стук копыт по камням, скрип кожи. Никто из нас не успел шевельнуться, только Ари опрокинул в огонь содержимое котелка, и пламя с шипением погасло, оставив после себя пахнущий рыбой дым.

Я почувствовала, как в темноте кто-то схватил меня за руку. Мгновение я вырывалась, боясь, что это могли быть Витор или Фаусто, но потом поняла – это Ари. Он повлёк меня между камнями, будто видел, куда мы идём. Я бежала вслепую, спотыкалась и поскальзывалась. Я не знала, идут ли за нами все остальные. Оставалось только цепляться за руку Ари и доверять ему.

Ущелье наполнилось звоном копыт, криками и визгом – всадники гнали коней вверх по крутой дороге. Но мы не останавливались и не оглядывались назад. Мы изо всех сил бежали в темноту.

Рикардо

Haute volerie – «большая схватка», когда добыча, такая, как коршун, ворон, журавль или цапля летят высоко, а коршун старается подняться над ними и напасть сверху, драка в воздухе не на жизнь, а на смерть.

Ари залил огонь, и мир внезапно погрузился в темноту. Я не мог разобрать даже где верх и низ, но слышал цоканье копыт по камням, и не собирался стоять там и разбираться.

Звуки были – как будто там целая армия. Я развернулся и помчался в сторону, противоположную доносившимся снизу выкрикам. Камни сыпались, словно кто-то взбирался передо мной по скале. Обычно люди не радуются, когда грязь летит прямо в лицо, но по крайней мере, это значило, что я мог идти следом. Только я надеялся, что они не выбьют камешек покрупнее.

Мою руку внезапно сжала чья-то тяжёлая рука, меня затащили в укрытие под нависшей скалой, чуть не вышибив мозги о камень. Я взвыл, но другая рука тут же заткнула мне рот.

Мы скрючились в темноте, прижимаясь друг к другу, слушая собственное хриплое дыхание и рёв мчащейся по склону реки. Мы старались разобрать, не идут ли за нами датчане, но они топтались где-то внизу, и казалось, голоса не становятся ближе.

Фаннар пошептался с Хинриком, и тот, обернувшись к нам, перевёл.

– Он говорит, что пойдёт вперёд, поведёт нас. Мы должны следовать друг за другом, но держаться близко. Держаться за идущего впереди, пока он не скажет, что можно отпускать. Если кто упадёт – дорожка вниз будет длинная. Идём.

– Нет, погодите. Кажется, кого-то не хватает, – взволнованно прошептала Изабела.

В темноте невозможно было разобрать, кто есть кто, но когда каждый шёпотом назвал своё имя, мы поняли, что с нами нет Витора.

Исландец что-то пробормотал. Уверен, это было ругательство... или два.

– Но вы же не думаете, что Витор скажет данам... – начала Изабела, но тут же стихла.

Фаннар что-то проворчал Хинрику.

– Он говорит, что пойдёт обратно, искать Витора. Ари отведёт нас на ферму.

Фаннар скользнул в темноту и исчез прежде, чем мы успели его остановить.

Пауза, потом мы услышали голоса.

– Это же Фаннар! Они схватили его? – спросила Изабела.

В её голосе я услышал испуг. Я нашёл её холодную, как мрамор, руку, и попытался мягко растереть, чтобы помочь согреться. Она отдёрнула руку, словно обожглась.

Хинрик подполз поближе к краю уступа, послушать. Потом, на четвереньках, бесшумно как паук, вернулся обратно.

– Он говорит, костёр, что они увидели, был его. Он искал потерявшуюся овцу, проголодался и готовил себе кое-какой ужин.

– А они ему верят? – прошептал я.

– Если да, то уедут, и Фаннар сможет поискать Витора. Если нет... – заканчивать фразу было незачем.

Ари вёл нас вверх по горной дорожке. Я держался за Изабелу. Мы спотыкались, огибая огромные камни у одного края ужасающе узкой тропы, помня, что с другой её стороны нет ничего, лишь бездонная чёрная пропасть.

Чем выше мы поднимались, тем сильнее становился ветер, бил, словно хотел столкнуть нас с дороги. Я касался рукой каждого валуна каменистого края тропы в отчаянной, но бессмысленной надежде схватиться за что-нибудь твёрдое, если вдруг поскользнусь.

Кто-то из нас случайно столкнул с дорожки камень, и мы слышали, как он летит в темноту, стуча и подскакивая по крутому склону, и казалось, падает на дно самого ада.

Я уже дюжину раз думал о том, какого чёрта бреду здесь, в темноте, по козьей тропинке, вслед за горным козлом в обличье мальчишки, которого я никогда прежде не видел, когда каждый шаг может привести меня к верной смерти. И вообще, человек ли Ари? Может быть, демон или тролль, о которых рассказывал Хинрик. Ну откуда мне знать? Всё, что я знал – что сам, как последний дурак, отдал свою жизнь в его руки.

Однако я шёл позади Изабелы, ощущал тепло её тела, движение мускулов под одеждой, странный сладкий запах волос – и готов был позволить вести себя куда угодно.

Наконец, к своему огромному облегчению, я заметил, что дорожка начинает спускаться, но тут же обнаружил новую опасность – идя вниз, гораздо легче поскользнуться. Идущая передо мной Изабела ужасно хромала. Если даже мои колени протестовали против этого склона, ей раненая нога, должно быть, причиняла ужасную боль, но она не издавала ни звука и не просила об отдыхе. Дух этой девушки крепче бочки коньяка.

Вскоре мы вышли на плоскую и ровную дорогу. Луна то и дело выглядывала из-за завесы туч, как любопытная пожилая леди, посматривающая, кто там идёт по её улице. В серебряном свете, прежде чем луна снова скрылась, удалось рассмотреть, что мы шли по высокогорной долине, обрамлённой с обеих сторон острыми пиками гор.

Одному Богу известно, как далеко мы оказались. Теперь мы уже не передвигались цепочкой, Изабела шла рядом со мной. Она несколько раз споткнулась, и наконец, неохотно, дала взять себя под руку. Усталая и прихрамывающая, она оперлась на меня. Если бы не она, я, наверное, повалился бы на траву и отказался сделать ещё хоть шаг, но ради неё должен был продолжать идти. Нельзя же позволить ей думать, что я слабее женщины.

Кроме того, этот Ари, мелкий горный козёл, всё так же скакал впереди, как на прогулке по городу летним вечером. Может, он не похож на тролля, но уж точно и не на человека. Ни у одного нормального человека не может быть столько сил. Иногда начинаешь попросту ненавидеть тех, кто моложе.

Фаннар и Витор пришли на ферму вскоре после нас. Они ввалились в дом, когда жена Фаннара, Уннур, как раз угощала нас чем-то вроде бульона, безвкусным, однако горячим. Фаннар был в приподнятом настроении. Видимо, ему удалось убедить данов, что он один, и они, в конце концов, ускакали. Витор, по его словам, потерял в темноте дорогу, и появился, только услыхав, что датчане убрались.

Жена Фаннара, плотная маленькая женщина, выглядела встревоженной, слушая его рассказ, и явно не верила в глупость данов, которые решили, что фермер пошёл среди ночи искать овцу без фонаря и собаки, хотя Фаннару это казалось очень забавным.

– Фаннар говорит, Уннур чересчур беспокоится, – перевёл нам Хинрик. – Эти датчане считают исландцев такими тупыми, что верят, будто мы способны на любую глупость. Если бы он рассказал им, что ловил китов в речке, они спросили бы, сколько поймал.

Похоже, Хинрик, Фаннар и его дочки Маргрет и Лилия, считали, что это смешно, но жена только прикусила губу и зачерпнула из горшка ещё похлёбки, лицо у неё сделалось хмурым.

Должно быть, от усталости я так и заснул там, где сидел, поскольку, когда, наконец, мне удалось разлепить глаза, стояло утро, а большая комната была почти пуста, в ней только Уннур и Хинрик. Наверное, Уннур ждала, когда я проснусь – едва я пошевелился, она сунула мне узел отвратительного вида одежды. Я с сомнением потрогал тряпьё.

– Для чего это? – я старался произносить слова медленно и громко. – Чистка?

Я жестами изобразил полировку одной из деревянных мисок, хотя непохоже было, что в этом доме хоть что-то чистили. Всё, от пола до стропил, включая супругу Фаннара, выглядело закопчённым до одинакового серо-коричневого оттенка.

– Уннур хочет, чтобы ты это надел, – пояснил Хинрик. – Глядя на твою одежду, всякий сразу поймёт, что ты иностранец.

Уннур произнесла что-то, и Хинрик захихикал. – Она говорит, в этом белом, красном и чёрном ты похож на извержение вулкана.

Этакая насмешка от женщины, наряженной как болото.

– Она спрашивает, как тебе удаётся работать со всей этой набивкой в камзоле и бриджах.

– И с чего это мне работать? – ответил я.

Хинрик перевёл это Уннур, и та недоуменно воззрилась на меня, как будто я спросил у неё, зачем мне дышать.

Я вздохнул. Бессмысленно объяснять, что вся эта пышная одежда с прорезями и набивкой объявляла всем вокруг, что её владельцу незачем пачкать руки грязной работой. Но когда я посмотрел на свой камзол – пришлось даже мне признать, что моя одежда больше не кричит "он – состоятельный человек". Несколько ночей под открытым небом, драка с данами, а после – бегство от всадников, в темноте, по холмам и долинам, покрыли мои бриджи, чулки и камзол толстым слоем зеленоватой грязи. Ткань порвалась чуть не в дюжине мест, набивка вываливалась, большая часть отделки и кусок рукава оторваны. Я не заглядывал в зеркало после отъезда из Португалии, и теперь радовался, что таким образом избежал множества огорчений.

Глядя, с каким любопытством Уннур разглядывает то, что было под моей верхней одеждой – по крайней мере, я надеялся, что именно это она изучает с таким восторгом – я снял свои вещи и натянул предложенные ею простые коричневые штаны и рубаху. Они воняли так, словно на долгие годы были запиханы в дымоход, и оказались такими грубыми, что сразу начали тереть и царапать, хотя я быстро сообразил, что чешусь не только из-за жёсткой одежды.

– Уннур говорит, ты можешь выйти на воздух, – сказал Хинрик. – Но не уходи далеко от дома, и если услышишь собачий лай, надо бежать в дом и прятаться. Она покажет нам, где.

Уннур вывела нас с Хинриком в коридор, такой узкий, что идти по нему можно было только гуськом, и открыла перед нами низенькую дверь.

– Это кладовка. Если кто-то подойдёт к ферме, мы должны

прятаться здесь до тех пор, пока кто-то из хозяев не придёт и не скажет, что можно выйти.

Свет в кладовую проникал только из коридора, через приоткрытую дверь. Посередине, в стороне от сырых стен, стояли ткацкий станок, бочки и несколько небольших сундуков. От грязного пола несло холодом. Я задрожал. Надеюсь, никто из соседей Фаннара не вздумает заглянуть на обед. Я не в восторге от необходимости провести здесь даже пару минут, не то, что несколько часов.

– Она что, думает, сюда придут датчане? – спросил я у Хинрика.

– Она говорит, если подозревают, что Фаннар им врал, то да. Она считает, их не так легко одурачить, как кажется мужу. – Хинрик бросил на меня озабоченный взгляд. – Я думаю, что она права.

Едва я успел выскользнуть через низкий дверной проём на благословенный свежий воздух, как Витор бесцеремонно схватил меня за руку.

– Мне нужно поговорить с тобой. Идём.

Он потащил меня за стену торфяного дома, где нас никто не услышит. Мне страшно хотелось отпихнуть его и уйти, но любопытство взяло верх.

– Изабела до сих пор жива, – объявил он.

– Почему бы и нет? – поинтересовался я, сражённый этим странным заявлением. И тут же испуганно оглянулся. – С ней что-то случилось?

– Нет, но в том-то и дело, приятель. Мы оба знаем, с ней давно должно было что-то случиться, но не случилось, так?

Я стряхнул его руку, всё ещё цеплявшуюся за меня.

– С первого взгляда на тебя, Витор, я сразу понял, что ты унылое мелочное дерьмо, но теперь убедился, что ты не просто зануда, у тебя мозги как у старого полоумного козла. Я понятия не имею, о чём ты толкуешь, и боюсь, ты сам этого не понимаешь, приятель.

– Тогда позволь я тебе поясню. Девушка, убить которую тебя послали, всё ещё жива.

Из моих лёгких, казалось, внезапно исчез воздух.

– Убить... Прошу прощения– я запнулся, пытаясь взять себя в руки. – Разве я похож на убийцу?

– Нет, – с ледянящим спокойствием сказал Витор. – Ты не похож на убийцу, именно за это тебя и выбрали. Но ты ведь убийца, верно? Сильвия. Полагаю, так её звали.

Земля пошатнулась под моими ногами. Должно быть, Витор решил, что я падаю в обморок – он снова схватил меня за руку, но на сей раз, чтобы поддержать. Я проглотил кислоту, подступившую к горлу, вздохнул поглубже.

– Боюсь, сеньор Витор, ты меня с кем-то путаешь. Не знаю, за кого ты меня принял, но...

– Мне известно, что твоё имя, данное при крещении в Святой церкви – Круз. Я знаю, что ты был арестован за попытку мошенничества и заключён в башню Белема. А ещё – что двое моих почтенных братьев рекомендовали тебе сесть на корабль и отправиться в путешествие, чтобы поправить здоровье, в твоём случае даже можно сказать – ради жизни, ведь если бы ты отказался от их великодушного предложения, сейчас воссоединился бы в могильном объятии со своей любовницей.

Я изумлённо таращился на него. Как, чёрт возьми, он всё это узнал? Я попробовал засмеяться, словно принял всё в шутку, но мне удалось лишь пискляво хихикнуть, как нервная старая дева.

– Очень жаль, Витор, но я совершенно не понимаю, о чём это ты говоришь. Я думал, в нашей маленькой группе самый большой врун – наш компаньон, но в сравнении с тобой он правдив как монахиня на исповеди. Сперва ты сказал нам, что собираешь морских чудовищ. Потом – что ты лютеранский пастор. А после того... а, я вспомнил, ты назвался составителем карт. И кем же ты объявишь себя теперь – тюремным охранником?

– Иезуитом, – негромко ответил он. – Как и два моих брата, посещавшие тебя в башне Белема. Единственная цель моего пребывания здесь – убедиться, что ты выполнил свою часть заключённой с ними сделки. Брось, Круз, незачем притворяться таким удивлённым. Ты думал, мы просто поверим тебе на слово, что девчонка мертва? – Витор невесело усмехнулся.

– В конце концов, ты же был арестован за мошенничество, и, скажем так, за твою славную карьеру ткать паутину лжи тебе не впервой. Ты мог просто дать девчонке сбежать, как чуть было не случилось во Франции. А сам вернулся бы за вознаграждением в Португалию, клянясь, что избавился от неё, оставив нас с будущими проблемами, поскольку рано или поздно она нашла бы путь в Лиссабон.

– Мне такое даже в голову не приходило, – возмущённо буркнул я.

Я был оскорблён. Послали кого-то шпионить – как будто мне нельзя доверять. Этот иезуит водил меня за нос, он всех нас обманывал. Составитель карт, собиратель артефактов, гонимый лютеранин. И как только он мог так бесстыдно врать, даже глазом не моргнув? Полагаю, трудно верить и в то, что он, и в самом деле, священник.

Витор, если это его настоящее имя – хотя я не сомневался, что он и об этом соврал – презрительно смотрел на меня, как будто изучал не лицо, а какой-то подделанный документ.

– Похоже, братья мудро поступили, послав меня приглядеть за тобой. Ты здесь для того, чтобы устроить Изабеле несчастный случай. Но, хотя у тебя была куча возможностей расправиться с ней, она до сих пор очень даже жива и, если не ошибаюсь, по-прежнему намеревается найти своих соколов. Хуже того, я думаю, ты начал влюбляться в эту девчонку.

Его слова меня ранили – на краткий миг я чуть не поверил, что это могло быть правдой. Я много раз нежно и страстно шептал их сотням различных женщин, особенно часто – моей бедной Сильвии. Но до сих пор эти слова для меня были так же пусты, как тысячи других случайных фраз, словно выброшенная ореховая скорлупа. Теперь, впервые, в них появилось крошечное ядрышко, нечто, не вполне для меня понятное. Мог ли я повестись на девчонку? Нет. Ерунда. Я просто расстроился, узнав, кто такой Витор, только и всего. Господи, я не собирался всерьёз связываться ни с какими женщинами. Желать, а не любить – вот мой девиз.

Витор опять огляделся, проверяя, что мы всё ещё одни. Потом шагнул ко мне.

– Изабела может изображать из себя хорошенькую и беспомощную девочку. Я понимаю, почему мужчины готовы её защищать. Но позволь опять напомнить. Она – не невинная крошка, она марран, подлая еврейка, еретичка, уже осуждённая вечно гореть в аду, и ты поклялся отправить её в этот огонь.

– Будь любезен пояснить, – холодно отвечал я. – Теперь ты уверяешь меня, что ты – католический священник. Если это так, то ты, член святого ордена, приказываешь мне погубить свою душу, совершив убийство.

Витор чуть поднял брови, удивлённый, что я посмел возражать.

– Твоя душа уже проклята за убийство. И я думаю, второе тут вряд ли что-то изменит. Кроме того, если исповедь совершается с полным раскаянием, все грехи могут быть прощены. Скажу больше, если грех совершается ради защиты Святой церкви и во славу божью, я в тот же час могу тебе его отпустить – если ты боишься, что можешь умереть до возвращения в Португалию. Так же охотно, я отпущу тебе убийство твоей любовницы, Сильвии, если ты в нём раскаешься. В самом деле, многие сказали бы, что избавление Церкви от одного из её врагов можно считать достойным искуплением преступления, совершённого из-за гнева и похоти.

– Сколько раз повторять? Я не убивал Сильвию. Никто её не убивал. Она жива. А если убийство девушки такое благочестивое дело, – резко ответил я, – не хочу лишать тебя возможности очистить свою собственную душу. Почему бы тебе её не убить? Ты проделал весь этот путь. Вот и убедись сам. В конце концов, если Церкви так нужна её смерть, так может, если убьёшь её, тебя сделают святым.

Витор по-монашески сложил руки.

– Я рукоположен в священство, я служитель Бога. Церковь не может проливать кровь.

– Зато ты можешь приказывать другим сделать это за тебя, – разозлился я.

Но тон Витора оставался невозмутимо спокойным.

– Церковь не отдаёт приказов. Когда Церковь помогает еретикам понять ошибочность их выбора и раскаяться в совершённом зле, она передаёт их государственной власти. Именно государство выносит им смертный приговор, государство казнит. И у тебя есть неплохой шанс узнать это из первых рук. – Он развёл руками. – Убивать ли девчонку – это полностью твой выбор. Я здесь лишь для того, чтобы засвидетельствовать. Мой долг – сообщить о случившемся и заверить Великого инквизитора, что не останется ничего и никого, способного плохо влиять на невинного юного короля и заставить его погубить святой труд по очистке Португалии, когда король придёт к власти. Я не приказываю тебе ничего делать. Увы, у меня нет такой власти, я просто священник. – Витор прижал руку к сердцу и смиренно склонил голову. – Это должен быть твой выбор, твоё решение. Я, как и все священники, лишь служу вам. Смотри на меня как на совесть, которая тихо шепчет в твоё ухо, когда ты вот-вот сотворишь нечто глупое, о чём со временем станешь горько жалеть. Я здесь чтобы напомнить тебе, какая судьба тебя ждёт, если примешь неправильное решение, и, конечно, я прослежу, чтобы ты благополучно возвратился в Португалию и ответил за свой выбор. Но, думаю, мой добрый совет тут совсем не нужен. Можешь вообразить, что с тобой станет, если поможешь сбежать еретичке и вернёшься домой, в Португалию? Не могу поверить, что такой человек, как ты, обречёт себя на долгие муки и позорную смерть только ради того, чтобы спасти еврейку, которую едва знаешь. Кроме того, когда она возвратится в Португалию, неважно, с соколами или без, её в любом случае ждёт костёр. В этом году король смог её пощадить, но долго ей не быть на свободе, это я тебе обещаю. Инквизиция не успокоится пока не умрёт последний марран. Может, даже милосерднее не дать ей вернуться туда, где ждёт такая судьба? А шанс расправиться с ней может появиться раньше, чем ты думаешь, Круз. Я очень надеюсь, что ты обдумаешь сказанное мной и как следует подготовишься, чтобы в полной мере этим шансом воспользоваться. И обдумывая своё решение, помни, Круз – можешь считать, что в башне Белема тебе пришлось скверно, но уверяю тебя – те, кто побывал в руках Инквизиции, сочли бы твоё заключение раем в сравнении со своими страданиями. Там есть и стаппадо [14]14
  Дыба – способ пытки, при котором жертву подвешивали на шкиве к потолку за связанные верёвкой запястья, а к ногам крепили тяжёлый груз. Человека резко поднимали на несколько футов над полом, разрывая при этом связки и выламывая суставы. Чтобы убедить жертву сознаться, достаточно было повторить это два-три раза.


[Закрыть], выворачивающее суставы, и поджаривание смазанных салом ног над огнём, и вода, которую льют через ткань на лицо, пока людям не начинает казаться, что они тонут. Ты ведь знаешь, Круз, инквизиторам нравятся слегка поиграть. Представляешь, как будет страдать перед смертью эта хрупкая юная девушка в подземельях Инквизиции? Если она тебе дорога, ты наверняка предпочтёшь для неё быстрый и неожиданный конец, так, чтобы она даже не успела испугаться. Ведь смерть Сильвии была скорой? Сколько времени нужно, чтобы задушить женщину, Круз?

Я внезапно проснулся от того, что по мне топчутся чьи-то ноги. Выругавшись, я перевернулся, собираясь опять погрузиться в сон, но понял, что кто-то слезает с общей кровати и уже суёт ноги в сапоги.

Огонь в зале почти потух, только угли светились красным, да две маленьких лампы-миски горели вверху, на опорах, так что я едва мог рассмотреть собственную руку.

– Уже утро? – проворчал я.

– Собаки снаружи лают, – ответил Хинрик.

– Что с того? – буркнул я. – Собаки лают и на собственную тень. Может, он увидали лисицу.

– Они приучены лаять только на людей.

Уннур торопливо вывела из зала Изабелу и собственных дочерей, пропустив их вперёд, задержавшись лишь, чтобы кратко, но отчаянно, обнять мужа. Фаннар обернулся и заговорил тихо и настойчиво, обращаясь к нам троим.

– Постой, Хинрик, вернись и скажи нам, что он говорит, – окликнул я.

Хинрик рванул вслед за женщинами прятаться в кладовую. Он поколебался, потом неохотно вернулся к нам, глаза у него округлились от страха.

– Он говорит, вы под защитой его бадсфоры... Его долг, как хозяина, позаботиться о вас... Вы гости, и потому не будет постыдно, если вы уйдёте и спрячетесь вместе с женщинами, но если пожелаете остаться и сражаться как братья...

При виде мрачных взглядов, которым обменялись Фаннар и Ари, в моих висках застучала кровь, сердце сжалось. Они всерьёз напуганы, но их страх ничто в сравнении с моим. Пару мгновений я был твёрдо намерен бежать вслед за женщинами, но Ари стал раздавать тяжёлые дубинки и топоры, и, не успев понять, что к чему, я уже сжимал в руках секиру.

Тяжесть деревянной рукояти радовала, но сказать по правде, я понятия не имел, как обращаться с топором, чтобы причинить хоть какой-то ущерб тем, кому надо, не отрубив по дороге собственную ногу. Но чем вооружены незваные гости? Со двора уже доносился стук лошадиных копыт.

Komdu! Komdu! – прошептал Ари, судорожными жестами призывая нас следовать за собой.

Он вывел нас в узкий коридор, а потом за дверь на противоположной от кладовой стороне. Мы оказались в коровнике, воняющем мочой и навозом, где на толстой подстилке из соломы и сухих веток лежали полдюжины коров и пара телят. Животные, встревоженные неожиданным появлением среди ночи пятерых мужчин, вытаращились на нас, замычали и стали неуклюже подниматься на ноги.

Ари жестом попросил меня помочь ему поднять засов и опустить в железные скобы по обеим сторонам двери, через которую мы вошли, запирая её за нами.

Потом он зашептал что-то Хинрику, указывая на низкую широкую дверь на другой стороне коровника. Мы, все трое, приблизились к Хинрику, трясущемуся и сжимающемуся от каждого звука, доносящегося со двора.

– Он... он говорит – пригнитесь. Тихо и очень осторожно. Когда он откроет дальнюю дверь... мы должны... должны вытолкнуть kýr наружу и красться между ними, они нас прикроют.

Снаружи, во дворе, люди перекликались, спешиваясь, и кричали на собак, которые продолжали лаять. Потом от главной двери послышался грохот, как будто колотили рукоятью меча. Я крепче сжал свой топор и взглянул на Ари, но тот дал нам знак сидеть тихо.

Мы услышали скрежет открывающейся двери, лающие голоса о чём-то спрашивали, Фаннар спокойно отвечал. Раздался топот, как будто у двери толкались, а вслед за тем – звон металла и новые крики – гости пробирались по узкому коридору. Должно быть, большой зал располагался прямо за нашим коровником – хотя земляная стена и глушила ужасные звуки, мы слышали, как разбивают деревянные панели, ломают кровати и расшвыривают вещи. Датчане разоряли дом.

Кто-то из коридора задёргал ручку двери коровника, потом навалился на дверь, но она выстояла.

Голова Ари повернулась в противоположную сторону. Он поднял руку, давая знак ждать. Мы застыли, согнувшись. Хинрик обеими руками сжимал палку, глаза прикрыты, а губы беззвучно шевелятся, как будто он снова и снова повторяет одну и ту же отчаянную молитву. На этот раз я и сам готов был молиться, только из моей головы вдруг вылетели имена всех святых. Ладони стали такими скользкими от пота, что я был уверен – едва я поднимусь, топор выскользнет из моей руки.

Потом мы услышали, как возятся с засовом наружной двери, и спустя мгновение, дверь распахнулась.

Ари вскочил на ноги, завопил и замахал руками как одержимый. Скот взревел от ужаса и, вставая на дыбы, рванулся к открытой двери. Возможно, и неплохо, что мы не могли двигаться так же быстро, как животные, иначе они затоптали бы нас, протискиваясь в панике через дверной проём.

Первая корова сбила с ног одного из данов, стоявших снаружи, и мы услышали, как он кричит, под острыми копытами остальных. Второму удалось вовремя отскочить, и скот пронёсся мимо него.

Мы пробежали за ними. Ари, прокладывавшему дубинкой дорогу к двери, удалось хорошенько попасть второму датчанину по лицу. Тот скрючился, упал на колени и повалился поперёк своего компаньона, который лежал в грязи, истекая кровью, и беспомощно стонал, пытаясь подняться на разможженые ноги.

Ари понёсся к задворкам фермы, но, когда мы завернули за угол, из темноты на нас набросилось ещё двое, блеснули мечи. Хинрик поднял свою дубину, но блеск стали, похоже, полностью лишил его присутствия духа. Он бросил палку и побежал.

Один из данов нацелился на меня. Он замахнулся мечом, я увернулся, но клинок просвистел так близко от моего лица, что я ощутил дуновение ветра. Я высоко поднял топор обеими руками, но понимал, что совершаю ужасную ошибку, оставляя тело незащищённым.

Как в страшном сне, я увидел, что острие его клинка направлено мне в грудь, а я никак не могу защититься. Но когда человек с мечом шагнул  вперёд, его ступня попала в коровью лепёшку, ноги разъехались и, вскрикнув от боли, он повалился наземь. Когда мгновением позже мой топор погрузился в его череп, он уже не кричал. Горячая кровь забрызгала мне лицо и руки. Я глянул под ноги. Второй дан тоже лежал в грязи, истекая кровью, хотя я не имел понятия, кто из нас его прикончил.

Я хотел было попытаться извлечь свой топор из головы противника, но от одной мысли об этом меня чуть не стошнило, поэтому я выдернул меч, который всё ещё крепко сжимали его пальцы, и нырнул в темноту.

Мы отбежали недалеко в сторону и укрылись за каким-то невысоким кустарником. Некоторые датчане держали факелы, в их свете мы видели толкущиеся вокруг фермы тёмные фигуры и слышали, как они кричат что-то друг другу. Но было слишком темно, чтобы разобрать, сколько их. Криков и возгласов стало больше. Кто-то, кажется, Фаннар, выбежал из дома. Он лишь на миг мелькнул перед моими глазами, прежде чем раствориться в темноте.

Потом я услышал отчаянный крик знакомого голоса. Я мог рассмотреть тощую фигурку мальчика, болтающуюся между двумя данами, которые тащили его к лошади.

– Они схватили Хинрика, – прошептал я.

– Если он будет держаться спокойно, сможет убедить их, что он простой батрак с фермы, – сказал Витор.

– Не думаю, что ему удастся оставаться спокойным.

Мальчик звал на помощь, а мы смотрели, как его запястья обматывали длинной верёвкой, видимо, чтобы привязать к лошади.

– Если они оставят его, пока обыскивают дом, может, мы сумеем подобраться и перерезать верёвку, – сказал я.

Но прежде, чем я успел подумать о том, как до него добраться, из-за угла дома показался скачущий всадник, за ним, как знамя, тянулись дым и огонь его факела. Поравнявшись со входом в хлев, он швырнул пылающий факел в солому. Огонь мгновенно пробежал по полу, рванулся вверх, и весь коровник тут же загорелся.