355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Кара МакКенна » Трудное время (ЛП) » Текст книги (страница 1)
Трудное время (ЛП)
  • Текст добавлен: 30 марта 2018, 22:30

Текст книги "Трудное время (ЛП)"


Автор книги: Кара МакКенна



сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 19 страниц)

Данная книга предназначена только для предварительного ознакомления! Просим вас удалить этот файл с жесткого диска после прочтения. Спасибо.

Оригинальное название: Hard Time

Книга: Трудное время

Автор: Кара МакКЕННА

Количество глав: 21

Переводчик: Алёна Бефус, Оксана Савченко,

Internal, AnnaTomis

Редакторы: Маргарита Зыза

Обложка: Анастасия Фисенко

Переведено для группы: https://vk.com/ bb _ vmp

18+

Предназначено для чтения лицам, достигшим восемнадцатилетнего возраста. Содержит сцены сексуального характера, материалы для взрослых и нецензурную лексику.

Любое копирование без ссылки

на группу и переводчиков ЗАПРЕЩЕНО!

Пожалуйста, уважайте чужой труд!

Аннотация

Мое бьющееся сердце замерло.

Он был огромным. Высокий, широкоплечий, но не плотный. Его почти черные волосы, которые закручивались над его ушами, нуждались в стрижке. Темные брови, темная щетина, темные ресницы и глаза.

И он был красив. Такая красота, которая может разбивать сердца.

Колода карт была разделена у него в руках, застывшая в тасовании. Некоторые мужчины были в темно синей униформе, некоторые в темно-синих футболках, некоторые в белых майках. Этот мужчина был в футболке, на которой спереди было написано «КАЗИНС», а выше – номер 802267. Эти цифры надолго отпечатались в моей памяти.

Он наблюдал за мной. Но не так, как все остальные. Если он и пытался представить меня голой, то это было трудно прочитать по его лицу, хотя его внимание не было неуловимым. Его голова поворачивалась, когда я проходила мимо него, но в его глазах было безразличие. Они были наполовину закрыты, но все же, напряжены. Сто взглядов в одном. И мне это не нравилось. Я не могла его разгадать. По крайней мере, при виде сексуально-озабоченного взгляда, я знала, с чем имею дело.

Я задавалась вопросом, какую самую худшую вещь можно было сделать и оказаться всего лишь в тюрьме строгого режима. Я надеялась, что никогда не узнаю ответ на этот вопрос.

И я молила небеса, чтобы заключенный 802267 не подписался на какую-нибудь программу дня.

Переведено специально для группы: https://vk.com/bb_vmp ( BestBooks & Films|В Мире Прекрасного)

Любое коммерческое распространение и копирование без ссылки на группу и переводчиков – ЗАПРЕЩЕНО!

Глава 1

Правила были отправлены мне на электронную почту.

Никакого макияжа. Никаких духов. Никаких драгоценностей.

Я поджала губы. Меня воспитали на юге, поэтому эти требования звучали настолько же адекватно, насколько просьба побрить голову налысо. Откуда я родом, женщина не покинет горящее здание в глухую ночь, пока хотя бы, не нанесет тушь и не наденет сережки с жемчугом.

Более того, в письме говорилось, никакой облегающей или откровенной одежды.

Я схитрила с первым правилом и нанесла консилер на прыщик и под каждым глазом. Мне только нужно было выглядеть так, будто я без макияжа. Я, возможно, смошенничала и со вторым правилом – мой дезодорант имел клеверный запах, но я не собиралась выходить без него, не с таким тревожным потовыделением, которое мне предстояло.

Третье и четвертое правила я выполнила безупречно – простой верх нейтрального зеленого цвета с вырезом под горло. Черные прямые штаны, закрытые серебряные туфли без каблука. Мне казалось, что мои уши выглядят голыми, когда я рассматривала их в зеркале. Неприличные, на которых можно было увидеть следы небольших ран. Они были так же уязвимы, как и те несчастные дрожащие лысые коты.

Говоря о волосах, в электронном письме о них ничего не было сказано, я скрутила их вверх и закрепила широкой заколкой.

Подождите. Можно ли мне вообще носить заколку? Мог ли предприимчивый заключенный превратить ее в колющее оружие?

Не стремясь узнать ответ, я сняла ее и сделала хвостик. Пока не представила мускулистую руку со шрамами, которая тянула меня за хвост, таща по линолеуму, когда я была взята в заложники во время бунта. Нет уж, спасибо. Я собрала волосы в пучок и посмотрела на свое отражение на большом зеркале на двери.

Сойдет. Я выглядела хорошо, но не вызывающе. Презентабельно. Профессионально.

Моя бабушка сказала бы: «Ты выглядишь, как участница в «Little Miss Frumpy Pegeant». Ради Бога, хотя бы нанеси помаду. Ты можешь встретить хорошего парня».

Не сегодня. Непривлекательность мне подходила, учитывая, что мужское внимание будет принадлежать нескольким сотням заключенных преступников.

Последний мужчина, который ко мне притронулся, так ударил меня по правому уху, что разорвалась барабанная перепонка. Не прошло и часа, как я слушала левым ухом его признания в любви. «Прости меня. Я больше никогда тебя не ударю». Он это говорил очень часто на протяжении двух месяцев, и я ему верила.

Я была глупой в двадцать два, но поумнела. И я, наверное, установила рекорд по одиночеству в двадцать семь, но лучше быть незамужней, чем ходить с синяками. Больше никогда.

Романтический идеализм? Нет, незачем беспокоиться. Мертв и похоронен. Но профессиональный...

Был август, а я выпустилась в мае. Уже прошло пять недель, как я начала работать, и я все еще хотела сделать жизнь людей, с которыми я сталкивалась в связи со своей работой библиотекаря, лучше. Моя работа в Даррене, Мичиган – там, где я и жила – воплощение постиндустриального упадка, он не мог сравниться с тем городом, в котором я выросла, в тысяче миль к югу в пригороде Чарльстона. Мне не нравился Даррен, но работа есть работа, да и квартира была дешевой и находилась на главной улице двумя этажами выше бара с угнетающей атмосферой.

Я проделывала очень большое расстояние как библиотекарь, путешествуя в соседние города, которые не процветали. Требовалось, сделать очень много изменений.

По понедельникам я была в самой библиотеке. По вторникам и средам я ездила в «Ларкхейвен», психиатрическую больницу университетского городка, которая находилась в пятнадцати милях за пределами города, запрятанная ото всех в красивом лесу – желанная перемена обстановки от забитых зданий Даррена и заброшеных заводов. По вторникам я бывала в детских палатах, читая самым младшим и проводя подготовительные тесты со старшими. По средам я работала полдня, утро я проводила с пожилыми людьми в палатах для слабоумных или больных Альцгеймером. Я приносила книги, читала, писала письма или печатала э-мейлы для людей с ограниченными возможностями. На прошлой неделе я помогла одному пожилому мужчине написать письмо своей возлюбленной, энергичной рыжеволосой девятнадцатилетней девушке, как он мне рассказал. Он собирался на ней жениться после того, как выйдет из этого Богом забытого корейского трудового лагеря.

Его седовласая жена сидела напротив нас, сложа руки, она улыбалась, а по ее щекам катились слезы. Я задавалась вопросом, плакала ли она из-за потери этой ушедшей романтики... или из-за того, что она не была рыжей и ничего не знала про увлечение ее мужа.

Четверги я проводила с моей коллегой Карен, которая была за рулем передвижной библиотеки. Мать одиночка с двумя подростками, она была своенравна и немногословна, но несмотря на ее яркий цветной верх, который доминировал в ее гардеробе, она меня смешила.

Мне очень нравились четверги – день в дороге, много перерывов на кофе. Это напоминало мне о былых летних днях, проведенных с отцом. Он работал патрульным, а я была папиной дочкой, и он иногда разрешал мне ездить с ним на охоту, как он это называл. Иногда он давал мне подержать радар-детектор. Когда мне было одиннадцать, двенадцать, тринадцать, я видела, как полицейские пили много кофе. Также я видела, как многих людей арестовывали. Чувствовала, как они били по панели за моим сидением. Я была в ужасе, но и в тоже время, это все было захватывающе, как будто я находилась в аквариуме с акулами.

Хотя в исправительном учреждении Казинс не будет пуленепробиваемой перегородки, разделяющей меня от преступников. Стол, может быть. Но даже и он не поможет, если мне придется сидеть рядом с ними, чтобы показать, как заполнить онлайн заявки или, как пользоваться текстовым редактором, или цифровым карточным каталогом. Ничего между мной и ними, только охранник неподалеку. Благодаря ему, они то ко мне не притронутся, но как быть с их взглядами, перешептываниями?

Я вздрогнула, гадая, какая идиотка не сможет понять, что не стоит одеваться откровенно, когда посещаешь тюрьму со средней степенью изоляции заключенных.

Игра с огнем, думала я. Наслаждайтесь вашими ожогами третей степени, потому что плохие парни быстро на это ведутся.

Чтобы подчеркнуть предупреждение, я пошевелила челюстью, пока не услышала щелчок. Раньше у меня его не было. Не до той ночи, когда я пришла домой к моему бывшему не с тем сортом рома. Я расплатилась наличными в магазине, а позже я расплатилась за свою ошибку получив пощечину – она была такой сильной, что комната побелела на полминуты, моя барабанная перепонка лопнула, и в моих ушах стоял звон, как будто после громкого выстрела.

– Я больше никогда тебя не ударю.

Сколько раз он обещал мне это, перед тем как я его бросила? Дюжину, наверное. Но тот удар по голове открыл мне глаза.

– Я больше никогда тебя не ударю.

И я подумала, конечно же, не ударишь, черт возьми. Он отключился после обычных пьяных причитаний, я взяла двадцатку у него из кошелька за ром и написала довольно лаконичноe прощание ручкой на внешней стороне руки, которой он меня ударил.

«ПОШЕЛ. ТЫ».

Ко мне вернулся слух той осенью, когда я переехала в Энн Арбор. Мне нужны были перемены. Место со снежными зимами, где мужчины разговаривали с честным, резким северным акцентом, и были неспособны обкатывать свои пустые обещания в сладком южном меде.

Я не сказала моему отцу, почему я перевелась, потому что иногда родителей нужно беречь. Я также ничего не сказала маме, ничего. Но женщины проницательны. Когда она обняла меня на прощание возле папиной машины, заполненной моими вещами, она прошептала: – Мне никогда не нравился этот мальчик. В следующий раз прислушивайся к разуму, а не к сердцу.

Я не против, лишь бы этот следующий раз еще долго не произошел.

***

Машина, на которой я переехала в Энн Арбор, была теперь моей – перегруженный многоместный легковой автомобиль. Я села за руль в семь двадцать, северное солнце лениво выглядывало из-за восточных зданий, а я сидела и считала свои вдохи, держа пакет с книгами и бумагами, которые упаковала. Сзади было больше книг, пожертвование в коллекцию тюрьмы. Карен проработала в Казинсе четыре года, «отсидела», как она любила шутить, и объяснила, что их так называемая библиотека была шкафом с книгами. Без полок, без порядка, просто горы потрепанных книг.

– Я всегда говорила себе, что найду свободное время на неделе, чтобы это исправить, – сказала мне Карен, когда мы ездили по местности на перевозной библиотеке днем раньше. – Добыть коллекцию книг, в которых пишется о том, что им нравится – триллеры и шпионские романы, военные мемуары. Запугнуть кого-то в тюрьме, чтобы дали тележку, и ходить с ней от камеры до камеры и раздавать книги. Но я также говорю себе, что сброшу тридцать фунтов, но это все напрасно.

– Какие они? Заключенные?

Она пожала плечами.

– Это группа мужчин, которые совершили чертовски жестокие, глупые вещи. Лишенные своего достоинства, забитые в своих камерах, чтобы заражать своим гневом друг друга. И тлеть. И жалеть, что они совершили такие чертовски глупые ошибки.

– К тебе кто-нибудь приставал?

– Нет. Я толстая, потрепанная, старая брюзга. Скорее всего, я напоминаю им их матерей или какую-то учительницу, которая скажет им, что они ничего не добьются. Конечно же, я получила свою долю насмешек. И рассматриваний. Было даже одно предложение. В конце концов, они отчаянные. Но ты... ты будь осторожна с твоими ногами и веснушками. Подружись с теми, у кого есть электрошокеры на ремне.

– Кто-нибудь тебя домогался? – за последнее время я начиталась очень много предостерегающих рассказов о женщинах-охранниках или о девушках заключенных, которых, с помощью лести, убеждали харизматичные преступники заняться контрабандой наркотиков, в итоге они погрязли слишком глубоко, и вскоре их семьям угрожали друзья преступников, которые были на воле. Более того, я часто засиживалась допоздна и смотрела слишком много криминальных историй, основанных на реальных событиях на Dateline.

Карен сказала, что ее не домагались. И я не была какой-то одинокой женщиной, которая использует тюремную систему по переписке, как сайт знакомств. Самый милый, порядочный и красивый мужчина, которого вы когда-либо видели, вероятно, не смог бы меня соблазнить, поэтому волноваться не стоит. Единственные отношения на данный момент были между мной и моей правой рукой, и то, мы как-то отдалились. Уже долгое время не было кого-то, о ком бы я могла фантазировать. Или же не осталось ничего, что могло бы вызвать мой интерес. Иногда я волновалась, что мой бывший настолько сильно меня ударил, что повредил часть мозга, которая отвечает за желание.

Нет, подумала я, из-за него ты потеряла доверие ко всему.

Когда-нибудь, я хотела бы завести семью, поэтому я знала, что мне нужно исправить то, что мой бывший сломал во мне, но пока я могу с этим повременить. Сегодня, как никогда, я была почти благодарна за то, какой недоверчивой я стала.

Перед тем, как завести машину, я взяла телефон и набрала маме.

– Привет, мам, это Энни.

– Привет, детка! – Ее родной голос согрел мое сердце. Как же мне хотелось, оказаться сейчас в моем родном доме, на нашей старой качели возле крыльца. – Сегодня тот самый день?

– Да. Моя первая смена начинается в девять.

– Сколько длится рабочий день?

– Полный рабочий день, заканчиваю в пять. И час на обед.

Она глубоко вздохнула, и я сделала то же самое.

– У тебя все получится, детка. Просто делай то, что говорят охранники, и не позволяй тому, что тебе будут говорить заключенные, расстроить тебя.

– Сказать легче, чем сделать.

– Ты можешь это сделать. Ты сильнее, чем думаешь.

– Я в этом не уверена.

– Ну, а я уверена, – сказала она, и я услышала звон ложки в чашке. Я почти могла чувствовать запах ее чая. – И если ты словишь себя на мысли, что ты не готова к этой работе, вспомни мои слова, и мой голос, который говорит, что это чепуха. Хорошо?

– Хорошо. Спасибо, мам. Я дам тебе знать, как будут обстоять дела.

– Хорошо. И удачи, детка. Я очень тебя люблю.

– Я тоже тебя люблю. И папу. Поговорим сегодня.

– Пока-пока.

Я выключила телефон. Вставила ключи в зажигание, вывела мой старый эскорт на дорогу и направилась на главную трассу.

Поездка заняла около тридцати минут. Мой желудок сжимался сильнее с каждым километром. К тому времени, как я доехала до ворот Казинса – у меня началась изжога.

Я остановилась перед железным ограждением возле будки охраны.

– По делам? – спросил он.

Я показала пропуск, который мне прислали по почте. Анна Гудхауз, вспомогательный персонал. – Я с публичной библиотеки Даррена.

– Проезжайте, – сказал он, открывая ворота. – Стоянка для сотрудников отмечена. Так же, как и вход для персонала.

– Спасибо.

Я нашла место и собрала вещи. Я была напряжена из-за страха перед неизвестностью и страха опоздать, – мне говорили приехать пораньше, потому что ориентировка и «протокол безопасности» займут около часа.

Внутри меня встретила невысокая полная женщина-офицер.

– Добро пожаловать в Казинс, – сказала Шонда после того, как представилась, ее голос звучал как у матери, чьи дети испытывают ее терпение – у нее была аура усталости и раздражения, которое не было направлено ни на кого конкретного. На ней была плотная униформа цвета хаки, волосы туго собраны в пучок.

– Я все тебе здесь покажу, но сначала я должна тебя обыскать.

– Конечно. – Я переключилась на спокойный, послушный тон – голос звучал почти бодро, как будто она мне предложила чашку чая, а не обыскать меня.

Шонда завела меня в соседнюю комнату, которая была покрыта плиткой, и на двери было написано «Приемная». Там не было дверей, только маленькая перегородка напротив входа, как в уборной аэропорта. Внутри стоял металлический стол, пара шкафчиков и две камеры безопасности.

– Я прошу тебя дать мне свою сумку и туфли, очистить карманы, а потом раздеться. Пожалуйста.

Черт. Я передала ей свою сумку, ключи и телефон, сняла туфли и отдала их тоже. Я разделась и стояла неловко у стены, пока она тщательно проверяла мою сумку. Потом она начала проверять мою одежду, внимательно рассматривая и, проверяя каждый шов.

– Я знаю, что это вторжение в личное пространство, – сказала она небрежно, – но так должно быть, если мы собираемся пустить тебя вовнутрь ко всем.

– Конечно. – Я не против. Не дай Бог, чтоб какая-то вещь на мне стала предметом преступления отчаянного человека.

– Наклонись и покашляй, пожалуйста.

Я все сделала, мое лицо покраснело. Карен меня предупреждала на счет этого, но бояться этого и пережить это, были совсем разные вещи. Я задавалась вопросом, как часто это нужно было делать заключенным. Ежедневно? Каждый раз, когда они покидали двор или комнату для посещений? Разве это можно было назвать жизнью?

Я пережила это первое знакомство с деградацией и быстро оделась.

– Мы все складываем вот сюда, – сказала Шонда, взяв маленькую пластмассовую коробку с верхней полки и положив туда мои ключи и телефон. – Они будут находиться за столом в приемной, можешь брать оттуда свои вещи, если находишься в безопасной зоне. – Она объясняла все это монотонным голосом, как у робота, скорее всего, она это рассказывала не впервые. Зацепив свои пальцы за толстый черный ремень, сосредоточив свой взгляд на мне, она продолжала говорить сухо и медленно.

– Пока ты являешься членом вспомогательного персонала в исправительном учреждении Казинса, ты должна соблюдать стандартные меры, установленные для всех сотрудников. Не посещай те места, к которым у тебя нет доступа. Не снимай или фотографируй учреждение без разрешения. Не занимайся контрабандой в учреждении и за его стенами. Если столкнешься с контрабандой, то должна доложить ближайшему офицеру. Тебе ясно?

– Да.

Я думала на этом все, но она продолжила.

– Тебе нельзя передавать какие-либо вещи без письменного разрешения квалифицированного сотрудника. Нельзя принимать подарки от заключенных, материальные или обещанные. Нельзя разговаривать или трогать заключенного неподобающим образом, нельзя поощрять заключенного говорить или прикасаться к тебе неподобающе...

Это продолжалось минуть пять, после чего мне вручили стопку бумаг, там было четыре листа, где мелким шрифтом подробно излагалось множество правил, вдобавок к этому там указывались вещи, которые квалифицируются как контрабанда и неприемлемое поведение и так далее. Я прочитала все и подписала, все это время Шонда за мной наблюдала, и когда я передала ей бумаги, ее отношение сразу смягчилось.

– Хорошо. Давай я тебе здесь все покажу, мисс Гудхауз.

Она оставила бумаги и мои запрещенные вещи молодому коротко стриженному мужчине за полукруглой стойкой приемной.

– Райан, это Анна Гудхауз, новый библиотекарь.

Райан улыбнулся и пожал мне руку. Он выглядел как парень с Чарльзтона, футболист или нетерпеливый молодой моряк перед размещением. – Добро пожаловать, Анна.

– Благодарю.

Он взял мои вещи и, прокрутившись на своем стуле и звеня ключами, положил их в одну из коробок позади себя. – Значит, ты – замена Карен?

– Да.

– Парни к ней привязались.

Неужели? Карен никогда не льстила себе и даже дала основания думать, что заключенные любили ее так же, как и сыпь.

– Я уверен, что ты справишься, – сказал мне Райан. – Дай мне знать, если тебе что-то будет нужно.

– Ей нужна кнопка сигнала тревоги, – указала Шонда. Ее приподнятая бровь, как будто добавляла. – Ты бы вспомнил это, если бы не был так занят флиртом.

– Конечно. – Открыв металлический ящик и порывшись там, он достал что-то похожее на пейджер. Он набрал что-то на своем компьютере, включил кнопку на устройстве, нажал снова и что-то напечатал и, наконец, отдал его мне. Я прикрепила его к ремню, надеясь, что мне не предстоит им воспользоваться.

Шонда, повернув ключ, один из миллиона на своей огромной связке, провела меня через тяжелую металлическую дверь в короткий коридор.

– Большую часть своих учебных программ ты будешь хранить в классной комнате «Б», и можешь использовать кабинет под номером четыре, когда у тебя будет свободное время. Там ты не сможешь хранить много материалов постоянно – этот кабинет делит между собой целая группа внештатных сотрудников, но мы освободим для тебя шкаф.

– Отлично.

– Здесь есть компьютер, принтер, сканнер и телефон. – Еще один поворот ключа и еще одна дверь пропускает нас в белый коридор. – Никаких мобильных телефонов внутри, не для вспомогательного персонала. Прости.

– Я переживу.

– Со своим пропуском ты получишь доступ в офисы, в комнату отдыха и на кухню, а уборные и администрацию мы называем «зеленой зоной». Заключенным без сопровождения доступ закрыт. Также ты получишь доступ в общий зал и классные комнаты – это «оранжевая зона», которую делят между собой основной персонал и заключенные. Вам запрещено посещать двор, камеры, спортивный зал и прочее – это «красная зона», то же самое касается и «синей зоны», которая предназначена только для сотрудников службы безопасности.

– Хорошо.

– Не переживай, если не смогла все это запомнить – все дверные проемы окрашены, чтобы подсказать тебе, в какую зону ты входишь. – Она стучит по металлическому дверному проему, через который мы проходим. Оранжевый. Мой желудок скручивает. Мои ноги уже хотят стремительно развернуть меня в обратную сторону и вывести наружу к солнечному свету. Через сталь мне слышен шум – разные крики и приглушенные лязгающие звуки.

– Мы входим в общий зал, – говорит Шонда, вставляя последний ключ и вбивая цифры на кнопочной клавиатуре. – Эта комната в Казинсе обустроена самым лучшим образом, заключенным разрешается свободно передвигаться между этим помещением и их камерами при условии, что на данный момент они, как мы выражаемся «послушные». Они получают право передвижения, благодаря хорошему поведению.

Это должно было меня успокоить, но все, что я чувствовала, был ужасный холод.

– Они попытаются с тобой заговорить, – сказала Шонда, печатая что-то на клавиатуре. – Не обращай на них внимание. Перед тобой и позади тебя будет по офицеру. Смотри вперед. Улыбаться или не улыбаться – твой выбор, но пытайся выглядеть уверенно. Притворись, если понадобится.

Ох, мне это понадобится.

– Не похоже, что ты мягкотелая, но я тебе скажу в любом случае, шагай, словно ты божество, либо, будто мамочка не даровала тебе ни бедер, ни задницы.

– Конечно.

Она окинула меня материнским взглядом и добавила: – За последние десять лет никто из внешних сотрудников не подвергался нападению в этой комнате.

Круто.

Она нажала последнюю цифру. Красный цвет над клавиатурой сменился зеленым и раздался сигнал.

Шонда зашла. Я последовала за ней.

Свобода осталась позади, это «зеленая зона» – зона ограниченного допуска.

Общий зал был длинной комнатой, испещренной дверьми камер вдоль одной стены и нависающими в два ряда друг над другом с другой, верхний ряд был ограничен перилами. Никаких решеток – каждая дверь была из крашенного металла с узкими прорезями, узким окошком и парой нанесенных по трафарету цифр. Много народу, слоняющегося просто так, и ходящего по периметру – заключенные в темно-синем, охранники – в цветах хаки.

Это дебри нескончаемого шума. Стук моих туфель без каблука на твердой подошве становится все громче с каждым шагом. Все отдает эхом, сотни резких звуков отскакивают рикошетом от бетона, стали и стекла. Поток этих звуков поглощает меня, я теряюсь в гремящем водопаде всех этих криков, хлопков, грохота и звона.

Более десятка круглых столов были прибиты к месту, у каждого было по четыре неподвижно зафиксированных сидения, торчащих под углом в девяносто градусов из толстых стоек. Заключенные, сгорбившись, сидели небольшими группами вокруг столов или топтались на месте, разговаривая.

Здесь было не так все строго, как я себе представляла, и я напомнила себе, что только мужчинам с хорошим поведением было позволено, свободно бродить или участвовать в работе по обогащению библиотеки.

Здесь, с нашей стороны, было несколько офицеров, и один из них, здоровенный черный мужчина около пятидесяти лет, подошел.

– Вы, должно быть, наш новый библиотекарь, – сказал он. – Я – Джон.

Я пожала его руку. – Энни.

– Куда она направляется? – Джон спросил Шонду. – В офисы?

Она кивнула, а мне сказала: – Ты следуй за Джоном, а я прямо за тобой.

Я хочу попросить минуту – мне нужен глубокий вдох кислорода за тяжелой дверью позади себя, чтобы привести себя в порядок, – но Джон уже отходит. Спокойным медленным шагом с демонстрацией развязности, я полностью закрываю в себе «женщину». Я плотно сжимаю бедра, моя спина прямая, как столб. Накинув на плечо ручку своей сумки, тем самым скрываю очертания моей груди.

Все взгляды прикованы ко мне. Разговоры стихают, беспорядочная акустическая масса сменяется жужжанием улья. Здесь, по крайней мере, сорок человек внизу и более десятка наверху, облокотившихся на перила вдоль передней части камер. От паники из моего горла так и норовят вырваться звуки мольбы. Почему им разрешено покидать камеры? Разве это так важно, что кто-то может отобрать мои ключи, когда я могу быть задушена внутри в любую минуту?

Я чувствовала взгляды, которые не могла видеть, но они были реальны, как ласкающие руки, которые тянутся со всех сторон. Я изо всех сил пытаюсь выглядеть спокойной. Как будто делала это много раз. Я бы никогда не выглядела жесткой, как Шонда, или такой уверенной, как Джон, поэтому я даже не пыталась. Я пыталась быть невидимой, но, конечно же, это не сработало.

– Наконец-то, – хлопнув в ладоши, сказал чернокожий заключенный, – брачная пятница. Где можно занять очередь?

Пара парней засмеялись, Шонда, которая стояла возле меня, крикнула: – Продолжай в том же духе, Уоллес. Договорись до того, что у тебя больше не будет права что-то купить себе в магазине.

Уоллес пробормотал что-то, видимо он не сильно боялся наказания. Мое сердце и легкие болели, горло тоже, слишком сухое и сжатое. Все мое тело болело, как будто их взгляды оставляли на нем следы.

Когда мы прошли восьмиугольный блок в центре зала, сделанный из стеклянных панелей, произошел какой-то демографический сдвиг – все темно-коричневые лица неожиданно исчезают, за следующей парой столов – небольшая группа латиноамериканцев, а потом только «белые». Разделение настолько очевидно, что я чувствую себя неловко.

Я чувствую еще большее смущение, когда один и латиноамериканцев испускает тихий свист. Я чувствую угрожающую мне опасность, когда «белые» заключенные совсем ничего не произносят. Мне, во всяком случае, ничего не слышно. Вместо этого, они перешептываются или проводят по губам языком, от чего я практически забываю об Уоллесе и его подобные животному домогательства. Я благодарна за то, что мое лицо похолодело и онемело, совсем лишившись крови; покрасневшее лицо было бы действием, уличающим меня. Это как открытое проявление слабости, опасной застенчивости, чисто женских предубеждений.

Один заключенный выделялся из толпы, даже сидя.

Выделялся своей неподвижностью и сфокусированностью, даже, когда его приятель ткнул его локтем по руке.

Мое бьющееся сердце замерло.

Он был огромным. Высокий, широкоплечий, но не плотный. Его почти черные волосы, которые закручивались над его ушами, нуждались в стрижке. Темные брови, темная щетина, темные ресницы и глаза.

И он был красив. Такая, красотой, которая может разбивать сердца.

Колода карт была разделена у него в руках, застывшая в тасовании. Некоторые мужчины были в темно-синей униформе, некоторые в темно-синих футболках, некоторые в белых майках. Этот мужчина был в футболке, на которой спереди было написано «КАЗИНС», а выше – номер 802267. Эти цифры надолго отпечатались в моей памяти.

Он наблюдал за мной. Но не так, как все остальные. Если он и пытался представить меня голой, то это было трудно прочитать по его лицу, хотя его внимание не было неуловимым. Его голова повернулась, когда я прошла мимо него, но в его глазах было безразличие. Они были наполовину закрыты, но все же напряжены. Сто взглядов в одном. И мне это не нравилось. Я не могла его разгадать. По крайней мере, при виде сексуально-озабоченного взгляда, я знала, с чем имею дело.

Я задавалась вопросом, какую самую худшую вещь можно было сделать и оказаться всего лишь в тюрьме строгого режима. Я надеялась, что никогда не узнаю ответ на этот вопрос.

И я молила небеса, чтобы заключенный 802267 не подписался на какую-нибудь программу дня.

Глава 2

Когда, наконец, настал этот день, непроходящая паника немного поослабла.

Я была в комнате «В» все утро – да и классной комнатой ее можно назвать с трудом, покрашенные стены из шлакоблоков без окон и постеров, где атмосфера была угрюмой.

К каждому из восьми длинных столов расставленных в четыре ряда, с проходом посередине, стояло по четыре металлических стула прекрученных к бетонному полу. В общей сложности здесь могло разместиться тридцать два человека. Мой стул свободно передвигался, но был не более комфортным, чем те, на которых располагались заключенные. Обстановка была в стиле минимализма. Минимум съемных деталей, минимум оборудования. Минимум материалов, из которых можно соорудить оружие, способное заколоть меня на смесь.

Прежде чем появились заключенные, офицер в годах занял свой пост у двери, со сложенными перед собой руками, и с прямой как стержень спиной. Джон представил его, как Леланд. Его усы цвета серой стали, были в виде половинчатой булочки от гамбургера. «Меня не проведешь» – говорили, эти усы всему миру.

В 9:02 дверь снаружи открыли, и мое сердце убежало в пятки. Я заставила себя улыбнуться. С трудом сглотнула. Приказала рукам, лежащим поверх, первого сборника книг, на моем маленьком, потертом столе, перестать трястись, и заставила колени прекратить стучать.

Заключенные заполняли комнату, разговаривая и споря. Класс был полон, каждый стул, от чего я вообразила, что нужно создать лист ожидания для урока «Основ грамотности». Входили люди разных возрастов и категорий. Все в темно-синих униформах. Я не заметила 802267 среди них.

– Доброе утро, – сказала я. Мой голос дрожал. Если я могла это слышать, то и они тоже. С этим ничего нельзя было поделать.

– Я мисс Гудхаус, новый выездной библиотекарь из библиотеки «Даррен паблик». Добро пожаловать на «Основы грамотности». – Я сделала намеренный вздох, чтобы остановить свои хаотичные слова. Мне хотелось закрыть глаза, скосить их, чтобы расплылись их бороды, татуировки, и определительные номера, чтобы я могла представить, что они подростки, и что я нахожусь в школьном классе.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю