Текст книги "Соколы огня и льда (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 27 страниц)

Лодка угрожающе закачалась, когда, наконец, в неё приземлилась донья Флавия, размахивая руками и стеная – никогда больше, никогда она не ступит на эту верёвочную лестницу.

Когда муж осторожно заметил, что завтра ей придётся снова взбираться по этой лестнице на борт корабля, она заявила, что предпочтёт остаться на берегу и прожить остаток жизни в том каменном домике.

Моряки переглянулись, ухмыляясь, и отдали швартовы. Однако к тому времени, когда мы достигли берега, ни у кого не оставалось сил улыбаться, или хотя бы говорить. Со свернутыми в рулоны постелями на плечах и маленькими бочонками для воды под мышками мы поплелись по прибрежному песку за боцманом, несущим на плече тяжёлый бочонок. Я истово молился, чтобы он был полон вина.

Моя одежда промокла, рулон одеял тоже казался влажным. В лодку набралось так много воды, что залило башмаки, и онемевшие пальцы ног хлюпали в собственных маленьких лужицах. Ветер яростно сбивал нас с ног, так что всем было трудно идти по прямой. Песок беспощадно жалил кожу, глаза приходилось прикрывать и смотреть сквозь пальцы, чтобы совсем не ослепнуть.

Мы перебрались через крутой холм, утопая ногами в зыбучем песке, и увидели распростёртую перед нами долину, покрытую дроком и стлаником, росшим, казалось, прямо на песке. Вдалеке за ними поднимался густой лес, закрывая дальнейший обзор. Высокие деревья уже гнулись и раскачивались на ветру.

– Ну, вон он, – боцман кивнул на низкое каменное строение, полускрытое за кустарником. – Славный маленький домик на одну ночь.

Донья Флавия издала пронзительный крик, напомнив мне возмущённую курицу.

– Капитан не говорил, что мы будем в таком ночевать. Ты привёл нас в нужное место, любезный? Там должен был быть дом, а это просто сарай.

Она растерянно оглядывала кустарниковую поросль, как будто там мог скрываться просторный особняк или замок, который мы как-то ухитрились не заметить.

–Это он и есть, – сказал боцман, с жизнерадостностью человека, для которого наблюдать за чужими страданиями – высшее наслаждение. – Конечно, если не желаете проводить там ночь – вы всегда можете вернуться со мной и опять карабкаться по верёвочной лестнице. – Он распахнул то, что осталось от деревянной двери, и свалил бочку внутрь прежде, чем войти. – Ручей бежит через дюны вон там. Так что, воду разыскивать вам не понадобится. Если шторм минует, капитан может собраться отплывать с рассветом, если, конечно, не потребуется никакой ремонт. Если шторм не пройдёт мимо, мы можем застрять здесь на день-два, а то и дольше, поэтому вам лучше экономить еду. Но не забредайте чересчур далеко. Когда капитан соберётся отплывать, он прикажет протрубить в горн и к берегу подойдёт лодка, чтобы забрать вас обратно. Поэтому следите, чтобы вы были в зоне досягаемости звука с корабля. Капитан наш не из терпеливых. Он не станет терять драгоценное время прилива ради поисков мужчины или женщины, которые не подойдут к берегу по звуку горна.

Внезапно, этот дикий и заброшенный уголок мира показался мне не таким уж плохим. В конце концов, может мне и не понадобится убивать эту девушку. Нужно только постараться сделать так, чтобы она не вернулась на корабль. Если отстанет – будет уже неважно, жива она или нет. Где-то за лесом обязательно должен быть город, или деревня. Ей может понадобиться дня два-три, чтобы дойти туда, чем больше, тем лучше, и тогда у неё не будет шанса догнать наш корабль или найти другой. А когда я вернусь без неё – скажу священникам, что она мертва, и будет невозможно доказать, что это не так.

Она больше никогда не покажется в Португалии, если, конечно, у неё есть хоть немного ума. Кто в здравом уме возвращается в волчье логово после того, как из него спасся. Ну, а если она умрёт здесь от голода, это уже не моя вина. Я дам ей возможность выжить. Моя совесть будет чиста.

Изабела

Вынашивание птицы – когда сокольничий всю ночь сидит со свежепойманным соколом, не давая ему спать, чтобы выдрессировать.

Мы столпились в единственной комнате крошечного домика, если, конечно, это место хоть когда-то было домом. Но если и так – с тех пор, должно быть прошло много лет. Лишь сгнившие остатки стола в углу, да линялое красное, грубо размалёванное распятие над дверью указывали, что когда-то здесь обитали люди.

Пол покрывал песок, а у стен нанесло маленькие песчаные сугробы. Плитки деревянной черепицы на крыше потрескались, а с единственного окна давно отвалились ставни.

Но каменные стены дома до сих пор служили убежищем – по крайней мере, так явно считало какое-то стадо коз, поскольку весь пол был усыпан помётом, а между камнями стен торчали застрявшие клочья шерсти.

Несколько минут никто из нас не знал, что делать. Мы молча стояли, прижимая к себе узлы и оглядываясь, как будто надеялись, что сейчас придёт хозяин гостиницы, начнёт хлопотать и показывать нам наши комнаты.

Витор опустил свой свёрток у стены, взглянул на меня, потом обвёл взглядом остальных пассажиров.

– Нам следует быстро собирать сухие дрова и хворост на растопку, как можно больше, чтобы хватило на несколько дней. И сложить здесь, пока не начался шторм. Мы должны разделиться и подобрать всё, что сможем, особенно толстые сухие ветки деревьев, они дольше горят.

– Надеюсь, сеньор Витор, вы не ожидаете, что я пойду собирать дрова, – с возмущением произнесла донья Флавия. – Я не крестьянка.

– Разумеется, я не имел в виду вас, донья Флавия. Думаю, вам лучше остаться здесь, и, возможно, собрать козий помёт и очистить пол. Катышки выглядят сухими и будут гореть...

– Я! Собирать козий помёт! – возмущённый вопль доньи Флавии услышали, должно быть, даже на борту корабля. – В жизни не слышала ничего более нелепого. Хотя, чего и ждать от человека, который шутки ради готов отдать всех нас на съедение морским чудищам!

– Уверяю вас, морские монахи не едят... – начал Витор, но его тут же перебил Маркос.

– Как врач, донья Флавия, я настаиваю, чтобы после тяжёлого испытания, которое вам пришлось вынести по дороге сюда, вы ни в коем случае не напрягались, но просто отдыхали, насколько это здесь возможно.

Донья Флавия просияла после его слов.

– Какое благословение найти кого-то, понимающего всю слабость моего телосложения. Сеньор Маркос, я настаиваю, чтобы вы остались здесь, на случай, если я потеряю сознание. Кроме того, если я буду одна, сюда могут ворваться пираты или французы, и напасть на меня. Я наслышана об этих французах, сеньор. У них ненасытный аппетит на женщин.

На лице бедного врача отразилась паника, но не думаю, что из-за французов или пиратов.

– Я уверен, донья Флавия, – поспешил ответить он, – что мальчик останется здесь и составит вам компанию. Он крепкий парнишка, и отлично присмотрит за вами. А заодно поможет – соберёт с пола помёт и сложит в кучу для растопки.

– Конечно поможет, – ответил отец, бросив тревожный взгляд на недовольно хмурящегося толстяка-сына. Казалось, он глубоко сомневался, годится ли мальчик даже для этой простой работы.

Фаусто подхватил два бочонка для воды и подкрался ко мне, бормоча:

– Не желаете ли составить мне компанию в поиске воды, донья Изабела, пока остальные собирают дрова?

Но хоть он и говорил тихо, должно быть, Витор наблюдал за ним, поскольку тут же яростно на него набросился.

– Вы что, не понимаете? Изабеле нельзя таскать полные бочки с водой. Как можно заставлять такую хрупкую женщину нести такую тяжесть?

– Я вполне могу... – попыталась протестовать я, но никто из мужчин меня не слушал.

– Изабела может помогать мне собирать дрова, – сказал Витор.

– А по-вашему, таскать поленья – это работа полегче? – парировал Фаусто.

– Идиот, я не намерен позволять ей таскать поленья, только хворост и веточки для растопки.

Я в сердцах развернулась и вышла из дома. Кто дал им право обсуждать, что я могу делать, а что нет, словно я ребёнок? Нести связку дров или маленький бочонок воды, который вряд ли тяжелее ведра, задача примерно одинаковая. Чем, по их мнению, я занималась всю жизнь? Рассиживалась, пока меня обслуживали лакеи?

В таком настроении я шагала в сторону леса, и опомнилась лишь когда, сама не знаю как, оказалась в глубине, среди деревьев. Ветер ломал стволы, выл в ветвях над моей головой, деревья скрипели и гнулись, а мелкие ветки разлетались как камешки из рогатки. Если так пойдёт дальше, то наутро тут будет полно дров.

Теперь я твёрдо решила не собирать хворост. Я вернусь с хорошими крепкими ветками, даже если придётся искать всю ночь.

Но в небе уже собирались чёрные тучи, и под куполом деревьев становилось темнее. В тусклом свете даже деревья, трава и листья казались серыми. Все поваленные стволы, пролежавшие всё лето и достаточно сухие для костра, слились в один цвет с ковром из опавших листьев, так что уже не различить даже вблизи. Я убеждала себя, что пройду ещё несколько шагов и найду что искала – как всегда, собирая что-то, и уходила на несколько ярдов дальше, и дальше.

Внезапно, протиснувшись между кустами, я увидела небольшую поляну. Неровную землю покрывали ряды продолговатых бугров и впадин, напоминающие волны. Может быть, это старые поваленные стволы деревьев, лежавшие здесь годами и покрытые перегноем.

В угасающем свете я увидела несколько веток, торчавших из земли под странными углами. Хотя это точно не брёвна, но всё-таки толще, чем хворост. Я пошла к ним между буграми, но подойдя ближе, увидела, что это совсем не ветки, точнее, когда-то были, но кто-то связал из них три креста, стоящие криво, как пьяные. Когда-то крестов было больше – обломки других, разбросанные вокруг, наполовину укрывала листва.

И только когда я увидела, что это, я поняла, где они стоят. Эти холмики – вовсе не гнилые стволы упавших деревьев, это могилы. Шесть длинных, а между ними две покороче, может быть даже три, но такие маленькие, что трудно сказать наверняка. Под теми, меньшими, должно быть, покоятся дети?

Как же они оказались здесь, вдали от церкви или могильного склепа? Возможно, здесь похоронены люди, что жили когда-то в том заброшенном доме. Но что за напасть их скосила? И кто схоронил их здесь, кто так поспешно сделал кресты над местом упокоения?

Из чистого любопытства я опустилась на колени и принялась рассматривать один из крестов – может, там нацарапано имя или дата. Но там ничего не было. Эти люди похоронены безымянными.

Потом я заметила что-то бледное, наполовину скрытое гниющей листвой. Светлое пятно резко выделялось в тусклом свете приближающегося шторма. Не раздумывая, я начала разгребать засохшие листья, и схватила находку прежде, чем разобрала, что это. Я всмотрелась – и похолодела от ужаса. Меня испугал не вид железного кольца, лежащего на моей ладони, а то, что было внутри кольца. Белая кость, палец, на котором ещё висели обрывки похожей на пергамент кожи.

Сквозь вой ветра я услышала позади протяжный яростный крик, и сейчас же затрещали ветки, словно что-то быстро приближалось ко мне. Я вскочила на ноги и обернулась.

Что-то двигалось за кустарником, что-то скрывалось там.

Я бросилась бежать, по-прежнему сжимая в руке кость. Я не знала, куда направляюсь, понимала только, что не обратно к дому, потому, что преследователь, кем бы он ни был, подкрался с той стороны, как будто хотел не дать мне найти убежище. Я продиралась через заросли и спотыкалась о корни, раздирая юбку о кусты, а волосы о ветки.

Ветер ревел над моей головой, да и сама я передвигалась с таким шумом, что никак не могла бы расслышать, насколько близко ко мне подбирается эта тварь. Я ожидала, что в любой момент мне в спину вцепятся острые когти, в ноги вопьются зубы. Кровь стучала в ушах, дыхание с хрипом вырывалось из горла. Я обернулась на бегу, пытаясь хоть мельком увидеть того, кто меня преследует.

И тут, с внезапным толчком, я ощутила пустоту. Земля ушла из-под ног, я кувыркалась и падала всё ниже и ниже.

Рикардо

«Выдержанный» – голодный сокол. Птицу следует выдержать, прежде чем брать на охоту.

Несмотря на ветер, я слышал, как Изабела шумно продирается через лес. Чёрт возьми, её продвижение, должно быть, слышала там каждая тварь. Никогда не подумаешь, что такое изящное маленькое создание может быть таким неуклюжим, но она явно чем-то очень напугана, как и я.

Крик прозвучал так, что я похолодел от ужаса. Однако в отличие от неё я не мог убегать. Я спрятался за кустами, отчаянно стараясь понять, откуда слышался крик. Я вглядывался в сумрак, пытался рассмотреть того, кто издал этот звук, но ветер с такой силой трепал кусты и деревья, что даже если бы через лес ломился разъярённый медведь, я вряд ли сумел бы отличить его от дерева.

Наконец, шум, производимый Изабелой, стих где-то вдалеке. Вечер с каждой минутой становился темнее, и мне отчаянно хотелось вернуться обратно в дом, пока я окончательно не потерял дорогу.

Как ни странно, возможность провести ночь, лёжа в козьем дерьме, рядом с самкой кита и поросёнком, начинала казаться необычайно соблазнительной по сравнению с одиночеством и штормом в лесу. Но пока не понял, что это за шум, я не смел шевельнуться.

Потом я услышал долгий протяжный крик. В своё время я достаточно такого наслушался, и мог уверенно сказать, что кричала женщина, страдающая и напуганная. Где-то далеко, но это точно была Изабела. Может, этот неведомый зверь поймал её и сжимает в когтях. Я едва не бросился в ту сторону, откуда донёсся крик, чтобы хоть как-то помочь девушке, но быстро опомнился. Если она ранена, даже мертва – разве не этого я хотел? Кроме того, кто знает, что за зверь на неё напал? Судя по дикому крику, это какой-то монстр, с которым никому в одиночку не справиться. Но мне повезло, что девушка отвела его от меня, и теперь, пока зверь занят тем, что пожирает её, самое время сбежать.

Потом на меня снова напал ледяной ужас. Если здесь бродил один монстр, так может, у него есть товарищ, или целая стая. От этой мысли по телу побежали мурашки, но всё же она подтолкнула меня к действию. Мне нужно пошевеливаться и прямо сейчас. Я, определённо, не намеревался провести ночь в одиночестве, в лесу, полном диких зверей. Если повезёт, остальные зверюги соберутся к трупу на запах крови.

Я осторожно встал и огляделся, стараясь понять, в какую сторону мне идти. Беда в том, что, преследуя девушку, я не слишком много внимания уделял ориентирам на местности, а в темноте одно дерево удручающе походило на другое, совсем не так, как при дневном свете.

Я всегда ненавидел дикую природу, и события этого вечера, определённо не делали её приятнее.

Я потихоньку выбрался из-за куста и неуклюжей рысью припустил обратно, как я надеялся, в сторону нашего каменного сарая.

Ветер кружил в ветвях, нёсся между деревьями, поднимал в воздух колючие спирали сухостоя и мёртвые листьев. Потом начался дождь, по листве застучали крупные тяжёлые капли. Я торопился, как мог, постоянно оглядываясь – а вдруг тому зверю уже надоела девчонка, он вернулся назад и теперь крадётся за мной. Но после того как я три раза споткнулся о корни и больно ударился о ветки, понял, что подвергаюсь смертельной опасности сломать ногу или нечаянно разбиться. Случись такое – и я окажусь лёгкой добычей любого хищника, который ищет еду. Поэтому я постарался сосредоточиться, и побежал со всех ног, выбирая просветы между деревьями.

Дождь лил стеной. Между темнотой и дождём я мог видеть теперь только собственную руку, белую как личинка, летящую передо мной, словно отделившись от моего тела.

Листья под ногами совсем промокли, несколько раз я оскальзывался, терял равновесие, приходилось хвататься за ветки, чтобы устоять на ногах. Наконец, я выбрался из чащи в подлесок. И тут же отшатнулся назад – в ушах взорвался рёв ветра и бьющих о берег волн. Я не смог увидеть наш дом, и уже стал бояться, что вышел из леса совсем на другой берег. На ближайшую дюну пришлось взбираться на четвереньках – иначе с бешеным ветром было не справиться.

Лёжа на животе на вершине холма, я вглядывался в побережье. Сквозь темноту и ослепляющий дождь виднелись пенные верхушки огромных и черных волн, разбивающихся о берег. Но рассмотреть так ничего и не удавалось. Я смахивал влагу с глаз промокшим насквозь рукавом.

Потом, к своему огромному облегчению, я их заметил – крошечные точки жёлтых огоньков, которые поднимались над водой, и снова тонули, скрываясь за огромными чёрными волнами. Я подождал, пока они не показались несколько раз, чтобы наверняка убедиться, что вижу корабельные фонари. Теперь я наконец-то понял, что вышел правее по берегу – конечно, если там, на волнах шторма не качался какой-то чужой корабль.

К тому времени, как я, в конце концов, отыскал наш дом и вломился внутрь через остатки деревянной двери, мои ноги, руки и лицо так вымокли и онемели от холода, что в продуваемом ветром сарае казалось тепло, как в летний полуденный зной в Португалии.

Меня встретили возмущёнными криками – вместе со мной в дом влетел ветер, поднял пыльную бурю, закрутив песок на полу и едва не погасив пламя маленького костра.

Купец поспешно бросился снова закрывать за мной дверь и запихивать в щели свёрнутые тряпки.

– Вы отыскали их? – потребовала ответа донья Флавия, преувеличенно кашляя.

Я молча стряхивал на пол воду. Разбитая черепица на крыше протекала в полудюжине мест, на песке образовывались мелкие лужи.

Вся компания сгрудилась, грея руки, вокруг маленького костерка в дальнем углу, над которым черепица, казалось, была целее. На краю костра булькал маленький котелок, ощутимо пахло солёной свининой и корабельными галетами.

– Ну? Видели их? – донья Флавия совершенно не желала замечать, что я промок как утопленник и едва жив от холода.

– Кого?

Зубы у меня начинали стучать. Я поплёлся к огню, бесцеремонно втиснулся между мальчишкой-поросёнком и его отцом, и присел на корточки, чтобы оказаться поближе к слабому пламени.

– Бедняжку Изабелу и Витора, разумеется, – ответила донья Флавия, описав руками небольшие круги, в знак того, что и слепой мог понять, кого нет.

Я был еще сильнее растерялся, если бы увидал Изабелу, сидящую у костерка, но я слишком промок и замёрз, чтобы заметить, кто тут ещё есть – кроме этой китихи, конечно. Её точно никто не пропустит.

– А разве их нет? В такой страшный шторм? Что же случилось? – Я старался притвориться растерянным соответственно случаю, и надеялся, что убедительно сыграл роль.

Но хотя отсутствие Изабелы для меня не стало сюрпризом, не могу сказать, что сильно расстроился из-за пропажи Витора. Если подумать, это просто верх справедливости – составитель карт не может найти дорогу. Я чуть было не захихикал, но, к счастью, мышцы лица слишком окоченели от холода, чтобы изображать улыбку.

Отец поросёнка угрюмо покачал головой.

– Когда сеньор Витор принёс дров для костра и увидел, что донья Изабела всё ещё не вернулась, он испугался, что с ней произошёл какой-то несчастный случай, или она не смогла найти порогу назад. Поэтому он пошёл её искать. – Он бросил взгляд в сторону двери, яростно трясущейся на ветру. – Боюсь, безнадёжное это дело. В такую ночь благородный жест мог стоить бедному парню жизни. – Купец поморщился. – Надо было и мне пойти вместе с ним, возможно вдвоём...

– Хорошенькое дело – сбежать посреди ночи искать девчонку, которую мы едва знаем, и бросить собственную жену без защиты в такой страшный шторм. Бог знает, что скрывается в том лесу. – Донья Флавия вздрогнула, как и я, когда вспомнил тот крик.

И как будто для того, чтобы муж наверняка и думать позабыл о поисках Изабелы, донья Флавия послала поросёнка за деревянными мисками, сложенными в принесённую моряком бочку с провизией, и принялась разливать дымящееся варево из горшка.

Её порция, конечно, получилась самой большой, хотя в данном случае, кажется, даже мальчишка-поросёнок не захотел добавки.

Корабельные галеты варились на медленном огне, пока не получилась комковатая каша, такая густая и клейкая, что приходилось изо всех сил трясти ложку, чтобы убедить это варево ослабить хватку. Я очень старался поверить, что чёрные куски в сероватой массе были горелыми галетами, а не варёными долгоносиками. Слабый намёк на съедобный запах придавали несколько полосок солёной свинины, попавшие, в основном, в порции доньи Флавии и её супруга. Мы все глядели на это с огромным разочарованием – слово "горячее" было единственным подходящим приличным словом для описания слякоти, лежавшей в наших мисках.

– А сколько вина нам оставил тот моряк? – спросил я, в надежде залить чем-нибудь приятным застрявший в горле комок.

Купец хмуро покачал головой.

– Он не оставил вина, только галеты и свинину. Может, милостью Пресвятой Девы, шторм утихнет к утру. Дольше я этой еды не вынесу.

– Если тебе не нравится, можешь не есть, дорогой. – Донья Флавия выхватила у него недоеденную миску и принялась выскребать её содержимое обратно в котелок. – Хотела бы я посмотреть, кто приготовит что-то получше из заплесневелых галет и свинины, которая жёстче подошвы сапог, а я точно больше и стараться не буду. Возможно, ты думаешь, что эта твоя Изабела умеет готовить еду, которая тебе больше по вкусу. Что ж, возможно ей стоило попытаться – вместо того, чтобы шататься по лесу среди ночи, как какая-то шлюха. А ведь замужняя женщина, ну, или так заявляет.

– Дорогая моя, – попытался ответить оцепеневший от ужаса муж, – я уверен, то, что бедная девочка до сих пор не вернулась, это не её вина. Никто...

– Вы, мужчины, вечно клюёте на такую беспомощность. Но поверь мне, она не так уж невинна, как кажется. Я видела, как она выскальзывала пошептаться наедине с этим Витором, который считает забавным мучить меня своими сказками про чудовищ. Он уж так рвался пойти вслед за ней в эту ночь. Не удивлюсь, если они договорились устроить свидание ещё до того, как мы высадились на берег.

– В такую-то ночь? – усомнился купец, и словно в подтверждение его слов, ветер с гулким треском сорвал с крыши ещё одну плитку. Сквозь дыру полился поток холодного дождя, застававший отца поросёнка вскочить на ноги и выхватить из лужи своё одеяло, пока оно окончательно не вымокло.

После этого ничего нового сказано не было. Донья Флавия очевидно решила наказать своего мужа, а заодно и всех остальных мужчин в доме, отказавшись разговаривать. Для большинства из нас это стало благословенным облегчением, но не для купца, который испуганно поглядывал на свою супругу, как на заряженную пушку, которая может пальнуть в него без предупреждения.

Мы попробовали высушить у очага постели, однако они только слегка задымились. Но мы получше укутались в одеяла и улеглись спать.

Отец мальчишки, всё ещё обеспокоенный тем, что двое из нас потерялись в шторм, заговорил, что надо бы повесить один из фонарей снаружи, чтобы помочь потерявшейся парочке найти путь назад, но мне удалось убедить его, что ветер задует фонарь прежде, чем он успеет прикрыть за собой дверь, и он неохотно признал, что это был бы бессмысленный жест.

Как бы я ни был измучен, уснуть мне не удавалось. Я не привык засыпать без хорошей порции вина в желудке, кроме тех жутких дней, когда был прикован в башне Белем, а там, поверьте, спал я не много. Но даже если бы я выпил полбочонка вина, рёв ветра, барабанный стук дождя и непрерывный звон капель, падающих в лужи на полу, всё равно не дали бы мне уснуть. На корабле это тоже было непросто, мешал скрип балок и волны, бьющие о борт, но зато стоило привыкнуть к качке – и она убаюкивала.

Кроме того, я не мог перестать думать об Изабеле. Когда я шёл за ней в лес, у меня не было определённого плана. Сначала, когда мы высадились на берег, я собирался увязаться за ней, когда она пойдёт собирать дрова или за водой, увести подальше от остальных и бросить, как мешок с ненужными щенятами, где-нибудь в лесу, подальше от побережья, чтобы она не нашла дороги обратно.

Конечно, я быстро сообразил, что если я могу найти дорогу назад, к дому, то найдёт и она, возможно, даже быстрее – в этом чистилище, которое называют природой, она, без сомнения, опытнее. Тогда я понял, что должен как-то помешать ей вернуться, связать, например. Она, в конце концов, освободится, но к тому времени корабль уже уплывёт. Но я не рассчитывал, что придётся её догонять, когда она уйдёт из дома одна, шипя, как кошка, которой наступили на хвост.

И всё из-за этого безмозглого тупицы Витора. Похоже, он совсем не имеет понятия, как обращаться с женщинами. Скажешь любой из женской породы, что она чего-то не может – так она непременно именно это и сделает. Он чуть было всё не испортил. В таком настроении она, конечно, не позволила никому пойти вместе с ней.

Я изо всех сил догонял, но только по чистому везению наткнулся на неё, стоявшую посреди той поляны, и уже принял меры предосторожности, подобрав хорошую крепкую палку. Если бы она увидела меня с ней, не удивилась бы, а решила, что я собираю дрова. Я спрятался за кустом и ждал, когда она опять войдёт в лес, пригнувшись и обеими руками сжимая палку.

Я не собирался её убивать, только немного пристукнуть. Но стоя на коленях там, на полянке, со склонённой головой, она походила на пленницу, покорно ждущую удар топора палача. Как будто она позволяла мне это сделать, даже молила. Я встал и уже шагнул на поляну, когда мы оба услышали тот нечеловеческий крик.

Теперь я, как ни странно, чувствовал себя несчастным. Хоть эта девушка и еретичка, она мне нравилась. Господь свидетель, я и сам не святой. Я совсем не желал ей смерти. Я надеялся, до этого не дойдёт. Но я знал, сейчас она, должно быть, мертва, или умрёт к утру. Даже если тот неведомый зверь её только ранил, она лежит где-то там, под дождём и ветром, и наверняка погибнет через несколько часов. Но я, по крайней мере, мог утешаться тем фактом, что не от моей руки.

Однако поверят ли иезуиты? Вдруг они потребуют каких-нибудь доказательств – окровавленная одежда, отрезанная рука?

Ничто не заставит меня вернуться в лес, искать труп Изабелы. Кроме того, они не просили привезти доказательства.

Несчастный случай, – сказали они, – подальше от Португалии. Просто сделай так, чтобы она не вернулась. Ну вот, порядок, они получили несчастный случай. А я получил прощение, не говоря уж о доме и деньгах, достаточно денег, чтобы выманить Сильвию из уютной постели, где бы она ни скрывалась.

Ведь Сильвия не мертва, она не могла умереть. Если бы только мне вспомнить, хоть что-нибудь вспомнить. Представить, как она выходит из той двери живой.

Я видел шею, хрупкое горло, биение слабого пульса под челюстью. Разве это мои руки обхватили её длинную тонкую шею? И это я сжимал её до тех пор, пока не затихла пульсация тоненькой жилки?

Я застонал, ощутив возбуждение, перевернулся, прижался к жёсткому холодному полу и попытался изгнать из своей головы видение гибкого обнажённого тела Сильвии. Я разыщу её. Сойду с корабля в ближайшем порту и куплю проезд в Португалию на первом попавшемся корабле. Через месяц я буду дома, буду держать её в объятиях.

Должно быть, я всё-таки провалился в сон, и очнулся в поту от сновидения, в котором донья Флавия разливала нам в миски суп, а когда я зачерпнул в своей и поднял ложку – увидал, что с неё глядит на меня гнилая распухшая женская голова, разложившиеся губы раздвигаются, умоляя о поцелуе.

Я вскочил, сдерживая крик. Сквозь дыры в крыше проникал бледный свет, но лужи под дырами были теперь неподвижны, за исключением редких капель. Дождь перестал, и ветер тоже притих. Шторм закончился.

Мы мужественно попытались глотать остатки галетно-свиной каши, которая, прокиснув в котелке за ночь, стала ещё противнее, хотя это и казалось невозможным, когда услыхали далёкий звук горна, означавший, что с корабля спускают за нами лодку.

Донья Флавия поспешила к двери и распахнула её

– Поторопись, муж. Мы должны попасть на берег прежде, чем они решат, что мы все тут сгинули, и уплывут.

Она с таким рвением ковыляла к двери, что я удивился —

не забыла ли донья Флавия, о том, что ей снова придётся взбираться по той верёвочной лестнице.

Её муж подобрал бочонок с водой своей супруги, а также и свой, их одеяла, и прочие вещи, которые донья Флавия бросила в спешке. Все мы тоже собрали свои пожитки и потушили огонь.

Оказавшись снаружи, отец мальчишки-поросёнка принялся тревожно оглядывать лес.

– А как же сеньор Витор и донья Изабела? Разве мы их не подождём?

– Мы не можем ждать, – ответил я. – Ты слышал, что сказал капитан – лодка уплывёт без тех, кто не вернётся по сигналу.

– Тогда надо их поискать. Они могли не услышать горн, а если ранены и не могут идти...

Прошлой ночью я убедил себя, что она мертва, но моя уверенность схлынула прочь вместе с штормом. Если Изабела ещё жива, она может сориентироваться по звуку и добраться до нас, даже сейчас. Я не мог так рисковать.

Я взял его за руку и потянул прочь от леса.

– Сеньор, лес огромный. Даже если они ещё живы, могут быть где угодно. Мы можем искать не один день, и ничего не найти, а корабль ждать не станет.

– Но... нельзя же просто так бросить девушку, – возразил он, выворачивая шею, чтобы получше всматриваться между деревьями.

Мимо нас, пошатываясь, проплёлся купец, нагруженный, как вьючный осёл, своим имуществом и вещами жены.

Поросёнок потянул отца за рукав, хныча как пятилетний.

– Идём, па. Она – просто глупая девчонка. Я голодный, и больше не могу есть ту вонючую коровью лепёшку, которой мы завтракали.

Смущённый отец, запинаясь, принялся извиняться перед купцом за грубость сына.

Но тот только робко улыбнулся.

– Поверьте, стряпня жены мне и самому нравится не больше, чем вашему сыну. Только умоляю, не говорите ей, что я так сказал.

Вскинув поудобнее на плечи свою тяжёлую поклажу, купец потащился вперёд по песчаным дюнам, а мы последовали за ним.

К тому времени, как мы вышли на побережье, в бухте уже покачивалась шлюпка. Море сверкало в солнечном свете, лёгкие волны накатывали на песок, играя, как безобидные котята. Теперь, глядя на океан, казалось, что бушевавший всего несколько часов назад яростный шторм был не более чем лихорадочным сном.

Как только все мы перешли вброд по воде и залезли в лодку (донью Флавию, кряхтя от усилий, перенесли два крепких моряка), боцман пересчитал нас.

– А где же девушка? И ещё не хватает одного мужчины. Такой жалкого вида, и вина никогда не покупал, как там его?

– Сеньор Витор, – подсказала донья Флавия. – А насчёт того, где они, так мы их со вчерашнего вечера не видели. Мы думаем, они пошли в лес.

Без сомнения, сеньор Витор отправился ловить своих монстров. Возможно, вернётся с добычей – мантикорой [6]6
   Мантикора – мифическое чудовище, обитавшее, как считалось, в Африке, один из многих зверей, возможная встреча с которыми столетиями вызывала ужас путешественников в далёких землях. Мантикору описывали как гигантского красного льва с человеческим лицом, тремя рядами зубов в пасти, а её хвост, в соответствии с множеством свидетельств, мог жалить как скорпион. Другие утверждали, что, взмахивая хвостом, зверь стреляет отравленными дротиками, как градом стрел. И все авторы соглашались, что его любимой пищей являлось человеческая плоть.


[Закрыть] со страшными зубами, или василиском [7]7
  Василиск – мифическое животное, известное также как кокатрикс. Во времена древних греков его описывали как гигантского змея, но начиная со Средних веков, он превратился в четырёхлапого петуха со змеиным хвостом, который оканчивался либо жалом, либо ещё одной головой. Глаза василиска могли превращать любое живое существо в камень. Куда бы не падал их взгляд, всё превращалось в пустыню, и яд его был смертелен.
  Василиск боялся лишь двух вещей – петушиного крика и горностая, единственного существа, неподвластного его взгляду. Поэтому в Средние века благоразумные путешественники, собираясь исследовать незнакомые земли, вооружались клеткой с петухом или горностаем.


[Закрыть], и будет твердить, что это безобидные зверюшки.

– Ушёл с девчонкой? – боцман подмигнул другим матросам, – Тогда у него точно не монстры были на уме. – Он кивнул молоденькому парнишке, Хинрику. – Эй, мальчик, иди к тому дому, подбери бочку от продуктов, и пока будешь там, покричи хорошенько в лесу. Послушай, может они откликнутся, но не тяни слишком долго и не броди меж деревьями. Хозяин прибьёт меня, если потеряю кого-то из команды, даже такого никчёмного лентяя, как ты.