Текст книги "Высокое напряжение (ЛП)"
Автор книги: Карен Мари Монинг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Древние глаза смотрели с моего четырнадцатилетнего лица на Риодана, и я думала: «Этот мужчина меня поймёт. Этот мужчина меня выдержит».
Это уже кое-что для женщины моего сложного склада.
Он заноза в заднице. Упрямый, контролируемый, контролирующий. Как и я.
Он делал немыслимые вещи. Как и я. И я подозреваю, что мы можем легко поговорить о них друг с другом.
Он завораживающий, гениальный, все время жаждущий больше жизни.
Как и я.
Он жизнь и смерть, радость и горе, милосердие и безжалостность. Как. И. Я.
Мне тяжело было пройти через эти годы между нами.
Я сопротивлялась тому, к чему знала, что не готова. В тёмном, властном уголке сознания я ненавидела каждую женщину, которую он брал в постель, включая Джо. Хоть я и понимала.
Затем жизнь внезапно дала мне мужчину, к которому я была готова.
И Риодан понимал.
Но… всегда, бесконечно, я была нацелена на этого мужчину как самонаводящаяся на зверя боеголовка, ждущая дня, когда я буду не просто в боевом настрое, но полностью готова принять его вызов, как женщина мужчину.
Это то, что Танцор всегда чувствовал во мне.
И все равно любил меня.
Я думаю, что обе мои любви – более хорошие люди, чем я сама. Я не могу делиться. Я не могу быть на втором месте. Я не знаю, как играть эту роль.
– Тебе никогда не придётся, – заверяет меня Риодан, обнимая меня сзади и вдалбливаясь, жадно, с голодом вминаясь в мою задницу.
– Ты должен знать, что я собственница.
Его руки сжимаются вокруг меня.
– Как и я. Ты и я. Никого больше. Если тебя это не устраивает, убирайся нахер из моей кровати, – говорит он, начиная медленно двигаться во мне.
Я ахаю и толкаюсь бёдрами назад, нуждаясь почувствовать, как он наполняет меня до предела, как раньше, когда он был частично зверем, так глубоко, что это почти причиняло боль лучшим из возможных способов. Я не женщина для сравнения. Мы все приносим свои уникальные активы за стол. Но активы Риодана подходят мне умопомрачительно хорошо, и тот факт, что они… регулируемые… что ж, это плюс, которого женщина никак не может ожидать, и за который есть все основания благодарить свои счастливые звезды.
Он тихо смеётся мне в ухо, входя бесконечно глубже, сотрясая мои нервы свирепой нуждой, которую он вызывает… и отказывается удовлетворять, сводя меня с ума.
– Я подозреваю, что звезды всегда будут для тебя счастливыми, Дэни.
Рыча, я жёстко толкаюсь назад, но его руки удерживают мои бедра, и он не позволит мне заполучить ни проклятой четверти дюйма.
– Позволь мне поиграть, Звёздная пылинка. Узнать, что тебя заводит. Я хочу довести тебя до безумия. Я хочу узнать твои точки срыва. Все без исключения.
Что ж, в этом нас двое. Хотя я никогда не хочу видеть, как он теряет контроль в реальном мире, я жажду лишить его контроля в постели.
Один дюйм, затем уходит, поглаживает меня между ног, где я набухшая и болезненно влажная. Затем на два дюйма внутрь. Затем уходит, затем возвращается и медленно, так медленно, что я едва не кричу от раздражения, он входит в меня, будто у нас есть все время мира.
– Так и есть.
Смех взрывается во мне, чистая радость. Вечность. Я получаю шанс любить этого мужчину вечно.
– Проклятье, Дэни, прекрати смеяться!
– Боишься, что потеряешь контроль? – дразню я и смеюсь снова, хриплый, порочный звук, и я добавляю чуточку интенсивности, и начинаю вибрировать с головы до пят.
– Сукин сын!
***
Позднее я распластываюсь на нем, глядя в блестящие, лениво насытившиеся серебристые глаза.
Хорошо, что комната уже была разгромлена, потому что мы бы все равно её разгромили. Я понятия не имею, сколько времени прошло, сюда не попадает свет дня, но я готова поспорить, что мы провели добрых двадцать четыре часа, без перерыва изучая тела друг друга, испытывая границы, изучая, как сводить друг друга с ума.
А этот мужчина определённо сумасшедший. Горячий, сексуальный, и как раз с таким привкусом извращения, который мне нравится.
– У меня есть всего неделя, – мягко напоминаю я.
Он застывает и рычит, пока я посвящаю его в то, что случилось, объясняя ему параметры своего нового существования; его серебристые глаза полыхают радостью.
– Половину времени мы будем людьми. Другую половину мы будем зверями вместе, – говорит он, тихо смеясь. – Ну что за охренительная жизнь.
Действительно. И все же кое-что меня беспокоит. Мне нужно знать, почему он думал, что я не вернусь, что Й'рилл сделала с моим «сообщением».
– Риодан, разве ты не получил моё сообщение? Я послала тебе…
– Чёртов кусок звезды. Христос, этот проклятый кусок камня был напастью всего моего грёбаного существования.
Так он его получил.
– Это должно было тебя успокоить.
– Хреново ты преуспела в этом, Звёздная пылинка, – рычит он. Он скатывает меня со своего тела, поднимается на ноги, подходит к очагу, где достаёт что-то из коробки на полу и приносит обратно, протягивая мне.
Я щурюсь в тусклом свете и ахаю.
Он гласит:
Я В ПОРЯДКЕ Я
– Но это только половина!
– Я, черт подери, знаю это. Как, мать твою, заканчивается предложение? Ты понятия не имеешь, сколько слов я подставлял. Я в порядке, я счастлива. Я в порядке, я свободна. Я в порядке, я никогда не вернусь. Какого ж хрена, Дэни?
Я переворачиваю кусок звезды и изучаю край.
– Он сломался. Должно быть, ударился обо что-то на пути к тебе. Где ты был, когда получил его?
– На пляже.
Я хмурюсь.
– На пляже? Ты ходил на пляж? – Лор сказал, что он не выходил из Честера с тех пор, как я ушла.
– Ночами я ходил к океану. Он свалился с неба и приземлился рядом со мной.
– Когда?
Он смеётся, но там присутствует глубинный подтекст горечи, нотка мучения.
– Женщина, ты сводила меня с ума дольше, чем ты думаешь. Я получил твою грёбаную проклятую звезду за три тысячи, сто сорок один год, пять месяцев, девять дней и два часа до того, как ты превратилась в Охотника в аббатстве.
Я ахаю.
– Три тысячи лет назад? – Чем только думала Й'рилл? Был ли её прицел таким плохим? Были ли манипуляции временем сложнее, чем она признавалась?
– Ты причина, по которой я начал изучать теории стержня, более трёх тысяч лет назад. Ты причина, по которой я начал пытаться спроектировать будущее. Ты, Дэни О'Мэлли, была величайшей и самой раздражающей тайной моего существования. Я уловил твой запах на звезде, той ночью на пляже. Запах женщины, которую я жаждал узнать, не похожей ни на одну женщину из тех, что я встречал. Я ждал встречи с ней. И ждал. И ещё черт подери мать твою ждал. Нашёл её однажды ночью в Дублине – неконтролируемого нестабильного ребёнка с жаждой смерти, стальными яйцами, комплексом супергероя и бойфрендом-подростком.
– О Боже, ты знал, что я – та, кто бросил тебе звезду, ещё тогда, когда увидел меня той ночью?
– Я отказался от этого давным-давно, решил, что звезда была эквивалентом сообщения, посланного на неверный номер. Затем я встал за тобой той ночью и ощутил твой запах. Я знал, что ты – она, та, что однажды бросит в меня звезду сквозь время.
– С того момента мой мир покатился в ад. Я понятия не имел, чем ты являлась или что с тобой дела. Я лишь знал, что однажды ты бросишь в меня то проклятое небесное тело. Признайся, ты никогда и не писала ничего кроме этой фразы. Я так много тебя мучил, что ты решила в отместку помучить меня несколько тысяч лет.
Я взрываюсь хохотом. Если подумать, я могла бы.
– Это все, что у меня было для продолжения. Затем, когда ты начала становиться чёрной…
– Вот почему ты был так уверен, что я превращаюсь в Охотника, – вскрикиваю я, – потому что они живут среди звёзд!
Он склоняет голову.
– Почему ты мне не сказал?
Он долго молчит, затем шумно выдыхает.
– Это был запредельный мозготрах. Я беспокоился, что могу изменить вещи.
– Нелогично. Если это…
– …уже случилось, да, это случится несмотря ни на что. Я тоже об этом думал. Мы с Бэрронсом бесконечно обсуждали это.
– Бэрронс знал?
– Мой брат – единственный, кому я сказал. Я научился ничего в этом мире не принимать как данность, – он снова молчит, затем произносит: – Я начал подозревать, что из-за своих чувств к тебе я попытаюсь саботировать то, что могло случиться. Я ставил под сомнение свои мотивы.
Я замираю, когда колоссальность его слов откладывается в моем сознании. Со дня встречи со мной он знал, что я – та, кто бросит в него звезду. Неудивительно, что он не считал меня человеком! Затем как только я начала превращаться в Охотника, он знал об этом, но не ведал, как все закончится. Он не знал, даже когда я заклеймила его, даже когда он поощрял меня принять мою судьбу, он не знал, увидит ли меня вновь. И все же он помог мне пройти через это.
– Никаких клеток, Дэни. Никогда. Только не для тебя. Возможно, быть Охотником – это все, чего ты хотела. Возможно, что последнее слово – «счастлива». Если это случилось, то это должно было случиться, и единственное, что я мог сделать – это быть там, когда это случилось. Я думал, что потерял тебя навсегда. Как только ты превратилась, я не мог больше тебя чувствовать. Я думал, что звезда была твоим «прощай».
– Никогда, – тут же говорю я. – Это было моё обещание тебе, обещание вернуться, чтобы ты успокоился. Потому что я не звонила тебе те два года, а должна была. Я не собиралась повторять ту же ошибку. Я впустую потратила эти два года, потому что была упрямой и гордой и продолжала убирать эмоции в коробку вместо того, чтобы признать их. Признать, что я любила тебя. Я всегда тебя любила.
– Так что, черт подери, там было написано? Представь себе, каково биться над загадкой три грёбаных тысячи лет и так её и не решить.
– Я в порядке, я возвращаюсь домой.
– Вот что это, Дэни? – тихо говорит он. – Дом? Ты будешь жить здесь со мной?
– Всегда. Ну, половину времени. Другую половину времени…
– Грёбаный ад, я пойду с тобой, когда ты уйдёшь.
– Так высоко, как я смогу взять тебя, не убив, – обещаю я. Мы будем вместе парить по ночному небу, присматривая за нашим городом, нашими друзьями и семьёй.
– Я могу удивить тебя, – говорит он, слабо улыбаясь. – Мне не нужно дышать, Дэни. Не все время. Кроме того, я всегда возвращаюсь.
Я накрываю ладонями и целую его, долго и глубоко.
– Я тоже всегда буду возвращаться. Это наше правило номер один, Риодан. Несмотря ни на что, мы всегда будем возвращаться друг к другу.
– Правило, которое я никогда не нарушу, – он сверкает волчьей улыбкой. – Все остальные по усмотрению. Тебе придётся держать меня в узде. Я мужчина, с которым непросто справиться.
Я уже знаю это. Это одна из тех вещей, которые мне больше всего нравятся в нем. Мне все ещё сложно уложить в голове тот факт, что он ждал меня больше трёх тысяч лет. Что-то в продолжительности времени беспокоит мой мозг.
– Погоди-ка минутку, сколько, говоришь, прошло времени с того момента, как ты получил мою звезду, и до моего превращения в Охотника?
– Три тысячи сто сорок один год, пять месяцев, девять дней и два часа, – спокойно отвечает он. – Гадал, когда же ты заметишь.
Я не свожу с него глаз.
– Риодан, это пи.
– Первые семь цифр. Это надежда, за которую я держался. Что однажды мы получим и оставшиеся числа.
Я изумляюсь. Танцор был прав. Во всем есть схема и предназначение.
Эта потрясающая вселенная прекрасно знает, что делает.
– Получим, – говорю я, улыбаясь ему. Я чувствую это своими костьми Охотника.
Вечность с этим мужчиной – это все, чего я хотела. Что бы ни ждало впереди, с какими бы вызовами мы ни столкнулись, мы одолеем их вместе. Это будет непросто, это будет опасно, это будет непредсказуемо, но это никогда не будет скучно. Не с ним.
Когда он кидается на меня, вытягивая своё большое прекрасное тело над моим, я отпускаю все, растягиваюсь на спине и говорю ему в точнейших деталях, что именно я от него хочу. Он принимается за задание с тысячепроцентным рвением, пока я лежу на спине и принимаю то, чего хочу, наконец-то понимая, что я этого заслуживаю. Что мне не нужно быть супер-чем-то, чтобы быть любимой.
Клетки – забавная штука.
Хоть телом я сбежала из неё давным-давно, моё сердце лишь недавно освободилось.
Исцелённое любовью мужчины, который готов был пожертвовать всем, даже отказаться от меня, если придётся, лишь бы увидеть, как я взлечу.
Глава 39
Й'рилл усмехнулась, когда её дочь исчезла в Честере, стремительно несясь в руки и кровать мужчины, которого она для себя выбрала, когда она завязала первую из множества красных нитей в жизни Дэни.
Й'рилл сломала звезду Риодана пополам, послав ему лишь «Я в порядке я», чтобы решить, достоин ли он её дочери. Она послала её в прошлое, чтобы убедиться, что он будет там, будет наблюдать за ней, а она сможет оценить, из чего он сделан.
Он блестяще прошёл её тесты, помогая её дочери эволюционировать, пусть даже и верил, что теряет её, давал свою любовь без гарантии возврата.
Сложив крылья к лету, Й'рилл взмыла в небо над Дублином, присматривая за городом, который любила Дэни, изучая то, что лишь древнейшие среди Охотников могли видеть – бесчисленные красные нити, связывающие жизни, которым суждено творить историю вместе. Во всем существовала схема и предназначение.
Однажды, если она выберет, Дэни тоже будет парить среди звёзд, изучая миры и сплетая эти судьбоносные нити. Лишь те, кто обладает чистейшими, глубочайшими, самыми стойкими сердцами, могут справиться с таким деликатным заданием. Её дочь определённо подходила под описание и превосходно справится с созданием счастливых концов для других.
Но пока пришло время ей насладиться своим собственным счастливым финалом.
Эпилог
Позволь моей любви открыть дверь в твоё сердце[63]
ГДЕ-ТО ВО ВРЕМЕНИ…
На планете со слабой гравитацией и четырьмя лунами чернокожий зверь стремительно нёсся по песчаным дюнам. Он был её лучшим другом и любовником.
Рядом со зверем бежал Адский Кот, одновременно её дитя и мать.
Над ними парил величественный, тёмный как ворон Охотник, выкованный из страсти, огня и чайной ложечки звёздной пыли.
Дэни О'Мэлли обрела семью. Она нашла своё место.
***
Посвящается всем «Дэни» в мире.
Ad astra per aspera.
Сдвинь звезды. Взлетай.
Светлой памяти Сэма Рэй Монинг
1994–2017
Мы на свой страх и риск отрицаем крик души, чтобы настоять на своей правде. Ты стоял твёрдо.
Удалённые сцены
Бэрронс и Кристиан («Песнь Лихорадки»)
ТАК ЧТО ЕСЛИ ВСТРЕТИШЬ МЕНЯ, ИМЕЙ НЕМНОГО ХРАБРОСТИ, НЕМНОГО СИМПАТИИ И НЕМНОГО ВКУСА
Бэрронс сказал:
– Ты помнишь канун Дня Всех Святых, когда мы призвали старого бога в кругу камней Бан Дрохада?
– Как я мог забыть, – ответил Кристиан с натянутой улыбкой. – Ты облажался, и меня забросило в Зеркала, где я превратился в это.
– Меня тоже забросило в Зеркала той ночью. Из-за тебя. Просто я выбрался быстрее.
– И как же ты это сделал? – сухо спросил Кристиан.
– Помнишь, что я сказал тебе перед тем, как мы начали ритуал?
– Да. Нихрена ты не сказал.
– Я сказал тебе единственную вещь, которую нужно было запомнить, а ты это проигнорировал. Я сказал тебе: Когда это восстанет, поприветствуй его с теплотой и уважением.
– Отвратительная штука вырвалась из земли, нацелившись на меня. Она была темной, древней и воняла костями и могилами. И я должен был улыбнуться и сказать «Привет»?
– Ты тёмный, и однажды станешь древним, и ты не просто воняешь смертью – ты самый смертоносный всадник апокалипсиса. Твоя легенда всегда будет тебя опережать. Да, я, черт подери, ожидал, что ты будешь достаточно храбрым, и все же ты убежал, как будто это самое отвратительное, с чем ты сталкивался. Оно отреагировало на тебя соответствующим образом. Наш план той ночью увенчался успехом. Ты его не поприветствовал. Оно ушло.
– Ну и что за бремя, черт подери, лежало на мне той ночью?
– Ты привлекаешь силу.
Кристиан замер неподвижно. Он часто чувствовал это ещё молодым парнем, гуляя по склонам и долинам шотландских нагорий, связанный с ними глубинной связью, от неба до земли, от грязи до звёзд, чувствуя, будто сами небеса выпустили молочное щупальце, чтобы приласкать его, заметили его, наблюдали за ним с любопытством. Его друидская связь со всем живым была интенсивной. Он даже не мог рыбачить, когда был парнем, потому что не мог вынести боль насаженного червя и его жизни, украденной крючком. Червь наслаждался своей темной, сладкой, роскошной жизнью в почве, успокоенный ритмами и песнями земли. А теперь он был Великим Вором.
– Почему я её привлекаю?
– У тебя есть потенциал для великого добра или великого зла. Вселенная замечает.
– Почему, черт подери, ты вспоминаешь это сейчас? – у Бэрронса всегда есть причина. Он никогда не говорил, если этого не требовалось для достижения цели.
– Ты вот-вот встретишься кое с кем. Встреть это с теплом и уважением. Я не стану повторять ещё раз.
Кристиан резко остановился.
– Та штука с Самайна здесь?
– Другой из старых земных богов. Однако этот не станет бежать, они уничтожат тебя, если ты их испугаешься. Старые могут быть вспыльчивыми.
– Твои местоимения не совпадают. Что, черт подери, такое это оно – один или много? – когда Бэрронс ничего не сказал, он раздражённо рявкнул: – Где, мать твою, ты вообще находишь старых богов? Не похоже, чтобы они просто тусовались на углу улиц.
Бэрронс бросил на него взгляд тёмного веселья.
– Ты удивишься. Если бы тебя однажды призвали те, кто нуждаются в твоих услугах, и все же тебя встретили страхом и враждебностью, что бы ты сделал с теми, кто тебя призвал?
Кристиан обнажил зубы в извращённой улыбке. Если бы кто-то посмел добиваться его присутствия, а потом обращался к нему с ужасом и отторжением… ну, в нынешнем состоянии он мог бы поступить и похуже, чем тот старый бог. Он бы оправдал свою грёбаную легенду до последней страшной детали.
– Радуйся, что тот, кто пришёл той ночью, не был таким же ожесточённым и подавленным как ты. Если принимать в расчёт всю картину, все прошло на удивление хорошо.
Кристиан прищурил глаза.
– Прямо как ты сейчас. Ты никогда не объясняешь, – они становились… дружелюбными? Бэрронс способен на дружелюбие?
– Сила – серая. Она направляется туда, куда тебе угодно, на благо или зло, к свету или тьме. Ругать себя – вернуть путь к тьме.
Кристиан ощетинился, но ничего не сказал. Этот ублюдок задел больное место. Бэрронс не знал, что он начал ненавидеть себя задолго до того, как превратился в Невидимого – когда он был ещё парнем, ненавидящим себя за то, что слышит все правды, которых не слышит никто, за то, что причинял неудобство своим близким, за то, что вызывал подозрения и страхи. Но ещё сильнее стыдясь своего характера – он начал ругать окружающих, ощущать презрение к их лжи и увёрткам, их неспособности посмотреть в лицо своим чувствам.
Между презрением к себе и смотрением на остальных сверху вниз как на лжецов и трусов, он вырос, затаив нешуточный гнев. Он носил маску беззаботного привлекательного молодого шотландца, но в нем всегда оставалось пятно тьмы, возможно, даже подавляемого садизма, бурлящая злость на своих собратьев. Вот почему он первый превратился в принца Невидимых? Выдворенная магия мёртвого принца каким-то образом почуяла это в нем и сочла его подходящим вариантом? Сила фейри нацелилась на него задолго до той ночи в Бан Дрохаде, даже до того, как Мак накормила его Невидимыми?
Он беспокойно пошевелил крыльями. Твою мать, у него есть крылья. Он мог летать. На мгновение он обдумал это, впервые проигнорировав часть Невидимого и обратив внимание на простую красоту и мощь наличия крыльев. Свобода. Сила.
Но с того самого дня, как он начал их отращивать, он лишь ныл о зуде и боли, необходимости их чистить и о невозможности спать на спине. Любая поза оказывалась неудобной, и он начинал бояться, что ему как летучей мыши нужно повиснуть вниз головой, чтобы хоть как-то отдохнуть. И конечно, эти чёртовы штуки большую часть времени болели, неправильно ощущались на его теле, держали его в постоянном напряжении.
Он расправил плечи, простирая свою сущность друида в придатки фейри, впервые принимая – нет, приветствуя их. Когда мир вновь будет в безопасности, он сможет лететь по бархатному ночному небу над Шотландским нагорьем, наблюдать, как волки в лунном свете в шутку дерутся со своим молодняком, несколько часов парить рядом с величественным орлом, скользить вдоль серебристого озера, упасть и мягко приземлиться на постель из вереска.
Грёбаный ад, у него есть крылья!
Впервые с тех пор, как он начал превращаться в нечто иномирное, он ощутил… ликование.
Его крылья ответили, слегка приподнявшись, запорхав, как будто в знак удовольствия, как будто они с холодностью кошки ждали, когда их заметят, погладят, оценят. Жар пронёсся по его телу в сильные, надёжные паруса, которые расправились и раздулись безо всякой сознательной мысли, мощные мышцы в его плечах гладко струились, крылья высоко выгнулись, а потом вновь скрестились вниз, чтобы устроиться за его плечами в позе, которая прежде казалась ему недостижимой. Идеально сложенные именно там, где они должны быть.
Без проблем.
Не волочась по полу и не причиняя боли.
Он покачал головой, криво улыбаясь. Его крылья всегда инстинктивно знали, как устроить себя, но его мозг мешал им. Он сам себе мешал. Они были бременем, потому что он считал их бременем, а теперь он думал о них как о даре, и они вели себя как дар.
Он украдкой взглянул на своего компаньона. Если он мог научиться любить себя и мир вокруг него, Бэрронс мог научиться заводить друзей. Благодаря Дэйгису, Келтары и Девятка практически нахрен поженились. Они стали кланом в каждом значении этого слова. Как и Девятка, Келтары долгое время оставались замкнутыми, скрытными, умышленно поддерживая изоляцию. Но мир изменился, и ни одна группа больше не может позволить себе замкнутости. Слишком много рисков, чтобы избегать разделения знаний и силы.
Кристиан хотел друзей. Он скучал по этому, будучи парнем. Проклятье, у него хотя бы были сверстники.
Бэрронс наградил его раздражённым взглядом.
– Что? Не говори мне, что ты действительно можешь слышать, о чем я думаю, – сорвался Кристиан. Он бы не удивился. Бэрронс и его люди странно настроены улавливать малейшие нюансы людей.
– Я стараюсь не слышать, – пробормотал Бэрронс. – Иногда вы, адские создания, как будто держите грёбаный мегафон у своих мозгов.
– Как зовут того бога? – Кристиан быстро сменил тему. Вести себя вежливо проще, если бы он знал кое-что о том, к кому обращается.
– Кулсанс[64]. Они хранители дверей, врат и проходов, самой преисподней, неизменный оплот на пороге всего пограничного. Когда их можно расшевелить, чтобы они обеспокоились. С ним может быть Кулсу[65]. Если так, остерегайся её лезвий.
– Каких лезвий?
– Тех, что я только что упомянул.
– Почему Кулсанс – это они?
– Увидишь.
– Они ужасны? – Кристиан готовил себя к худшему.
Бэрронс бросил на него насмешливый взгляд.
– Не ужаснее того, каким им можешь показаться ты.
– Ну, и откуда они? Как ты находишь этих старых богов?
– Заткнись уже нахрен.
– Да что черт подери не так с попытками понять мою ситуацию? Ты был такой же занозой в заднице, когда Мак пыталась со всем разобраться? Как она тебя терпела?[66]
– Она предпочитает, чтобы я лежал. На ней. Часто – сзади неё. Хочешь продолжить этот разговор, горец?
Они молча прошли по длинному белому коридору.
Кристиан МакКелтар («Песнь Лихорадки»)
Я украл немного волос Мак и ношу их в бумажнике. Да, Смерть носит бумажник. Забавно, какие вещи ты делаешь в попытках нормализовать себя. Не то чтобы что-то в этом бумажнике имело хоть какую-то проклятую ценность в этом мире, но когда я засовываю его в джинсы, у меня складывается смутное ощущение, что я являюсь Кристианом МакКелтаром из клана Келтаров, у которого есть водительские права, кредитные карты и фотография матери, и ещё одна фотография меня с моей детской любовью Тарой, строящих крепость у озера. Я ношу волосы Мак не из сентиментальности или интереса к ней, а потому что с ними я могу просеяться к ней в любой момент и куда угодно, а присматривать за этой женщиной – в списке моих приоритетов.
Я не упоминал об этом перед Бэрронсом. Он не тот мужчина, которому можно сказать, что ты носишь прядь волос его женщины, а ни у кого и сомнений нет, что она – его женщина.
Просеяться к её местонахождению в доме Мэллиса просто. Я касаюсь её волос и позволяю своему сознанию уйти в то странное холодное место, которое теперь у меня есть, и которое как будто связано с чем-то в земле, что лежит глубже, чем я когда-либо дотягивался своими друидскими искусствами, потянуться к нему, стать с ним единым, и я внезапно шагаю… в сторону, в каком-то смысле, потому что пространство и время больше не функционируют прежним образом для меня, как только я касаюсь этого чего-то, с чем я теперь связан. В один из дней я очень хочу иметь возможность сесть и поговорить с урождённым-а-не-сотворённым Фейри и выведать все о том, что я могу и не могу делать. Может, когда все это закончится, и мы получим кусочек мира.
Она ужасна, стоит посреди помпезной, готической комнаты-кошмара. Не из-за того, как она выглядит, а из-за того, что я чувствую внутри неё какой-то тёмный ветерок, и на мгновение я задаюсь вопросом, не солгал ли мне Бэрронс. Вот Мак, затем там внутри тень, притаившаяся, такая чертовски голодная, тёмная, бархатная и безгранично соблазнительная. Я улавливаю смутное впечатление огромного шарма и харизмы. Что бы ни притаилось в ней, оно умеет прельщать, если захочет. Я простираю свои чувства, пытаясь охватить его эмоциональное содержимое, и получаю ничего.
Абсо-черт-подери-лютно ничего. Та штука, что живёт внутри Радужной Девочки Бэрронса, не чувствует. Вообще. Даже ни грамма, даже ни проблеска. Я не могу проникнуть сквозь это. Знай я ранее, когда она приблизилась ко мне в аббатстве, что она одержима Синсар Дабх, я мог бы уловить это. Но мои ожидания окрасили моё восприятие. Когда ты не ожидаешь монстра, его сложно увидеть. Когда ты знаешь, что он там, он становится таким видимым, что ты гадаешь, как, черт подери, ты вообще его не заметил.
– Кристиан! – восклицает она, затем взрывается быстрым как стаккато потоком слов: – Что ты здесь делаешь? Где Бэрронс? Он в порядке? Я кому-то навредила? Что насчёт моих родителей? Джада носит браслет? Она должна носить браслет! Иначе ДВЗ опять до неё доберутся. Она ведь в порядке, верно? Я ей не навредила? Я кого-нибудь убила? Кого я убила?
Я прищуриваю глаза, атакуемый правдивым наплывом эмоций. Искренних, если только Синсар Дабх не способна в совершенстве их подделывать. Я лишь слегка расслабляюсь, не желая допускать ошибок. Я продолжаю с крайней насторожённостью. Пока не приближаясь ни на дюйм.
– Джада в порядке, она носит браслет, и нет, Мак, ты никому не навредила. Ты просто замотала нас в чёртовы коконы.
– Но на мне была кровь и черные перья и…
– Скажи мне, что в данный момент ты не Синсар Дабх, – нетерпеливо перебиваю я её. Это единственный дополнительный тест, который я могу провести. И он может быть достоверным или ложным, в зависимости от мощи злобной Книги.
Она резко останавливается, моргает, затем говорит:
– Я в данный момент не Синсар Дабх. Я думаю, она заснула, но ты должен сдержать меня камнями. Сейчас же, Кристиан, пока она не очнулась. Просейся со мной туда, где камни, и запри мою задницу. Сделай это!
Приходит моя очередь моргать. Ладно, или Синсар Дабх ведёт двойную игру, потому что хочет получить камни, или это действительно Мак, и она наконец-то поумнела.
Она встречается со мной глазами. Крошечные точечки красного появляются в уголках глаз, затем исчезают.
– Я знаю, что убила, – говорит она тихим голосом. – И я понимаю, что ты не хочешь мне говорить. Я отскребала себя до твоего прихода. Я знаю, что я должна была сделать, чтобы выглядеть вот так. Пожалуйста, Кристиан, ты должен меня нейтрализовать.
– За этим я и пришёл, девушка, – я протягиваю руку. Когда она рывком кидается ко мне, я вздрагиваю, потому что также ощущаю ринувшийся в мою сторону тёмный ветер, пробирающий до костей, ледяной, ненасытный ветер, который врезается в меня ещё свирепее, чем пронизывающий ветер в тюрьме Невидимых, замораживая моё и без того слишком холодное сердце. Но она берет меня за руку, и её рука тёплая, и она не шлёпает на меня никаких рун, так что я сосредотачиваюсь на Честере и мгновенно переношу нас в то странно пластичное пограничное место, куда имеют доступ Фейри, и мы уходим.
***
Когда мы вновь появляемся в офисе Риодана, поначалу она ничего не говорит, просто крутится на месте, её лицо освещается, когда она замечает Бэрронса, Джаду и Фэйда. Она прерывисто выдыхает и как будто расслабляется, словно впервые за долгое время сделала глубокий вдох.
Затем она встречается взглядом с Бэрронсом и несколько долгих моментов ничего не говорит, и я каким-то образом знаю, что они ведут полноценных разговор без слов.
Христос. Эмоции, которые я вижу, черт, да почти чувствую в молекулах воздуха между ними – это как ни что другое убеждает меня, что это действительно Мак. Я с любопытством наблюдаю за Бэрронсом. Чувствует ли он? Способен ли он чувствовать? Я не могу как следует его прочесть, но бездна, которую я чувствовал внутри него прежде, внезапно больше не пустует.
Она наполняет её каким-то образом. И в наполнении переопределяет эту бездну. И его самого.
Затем её лицо изменяется, и она хмурится.
– Я спросила, кого я убила, Бэрронс? Не ври мне.
– Это не имеет значения, – говорит он.
– Каждая жизнь имеет значение.
– Ты убила одного Невидимого и одну-единственную ши-видящую.
– Кого? – рявкает она.
Бэрронс пожимает плечами.
– Я не знаю.
– Опиши её, – требует Джада.
Когда он подчиняется, Джада бормочет «Марджери», обращаясь к Мак.
Мак опускает голову и сникает.
Бэрронс движется в её сторону, и она напрягается и отступает.
– Не касайся меня. Вы должны заточить меня камнями. Я думаю, она спит, но подозреваю, что это ненадолго, и я понятия не имею, что случится потом.
– Мак, – мягко говорит он. – Мне нужно тебя коснуться, чтобы я проник внутрь…
– Нет! – рявкает она. – Сначала запри меня, а потом касайся, если хочешь.
– Тогда я могу не суметь дотянуться до тебя, – рявкает он в ответ.
– Тебе придётся рискнуть. Я знаю, на что эта штука способна. Я чувствую её в себе. Не прямо сейчас, но я чувствовала её, когда она завладела мной. Она… забавляется страданиями. Она кормится ими, процветает от них, вытягивает из них энергию. Она запредельно садистская и извращённая, но прямо сейчас она еле как барахтается. Она не в расцвете своих сил. Но скоро его достигнет, – её голова резко поворачивается к Джаде. – Браслет – то, что не даёт ДВЗ тебя найти. Никогда его не снимай. Я не знаю, что Книга сделала с Чистильщиком. Он может все ещё быть где-то там.
– Она послала его назад во времени, – быстро говорит Джада.
