Текст книги "Трудное время (ЛП)"

Автор книги: Кара МакКенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Несомненно, нет такого закона, который запрещал бы библиотекарю сближаться с заключенным – наш кодекс поведения был не таким как у адвоката или медперсонала, – но вся эта ситуация выставляла меня не в самом лучшем свете.

Казалось, словно кто-то дергал переключатель. У меня-то шла голова кругом, то мгновенно начиналась паника. Я даже не могу заставить себя прочитать его последнее письмо – пока не узнаю, что он сделает с моим. Все, что я сделала, это мельком глянула на последнюю строчку.

«Надень желтое, и я расскажу тебе больше.»

Желтый. Я даже не знала, хочу ли я надеть то, что он мне сказал, в этот раз. Когда я понятия не имела, что он может написать в своем следующем письме.

«Надень белое» – может гласить оно. – «Потом встреться с этим парнем, получи этот ключ, перевези кокаин из шкафчика хранения 707 на этот адрес и принимай только маленькие купюры. Если ты этого не сделаешь, я отправлю твое грязное письмо наблюдателю, и тебя уволят. Кстати, я пишу просто замечательно. Повезло же тебе с твоим жалким старым бывшим парнем, ты тупая шл*ха»

Боже мой, боже, божечки, что же я натворила?

Всю следующую неделю я проверяла свой телефон, одержимая идей, что в любой момент на нем появится номер моего босса, и он сообщит мне, что нам нужно встретиться. Немедленно.

Этого так и не произошло, но я, так и, ни разу не расслабилась. Я убрала новый зеленый бюстгальтер вместе с трусиками под свое скучное белье в ящик, с трудом различая в себе ту женщину, которая была столь изящной и озорной, чтобы купить их. Там же я спрятала его письма. Я горевала о потере того, что у меня было за эти последние недели. То, что доставляло столько удовольствия, внезапно исчезло. Сама виновата.

В пятницу утром я уставилась на желтую футболку в своем шкафу. Я не могу надеть ее. Но если я не надену ее, он может подумать, что я наигралась с ним, и тогда он может действительно разозлиться.

Я нашла компромисс. Я надела черную рубашку с короткими рукавами и серые штаны. Без какого-либо колорита, и только желтый шелковый цветок находился на резинке, которой я собрала волосы в хвост. Всего лишь, небольшой намек. Небольшая подстраховка, чтобы не разозлить его.

Это был самый долгий день за все время в Казинсе. Самый долгий день в моей жизни. Восемь часов длились словно месяц.

Меня тошнило, и отказ от обеда не помог. Внутри все сжималось, а нервы были напряжены до предела. Впервые за все время, когда Коллиер вошел в дверь класса к концу урока, я почувствовала холод, а не жар.

Боже, боже мой.

У него снова была та книга, и большой манильский конверт. Он подождал, пока я закончила искать что-то для другого мужчины, затем подошел и встал напротив меня.

Я изо всех сил выдавила улыбку, твердыми обескровленными губами.

– С тобой все в порядке? – спросил он, нахмурив брови.

– Да, все в порядке. Как ты?

Он пожал плечами.

– Пойдет. Я выполнил задания, которые ты мне дала.

Он протянул мне конверт. Кто-то извлек из него металлическую скрепку – надеюсь, это был кто-то из работников. Не желая вызывать подозрений у офицеров, я извлекла бумаги до середины. Он действительно выполнил задания, ну, или, по крайней мере, на первом листе. Мне ни разу в голову не пришло, что он станет это делать.

– Замечательно, – сказала я. – Я до следующей недели их просмотрю.

Он постоял с секунду, не говоря ни слова. Чуть позже я кое-что поняла, что разбило мне сердце. Он надеялся, что у меня было очередное письмо для него.

Я подскочила на ноги, как только прозвенел звонок.

– Я, пожалуй, пойду собираться.

Кивок.

– Хороших выходных.

– Спасибо.

– Мне нравится то, что у тебя в волосах, – добавил он тихо. – Напоминает мне бархатцы.

Я ответила очередной улыбкой, на этот раз грустной, тяжелой от смятения и неуверенности, и направилась к двери. Я убегала от мужчины, чье тело хотела чувствовать на себе еще на прошлой неделе.

Весь день был серым, и, когда я забрала свои вещи из офиса, дождь, наконец, пошел. Я наблюдала, как водяная стена спустилась на двор, внезапная и сильная, словно упавший занавес. Моя машина находилась всего в двадцати шагах от выхода, но к тому моменту, когда я добралась до машины, я промокла до нитки.

Я достала конверт из сумки, чтобы убедиться, что он не промок. Мне хотелось вырвать страницы из него и отыскать его очередное письмо среди них. Прочитать, что он сказал о моем письме. Но разве это имело значение? Даже самые сладкие слова могут оказаться ложью. У него по-прежнему был нож, что я дала ему.

Ливень чуть стих к тому моменту, когда я добралась до Даррена, и, прижав сумку к груди, я с удвоенной скоростью побежала к двери.

Кожа от одежды зудела, когда я зашла в свою душную квартиру, и в очередной раз я задалась вопросом, могу ли я позволить себе купить кондиционер. Я переоделась в сухие штаны для йоги и майку, и стоя долго всматривалась в конверт на кофейном столике, прежде чем, наконец, села на диван и взяла его в руки.

Я медленно пролистала страницы, из-за промежутков в стопке листов, я знала, что там было письмо. Толстое письмо, подумала я.

Толстое от чего? От заверений или от преступных указаний? Черт.

Он действительно заполнил все листы с заданиями, и я проверила почти двадцать из них. Либо это являлось доказательством его скуки, либо он отчаянно пытался создать убедительную ложь, либо желал впечатлить меня.

Я добралась до листов из записной книжки. Их было не меньше пяти. Должно быть, на это у него ушло много часов. Если, конечно, это не было неким шантажом, который он написал несколько недель назад. И, возможно, не в первый раз.

Я глубоко вздохнула и начала читать.

«Дорогая, спасибо за твое письмо. Это значит многое. Я очень разозлился, когда читал про того парня, который плохо к тебе относился».

И вот так просто, мое сердце успокоилось. Голова прояснилась.

Я пытаюсь не злиться здесь, но от этого у меня вскипает кровь. Ты заслуживаешь мужчину, который будет относиться к тебе так, как тебе это нравится. В другой жизни я бы попытался быть этим мужчиной. Если бы ты захотела. В прошлом я бы, скорей всего, нашел парня, который плохо к тебе отнесся, но я пытаюсь больше не быть таким человеком. Лучше я поговорю о нас.

Я считаю, это очень печально, что ты долгое время не желала ничего чувствовать. На самом деле, печально, что мужчины подобные мне не могут быть с женщинами, но намного печальнее слышать, что женщина просто не хочет чувствовать это. Паршиво, что мужчины могут так обидеть женщину, что потом ей требуется так много времени, чтобы вылечить простой синяк или порез».

Я начала плакать. Горячими слезами радости, словно я думала, что кто-то очень дорогой для меня был мертвым, и мне только что сообщили, что он жив и здоров. Не сдерживая слез, я заполнила комнату своими рыданиями, примитивными всхлипами и стонами. Я плакала, как дитя, без какого-либо достоинства, и, когда мое зрение прояснилось, я продолжила читать.

«Ты умная женщина, но я должен сказать, что, написав, то письмо, ты довольно глупо поступила. Это, возможно, самая лучшая вещь, которую я получал, но теперь я должен вернуть его тебе. Так будет безопасней для тебя.

Я еще раз перечитала это место. И еще раз. Я перевернула следующую страницу его письма, и под ним оказалось мое собственное письмо. Вот почему его письмо казалось таким толстым. Я снова начала плакать, затем смеяться. Истерия в ее самом разгаре, словно я сунула себе в вену полный шприц с наркотиком и надавила на поршень.

Он отдал нож! Он хороший, он хороший, он хороший!

Я легкомысленно хихикнула, побежала на кухню, налила себе бокал вина. Я не стала переодеваться или наносить макияж, но брызнула немного духов и ринулась назад к дивану, падая в подушки. Мои ночные свидания вернулись! Насколько безумно это бы ни было. Мой любовник вернулся, хотя и абстрактный, но наш роман был реальным. Я схватила листы и сделала большой глоток сладкого вина.

«Я миллион раз перечитал твое письмо на этой неделе. Я пытался запомнить его до того, как вернуть тебе, и, думаю, я довольно не плохо, справился с этим. Я переписал несколько мест, которые не хочу забывать, но ничего такого, что могло бы доставить тебе неприятности. Никогда больше не передавай мне письмо так. Лично и без конверта. Никто не проверил меня по пути, и они не проверяют камеры чаще, чем раз в несколько месяцев, но во время проверки они читаю все, и любое письмо не из почтового отделения или без визитной печати и подписи персонала означает, что оно пришло изнутри, а это контрабанда и слишком много зацепок. Мне совсем не безопасно писать все это, но я подумал, если они найдут это письмо, то найдут и твое, и тогда я тоже раскрою себя, показав, что мы оба сошли с ума. Как бы там ни было, если ты хочешь написать мне, отправь его почтой под фальшивым именем и адресо»..

– Ну, конечно. – Ударила я себя по лбу.

«Нет таких правил, которые запрещали бы мне получать грязные любовные письма от женщины с воли. Черт, большинство парней здесь держаться только благодаря этому. Надеюсь, ты не прекратишь писать. Просто делай это умней. Напечатай. Отправь по почте.

Надеюсь, я не кажусь злым. Просто я напуган. Мне бы не хотелось, чтобы у тебя были проблемы из-за меня. Хватит об этом».

Действительно.

«Ты сказала, что беспокоишься из-за того, что используешь меня, чтобы снова почувствовать себя сексуальной. Никогда даже не думай об этом. Я не могу передать словами, как мне приятно, что я делаю это для тебя. Я знаю, что скорей всего никогда не увижу тебя нигде, кроме этого места, или на самом деле буду с тобой, но просто понимание того, что я делаю это для тебя – самая удивительная вещь, которую я когда-либо испытывал.

Если бы мы были вместе, я бы показал тебе все приятные вещи, которые может сделать мужчина для женщины. Я бы попытался исправить то, что другой мужчина сделал тебе. Все, чего бы ты пожелала и даже больше. Я делал бы тебе так хорошо и ни разу бы, ни о чем не попросил, пока не довел бы тебя до края. Я бы заработал все, чтобы ты посчитала достойным меня, и это такое изумительное чувство, знать, что ты мокрая из-за меня. Мне нравится, что ты думаешь обо мне, когда прикасаешься к себе. Не думаю, что кто-то, когда-то говорил мне что-то такое, от чего я чувствовал себя так хорошо. Думаю, даже не имеет смысла говорить тебе, что я делаю то же самое. Иногда, когда я прикасаюсь к себе – все, что мне требуется сделать, это представить, как ты произносишь мое имя. Только мое имя на твоих губах, пока я целую тебя между ног или прикасаюсь к тебе, или трахаю тебя, все, что бы ты ни захотела. Мне даже не нужно представлять, чем мы занимаемся. Только твой голос.

Надеюсь, это нормально, что я сказал «трахаю». Я сказал так только потому, что ты сказала так в своем письме. Я бы мог сказать вместо этого «заниматься любовью», но я знаю, что, вероятно, ты не любишь меня. Мы едва знаем друг друга. Плюс ко всему то, кем я являюсь. Надо полагать, я не занимаюсь любовью. Пожалуй, я трахаюсь. Хотя, ради тебя я бы попытался, если бы ты попросила. Тебе нужно будет рассказать мне насколько это иначе. Мне просто кажется, что мужчины другого типа сделали бы так. Еще я не знаю, как завязывать галстук. Скорей всего, мне многому придется научиться, если я когда-нибудь захочу быть с такой женщиной, как ты.

Ты сказала, что хочешь знать, какой я во время секса. Обычно, в своих мыслях, после того, как я довожу тебя до оргазма, я становлюсь более грубым. Я никогда не причиняю тебе боль, даже тогда, когда ты просишь меня. Но я так сильно хочу тебя, что мне нужно ускорять темп. Я покажу тебе своим телом, как отчаянно я хочу кончить. В тебя. Думаю, это то, что ты увидишь. Все, что ты заставляешь меня чувствовать.

Я надеюсь, возможно, я узнаю больше о том, чего ты хочешь в другом письме, отправленном по почте, как я уже сказал. Если ты попытаешься дать мне письмо в руки, а я не возьму его, надеюсь, ты поймешь почему. И если я поранил твои чувства, то прошу прощения.

До следующей недели, дорогая. Я подумал, что ты снова появишься в зеленом. Ты так прекрасно выглядишь в зеленом. Даже, несмотря на то, что у тебя голубые глаза, они становятся как океаны, когда ты надеваешь зеленое. А я ни разу не был у океана.

Всегда твой, Эрик».

Я вздохнула протяжно и громко, откинув голову на подушки. Я сделала глоток вина и чуть не подавилась им, вспомнив, что у меня есть еще целое непрочитанное письмо от него, то, что я так боялась открыть на прошлой неделе. Я порылась в своем белье и вернулась с ним к дивану. Хоть мое сердце тяжело билось, но уже не так, как прежде. Я снова расцвела, раскрыв широко лепестки, и жаждала впитать все, что он хотел сказать мне. Я закинула ноги на столик и развернула страницы.

«Дорогая», – писал он. Он рассказал мне о вещах, которые хотел сделать со мной, о местах, в которые хотел увести меня, если бы мог. Кое-что обо мне, что отвлекало его мысли от повседневности, и возбуждало его тело в свободные минуты. И я снова подумала, что он все-таки грабитель из-за того, как он продолжал похищать мое сердце.

Глава 7

С этого момента наш бумажный флирт начался со всей серьезностью. А наши встречи – соприкосновение колен, безумные взгляды и бормотание кодовых слов – стали моими основными моментами недели. Это и мой неуклонный прогресс по созданию приличной библиотеки в Казинсе. Я убедила начальника тюрьмы предоставить мне классную комнату, которая за все время моей работы пустовала. Пока здесь было всего с десяток различных книжных полок, каталоговая система находилась в зачаточном состоянии, но росла с каждой неделей. Так же, как и мое сердце, казалось, росло с каждым подаренным письмом Эрика.

«Дорогая», – писал он.

«В эту субботу был мой день рождения. Мне исполнилось 32, если тебе интересно. Сколько тебе лет? Я столько всего хочу узнать о тебе. Расскажи мне о своих родных местах. Все, что угодно, что отличается от места, в котором я застрял.

Сегодня ночью в постели я представлял, как ты пришла ко мне, словно по волшебству. Ты была здесь, и никого кроме нас в этой тишине больше не было. Ты сказала, что хочешь доставить мне радость в мой день рожденье. Мы целовались, а затем ты начала спускаться ниже, твой рот и руки были на моей шее, груди, животе. Потом ты спустила мои штаны, пока не увидела, каким большим и твердым я стал, желая тебя. Затем твой рот двигался на мне, так медленно и сладко, ты, то и дело останавливалась и смотрела мне в глаза или называла меня по имени и улыбалась. Я спросил у тебя, хочешь ли ты то, что я могу дать тебе. Хочешь ли ты попробовать меня на вкус. И ты сказала, – да, позволь мне взять тебя, Эрик. И я позволил. Боже, я понятия не имею, позволишь ли мне когда-нибудь сделать это на самом деле, но в свой день рождения я позволил себе представить это…»

И я ответила ему.

«Конечно, я позволю тебе сделать это, в твой день рождения или в любой другой день. Я хочу, чтобы твои пальцы были в моих волосах, и твой голос говорил мне, что тебе нравится, а твои бедра под моими ладонями двигались, выдавая то, как сильно тебе это нравится. Если ты скажешь мне «быстрей», я буду делать это быстрей. Если ты скажешь мне «глубже», я возьму тебя глубже. Если ты скажешь мне сосать жестче, я сделаю и это тоже. А кода ты больше не сможешь терпеть, я буду умолять тебя, чтобы ты позволил мне попробовать все, что ты сможешь мне дать…»

Я получала его письма по пятницам, и писала свои ответы незамедлительно, чтобы отправить их в субботу. Складывалась ощущение, что я видела его два раза в неделю, так как он получал мои письма почти всегда по вторникам, и просто представляла, что его предвкушение и воздаяние было столь же волнительным, когда я открывала одно из его писем. Я надевала зеленое, серое, пурпурное, черное, голубое, белое. Все то, что он мне говорил.

«Дорогая», – говорил он.

Твои слова радовали меня всю неделю. За последние дни здесь произошло столько дерьма, но по ночам я могу ненадолго углубиться в твои письма. Мне нравится, что ты сказала о том, что сейчас пахнет, как осенью. Я могу чувствовать это по утрам, на работе. Мне никогда не нравилась школа, и я ненавижу зиму, поэтому мне кажется, что мне не нравится этот запах осени так же, как тебе. Но возможно, если бы все было по-другому, я бы смог научиться любить его. Когда на улице стало бы холодно, я бы смог спрятаться с тобой в теплой постели на весь день. Когда бы пошел снег, мы бы могли остаться дома, и я бы придумал сотню новых способов, как доставить тебе удовольствие…

И я укуталась в плед от октябрьской прохлады, удивляясь тому, как я вообще могла мечтать о кондиционере.

Я писала:

«Иногда мне хочется, чтобы наши обстоятельства сложились иначе, и я бы смогла повидаться с тобой во время свиданий и сказать тебе все эти вещи вслух. Конечно, тогда появились бы свидетели. Мы бы не смогли сказать все те вещи, которые можем выразить тут. Но разрешается ли вам касаться посетителей в Казинсе? Держать их за руки? Могу поспорить, от одного только соприкосновения нашей обуви у меня перехватит дух. Так и происходило еженедельно, хотя мне и не хотелось давать пищу для размышлений людям в почтовом отделении. Одному богу известно, что со мной станет, если я на самом деле возьму тебя за руку…»

Он говорил мне:

«Иногда я люблю представлять – только ты и я на большом мягком диване. Я с краю, а ты между моих ног, на моих коленях. Я чувствую твои волосы на своих щеках, пока мы, возможно, смотрим фильм, и я чувствую аромат твоей кожи. Такое твое присутствие свело бы меня с ума. Я бы стал твердым, я знаю, это было бы так идеально, просто быть с тобой, мне бы было все равно. Хотя, возможно, тебе бы нравилось это, заводить меня. Возможно, ты бы взяла мою руку и направила ее, куда бы пожелала. Я мог бы прикасаться к тебе между ног, просто сидя так вместе, чувствовать, как ты становишься мокрой и горячей, и самому становится еще более твердым. После я доведу тебя до оргазма, положу тебя на этот диван голую и возьму то, что мне нужно…»

Он жаждал самых опьяняющих разнообразных вещей – самых романтичных, ласковых отношений – даже домашних – преследуемый более суровыми поступками. Всегда мое удовольствие было в приоритете, а его было заслуженно. Его потребности всегда казались более физическими и агрессивными, чем мои. Совсем не раздражающие. Наоборот. Но это старое мужское – женское, грубое – нежное противопоставление. После большой порции расслабляющего бокала вина, я написала, чтобы разрушить этот миф.

«Эрик», – писала я.

«Я обожаю твое последнее письмо. Я обожаю все твои письма. Обожаю слышать все, что тебе есть сказать, и все, что ты хочешь сделать. Я надеюсь, ты знаешь, что заводишь меня, когда говоришь о сексе – о сексе, которого ты хочешь после того, как доставишь мне удовольствие. Иногда мне хочется намного большего, чем просто нежности, о которой ты мне говоришь. Если мы когда-нибудь будем вместе, после твоего освобождения…»

При этом мое сердце сжалось. Ребенок внутри меня взял спичечный коробок и пригвоздил свой взгляд к двери, боясь быть пойманным. Руки чесались в нетерпении, натворить пакостей.

«…Я хочу увидеть, как сильно ты хочешь меня. Нуждаешься во мне. Я хочу точно знать, какой ты после столь долгого ожидания. Могу поспорить, что это будет так яростно и остро необходимо. Я хочу твои руки повсюду. Я хочу чувствовать отсутствие твоего контроля и твою потребность, даже если это будет неуклюже и безумно, совсем не так, как показывают в фильмах.

Я знаю, ты переживаешь из-за того, что сделал со мной бывший, но, когда он навредил мне, это никак не было связано с сексом. Он слишком много пил и становился вспыльчивым, толкал или бил меня – он всегда говорил, что он шутил, и говорил мне, что я слишком чувствительная, но глубоко внутри, я знала, к чему это приведет. Я ушла от него, когда он ударил меня по голове. Он разбил мою барабанную перепонку и сбил меня с ног. После этого я никогда больше его не видела. От того, что он сделал, меня, словно осенило, потому что он подводил меня к этому, шаг за шагом, подготавливая меня к своим следующим действиям. Злой шуткой, затем щепок, толчок. Они нарастали постепенно, как если бы ты вырабатывал устойчивость к острой пище или алкоголю. То, с чем, как мне думалось, я справлюсь, модифицировалось. Я почти рада, что в ту ночь он ударил меня так сильно. Это было ужасней, чем все то, что было прежде, и это разбудило меня.

И меня вовсе не пугала мужская агрессия. Меня пугали скрытые вещи. Потенциал. То, на что способен мужчина, и меня пугало быть обманутой. Я не могла позволить себе быть втянутой в это.

Боже праведный, неужели я пишу все это осужденному преступнику?

«Я обожаю, твои слова о том, что ты хочешь сделать для меня. Но часть меня хочет услышать, что нравится тебе. Прямо так сразу. Я не хочу, чтобы ты что-то смягчал. Звучит странно, но доверие для меня не постепенный процесс – медленно, последовательно заработанная привилегия. Я не доверяю вещам, которые строятся постепенно. Именно так он навредил мне. Теперь мне нравится черное и белое. Правда, даже если оно не настолько прекрасна».

Я остановилась, моргая. Вот почему я оказалась здесь? В Даррене, в такой парализованной библиотечной системе и в Казинсе? Этот город и эти места… Они не были подарками. Они были со своими шипами, как и преступник, в которого я влюблялась. Первое, что я узнала о нем, это то, что он натворил что-то ужасное – как бы иначе он оказался в Казинсе? Волк вначале показал мне свои зубы, и, осознав опасность, страх перед неприятным сюрпризом исчез, остались только мягкий мех, светящиеся глаза, сила, скорость.

«Поэтому расскажи мне, чего ты хочешь», – писала я. «Расскажи мне все свои темные желания».

В следующую пятницу было холодно, и я нервничала, когда забралась в кровать и обернула одеяло возле подмышек. Я не боялась, как после того, когда отдала ему свое первое письмо, но была на взводе. Я сказала волку не сдерживаться. Сняла с него намордник. Я не могла догадаться, набросится ли он на меня со своим языком или клыками.

«Дорогая», – прочитала я.

«Я хочу прикончить твоего бывшего, правда. Но я не могу и не стану, даже если завтра меня выпустят, и он пройдет мимо меня по улице. Похоже, ты сама с этим справилась, поэтому я продолжаю твердить себе, что этого достаточно. Мне нравится думать, что для мужчины нет большего наказания кроме, как потерять такую женщину, как ты. А если этого недостаточно для того, чтобы он пожалел о том, что сделал или изменился, тогда должно быть он слишком туп и ему преподаст урок какой-нибудь рассерженный незнакомец, избив его.

Ты хочешь знать все мои темные желания, да? Значит ли это, что тебе нравятся темные вещи? Не хочу тебя разочаровывать, но я не особый любитель темных вещей. Когда ты молод, скучаешь и свободен, и знаешь все о сексе, вот тогда ты начинаешь концентрироваться на определенных вещах. Какой вид секса лучше, какой тип женщин идеален для тебя, сложные маневры, которые можно увидеть в порно. Запрещенные вещи. Это словно выбирать любой сорт еды, который тебе хочется в любое время. Ты начинаешь хотеть только один сорт. Самый лучший и самый идеальный. Понимаешь?

Я заперт уже на протяжении пяти лет и одного месяца. Могу поспорить, что ты догадываешься – еда здесь отвратительная. Когда я выйду, я хочу попробовать все, что можно. Каждый вкус и каждый сорт мяса, и каждый сорт сладкого или соленого, или кислого. И не прикасаясь к женщине на протяжении пяти лет, когда я выйду, я хочу попробовать все те обычные разновидности, которыми мужчина и женщина могут заняться вместе.

Здесь все так сложно. И зло, и отвратительно, и громко. Я знаю, ты хочешь услышать темные вещи, но все те романтичные вещи, о которых я говорил тебе…, я так сильно хочу этого, что не могу выразить словами. Я хочу оказаться с тобой в твоей комнате, в тишине, что можно будет услышать твое дыхание и сердцебиение. В такой чистой, что я смогу почувствовать запах твоей кожи. При свечах, в желтом и нежном освещении, после здешних ярких белых ламп, которые используют здесь. Я хочу оказаться с тобой в любом месте, которое не похоже на мою камеру. В просторном и открытом месте, на огромном, толстом матрасе, и на мягчайших простынях. Вместе, где будет прохладно летом и тепло зимой. В огромной ванной. Где-нибудь на траве. Я хочу все женственные штучки, потому что я скучаю по ним. Потому что здесь все кажется твердым, острым и ярким. Я хочу убежать в место, где будет темно, мягко и тихо.

Я хочу убежать в тебя. Я хочу почувствовать твои руки на себе, и твои глаза, и знать, что в радиусе в сто миль никого больше нет. Я хочу почувствовать все это, так же, как и уделить особое внимание первым нескольким кусочкам хорошей еды в ресторане. Для начала, по крайней мере, мне бы хотелось смаковать.

Но после этих первых ощущений, я могу заняться темными вещами ради тебя. Ты хочешь почувствовать, как сильно я сдерживался, да? Ты хочешь чувствовать себя могущественной, предлагая мне закончить мои страдания. Когда я думаю об этом, то улыбаюсь. Ты кажешься такой милой и это так дерзко. Ты хочешь увидеть, как я сойду с ума, поэтому, конечно, я позволю тебе увидеть это.

Я начну очень медленно. Ради себя, а не тебя. Позволь мне смаковать, как я уже сказал. Но это продлится недолго, обещаю. Сначала я исследую твой рот и кожу. Мне нужно, чтобы твои руки были на мне, ко мне так давно никто не прикасался нежно. Я хочу, чтобы ты прикасалась к моему члену очень медленно, чтобы я запомнил каждую секунду. И когда я впервые погружусь в тебя, глядя на тебя при свечах, а твои волосы будут, раскиданы по большим подушкам… я сделаю так, чтобы это мгновение тянулось сотни лет».

Я опустила руку с письмом, вздохнув так громко, что это было слышно в каждом уголке комнаты.

– Черт возьми, ты хорош.

«Но после того, как я снова почувствую все то, чего мне не хватало. Затем я дам тебе те темные вещи, которые ты хочешь. Я буду чертовски твердым для тебя. Внутри тебя. Я хочу, чтобы ты почувствовала его, каждый дюйм моего члена. Я хочу сказать тебе своим телом – почувствуй, что ты делаешь со мной. Почувствуй, как глубоко я хочу быть. Почувствуй, как сильно я хочу кончить от твоей мокрой горячей киски, после стольких лет удовлетворяя себя только рукой. Я посмотрю на тебя, и ты будешь, словно ангел, улыбаться мне. Или, возможно, нет. Возможно, ты будешь злой. Дикой и в агонии. Возможно, твои руки будут на моей заднице или на бедрах, и я буду чувствовать, как они умоляют меня о большем. Глубже. Жестче. Быстрее. Я дам тебе это, и зная, что тебе это нравится, я буду становиться таким горячим. Затем я покажу тебе своим ртом или руками насколько я благодарен».

– О Боже.

Все те вещи, которые я думала, что не хочу слышать от этого мужчины – мягкие простыни, свечи и нежность. Вещи, которые, как я думала, он надеялся, что я хочу слышать. Вещи, которые должны нравиться девочкам, вещи, которые мужчины вынуждены обещать.

В тот вечер я написала:

«Я так ошибалась. Ошибалась, когда предполагала, что ты хочешь, когда ты говорил все эти нежные способы, которыми планировал быть со мной. Как представляла, что ты просто пытаешься мне угодить, говоря мне то, что, как ты думал, я хотела бы услышать. Я никогда не думала, что мужчина может говорить такие слова от чистого сердца – только ртом, когда он пытается затащить женщину в постель. Но ты на самом деле, все это хочешь. Я могу, чувствовать, насколько сильно ты этого хочешь, исходя из твоих писем.

Так что, да, я была бы счастлива, если бы ты был со мной всеми этими способами. Все, почему ты тосковал, сколько захочешь. И да, ты прав – я хочу чувствовать себя могущественной, сводя тебя с ума. Я даже сама этого не подозревала, но ты прав. Ты такой сильный и собранный, а я хочу обратить тебя в умоляющего безумца. Я хочу почувствовать, как твои мышцы двигаются под моими ладонями, чувствовать, как твое тело гонится за удовольствием, быстрее и быстрее. Я хочу увидеть, как самый сильный мужчина, на которого я когда-либо заглядывалась, дрожит и трясется, и стонет беспомощно от желания ко мне…»

Глава 8

Шла вторая пятница ноября, когда все изменилось. Когда земля ушла из-под ног, поглотила меня полностью, вышвырнула меня и перевернула всю мою вселенную с ног на голову.

«Дорогая», – прочитала я в тот вечер.

«У меня есть кое-какие новости, и я не знаю, что ты почувствуешь. Я получил условно-досрочное освобождение».

Мое сердце остановилось.

Просто остановилось, как дыхание, перед погружением в холодную воду. Мои пальцы затряслись, кисти, руки.

«Я должен был рассказать тебе, как только узнал. Слушание проходило в начале сентября, и я получил официальное извещение три недели назад. Я совсем не ожидал, что это произойдет. Мой адвокат сразу сказал мне, что я профукал свой шанс давным-давно, так как не раскаивался в том, что совершил. Что сделал бы все, то же самое. Я не рассказал тебе о слушании, потому что любая твоя реакция мне не понравилась бы. Я решил, либо, возможно, у тебя появится надежда, а мне могут отказать в освобождении, либо ты бы испугалась, что я выхожу на свободу. Тогда, когда я узнал, я просто побоялся тебе сказать. Я боялся, что ты перестанешь мне писать. Я по-прежнему этого боюсь. Мне не нравится это писать. Мне не нравится представлять, что ты боишься, зная, что меня выпускают. Возможно, я зря трачу время. Возможно, ты так же рада этому, как и я. Но на самом деле, я понятия не имею, но знаю, что творится в голове мужчины в этом месте, и что глупо надеяться на то, как все может быть.

В любом случае, через неделю, во вторник, меня выпустят в восемь утра, если все пойдет, как должно».

– О Боже, о боже. – Мое тело парализовало от нахлынувших чувств, слишком интенсивных. Через неделю, во вторник. Одиннадцать дней. Одиннадцать дней.

«Забавно, что мы никогда не говорили о том, почему я здесь, даже после того, как я рассказал тебе. Полагаю, ты смирилась с этим. Или смирилась настолько, что мы могли продолжать общаться в том же духе. Я обманул тебя лишь однажды, когда попросил написать тебя, то первое письмо для меня. Я хочу быть с тобой честен во всем. Я знаю, что для тебя это важно.

Я надеюсь, ты не чувствуешь себя обманутой из-за того, что эти три недели я не рассказывал тебе о своем освобождении. Я не пытался быть нечестным, но это была трусость, поэтому я не говорил тебе до сих пор. Я так сильно наслаждался тем, что у нас было. Я был эгоистом и не хотел, чтобы это заканчивалось.