Текст книги "Высокое напряжение (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)
Когда я начала наносить макияж, тихий шуршащий звук в душе привлёк моё внимание. В зеркале я увидела антенны и голову таракана, выбравшегося из слива. Никогда не знаешь, когда таракан – простое рождённое на земле насекомое или часть гнусного Папы Таракана, который раньше торчал в Честере, кормясь на официантках, которые разрешали его злобным частичкам зарываться под их кожу и пожирать их жир – ППС-версия липосакции. Вот почему я со всеми ими обращаюсь как с врагами.
Я притворилась, будто не замечаю его, пока он не выбрался из-за решётки, затем схватила флакон лака для волос, резко развернулась в стоп-кадре и прыснула на него токсичной жидкостью, прорычав:
– Не на моей территории, маленькое дерьмо.
Таракан зашипел на меня и всем телом жёстко содрогнулся, шипя и брызгая слюнями, затем исчез обратно в стоке.
***
Не все рыжие хорошо носят красный цвет. Нужен правильный оттенок, который подойдёт к нашей окраске. Мои волосы – медное пламя, моя кожа бела как снег, а моё платье этим вечером было кроваво-красным.
Моя все ещё чёрная рука и ключица представляли собой вызов. Мне нужно было держать их прикрытыми, хотя честно говоря, взорвать задницу Риодана в данный момент мне казалось заманчивым, и эй, он всегда возвращается.
И все же сегодня я уже один раз была непредсказуемо жестокой, а я пытаюсь ограничивать себя одним разом за двадцатичетырёхчасовой период.
Поэтому у моего платья были рукава три четверти, оно обнимало моё тело как вторая кожа, а сзади имело такой низкий вырез, что татуировка у основания позвоночника, которую мне годы назад сделал Риодан, прекрасно обрамлялась, привлекая внимание к чувственной впадинке.
Я не глупа. Я никогда не буду женственной. Но мне нравится время от времени быть женщиной, и я благодарна за 178 см сильной плоти и костей, которые привлекательно стройны и все же имеют женственные формы. Моя задница и ноги – мой лучший козырь, мощно мускулистые от бесконечного движения. Залепив шею изолентой Gorilla Tapе, потому что чёрный лучше сочетался с моим нарядом, нежели серебристый, я надела на босые ноги черные туфли на шпильках со стразами, в последний раз растушевала смоки айз, забрала волосы в гладкий высокий хвост, как у Лары Крофт, промокнула кровавые губы и кивнула себе в зеркале. Я подумывала распустить волосы, чтобы прикрыть изоленту, но в драке – а я рассчитывала на одну или десять – распущенные волосы становятся королевской занозой в заднице. Я добавила последний штрих: трёхдюймовый чокер с поблёскивавшими бриллиантами и гелиотропами, который скрывал удавку. Хоть я и ненавидела, что он ощущался как ошейник, он прикрывал изоленту, содержал в себе оружие и легко снимался.
– У него нет ни единого шанса, – проурчал Шазам.
– У кого у него?
– У того, которого я почуял на нашем матрасе. Он вернулся. Я чуял его на тебе и прежде. Он заставляет тебя пахнуть иначе, когда он рядом.
Так, вот это уже вызывало беспокойство.
– Как именно иначе?
– Как манул заставляет пахнуть меня.
Так, ВОТ ЭТО вызывало беспокойство.
– Я так не думаю, – прорычала я.
Он пожал плечами.
– Мы отрицаем на свой страх и риск…
– Что? Что мы отрицаем на свой страх и риск?
– Зов плоти к дионисийскому опыту.
Прищурив глаза, я подозрительно уставилась на него.
– Ты где вообще это услышал? Это из какого-то документального фильма, который ты посмотрел по домашнему кинотеатру, или из истории, или что?
Он снова пожал плечами.
– Поэтому я ем. Моя плоть много зовёт.
– Как у Диониса. Бога Вакха. Вина и оргий, – натянуто произнесла я.
– Я выбрал одного из твоих богов, а не из своих, чтобы не боффлескейтить тебя.
Вот так блин.
– У Адских Котов есть боги?
– У большинства вещей есть боги. Выглядят подозрительно как они сами.
Я хотела этого разговора. Шазам пребывал в удивительно ясном настроении. Боги были горячим блюдом в моем меню. И на часах одна минута девятого.
Я не хотела, чтобы Риодан был в моей квартире. У него будет больше времени осмотреться, скопировать что-то ещё.
– Пожалуйста, будь здесь, когда я вернусь, – сказала я Шазаму. – Я скучаю по нашим обнимашкам.
Его улыбка была мгновенной, огромной и поглотила его голову, сплошные клыки и толстые черные губы, и было там то ускользающее назойливое напоминание о чем-то, что я не могла уловить. Улыбка Шазама напоминала мне что-то другое, что-то, что я однажды видела, но очевидно, не посчитала достаточно важным, чтобы запротоколировать с аккуратным ярлычком.
– Я тоже, – он спрыгнул со шкафчика, прошёл к матрасу, описал три резких круга и тяжело плюхнулся на кровать. – Можно нам поднять матрас обратно? Мне он нравится там.
– Как только я вернусь. Я вижу тебя, Шаз-ма-таз.
– Я тоже тебя вижу, Йи-йи.
Я натянула длинные черные шёлковые перчатки, усеянные бриллиантами и заканчивавшиеся там, где начинались мои рукава, схватила свой меч, повесила его за спину, сунула три кинжала в ножны на бедре и прошла к двери.
Глава 20
Ты сводишь меня с ума как никто другой[35]
Я медленно спустилась по четырём лестничным пролётам, не из-за каблуков, а потому что внезапно ощутила смятение, как только закрыла и заперла за собой дверь Святилища.
Риодан забирал меня на машине. Я надела платье. Я ни черта не знала о том, куда мы направляемся или что мы будем делать.
Лишена контроля по всем статьям.
Два долгих года я была владычицей пустого Мега-стручка, доминатрикс каждой детали. Не было никаких сюрпризов. Я ни разу не утрачивала контроль над эмоциями. Даже когда убила Бриджет. Я не размякла лужей горя и самоуничижения, а мне хотелось. Этот момент оказался одним из самых сложных для убирания в коробку. Я убила ещё одну невинную. Но что бы ни случалось, я продолжала двигаться дальше, непоколебимая и целеустремлённая, делающая то, что надо было сделать, являвшаяся тем, чем нужно было людям, и я справилась с тем, как это меня надломило. Я гордилась собой из-за этого. Я посчитала это знаком своей зрелости.
И все же несколько мыслей о нем по дороге к его клубу расшатали меня в буйство неконтролируемых эмоций, и я стала головокружительно завихряющимся торнадо – головокружительным даже для меня.
Я остановилась, сосредоточилась с помощью дыхательной каты, и только собравшись, я продолжила путь. Я не собиралась повторять свою недавнюю неустойчивость. Если он упомянет поцелуй, я спишу это на ПМС. Мужчины используют это против нас все время. Если это его не заткнёт, я воспользуюсь отговоркой «злая от голода». Он знает, как часто мне нужно есть, чтобы функционировать на максимальных параметрах, видел меня трясущейся и в лихорадке.
Я завернула на последний пролёт, ожидая увидеть его в припаркованном снаружи Хаммере.
Он ждал у основания лестниц, положив руку на перила и смотря вверх. Выглядя невероятно. Высокий, тёмный и с именно тем привкусом опасности, который я нахожу столь вызывающим привыкание. Стоящий там, как будто мы на свидание собрались или типа того. Меня тут же атаковали противоречивые эмоции.
Мне снилось, как я вижу его вновь стоящим там, где-нибудь ещё, да где угодно в моем мире. И я была так чертовски зла, что не могла постичь всю сложность этого. Я достаточно умна, чтобы понимать, что в плане эмоций я могу быть такой же близорукой, как мистер Магу[36]. Чем важнее для меня что-либо, тем меньше я понимаю, что испытываю по этому поводу. Мак обычно помогала мне с этим. В сотый раз я пожалела, что её здесь нет, чтобы поговорить с ней. Я так сильно по ней скучала.
– Ты мог бы подождать в машине, – безучастно сказала я.
– Я, черт подери, прекрасно знаю, что я могу, а что не могу, и не надо мне тут Джада-голоса. Сегодня я пришёл увидеться с Дэни.
Риодан красив. Не как Бэрронс, который красив в совершенно несовершенной манере, куда более животной, нежели мужской. В Бэрронсе первым делом видишь зверя. В Риодане на него приходится охотиться, он облекает свою животную форму в безупречно человеческую кожу, до мельчайших деталей прекрасно осознавая, как каждый атом его существа соотносится с миром вокруг него. Он обладает обострённым, совершенным осознанием, которому я завидую и подражаю. Он – жидкая грация, когда он движется. Я чертовски близка к этому. Я восхищалась им с первого дня нашей встречи. Изучала его, когда он за мной не наблюдал. Однажды я провела восемь адских часов взаперти в его офисе – наблюдала, как его тёмная голова склонилась над бумажной работой, поглощала каждую деталь его профиля, пыталась придумать какой-нибудь способ разбить это бесчеловечное спокойствие и грацию, заставить это сдержанное лицо взорваться безудержными эмоциями. Заставить его вести себя так, как я сама всегда чувствовала себя рядом с ним.
От меня не ускользнуло, что первый мужчина, привлёкший мой взгляд после смерти Танцора – со своими 6 футами 4 дюймами и 240 фунтами[37] – напоминал Риодана. Есть два типа мужчин, которые меня привлекают, и они редки как сам ад: гениальные, сексуальные, полные чудес, чистые как бескрайнее небо и лёгкие в общении; или гениальные, сексуальные, нечеловечески сильные, закалённые безжалостным опытом и трудные в обращении. Мне нравятся крайности.
Риодан был темным и элегантным, его сильное тело струилось в угольно-сером костюме от Версаче и отделанной едва заметной вышивкой белой рубашке, серебристо-чёрный галстук подходил к его глазам, широкий браслет поблёскивал на запястье, кончики замысловатых татуировок выглядывали из-за накрахмаленного белого воротничка, на ногах – тёмные итальянские туфли. Он был таким же дихотомическим, как и его клуб – утончённость на поверхности, первобытный зверь внутри. Его подбородок покрывала тёмная щетина, и – я легонько вдохнула – от него приятно пахло. Я не помню, чтобы от него так приятно пахло. Тусклый свет единственной лампочки, освещавшей прихожую за ним, бросал тени на царственные черты его лица. Древний, лощёный, раздражающий мужчина, который неизменно выводил меня из равновесия. Или заставлял чувствовать себя до боли живой. Я хочу его. Он сводит меня с ума.
Он долгое время удерживал мой взгляд. «Красивая по любым стандартам, в любом столетии, в любом мире, женщина», сказали его глаза.
Я приказала своим глазам опустеть. Изумрудное мелководье нежно лизало волнами берег. Никакого бесконтрольного цунами.
Когда я начала спускаться по последнему пролёту, он сказал:
– По чему во мне ты скучала больше всего, Дэни?
Помимо его темно-бархатного голоса с экзотическим акцентом, его ясной, нефильтрованной манеры видеть меня; его способности подтолкнуть мой мозг на более высокую скорость; его бесконечных вызовов; и того, как он, казалось, всегда понимал, что я чувствую, даже когда я сама не понимала?
– Умно, – холодно сказала я. – «Больше всего» подразумевает, что я скучала по многому. Я вообще о тебе не думала.
– Тебе нужно перестать убирать в коробки вещи, которые тебя беспокоят.
Я прищурила глаза.
– Не твоё дело, как я организую свой мозг.
– Моё, когда я являюсь получателем хаоса, возникшего в результате.
– Понятия не имею, о чем ты говоришь.
– Когда ты отказываешься думать о проблеме, она остаётся неизменной, ровно в том же состоянии, в котором ты её упрятала.
– Именно в этом и смысл убирания в коробку. Проблема умирает. Больше не может на тебя влиять. Чертовски эффективная тактика.
– В краткосрочном периоде – да. В долгосрочном – рецепт катастрофы. Когда ты в следующий раз сталкиваешься с явлением, чувства по поводу которого ты убрала в коробку, тебя подкарауливают подавляемые, неразрешённые эмоции.
– Твой смысл от меня ускользает, – натянуто сказала я. Не ускользал. Просто он мне не нравился. Никто никогда не принуждал меня разбираться с моим дерьмом. Я привыкла к этому. Я скучала по этой его привычке. Даже если я отрицала его логику за то, что она, черт подери, такая логичная.
– Если бы ты думала обо мне, пока меня не было рядом, то этим утром в Честере ты бы не превратилась в идеальный шторм противоречивых эмоций.
Правда. Не собиралась в этом признаваться.
– Это никак не связано с тобой. У меня был ПМС, и я была голодна.
Он слегка улыбнулся.
– Понятно. Значит, вот как мы будем играть в это. Без белья или стринги?
Моё лицо мгновенно исказилось от злости.
– Что?
Он расхохотался.
– Ах, Дэни, это одна из многих вещей в тебе, по которым я скучал. Когда твои глаза вспыхивают, твоя кожа вспыхивает, и ты становишься ещё охренительно прекраснее. Пока я отсутствовал, я представлял твоё лицо во время одной из твоих тирад – важно расхаживающая, яростная и в высшей степени закалённая. Я скучал по этому. Расскажи, по чему ты скучала во мне. Должно быть, я то и дело ускользал из твоей коробки.
Я наградила его каменным взглядом. Он представлял моё лицо, пока отсутствовал? Тогда почему он не позвонил? Я не из тех женщин, которые смягчатся из-за нескольких милых слов после двух грёбаных бесконечных лет молчания. Двух лет, за которые он показал, как именно мало я для него значу.
Когда я дошла до низа лестницы, он сказал:
– Нам нужно несколько правил.
– Я не следую правилам, – неправда. Я выработала собственный детальный кодекс. – И уж точно не твоим.
– Нашим, – поправил он. – Установленным по обоюдному согласию. Правило номер шесть…
– Каковы правила с первого по пятое? Я сама их устанавливаю? – у меня есть наготове список.
– Мы до них доберёмся. Я лишь подчёркивал, что данное конкретное правило – не самое важное между нами. В следующий раз…
– И конечно же, это ты будешь решать, что самое важное.
– … когда захочешь выпустить пар, просто скажи. У меня в Честере есть полностью оборудованный спортзал для спарринга…
– Седьмой уровень. Боксёрский ринг, каждое оружие, какое только можно вообразить. Я взорвала все твои боксёрские груши. И пистолеты твои тоже забрала. О, и те крутые шипованные кожаные перчатки с потайными лезвиями.
– …где мы можем надеть перчатки и боксировать, маленькая проныра. Наедине.
Я снова начинала злиться. Он видит меня насквозь. Он был прав, и это злило меня ещё сильнее. Упрятывание его в ментальное отделение действительно оставило меня неподготовленной к его возвращению. Теперь он здесь, а я все ещё застряла на кладбище два года назад, с болью и злостью и двумя годами добавочной боли и злости сверху. Мне нужно быстро выпустить это, а физическая активность всегда помогает мне думать.
– Ладно. Пошли сейчас.
– И отказаться от ночи с тобой в этом платье? Ни за что. Сначала мы проведём наше свидание.
– Люди вроде тебя и меня, и я с натяжкой применяю этот термин к тебе, не ходят на свидание. И определение правила: это что-то, чего ты не нарушаешь, и уж точно не нарушаешь сразу же. Очевидно, никто кроме тебя не может взывать к правилам. Типично. Всегда только одному тебе разрешается принимать решения.
– Ах, и теперь мы наконец-то подходим к сути твоих слов, – пробормотал он.
Я спустилась с последней ступеньки.
– Нет, не подходим. И без белья. Трение – настоящая сука, когда я в режиме стоп-кадра. Там внизу ничего нет, кроме кожи, детка.
Его смех был мягким, хрипловатым и опасным.
– Увлечённая битвой. Детка.
Неукротимый разряд дугой выгнулся между нами, когда я проскользнула мимо него. Я направила эту энергию в сильные, широкие шаги длинных ног наружу, чувствуя, как его взгляд опаляет мою задницу всю дорогу до машины.
И это тоже меня выбесило. Не то, как он пялился на мою задницу. Он должен был это делать. Она выглядела умопомрачительно. Машина. Это была матовая чёрная Феррари. Гладкая, сексуальная. Пригодная для свидания.
– Что не так с Хаммером? – потребовала я.
– Пытаясь забраться в него, ты бы выглядела как одна из тех женщин на лестнице в Честере.
В его словах был смысл.
– Мои руки не сломаны, – сказала я, когда он своим нечеловеческим скольжением раньше меня оказался у машины и открыл передо мной дверцу.
– Ах, твою ж мать, Дэни, наслаждайся ночью. Она прекрасна. Небо бархатное, ясное. Посмотри на все эти чёртовы звезды.
Его слова были мягкими, как всегда выверенными, но он хлопнул дверцей перед тем, как с гордым видом прошагать к водительскому месту.
Я слегка улыбнулась, поднимая лицо и выглядывая через ветровое стекло на кобальтовое небо без единого дождевого облака в поле зрения, без единого клуба тумана, лишь звезды, мерцавшие как бриллианты на тёмном бархате. Я заставила его хлопнуть дверцей. С гордым видом вышагивать. Напряжение усилилось в его теле, когда он прошёл через свет фар. Жизнь прекрасна.
Когда он скользнул за руль и завёл машину, глубинное сексуальное урчание двигателя поглотил внезапный взрыв оглушительной музыки – особенно для того, кто слышит так хорошо, как я. Басы были настолько громкими, что они едва не вышибли меня вибрацией из сиденья.
Я знала эту песню. Я любила эту песню.
Я танцевала под неё. Много. Я покраснела.
Heart. В настоящий момент грохотала строчка «Я наложу на тебя заклятие любви и сделаю женщиной из ребёнка».
Magic Man.
Я грозно нахмурилась, сжимая руки в кулаки. Риодан и его проклятые чары. Вот что он со мной сделал? Вот почему я всегда, черт подери, была так сбита с толку рядом с ним? Потому что на самом деле я не любила его, он просто заставил меня думать, будто я его люблю? Я нахмурилась. Погодите-ка, что?
Я усиленно не смотрела на него в данный момент. Я смотрела прямо вперёд.
– Люблю слушать её громко, – сказал он, приглушая звук. – Одна из моих любимых песен.
Ему не разрешалось считать эту одной из своих любимых песен. Она моя. Все ещё смотря прямо вперёд, я проскрежетала:
– Насколько непрерывно этот твой пещерный человек за мной наблюдал?
– А что?
Стиснув зубы, я выплюнула:
– Magic Man. Я танцую под неё. Много. В смысле, голой. Перед стеной из окон. Наверху, где ты не ожидаешь, что люди или нелюди будут таиться на крышах, шпионя за тобой без твоего ведома или согласия. Насколько непрерывно?
Риодан притих на долгий момент. Затем, напряжённо:
– Этот мудак ничего не сказал о том, что ты танцевала.
Я взглянула на него. Слова прозвучали гортанно, хрипло. Клыки полностью выдвинулись, и теперь уже он смотрел исключительно вперёд. Руки так крепко сжались на руле, что костяшки его пальцев побелели. После долгой паузы он прохрипел:
– Лор не остался бы смотреть.
– Ты не можешь этого знать.
– Могу. Он мог видеть, как ты начинаешь. Но я тебя уверяю, он не оставался.
Я прищурила глаза, изучая его. Он применял одну из моих тактик, расслабляя пальцы по одному, изменяя своё дыхание, заставляя себя вернуть контроль, клыки медленно скрывались. Подражатель.
– Почему ты так уверен?
– Мы можем ходить как люди. Но мы в большей степени звери, чем люди.
– К чему ты ведёшь?
Он так долго ничего не говорил, что я была готова списать это как очередной вопрос, на который великий Риодан никогда не удостоится ответить.
– Секс – величайший голод зверя, – наконец сказал он. – Даже сильнее крови. Даже сильнее войны. Это его величайшая одержимость, а также то, что влечёт его наиболее глубоко.
– Уровень четыре. Секс на завтрак.
Он склонил голову.
– Если бы Лор остался смотреть, его зверь взял бы верх.
– И что? Я бы с ним ничего не сделала.
– Согласие не имело бы значения. Ты не настолько сильна, как он. Как мы.
Я ощетинилась при этом напоминании. Я прекрасно осознавала это, каждый проклятый момент каждого проклятого дня.
– Ты говоришь мне, что Лор, мой Лор, который всегда был добр ко мне… – я умолкла на полуслове. – Я бы использовала против него его же дубину. Лор и я, мы не испытываем друг к другу ничего такого.
– Лор прежде всего зверь. Все мы такие. Никогда это не забывай. Никогда это не недооценивай. У нас есть свои пределы. Мы делаем все необходимое для соблюдения этих пределов и минимизации нежелательных последствий. За исключением Бэрронса, никто из нас не позволяет зверю безумствовать. Он делает вещи, которых мы не хотим делать. Со смертельными последствиями. Поэтому в момент, когда ты начала раздеваться, Лор ушёл бы. Он лелеет тебя. Защищает тебя. Называет тебя его маленькой дорогушей.
– Ты говоришь мне, что Девятка не способна увидеть голую женщину, не превратившись в зверя и не напав на неё? Отстойно. У какого супергероя бывают такие проблемы?
Он издал звук подавляемого смешка.
– Ах, Дэни, только ты могла назвать нас отстойными. Супергерои постоянно сражаются с внутренней тьмой, жаждой сбросить все цепи. Понадобился Кристиан Бейл, чтобы дать нам аутентичного Бэтмена. Мир как раз вовремя вытащил голову из задницы и дал нам суровую, сложную версию Бэта, который мог быть чемпионом в действительно значимых вещах, а не в использовании чёртовых ремней безопасности, домашней работе и поедании грёбаных овощей. Чемпионы не вырастают из счастливого детства. Они вырываются из мучительного прошлого с чёрной полосой шириной в милю, которую они учатся использовать во благо. Супергерои не совершенны, и их худшие враги – обычно они сами. Да, мы можем увидеть женщину голой. Вдобавок к этому потребуется крайность, чтобы зверь вырвался на свободу.
Я моргнула, пытаясь уложить в голове его знания о Бэтмене. Вовсе не так уж плохо. Меня так и подмывало поспорить об этом, обсудить детали. Читал он комиксы или нет?
– Крайность, как же. Я не делала ничего сексуального. Я просто танцевала.
– Ты и есть крайность. И я видел, как ты танцевала. Это сексуально. Откровенно. Красочно. Грёбаная красная тряпка для быка. Внимай предупреждению. Никогда не танцуй передо мной голышом. Если не намереваешься увидеть все. До самого конца. А это долгий, беззаконный путь.
– Я и не планировала, – рявкнула я. Иногда я слишком увлекаюсь визуальными образами. У меня в голове стояла живая картинка, как я проделываю именно это. Вообще-то, именно это я представляла себе, танцуя под Magic Man в своей квартире последние два года. Ошеломляя его, поражая его, заставляя его утратить контроль и поклясться в бессмертной любви ко мне. Давая себе поблажку в тоске, которую я тщательно упаковывала в коробку, как только устало уходила с пола своей гостиной. Так я научилась находить отдушину, когда секс с человеческими мужчинами не удался. Выбрасывала свою боль, свои мечты на уединённый танцпол вместо постели с незнакомцем. Проживала самые дикие свои фантазии, обнажённая и одинокая. Так же, как я проживала свою жизнь.
Я все ещё находила крайне подозрительным, что он слушал мою песню, и сказала ему об этом.
– Ну твою ж мать, Дэни, это не твоя песня. Мне нравятся Heart. Две динамичные, сексуальные женщины.
Мои брови взлетели по моему лбу.
– Ты знаешь Heart? Ты встречался с ними?
– Они временами заходили в клуб, в былые деньки. Как ты думаешь, о ком Magic Man?
Я разинула рот.
– Да быть не может. Твои глаза серебристые.
– Лор.
– Его глаза зелёные, не синие. И я читала интервью в Роллинг Стоунз, где говорилось, что песня – о Майке Фишере.
– Защищают личность Лора.
– Она брюнетка.
– Иногда он нарушает собственное правило. Энн Уилсон была женщиной, которая стоила того, чтобы его нарушить. Какое-то время у него была интрижка и с Джоан Джетт.
– Серьёзно. Magic Man – о Лоре?
С ноткой раздражения он произнёс:
– Согласно ему, да. Он говорит, что Crazy on You тоже про него. Какое-то время с ним сложно было жить. Это было тогда, когда он тусовался с The Kinks.
– Святой Зал Славы, Лор увековечен в классическом рок-н-ролле! – я не сумела сдержать нотку зависти в голосе. Ладно, зависть буквально сочилась из каждого слова. Но вот ведь негодяй, какая дань почести! То есть, я уверена, все дело только в том, насколько он хорош в постели, но музыка жила вечно!
Риодан мягко рассмеялся.
– Ах, Звёздная пылинка, я не сомневаюсь, что ты будешь увековечена в намного более важных аспектах.
Я застыла.
– Почему ты назвал меня так? – так моя мама называла меня, давным-давно, в те пару минут, что любила меня.
– Кажется подходящим. Расскажи мне о состоянии мира вкратце.
Он снова сделал это – сменил тему так быстро, что я на мгновение споткнулась, пытаясь переключить скорости.
– Уверена, Лор ввёл тебя в курс дела, – натянуто сказала я. Он ушёл на два года, а я вообще ничего о нем не знала. Но он получал постоянные новости обо мне.
– Я тоже ничего не знал о твоей жизни. Его задействовали только, чтобы сохранить тебя в живых, ничего больше, и хоть он ввёл меня в курс дела, когда я вернулся, его разум – не твой. Я хочу анализ Мега-мозга.
Я просияла. Раз уж он подал все в таком свете.
– Мы все ещё стоим на пороге самой крупной войны. Если Мак не сумеет завоевать верность двора Фейри, если они преуспеют в убийстве её – а им для этого не понадобится меч, заточение в тюрьме Невидимых тоже в конце концов её убьёт – как только они завладеют её силой, они либо сотрут нас с лица планеты, либо поработят нас. Если они заперли её в тюрьме Невидимых, как Круус поступил с Эобил, то каждый момент, потраченный нами впустую, может подгонять её на шаг ближе к смерти, – это страх, который не давал мне спать по ночам: Мак в беде, нуждается во мне, а я из слепого уважения к её желаниям ничего не делаю. Два года тишины превратились в бесконечное гложущее беспокойство в моем нутре.
– Ты совсем ничего не слышала от Мак? – его голос звучал изумлённо.
– Ни слова с тех пор, как ты ушёл.
Он тихо выругался.
– Иисусе, она же сказала, что будет на связи. Что насчёт Рэйни? Я знаю, ты видишься с ней. Она слышала что-то от своей дочери?
– Я перестала спрашивать примерно год назад. Это её расстраивает. Я подозреваю, что если бы она слышала что-то, она бы мне сказала.
– Есть теории, куда делся книжный магазин?
Я предложила пять:
– Мак и Бэрронс переместили его по какой-то причине. Кто-то другой его забрал. Зеркала внутри изменились из-за Песни и поглотили его в царство Фейри. МЭВ поглотила его и переместила, – я не смогла устоять и добавила теорию Дугласа Адамса: – Он совершенно пресытился пребыванием на прежнем месте.
– «Долгое безумное чаепитие души».
– Я любила эту книгу.
– Аэропорт, который взлетел на воздух.
Я кивнула. Риодан читает книги. Те, которые нравятся мне.
– Думаю, это мы можем исключить.
– Меня это устраивает.
Внезапно все показалось как в старые времена. Лёгкое подшучивание, лёгкое товарищество.
– Осмотрим место завтра, Робин? – легко спросила я.
Он бросил на меня взгляд.
– Как будто я надел бы этот костюм. Шерлок. Версия ВВС.
Мои глаза прищурились.
– Я совершенно не Ватсон.
– Я бы окрестил тебя скорее «этой женщиной».
Я почти загордилась. Эта женщина была нереально крутой; сексуальной, смертоносной и одной из немногих, кто когда-либо составлял достойную конкуренцию суперскому детективу. Она кинулась в противостояние с пенультимным дедуктивным мозгом, одетая в самое вызывающее и мощное боевое одеяние полной наготы, по которому он не сумел уловить ни единой детали об её личности или намерениях. Моё «почти-загордилась» превратилось в сердитое выражение, когда я обдумала остальную часть её истории.
– Ну уж нет. Шерлок взломал её код. Сам будь «этой женщиной».
– Шерлок взломал её код, потому что она отказывалась признавать, что хочет его. Если бы она была честна в этом, если бы она сделала шаг в этом направлении, был бы другой код – который он мог и не суметь взломать. Вместо «Sher-locked» было бы что-нибудь мудро бессмысленное и не подлежащее расшифровке.
Его доводы были вескими, и это взбесило меня ещё сильнее.
– Хочешь сказать, что если бы она трахнула его, она могла бы думать более ясно? Ты хоть знаешь, насколько это оскорбительно?
– Тебе виднее.
– Намекаешь, что отказ трахать тебя делает меня глупой.
– Не совсем то, что я говорил, – сухо сказал он.
– Ты никоим образом не влияешь и не ослабляешь ни единой клеточки моего восхитительного мозга.
– Всего лишь наблюдаю, что мы на свой страх и риск отрицаем то, чего желаем.
Его слова звучали зловеще похоже на то, что сказал мне Шазам перед тем, как я ушла из квартиры.
– Я. Не. Эта. Женщина.
– Я задел больную мозоль, да?
– И даже если бы я была ей, я, черт подери, имела бы полное право ей быть. Шерлок не ответил ни на одно из её грёбаных сообщений. Ни на одно, – а рингтон, который она запрограммировала в его телефоне на свои смс, должен был расплавить его, по крайней мере, ниже талии.
– Я что-то упускаю? Ты писала мне смс?
Я была не готова к этому спору.
– Ты выбрал отстойное время.
– Время всегда было для нас проблемой.
– Я что-то упускаю? – с издёвкой спросила я. – Ты писал мне смс? Не я ушла. Тот, кто уходит, берет на себя эту обязанность. Точка, – Боже, я звучала как Танцор, когда я наконец-то вернулась из Белого Особняка с Кристианом. Я подумала «Любовь моя, прости, теперь я понимаю. Ещё как понимаю».
– Это не я ни разу не позвонил. У тебя был телефон. Ты не позвонила ни разу. Ты просто хорошо… – он резко оборвал предложение.
– Что? Какое «Я хорошо» ты собирался бросить мне в лицо? Потому что я явно не хорошо проводила время, уж поверь мне.
– Дай определение «хорошего времяпровождения».
– Ебись ты конём, Риодан, – и вот пожалуйста, опять. Не думаю, что когда-либо говорила эти слова Танцору. Я никогда не ощущала необходимости.
– Нет причин этого не делать. Я здесь. Ты здесь. Мы оба этого хотим.
Я разинула рот. Иисусе, он просто нагло выложил это на стол.
– Ты думаешь, я не стану нагло выкладывать его на стол?
Я ответила с кислотной сладостью:
– Ну почему, я думала, что ты попытаешься выложить его на свой офисный стол. Разве не там ты его обычно вытаскиваешь?
Он неуловимо вздрогнул, и я немедленно пожалела об этих словах.
Джо.
Как будто я призвала её из могилы, её призрак оказался там, стоя между нами. Я почти видела, как она печально качает головой, говоря мне, что Риодан – хороший мужчина, и я не способна ясно видеть его. Её надгробье маячило в воздухе, прочная бетонная стена, отделявшая меня от него. Жар пошлых намёков умер, и его взгляд закрылся.
– Мак тяжело это перенесла, – сказал он. – Полагаю, мне тоже надо это перенести.
Я снова разинула рот – кажется, этой ночью я только этим и занималась.
– Мак сожрала Джо? – я буквально заорала.
– Когда была одержима Синсар Дабх.
Я сопереживала ей, слишком хорошо понимая боль, которую он несла. Бриджет, все остальные, призраки до конца моей жизни.
– Почему, черт подери, никто мне не сказал? Почему я всегда последней обо всем узнаю?
– Я делаю все в своих силах, чтобы обеспечить обратное, – отрезал он, возвращаясь к прежней теме.
Риодан хотел меня. И он не собирался скрывать этот факт. Что он думал? Что он может просто вальяжной походкой вернуться обратно, когда я выросла, заняться со мной сексом, а затем в один прекрасный день лениво подняться и сказать, что опять уходит?
– Когда ты трахаешь мужчину, – сказала я с тихим ядом, – ты вручаешь ему грёбаный подарок.
Он застыл неподвижно, ожидая. Когда я не продолжила, он стал подначивать меня, глаза заблестели.
