Текст книги "Высокое напряжение (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)
Святилище – это помещение в серых, черных и белых тонах, самое бесцветное из моих пристанищ. Я жажду его спартанской элегантности, когда что-то меня беспокоит, воздерживаюсь от отвлекающей яркости мира, чтобы подумать в окружении успокаивающей монотонности.
Мне не нравится делать что-либо универсальное или предсказуемое, что может позволить врагу выследить меня, и все же рискованное количество моих резиденций – пентхаусы, поскольку они обеспечивают высокие окна и сводчатые потолки. Я принимаю риск взамен на пространство, простор дышать и место для сожжения неуёмной энергии. В огромной гостиной Святилища, лишённой всякой мебели, на черных полированных полах, в которых видно моё отражение, лицом к стене окон, спиной к линии огня, горящей за стеклом, в тяжёлые ночи своего хронического города я танцую так, как когда-то танцевала в другом мире, под тремя полными лунами, заброшенная лишь с одной песнью, которую я способна слышать. Я танцую, чтобы выпустить все это, эти нарастающие во мне эмоции. Я танцую, пока не засыпаю – истощённая и часто плачущая.
Моя кухня – это гладкое современное творение из кварца, хрома и черных мраморных полов. Эти полы проходят по всей квартире, и с них легко отмывать кровь шваброй. Обычно, когда я ищу Святилище, я истекаю кровью.
Сегодня крови не было, лишь рука, чёрная как мои полы.
Шазам жирно развалился по кухонному острову цвета слоновой кости, занимая его половину и отдирая плоть от черепа…
– Это свинья? – недоверчиво переспросила я. – Ты съел целую свинью? – судя по количеству крови, заляпавшей шкафы, капавшей с краёв, и по размеру копыт, которые он оставил несъёденными, это была ещё и взрослая свинья.
Пожав плечами, он ничего не сказал, лишь изучал взглядом отдалённую точку в воздухе и невинно лизал лапу, слышно постукивая хвостом по кварцу.
– Черт подери. Ты мог хотя бы оставить мне фланк бекона, – проворчала я, копаясь в кладовке в поисках консервной банки кокосового молока и пары протеиновых коктейлей. Мой живот скрутило тошнотой, но мне нужна была энергия. В наше совместное время в Зеркалах Шазам часто охотился для меня, и я отрубала фланки с большего количества животных, чем могла сосчитать, делала филе и жарила их на огне. Для остального мира я могла выглядеть варварски. Остальной мир казался мне варварским.
Я проглотила кокосовое молоко, запила протеиновыми коктейлями, вытерла рот тыльной стороной ладони, затем повернулась и увидела, что Шазам стоит, выгнув спину подковой, шерсть на спине встала иголками вдоль хребта, губы разошлись в беззвучном рычании, пока он уставился на длинный коридор с эбонитовыми полами, который после поворота направо в небольшую прихожую вёл к входной двери. Всякий раз, когда он делает это, по моему позвоночнику бегут мурашки. Он никогда не ошибается. Слух и обоняние моего Адского Кота сильнее моих. Во многих случаях это сохраняло нам жизнь – и в Дублине, и когда мы бродили по враждебным планетам в Зеркалах.
Когда он застывает, я застываю. И готовлюсь.
И все же любое, что могло войти в дверь, не особо меня беспокоило. Поистине опасным вещам не нужны двери.
Шазам наклонил свою царственную косматую голову, чтобы посмотреть на меня. Фиолетовые глаза задержались на моей левой руке, поднялись к плечу, затем к моему лицу. Трепеща усами, он прошептал:
– Оно опять изменилось.
– У двери что-то есть? – прошептала я в ответ.
– Да. Ты в порядке, Йи-йи? Это больно? – тревожился он.
Я покачала головой. Лишь вещи, которые я ей делала, причиняли боль. Моё сердце болело. Часть его будет вечно болеть о Бриджет. Я рано оборвала жизнь хорошего человека. Некоторые люди пытаются заплатить за свои ошибки, наказав себя. Я – нет. Это не только не отменяет совершенной тобой ошибки, это превращает тебя в непродуктивную обузу и делает несчастными всех, кто вынужден тебя терпеть. В моем понимании, если ты облажался, у тебя есть два выбора: убей себя или старайся сильнее.
Его светящиеся глаза сделались влажными.
– Заставь чёрную кожу уйти. Скажи ей исчезнуть. Она причиняет боль твоему сердцу, Йи-йи.
Я обдумала это, вновь метнувшись взглядом к длинному коридору, ведущему к двери. Слабое, но отчётливое влажное шуршание, царапание по порогу. Я подумала о своей руке, об ужасной силе, которую она содержала. О мече, который мне нужно защитить. Мече, который я выбрала охранять. При условии, что это возможно, сделала бы я это? Повернулась бы спиной к силе, которую могу использовать во благо, если научусь её контролировать?
Я не считала случившееся со мной ужасной вещью. Я считала проблемой свою нехватку понимания и невозможность контролировать это; и я намеревалась быстро это исправить.
Шазам хорошо меня знает. Со своим экзальтированным, беззаветно любящим другом я опускаю защиты, мой обычно закрытый взгляд открыт, выразителен.
– О, Йи-йи, – прошептал он, его глаза наполнились слезами. – Ты не сделала бы другого выбора, если бы могла. Ты хочешь этого.
Я хотела этого. Я склонила голову и слабо улыбнулась. Он улыбнулся в ответ, хоть и сквозь слезы. Странно видеть, как Шазам улыбается, тонкие губы расходятся в стороны от острых клыков, образуя складки на щеках. Это всегда мне что-то напоминало, но воспоминание ускользало.
Череда гулких ударов обрушилась на входную дверь, и я услышала, как она разлетается в щепки с оглушительным треском.
Шазам исчез, оставляя меня одну разбираться с этим.
Я закатила глаза, глядя на полуобглоданный окровавленный череп на столе.
– Трус, – пробормотала я, смыкая пальцы на рукоятке меча и начиная в ровном темпе шагать по длинному коридору к двери.
Глава 8
Мечта демона, сделай вдох, сделай вдох, я возвращаюсь вновь…[18]
За свою жизнь я встречала много монстров, в Дублине и в бесчисленных мирах в Зеркалах. Я сражалась на планетах бесконечной ночи и в раскалённых пустынных мирах с множеством солнц. Я выживала, отрекаясь от всего, что я знаю, думаю, чувствую, и полностью отдаваясь сражению. Некоторые скажут, что я делала неописуемые вещи. Я не соглашусь. Я просто делала вещи, о которых мне не нравится говорить, а им не нравится слышать.
Я слышала его, дальше по коридору, за углом, в прихожей возле гостевой ванны (как будто у меня когда-либо бывали гости), но даже без затруднённого пыхтения его дыхания, которое изредка срывалось на леденящее, похожее на змеиное шипение, или без тяжёлых ударов по полу или по какой оно там поверхности передвигалось (судя по звуку, мой незваный гость весил добрых четыре-пять сотен фунтов[19]), я его чувствовала.
Оно обладало присутствием.
Массивным, темным и голодным. Не Фейри.
Ошеломительная сила. В какой-то мере знакомая, и все же… нет. Я склонила голову и открыла свои чувства, вытягивая энергию с того тёмного внутреннего озера, из которого ши-видящие черпали силу – те из нас, кто происходили из шести древних ирландских родов, тысячелетия назад мутировавших от добавления крови Короля Невидимых – но обширному тёмному пространству нечего было мне предложить. Ни руны, ни охранных чар, ни дара или провидения, чтобы помочь мне разглядеть, что ждало впереди.
Моя рука неустанно чесалась, как будто под кожей наклёвывались аллергические волдыри. Стиснув зубы от отвлечения, я снова зашагала вперёд.
За хрипом последовал долгий, гортанный стон и влажное сопение. Затем раздался глухой удар, как будто мой враг врезался в стену.
Хорошо, слабость: оно было неуклюжим. Некоторые из моих самых смертоносных врагов обладали огромной силой, но передвигались с такой тяжестью конечностей, что я танцевала вокруг них, пока они умирали.
Я нагнулась и левой рукой вытащила шестимиллиметровый военный нож из ботинка, открыв лезвие с почти неслышным щелчком. Поскольку я не взорвала свой байк, пока стискивала руль на обратной дороге в Дублин, я решила, что могу управляться с оружием. Очевидно, я взрывала лишь живые создания. Очаровательно. И все же я не желала вкладывать меч в свою опасную руку, так что в сражении я буду ограничена. Правой рукой я высвободила длинный сияющий меч и вновь начала красться вперёд.
Последовал ещё один, более тихий хрип, который закончился влажным вздохом и прозвучал… болезненно?
Мой враг уже был ранен? Идеально. Я могу быстро покончить с этим. Сегодня у меня есть дела поважнее. Я знала, что моя левая рука смертоносна – голой плотью к голой плоти – но мне нужно узнать, можно ли нейтрализовать это убивающее касание, завернув его в слои ткани. Если так, решение было простым: рукав и перчатка. Сегодня мне нужно охотиться, и не на пострадавшее животное. Для проверки моей теории мне требовался человек.
Звуки тяжёлого тела, продвигавшегося вперёд… я напряжённо прислушивалась… четыре лапы, за которым последовал очередной глухой удар, и консольный столик в прихожей повалился на пол, уронив вместе с собой вазы и хрустальную лампу.
За ним последовал долгий, содрогающийся стон агонии. Прерывистый выдох.
Затем тишина.
Две вероятности: оно либо заманивало меня поближе, обманом убеждая меня, что мой враг ранен и беспомощен; либо массивное могущественное создание по неизвестным причинам пришло в мою квартиру умирать и разносило мою мебель в процессе. Святилище являлось единственной квартирой, которую я обставила самостоятельно, и истинным отражением моего вкуса. Грёбаный ад, как будто на кухне недостаточно крови, которую нужно убирать!
В далёких мирах я часто была так измотана предыдущими сражениями, что научилась не рваться в будущие. Ожидание часто приносило больше информации или подстрекало заскучавшего врага к необдуманным действиям.
Я прислонилась к стене и выжидала удобного момента. Прошло три минуты, затем пять. Я все ещё чувствовала его присутствие, но оно не сделало ни единого движения. Я прислушивалась к слабым, неровным, неглубоким вдохам и считала время между ними. Это создание, чем бы оно ни было, вдыхало каждые две минуты или около того.
Через десять минут мне стало невыносимо скучно, и я решила, что это определённо второй вариант. Что-то умирало или умерло в моей прихожей, и меня все сильнее раздражала мысль о том, что его кровь заливает мои полы, заляпывая цемент и, вероятно, пропитывая стены. Я ненавижу уборку. Это одна из тех вещей, которые я не могу делать в потоке. Мне приходится в обычном медленном ритме убирать свои квартиры, протирать пыль и мыть полы как все остальные. Кровь на цементе требует отбеливателя и жёсткой щётки. Отбеливатель на мраморе – плохая идея.
Отлепившись от стены, я беззвучно скользнула вперёд. Добравшись до угла, я глубоко вдохнула и опустила голову на несколько футов ниже, на случай огнестрельного огня, усиленно сосредоточилась (изолировать отдельную часть тела сложно, если я буду неосторожна, то могу растянуть каждую жилу и связку, крепящуюся к этой части тела), перевела себя в режим стоп-кадра выше шеи, торопливо выглянула и отступила обратно.
Затем, безумно вытянув шею, я выглянула во второй раз.
– О, дерьмо! – взорвалась я.
Огромный зверь с чёрной кожей рухнул на пол моей прихожей, и судя по виду, он умирал!
Это был один из Девятки.
Я поверить не могла, что один из бессмертных наконец-то появился в Дублине впервые за годы, и святой ад, я присела за углом, слушая, как он умирает!
Я просканировала создание в поисках отличительных черт, но ничего не нашла. Я не могла различать их в обличье зверей. Я сомневалась, что кто-либо мог. Это был Бэрронс? Значит, Мак пострадала? Риодан, Лор или один из других? Что с ним было не так?
Я приблизилась с осторожностью. До того как я встретила Шазама в Зеркалах, мне приходилось подстраивать ловушки для своих убийств. Мне ненавистно было убивать животных, но мне нужно было есть. Однажды ночью я поймала прекрасное, похожее на ламу создание в ловушку, предназначенную для небольшого кабана. К тому времени, когда я его нашла, оно было смертельно ранено, но все ещё живо и едва не обезумело от голода, боли и страха. Я плакала, пока боролась с его огромными бьющими копытами, чтобы подобраться достаточно близко, перерезать горло и оборвать его страдания.
Зверь на полу напоминал мне то наполовину обезумевшее создание, измученное сверх предела выносливости. Я остановилась в полудюжине шагов. Он не весил тех четырёх-пяти сотен фунтов, как я думала. Вероятно, когда-то весил, но теперь его ребра превратились в острые лезвия бритвы под чёрной шкурой. Девять футов[20] ростом, опасно тощий, повалившийся на бок с ввалившимся животом и едва дышащий, он весил от силы три сотни фунтов[21]. Я думала, что он тяжелее, потому что звучало все так, будто он едва не падал при каждом шаге.
Его примитивное лицо обладало резкими чертами, морщинистым лбом и спутанной гривой длинных черных волос. Три пары убийственных рогов выдавались по бокам огромной головы, задняя пара выгибалась к спине. Смертоносные клыки длиной с мои пальцы торчали изо рта, сочившегося слюной и пеной.
Когда я медленно приблизилась, он с трудом отодрал голову от пола, чтобы посмотреть на меня.
Я застыла.
Горящие кровавые глаза с вертикальными зрачками остановились на мне, и я отшатнулась от чистой интенсивности его взгляда. Когда он разомкнул невероятно огромные челюсти и зарычал, обнажая длинные острые клыки, я едва не попятилась назад вопреки его ослабленному состоянию. Даже умирая, он заполнял прихожую яростью, голодом, безумием.
Я сказала:
– Я знаю, что ты один из Девятки. Ты пришёл ко мне по какой-то причине. Позволь мне помочь тебе, – я не видела ран на этом боку его тела. Перевернётся ли он для меня? Позволит он мне прикоснуться к нему; достаточно ли он силен, чтобы остановить меня, если я попытаюсь? Святые составные, рациональные числа с полным квадратом, один из Девятки наконец-то вернулся! Калейдоскоп цветов вновь хлынул в мой мир с силой сорванного пожарного гидранта.
Зверь снова зарычал, но рык стих до жалобного стона, когда он уронил голову на пол со слышным хрустом костей по плитке.
Мои глаза прищурились. Пять дней в клетке. Пять дней моя мать не приходила домой, чтобы покормить меня. Я рухнула точно так же. Хоть она и плакала, когда наконец покормила меня, её слезы не тронули меня как обычно. Мои руки сжались в кулаки. Я не могу вынести вида кого-то голодающего, беспомощного.
– Я вернусь с едой, – сказала я, хотя и сомневалась, что он меня понял. Его взгляд угасал, голова перекатилась набок, глаза закрылись, затем один распахнулся обратно, и вспышка кровавого пламени проследила за мной, когда я уходила.
Благодаря Шазаму, мои квартиры обильно набиты мясом. Он охотится только один раз в день, но он беспрестанно голоден и ест запоями как бездонная чёрная дыра. Я приношу ему свиную кровь от мясника на Парнелл Стрит; некоторую держу замороженной, некоторую – растаявшей. Вот ещё одна причина, по которой у меня нет гостей. Содержимое моего холодильника сложно объяснить.
Я схватила контейнер крови и упаковку говяжьего фарша, миску с полки и свалила все это туда, затем поспешила обратно к зверю. Он не шевельнул ни единым мускулом, когда я приблизилась в этот раз, так что я расположила миску возле его головы и подождала, пока он подвинет одну из массивных конечностей с длинными грозными когтями вокруг миски. Хоть его ноздри слегка раздулись, и он выдохнул с низким рокочущим звуком, он не двинулся к еде. Он был слишком слаб.
Проклиная того, кто сделал это с ним, я зачерпнула горсть окровавленного мяса и склонилась к нему. Моя рука находилась в дюймах от его лица, когда я осознала, что использую свою доминирующую, опасную левую руку, и в ужасе отпрянула. Я уронила еду в миску, соскребла мясо с ладони, смазала кровь с руки на джинсы, засунула убивающую руку в задний карман, затем снова зачерпнула фарш правой.
– Не откуси мне руку, – сурово сказала я, капая кровью на его морду. Я видела, на что эти смертоносные клыки способны в разгар битвы. Мне нужна была хотя бы одна нормальная рука.
Он все ещё не шевельнулся. Я уже начала соображать, как можно разжать его челюсти и накормить его только одной рукой, когда он слабо дёрнулся и слизнул кровь длинным черным языком.
Я бросила фарш обратно в миску и зачерпнула только кровь. Он едва мог лизать; и он определённо не мог жевать. Я представить себе не могла, какой колоссальной силой воли он обладал, чтобы суметь проломить мою дверь в таком состоянии.
Я зачерпывала и повторяла вновь и вновь, пока он слабо лакал.
К десятой горсти крови он лизал уже с шёпотом оживления и проблеском жизни в кровавых глазах. К двадцатой горсти миска опустела, но зверь оказался крайне изнурён от этих ничтожных усилий.
И все же, когда он в этот раз опустил голову на пол, она более аккуратно встретилась с плиткой.
– Я вернусь с добавкой, – пообещала я, поспешив на кухню.
***
Спустя два часа я заново повесила дверь на петли, укрепив её дрелью, шурупами и двумя дополнительными листами столешницы к обеденному столу, которыми никогда не пользовались; а зверь без сознания валялся в моей постели, обмякшей лужей чёрной кожи и костей на белом наматраснике.
Я влила в него три миски крови и собиралась уходить, чтобы пройтись по другим моим квартирам. По вторникам мясник не работал, а взлом с проникновением разбил бы хрупкое доверие, которого мы достигли. Он не пытался скрывать, какими тревожными он считал мои частые покупки, а я не объясняла.
Я не могла оставить отключившегося зверя на полу, с его рёбрами, торчавшими в пол, так что я перетащила бессознательное существо на покрывало и волоком оттащила его в свою спальню. Хоть он и оголодал, его шкура была лоснящимся черным бархатом, тело – тёплым, и я ощущала твёрдый, хоть и нечастый пульс в его ноге.
Я могу поднять необыкновенный вес, но даже я не могу затащить девять футов обмякшего зверя в вертикальном направлении одной рукой (с двумя было бы легче лёгкого), так что я стащила матрас на пол и перекатила зверя на него. Затем я подоткнула покрывало вокруг его тела, сгорая от вопросов. Что происходит? Что за злодей достаточно могущественен, чтобы поймать одного из Девятки и удерживать его, и зачем морить его голодом? Как он сбежал?
Несколько долгих секунд я смотрела на него, испуская вздох, который я как будто задерживала два долгих года. Затем я втянула глубокий, огромный вдох, который как будто впервые за тот же промежуток времени полностью наполнил мои лёгкие воздухом. Овцы социальны от природы. Лишённые овечьего общества, они будут сбиваться в стада с собаками, козами, коровами, всеми кто доступен.
Как и я.
Но этот принадлежал к моему виду. И я, черт подери, сохраню его.
Ни за что он не умрёт у меня на руках. Конечно, он вернётся – но куда он потом отправится? Я сильно сомневалась, что он вернётся ко мне. Девятка в этом плане раздражает, они владыки собственных морей, прокладывают свои маршруты и не консультируются.
Я натянула рукава, перчатки и вооружилась, затем выскользнула в ночь, надеясь убить двух зайцев одним выстрелом прежде, чем возвращаться в Святилище.
Глава 9
Хронический город, разорванные плакаты, пожинающее колесо[22]
Ночь в Дублине за ТБД или Темпл Бар Дистриктом – это кладбище: заброшенное, зловещее и безмолвное.
Никакие люди не ходят по этим тротуарам, здесь нет блеяния сердитых гудков, визга шин по улицам. Немногие в Дублине имеют машину. Ещё меньше людей живут на этой стороне реки, содержащей пустые переулки, дороги и пугающе сюрреалистичное окружение в духе заброшенной съёмочной площадки фильма. Большинство населения сбилось в кучки на южном берегу, цепляясь за нормальность возрождающего города и отчитываясь во множестве работ, как будто они не живут среди вторженцев с астрономическими силами, которые с радостью стёрли бы нас с лица нашей собственной планеты.
Без Риодана и остальной Девятки, которых Фейри страшились, лишь я стою между деспотичным бессмертным Двором Времён Года и тем, чего они хотят. Их желания столь же бездонны, сколько они сами бессмертны, а меня ограничивала Мак.
Фейри открыто презирают человеческий род. В их глазах мы слабы и несущественны, маршируем от рождения к смерти в мгновение ока. Они утоляют свои извращённые желания в нашем мире, не страшась никого.
Даже. Меня.
Ради Мак я повернулась к ним спиной, заставила себя притворяться, что их не существует. Я никогда не бывала внутри Элириума – ни разу. Я наблюдала, как он строился, сжимала руки в кулаки, стискивала зубы и ничего не делала. Когда очередь из овец выстраивается на кварталы, ожидая входа, я обхожу их, не удостаивая и взглядом.
Если бы я сделала это, у меня были бы проблемы. Я бы увидела их неминуемые смерти, и мои проводки скрестились бы, и полетели бы искры, потому что именно это случается, когда перекрещиваются мои проводки, и в итоге я бы в одиночку начала войну. Зная моё везение, Мак к тому времени только-только добилась бы мира путём переговоров, а я бы все взорвала к чертям.
Так что как хороший маленький солдатик (у которого нет ни единого значимого подкрепления), я сжимаю руки в кулаки, покрываю сердце кевларом и обхожу его за версту. Я сосредотачиваю свои усилия на важном влиянии, которое я могу оказать на этот мир, оставаясь в живых. Мёртвая я никому не принесу пользы.
Я давным-давно выяснила, что если за мной придёт достаточное количество просеивающихся фейри, я могу проиграть. Если они это тоже выяснили, то приняли моё перемирие. Возможно, они также понимали, что если они убьют меня, то Мак и многие из Девятки прольют ад на их расу. Мы находимся в холодном, шатком режиме мирного сосуществования.
В некоторые дни я задыхаюсь. Это загоняет меня в тёмное место. Ночью я охочусь с этой тьмой. Но я знаю один факт: если Мак не сумеет завоевать верность Светлого Двора, они придут за моим мечом. Скорее всего, в Фейри прошло всего несколько недель. Скорее всего, они все ещё притворяются паиньками, прощупывают её, пытаются определить, каким количеством силы, переданной ей древней королевой, она научилась пользоваться, и как далеко она готова зайти.
Я знаю ещё один факт, и святой ад, как бы я хотела поговорить о нем с Мак.
Чтобы править жестокой расой, нужно быть жестокой.
Надеюсь, Радужная Девочка Бэрронса может быть жестокой. Мне это даётся лёгкой, но мы воспитаны по-разному. Мак выросла, пропитанная любовью и одобрением, вальсируя сквозь радужные деньки.
Объективно я лелею вероятность, что если Фейри меня убьют, она тут же научится жестокости. Когда на кону судьба мира, нужно принимать в расчёт все карты, которые придётся разыграть.
Направляясь в другую свою квартиру на северном берегу, чтобы взять больше крови для зверя, я заметила двоих из трёх своих поджигателей в переулке на северном берегу реки Лиффи.
Моё тело – питаемое адреналином оружие; я бесшумно скользнула ближе, тенью дыша в затылок, быстро переделывая свой план в такой, который этим вечером убивал не двух, а трёх зайцев одним ударом: выяснить, что они задумали; протестировать на одном из них теорию с рукой и, если она все равно взорвёт его через одежду, забрать второго в качестве пищи для зверя. Если их дела такие злобные, как я подозревала, я бы все равно их убила. Нет смысла впустую тратить кровь.
Я узнала в мужчинах братьев, один на несколько дюймов выше другого, они передвигались одинаковой шаркающей походкой, вырезанные из идентичного генетического материала с каштановыми волосами, дряблой заплывшей кожей пожизненных алкоголиков, зеркально одинаковыми тупыми чертами и хитрыми бегающими глазами за очками. Я знаю эти глаза. Это глаза напуганных маленьких человечков, которые служат тёмному хозяину, чтобы оставаться в живых, и находят удовольствие в пытках других, потому что каждое выполненное грязное задание – это способ убедить себя, что они свободны: они выбрали быть хищником, а не жертвой.
Находился ли их хозяин по ту сторону того тонкого тёмного зеркала? Был ли это тот самый «он», которым угрожал мне АОЗ?
Я не хищник. И не жертва. Я та, что притаилась в тенистом пространстве между двумя крайностями, родом ни из какой земли, кроме своей собственной.
– Мы не можем вернуться с пустыми руками, – тот, что пониже, говорил обеспокоенно, поправляя мешковатую подвёрнутую лыжную шапку на голове.
Я была невидимым ветром на поцелованном солью бризе позади них, наполовину в стоп-кадре, но не в потоке. Я провела много времени, анализируя то, как двигался Риодан, и в некоторой степени достигла его способности растворяться в окружении. Это требовало напряжённых ментальных усилий. Мне приходилось поддерживать себя частично в альтернативной манере двигаться, частично – нет. Это напоминало попытки вжаться в дверной проем, сделать себя не шире нескольких дюймов, но время от времени часть меня выскакивала то с одной стороны, то с другой, если я поражалась чему-либо или теряла концентрацию. Однако я становилась лучше в этом, работая с Фаллон, нашим юным хамелеоном, и решительно настроившись научиться от неё.
– Не сегодня, – согласился другой, выругавшись. – Он хочет ровно дюжину. Сказал нам всем не возвращаться с меньшим. Как, мать его, мы должны это сделать? Мы не чёртовы чудо-работники! Он набрал нас так много в этом городе, что мы все время заходим на территорию друг друга!
Я оценила их, но не обнаружила признаков оружия. Вероятно, они где-то припрятали нож, но большинство людей не ходят по этим улицам без пистолета. У меня за пояс заткнут глок, а в кобуре на внутренней стороне правого бедра – PPQ[23].
– Ваще, хрень же. Моя спина все ещё болит с прошлой ночи, и клянусь, я растянул плечо, – пожаловался его спутник. – Чёртовы толстозадые люди. Где они вообще находят еду, чтобы быть жирными?
Его брат рассмеялся, тоненьким жестоким звуком, запрокинув флягу и глотнув спиртного.
– Да охренеть, правда? Ну, они такими недолго остаются, – он снова загоготал, но смех быстро умер, и он задрожал, засовывая флягу и руки глубоко в карманы пальто.
Я прищурилась, обдумывая этот комментарий. Они не остаются жирными. Возможно ли, что тот, на кого они работали, удерживал зверя в моей квартире? Но в чем смысл морить людей и/или животных голодом?
– Он должен дать нам поблажку, ведь это так тяжело! Теперь они боятся и не выходят по ночам. Мы забрали слишком многих. Он должен разрешить нам снова сменить место, – жаловался тот, что пониже.
– Не бывать этому, Альфи. По той же чёртовой причине он хочет, чтобы мы были здесь.
– Долбаный ублюдок! Как мужик должен делать работу, когда его руки связаны?
– Да блин, мир такой же, каким и был раньше. Обычные парни вроде нас с тобой делают всю тяжёлую работу!
Так продолжалось какое-то время, пока я следовала за ними по пятам. Жалуются на мир, как будто они хорошие парни, которых все подряд обижают, и как ужасно, что их принимают как должное и доставляют им неудобства.
Я столько раз проглатывала желчь раздражения, что меня вот-вот стошнило бы, как вдруг один из них резко развернулся, и я ощутила крошечную пронзительную боль в левой груди, прямо над соском.
Я застыла.
Яд мгновенно подействовал в моей крови.
Глава 10
Дорогуша, я восстану из мёртвых, я делаю это все время[24]
По крайней мере, теперь я знала, почему при них не было оружия.
Ожидания. Они всякий раз ставят тебе подножку. Я проверила их на обычное, человеческое оружие, а не на какой-то… дротик? Я ошеломлённо уставилась на тёмный двухдюймовый стержень, торчащий из моей левой груди, и метнулась в режим стоп-кадра.
Вместо этого я упала, рухнув коленями на тротуар и пуская пену изо рта.
Моё тело немело. Я даже не могла заставить свою руку потянуться к пистолету. Грёбаный ад, они жаловались на вес – было ли это потому, что они парализовывали людей и утаскивали их куда-то? Являлись ли эти мужчины причиной, по которой в последнее время пропало так много взрослых, причиной сирот в нашем городе? Затем они возвращались и издевались над детьми исключительно ради извращённой забавы? Но почему в итоге дети думали, что их родителей забрали Фейри? Эти были обычными человеческими мужчинами.
Мои губы работали, но не вырывалось ни звука. Я не чувствовала своих грудей или живота. Мои бедра покалывало, ощущения угасали.
– Тупая сука, думала, мы не знаем, что ты там, – более высокий постучал пальцем по своей лыжной шапочке. – Обдурили тебя, – он усмехнулся и зловеще уставился на меня, пока наркотик продолжал действовать. – Проклятье, – он прошёлся по мне взглядом. – Альфи, ты только посмотри на этот меч, – толстые грязные пальцы сжались в предвкушении.
Альфи подошёл к нему.
– Что за женщина носит… оу, дерьмо, Каллум, знаешь, кого мы тут поймали? – он рассмеялся. – Мы поймали настоящую народную защитницу. Сучку, которая продолжает забирать тех детей, крадя наше веселье.
Глаза Каллума прищурились, сделались более острыми.
– Что ж, мы не станем отводить её к нему.
Похоть имеет много лиц. Некоторые из них уродливы. Я попыталась оттолкнуться от тротуара, но мои руки превратились в лапшу, ноги оказались не подконтрольны центральной нервной системе.
– Неа, мы отведём её к нему потом, – сказал Альфи. – Мы не станем тратить тела впустую. Мы не хотим закончить в одной из других его команд, вроде землекопов, – он побледнел.
– Если от этой сучки что-нибудь останется, – согласился Каллум. – Но я забираю меч. Я слышал, у него есть типа особенные силы, – он нагнулся и вытащил мой меч из ножен за моей спиной, заткнул его под руку, затем злобно пнул меня по рёбрам, вынуждая меня откинуться из позы эмбриона на спину. Затем он прохлопал по моему телу руками и забрал оба ножа, заткнув их себе за пояс. – Проклятье, – выдохнул он, прищуриваясь ещё сильнее. Он протянул руку, выдернул дротик из моей грудной клетки, затем сомкнул руку на моей груди и крепко сжал.
Внутри я кричала. Застывшая, неспособная остановить его или выплюнуть хоть одну из многочисленных угроз на моем языке. Использованный ими токсин обладал магическими свойствами – он одолевал меня слишком быстро; мой безумный метаболизм выжигает обычные токсины – и я готова была поспорить, что его дал им тот, на кого они работали. Но как они увидели, что я следую за ними? Он коснулся своей лыжной шапочки, когда сказал, что обдурил меня.
Каллум с презрительной усмешкой отпустил мою грудь.
– Хочешь немного этого, сучка? – он схватил себя за пах и расхохотался. – Не волнуйся, сучка, ты получишь предостаточно. Больше, чем ты знаешь и можешь справиться, – он повернулся и ушёл, бросив через плечо приказ: – Неси. Но не повреди товар. Не сильно. Давай унесём его с улицы, насладимся им где-нибудь в хорошем и уединённом местечке.
Альфи заныл:
– Почему я всегда должен делать всю работу?
«Схвати мою левую руку, схвати мою левую руку», – безмолвно повелевала я.
