Текст книги "Соколы огня и льда (ЛП)"

Автор книги: Карен Мейтленд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Но есть мужчины с бычьими мозгами. Только махни чем-нибудь перед их маленькими косящими глазками – и они тут же нападают, даже не потрудившись взглянуть и увидеть, что идут прямо на пику. Вместо того, чтобы повернуть обратно, Витор ускорил шаг.

Я пробежал пару шагов, схватил его за руку и потянул обратно.

– Сюда, – прошептал я. – Быстро, прячься за этими скалами. Если пройдём позади холма, сможем потом опять выйти на дорогу, избежав встречи с ними.

Витор выдернул свою руку.

– Они кого-то удерживают. Похоже, творится какое-то зло, – добавил он, услыхав крик боли, донёсшийся к нам сквозь смех.

– Точно, – ответил я. Так давай не полезем в драку, пройдём мимо них. Если хотим догнать Изабелу, мы не можем позволить себе задерживаться. Кроме того, нам неизвестно, вооружены ли они, а ведь нас только трое.

Но тут мы услышали вопль. Женский голос кричал на знакомом нам языке.

– Там Изабела! – выкрикнул наш компаньон.

В одно мгновение он отшвырнул свой багаж, и уже вытаскивая кинжал, с громким рёвом понёсся мимо нас с Витором по разбитой каменистой дороге, заставив одного из мужчин обернуться.

Мы с Витором с трудом освободились от наших тюков и перебросили их за камни у края дороги прежде, чем побежать за ним.

Три юнца прижимали Изабелу к траве. Один из них, с лицом, покрытым красными подростковыми прыщами, стоял над ней на коленях и старался задрать её юбки, второй наступил на запястье девушки, удерживая на земле, а она отчаянно пыталась защищаться свободной рукой.

Третий юнец, державший в руке короткий клинок, обернулся к нам.

– Отпустите её, – потребовал я.

– Hvem er du?

Я понятия не имел, что он говорил, однако, тон, однозначно, наглый. Я обернулся к Хинрику, но этого жалкого мелкого труса не было видно. Оставалось надеяться, что он спрятался, а не удрал, за что я бы и не осуждал после того, как на него накричал Витор.

Визг Изабелы, запястье которой ублюдок тяжело вдавил в землю, напомнил мне о деле.

– Оставьте её!

– Hun er Katolik, – юнец приблизил ко мне обезумевшее лицо. – KATOLIK! – Он отступил на шаг и ткнул ножом вверх.

– Skrub af, gamle! Eller skal du ha’ taesk?

Может я и не понимал слов, но смысл был вполне понятен. Полагаю, если переводить приблизительно, он предлагал мне уйти пока я не получил нож между рёбер. Невоспитанный юноша отступил к другу, стоявшему на коленях, расставив ноги над извивающейся Изабелой и нетерпеливо махнул ножом в его сторону.

– Skynd dig nu, eller lad mig komme til.

Есть одна вещь насчёт драки, которую я хорошо усвоил – если, в самом деле, хочешь её избежать – постарайся, чтобы первый удар был твой.

Когда юнец отвёл от меня свой нож, и, что куда более глупо, внимание, я схватил и вывернул ему запястье. Нож вылетел из его руки, и в тот же момент я нанёс ему коленом хороший удар по яйцам. Понятно, это девчачий трюк, но я не приношу извинений – поверьте, это неплохо работает, и, в отличие от удара кулаком, позволяет избежать риска, что противник ответит ударом в челюсть.

Парень взвыл, медленно опустился на колени и повалился на бок, сжимая руки между ног и закатив от боли глаза.

Должно быть, мои компаньоны тем временем набросились на двух других, удерживавших Изабелу, – тот, который наступал ей на руку, валялся теперь на траве, закрывая лицо ладонями, между пальцев бежала кровь. Витор ухватил мерзавца, усевшегося на Изабелу, за волосы и держал у его горла лезвие своего клинка.

Изабела морщилась, потирая ушибленное запястье, но не могла двинуться, поскольку тот тип до сих пор стоял на коленях над ней.

Юнец, которого я сшиб, опять попытался подняться, и мне пришлось со всей силой наступить ему на ногу – просто чтобы дать новый повод похныкать, а потом помог Витору оттащить его пленного от Изабелы. Я помог ей подняться на ноги, и она принялась поправлять юбки. Девушка не рыдала, как большинство женщин на её месте, но лицо побледнело, а дыхание сделалось хриплым.

Сам-то я не святой, как, возможно, вы уже поняли, но насилие – преступление, которое я презираю. Не знаю, от того ли, что те ублюдки пытались с ней сделать, или потому, что Изабела так старалась не дать воли слезам, я внезапно почувствовал к ней огромную нежность. Но, понятное дело, я в этом никому ни за что не признался бы.

Витор всё ещё крепко держал за волосы стоявшего на коленях юнца, но кончик его клинка теперь касался зажмуренного глаза пленного. Направлять нож в глаз довольно противно, однако, это успешно сработало, и ни один из троих теперь не смел шевельнуться.

– Забери их ножи, – приказал Витор.

Я подчинился. Два из них оказались простыми, но годными. У третьего была изысканная резная рукоять из кости, и я предусмотрительно сунул его под свой плащ, за пояс.

Я отвёл Изабелу подальше, чтобы нападавшие не попытались опять до неё дотянуться, и Витор отпустил юнца, которого удерживал.

– Забирай обоих своих дружков и убирайся, – он показал в направлении каменистой равнины, подальше от дороги. – Иди!

Трое датчан колебались, должно быть, оскорбление для них было хуже нанесённых нами ран. Я видел, что они жаждали драки, но всё-таки сообразили, что у нас есть оружие, а у них нет. Здравый смысл взял верх, и они побрели в направлении, указанном Витором.

Отойдя подальше, тот, которого я пнул, обернулся к нам, лицо перекосилось от ненависти.

– Vi kommer igen, og naeste gang slaar vi dig ihjel! – Он медленно угрожающе провёл пальцем по горлу и плюнул на землю, как будто скрепляя клятву.

Я поглядел, как они уходят, потом ухмыльнулся, обращаясь к Витору.

– Я, конечно, могу ошибаться, но у меня такое чувство, что он не пригласил нас разделить бутылку вина. Слушай, может напрасно ты, Витор, не рассказал ему, что ты лютеранский пастор, вместо того, чтобы угрожать глазу этого бедного парня своим ножом. Напомни мне как-нибудь дать тебе пару уроков дипломатии.

Витор нахмурился, но прежде, чем он успел что-то ответить, к нам подошла Изабела. Она ещё потирала ушибленное запястье с красными отпечатками ботинка. Девушка не смотрела на нас и держалась очень натянуто.

– Я хотела бы поблагодарить вас за помощь, – сказала она, как знатная дама, собирающаяся дать монетку за помощь с перемещением мебели. – Но вам совершенно незачем было подвергать себя опасности из-за меня.

Она великолепно играла. Хотелось бы мне расцеловать её!

Изабела взглянула туда, где вдали ещё виднелись те трое.

– Они сказали... вы думаете, они вернутся?

– Уверен, что постараются, – сказал я. – И если они такие негодяи, как мне показалось, возможно и приведут с собой свору дружков. Так что, думаю, нам надо собирать вещи и уходить... Хинрик! Всё уже, они ушли. Теперь можешь выйти, мелкий паршивец.

Из-за ближайшей скалы выглянула взлохмаченная макушка, а потом, робко, показалось и всё остальное. Парнишка приблизился к нам, держась, как я заметил, вне досягаемости рук Витора, и усердно стараясь не смотреть на Изабелу.

– Ты слышал, что сказал тот юнец? – спросил я.

Мальчишка кивнул.

– Это датчане. Датский я знаю совсем немного... но я думаю... он собирается вас убить.

– А я думаю, это мы и сами поняли. Ещё что-нибудь?

Парень повесил голову, потом, чуть подняв руку, ткнул в сторону Изабелы.

– Католик... Вот почему...

Наше смущённое молчание прервал, как вы догадались, Витор, прочистивший горло, как будто собрался читать проповедь.

– Изабела, после этого инцидента вам следует усвоить, что вы не можете путешествовать одна. Мы должны оставаться вместе. – Видя, что Изабела собирается возразить, он более жёстко добавил: – Ни один путешественник, неважно, женщина или мужчина не должен пересекать эту землю в одиночестве. Здесь слишком много опасностей, о которых чужаки ничего не знают. Помните вчерашний несчастный случай? Если бы рядом не оказалось никого чтобы вам помочь, вы, несомненно, утонули бы.

При упоминании вчерашнего Изабела метнула в меня пронзительный взгляд, как будто чтобы сказать, что прекрасно знает – это не был несчастный случай.

Теперь мы шли по дороге гораздо медленнее. Изабела явно стремилась в горы, за этими птицами. С каждым шагом я видел, как она прочёсывает взглядами склоны и небо над ними. Я даже поймал себя на том, что тоже так делаю, хотя понятия не имел, что высматриваю, разве что это точно не были те чёрные летучие каркающие твари, которых я видел.

Я не сомневался, что Изабела опять ускользнёт от нас, едва предоставится шанс, в точности как те паршивые лошади. Мне нужно убедить её, что я помогу ей найти то, что она хочет. Раньше мне удавалось убеждать женщин, что я в них безумно влюблён, или что мог бы сделать для них состояние. В конце концов, это только вопрос доверия. Заставь человека тебе доверять – и ты можешь убедить его в чём угодно.

Я наблюдал, как Изабела шагает по дороге впереди меня, не отводя глаз от неба. Если бы я, и вправду, хотел – я мог бы заставить её мне поверить. Я проделывал это дюжину раз, и с женщинами, куда более искушёнными. Тогда почему каждый раз, приближаясь к ней, я со всеми моими уловками и навыками чувствовал себя как полоумный собиратель навоза? Может быть потому, что знал единственную причину завоёвывать её доверие – остаться с ней наедине и убить? Однако, если мне не удастся это убийство, если она вернётся с птицами в Португалию, мне придётся провести остаток жизни в изгнании. Несложный выбор.

Убить и потом наслаждаться жизнью на родине, или же сохранить жизнь никчёмной девчонки и влачить свои дни в бедности и страданиях. Не вопрос. Изабела должна умереть. Так почему мне это так трудно? Возьми себя в руки, Рикардо, и сделай! Покончи со всем этим – сразу и навсегда!

Эйдис

Биение крыльями – когда сокол злится или взволнован, он бьёт крыльями, срываясь с руки или насеста, и в результате часто повисает вниз головой на своих ремнях или путах.

– Я принес, что ты просила, – Ари вздрагивает, протягивая мне мешок.

Я не стану открывать его при нем – жестоко заставлять его смотреть на голову дважды. Времени на подготовку хватит и после того, как он уйдет.

– Я взял ее...– он кусает губы. – Я хотел взять ее из общей могилы тех чужеземных моряков, но побоялся разозлить столько мертвецов сразу. При жизни они были крепкими мужчинами, я побоялся, что они утащат меня за собой.

Губы Валдис движутся под вуалью, и пещеру наполняет насмешливый голос.

– В могиле так одиноко, Ари. Темно и тесно, и душит вонь разложения. Глаза закрывает бесконечная ночь, Ари, чёрная бесконечная ночь.

Парень в ужасе отступает назад.

– Будь глух к его словам, Ари. Слушать его опасно. Он отравит твой разум тоской. Мёртвые завидуют живым, это делает их жестокими. – Я стараюсь вернуться к цели нашего разговора. – Ты сказал, что взял голову не из могилы моряков. Тогда откуда?

Ари по-прежнему не отводит испуганный взгляд от тела моей сестры, но в конце концов, ему удаётся снова вернуться ко мне.

– Одна старуха, умерла весной с голода, у неё не было семьи, и никто о ней не заботился. На могиле таблички не было, только след на земле ещё оставался. Я украл лопату могильщика и с её помощью отделил голову от тела. Это ведь правильно, Эйдис? Если голову отрезали той же лопатой, которой зарыли тело, оно не встанет?

– Ты правильно сделал. Но тебя никто не увидел?

Ари садится на корточки, греет руки над огнём моего очага, хотя, по-моему, в пещере теплее, чем обычно.

– Никто. Я уверен. Я взял с собой одного из псов с фермы, оставил его на дороге, ведущей к кладбищу. Он хороший сторожевой пёс, он услышит, как мышь пробегает на расстоянии мили. Уверен, он бы залаял, если кто-то приблизится. Света луны хватало, и мне надо было разрыть только одну сторону, а потом руками нащупать... – Он опять судорожно передёрнулся, прижимая ко рту кулак, как будто хотел остановить тошноту. – Нащупывать легче, чем видеть. Один раз увидишь что-то, и потом никогда не избавишься от кошмаров... Потом я положил в могилу собачий череп, как ты сказала. Но я знал, если увидят, что земля потревожена – тело выроют и увидят, что голова исчезла. Станут допрашивать всех. Поэтому я снова всё закопал, а по земле разбросал куски мяса и пустил собаку их поискать. Если заметят свежую землю – увидят на ней следы лап, решат, что кости раскапывала бродячая псина или лиса.

– Ты умный парень и храбрый.

Меня впечатляет его находчивость. Я понимаю, сколь многое у него попросила. Он рисковал жизнью, чтобы принести мне это, и не у многих мужчин вдвое старше него хватило бы духа разрыть могилу.

Ари указывает на мешок.

– Ты уверена, что это спасёт от смерти труп ходока?

– Это единственное, что может помочь.

– И его дух возвратится в тело, как только оно исцелится?

Голова Валдис резко оборачивается к нему.

– Эйдис лжёт тебе, Ари. Ей известно, что я не вернусь в то тело. У неё нет ни сил, ни знаний заставить меня вернуться. И зачем мне туда? Все мы знаем, чего ради Эйдис старается загнать меня в тело – в тот же час она попытается меня уничтожить. У неё это вряд ли получится, но я и не намерен давать ей пробовать. Разве ты не понял, глупый мальчишка, что зазря рисковал своей жизнью? Всё, что ты сделал, бесполезно. Ты, и вправду, подумал, что женщина может со мной совладать? Не она подняла меня из мёртвых. И никто не смеет мной командовать.

Ари вскакивает на ноги, отшатывается от Валдис, защищаясь поднимает перед лицом руки, как будто каждое слово этого издевательского голоса превращается в удар молота.

– Уходи! – кричу я ему. – Уходи отсюда сейчас же!

Ари оборачивается ко мне, на лице – маска страха и боли.

– Я не могу... Не знаю, что делать... Я не могу оставить тебя одну с ним. Случившееся – моя вина. Надо было дать ему умереть на дороге. Или оставить его плавать в море. Мне жаль... мне так жаль.

– Ари, ты должен мне верить. Всё образуется. Но теперь – уходи отсюда, дай мне поработать.

– Да, уходи, Ари, уходи, – издевается голос. – А когда вернёшься – увидишь, что я подчинил её. С её губ ты услышишь мой голос. Вот увидишь, маленький Ари. Ты увидишь, сколько ты сделал зла, какой кошмар выпустил на свободу, и ничто этого не остановит. Мой дух с каждым днём становится всё сильнее, и скоро выплеснется на эту землю, как река расплавленной лавы. Поразмысли над этим, маленький Ари. О тех, кого я уничтожу. Как думаешь, с кого мне начать? Твоя мать, твои сёстры?

– Уходи, Ари, – кричу я. – Ты должен мне доверять.

Он бежит, карабкается вверх по камням, так поспешно выбирается наружу через расщелину, что в проход осыпается град камней. Но его провожает издевательский смех.

Я ворошу угли в очаге, добавляю несколько лепёшек сухого навоза из кучи. В следующие три дня мне понадобится устойчивый жар – череп и плоть должны высохнуть прежде, чем я сотру их в порошок. Хотя я настроена закончить всё поскорее, в таком деле торопиться нельзя.

Меня беспокоит, что, если женщина скончалась прошлой весной, на голове может быть слишком мало плоти. Я осторожно разворачиваю края мешка. К черепу до сих пор цепляются длинные седые волосы. Голова воняет, сочится гниющей слизью, но плоти на ней осталось достаточно, я смогу приготовит нужное снадобье.

– Прости мне, матушка, что тревожу покой. Прости мне матушка, что беру твою кость. Прости мне, матушка, что краду твою плоть. Я беру у мёртвой, чтобы возвратить к смерти того, кого не следовало вызывать к жизни.

Я как можно почтительнее опускаю голову в глиняный горшок, накрываю толстым слоем сена, выдранного из моей постели, а потом ставлю близко к пылающим углям, чтобы огонь прогревал горшок и превращал в мумию его содержимое. Голова должна высохнуть, но не сгореть.

С губ сестры срывается визгливый смех.

– Эйдис, Эйдис, ты зря тратишь время.

Он привыкает к губам сестры, голос делается сильнее и громче. Её язык движется как его собственный. В её горле вибрирует его омерзительное дыхание. Но на искалеченный труп Фаннара наступали мои ноги, своё отражение я видела в обезумевших глазах Ари, когда ковыляла к нему. Чудовищная тень нависла над порогами сотен домов. Крики рвут моё сердце в горящие клочья. Ледяное молчание ещё ужаснее.

Я заставляю себя справиться с этими образами, гоню их из головы. Если хоть раз я позволю страху охватить себя – и он овладеет мной, как бурное море заливает землю. Я не поддамся страху. Я сильная. Должна быть сильной.

Теперь эта тварь молчит. Пытается прочесть мои мысли. Я чувствую, как его дух бродит вокруг меня, ищет способ войти, старается угадать, что я собираюсь сделать. Но он не смеет входить в меня, пока ещё нет. Боится, что если войдёт, я узнаю его имя и воспользуюсь им. Мы оба ждём своего часа, единственный шанс для каждого – одолеть другого, и шанс этот только один.

Отвратительный пар поднимается из глиняного горшка, закручивается в спираль и поднимается под потолок пещеры. Старуха, чьи щёки ввалились от голода, губы иссохли от старости, зависает в этом паре над собственной головой. Она глядит на меня сквозь дым, удивлённая, даже испуганная, словно я тень на стене в её детстве.

– Тебе нечего здесь бояться, матушка. Ты ведь первая, первая, призванная на дор-дум, совет мёртвых.

– Матушка, матушка, ты последняя, – издевается хриплый голос. – Ты немощна и стара. И воображаешь, что можешь овладеть мной? Матушка, матушка, ты вернёшься со мной в могилу? Я буду этому рад. Я медленно сдеру кожу с твоей иссохшей старой спины, медленно, будто чищу сливу, а ты будешь страдать от этого каждую минуту, вот только за гробом нет времени. Время проходит, а мучение остаётся.

Старуха в ужасе разевает рот.

– Мы не позволим ему войти в твою могилу, матушка, – говорю я ей. – Идут другие, ты не будешь одна.

– Но они не поспеют вовремя, Эйдис, Эйдис. Гора волнуется. Озеро ей отвечает.

Драугр поднимает голову Валдис, дует через мёртвые губы. Отвратительное дуновение разрывает призрак старухи, разбивает седую тень на сотни осколков и они, кружась струйками пара, поднимаются вверх, в темноту.

Одна старая женщина не может против него устоять. Я сжимаю железный обруч на своей талии, проклиная его и тех, кто меня приковал. Я не могу дотянуться, вырваться из пещеры и привести сюда мёртвых. Я могу только звать ту девушку, и если она не придёт скорее...

Озеро отвечает, как и сказала Хейдрун. Вода становится горячее, тепло струится в воздухе и по камням под моими ногами. С каждым днём пар над озером становится гуще. Из воды выпрыгивают пузыри, как будто там, внизу, наконец проснулось огромное чудище, которого мы так боялись. Скоро вода закипит. Я понимаю, что тогда случится со мной, прикованной к этой пещере, где не уйти от обжигающего пара.

Мой дед часто рассказывал нам об озере, где плавал мальчишкой. Вода была такой тёплой, что купаться можно было, даже когда землю вокруг толстым слоем покрывал снег. Берега того озера были очень крутые, а посередине, как говорили, оно такое глубокое, что никто не мог добраться до дна, и то, что тонуло – никогда больше не возвращалось. Рассказывали, то озеро достигало такой глубины, что его можно видеть из самого ада, и, глядя на его синеву, представить, что это небо.

Однажды мой дед и его друзья купались голыми, как обычно, ныряли и догоняли друг друга в воде, как тюлени. Он выбрался на берег, чтобы обсохнуть и стал пинать телячий пузырь, который служил мячом.

Все мальчишки тоже вылезли и присоединились к игре, все кроме одного, который заплыл дальше, чем остальные. Он уже был почти у берега, когда вдруг начал кричать и биться в воде. Друзья смеялись, думали, он их разыгрывает, но потом увидели, что лицо и руки у него красные и блестят.

Мой дед подбежал к берегу и собирался нырнуть, чтобы спасти друга, но один из товарищей успел схватить его и оттащил назад. Видя, какие густые облака пара поднялись над водой, дед нагнулся и дотронулся до неё пальцем. И тут же с криком боли отдёрнул руку. Вода стала обжигающе горячей. Его друг сварился живьём.

Но это было только начало, предупреждение о том, что падёт на них. Из гор Хекла, Хердабрайд и Тролладинга изверглись огонь и камни. Со склонов вниз, в долины, потекли огромные потоки красной расплавленной лавы, дым и горячий пепел вырывались в воздух и отравляли землю, люди и животные задыхались.

Я знаю об этом. Я видела огромные кучи костей погибших на тех опустевших землях.

Моя семья выжила. Но в день, когда вода закипела, дед сжёг кожу на пальце так глубоко, что тот почернел, высох и до самой его смерти оставался бесполезным. И каждый раз, глядя на него, дед снова чувствовал, как боль опаляет и тело, и сердце.

Теперь я знаю, что чудище в нашем озере гораздо страшнее тех, которых мы с Валдис боялись в детстве. Наш дед сбежал от своего горящего озера, мы же не можем. И когда наше озеро закипит, в этой пещере не выжить никому – ни мышам или жукам, ни этому мертвецу, ни мне. Если я не сумею сбежать, то умру в мучениях, как тот мальчик в озере.

Я не могу бросить Валдис. Я поклялась, что верну её тело в ледяную реку, чтобы душа могла улететь на волю, я ей обещала. Но если до того времени драугр не выйдет, я не могу забирать её, выпуская в мир монстра, который станет разрушать и убивать. Я не оставлю её одну с этой тварью. Я никогда в жизни не покидала её, и не могу оставить её после смерти. Я умру здесь, как и она, прикованная к скале. Я сжимаю покрепче руки, чтобы они не тряслись от ужаса. Хватит ли у меня сил это сделать?

Я смотрела на угольки очага, на пекущийся глиняный горшок. Осталось три дня до того, как я смогу начать исцелять тело драугра. Три долгих дня и три ночи ожидания. Но сколько времени остаётся до того, как взревёт чудовище озера? Недели? Дни? Часы, или даже минуты? Сколько я протяну в пещере, когда вода закипит и пар станет ещё гуще?

Мне нужно время, чтобы успеть найти способ отправить обратно его дух, но как не проси, время даруется не всегда. Вода, капающая из треснутой миски, никогда не вернётся обратно.