Текст книги "Высокое напряжение (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)
Зверь дёрнулся, споткнулся, упал на колено, яростно задрожав, затем стал превращаться обратно в мужчину, понемногу, сначала кисти рук, затем сами руки, его плечи, и наконец лицо.
Я задержала дыхание, отказываясь говорить что-либо на случай, если это опять подтолкнёт его в ту ужасающую смену форм. Годами я хотела увидеть, как великий Риодан теряет контроль. Я только что выучила болезненный урок. Я никогда не хотела вновь видеть, как это происходит. Я убью любого, кто посмеет испытать его контроль, защищу его. Никогда не позволю ему сломаться. Этот мужчина был моим… грёбаный ад, моим героем, и я хотела, чтобы он всегда оставался сильным и цельным.
Он опустился на колени, хватая ртом воздух, грудь раздувалась, ошмётки одежды свешивались с его дрожащего тела.
Затем, опустив подбородок, он взглянул на меня исподлобья все ещё кровавыми глазами, и проскрежетал:
– Никогда. Не. Говори. Мне. Что. Мне. Плевать. Ты можешь бросать в меня любые другие оскорбления, но не это. Никогда не это. Все, что я сделал, я делал для тебя. Все.
Он резко поднялся на ноги и пошёл в мою сторону, голый за исключением случайных клочков одежды то тут, то там. Я быстро вскинула взгляд к его лицу, будучи не в настроении мучить себя ещё сильнее.
– Не касайся меня! – я поспешно отступила назад. – И надень что-нибудь.
– Не указывай мне, что делать, – прорычал он. – Предложения в такое время работают лучше.
– Ты все время говоришь мне, что делать, и…
– Ты никогда не слушаешь.
– …не похоже, что у нас в будущем будут ещё такие моменты, потому что…
– Мы всегда будем вот так бодаться. Ты слишком, мать твою, упряма, как и я.
– …наше время вышло, Риодан. Вот к чему я виду, и это твоя вина.
Он прорычал:
– Что я сказал тебе на кладбище той ночью?
– Ты сказал мне, что уходишь, – прорычала я в ответ. – И что я не могу пойти с тобой.
Он прошёл мимо меня, в ванную, и вышел с полотенцем, обёрнутым вокруг талии, смахнув с руки кусок рукава.
– Я не это имел в виду, и ты это знаешь. То, что ты убрала в коробку. На что никогда не смотрела. Последние слова, которые я сказал тебе.
– Ты сказал мне никогда не приходить к тебе, – с жаром произнесла я. Он подбирался слишком близко, и он был прав, и я злилась на себя, злилась уже долгое время.
– После этого. Проклятье, Дэни, что я сказал прямо перед тем, как уйти? Я знаю, ты это слышала. Я знаю, насколько остёр твой слух.
Я закрыла глаза. Он сказал: «До того дня, когда ты пожелаешь остаться».
– У тебя был мой номер! Если бы ты позвонила мне, я бы пришёл. Но ты не позвонила.
– Ты тоже мне не звонил!
– Ты хотела мою метку. Ты хотела знать, что ты никогда больше не потеряешься. Это имело для тебя значение. Я дал это тебе.
– Какое, черт подери, это вообще имеет отношение?
– Да твою ж мать, из-за этой метки я чувствую твои эмоции. Я чувствовал их той ночью на кладбище. Ты, может, и не хотела, чтобы я уходил, но не потому, что хотела, чтобы я остался. Ты хотела, чтобы я сидел и бесконечно ждал, ничего не делая, и все ради жалкого шанса, что Дэни О'Мэлли решит, что ей хочется меня увидеть. Я, черт подери, этим и занимался. Я сидел там четыре долбаных месяца и ты ни. Разу. Не. Пришла. Я дюжину раз приходил к тебе, но ты как можно быстрее удирала от меня. Я прекрасно знал, что ты почувствовала той ночью на кладбище. Я почувствовал каждую крупицу. Злость из-за того, что я ухожу, боль из-за того, что я не говорю тебе, на какой срок. Но прежде всего, интенсивнее всего остального ты ощущала облегчение. Ты, мать твою, черт бы тебя подрал, испытывала облегчение, видя, как я ухожу!
Я сжала руки в кулаки так крепко, что ногти через перчатки вонзились в мою ледяную плоть.
– Что ты хочешь сказать? Что ты ушёл, чтобы наказать меня?
Он фыркнул, затем горько рассмеялся.
– Никогда. И я уверяю тебя, не ты была наказанной. Я ждал четыре месяца, и что ты сделала? – он бросил на меня взгляд, полный столь уничижительной ярости, что я вздрогнула. – Ты схватила ближайшего мужчину, выглядевшего как я, и потащила его в постель.
Я разинула рот:
– Откуда ты знаешь, что он выглядел как ты?
Он улыбнулся, обнажая клыки, глаза полыхнули кроваво-красным.
– Я съел его.
Мои брови взлетели на лоб.
– До или после того, как ты пришёл на кладбище?
– Мать твою, а это имеет значение? До. Через три минуты после того, как ты оставила его той ночью. И не потому, что он почти изнасиловал тебя. Метка, которую ты хотела, заклинание, которое не даёт тебе потеряться – это метка моего зверя. Она связывает меня с тобой бесчисленными мучительными способами. Она спаривает моего зверя с тобой. Ты это понимаешь? Позволь разжевать это для тебя: мой зверь терпеть не может тех, кто нарушает право собственности. Мой зверь считает, что ты принадлежишь ему, – его следующие слова прозвучали с аккомпанементом свирепого рокотания в глубине его груди. – И грёбаный ад, я тоже так считаю. Иначе изначально не дал бы тебе эту метку.
Я уставилась на него.
– Ты поставил на меня эту метку, когда мне было четырнадцать.
– Как способ сохранить тебя в живых и обещание женщине, в которую ты однажды превратилась бы. Это был мой лучший шанс защитить тебя, сохранить твою бесстрашную импульсивную задницу в безопасности. И если бы ты захотела мою метку, будучи женщиной, я бы позволил тебе заклеймить меня парной меткой. Если ты выбрала кого-то другого, я бы срезал её. Но до тех пор я бы сохранял тебе жизнь.
Я запротестовала:
– Но ты не срезал её, когда я была с Танцором.
– Он был временным, – свирепо сказал он. – Я подумал, что сумею это пережить.
Я покраснела.
– О боже, ты чувствовал, когда я занималась сексом с Танцором! Вот откуда ты знал, что мне не стоило вибрировать на нем. Ты мог нас видеть?
– Все не так. И я не стал бы этого делать, если бы мог. У меня нет желания смотреть, как ты занимаешься сексом с другим мужчиной. Я провёл большую часть времени, пытаясь заблокировать вас двоих, мать вашу. Я чувствовал твою страсть. Я чувствовал его страсть. Я чувствовал твой жар, твою нужду, и проклятье, это едва не убило меня. Я был готов. Ты – нет. Я знал это. Когда ты выбрала мужчину, походившего на меня, ты не могла послать мне более явное сообщение. Через тебя я чувствовал жизненную силу Танцора. Он слабел с каждым днём. Если бы он выжил, если бы ты осталась с ним, я бы убрал метку. Я все равно не сумел бы выносить это и дальше.
– И все же ты предложил ему сделать его таким, как ты, – поражённо произнесла я.
– Как, черт подери… ах, письмо у Бэрронса. Оно было от Танцора. Вот кусок дерьма. Он не должен был говорить тебе.
– Ты сказал мне «нет». Почему ты передумал?
Он пожал плечами, мускулы и татуировки перекатились волнами.
– У меня был момент временного помешательства, Дэни. Проклятье, да не знаю я. Я просто хотел положить конец твоей боли. Может, я знал, что он не согласится. Не делай из этого благородство. Я – не причина твоего беспокойства.
Да, причина. Как бы ему ни хотелось представить это в другом свете. Потому что я любила Танцора, вопреки собственному желанию Риодан был готов сделать его бессмертным ради меня. Я хотела поблагодарить его. Я поблагодарю его. Но я ещё не закончила. Он исчез, затем появился у моей двери, едва не оголодав до смерти, и я хотела знать, где он был, и что с ним случилось. Больше никаких секретов. Мы могли бы, в самом крайнем случае, хотя бы быть друзьями, видит Бог, я хотела чего-нибудь с этим мужчиной, а дружба требует правды. Кроме того, я не могла вынести мысли о нем где-то там, ни разу не позвонившем и не написавшем. Это чушь собачья. Это не оправдание.
– Куда ты ушёл? Где ты был два года? – потребовала я.
– Почему ты испытала такое облегчение, увидев, как я ухожу? – выпалил он в ответ. – Была одна эмоция, к которой я не мог пробраться. Ты слишком плотно запаковала её в коробку. Я ни разу не сумел пробраться в твои наиболее строго охраняемые хранилища.
Рада слышать. Я закрыла глаза, покрывая себя сталью. Если я хотела от него правды, я должна быть готова дать ему правду. Но именно это изначально создало весь хаос в моих коробках. Коробки – как ложь, они размножаются как кролики и выскакивают из-под контроля. И все же нельзя сказать, чтобы мне ещё было что терять. Глубоко вдохнув, я открыла глаза и сказала:
– Я расскажу тебе, если ты расскажешь мне.
– Согласен.
Я молчала на протяжении долгого момента, который перетёк в долгую минуту. Затем в две. Мы собирались сделать кое-что, чего никогда прежде не делали. Вместо того чтобы поражать друг друга нашими силами, нашими лучшими качествами, здесь и сейчас, в этом странном финальном раунде игры, которую мы не могли больше вести, мы обнажали наши слабости, наши промахи. Чего я никогда не делала ни с кем. Мир достаточно часто вынюхивает твои промахи, и я вижу мало смысла в том, чтобы помогать ему.
Я медленно произнесла, желая проглотить обратно каждое слово:
– Потому что длительность горя как будто должна быть соразмерна глубине любви, испытываемой к человеку, которого ты потерял, – я помедлила мгновение, пытаясь вытолкнуть следующие слова. – И я хотела прийти к тебе вскоре после того, как умер Танцор.
Я была готова задолго до того, как он ушёл. И я убрала это в коробку, как только почувствовала это. Кто так поступает? Кто так быстро двигается дальше? Я любила Танцора. Он заслуживал лучшего, чем такое отношение!
Риодан застыл неподвижно, уставившись мне в глаза. Он мягко произнёс:
– Ты безумная, прекрасная, сводящая с ума женщина, это потому, что ты натренировала себя жить таким образом. И это мудро. Это поддерживает тебя в живых. Это твоё единственное спасение. Ты с младых лет научилась необходимости оставлять боль позади и принимать следующее хорошее событие. Немногие люди достигают такой ясности. Продлеваемое горе – это калечение самого себя; лезвие, которое ты проворачиваешь сама в себе. Это не возвращает умерших и лишь запирает тебя в страдании. Ты исцелялась так, как должны исцеляться люди, но вместо этого они наказывают себя. За что – за то, что они выжили? Те, кого мы любим, будут умирать. И умирать. И умирать. Жизнь продолжается. Ты выбираешь, как: плохо или хорошо.
Я знала это. Головой. Но моё сердце ощущало такую колоссальную и сокрушительную вину, что я не знала, что с ней делать. С того момента я утратила контроль. Всякий раз, когда я проходила мимо Честера, говоря себе, что просто проверяю это место, это все, что я могла делать, чтобы не войти в эту дверь и не продолжить с того места, где оборвался наш последний поцелуй – когда он целовал меня так, будто я была множеством сложных вещей, которыми и являлась на самом деле, когда он показал мне, насколько полно он меня понимал. Я хотела забыть свою боль, но как бы я ни смотрела на это, это казалось равноценным забыванию Танцора, а я была той, кто помнила умерших людей, проклятье. Именно так я поступала. Я замечала невидимых людей. Я знала, каково быть одной из них. Я привыкла думать, что умру в клетке, и никто даже не заметит, что я была там. Я просто исчезну, неизвестная, неоплаканная, забытая. Иногда, ближе к концу, я гадала, не пытается ли она уморить меня голодом.
– Я не могла простить себя, – тихо сказала я. – Это было предательством любви, которую мы делили. Я отказывалась видеться с тобой, потому что знала, что я сделала бы, и я не могла разрешить конфликт. Но я бы сделала это, – с жаром добавила я. – Через несколько месяцев максимум. Ты мог бы написать мне сообщение, проверить, как у меня дела. Но ты никогда этого не делал. Ни разу, – горько сказала я. – Твоя очередь. Куда ты ушёл? И почему ты оголодал, когда вернулся?
Он слабо, невесело улыбнулся.
– Я никуда не уходил, Дэни. Я вообще не уходил. Все это время я был прямо здесь, в Дублине, под твоими ногами, под гаражом за «Книгами и сувенирами Бэрронса».
– Что? – взорвалась я.
– Однажды ты прошла надо мной, чувствуя себя потерянной. Я пытался послать тебе мысль, но боль к тому времени была такой сильной, голод таким всепоглощающим, что я не уверен, что она дошла. Одно из двух: либо Бэрронс заточает меня в околдованной клетке, откуда я не мог сбежать, где когда-то он удерживал своего сына, либо срезать мою метку с тебя и рисковать тем, что ты можешь потеряться. Я никогда не пошёл бы на этот риск. Если бы ты позвонила мне, Бэрронс освободил бы меня. Если бы ты позвонила ЯВСД, это обошло бы сдерживающие меня заклинания.
Я уставилась на него. Он два года был заперт в клетке? Сын Бэрронса – какого черта? Я ничего не знала о сыне! Я убрала это для будущих вопросов. В данный момент я могла думать только о том, что Риодан был заперт как животное, как он был заперт давным-давно в детстве. Как я. Мы оба познали ад клеток. Я никогда бы не вернулась ни в какую тюрьму. Не могла представить ни одной причины, чтобы добровольно согласиться на два года изоляции взаперти. О Боже, все это время, пока я злилась, что Риодан оставил меня одну, он тоже был один и страдал! Он голодал, потому что два года не ел, запертый под землёй!
– Я превратился в зверя вскоре после того, как Бэрронс наложил последнее заклинание, и никогда не превращался обратно. Я знал, что это случится, когда я войду туда. Мы можем провести без еды только некоторое время. После этого пришло безумие. Я утратил ощущение времени. Отмечал моменты твоих самых интенсивных эмоций. Мой зверь бушевал всякий раз, когда ты трахалась. Мой зверь плакал всякий раз, когда ты лила слезы. Какой-то маленькой частью своего мозга я продолжал думать, что ты позвонишь, и это закончится. Я буду свободен. Мы будем свободны. Вместе.
Ужас этого заполонил моё сердце. Все это время, в ожидании моего звонка. Но я не позвонила.
– Зачем? – воскликнула я, отказываясь верить. – Я не понимаю!
Тени хлынули в его серебристые глаза, испещрённые кровавыми искрами. «Я убил бы любого мужчину, с которым ты переспала, Дэни. Я бы оставлял за тобой след мертвецов, виновных лишь в том, что ты выбрала разделить с ними постель. Ты бы возненавидела меня за это. А я не мог это контролировать».
– Но ты контролировал это с Танцором, – сказала я.
«Запертый под Честером. Я убил троих своих людей в ту последнюю ночь, что ты провела с ним. Того, что ты любила его и была любима в ответ, оказалось достаточно, чтобы дать мне власть над зверем. Но похоть, ах, Дэни, этого мой зверь не может принять. Я не мог с этим бороться. Я не мог победить. Я не человек. Вопреки моей наружности, вопреки моим стараниям, я прежде всего зверь, и это не всегда поддаётся контролю. Именно это я пытался сказать тебе, когда говорил, что Лор не остался бы смотреть, как ты танцуешь. Мы знаем свои слабости. Если мы не можем их контролировать, мы их избегаем. Мы живём по жёсткому кодексу. Так было не всегда. Бэрронс разработал его и внедрил силой, и мы один за другим стали его придерживаться. Ты всегда была моей величайшей слабостью. Ты имела полное право позвать мужчину в свою постель. Я не имел права это останавливать. Я остановил себя единственным возможным способом».
Я уставилась на него и заплакала. Не уродливо, просто большие, безмолвные слезы покатились по моим щекам.
– Христос, не делай этого. Только не когда я… ах, проклятье. Закрой глаза.
Я подчинилась, потому что не могла вынести взгляда на него, зная, что не могу его коснуться. Не могла вынести выражения в его глазах, вторящего моему собственному.
Затем он обнял меня, и мои глаза распахнулись, но он не двигался с места.
– Это преимущества связи, которую мы делим. Закрой глаза, Звёздная пылинка.
Я снова подчинилась, а затем его руки оказались в моих волосах, и он баюкал мою голову, прижимая к своей груди. Я ощущала запах его кожи, чувствовала непоколебимую силу его тела.
Я открыла глаза, и иллюзия исчезла.
– Это работает только, когда ты держишь глаза закрытыми.
– Риодан, мне так жаль, – мученически произнесла я. – Если бы я знала, если бы я представляла, что это произойдёт… – я умолкла на полуслове. Мы оба впустую потратили два года. Я потратила их впустую. Я никогда не звонила. А я столько раз хотела это сделать.
Его серебристый взгляд встретился с моим. «Ты, Дэни О'Мэлли, всегда была величайшей тайной моего существования, единственной, кого я никогда не мог предсказать. Теория стержня ничего не значит там, где дело касается тебя. Мои действия тоже могли быть не самыми мудрыми. Но происходящее ничего не меняет. Ты так чертовски прекрасна для меня – любого цвета, любой расы, любой кожи, любого вида, женщина, я буду любить тебя через все это. Если ты превратишься в Охотника, мой зверь и твой будут бежать бок о бок. Мы будем сражаться в войнах, спасать миры, станем легендами, – он слабо улыбнулся. – Я буду единственным зверем во вселенной, влюбившимся в дракона».
Его слова похитили мой воздух, врезались в меня болезненной смесью радости и печали. Я взяла бы себя в руки спустя мгновение.
– Как и я. Так мы и поступаем, ты и я, – тихо сказал он.
И спустя мгновение мы перейдём к решению, как спасти наш мир.
– Именно.
И может быть, спустя миллион, триллион, газиллион моментов, быть драконом, которого любит зверь, для меня будет достаточно. Но в данный момент я не могла даже начать представлять себе этот момент времени.
Однажды я ждала слишком долго и познала истинное значение сожаления. Теперь я задыхалась от горького послевкусия.
Кровоточащее. Бесконечное. Горе. Дождь. Нескончаемых. Слез[57].
Я закрыла глаза от жгучих слез и задалась вопросом, могут ли драконы плакать.
Глава 32
В кои-то веки Гастейн был счастлив быть маленьким и не вызывающим подозрений.
Великий бог Балор сегодня был в убийственном настроении, убивал принесённые ему человеческие тела, даже не потрудившись поглотить их души – совершенно пустая трата силы! – просто чтобы он мог насладиться каждым моментом боли и пыток, которые он причинял им перед смертью.
Гастейн испытывал мало уважения к тем, кто реагировал эмоциями и эго вместо долгосрочного плана по выживанию, это противоречило его тараканьей натуре. Выживание первостепенно. Терпеливые, аккуратные ходы как в шахматах, плюс ещё больше терпения – это гарантировало успех. Вот почему он на такой период поклялся в верности тому, кого звали Риоданом. Из всех его многочисленных союзов за все время именно этот холодный расчётливый зверь завладел его уважением. Как и таракан, зверь-мужчина выживал.
Фейри-принц был вторым близким к этому, но Круус соврал, и смертоносный ледяной огонь, который он поручил Гастейну заложить в аббатстве, повредил множество его индивидуальных частей. Один разум управлял роем его тел, и Гастейн высоко ценил каждую дополнительную часть себя. Чувствовал боль их всех. Сотни его тел носили на себе шрамы того сражения, хромали, покалечились – как Балор сейчас.
Дэни О'Мэлли ранила великого бога, заставив Гастейна гадать, не поторопился ли он с обещанием своих услуг. Крадущий души хромал из-за открытой, рваной раны на ноге, обугленной по краям.
Тысячелетия назад Балор был одним из самых могущественных богов, ходивших по поверхности Земли, и он был милосерден. Крадущий души некогда облегчал страдания людей, ходил по полям сражений, посещал тех, кто долго умирал, изымая их души из тел, чтобы избавить их от боли медленной смерти.
Но Фейри пришли с уловками, похитили и пытали Балора целую маленькую вечность, пытаясь убить его, все это время притворяясь им перед его племенами. Фейри разрушили половину его лица в попытках извлечь этот великий убивающий глаз из его тела. Но он выскользнул из их тисков, даже с раздробленной ногой, и вернулся, чтобы оправдать каждую из ужасающих легенд о нем, которые посеяли Фейри.
Затем снова был пойман Фейри и заточен в земле.
Не существовало ныне живущего бога, который презирал бы людей и Фейри сильнее. По одной только этой причине Гастейн останется в его услужении немного дольше. Посмотрит, сумеет ли Балор использовать свой недавний провал.
– Гастейн! – проревел Балор. – Покажись!
Тихо зашипев, Гастейн собрался в небольшую голову глубоко в тени.
– Мой лорд и хозяин, как я могу служить?
– Найди её снова! Пошли свои бесчисленные тела и определи местоположение этой суки. В то же мгновение, когда ты её найдёшь, я хочу знать, где она, что она делает, кто с ней, куда она направляется. В этот раз дай мне конкретную информацию! – прорычал он.
Он не стал подмечать, что в прошлый раз он дал Балору совершенно конкретную информацию, но бог переоценил себя и недооценил свою жертву. Он ненавидел тот факт, что ему придётся оставить достаточное количество своих тел здесь, с деструктивным бушующим богом, чтобы постоянно оставаться с ним на связи. Очередной хозяин, и опять ещё больше непостоянства. Пока он не узнает её местоположение, он будет держаться от Балора подальше, оставаясь втиснутым под камни.
Прочистив горло, он проскрипел:
– Как ты разрушишь её, когда она обладает такой силой? – возможно, ему стоило заключить союз с женщиной. Любой, кто способен ранить Балора, был потенциальным союзником, заслуживавшим рассмотрения.
Балор наградил его ужасающей улыбкой острых зубов, полной ненависти и ярости.
– Почему, как ты думаешь, из всех мест я обустроил свой лагерь здесь? Преимущества бесконечны. У меня уже есть кое-что, что ей дорого до глубины души, а когда людям что-то дорого, люди терпят поражение, – он развернулся в водовороте длинных черных одеяний и прорычал: – АОЗ, собери остальных богов и приведи их сюда сейчас же. Нам давно пора пролить ад на этот мир.
Глава 33
Хочешь коснуться меня там, где…?[58]
Позднее мы с Риоданом встретились с Кэт и Шедоном в настоящем конференц-зале под Честером, который был отделан той же гладкой смесью мускул и элегантности, что и остальная часть его клуба. Из сования носа в его файлы во время его отсутствия я знала, что у него имелись обширные владения, и представляла, как он проводил здесь собрания, предпочитая вести свои дела приватно. Я не могла представить его входящим в банк или адвокатскую контору.
Часть ночного клуба была вновь открыта, поскольку Элириум представлял собой гору щебня, и я чувствовала мощные басы, вибрирующие под моими ботинками, пока я раздражённо постукивала пальцами в ритм «Do You Wanna Touch Me» в исполнении Joan Jett and the Blackhearts. Очевидно, кто-то назначил Лора ответственным за музыку. Очевидно, нужно, чтобы кто-нибудь вытащил его из восьмидесятых, пока он не разогнал всю клиентуру. Очевидно, они могли бы выбрать песню получше, не посвящённую людям, которые хотят, чтобы их касались. Мой единственный вариант в данный момент – это тыкать пальцем в животик Тесто-Мальчика из рекламы Pillsbury.
Когда я ранее позвонила Кэт, чтобы ввести её в курс дела с Балором, она тут же предложила вернуться в город для встречи, сказав, что у неё для нас тоже есть информация.
– Возможно, – говорила Кэт прямо сейчас, – что этого никогда не случилось бы, но Песнь усилила то, что Охотник оставил в тебе, Дэни.
– Также возможно, – сказала Энио, – что как и у Фейри, когда один Охотник умирает, должен быть рождён другой; как Кристиан и Шон заменили принцев Невидимых.
– Ещё возможно, что с Охотниками, – сказала Колин, – когда кто-то их убивает, он автоматически становится следующим.
– Это все не только неважно, поскольку что есть, то есть, но ещё и вероятно, – сухо сказала я, – что я всего лишь сделаюсь полностью чёрной и никогда не стану ничем другим. – В этом я сомневалась. Но меня тошнило от разговоров обо мне. Меня тошнило от мыслей обо мне. – Мы созвали эту встречу, чтобы обсудить Балора, не меня, – напомнила я, почёсывая руку через перчатку. Я больше не была ледяной на ощупь, но у меня случались рандомные, нерегулярные вспышки чесотки под кожей, как будто мои клетки делали то, чего мне не хотелось бы.
Я носила перчатки, была покрыта одеждой с головы до пят, и мне было чертовски жарко. Мои волосы были гладко убраны в косу, потому что я боялась, что если резко повернусь, то мои длинные волны разлетятся и убьют кого-нибудь. Святые трещащие кудри, мои волосы могли кого-нибудь убить!
Все знали, что меня не надо касаться. Не то чтобы они могли забыть, что я опасна, когда половина моей головы почернела. Обсидиановое пламя лизало левую сторону моего лица, заходя за нос. С одним полностью черным глазом и танцующим в нем слабым пламенем я выглядела прямо-таки свирепой. И прекрасной. Просто не тем и не той, кем я хотела быть.
Кэт просветила нас относительно своего времени с Кристианом и Шоном, и я обдумывала шокирующее осознание, что все мы – Мак, Бэрронс, Риодан, я, Кристиан, Шон – сидели в своих углах мира, пытаясь разобраться с нашими проблемами. Они меня не бросали. Более того, ни один из них не ушёл бы, если бы их не вынудили обстоятельства. Мак нужно было научиться управлять силой королевы, Кристиан убил бы всех, если бы пришёл сюда, Бэрронс никогда бы не оставил Мак, а Риодан, о Боже, Риодан запер себя, чтобы дать мне свободу выбирать любовников, разобраться с собой, вырасти. «Все, что я сделал, я делал для тебя», – сказал он. Спасая меня от огня в аббатстве, делая мне татуировку, предлагая спасти Танцора, помогая мне спасти Шазама, вынуждая меня жить, когда умер Танцор, исчезая, когда я выбрала похожего на Риодана.
Я не могла сейчас об этом думать. Нам нужно было спасти мир.
Благодаря Кристиану у нас наконец была заслуживающая доверия хронология истории богов, Фейри и Людей. Когда Кэт закончила пересказ, я взяла слово и посвятила их в свою битву с Балором.
Шедон неистово просматривал книги, которые я унесла из КиСБ, пока я говорила.
– Послушайте вот это, – сказала Декла, читая вслух. – «Балор: король Фоморов, часто описываемый как гигант с огромным глазом, который несёт разрушение, когда открывается. Говорят, что будучи ребёнком, Балор уставился в котёл с ядом или заклинание смерти, варимое друидами, и пары заставили его вырастить огромный, токсичный глаз. В конце концов, он был убит Лугхом, в сражении между Фейри и Фоморами за владычество над Ирландией».
– Вот ещё одно, – сказала Дафф, читая другую книгу. – «Демонический одноглазый бог Смерти. Захватчик, завоеватель, с одной огромной ногой…
– Как вообще кто-то может ходить на одной ноге? – спросила Сиара, фыркнув.
– У него их две, – заверила я её. – Я ранила одну из них.
– …и одним огромным глазом…
– У него их два, – снова сказала я. – Один был намного меньше.
– …который он использует, чтобы убивать, просто открыв его и посмотрев на кого-то».
– Так он забирал мою душу. Я совершила ошибку, встретившись с ним взглядом, и не могла разрушить контакт. Когда мы найдём его, вы не должны смотреть ему в глаза. Он носил маску, и когда он снял её, я инстинктивно посмотрела под неё.
– Вероятно, поэтому он её и носит, – сказала Аурина. – Я бы тоже посмотрела. Когда люди что-то скрывают что-либо, это усиливает твоё желание это увидеть.
– Я не думаю, что дело в этом, или это просто дополнительное преимущество, – сказала я. – Его лицо под маской сильно обезображено шрамами, но остальная его часть оказалась привлекательной. Даже красивой. У меня сложилось впечатление, что он тщеславен, себялюбив.
– Возможно, он приобрёл эти шрамы, когда смотрел в котёл с ядом, – предположила Дафф.
– Если вообще существовал котёл, – сухо сказала Кэт. – Я поискала мифы о Балоре, как только Дэни сказала его имя по телефону. Они всюду. Совершенно разные истории. Я нашла ту, что предполагала, будто он был благосклонным богом, приходившим по зову на поля сражений, чтобы посетить долго умиравших и освободить их души, чтобы им не приходилось страдать от боли смерти. Согласно этому мифу, он был сострадателен, нежно удалял их из тел и выпускал в небо.
– Что ж, сейчас он этим определённо не занимается, – мрачно сказала я. – Он сохраняет их, поглощает, использует для силы и топлива. Принимая во внимание то, что Кристиан рассказал тебе, Кэт, возможно, некогда он был милостивым богом, а то, что сделали Фейри, обратило его против нас. Вместо того чтобы использовать свой дар во благо, он использует его для себя.
Кэт сказал:
– Вопрос в том, как нам его найти?
– И как нам его убить? – сказала Энио.
– Легенды говорят, что надо забрать его глаз, – сказала Декла.
– Те же легенды говорят, что Балор мёртв, – заметила Кэт. – Кажется, это намекает на то, что способ не работает.
– Необязательно, – сказала Энио. – Дэни говорит, что у него шрамы вокруг этого глаза. Похоже, кто-то пытался, но потерпел неудачу.
– Мифы гласят, что Лугх использовал рогатку, чтобы лишить Балора глаза с помощью камня, – сказала Декла.
– Да, – парировал Кэт, – но Лугх предположительно был его внуком, а Лугх был Фейри. Наша история – сплошной хаос.
– Может, есть и более простое решение, – сказала я, взглянув на Риодана. – Ты можешь убить бога? – Девятка могла без проблем убивать Фейри. Я однажды видела, как Иерихон Бэрронс высасывает психопатичную Синсар Дабх из тела принцессы Невидимых и выплёвывает её. Я сомневалась, что существует что-нибудь, что они не могут убить.
Он пожал плечами.
– Я никогда не пытался. С теми немногими, что остались после того как Фейри их убили или заточили, мы заключали союзы.
Заточили. Черт подери. Я все ещё не могла справиться с новостями, что боги все это время были заточены под аббатством Арлингтон. Когда Кэт рассказала нам, я мгновенно вспомнила ту ночь на кладбище годы назад, когда сотни темных, похожих на Тени созданий поднялись из земли, и я наконец раскрыла раздражающее, не распутанное дело в своих файлах.
Я стояла прямо там, когда боги собрали достаточно силы, чтобы сбежать из своих гробниц спустя месяцы после того, как была пропета Песнь. Я смотрела, как это происходит, не имея ни малейшего понятия, чем они являлись.
Я прищурилась. Той ночью моя рука им не понравилась.
– Также возможно, что я могу убить его. Просто в следующий раз мне нужно прямое попадание в его глаз.
– Нет, – прорычал Риодан.
– Нет, – рявкнула Кэт.
– Нет, – выплюнула Энио.
Я моргнула.
– Серьёзно, ребята, посмотрите на меня. Меня больше нельзя коснуться. Вы правда думаете, что я стану сидеть сложа руки, буквально и метафорически, и ничего не делать для спасения нашего мира, чтобы мне не стало хуже? Как вообще может стать хуже? – у меня имелась вполне чёткая идея. Разница между человеком и не человеком. Но они этого не знали. Не наверняка.
Риодан встретился со мной взглядом, прорычав так, чтобы только я могла слышать: «Позволь в этот раз другим одолеть врага. Ты сделала более чем достаточно». Он резко отвернулся, но не прежде чем я уловила: «Христос, женщина, просто побудь со мной немного, ладно? Пока ты можешь».
Это содрало с меня кожу живьём. Я тоже хотела остаться. Время для нас всегда было проблемой. Я сказала:
