Текст книги "Высокое напряжение (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Annotation
Нет действий без последствий…
Дэни О'Мэлли было девять лет, когда неадекватная садистка Ровена превратила её в безжалостную убийцу. Спустя годы она вынослива, ожесточена, и все же болезненно уязвима и отчаянно сопереживает, живёт одна по собственному строгому кодексу. Вопреки шрамам на её теле, ведомая более глубокими шрамами, высеченными на её душе, она как никто другой посвящает себя защите Дублина. Днём она обеспечивает безопасность спасённых, ночью она охотится на зло, вершит правосудие быстро и безжалостно, решительно настроенная дать дорогим ей людям мир, которого она не знала сама.
Нет силы без расплаты…
Когда Королева Фейри использует опасно могущественную Песнь Созидания, чтобы исцелить мир от урона, нанесённого Ледяным Королём, на землю просачивается катастрофическая магия, породившая ужасающие, непредвиденные последствия – и теперь смертоносные враги плетут замыслы во тьме, готовясь поработить человеческую расу и выпустить на Землю древнее господство ада.
Нет будущего без жертвы…
Вместе со смертоносным и бессмертным Риоданом, вооружённая легендарным Мечом Света, Дэни вновь сражается, чтобы спасти мир, но её прошлое возвращается, чтобы с удвоенной силой преследовать её, требуя немыслимую цену за силы, которые нужны ей для спасения человеческой расы, и в этот раз никто – даже Риодан, который ради неё сдвинул бы сами звезды – не может её спасти…
Карен Мари Монинг
Информация о переводе:
ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ
ЗЕМНАЯ ПЫЛЬ
Глава 1
Глава 2
СЕЙЧАС
Глава 3
Глава 4
Глава 5
Ассасин
Глава 6
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
Глава 11
Глава 12
Глава 13
Глава 14
Глава 15
Глава 16
Глава 17
Глава 18
Убийца
Глава 19
Глава 20
Глава 21
Глава 22
Глава 23
Глава 24
ПАДЕНИЕ
Глава 25
Глава 26
Глава 27
Глава 28
Глава 29
Глава 30
Линчеватель
ВЗЛЁТ
Глава 31
Глава 32
Глава 33
Глава 34
Глава 35
Глава 36
Глава 37
Глава 38
Глава 39
Эпилог
***
Удалённые сцены
Бэрронс и Кристиан («Песнь Лихорадки»)
Кристиан МакКелтар («Песнь Лихорадки»)
Мак и Риодан («Песнь Лихорадки»)
Риодан и Бэрронс («Высокое напряжение»)
ГЛОССАРИЙ
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
Карен Мари Монинг
Высокое напряжение
Информация о переводе:
Перевод: Rosland (https://vk.com/vmrosland)
Русификация обложки: Alena_AlexaТОГДА
ЗВЕЗДНАЯ ПЫЛЬ
Он не увидел бы падающей звезды, если бы женщина в его кровати не заснула, засидевшись со своим гостеприимством и вызвав у него неуёмное желание уединённой прогулки по пляжу.
Океан ночью всегда заставлял его радоваться тому, что он жив, именно поэтому он выбрал жить так близко к нему.
Живой – это единственное, чем он всегда будет.
Этой ночью море было дрожью тёмного стекла, укрывавшей в своих глубинах несказанные секреты, пока на прозрачной поверхности звезды мерцали как бриллианты. Дающая жизнь, крадущая жизнь, прекрасная, бросающая вызов справиться с ней, стоящая того, чтобы научиться её обуздывать, полная свежих чудес каждый день – если бы в его постели была женщина, подобная океану, он бы все ещё был там.
Он не был мужчиной, который верил в знаки с небес. Он слишком долго жил для такого и знал, что если бы он получил какой-либо знак, то этот знак взорвался бы снизу всплеском искр и серы, а не спустился сверху чудом для узрения.
Несколько мгновений он смотрел, как звезда прожигает путь по чёрному бархатному небу, оставляя за собой прожилку мерцающей звёздной пыли.
Затем он отвернулся и снял свои одежды, чтобы поплавать. Он был уже почти у воды, когда осознал, что звезда, видимо, направляется в его сторону и уже намного ближе, чем при изначальном появлении. Более того, казалось, что если она продолжит нынешний путь, она может приземлиться на этом пляже. Каковы шансы?
Он выгнул бровь, обдумывая траекторию. Хотя он не мог оценить скорость, казалось, звезда определённо находилась на пути прямого столкновения.
С ним.
Его смех был гортанным, насмешливым; как же роскошно будет. После стольких многих тысячелетий он будет сражён падающей звездой? Он наконец-то умудрился оскорбить тех, кто остался на небесах, и тех, кто пребывал внизу? Его приговор все же вынесен?
Он смотрел на её приближение, забавляясь, бросая ей вызов найти свою цель. Оборвать его жизнь. Уничтожить его.
Он прорычал:
– Уж постарайся, – и закрыл глаза, ожидая столкновения. Он видел приход конца слишком много раз, чтобы заботиться о том, под какой личиной он придёт. Ему не нужно было смотреть. Он знал, что такое смерть.
Никогда не финал. Не для него.
Он ждал.
И ждал.
Наконец, он открыл глаза. Звезда замедлилась до подползания и больше не неслась по небу, а медленно, лениво опускалась прямо над головой, возможно, в миле над ним.
Он не шевельнул и пальцем. «Давай же, сучка ты. Сделай это».
Звезда резко рухнула, набирая скорость при падении.
Когда она обрушилась на пляж в дюжине шагов от него, сила удара похоронила её в тихом взрыве песка.
Выгнув одну бровь, он пристально созерцал кратер. Единственный другой раз, когда вселенная выбрала его объектом внимания, все закончилось не хорошо. Вопреки самому себе он был заинтригован; это необычный поворот событий для мужчины, для которого больше не осталось ничего необычного, и так было уже долгое время.
Приблизившись к впадине, он опустился на колени и начал копать. Когда наконец его пальцы сомкнулись на упавшем с неба предмете, он пробормотал ругательство и выдернул руки из песка.
Эта штука была раскалённой. И теперь она снова покрыта песком.
Он сел назад, вытянул ноги вокруг ямы и стал копать более аккуратно, пока не появился чёрный кусок размером с его ладонь, с зазубренными обломанными краями, светившимися красным как горящие угли.
Вот вам и знаки.
Вот вам и смерть.
Это был всего лишь плоский кусок оплавившегося камня, который случайно плюхнулся на его пляж, когда он оказался на прогулке.
Он встал, оттолкнувшись, и размашисто зашагал к морю, но как только он отошёл от упавшей звезды, порыв внезапного бриза донёс до него запах, который резко остановил его. Монстр внутри зарычал и жадно вдохнул.
«Ах, этот запах! Что это за запах?»
Он обернулся, раздувая ноздри. Вернувшись к предмету, он встал над ним, закрыв глаза, жадно вдыхая, пробуя аромат на вкус в своём сознании. Его монстр теперь расхаживал туда-сюда, неуёмный и настороженный.
Женщина.
Камень пах женщиной: темной и необъятной, сложной как само море. Она была жизнью и смертью, милосердием и беспощадностью, радостью и печалью. Многогранная. С ней непросто справиться. Её стоит научиться обуздать.
Откуда это взялось?
Охваченный загадкой, он открыл глаза. Хотя он исцелялся с замечательной скоростью, он был не в настроении снова обжигать руки, так что он подошёл к близлежащей груде камней и выбрал длинный узкий клин.
Вернувшись к плоско лежавшей звезде, он поддел её камнем, подгоняя к краю песчаного кратера, чтобы суметь перевернуть её и изучить. Даже при таком расстоянии между его руками и предметом он источал достаточно жара, чтобы покрыть его кожу волдырями.
Он, тот, кто не верил ни в знаки, ни в смерть, тот, кто, по правде говоря, вообще ни во что не верил, долгое время смотрел вниз, не имея ни малейшей грёбаной идеи, как это понимать.
На противоположной стороне упавшей звезды, нацарапанные пером звёздной пыли, светились три слова:
Я В ПОРЯДКЕ Я
ЗЕМНАЯ ПЫЛЬ
Крадущее души понятия не имело, как долго оно спало.
Оно не знало, что оно спало.
Оно думало, что умерло.
Звуки музыки задрожали в земле, глубоко зарываясь в плодородную почву, сквозь камни, глину и снова камни, просачиваясь глубже в железо, свинец, медь, серебро и золото, затем в чужеродные извечные примеси, пока, наконец, древняя мелодия не пронзила гробницу и не разбудила смертоносного исполина.
Осведомлённость пробивалась медленными этапами.
Затем оно вспомнило.
Прибытие Фейри, бесконечная, не имеющая победителей война, ложь и обманы, утрата силы. Пытка. Покорение. Изувеченное лицо, маска. Заточение, болезнь, которая взяла верх, пока оно не превратилось в тень в тени. Маска, бряцающая о многовековой камень, оно стало столь же несущественным, как воздух.
В конце, с последним проблеском осведомлённости, оно сумело издать лишь хилый протест.
Некогда оно считало себя непреклонным, вечным, непреодолимым.
В этот раз оно об этом позаботится.
Глава 1
Ученик в отрицании; Я не могу отвести от тебя глаз[1]
– Я чую кости! – разразился Шазам, растопырив усы от воодушевления. – Кости всюду. Их тысячи и тысячи! Ты всегда приводишь меня в лучшие места, Йи-Йи! – он скосил на меня обожающий взгляд перед тем, как кинуться на землю и начать копать, разбрасывая клочья травы и грязи.
– Прекрати копать, – воскликнула я. – Ты не можешь есть эти кости.
– А вот и могу. Смотри, – донёсся приглушенный голос.
– Нет, я имею в виду, тебе не разрешается их есть, – пояснила я.
Он меня проигнорировал. Грязь продолжала лететь, быстро образуя за ним кучи.
– Шазам, я серьёзно. Ты обещал подчиняться моим правилам. Моим ожиданиям, – напомнила я, используя его частую высокопарную манеру говорить, – решёткам на твоей клетке.
Зарывшись головой в грязь, он произнёс приглушенным голосом:
– То было тогда. А это сейчас. Тогда у меня не было дома.
– Шазам, – произнесла я предостерегающим тоном, который он, как я знала, ненавидел. Но которому внимал.
Наполовину втиснув пухлое тельце в яму, мой Адский Кот застыл и медленно выбрался – чрезвычайно неторопливо и неохотно – и сердито посмотрел на меня. Пыль покрывала его широкий нос, серебристые усы и липла к длинной серебристо-дымчатой шерсти на груди. Он крепко чихнул, облизнул нос, затем потёр его свирепой лапой.
– Но это же кости, рыжик. Они уже мертвы. Я их не убиваю. Ты сказала, что я не могу никого убивать. Ты не говорила, что я не могу есть вещи, которые мертвы, – его глаза прищурились до фиолетовых щёлок. – Ты боффлескейтишь твои ожидания. Ты боффлескейтишь мою голову. Кто вообще так поступает?
Слово «боффлескейтить» мне было не известно – у него таких было много – но я интуитивно угадала значение.
– Эти кости другие. Они важны для людей. Мы хороним их в определённых местах не просто так.
Он ответил медленно и аккуратно, как будто обращаясь к полному идиоту.
– Я тоже. Чтобы их легко было найти, когда я проголодаюсь.
Я покачала головой, губы растягивались в улыбке.
– Нет. Это кости людей, которые нам дороги, – я показала на тёмные силуэты надгробий, тянувшихся на акры вокруг нас. – Мы не едим их, мы хороним их, чтобы…
– Но с ними никто ничего не делает, и они гниют! – заголосил он. Плюхнувшись на ляжки, он распластал передние лапы на пухлом белом животе. – Ты даёшь кости. Я нахожу кости. Одно и то же. Хоть одна хорошая причина, почему я не могу их есть, – потребовал он.
Я подумывала попытаться объяснить ему человеческие похоронные ритуалы, но многие наши традиции оставались для него непостижимыми. Кость была костью, и просто костью. Доказывание ему, что это кладбище костей имело эмоциональную и духовную привязанность для людей, в отличие от коровьих или свиных костей, которые я иногда ему приносила, могло занять всю ночь и оставить его в том же недоумении, в каком он пребывал в начале. А я вымотаюсь.
Я дала ему единственный ответ, который срабатывал в такие моменты. Ответ, который я в детстве ненавидела.
– Потому что я так сказала.
Он встал в полный рост, выгнул спину и зашипел на меня, обнажая острые клыки и длинный язык с черным кончиком.
Я зарычала в ответ. С Шазамом я не осмеливалась сдаваться или говорить «только одна кость, только в этот раз», потому что в его понимании если правило могло быть нарушено один раз, то это больше не правило и никогда им не будет. Если, конечно, это не приносило ему выгоды.
Его глаза превратились в кремний.
Мои застыли в изумрудный лёд.
Он полоснул меня взглядом уничижительного упрёка.
Я сменила тактику и освежевала его выражением порицания и разочарования.
Его фиолетовые глаза расширились, как будто я его ударила. Он драматично задрожал, опрокинулся, упал на спину и начал рыдать долгими икающими всхлипами, прижимая лапы к глазам.
Я вздохнула. Вот он, мой лучший друг – последний из существующих Адских Котов. Могущественный, часто непостижимо гениальный, большую часть времени он был безумно эмоциональной размазней. Я его обожала. Иногда, когда он как лесной пожар метался между диким зверем и невротиком, так интенсивно чувствуя каждую грань его жизни, я видела себя ребёнком – с которым невозможно справиться.
Большую часть моего детства меня держали в клетке.
Я не держала клетки и никогда ей не обзаведусь.
Я прошла по влажной траве, опустилась рядом с рыдающей косматой химерой с чертами иберийской рыси и податливой ленивой осанкой коалы, и подтащила пятидесятифунтового зверя к себе. Как только я его коснулась, он завыл в знак полного поражения и начал рычать, затем замер неподвижно, грузно и непостижимо тяжелее. Все четыре лапы прямо торчали в воздухе, острые черные когти удлинились, позвоночник окоченел – проще было бы затащить себе на колени враждебно настроенную гиену.
Он перестал рычать ровно настолько, чтобы рявкнуть:
– Не трогай меня. Найди своё собственное измерение. Ты сжимаешь моё пространство, – затем он рухнул поперёк моих ног, и его голова запрокинулась. – Расчеши мне шею, она снова спуталась, – заныл он.
Я прикусила губу, чтобы не рассмеяться; чувства Шазама в таком состоянии легко задеть. Ногтями я причесала густую шерсть на его подбородке, косматую шею и вокруг ушей, пока не услышала в его груди низкое, удовлетворённое урчание.
Мы разлеглись на траве кладбища за аббатством Арлингтон, под кобальтовым небом, мерцающим звёздами из розового золота и полной янтарной луной, и наслаждались моментом. Стояла середина марта, но густо расцветшие бархатные маки покачивали головками в близлежащих урнах, а экзотические вьющиеся розы украшали могилы, пропитывая ночной воздух неуловимыми ароматами Фейри. Ночная симфония сверчков и жаб наполняла воздух.
Климат Дублина сделался нехарактерно мягким после того, как в прошлом ноябре королева Фейри использовала Песнь Созидания, чтобы исцелить наш мир. У нас не было зимы; долгая, плодородная весна как по маслу перешла в необычайное лето, забрызганное яркими цветами Фейри и новыми видами растений.
В моей жизни было мало покоя. Я склонна была оказываться впутанной в одну мелодраму за другой, но за исключением разбитого сердца, которое не исцелялось по предпочтительному для меня расписанию, жизнь была хорошей. У меня был Шазам, у меня были друзья, я исцелюсь, а затем ждал бесконечный потенциал новых приключений.
В конце концов, Адский Кот приоткрыл лавандовый глаз и взглянул на меня. Я задержала дыхание. Теперь в его взгляде не было ничего дикого или невротичного, лишь древняя мудрость, помноженная на отстранённое, безвременное-как-звезды терпение. Я научилась внимательно слушать, когда он вот так на меня смотрел.
– Останки того, кто протанцевал с тобой в любовь – в земле, Йи-йи. Вот почему ты не хочешь, чтобы я ел кости. Делай то, зачем пришла. Я буду охотиться лишь на вкусных ночных мотыльков, – усмехнувшись, он добавил. – И я буду убивать, как ты – с любовью, – он вскочил с моих колен подозрительно грациозным рывком, учитывая массу его тела, и быстро ускакал во тьму за могилами.
Я закатила глаза, когда он исчез. Меня обучили убивать в возрасте девяти лет. До того я убивала без обучения. Вскоре после того, как я спасла Шазама с планеты Х, он спросил, насколько мои убийства отличались от убийств, которые я ему запрещала – помимо того, что я тратила еду, не питаясь своими жертвами. Я сказала ему, что когда убивала, это делалось не с ненавистью, некогда пылавшей в моем сердце, а с любовью к миру, который я пыталась защитить. Я делала это лишь при необходимости, максимально быстро и милосердно. Убийство с жестокостью в сердце, или хуже того, с полным отсутствием эмоций, делало тебя убийцей, банальным и простым. Убийство, потому что так нужно сделать, потому что не было другого пути и потому что это правильный поступок, делало тебя необходимым оружием.
Делай то, зачем пришла. Я не была уверена, что это. В этом мрачном мемориале мёртвых за аббатством Арлингтон не осталось ничего от Танцора. Я находила эту мысль ужасающей – что его сущность может быть поймана в коробку, похороненную в земле. Когда я умру, кремируйте меня и развейте к звёздам.
И все же я поднялась на ноги, обошла ряд низких оградок и широких клумб, и встала в изножье его могилы.
Время ускользало; четыре месяца назад я поцеловала холодные губы Танцора и закрыла крышку его гроба.
Боже, я скучала по нему.
Мы играли с невинностью и безнаказанностью детей, считавших себя бессмертными (по крайней мере, я), рубились в видеоигры, смотрели фильмы, вместе мечтали о том, что может готовить нам будущее, объедались мороженым, конфетами и содовой, носились в ночи в поисках приключений.
Я слабо улыбнулась. Мы нашли немало. Мы ныряли в жизнь с одинаковым энтузиазмом и бравадой нам-все-до-лампочки. Заботливый, внимательный и гениальный, он был одним из всего лишь двух людей, которых я встречала и считала такими же умными, а может и умнее меня.
Мы выросли, стали любовниками.
Танцор Элиас Гэррик, никогда не на вторых ролях, всегда герой.
Я засунула руки в карманы и посмотрела вниз. Я не та женщина, что часто оглядывается назад. Я измеряю действия по результатам, а всматривание в прошлое редко приносит плоды. Размышление о том, что причиняет тебе боль, лишь продлевает боль, а когда замешана смерть, боль часто сливается с безжалостным чувством вины, атакующим тебя в момент, когда ты начинаешь исцеляться, как будто продолжительность скорби каким-то образом доказывает глубину твоей любви к человеку, которого ты потерял.
Будь это правдой, мне пришлось бы вечно скорбеть по Танцору.
Рождённый с больным сердцем, он жил бесстрашно. Несправедливо бракованная мышца в его груди подвела его ещё до того, как ему исполнилось восемнадцать, когда я спала рядом с ним в постели. Я проснулась после ночи занятий любовью, чтобы обнаружить, что он ушёл навсегда.
Я расклеилась. Это было уродливо. Мои друзья провели меня через это.
Вина определённо привела меня сюда, но не порождённая недостатком скорби. Бесконечное изобилие последней заставило меня сделать кое-что глупое прошлой ночью.
Я пыталась стереть боль в постели другого мужчины. В то время это казалось хорошей идеей.
Это не сработало. Первый мужчина, с которым у меня был секс, научил меня, каким прекрасным это может быть.
Второй мужчина показал мне, каким это может быть уродливым.
– Я скучаю по тебе, – прошептала я его могиле и ждала.
Вскоре после смерти он дважды говорил со мной. Я чувствовала его присутствие, как будто он стоял прямо позади меня, солнечным светом на моих плечах, протягиваясь через режим стоп-кадра, чтобы утешить меня и дать совет.
Однако несколько недель спустя я осознала, что это неосязаемое тепло ушло – исчезло, пока я спала – и я знала нутром, что он двинулся дальше. Каким-то образом он сумел задержаться, чтобы удостовериться, что я в порядке, а удовлетворившись, он понёсся к следующему грандиозному приключению.
Как и должен был.
Как все мы должны, когда приходит наше время.
От этой мысли мне ничуть не стало лучше. Мыслям это редко удаётся. Сердце имеет собственный разум, отмеряет собственное время, и если оно консультируется с мозгом, то не всегда прислушивается к совету. Мой мозг кричал – прекрати уже страдать. Глухой публике.
Прежде я никогда полностью не осознавала значение слова «навсегда». Я потеряла свою маму задолго до того, как она умерла. Это не одно и то же. Я скорбела по ней, пока она ещё жила.
Но идея, что я никогда больше не увижу Танцора, была невыносимой. Все, что у меня осталось от него – воспоминания, и у нас не было времени, чтобы создать их в достаточном объёме.
Мой взгляд переместился к надгробью восточнее его. ДЖО БРЕННАН. Мы положили покоиться рядом с ним ещё одного моего друга. Я слабо улыбнулась, вспомнив, как она вломилась в клетку моей темницы, чтобы меня спасти. Мы не всегда хорошо ладили, но она была искренней, хорошей константой в моей жизни и не заслуживала той смерти, которой она погибла.
АЛИНА МАККЕННА ЛЕЙН. Сестра Мак была похоронена рядом с ней. В моей жизни было столько смертей.
– Все это лишняя причина жить, – позади меня раздалось гортанное рычание с экзотическим акцентом. Я слышала в нем следы многих языков, гармония из ничего.
Я ощетинилась. Немногие люди могли подкрасться ко мне так, чтобы мои экстраординарные органы чувств не перешли в режим боевой готовности. Риодан творит невероятное бесчисленными, раздражающими способами.
– Держись подальше от моей головы.
– Я в ней не был. Не нужно было. Когда люди стоят над могилами, они предаются мрачным мыслям, – затем он оказался рядом в этой своей внезапной, бесшумной, зловещей манере.
Люди, сказал он. Кем бы ни был Риодан, он не был одним из них, и он перестал пытаться скрыть это от меня. Хоть учтивый, искушённый мужчина, хоть чернокожий клыкастый зверь, он был всеми моими супер-силами плюс внушающий благоговейный трепет и раздражающий ассортимент других. Когда я была маленькой, я чувствовала себя Сарой из фильма «Лабиринт», носящейся по Дублину и переживающей грандиозные приключения. Риодан был Джаретом, моим Королём Гоблинов. Я бросала ему вызов на каждом повороте, определяла себя, противопоставляя себя ему. Я изучала его, внедряла его идеологии и тактики в свои собственные. В Зеркалах я действовала по принципу: КПР?[2] Я никогда ему этого не рассказывала.
Я повернулась и нахмурилась на него. Прекрасный, холодный, отчуждённый мужчина. Когда он появляется, со мной всегда случаются две вещи. Я получаю внезапный заряд счастья, как будто каждая клетка в моем теле просыпается и рада его видеть. Это меня бесит, потому что мой мозг редко соглашается. Мы с Риоданом исступлённые враги, настороженные друзья. Я говорю ему вещи, которые не говорю никому другому, и это тоже меня оскорбляет.
Вторая вещь меня сбивает с толку. Я часто склонна плакать. Я рыдала на его безупречных накрахмаленных рубашках больше, чем могла припомнить.
– Потому что я понимаю, – пробормотал он, глядя на меня этими мерцающими серебряными глазами. – И я могу это вынести. Однако я не был уверен насчёт счастья. Мило с твоей стороны это объяснить.
– Какую часть фразы «держись подальше от моей головы» ты не понял?
– Твоё лицо, Дэни. Все, что ты чувствуешь – на нем. Мне редко нужно копать глубже.
В последнее время он замечал во мне такие неукротимые эмоции, что я его избегала. Как Джаду меня уважали, боялись. Как Дэни я иногда чувствовала себя так, будто соперничала с Шазамом за звание Образцовой Размазни Месяца.
Я могла лишь надеяться, что случившееся прошлой ночью нигде не отражалось на моем лице. Я никогда прежде не испытывала того, с чем среднестатистическая женщина со среднестатистической силой сталкивалась каждый день: физическая уязвимость перед противоположным полом. Это было унизительно, ужасающе и пробудило во мне яростное сострадание, вызывая во мне ещё больше желания защищать мой город, особенно женщин и детей.
В постели с незнакомцем моё сердце чувствовало себя так, будто вот-вот взорвётся. Я пыталась оставить мужчину и то пустое занятие, которым занималась, но интенсивность эмоций обрубила мою силу ши-видящей, оставляя меня обычной напуганной женщиной 178 см ростом и 64 кг весом, запертой в комнате с двухметровым мужчиной, весившим 108 кг.
Который назвал меня «динамо» и сделался жестоким.
Я его не убила. Я хотела. Если бы он преуспел в изнасиловании меня, я не знаю точно, что бы я сделала. «Нет» – это «нет», неважно, когда это слово произнесено. В действительности я буду наблюдать за ним с расстояния, чтобы убедиться, что он никогда больше не переступит эту черту. А если переступит, что ж: нарушил свободу другого, потеряй свою собственную.
– Ах, Дэни, – Риодан коснулся моей щеки, смахнув выбившийся локон и заправив его за ухо. – Мужчины могут быть грёбаными ублюдками. Но не все они такие. Не позволяй этому уничтожить тебя. Будь бесстрашной. Не бойся упасть. Попробуй все это на вкус.
Мои глаза бунтарски вспыхнули. Не из-за того, что он сказал, а скорее из-за того, чего он не сказал. Это присутствовало в его голосе. Мак и Бэрронс ушли две недели назад, чтобы разобраться с восстанием, случившимся в Фейри. Она напомнила мне, что время там течёт иначе; неделя для неё может оказаться для меня годом. Он тоже уходил.
– Это подозрительно напоминает прощание.
Он улыбнулся, но это не коснулось его глаз. Большую часть времени в глазах Риодана была осязаемая холодность, отдалённость, взгляд с расстояния тысячи ярдов, который видел и делал вещи, которые могли изменить тебя навсегда; вид общей картины. Это я понимаю. Иногда я вижу тот же взгляд в моих глазах.
– Мне кое-что нужно сделать.
Я знала это. Я холодно сказала:
– Супер. Мы с Шазамом пойдём с тобой.
– Вы не можете.
– Ещё как можем. Они избрали совет для аббатства, вернулись к народному голосованию как в старые времена. Я лишь консультант, – я хотела, чтобы так было. Свобода приходить и уходить, когда мне угодно.
– Не в этот раз.
– Ты только что сказал мне попробовать все. Я лишь ловлю тебя на…
– Ни на чем. Ни на чем ты меня не ловишь, – он резко перебил меня. – Сейчас я не могу взять тебя с собой. Сейчас тебе со мной не место.
Пропал полированный, утончённый мужчина. Чернокожий зверь, которым он иногда становился, смотрел на меня сквозь холодные, неизмеримо древние глаза, кровавые крапинки мерцали в их глубинах. Атавистическое присутствие зверя видоизменило грани и углы его лица, изменяя и удлиняя челюсти, чтобы способствовать внезапному появлению клыков.
Однажды я целовала его, чувствовала эти клыки, царапающие мои зубы, когда между нами искрил разряд высокого напряжения. Однажды я предложила ему свою девственность. Он отверг меня, и я поклялась, что он никогда не получит второго шанса.
Его взгляд разлетелся на куски, и он вновь был Риоданом, мужчиной с ровными белыми зубами и самым ясным взглядом, что я когда-либо видела. Мужчиной, который вёл долгую игру и не испытывал никаких противоречий с тем, кем он являлся. Безжалостный. Мудак. Мой друг.
– Помни о телефоне и татуировке, – сказал он. – Неважно, работают ли вышки сотовой связи. ЯВСД всегда сработает. Используй его только если должна.
ЯВСД, обозначение для «Я В Серьёзном Дерьме», было номером, запрограммированным в моем телефоне, который активировал заколдованную татуировку, которую Риодан набил у основания моего позвоночника по моей просьбе. Согласно его словам, он мог найти меня где угодно, практически немедленно.
– Я знаю правила. Только если я умираю.
Он уходил. Это действительно прощание. Моя разномастная семья, собранная воедино из экстраординарных друзей, разваливалась на куски. Я находила утешение в знании, что он рядом, в моем городе, и я могла увидеть его в любое время. Не то чтобы я делала это в последнее время, но мне нравилось знать, что деспотичный король вечно вершил суд в своём стеклянном королевстве высоко над нами всеми, что ночной клуб Честер был открыт, и бизнес шёл как обычно. Я, может, и не заходила внутрь последние несколько месяцев, но я определённо считала обязательным часто проходить мимо. Я присматривала за важными для меня вещами.
Моё сердце застыло, и я ему позволила. Танцор, Джо, Мак, Бэрронс. Теперь Риодан.
– Не делай этого, – прорычал он.
– Не указывай мне, что делать, – прорычала я в ответ. – Ты уходишь. У тебя больше нет права голоса.
– У меня всегда есть право голоса. Мне не нужно твоё разрешение.
Я огрызнулась:
– Оно и видно. – Он покидал Дублин без него. Он думал, что я стану умолять его остаться? Никогда. Люди должны были захотеть остаться, выбрать быть с тобой, иначе это ничего не значило. Были физические клетки, а были эмоциональные. Держаться за кого-то слишком крепко означало не давать им дышать, и в конце концов, неизбежно, они сделают одно из двух: задохнутся или убегут, в любом случае заставив тебя чувствовать себя как в аду. Я пренебрежительно махнула рукой. – Чего ты тогда ждёшь? Иди.
Его ноздри раздулись, на щеке дёрнулся мускул. Лунный свет серебрил лицо, которое я некогда считала безразличным и отстранённым. Я провела пальцами по остроте этих скул, тени щетины на челюсти, шраму, который разделял мощный столп его шеи. Я испытала неукротимую эмоциональную дикость этого мужчины. Он заставлял меня нервничать таким образом, какого я не понимала. Я вздохнула и вопреки своему желанию произнесла:
– Когда ты возвращаешься?
– Пройдёт какое-то время.
– Выражайся точно. Недели? Месяц или два? – когда он не ответил, я изумлённо разинула рот. – Годы? Ты издеваешься?
Его глаза прищурились, и он выплюнул в свирепой спешке:
– Послушай меня и заруби то, что я скажу, в своём гигантском усложнённом мозгу. Ты права насчёт убивания любовью. Храни свет, сияющий в твоём сердце; смерть – это голодная тьма. Она хочет поглотить нас. Ты другая и всегда будешь понята неправильно – никогда не позволяй этому задеть тебя. Ты ужасно настоящая вещь в ужасно фальшивом мире. Это мир испоганен, не ты. Держись ближе к Шазаму; вы нужны друг другу. Не возвращайся снова к могиле Танцора; он не здесь, и ты это знаешь. Если бы он мог видеть тебя, стоящей на его могиле, он бы вышвырнул твою задницу с кладбища и спросил, не выжила ли ты из своего грёбаного ума. Ты не скорбишь о любви; ты празднуешь то, что она у тебя была. Выбирай мужчин, с которыми ложишься в постель, по таким критериям: они видят лучшее в тебе, усиливают это и защищают. Когда ты трахаешь мужчину, ты вручаешь ему Грёбаный. Подарок. Будь уверена, что он его заслуживает. И грёбаный ад, не занимайся одноразовым сексом. Отдавайся действу. Сделай его значимым. Прочувствуй это и пройди весь путь до конца.
Я зацепилась за его последние слова с оскорблённым изумлением.
– Сказал король скандально известного кивка и одноразового секса? – я не собиралась заниматься сексом прошлой ночью. Я даже смутно не лелеяла эту мысль. Но моё сердце так чертовски сильно болело, а мужчина, стоявший рядом со мной в баре, был привлекательным и игривым, и мне отчаянно нужно было сбросить часть своих эмоций. Я думала, это поможет почувствовать себя лучше, даже подзарядиться, как при объятиях. Я думала, что смогу излить часть своей боли через руки, выбросить её в тело другого мужчины, встать и уйти более чистой, более твёрдо стоящей на ногах.
