Текст книги "Трудное время (ЛП)"
Автор книги: Кара МакКенна
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц)
– Я выдам вам рабочие листы. – Сказала я, передав стопку четырем мужчинам, сидящим в первом ряду. – Пожалуйста, разделите между собой. – Я задержала дыхание, когда направилась к следующему ряду, но никто не прикоснулся к моей заднице. Повсюду глаза, и кто-то пробормотал, «южанка», но никто не распускал руки. Третий ряд. Четвертый. Я прошла назад, в переднюю часть комнаты, скрыв свое облегчение.
– Этот курс длится восемь недель. Если я буду рассказывать материал, который вам уже известен, то считайте это повторением. Уроки будут усложняться с каждой неделей. Хорошо? А сейчас, скажите мне, кто из вас не знает алфавит?
Никто не ответил и не поднял руку, мне не оставалось выбора, как допустить, что они были честны со мной.
– Чудесно. Тогда мы начнем с азов звукового метода. Звуковой метод это система обучения чтению и грамоте, при прослушивании звучания слов...
Я говорила на автомате – я не единожды рассказывала это раньше, работая запасным учителем и приватным репетитором в начальных классах.
И все же это было очень странно. Рассказывать все это, абсолютно взрослым, заключенным мужчинам, а не кривляющимся детям.
По ходу урока, некоторые мужчины были тихими – глубоко концентрируясь, или полностью отключившись, тяжело сказать. Другие были болтливыми, желая задавать вопросы без причины, только, чтобы поговорить со мной. Обычно, чтобы пофлиртовать.
– Эй, девушка библиотекарь, – вмешался один мужчина. – А вы замужем или нет?
Его друг добавил: – Точно. Кому Вы читаете дома истории перед сном?
– Закрой свой рот, – мужчина в первом ряду повернулся, чтобы сказать. – Как будто у тебя есть шанс? Черт. Некоторые из нас здесь чтобы исправиться, сукин ты сын. – Это был другой контингент, очень серьезный тип людей, которые не терпели ерунды, и сразу требовали, чтобы я объяснила им то, чего они не поняли.
Никто не вел себя напрямую неуважительно или угрожающе, не своей манерой общения. Я поняла, что, то о чем говорила Карен, было правдой – шанс провести час в обществе незнакомой женщины, был желанным для кого-то из них. Я надеялась, что некоторые из них действительно интересовались грамотой, но если это не так, то их готовность соблюдать правила, в обмен на час ментальной возможности раздеть меня, тоже подойдет. Хотя давайте будем реалистами – для этого мне недостаточно много платили.
После «Основ грамотности», последовала «Композиция». Я попросила присутствовавших, рассесться в соответствии их умении писать, на тех, кому это было «очень сложно», «довольно сложно», и «не слишком сложно». Несколько с пониманием кивнули, но они снова распределились за столами строго по цвету.
Было очевидно, что попытка обучать их на трех разных уровнях, провалилась. Вместо этого я раздала им разлинованную бумагу и карандаши – последние были предоставлены тюрьмой – и прочитала им задание.
– Пожалуйста, напишите каждый в течение трех минут на тему «Мое любимое время года». Я просто хочу посмотреть, насколько хорошо мы все умеем писать.
Я прошлась по классу, пока еще с нетронутой задницей. Некоторым мужчинам удалось составить несколько предложений, медленно написав, продуманные детские заголовки, другие написали абзац, или два. Когда они отложили карандаши, я собрала несколько листков, с разными размерами текста, чтобы прочитать вслух. Я буду осторожна, сообщив им об их успехах, прежде чем отметить не уместные предложения или грамматические ошибки, чтобы продолжить урок.
– Мое любимое время года лето. – Прочитала я не заостряя внимания на ошибках потому, что будучи ребенком у нас не было школы, и мы могли играть весь день и никто не говорил мне, где быть до ужина. Я ненавижу зиму здесь в Мичигане она слишком длинная, не то, что в Вирджинии откуда я родом. Отлично. Это очень хорошо. Здесь очень обдуманно подошли к заданию. Давайте теперь быстро обсудим использование пунктуации, чтобы выделить направление наших слов...
Остальная часть обучения прошла... не катастрофично. Все вышло из-под контроля, когда я пыталась объяснить некоторые легкие грамматические подсказки. Возможно, почуяв как мне нелегко, кто-то воспользовался возможность и перенаправил разговор в политические споры по поводу «Голоса черного человека» и то насколько уличный сленг более понятен, чем тот, как он выразился «Ваш заумный белолицый жаргон, смекаешь»? Боясь разжечь драку, я мудро позволила заключенным обсуждать не очень цивильные темы, вмешиваясь в разговор со странной неуверенностью, «Да, это интересное замечание», прежде чем обстановка стала накаленной, и Леланд ударил своей дубинкой по стене приказывая всем заткнуться.
Урок подошел к концу, и заключенные вышли, мышцы лица болели от натянутой улыбки, я втянула шею, практически касаясь ушами плеч. Взглянув на Леланда в углу, я умоляла его подать мне знак – любой знак, плохой или хороший – который мог бы отобразить, как я справилась с этим.
Он поднял большой палец, его показной, пренебрежительный хмурый взгляд говорил: «Не парься малыш. Ты отлично справляешься».
Я сделала самый глубокий вдох, желая поверить ему.
Следующая сессия была об «Источниках». В Казинсе был сильный – если не революционный – реабилитационный дух, и они рассчитывали, что приглашенные библиотекари покажут заключенным, как найти работу в интернете, и обучат их заполнять онлайн анкеты. Это был не совсем урок, больше походило на свободное занятие для всех. Имелось всего два компьютера, так что мужчинам приходилось записываться заранее. Остальные парни, просто добровольно приходили и уходили, прося меня проверить их резюме, объяснить документы, которые они получали, помочь написать письмо и так далее.
Утренние источники были не слишком безумны, но мне сказали, что дневные пользовались большей популярностью.
– Они становятся неугомонными между обедом и ужином. – Сказал мне Леланд в комнате отдыха для персонала.
– Везет мне. – Я высыпала две упаковки быстрорастворимой овсянки в миску, и сунула ее в микроволновку. Я ела не чувствуя вкуса, стоя у окна, которое выходило на прогулочный двор. Мужчины тренировались, отжимаясь и подтягиваясь на турниках, играли в баскетбол с одним кольцом, разделившись, вывернув рубашки наизнанку.
Годы в этом месте, подумала я. Годы ничего неделанья кроме скучных наращиваний мышц, и, возможно, мозгов. Но даже я могла сказать, что Казинс не располагал достаточными средствами для последнего.
После обеда последовало обсуждение книг – единственный урок, на который я, в общем, возлагала надежды.
Я решила выбрать историю, которая бы задевала проблемы заключенных, но не взбудоражила бы их. Что-то, чтобы примерно подходило для мужчин с тяжелыми, взрослыми проблемами, но с навыками чтения как у подростка, и которая бы также соответствовала стандартам Казинса. Я прочитала инструкции тюрьмы, и они были довольно либеральными. Они не приветствовали «книги с чрезмерно насильственным и сексуальным содержанием», но к счастью не представляли особой цензурной опасности.
Библиотекари обожали препятствия – глубоко внутри, мы все авантюристы – я была одержима своим выбором в течение нескольких дней. Я выбрала книгу, предназначенную для подростков, думая, что история о молодом парне, может вернуть этих парней назад в те дни, когда их жизни еще не приняли такие крутые повороты.
Обсуждение книги проходило, в другой комнате, отличавшейся от утреннего класса – достаточно большая, чтобы разместить пятьдесят или шестьдесят человек на пластиковых стульях, повернутыми в сторону моего стула.
Мужчины заходили по одному, мне предоставили два охранника – Леланд с усами из стали в переднем углу, а другой мужчина стоял у выхода. Они разговаривали и шутили, все еще прибывая в общественном режиме после обеда.
Представь, что это группа школьников. Когда стулья заполнились, я сказала настолько строго, насколько смогла.
– Тишина, пожалуйста. Спасибо. Всем привет. Я мисс Гудхаус, новый библиотекарь. Добро пожаловать на сессию обсуждения книги. Надеюсь, вам понравится история, которую я выбрала...
Со второго ряда, – Поехали! Убить чертового пересмешника! – снова Воллес, мистер Брачная Пятница.
Пара парней засмеялись, а пара других зашикали.
– Она называется «Разрушитель кораблей» Паоло Бачигалупи, – сказала я. – Это пока все, что я могу сказать вам на данный момент. – И я начала читать.
Действие истории разворачивалось в дистопическом будущем, ее главный герой – мальчик по имени Нейлер, который собирает медь с разрушенных танков. Я надеялась, что место событий не будет соприкасаться с их жизнями, но я надеялась, что темы книги им не будут чужды – как завоевать положение в жестоком обществе. Выживание, угнетенность, борьба, триумф. Любовь.
Когда я читала, мужчины вели себя тихо. Устрашающе тихо, не считая тех моментов, когда случалось что-то интересное, и комната гудела от десятков комментариев.
Мой выбор был удачным.
Мой голос потерял свою неуверенность. Комнату сотрясало, когда динамика между молодым разрушителем кораблей по контракту и их бездушными надзирателями находилась в центре внимания.
Несмотря на план, читать, не отрывая глаз от книги, мой старый как мир инстинкт взял верх. Я начала поднимать взгляд, украдкой бросая взгляды через каждые несколько предложений. Они были короткими – секундным проблеском на случайном лице, достаточно, чтобы воодушевиться, и вернуться к странице.
Я прекрасно справлялась, пока через пятнадцать минут, когда мой очередной украдкой брошенный взгляд, не остановился на взгляде 802267.
Мое сердце замерло. Я запнулась, и быстро перевела внимание на книгу, возмутившись на свой мозг и на напечатанные слова.
Я пыталась не поднимать лицо, но знала, что он был там, знала точно, где находилось это тело в комнате, по отношению к моему телу, зная, что эти темные глаза были прямо на мне...
Я подняла глаза.
Этот взгляд. Его невозможно было прочесть, в нем одновременно сочеталась безразличие и очарование, холодность и всепоглощающее искушение.
Подождать... но что ждать? Я вновь опустила взгляд на страницы, рот продолжал двигаться, словно на автопилоте.
Холодное искушение. Вот. Это были лучшие слова, которыми можно было охарактеризовать это. По крайней мере, это звучало лучше, чем социопат.
Я осознанно встречалась взглядами, только с противоположной частью комнаты на протяжении нескольких страниц, но его взгляд... приклеился ко мне. Прожигал, как после прикосновения руки любовника. От этого мои щеки покраснели, и я надеялась, что румянец был незаметен в тусклом свете флуоресцентных ламп.
Мой мозг закипел, пока мои губы и язык продолжали двигаться.
Взгляни еще раз – и ты увидишь, что это не так. Уловки сознания. Просто на мгновенье тебе показалось, что ты увидела знакомое лицо среди незнакомцев. Хотя ты только единожды видела его в общем зале.
Хотя, почему лицо мужчины, так глубоко отпечаталось, от такой короткой встречи...
По правде говоря, он был симпатичным. На любителя – без типичной американской привлекательной внешности. Намного мрачней. Проницательная и опасная харизматичная порода.
Конечно же, я хорошо знала, что внешность обманчива. Мой бывший, который ударил меня так, что разорвалась барабанная перепонка и вывихнулась челюсть, был красив по-американски. Блондин. Карие глаза, которые казались зелеными на солнце, и эта улыбка. Дайте ему золотистого лабрадора и футбольный мяч, и картинка идеальна.
Дайте ему пластиковый стакан – наполовину с колой, наполовину с ромом – и он становился совсем другим.
Это единственная причина, почему 802267 привлекательный такой. Он совсем не такой как Джастин. Светловолосый, улыбающийся Джастин.
Этот пронумерованный, безымянный незнакомец… он облажался. В прошлом. Облажался, довольно жестко, что его заперли, и абсолютная честность этого, приняла неожиданные повороты. Потому, что какими бы не оказались преступления Джастина – пьяные дебоши за рулем или дома – они будут наказаны. Если он не перестанет пить, что-то ужасное ожидает его. И уверенность в этом факте, с неизвестностью, которая могла случиться и когда, была сокрушительной.
Но этот мужчина, с его карими глазами, темными волосами и темной щетиной... Мужчина, как он, который сидел за четыре ряда, третье место с конца... Я знала, где он сидит и, где стоит. Я знала, где он спит – за толстой металлической дверью. И почему-то он казался неопасным.
Я посмотрела украдкой снова.
Его взгляд был, словно сильные мужские руки, держащие птенца – вроде бы надежные, но проницали с потенциальной невозможной жестокостью. Выражение лица 802267 само по себе не было жестоким, но это мистический взгляд... от него можно было ждать, все что угодно. Ему нельзя доверять.
Прекрати смотреть.
Я встречалась взглядами с мужчинами вокруг него, но он всех затмевал собой. То как он сидел, расставив ноги, поддавшись бедрами вперед, руки небрежно сложены на коленях. Словно это чей-то двор. Словно он зажимал между двумя пальцами горлышко бутылки с пивом, и солнце припекало его затылок. Его глаза были настороженны, и я чувствовала их на себе. Чувствовала, как они впитывали каждое слово, что я произносила, слизывая их прямо с моих губ.
Казалось, как будто я говорила совсем другие слова заключенному 802267, которые больше никто не мог слышать.
О чем говорит этот взгляд?
О чем же ты думаешь?
Что ты натворил, из-за чего ты лишился свободы? Чтобы заслужить такую жизнь?
Чтобы ты сделал со мной, останься только мы вдвоем здесь? Дрожь по телу.
Но какой вид дрожи?
Перестань смотреть на меня. Но все смотрели на меня – представляли они вещи, от которых мне было бы тошно или нет, им было разрешено смотреть на меня, что они и делали. Тогда почему от взгляда одного мужчины мне жарко, когда от других меня пробивает в холод?
Я взглянула на часы. Почти половина, пришло время начать обсуждение.
Когда я закрыла книгу на захватывающем действии, я услышала гул неодобрения, и от кого-то, – эй, не останавливайтесь.
– Ну, – сказала я, смотря вокруг. На всех кроме 802267. – Ваши мысли? Нам нравится Нейлер? Почему или почему нет? Руки, пожалуйста.
Вначале никто не говорил, но после пары неловких попыток поднялась темная рука.
– Да, – сказала я, указывая на молодого человека.
– Я надеюсь, он отомстит этой суке, которая оставила его умирать.
– А ты не думаешь, что он бы поступил так же, – спросила я, – если бы он был бы в том положении, когда можно было получить прибыль со всей нефти?
Поднялась другая рука на переднем ряду, и я кивнула ее владельцу.
– Нет. Он понимает, что нужно иметь союзников. Он бы поделился с ней и с той другой цыпочкой.
– Да пошли они, – кто-то сказал, и я указала на большого широкоплечего скинхеда, чтобы он продолжил свою мысль.
– Каждый может говорить себе в голове, что он сделает как правильно. Но когда есть возможность... – Он пожимает плечами. – Это все инстинкт выживания. Ты ставишь себя на первое место. Тем более, когда речь идет о твоей жизни или смерти. Или о твоей свободе.
– Я бы никогда так не поступил с моей командой, – послышался раздражительный голос с конца.
– Руки, – я им напомнила. – Это интересная точка зрения, говорить про союзников в такой ситуации, не так ли? Потому что Нейлер должен полагаться на своих товарищей – разрушителей кораблей, но также и соревноваться с ними. Так что мы думаем, собирается ли Нейлер мстить Слоту, если он выберется оттуда живым?
Послышалось ворчание, несколько мужчин кивнули, и я вызвала того, кто поднял руку.
– Я бьюсь об заклад, что он не станет, – сказал латиноамериканец, которому на вид было тридцать с чем-то. – Он, скорее всего, подставит другую щеку, точно, потому что он не хочет быть таким же подлецом, как его отец.
Это вызвало гул коллективного созерцания.
Следующая рука принадлежала Уоллесу, и то, что он сказал, меня поразило, доказывая, что он способен на большее, чем просто острить.
Этот мир похож на тот, где каждый готов перегрызть горло другому. Он умирал от голода. Если он не получит гребанного возмездия, блин, никто не будет уважать его. Это, как и здесь. У тебя только один шанс, чтобы доказать, что у тебя есть яйца. Облажаешься, и ты чертов мертвец.
– Но тогда он не лучше, чем та сука Слот, – сказал его сосед.
Обсуждение проходило живо и практически все вели себя вежливо, все еще были подняты руки, когда я была вынуждена закончить сессию. Заключенные поднялись со стульев, которые проскрипели, и была слышна их болтовня, и огромный парень с первого ряда подошел ко мне на почтительном расстоянии. И удивительно нежным голосом он сказал, – это чертовски хорошая книга, мисс...
– Мисс Гудхауз.
– Точно, мисс Гудхауз. Было бы замечательно, если бы по ее мотиву сняли фильм.
– Рада, что вы так думаете.
Он не улыбался, но в его глазах я увидела грустную теплоту, когда он проходил мимо. – Я буду ждать с нетерпением, чтоб услышать, что случится дальше. Чтоб узнать выберется ли он, или утонет, или еще что.
– Хорошо, – я улыбнулась, пока он не отвернулся, потом просканировала удаляющуюся толпу. 802267 там не было. Не то, чтобы я должна была его искать.
Остаток моего дня практически повторял утро – «Основы грамотности» и «Источники», проходили параллельно. Предыдущие были напряженными.
Активность была небольшой в Казинсе, никто не желал выглядеть глупо перед женщиной, которой немного за двадцать, или перед полной комнатой своих злейших врагов, проговаривая такие слова как, ведро, океан, и чайка. Были срывы – разочарования, вспышки ненависти, к себе напомнившие мне о детях которым я помогала разбирать те же самые буквы. Эти мужчины нуждались в моей помощи. Претили моей помощи.
Я чувствовала вспышки напряжения, и закипали, время от времени, как миражи над горячим асфальтом. Я была на грани. И даже какое-то время не думала о заключенном 802267.
До тех пор пока через час, я вдруг оказалась лицом к лицу с ним.
Леланд был прав – послеобеденный блок «Источников», имел большую популярность, чем утренний, и он длился вдвое дольше. Было довольно много заключенных, и только одна я, и я чувствовала коллективное нетерпение, когда я выбирала наугад к кому подойти на помощь.
Я тестировала молодого парня, для его предстоящего экзамена средней школы, когда высокая фигура вошла в комнату. Я знала, кто это был, даже не поднимая глаз. Широкие плечи, и узкие бедра, длинные ноги. Отросшие темные волосы. Глаза, столь горячие, что могли опалить.
Твою мать.
Почему же я так боялась? 802267 выглядел не более, не менее опасным, чем любой другой из этих мужчин, должно быть это интуиция... Не считая того, что я волновалась немного больше, чем от простого страха. Он заставлял меня чувствовать, тепло и встревоженность, и беспокойство которому я совсем не доверяла. Для меня это непривычно. Голод, которого, я не испытывала годы.
Он прошел между столов, к свободному стулу у длинной черной стороны комнаты, зарабатывая злобные взгляды, когда он устроился. У него не было с собой ни бумаг или книг, он просто сидел, сцепив пальцы на столе, само терпение.
Он взывал ко мне своим взглядом, его молчание говорило мне, «Я буду здесь, ждать».
Другие пытались выудить мое внимание уже какое-то время, и я была счастлива избегать его в течение сорока минут или больше. И он по-прежнему просто сидел, со сцепленными руками, и следящими за мной глазами. Я подошла к нему, почти в конце двух часового блока, пересекая комнату, с бешено стучащимся сердцем. Я катала свой стул с собой везде, и, подтолкнув его в конец длинного стола за которым он сидел, я улыбнулась, усевшись напротив него.
– Ты был ужасно терпелив. Я могу тебе в чем-то помочь?
Почти улыбка. Почти. Его голос был глубоким. Низким. Насыщенным и темным, как весенний грунт.
– Я надеюсь.
– Как и я. Говори.
– Я не слишком хорошо умею писать.
– Ладно.
– Я и раньше посещал занятия по грамматике, но они не слишком-то помогли.
– Нет?
– Я уже знаю все это детское дерьмо, по поводу произношения. Я нормально читаю, но мое правописание дерьмовое. Я обдумываю каждую чертову букву, словно впервые ее вижу. Дислексия или вроде того.
– Если честно, это ничто, иное, как дисграфия.
– Как что?
– Это как двоюродная сестра дислексии. Ты говоришь, что с чтением у тебя проблем нет?
Он кивнул, как ковбой или как-то так. Я начинала нервничать от того, как он на меня смотрел, не отрывая свой взгляд от моего лица. Я не могла найти себе место. Я молилась, чтоб он этого не заметил.
– Я читаю нормально. Не быстро, но пару книг в неделю могу прочитать.
– Но тебе трудно с написанием букв, когда ты садишься за стол, чтобы что-то написать?
– Я могу без проблем переписать их, но они не остаются в моей памяти. Не все, так или иначе.
– Да, это дисграфия. – Боже, почему ему не поставили диагноз в первом или втором классе? Таким образом, каковы шансы у ребенка справиться со школьной программой? – Не хочешь составить план, для работы со своими проблемами?
– Если он у тебя есть.
– Я знаю, что это не идеальное место для этого, но для многих людей с твоей проблемой печатанье намного облегчает задачу с написанием, как только они ознакомятся с клавиатурой. Ты раньше работал с компьютером?
– Нет. Но это правда – печатать намного легче. Я нахожу буквы быстрее, чем вспоминаю, как они пишутся.
– Прекрасно. Если придешь снова на «Источники», в следующую пятницу. Я принесу некоторые рабочие листы и литературу по дисграфии. И может, ты разрешишь мне, посмотреть, как ты пишешь, и я могу, понять, откуда нам начать. Как считаешь?
Он снова кивнул своим подбородком с темной щетиной.
– Звучит, нормально.
Я попыталась наглядно вообразить его на воле. Как бы он был одет. Мешковатые джинсы или обтягивающие, кожаная куртка или расстегнутая рубашка, какая-нибудь футболка с логотипом пива...? Какой работой он занимался, до того как его лишили свободы? Физический труд? Или эти жесткие, загорелые руки, он приобрел в этом месте, от этого существования в бесконечной яме скуки и опасности.
Очередной заключенный прервал мой ступор.
– Эй! Тик-так, леди библиотекарь. Я жду уже целый час.
Я открыла рот, чтобы заверить его, что он будет следующим, но 802267 заговорил раньше меня. Он резко повернул голову, и поймал парня, с самым холодным отвращением на лице, которое вы когда-либо видели.
– Ты видешь номер у нее на рубашке? – Он потребовал.
– Что ты...
802267 очень выпрямился. – Потому что я не вижу. И так как у нее на рубашке нет номера, я думаю, это означает, что она не должна здесь находиться. Поэтому обращайся к ней с уважением, так как это очень мило с ее стороны придти сюда и делать вид, что ей не плевать на твою заключенную задницу.
Отруганный мужчина, отодвинул с визгом стул и направился к двери, бормоча. 802267 развернулся обратно ко мне, расслабив осанку.
– На чем мы остановились?
– Точно, – сказала я, мое лицо вспыхнуло. – Ты приходи на следующей неделе, и я приду подготовленная, чтобы тебе помочь.
– Заметано.
Я остановилась, перед тем как мягко добавить:
– И мне не плевать, между прочим.
Он разразился в улыбке, заставляя меня почувствовать более убедительное волнение.
Я собиралась подняться, но его взгляд пригвоздил меня к месту – от холодного до кипящего в мгновение. Он говорил тихо. Как будто мы были вовлечены в заговор.
– Мне нравится, как ты говоришь.
– Ох, – я сглотнула, щеки и шея пылали. – Сп-спасибо.
– Откуда ты?
– Южная Каролина.
– Я никогда не встречал никого из Южной Каролины. – Его голос был глубоким и резонансным, громкость голоса не имела значения. Он говорил с таким тоном, в котором были и угроза, и принуждение, и соблазн, и причитание. Все вместе. Я никогда не встречал никого из Южной Каролины. То, как он это сказал, можно было ожидать, чего угодно после этого.
Я никогда никого не встречал с Южной Каролины...
...но я люблю блюграсс.
...но я зарезал мужчину на смерть в Теннесси.
...но я слышал, что девушки там, на вкус, как персики.
– Какая там погода? – спросил он.
– Хорошая, – сказала я тупо, кивая. Испуганно. Как будто загипнотизированная. – На самом деле, хорошая.
Его взгляд упал с моих глаз к моему рту, и я чувствовала его как поцелуй. Его губы были приоткрыты, нижняя губа была полнее верхней.
– Настоящее жаркое лето, – сказал он.
– Довольно жаркое, – я сглотнула, горло пересохло. – Иногда.
– Я скучаю по лету. На свободе.
– Я не сомневаюсь.
– Скучаю по пиву. Плаванью в озере. По чувству, когда мои волосы высыхают на солнце.
Он поделил свои мысли на маленькие кусочки, держа меня голодной, чуть ли не умирая от ожидания того, что же он скажет дальше.
– Я не сомневаюсь, – я предположила.
– Я скучаю по многим вещам, – он сказал это низким голосом, с каждой буквы капала патока, густая с черными липкими сладкими намерениями.
Этот мужчина... может он и не мог писать, но пара его слов, которые он сказал шепотом, говорили о многом.
Голос офицера ворвался как лай.
– Коллиер. Назад. – 802267 послушно выпрямился. Коллиер. Жар его тела ушел вместе с ним.
Наши локти почти соприкасались, лица были так близко, чтобы прошептать секреты. А разве не это он делал? Шептала ли я в ответ? Я даже не могу сказать, кто подтолкнул нас так близко друг к другу. Я только могу сказать вам, что я не отстранилась. Поэтому получалось, что в мире ровно два человека, чья близость меня не отпугивала – Коллиер и мой папочка.
– Ну, я пойду, пока сессия не закончилась. – Сказала я, глядя на его руки. На эти пальцы, по-прежнему так смерено сцепленные. Затем его глаза. – Увидимся на следующей неделе, если тебе нужна помощь.
– Это свидание.
Я встала и откатила свой стул, рискнув только на мимолетный взгляд. Но этого хватило, чтобы мое тело по-новому охватило его странным, пугающим жаром. Я отыскала ближайшее ожидающее лицо, с такой слабостью, словно была пьяна.
Я почувствовала, когда Коллиер ушел, как охлаждающая прохлада, накатившаяся от летнего шторма, заполнив мои легкие и вернув мое здравомыслие.
Глава 3
Этот мужчина преследовал меня.
Я бесконечное количество раз прокручивала у себя в голове нашу встречу, шокированная и смущенная тем, что он позволил себе так приблизиться. Так близко, что я могла чувствовать запах его кожи.
Я представляла себе его манеры. Эдакий, расчетливый, очаровательный человек. Если бы я не была осторожна, он бы мог выпытать имена моих родителей и друзей, а также заставить привозить ему наркотики, держа их во рту. Это то, как выглядит вымогательство. По крайней мере, на ТВ.
Но самой важной вещью, которая меня волновала больше всего, и мне пришлось долго доходить до этого – меня привлекал плохой мужчина.
Не умеющий вести себя парень и расточительный сексуально-озабоченный заключенный, который натворил, одному Богу известно что, от чего и попал за решетку... Это всего несколько нарушений, но и этого с лихвой хватило. Я не могла идти на поводу своего полового влечения и ответить Коллиеру. Они оба были в равной степени опасными.
Я пыталась, чтобы моя навязчивая идея превратилась в практическую вуаль. В понедельник я расхаживала по пыльной библиотеке, ища, чем бы мне заняться. Я позвонила в Казинс, и после того, как меня перекидывали от одного персонала к другому, я, наконец-то, была подсоединена к надзирателю. Я сделала запрос, и получила положительный ответ. И уже в следующую пятницу я приехала, таща огромный чемодан, который со временем стал хрупким. После утреннего быстрого досмотра с Шондой, я положила чемодан на стол перед Райаном.
– У меня есть разрешение от надзирателя, чтобы принести это заключенному 802267.
Он просмотрел дело.
– Что ж, все верно. Я пошлю.
Когда Шонда и офицер-мужчина провели меня через длинную комнату отдыха, мне уже не было так страшно, как неделю назад. На меня бросали косые взгляды, не значительный шум и негромкий гул, сообщающий об интересе, носящим сексуальный характер, и задорное «Эй, мисс Гудхауз!» от Уоллеса, я не могла, вспомнить всего протокола, но была уверена, что мое ответное приветствие являлось нарушением того или иного правила, поэтому я смотрела вперед и держала рот на замке.
Я чувствовала себя уверенной настолько, насколько только было возможным надеяться в моем случае, пока мы не прошли центральную площадку. Сразу за ней находилась территория «белых» заключенных, среди которых сидел и Коллиер, как я и ожидала. За тем же столом.
«То же самое место, та же игра в карты, хотя кто-то еще участвовал в игре» – подумала я. Он наблюдал за мной, а я наблюдала за ним. Хотя «наблюдение» за кем-то на самом деле требует, чтобы этот кто-то чем-то занимался, а он ничего не делал, поэтому, технически, я пялилась на него.
Я хотела его разглядывать. Я хотела рассмотреть его, чтобы никто не увидел этого, детально изучить человека, который действовал на меня так, как никто другой до него. Он приходил ко мне во сне каждую ночь на протяжении всей недели, эти руки, ладони и этот низкой голос, эти карие глаза, словно паста «Пища Дьявола».
Я имела кое-какой собственный опыт в любовных страданиях – мне двадцать семь, в конце концов – и у меня было несколько парней. Я была влюблена, хотя, по всей видимости, и не в такой степени, как некоторые подруги из моих родных мест. До сегодняшнего дня. И я точно знала почему.
Он ужасный человек. Он должен быть таковым, если он сидит в тюрьме, среди заключенных, в списке преступлений которых значились грабежи, нападения, крупные поставки наркотиков, изнасилования, убийства. Принимая во внимание весь этот список, мне бы хотелось, чтобы это было ограбление, и это было так жалко. Вне всяких сомнений, он был плохим человеком. Одним из тех, кто заслуживает переделки, а не моего вожделения.
А другая причина состоит в том, что он – заключенный. Вот почему я желала его. Потому что он был недосягаем, самое недоступное желание из всех возможных. Потому что он опасен, но это увлечение – если это можно так назвать – безопасно. Потому что мое ухо уже зажило, и мои синяки исчезли, но мое сердце все еще слишком напугано, чтобы предложить что-то серьезное.
Тем не менее, то, что мое тело испытывало к нему, было настоящим. Это притяжение пробуждало во мне что-то позитивное. Все эти сны. И я фантазировала о нем, ко всему прочему, всего лишь краткие эротичные отрывистые касания. Его рот на моей шее и его слова, воспламеняющие мою кожу. Мне нравится то, как ты разговариваешь. Что еще он мог бы сказать, если бы застал меня в одиночестве?
Мне нравится как ты...
– Сегодня лучше? – спросила Шонда, открывая дверь, которая вела в административное бюро. Я покинула оранжевую зону, едва зарегистрировавшись, когда на прошлой неделе я буквально задыхалась, пытаясь поскорее покончить с этим.
– Намного лучше, спасибо. Сейчас неопределенность не такая уж и плохая, понимаешь?
