Текст книги "Соколы огня и льда (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Глава двенадцатая

 Шаманы Севера говорят, что прежде, чем был создан мир, не существовало ничего, только хаос и темнота, бушующий и бурлящий, никогда не стихающий пустой океан. Из мрака морей возник крошечный островок. На нём появились два живых существа. Оба были и мужского и женского рода, но ни одно не могло быть завершено без другого.

Одно из этих созданий нашло палку и разломило надвое, и воткнуло в берег, который не был ни землёй, ни водой, но одновременно и морем и сушей. Существа стали смотреть и ждать.

Потом из мрака прилетел белый сокол, и когда он спустился на шест, над островом стал разгораться свет, и море от него отступило. Остров становился всё больше и больше, пока не превратился в наш мир.

А сокол летал над миром, пока не увидел женщину прекраснее любой, что жила с тех пор, и от их единения родились самые первые шаманы, владевшие силой отправлять души к звёздам.

 Изабела

Охотничья пара – два сокола, охотящиеся вместе на одну жертву.

Я опять заблудилась в лесу. Кажется, я совсем маленькая. Рядом со мной быстро шагает старая женщина. Она крепко держит мою детскую руку, чуть ли не тянет меня за собой. Она моя бабушка. Откуда-то я это знаю. Мы пробираемся в темноте между толстыми стволами деревьев.

В темноте я различаю тёмные фигуры других, идущих впереди нас. Я знаю, мужчина – отец, он несёт на руках моего маленького брата. Хотела бы я, чтобы он нёс меня. Я устала, и ноги болят. Я не хочу больше идти. Я хочу домой, в мою тёплую постель. Бабушка слишком крепко сжимает мне руку. Кольцо у неё на пальце впивается мне в ладонь. Мне больно. Мне слишком тепло. На мне слишком много одежды. Мне хочется сорвать её с себя. Она жмёт и давит. Мне трудно поднимать руку. В ботинок попал острый камешек. Он причиняет мне боль при каждом шаге. Я всё тяну бабушку за руку, пытаюсь заставить остановиться, чтобы я могла вытряхнуть камешек, но она сердито дёргает меня, заставляя бежать. Я её ненавижу. Я хочу держаться за мамину руку, но мама несёт младенца.

Отец останавливается. Перед нами из-за деревьев выходят люди. Отец оглядывается, смотрит на что-то позади меня. Я оборачиваюсь.

Из темноты позади нас появляются ещё люди, они идут к нам. Они несут мечи и дубины. Один приближается к бабушке, помахивая своей палкой.

– Бежите прочь, предатели-гугеноты?

– Отпустите детей, – говорит отец. – Прошу... они не виноваты.

Человек усмехается.

– Как можно быть таким дураком – поймать гадюку и не уничтожить её потомство? Думаешь, мы позволим гугенотам плодиться, отравляя Францию своим ядом?

Он похлопывает дубинкой по ладони другой руки, неспешно подходит к нам через опавшие листья. По-прежнему не отпуская моей руки, бабушка заталкивает меня за спину.

Человек ухмыляется, глядя на неё. Я чувствую, как она дрожит, и хочу сказать, чтобы не боялась. Этот человек не причинит нам вреда. Он же нам улыбается.

Дубинка со свистом мелькает в воздухе, ударяет бабушку в висок, и та падает. Человек опять поднимает палку и с силой бьёт её по спине. Он ударяет снова и снова. Она плачет. Бабушка никогда не плачет.

Я кричу отцу, чтобы остановил этого человека, но отец стоит на коленях, прижимая к груди моего младшего брата. Двое рубят его мечами. Я поворачиваюсь и бегу, но кто-то хватает меня и поднимает в воздух. Меня ломают толстые волосатые руки. Я дёргаюсь, сопротивляюсь, но вырваться не могу. Лёгкие разрываются, я пытаюсь кричать, но не выходит ни звука.

Я внезапно проснулась, вспотев и дрожа от ужаса. Головы обеих сестёр обращены ко мне, и я знала, что из-под вуалей они наблюдают за мной. Я чувствовала напряжённые взгляды, хотя и не видела глаз. Казалось, они могли заглянуть и в мой страшный сон.

Входя впервые в эту пещеру, я была как во сне. Мысли путались, голова отяжелела от голода и усталости, и я не ожидала окружающего меня здесь жара, хотя сначала тепло меня радовало.

Раньше, когда мы ходили ловить перелётных соколов, отец брал меня с собой в пещеры. Некоторые были мелкими и сухими, другие – глубокими и гулкими, с водой, капавшей с тёмно-зелёных папоротников, обрамлявших вход. Но в пещерах всегда было прохладно, даже холодно. Я не представляла, что пещера может оказаться тёплой и наполненной паром, или что камни, по которым я ступаю, лежащие глубоко под землёй, могут быть горячи как на булыжники мостовой в жаркий солнечный день.

А потом я увидела Эйдис. На минуту мне показалось, что она – страшный демон, прикованный цепью охранять вход в преисподнюю. Я едва удержалась от крика. Но посмотрев внимательнее, я поняла, что она не демон, просто женщина, такая же, как и я. Высокая и худая, в коричневой шерстяной юбке, но голая выше талии. Грудь перетянута простой полоской ткани, связанной узлом на груди. Голову и лицо закрывала чёрная вуаль.

Но меня бросило в дрожь не из-за её одежды. Из бока Эйдис вырастала другая женщина, одетая точно так же.

Валдис, сестра-близнец, была соединена с ней бедром. У каждой женщины своя голова, руки и торс, но у них общая пара ног. Вторая женщина безвольно висела на прямом теле Эйдис. Руки свободно болтались, а ногти на тонких, как ветки, пальцах почернели. Голова клонилась назад под собственным весом, и когда Эйдис двигалась, ей приходилось обнимать сестру за плечо и сжимать её в странном объятии, только так они и могли ходить.

Но не это самое страшное. Кожа на теле и руках Эйдис была гладкая и здоровая, хоть и очень бледная от жизни без солнца и свежего воздуха. Кожа сестры – желтовато-коричневая, обвисшая и морщинистая. Её тело и руки напоминали мумифицированные руки и ноги святых, хранящихся в реликвариях крупных церквей и соборов Португалии.

Я могла бы поклясться, что она мертва, но понимала, что это не так – она оборачивалась посмотреть на нас сквозь вуаль, а когда говорила, я видела, как движутся под вуалью губы.

Талии обеих окружали два толстых железных обруча. Они крепились к двум длинным тяжёлым цепям, а те, в свою очередь – к единому железному кольцу, вбитому в каменную стену пещеры. На коже женщин, где годами тёрло железо, образовались мозоли. Длины цепей хватало на то, чтобы близнецы могли свободно ходить по пещере, но не приблизиться к выходу, не выглянуть сквозь щель в камне, не увидеть солнце и звёзды.

Я видела прикованных таким образом сумасшедших. Людей, что бредили, бормотали чушь, яростно бросались на тех, кто к ним приближался и до крови и мяса раздирали собственную плоть и волосы. Но Эйдис совсем не безумна. Я слышала спокойствие в её голосе, видела, с какой уверенностью и методичностью она ухаживает за раненым, лежащим без чувств в углу пещеры. Безумная не могла бы лечить. Тут нужны разум и обширные знания.

К Эйдис я чувствовала огромную жалость – как к запертому в крошечной клетке орлу, который не может даже расправить крылья. Разве мало того, что Эйдис и Валдис навсегда соединены друг с другом и не могут уединиться ни на минуту? Так зачем кому-то понадобилось приковывать их в придачу ко всем их страданиям?

Первые два дня в пещере прошли в странной неопределённости. Как будто я умерла и жду своей участи в этом месте, которое не рай и не ад, но и не земля, и жду, что нам скажут, куда идти.

Ари не мог вынести заточения. Он постоянно выскальзывал вниз, постоять у входа, посмотреть, есть ли на небе солнце, встала ли луна. Каждый раз, когда он выходил, во мне поднималась паника. Часы и дни ускользали. Мой отец тоже заточён в темноте и прикован, как эти сёстры. Я не могу его там оставить, не могу дать ему умереть. Я должна выйти, идти искать соколов. Но каждый раз, когда я приближалась к проходу, Фаннар загораживал путь.

– Danir! Датчане! – твердил он, указывая наверх.

Маркос и Витор тоже тревожились. Должно быть, ограниченное пространство заставляло их чувствовать себя пойманными и нервничать, но кроме того, между ними была какая-то странная вражда. Конечно, все трое никогда и не были друзьями, но сейчас Маркос заметно старался держаться как можно дальше от Витора.

Однажды я даже видела, как он затеял беседу с Уннур, лишь бы избежать Витора, хотя женщина была совершенно растеряна и не понимала ни слова из того, что он говорил.

Я часто вспоминала про Хинрика, молилась, чтобы его не ранили, чтобы отпустили. Он так боялся попасть в плен к данам, но неужто они сразу же не поймут, что мальчик не виноват ни в каком преступлении? Что он сделал, в чём можно его обвинить?

Я думала и о несчастном Фаусто. Был ли он так влюблён в меня, как сказал бедный маленький Хинрик? И поэтому он совершил это глупое геройство, вернулся в дом? Я была так уверена, что он пытался меня убить, когда пнул мою лошадь. А теперь он сам мёртв, и я знаю, что это был просто несчастный случай, как говорил Маркос.

Что же со мной такое? Как я могла подумать, что человек, рисковавший жизнью, защищая меня от данов, мог желать причинить мне вред? Может, это из-за потрясения, ведь всё, во что я верила, оказалось ложью, от того, что мои родители, которым я доверяла больше всех в этом мире, обманывали меня. И теперь я подозреваю всех.

Я даже вообразила, что Витор хотел причинить мне зло, а ведь он ничего не сделал, лишь старался меня защитить. Как и бедный Фаусто, Витор и Маркос оказались порядочными людьми, и я злилась на себя за то, что могла их подозревать.

Но ко второй ночи, я уже не могла выносить ожидания. Как бы ни были опасны датчане, я должна покинуть убежище и идти искать соколов. Я чувствовала вину, ведь семья Фаннара лишилась всего, защищая нас. Опять подвергнуть себя опасности означало предать их, но я не могла оставаться в пещере, не могла допустить, чтобы отца, мать, и кто знает, скольких ещё людей, сожгли на костре.

Я дождалась, когда все остальные уснут, хотя в усыпляюще-тёплой пещере трудно удержаться и не закрыть глаза. Наконец, убедившись, что все погрузились в сон, я тихонько встала, на цыпочках выскользнула из пещеры и пошла по каменной насыпи. Я пробиралась к выходу, стараясь ступать осторожно и не задеть ни один из камней, усыпавших пол.

В конце прохода я увидела груду камней, сложенных в грубую лестницу, которая заканчивалась тремя или четырьмя каменными уступами, нависавшими один над другим и уходящими вверх, к узкой щели высоко над моей головой. Снизу я могла разглядеть единственную серебряную звезду, мерцающую в темноте надо мной, но её слабый свет не освещал камни. Когда я входила в пещеру, Фаннар помог мне спуститься, придерживал за лодыжки и помогал поставить ногу на каждый следующий выступ, но теперь, выбирая путь вверх, я не могла ничего разглядеть дальше вытянутой руки.

Я выругала себя за то, что не хватило ума взять с собой фонарь, подумала, не вернуться ли за ним, но вспомнила, что даже слабый свет, исходящий снизу, могут увидеть на поверхности, и я выдам укрытие всех остальных. Придётся наощупь переступать с камня на камень. Но когда я протянула руку, ища за что ухватиться, кто-то вцепился в моё плечо. Я обернулась. За моей спиной стоял Витор.

– Я проснулся и увидел, что тебя нет, – прошептал он. – Я беспокоился. Что это ты делаешь?

– Я... я только хотела выглянуть наружу, – я старалась говорить как можно спокойнее. – Мне нечем дышать, здесь так жарко. Хотела немного свежего воздуха.

– Я бы тоже не прочь подышать свежим воздухом, но это так безответственно. Если тебя увидят – узнают о нашем убежище, мы все пострадаем. Ты вечно куда-то хочешь уйти, Изабела, – сначала во Франции, и в первую ночь в Исландии – и в обоих случаях ты бы погибла, если бы мы не...

– Не прикасайся к ней!

Мы оба вздрогнули от неожиданности. К нам по камням карабкался Маркос, спотыкаясь в спешке.

– Уверяю вас, у меня нет намерения касаться этой юной леди, – сказал Витор. – Я просто посоветовал Изабеле не выходить, это небезопасно. У неё уже есть печальный опыт несчастных случаев, происходивших, когда она оказывалась в одиночестве. К счастью, пока не фатальных, но...

– Мерзавец, – зарычал Маркос. – Да как ты...

Из-за обломка скалы выглянул Фаннар. Он махал нам, призывая вернуться в пещеру, прижимал к губам палец и указывал наверх.

– Danir!

Нечего делать, пришлось идти назад вслед за ним. Фаннар что-то ворчал Ари, указывая на нас. Он снова лёг, но на этот раз поперёк дороги к проходу, так что тому, кто захочет пойти наверх, пришлось бы переступать через него.

Мы опять улеглись. Я дрожала от досады. Если бы Витор меня не удержал, а Маркос не разбудил бы Фаннара, я уже была бы снаружи. Почему и Витор и Маркос всё время ходят за мной, словно я непослушный ребёнок? И какая им разница, остаюсь я здесь или нет? Напряжённость меж ними стала такой ощутимой, что, если бы не проснулся Фаннар, они, наверняка, сцепились бы в драке, как мальчишки. Это заключение доконает нас всех. Мне нужно найти способ выбраться.

Я всматривалась в узкий выступ по краю озера. Он уходил высоко вверх, исчезая в туннеле за озером, куда утекала вода. Может там, дальше, другая пещера? В тот день, когда Фаннар привёл нас сюда, оттуда вышли Витор, Маркос и Ари. И возможно, если пойти за водой, я найду другой выход наверх.

Мне хотелось тут же вскочить и проверить, но я знала – нужно подождать, пока не уснут остальные. Не хотелось, чтобы Витор опять увязался за мной. Я села, прислонившись к острому выступу каменной стены, чтобы не погрузиться в сон от тепла пещеры. Я приказывала себе не спать, нужно опять попытаться выбраться из пещеры, но в глубине души знала, что это не единственная причина. Я стала бояться этих кошмаров, утаскивающих меня в тот лес, где в темноте, среди деревьев, меня караулят люди с дубинами и мечами.

Но несмотря на мои усилия, в таком тепле невозможно было устоять перед сном, и скоро я начала сдаваться. Голова завалилась вбок, ударилась о камень, и я, встрепенувшись, потёрла ушиб.

Подняв взгляд, я внезапно увидела Хинрика, стоящего в тени у противоположной стены пещеры. Я вскочила, вне себя от радости и облегчения, что с ним всё в порядке.

– Хинрик, ты сбежал от них! Как...

Он сделал шаг вперёд, держа что-то в руке. Лицо, грудь и руки окровавлены и в синяках, и только когда он двинулся, я увидела вокруг шеи петлю из толстой верёвки.

Хинрик раскрыл ладонь. В руке была зажата маленькая белая галька.

– Камень, – сказал он. – Я думал, что он для колдуньи, но он был для тебя.

– Хинрик, ты ранен. Что они с тобой сделали?

– Ты звала Хинрика, – прошептал за моей спиной Маркос. – А разве парнишка здесь? Он придвинулся ближе, оглядываясь. – Где он?

Известно, что в сумерках зрение может обманывать – сухие деревья кажутся стариками, или кто-то сидит в пустом кресле. И я была уверена, что взглянув повнимательнее, увижу, что приняла за Хинрика выступ скалы, а то, что услышала – просто эхо, голос из сна. Но я обернулась, а Хинрик стоял там же и смотрел на меня, не превратился под моим взглядом в тень. Несмотря на жару в пещере, меня окатило волной ледяного ужаса. Я вдруг поняла, что он не сбежал, и уже никогда не сбежит.

Я проглотила ком в горле, стараясь сдерживать страх.

– Я... я проснулась, и мне показалось, что видела мальчика, но...

Маркос зевнул.

– В этом месте адская жара. Кого хочешь с ума сведёт. Но не думаю, что мы снова увидим бедного парня. Я собирался попробовать освободить его там, возле фермы, но начался пожар, и спасти его оказалось уже невозможно. Как только вспыхнуло пламя, стало слишком светло, и если бы я подошёл, то был бы заметен, как на прогулке под ярким солнцем. Он приподнял руку, мне показалось, хотел погладить меня по плечу, но что-то его останавливало, и рука опустилась. – Не беспокойся. Мальчишка местный. Он знает, как вести себя с данами. В конце концов, им придётся его отпустить, но не думаю, что он тогда поспешит снова к нам. Теперь он, должно быть, уже вернулся к своей семье, рассказывает им о своих приключениях и уверяет сестрёнок, что на корабле его сделали капитаном. – Маркос улыбался мне, как будто хотел меня успокоить. – Пожалуй, я снова лягу и постараюсь уснуть, Изабела. Видит Бог, больше тут ничего не сделать.

С этими словами он побрёл к своей постели и устроился поудобнее, явно намереваясь последовать собственному совету.

Я обернулась, молясь, чтобы не увидеть ничего кроме голой стены пещеры, но Хинрик стоял всё там же, со свисающей с шеи петлёй. Мне страшно хотелось сорвать её, освободить его от верёвки, но я понимала, что не смогу. Теперь её никому не удастся снять.

В дальнем углу пещеры что-то зашевелилось. Эйдис уже не спала, голова, укутанная вуалью, повернулась, словно она всматривалась как раз туда, где стоял Хинрик. Уверена, она его тоже видела.

Эйдис протянула к нему руку ладонью вверх, как будто приветствуя гостя. Её жест придал мне мужества. По крайней мере, я не сошла с ума.

Хинрик повернулся к ней, казалось, они разговаривали, шептались друг с другом, но голосов я не слышала. Это напоминало зов соколов – я его слышала, но знала, что крика не было.

Окровавленное лицо Хинрика обратилось ко мне, глубокие тёмные глаза встретились с моими. Мне стало страшно, но как бояться того, к кому чувствуешь огромную жалость?

– Почему... зачем ты пришёл? – прошептала я.

– Ты призываешь мёртвых.

Я смотрела на него, не в силах осознать, что услышала, но прежде, чем до меня дошёл смысл его слов, меня сбило с ног, и я растянулась на камнях.

Пол пещеры дрожал. Лилия и Маргрет закричали от ужаса. Казалось, под нами, в земле, ревёт неведомый зверь. Встряска длилась короткий миг, но щебень и камни продолжали осыпаться в проход и после того, как всё кончилось. Боясь, что нас засыплет, мы бросились к озеру, но в этот момент из его середины с громким шипением стал вырываться вонючий газ. Уннур оттащила дочерей в дальний угол пещеры, подальше от булькающей воды.

Неподвижным остался только человек, что лежал без сознания. Даже трясущаяся скала не смогла пробудить его к жизни.

Все остальные в ужасе смотрели на выступ, где два дня назад стояли Маркос и Витор. Теперь его скрыло плотное облако белого пара.

Когда всё наконец затихло, Витор и Ари полезли к выходу. Мы молча следили за ними. Через всю стену пещеры теперь шёл глубокий разлом, которого, я уверена, до этого не было. С потолка со стуком продолжали падать мелкие обломки камней.

Просто чудо, что никто из нас не пострадал. Все притихли, боясь того, что обнаружат в проходе Витор и Ари. Но спустя несколько минут, они возвратились, тяжело дыша, но с видом огромного облегчения.

– Камни местами сдвинулись, – сказал Витор, но вход ещё остаётся открытым, и мы пока можем к нему подобраться, хотя теперь это будет гораздо труднее.

Эйдис подошла к озеру, придерживая голые плечи сестры. На минуту она вытянула руку над водой, как будто приказывая, потом отступила.

Она тихо заговорила с Фаннаром и его семьёй, указывая на облако пара над озером. Фаннар выглядел обеспокоенным, а его жена прижимала детей к себе, словно хотела защитить их от слов Эйдис.

Фаннар подошёл к стене и взялся за цепи, приковывавшие Эйдис и её сестру. Он потянул за вбитое в камень кольцо, пытаясь освободить. Но Эйдис тут же подошла к нему и оттолкнула. Казалось, они заспорили, к разговору присоединилась и Валдис. Голова у неё болталась, хотя Эйдис поддерживала руками тело сестры.

Наконец, Фаннар сдался и, покачав головой, потопал назад, продолжая недовольно ворчать. Он остановился, лишь чтобы рявкнуть на Ари, ткнув рукой в сторону сестёр, а после на нас, и направился прямо к проходу. Минутой позже мы услышали, как он карабкается по камням вверх, к выходу из пещеры.

Уннур, закусив губу, растерянно смотрела в сторону доносившихся звуков. Она в отчаянии взглянула на Ари, а потом, в точности как моя мать, а может, и как все матери, когда ничего уже не поделать, она вздохнула и принялась рыться в припасах, ища из чего приготовить еду.

– Помоги мне, – раздался голос рядом со мной. – Ты должна нам помочь.

Я ощутила у плеча неожиданный холод. Можно было не оборачиваться. Я знала – за моей спиной стоял Хинрик.

– Я не могу помочь, – прошептала я. – Не могу исправить того, что с тобой сделали. Прошу... оставь меня.

Рикардо

Крэб – схватка между ястребами. Если сокол раздражителен или пытается напасть на другого сокола, он считается крэбби, несдержанным.

Я взмок от пота в удушливой жаре, и наверняка раскраснелся, как после половины бутылки бренди, хотя, к сожалению, спиртного не было. Но лицо надменно глядящего на меня Витора казалось ещё бледнее, чем обычно.

Ему всё же удалось загнать меня в угол. С тех пор, как мы пришли сюда, я старался избегать этого мелкого мерзавца, а когда вы заключены в пещере, уж поверьте, это требует немалой изобретательности. Но от невыносимой жары я потерял осторожность. Я ослабил внимание, и он перекрыл мне путь, теперь выбора не оставалось, придётся с ним говорить. Я понимал, что происходит. Он следил за Изабелой как... нет, не как кот за мышкой, поскольку, кот хотя бы сам убивает, если приходится. Витор напоминал мне отвратительного стервятника, кружащего над жертвой, пока другой хищник сделает то, на что у него не хватает смелости.

– Ведь ты понимаешь, что совсем скоро придётся отсюда уйти, – зашептал Витор. – В пещере становится слишком жарко, остаться надолго в ней не получится.

Я не нуждался в объяснениях иезуита на этот счёт. Думал, не бывает ничего жарче Белема посреди лета, но этот пар меня уже доконал. Одежда вся мокрая, хоть выжимай, и от духоты так тяжело, что не хочется двигаться, только лежать, хватая воздух, как выброшенная на берег рыба. И, как будто этого мало, мерзкий пар вонял тухлыми яйцами.

– Вот твой шанс, – продолжал Витор. – Постарайся, чтобы, когда мы уйдём, Изабела осталась в пещере, остальное сделает пар.

– Ты хочешь сказать, оставить её вариться живьём. Один из способов обеспечить бескровную смерть. И сможешь поклясться своему исповеднику, что руки у тебя чисты как снег на вершинах гор, а не запачканы её кровью. Я полагаю, иезуиты тоже исповедаются, или они так святы и невинны, что им это ни к чему?

Витор смотрел на меня как на наглого школьника, напрашивающегося на розги.

– Я просто не понимаю – ты, не раздумывая, голыми руками задушил свою любовницу, выбросил в море на съедение крабам, словно щенка утопил, а теперь боишься запачкать руки, как знатная дама, которая и таракана не раздавит. Ну, а если в тебе внезапно проснулась совесть – тогда ты должен сообразить, что я предлагаю тебе неплохой выход? Ведь тебе не придётся убивать девушку самому. Когда все полезут наверх, постарайся, чтобы вы с ней остались в пещере последними. Камни и раньше падали. Их легко снова столкнуть – и она не сможет подняться.

– Хочешь, чтобы я оставил её умирать в мучениях, медленно поджариваться заживо?

Витор схватил мою руку с такой силой, будто хотел оторвать. Он знал, что я ничего не сделаю, чтобы не привлекать внимания.

– Если бы ты вместо того, чтобы кидаться на помощь, оставил её тонуть в болоте, сейчас всё уже было бы кончено. Но если ты, в самом деле, так беспокоишься об её страданиях, стукни девчонку по голове, чтобы потеряла сознание. Не понимаю, зачем тебе эти сложности, Круз. На самом деле, всё очень просто.

Я внезапно подумал, не собрался ли он бросить нас с ней обоих умирать в этой пещере. Тоже совсем не сложно, разве что он сочтёт это убийством, а грех он брать на душу не желает, тем более, убийство двоих.

– Слушай, – я изо всех сил старался сдержаться, не пнуть его коленом по яйцам и говорить самым дружелюбным и рассудительным тоном.

– Понятно, будь мы с тобой сейчас в Португалии, где полно людей короля, инквизиторов и их фамильяри – пришлось бы нам с тобой убивать эту девушку. У нас бы просто не было выбора. Не сделаем – и сотня людей узнает. А здесь – ну кто на нас донесёт? Белых соколов ей никогда не поймать. Мы ни пёрышка этих несчастных птиц не видали. Я вообще сомневаюсь в их существовании. А при том, что за нами охотится половина всех данов на этом острове, – как она будет ставить силки или что там понадобится? Если же каким-то чудом в её руки попадёт хоть один, – я могу проследить, чтобы у неё не осталось денег на поездку домой. И она никогда не покинет остров.

– Я изобразил заискивающую улыбку, что не просто, когда лицо плавится от жары так, что стекает с костей. – Брось, Витор, нам и так довольно проблем с тем, чтобы выбраться отсюда живыми, незачем беспокоиться об этой девчонке. Нам и без неё потребуются все силы, чтобы выжить между этой пещерой и данами. Почему бы просто не оставить её? Мы с тобой можем уехать домой, сказать, что она никогда не вернётся назад, в Португалию, что так и есть. Ни один из нас не желает иметь на руках её кровь. А так – у нас обоих совесть будет чиста.

Витор задрал подбородок и воззрился на меня, словно я предложил ему изнасиловать его епископа.

– Ты решил, что я, иезуит и священник, стану по своей воле лгать своему руководству, святой католической церкви и моему королю? – Ледяной тон его голоса мог заморозить пар.

– Не будет ложью сказать...

– Убей её, Круз. Убей, или я обещаю – в Португалию ты вернёшься в цепях, и я сам прослежу, чтобы перед смертью ты насладился самыми изысканными пытками инквизиции, какие она своей милостью когда-либо изобретала. Каждый живой еретик – лишний гвоздь, вбитый в руки Христа. И за каждого еретика, которого мы, его слуги, не смогли привести к покаянию или отправить навечно в глубины ада, мы будем сурово наказаны. Я не намерен предавать ни моего Бога, ни церковь. Я хочу, чтобы она умерла, понял, Круз? Не сбежала... не осталась доживать свою гнусную жизнь на чужой земле... умерла!

Эйдис

Коуп – подрезка клюва и когтей ястребу.

Времени ждать больше нет. Я сказала Фаннару, чтобы этой же ночью забирал свою семью и чужаков, и уводил из пещеры. Он пошёл поискать дорогу и безопасное место для них. Как и я, Фаннар понимает – эта встряска была лишь предупреждением. Скоро будут другие, и выход может обрушиться, мы окажемся заключены здесь, как в гробнице.

Изабела призвала в пещеру Хинрика, но этого недостаточно. Он ведь только мальчик, после смерти такой же робкий, каким был и в жизни, да и кто его за это осудит? Если он встанет против драугра, и тот справится с ним – так и будет – тогда драугр сможет мучить мальчика целую вечность.  Что старая женщина и ребёнок могут сделать против этого драугра? Хоть они и мертвы, им его не осудить. Он их запугает, заставит молчать.

 Мне нужно, чтобы девушка созвала и других, но она не послушает. Я не могу заставить её слышать меня. Нужно, чтобы она поняла, что делать. Она говорит с мёртвым мальчиком, но боится его, боится смерти. Я должна поговорить с ней прямо, убедить поверить, сделать сильнее. Нужно поговорить с ней там, где нас не услышит дух, вселившийся в мою сестру. Он не должен знать наших планов. Но пойдёт ли туда Изабела? Для неё это страшное место. Хватит ли у неё духа войти туда по собственной воле?

Камни снова дрожат, на сей раз не так яростно, но глубоко под землёй я слышу грохот, похожий на гром. Мне нельзя больше ждать. Если не поговорить с ней сейчас, для всех нас будет слишком поздно. Хинрику страшно выполнять мою просьбу, но он сделает. Он понимает – если драугра не уничтожить, не спастись ни живым, ни мёртвым.

Я подхожу к своим припасам, роюсь в банках, пока не нахожу нужное снадобье. Я тщательно отмеряю дозу – слишком мало, и оно не сработает так быстро, как надо. Слишком много – и это её убьёт.

– Хинрик, ты должен привести её ко мне. Теперь не осталось другого выхода, и времени больше нет.

Изабела

Джук – когда ястреб или сокол спит.

Липкий холод у моего плеча исчез, и на миг я решила, что Хинрик ушёл, но потом я его увидела. Он стоял возле тела раненого.

В пещере по-прежнему были другие люди, двигались, говорили, но их голоса, казалось, доносились издалека. А голос Хинрика стал громким, звучал как будто прямо в моей голове.

– Ты должна послать его дух назад, в это тело.

Этого не могло быть. Не было. Мне показалось. Хинрика нет. Я сплю, вижу сны, и никак не проснусь. Но я ответила, заговорила, как говорят и с мёртвыми, и с живыми, что приходят во сне.

– Он не труп. Этот человек болен, но жив. Посмотри на него, он дышит.

– Нет, – как удар по камню. – Много месяцев назад он утонул. Но есть один человек, владеющий силой поднимать из могилы трупы, он вызвал его, чтобы уничтожить живых.

Нет, неправда, он вовсе не мёртв. Это всякому видно. Он выглядит даже лучше Валдис, а я знаю, она жива. И Эйдис ухаживает за ним как за больным стариком. Если это мертвец, вызванный чтобы убивать, зачем она это делает? Если только... если я не ошиблась в Эйдис. Может, из-за этого она и прикована цепью. Эйдис – ведьма, поднимающая из могил трупы? Потому она и лечит его?

Хинрик ответил, как будто я сказала всё это вслух.

– Эйдис не могла прийти к его могиле, чтобы поднять его. Она не может ходить к могилам. Ты должна ей помочь. Нужно встретиться с ней, она скажет тебе, что делать.

Я оглянулась на Эйдис. Голова под вуалью повернулась ко мне, тело напряжено.

– Но я же здесь, рядом с ней, – я не могла понять.

– Ты должна встретиться с ней в своих страшных снах. Дух Эйдис не в силах покинуть пещеру, но она может войти в твои сны. Она не войдёт, если ты её не пригласишь. Только делать это нужно сейчас.

Эйдис протянула мне маленький деревянный кубок. Она предлагает мне зелье, чтобы усыпить, или хуже того, чтобы я не очнулась от сна?

Я всматривалась в раненого, лежащего в углу. Это она его отравила? Дала выпить какое-то зелье?

– Ты должна уснуть, должна нам помочь, – повторил Хинрик. – Доверься ей.

Довериться женщине, о которой я ничего не знаю, не одной женщине – двум, странно связанным общим телом? Монстру, запугавшему местных так, что они приковали её к стене? Должно быть, Эйдис убила дюжину человек, или даже больше.

– Твои белые соколы. Эйдис знает о белых соколах. Ей известно, что они тебе нужны. Она знает, где их найти. Помоги нам, и она тебе их отдаст. Ты должна заснуть, иначе соколов не получить.

Но откуда ей известно про птиц? Это Хинрик сказал? Эйдис обернулась, наклонилась ко мне. Коснулась сердца рукой и склонила голову.

Я поняла – она даёт мне обещание. Правда ли, что у неё есть и силы, и умение помочь мне добыть соколов? А одна я могу искать и недели, и месяцы, и ничего не найти. Но можно ли ей доверять? Я с подозрением относилась к Витору, Фаусто и Маркосу, а они лишь пытались помочь. Нужно снова начать верить людям, может, Эйдис – мой единственный шанс. И она просит только о том, чтобы я уснула.

Нет-нет, я не могу. Мысль о сне, из которого я не выйду сама, пугала. Что, если земля опять задрожит, а я не проснусь?