Текст книги "Трудное время (ЛП)"

Автор книги: Кара МакКенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 19 страниц)

Но Джейк только кивнул.

– Забавно, как некоторые из этих парней по-прежнему держатся за свою гордость, после того как мы забрали у них все остальное.

– Он... Должна я опасаться, из-за него? Он был замечен в манипуляциях? – скажи, нет. Скажи не скажи, нет, скажи, нет. Пожалуйста, не лишайте меня этого. Это слишком приятно.

Джейк подтянулся, с задумчивым видом, поправив свой ремень на животе.

– Этот... Он не бойскаут, но он не сует свой нос, куда не следует. Хорошее поведение с момента его заключения, не встревает в разборки, насколько это возможно, в месте подобно этому.

– Значит не совсем плохой.

Джейк улыбнулся.

– Довольно плохой, чтобы угодить за решетку на десять лет. Хотя не слишком опасен. Если у тебя от него мурашки по коже, доверяй своим инстинктам... Но маньяком его не назовешь. Ну, что на самом деле, мы знаем, даже о самых порядочных.

Я кивнула, чувствуя странные смешанные эмоции. Облегчение, заинтригованность, нервозность. Должно быть, это отразилось на моем лице.

– Все еще не освоилась, да?

Я протяжно выдохнула. Я могла позволить себе показать свое беспокойство, сейчас, когда все преступные глаза покинули помещение.

– Да. Просто, в библиотеке, люди все время пытаются отвлечься. Но здесь... я не знаю. Я хочу помочь этим ребятам. Я хочу верить им на слово, не смотря на то, что знаю насколько это невероятно глупый поступок.

– Здесь, самый лучший твой советчик, это интуиция, детка. Прислушайся к ней.

Я улыбнулась, и взяла свою сумку. Внутри было письмо от Эрика Коллиера. Эрик Коллиер, который был осужден на десять лет, если бы только Джейк не произносил приблизительное количество цифр. Десять лет.

С одной стороны, думала я, подходя к машине, десять лет это хорошо. Это было не убийство, учитывая, что Казинс относилась к колонии общего режима, и десять лет слишком мало для особо ужасного сексуального насилия.

С другой стороны, десять лет означали, что Эрик Коллиер отбывал наказание не за кражу в магазине или продажу травы, или за неоплаченные парковочные талоны.

Но он пробудет взаперти еще пять лет. Не считая условно-досрочного освобождения, раз Джейк не принял это во внимание, и если Коллиер имел право на это. Мне очень не нравилось в библиотеке Даррен, так что, я сама, точно перееду в другой город и поменяю работу в ближайшие пару лет, и я не собираюсь содействовать и привлекать его так сильно, чтобы он пришел за мной... Ведь так? Был ли Эрик преследователем? Какой срок давали сталкерам?

Но все эти разговоры про красное...

Он придумал это, чтобы контролировать меня.

Или он придумал это, чтобы я думала, что я контролирую ситуацию.

Я попыталась последовать совету Джейка и прислушаться к своей интуиции, но похоть и тревога так будоражили меня, что было тяжело услышать что-то кроме моего бешеного пульса.

Он ограбил банк, решила я, повернув ключ зажигания. Все. Решено. Отчаянное, напористое преступление, но единственный, кто получил пулевое ранением – был потолок, в доказательстве того, что пистолет был заряжен. Он не собирался никому причинять вреда, и не сделал этого. На самом деле, представила я, он зарядил его только для подстраховки в случае неудачи. И добровольно сдался, когда его раскусили. Он нуждался в деньгах, чтобы вытащить брата из неприятностей с мафией.

Нет, никакой мафии.

Ему были нужны деньги на операцию бедра его бабушки.

Отлично.

Всю поездку я провела, мысленно воображая неудачные ограбления Коллиера, и к тому времени, когда копы пробрались в банк, я была на его стороне. Эти фантазии были нужным мне, для того чтобы открыть его письмо, но я спохватилась, когда остановилась вдоль обочины.

Это и вправду какая-то больная, неудачная воображаемая игра для тебя. Но для него...

Для него, чтобы это ни было, являлось самой реальной вещью, которая случилась с ним за пять лет. Насколько я знала, это увлечение, что не давало мне уснуть по ночам, могло быть единственной причиной, из-за которой этот мужчина просыпался по утрам.

Нет. Я слишком много о себе возомнила.

Просто прочитав, что он написал. Можно доказать, что я увлеклась самым жутким человеком, и потратила в пустую всю ту энергию, пытаясь оправдать его.

Я захлопнула дверь и уставилась на бар. Не смотря на то, что я жила двумя этажами выше, я всего лишь однажды отправилась туда за выпивкой. После того, как распаковала перевезенные вещи, я спустилась вниз, надеясь, что это место, возможно, окажется более привлекательным, чем выглядит, и попытаться завязать дружбу с барменом или волшебным способом столкнуться со смешанным южанином. Но нет. Пивнушку у Лолы, посещали законченные и хронические алкоголики, люди с безграничным временем, без перспектив, и с достаточным количеством денег на вечер, чтобы напиться в хлам.

Я немного выпивала в колледже, на вечеринках. Затем Джастин все испортил. Алкоголь перестал быть забавным, перестал быть общественно приемлемым пороком. Невнятные слова не были смешными. Опрокинутые рюмки не подогревали веселье – они отсчитывали время взрыва.

Но сегодня...

Я прошла мимо бокового входа, что вел в подъезд, направившись к парадной двери.

В пятницу у Лолы было так же, как и в любой другой вечер. Почти все места у бара были заняты, но мне все равно хотелось уединиться. Я встала за свободным табуретом, и поймала взгляд бармена. Он был молод, около тридцати, у него были татуировки на руке и новенькая белая кепка «Тайгерс» поверх армейской стрижки.

– У вас есть холодный чай? – или что подходило этому месту.

Он проверил невидимый холодильник под барной стойкой.

– Ага.

– Холодный чай с лимоном, льдом, и порцией бурбона, пожалуйста.

Он был скептичен, но наполнил бокал из бутылки с «Нести» и смешал все ингредиенты. Я заплатила и взяла свой напиток в двухместную кабинку в самом тихом уголке. Я не хотела, чтобы за моей спиной были люди или окна, чтобы никто не смог прочитать письмо у меня за плечами. Я вела себя, как настоящий преступник, подумала я, усаживаясь на место. Я сделала глоток и поморщилась. Проклятье. А я думала, что моя бабушка смешивала напиток крепко.

Я не ела с двенадцати часов, и напиток подействовал почти сразу. Как же хорошо. Это мне напомнило семейные барбекю, а не все эти ночи, что я потратила впустую с Джастином.

Я подождала, пока моя кровь разгорячится, затем достала записную книжку из сумки. Я провела пальцами по сложенной бумаге, чувствуя линии, где надавливал карандаш или ручка Коллиера. Я заглянула вовнутрь, мельком увидев синий цвет. Я представила, как он зажимал чернильный стержень без корпуса – работники удаляли внешние пластиковые трубки, потому что заключенные, бог знает для чего, могли их использовать. Большие пальцы Коллиера обхватывали тоненькое орудие, бережно переписывая свои мысли с экрана текстового процессора.

Что же он хотел рассказать мне?

У меня есть план, как свалить отсюда, но мне понадобится твоя помощь. Ты получишь двадцать штук за это – мои приятели присылают мне долю от продаж метамфетамина.

Пожалуйста, нет. Хотя, это точно бы меня запугало.

Просто прочитай его.

Чего я так боялась? Всего. Что он продолжит соблазнять меня. Что докажет мне, какая я идиотка, что зашла так далеко, так быстро, без особых усилий.

Нет. Что он каким-то образом разрушит эту увлеченность, которой я начала дорожить. Что он заберет, то, что дал мне, за эти несколько недель – то, что я думала, было утерянным. Мою способность желать мужчину.

Я сделала большой глоток, и развернула листок.

Его почерк был неуклюжий и осторожный, как у первоклассника, усыпанный темными пятнами, где он зачеркивал слова и исправлял, или заменял их.

«Дорогая».

Я сделала очередной глоток, пот начал собираться под моими руками и между грудью.

«Ты, должно быть, прочитала много книг. С более красивыми словами, чем я когда-либо смогу написать. Я не знаю, как красиво выразить все то, что у меня в голове. Но я попытаюсь.

Ты не знаешь меня. Я тоже не знаю тебя. Должно быть, ты одна из тех девушек, которая прежде должна начать уважать парня, прежде, чем что-то к нему почувствует. Там, откуда я родом, люди думают иначе. Мы все просто пьем и трахаемся, и зовем это любовью, как бы долго это не продлилось. Но я хочу, чтобы ты видела меня с лучшей стороны. Быть тем, кого ты, возможно, могла бы уважать. Как бы странно это не звучало. Поэтому я хочу, чтобы ты знала, что меня закрыли не за то, что я навредил женщине. Я бы никогда не навредил женщине.

В любом случае. Я не знаю тебя. Ты производишь впечатление очень милой девушки, и было приятно, что ты позаботилась, о том, чтобы достать для меня этот прибор. Возможно, ты бы сделала это для любого, кто бы в нем нуждался, но я все равно считаю это очень мило. А еще ты красивая. Я говорил правду, когда попросил тебя написать, то письмо. Все те вещи. Я не был с женщиной с самого своего заключения. Это очень долго. Говоря все те вещи, это было самое сексуальное, что я чувствовал за последние пять лет. Но я не хочу говорить вещи, которых ты не хочешь слышать. Возможно, у меня будет шанс, скажем, если ты оденешь красное в следующую пятницу. Я хочу многое сказать тебе, и вещи более личные, чем эти. Сказать, как это приятно. Словно я снова стал мужчиной, таким, каким невозможно быть взаперти. Так что, одень красное на следующей неделе, и я расскажу тебе кое-что о том, что думаю. Если нет, я оставлю тебя в покое.

Твой, Эрик.

P . S . Если у тебя уже есть мужчина, то приношу свои извинения. Я никак не хотел оскорбить его. Если ты расскажешь ему об этом, то передай ему, что он настоящий счастливчик».

Я свернула листок и положила его перед собой, мой пульс стучал повсюду. В ногах и висках, и в горле, сердце билось о ребра, и пульсировало между ног. Во всех местах, что предупреждали тело бежать, и во всех местах, что готовили тело к траху.

Когда я сделала очередной глоток, жирная капля испарины скатилась со стакана и упала на бумагу, и я подпрыгнула, словно пролила целый кувшин на акварельный шедевр. Я промокнула место подолом своей рубашки, развернула бумагу, и подула на нее, пока она не высохла.

Боже, что он со мной делал?

Внезапно, я расхотела находиться наедине с этими словами.

Мне хотелось позвонить маме... только я не могла. После того, что случилось с Джастином, она ни за что на свете не поддержит подпольный каторжный роман. Ради всего святого, она была замужем за патрульным. Мои самые близкие дружеские отношения с годами сошли на нет, когда я переехала на север из дома, а те, что я завела в Энн Арборе никогда не были столь сильными, как те, что вы заводите в юности. У меня никого не было, с кем бы я могла поделиться этим. В любом случае, никого, кто бы не посчитал, что я выжила из ума. Черт, может мне следует обратиться в Ларкхевен. Возможно, у них имеется целая палата для безумных женщин, которые влюбляются в хорошеньких заключенных.

Я сунула письмо в сумку, и отправилась к барной стойке, вдруг почувствовав острую необходимость в ком-нибудь, даже в незнакомце. Несколько людей разошлось, я заняла место в самом конце, открытая для бармена, но сев спиной ближе к стене. Чертова Казинс, научила меня думать таким образом.

Бармен подошел ко мне, уставившись на мой полупустой стакан.

– Ну как напиток?

Я кивнула.

– Идеальный, спасибо.

– Такого раньше никто не заказывал. Как он вообще называется?

– Не думаю, что у него есть название. Просто его всегда пила моя бабушка.

– Ты не местная.

Я покачала головой, сделав длинный глоток через трубочку.

– Южная Каролина. Я устроилась на работу в общественную библиотеку Даррена этим летом.

– Студентка, – подразнил он напыщенно.

– Аспирантка, – поправила я, потеплев к нему.

– Молодец. А я-то подумал, что ты чей-то надзиратель, в таком прикиде.

Он убирал лотки с дольками лимона и вишни, а я наблюдала, чувствуя эйфорию от виски. У него было круглое лицо, отчего он выглядел скорей всего моложе своих лет. Слегка мускулистый, как школьная звезда футбола, чьи дни славы были в прошлом. Он напомнил мне некоторых парней, с которыми я была знакома на родине. Я облокотилась на барную стойку, и поймала его взгляд.

– Нужна добавка?

– Не. Но тебе... Люди на самом деле ведут себя, как в фильмах – напиваются и рассказывают тебе все свои любовные неудачи?

– Люди напиваются и рассказывают мне всякую всячину.

– Если это любовные дела, они всегда полностью обречены, как ты думаешь?

Он задумчиво посмотрел.

– Да, возможно. Но каждый здесь обречен в своем роде. А что? У тебя проблемы в любовных делах?

Зная, что половина бара скорей всего подслушивала, я сказала ему.

– Я не знаю, что у меня.

– Это проблема?

– Может быть. Возможно.

Он украл мой стакан и открыл очередную бутылку. Нести, но я остановила его, прежде чем он успел добавить бурбон. Но в место этого он щедро плеснул его в рюмку и пододвинул ее к моему локтю.

– Люди дают мне больше чаевых, когда они расслаблены, – сказал он, а один уголок его губ приподнялся в улыбке.

Я улыбнулась в ответ.

– В общем, есть парень.

– Еще бы. Что в нем хорошего?

– Ну, – сказала я, закатив глаза к неоновым вывескам над баром, обдумывая свои мысли. – Он страшно красив. С ним я чувствую себя особенной. И он... Я не знаю. Загадочный, что ли.

– Загадочный, это не хорошо, – сказал мой бармен. – Загадочный, может означать, что у него есть тайная семья в соседней стране.

О. Боже, насколько я знаю, это вполне может быть правдой. Возможно, у него и не было женщины в течение пяти лет, но, сколько подружек навещало его в приемные часы? Сколько из них думало, что он будет с ними, как только его выпустят? Я схватила рюмку и вылила ее в свой стакан.

– Что еще есть в нем хорошего? – спросил мой бармен.

– Я не знаю. На самом деле, это все. Он красив и заставляет меня чувствовать себя особенной.

– А что в нем плохого?

Он вроде, как тюремщик.

– Я не очень хорошо его знаю, но я знаю, что у него были какие-то неприятности раньше. И к тому же я не совсем могу быть с ним.

Бармен кивнул.

– Женат.

– Нет, он не женат. – Правда?

– Определенно женат. Тайная жена и двенадцать детей.

Мужчина на ближайшем стуле кивнул, худой черный парень с пепельными волосами, одетый в спортивный костюм.

Я хмуро уставилась на обоих.

– Это не так. Он просто... Между нами расстояние. Мы общаемся в основном в письмах.

– Он военный? – спросил мой назойливый сосед.

– Нет. Он просто... Он в одном месте, а я в другом. Но, думаю, мне нравится, все как есть.

– Давай представим, что ты узнала, что он женат, – сказал бармен. – Это разбило бы тебе сердце?

– Я не знаю... Думаю, я бы очень разозлилась. И чувствовала бы себя ужасно виноватой. – Я чувствовала злость и вину сейчас, жалея о том, что захотела услышать взгляд со стороны. Я наслаждалась своей бредовой, эпистолярной интрижкой. А они рушили ее всеми своими идеально подмеченными вопросами.

– Чтобы ты не решила, не давай ему денег, – сказал спортивный костюм.

– Я не дура.

– Нет, просто влюбленная, что в принципе одно и то же.

Я уставилась на него, но только потому, что он попал в точку.

– Скажем, у тебя есть младшая сестра, которая оказалась на твоем месте, – сказал мой бармен. – Чтобы ты ей посоветовала?

Я сделала глоток и серьезно над этим задумалась.

– Наверно, я бы посоветовала ей быть осторожней.

Бармен развел руками, словно говоря, «Вот твой ответ», а мой сосед, соглашаясь, ударил кулаком по барной стойке.

Я покачала головой и проглотила большой глоток.

– Вы се не смешные. – Черт, кажется, я напилась. У меня начал заплетаться язык. Я оставила десятку на барной стойке, и меня точно качнуло, когда я соскользнула со стула.

Бармен схватил купюру, зажав между пальцами.

– Если бы я знал, что ты так щедра на чаевые, я бы соврал тебе. Сказал бы, что этот парень самый лучший на свете. И заработал бы двадцатку.

– Это за двойную порцию, которую я не заказывала, – сказала я нахально. – А не за твое мнение.

– Ну, я все равно тебе совру. Похоже этот парень замечательный. Уверен, чтобы он от тебя не скрывал, это не плохие вещи.

– Ага, – предложил спортивный костюм. – Он просто очень скромный. Не хочет, чтобы ты знала, что он добровольный пожарный.

– И точно он читает для сирот по выходным, – сказал бармен.

– Не хочет, чтобы ты узнала, что на самом деле он миллионер, – снова спортивный костюм. – И будет скрывать это, пока ты не влюбишься в него за то, кем он является.

В этот момент бармен не сдержался и сказал смеясь.

– Чувак, это был бы самый лучший секрет. Если бы я хотел спрятать миллионера, я бы точно засунул бы его в долбанного Даррена Мичегена.

Попробуй исправительное учреждение Казинс.

– Это все равно, что спрятать алмаз, под био-туалет. – От этого заявления бармена почти перегнуло пополам. – Где и не думал искать, чувак.

Я закатила глаза.

– Спокойной ночи, мальчики. Спасибо большое за ваше сочувствие.

Когда я направилась к двери, бармен крикнул:

– Эй!

Я развернулась и приподняла брови, изображая раздражение.

– Как тебя зовут?

– Энн. Энни, – поправилась я.

– Энни, а я – Кайл.

– А я – Родни, – сказал спортивный костюм.

– Вернись и расскажи нам, что случилось, – сказал Кайл искренне, пробежавшись полотенцем по барной стойке.

– Ага. Мы хотим увидеть обручальное кольцо, – добавил Родни, и Кайл ударил его полотенцем.

– Серьезно, – сказал Кайл. – Расскажи нам.

– Это будет стоить тебе рюмки, – сказала я ему, желая оставить за собой последние слово.

– Согласен.

– Всем спокойной ночи.

Я вышла и поднялась в свою квартиру, щелкнув тремя выключателями и выключив тусклый свет над головой, освещавший мою маленькую гостиную. Кинув сумку на диван, я схватила пульт и включила телевизор.

Я устала. Все гудело. Я должна была радоваться выходным, но в действительности, мне бы хотелось работать. Мне не нужно было время, чтобы все тщательно обдумать. Все что написал Коллиер, и каждый достойный вопрос, что решили задать мне о нем два идеальных незнакомца из бара. Вопросы, которые я сама пыталась избегать.

Я достала его письмо, и снова прочитала его.

Если у тебя уже есть мужчина... то передай ему, что он настоящий счастливчик.

Все эти вещи и его обещания оставить меня в покое, если я решу не надевать красное на следующей неделе, делали ситуацию опасной. Я не могла, знать наверняка, были ли эти обрывки почтения искренними или нет. Все что они мне говорили, это то, что он был достаточно умен, понимая, что я их заслуживаю, что делало его либо джентльменом, либо аферистом.

– Кто ты? – промурлыкала я, уставившись на эти осторожные, обдуманные буквы. Затем я схватила свою пудреницу из сумочки и уставилась на свое лицо, раскрасневшиеся от бурбона, или, возможно, из-за Коллиера. – И кто, черт подери, теперь ты такая? – покосилась я на себя. – Ты пьяница, вот кто ты. Поужинай, глупая девчонка.

Я откинула пудреницу на кофейный столик, и рухнула со вздохом на подушки.

– У меня нет ничего красного, – сказала я комнате. – Мне не идет красный.

Так ли это? Я не могу этого знать. У меня никогда не было ничего красного, возможно кроме носков или резинки для волос.

– Шл*хи носят красное, – однажды сказала мне моя бабушка – она вошла, когда я смотрела «Красотку». Мне должно быть было пятнадцать. Я сказала ей.

– Бабуля, она шл*ха. – И она понимающе кивнула.

– Разумеется.

Я думала об этом и поняла, моя мама, и моя тетя тоже никогда не носили красное, по крайней мере, я не припомню этого. Забавно, как стандарты, с которыми вы даже не согласны, все равно влияют на ваше подсознание.

Если я хотела услышать больше из того, что Эрик намеревался сказать мне, то не обойтись без особых усилий, обдуманных приобретений. Без умышленного преступления.

Шопинг с целью соблазнить опасного преступника.

Уставившись на потолок, я сказала вентилятору.

– Он хочет, что бы я стала его шл*хой.

Он не ответил.

– И думаю, возможно, я тоже этого хочу.

Глава 5

К четвергу у меня по-прежнему не было ничего красного.

Погода была дождливой и душной, и мы с Карен готовили еду в передвижной библиотеке. Учебный год подошел к концу, но мы ездили по молодежным центрам и лагерям во время летних каникул, мы уже сделали три остановки, и планировали еще пять после обеда.

– Глянь-ка, – сказала Карен, когда мы выехали на окраину небольшого городка. – Твои новые лучшие друзья.

Линия мужчин одетых в оранжевую форму рассеялась вдоль разделительной полосы и правой обочины, ухаживая за тоненькими саженцами подвязывая их к опорам, и складывая шмотки свежей травы и мусора в мешки. На спинах черными буквами было написано «КАЗИНС». И к моему смешанному ужасу и волнению, когда остановилось движение на красный свет, вблизи от меня оказался ни кто иной, как заключенный 802267. Снаружи, никакой проволоки между нами, только на расстоянии десяти шагов и оконное стекло. Это было в хорошем смысле слова захватывающим. Ничего подобного я не ожидала.

Его голова была опушена, глаза сосредоточены на работе. Его виски и предплечья сияли от пота. Вся моя неуверенность тут же исчезла. Все что я хотела, это прочувствовать его на свободе, вот так. На мне были украшения и макияж, а волосы распущены. Боже помоги мне, я хотела, чтобы он увидел меня такой, при полном параде.

Я нажала переключатель, чтобы опустить стекло.

– Эй, – крикнула я.

– Какого хрена ты делаешь? – рявкнула Карен.

Когда он не взглянул на меня, я попыталась вновь.

– Эрик!

Это привлекло его внимание. Карие глаза расширились, затем снова вернулись к своему занятию.

– Энн, – оскалилась Карен, и мое окно поднялось при ее нажатии на кнопку. – Боже, ты, что совсем с катушек съехала?

– Я знакома с некоторыми из этих парней. Этому я помогаю с его дисграфией. – И его сексуальным напряжением. – Я подумала, что ему будет приятно. Ну, то есть, как часто этим ребятам говорят привет на свободе?

Она сокрушенно покачала головой, словно я говорила о том, чтобы задрать перед ними майку. Я никогда не считала ее параноиком.

– Боже. Ну не зарежут же они нас за то, что мы были с ними дружелюбны – даже, если они и захотят этого, тут повсюду надзиратели.

– Им не позволено разговаривать с тобой, глупышка. Им даже нельзя смотреть на тебя. Мужчина может лишиться основных привилегий. Его могут отстранить от работы на воле.

– О. – Мое лицо пылало. – Никто не говорил мне об этом. – Я выгнула шею, когда мы снова тронулись, чтобы убедиться, что Коллиер не получил нагоняй. Похоже, я вышла сухой из воды. Вежливая часть меня хотела, опустить стекло и выкрикнуть извинения, но я усвоила урок.

Все это казалось колоссальным... варварством. Я знакома с этими мужчинами. Во всяком случае, с некоторыми из них. Для меня они были людьми, даже учениками, но все же правила требовали, чтобы я относилась к ним с таким же уважением, как к одушевленным дорожным конусам. От этой насильственной бесчеловечности, я почувствовала злость внутри.

Я повернулась к Карен.

– И что же, если какой-то придурок начнет их обзывать, или даже что-то кидать в них, они должны просто не обращать на это внимания?

– Конечно. Самое малое с чем приходиться мириться этим ребятам, так это с обидами. – Она стрельнула в меня взглядом, ее строгое выражение лица смягчилось. – Ты слишком добра, для твоего же блага. Тебе лучше быть по осторожней там.

Отруганная, я заткнулась на следующие несколько миль. Но, когда смущение сошло на нет, во мне осталось желание, тот же самый инстинкт, который заставил меня позвать его. Желание встретить его взгляд. Желание соединиться с ним.

– Я хочу сэндвич, – сказала Карен, когда мы подъезжали к следующему маленькому городку. У нас был час до следующей остановки.

– Я – за.

Она свернула на обочину возле придорожного семейного ресторанчика. Магазин по соседству привлек мой взгляд. Божественная Дебби. Магазин женской одежды, явно чья-то обреченная мечта. Люди, живущие в этом округе, едва могли позволить себе поход в супермаркет – и уж тем более шопинг в бутике. Бьюсь об заклад, он не проживет и трех месяцев, но пока, он определенно является гордостью и радостью Дебби.

И прямо там, в витрине было красное платье.

– Я вернусь через минуту, – сказала я Карен. – Хочу кое-что посмотреть здесь.

– Хочешь, я закажу тебе еду?

– Конечно.

– Что?

– Удиви меня, – сказала я, не совсем слушая. Мои ноги несли меня к витрине и к красному платью.

Я не смогу одеть это в тюрьму – оно было до колен и с бретелью-петлей. Если Шонда сойдет с ума и пустит меня в общий зал, то произойдет бунт.

Я открыла дверь, и меня поприветствовала кантри-музыка и благословенный порыв кондиционера.

– Добрый день! – сказала пожилая женщина, возможно, Дебби, выходя из-за прилавка. Я была единственным покупателем. Могу поспорить, что я первая за все утро.

– Добрый.

– Я заметила, как вы смотрели на платье в витрине. – Шл*ха, добавила она в моих мыслях.

Я кивнула.

– Оно прекрасно, но мне нужно что-то более строгое, что можно надеть на работу. У вас есть что-то еще той же расцветки, может блузка? Подойдет с коротким рукавом, но без выреза.

Она показала мне несколько вариантов, но все было слишком летним, украшено бусинами или с вырезами, или слишком вызывающим.

Когда она ушла в подсобку, чтобы что-то проверить, я порылась в вешалках.

И нашла то, что искала.

Это был мягкий вязаный свитер в кремовых тонах с рукавами три четверти и с не слишком широким вырезом лодочка, из-за которого не будут выглядывать бретельки бюстгальтера. А посередине располагался огромный красный мак, яркий, словно мараскиновая вишня на ванильном мороженом.

– Извините, ничего нет, – сказала она, возвращаясь.

– Я примерю это, – сказала я, выставив свою находку.

Она провела меня к кабинке и закрыла шторку. Свитер села как влитой, и я изучила форму, заверив себя, что мак не был похож на женский половой орган, как большинство цветов.

Сам по себе свитер не был красным.

Но цветок был дерзким, как полотно перед быком.

Все же. Он не совсем красный. Я не совсем шл*ха. Только частично. Только слегка шл*ха.

Мне нравится. Я надену его – если не завтра в Казинс, тогда по другому случаю. Я переоделась, и направилась к прилавку.

– У вас есть такой же на размер больше? – Он идеально подходил для задуманного, но это бы позволило заключенным более точно оценить мои размеры, чем в любых других моих нарядах, которые я носила.

– Боюсь, он последний в своем роде.

Я постучала пальцами по вешалке, и закусила губу. Я бы могла накинуть сверху кардиган. Позволив выглядывать только красной вершинке цветка. Небольшой привет от легко доступности.

– Я сделаю скидку в пять долларов, – сказала женщина, и этого хватило, чтобы убедить меня.

– Согласна.

* * *

– Миленький свитер, – сказала Шонда, удерживая его перед собой.

Это была моя четвертая пятница в Казинсе, и впервые за все время, она позволила мне остаться в нижнем белье вовремя досмотра.

Когда я снова натягивала джинсы и свитер, я спросила.

– Не слишком обтягивающий, нет? Я бы могла оставить кофту, но сегодня жарко...

Она засмеялась.

– Для этих мужчин и парка была бы довольно обтягивающей. Они все гадают, что под твоей одеждой, Энн. Если ты хочешь дать им дополнительную подсказку, это твое дело. Этим ты не нарушаешь ни один кодекс, но решай сама, сколько внимания ты хочешь к себе привлечь.

Я одела эту вещь. Мне хотелось немного внимания. Немного очень-очень специфического внимания, от одной пары мужских глаз среди пары сотен, с которыми я сегодня встречусь. Но с того момента, как я купила свитер, что-то странное появилось во мне. Что-то инвазивное с ползучими стеблями. Эти щупальца захватили меня, и закрутили в ощущениях, которые я не испытывала на протяжении пяти лет – женское кокетство.

Пять лет.

Пять лет с момента, когда мне хотелось быть сексуальной, и привлекать это внимание.

Пять лет с момента, когда Эрик Коллиер был с женщиной.

Большой срок с момента, когда женщина чувствовала себя женщиной, а мужчина мужчиной. Большой срок для двух людей, чтобы запереть свои потребности в темноте, размышляла я, застегивая пуговицы кардигана, скрывая большую часть красного цветка, большую, но не всю. Внутри было жарко, и мне хотелось расцвести.

Шонда провела меня по коридору мимо общего зала. Энергетика Коллиера привлекла мой взгляд к нему. Этот темный взгляд, опустился всего на секунду, разглядев гораздо больше, чем просто форму моей груди, к которой стремились взгляды других мужчин. Его глаза вернулись к моему лицу, и я тоже увидела красный. Лаву в этом взгляде.

Я почувствовала, как мои бедра раскачиваются сами по себе, и одернула себя. Уставилась на воротник Шонды, пока мы проходили мимо оставшихся закрытых дверей.

Я провела утренние занятия, хотя не могу сказать, как мне это удалось. Мои глаза были прикованы к часам, мои мысли не понятно где. Я практически вбежала из класса «Б» в офис. Интересно, заметил ли кто-нибудь, как я отправилась на обед одна. Возможно, сочли меня социопатом.

Вы не причем, могла я сказать им. Это, просто чертова порнография, что происходит за моим окном. Я просто не могу перестать наблюдать за этим.

Это был единственный раз, когда я почувствовала контроль над своей одержимостью. Я осознала это, отыскав Коллиера в толпе только что вывалившейся во двор. Кивнул черным парням в их углу. Снял майку. Тридцать подтягиваний, пятьдесят отжиманий, пятьдесят приседаний, и повтор. Затем эти двойные упражнения, которые он делал в конце – потягивание, затем упор лежа на одной руке, с удвоенной скоростью, по двадцать раз на десерт. Иногда после этого он бегал по двору несколько кругов, но сегодня он был вовлечен в разговор с другими занимающимися парнями. Скрестив руки на голой груди, его язык тела ничего не выдавал, майка висела на его плечах – не выражая никакой открытой агрессии, но и не выявляя особого дружелюбия.

– Держись здесь, если ты черный, – сказал Уоллес во время обсуждения книги на тему социального разделения, – лучше разговаривать только с черными, или никто не станет на твою сторону, если случится какое дерьмо. И это даже не расизм – это просто основы гребанной математики. Один, два, три, четыре, – сказал он, указывая на себя и еще несколько близ сидящих мужчин. – А если ты белый, то лучше держись с белыми. Один, два, три, гребанная четыре, – сказал он снова, махнув на другую сторону класса. – Математика. Забудьте об этом дерьме о смешанной дружбе как в шоушенке. Здесь не смешивают шоколад с ванилью.

– А если ты, говнюк, что-то среднее между карамелью, – один из примерно тех латиноамериканцев добавил с ухмылкой. – То ни один надзиратель не спасет твою задницу.

Группа разразилась от смеха, который объединил на мгновение их идеальные разделения.

Эта дискуссия доставляла мне дискомфорт, но довольно странно, что каждый мужчина в комнате, казалось, абсолютно спокойно отнесся к тому, как Уоллес объяснил свое виденье, отчего солнце светит днем, а луна ночью.