Текст книги "Конец буржуа"

Автор книги: Камиль Лемонье

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 26 страниц)

XXXVIII

Им удалось наконец добиться согласия виконта на развод с Гисленой. Расчет Жана-Элуа оправдался: окончательно разорившийся Лавандом в один прекрасный день сам назначил цену. Тогда старинная гордость Рассанфоссов пошла на уступки. Теперь Жан-Элуа отправлялся иногда погостить в Распелот и, живя там, забывал об ужасах Ампуаньи.

Там, в этом сельском уединении, царили мир и любовь. Пьер подрастал. Гислена воспитывала в нем чувство долга и готовность посвятить свою жизнь служению высокой цели.

«Она, пожалуй, лучше всех остальных, – думал Жан-Элуа. – В ней жив дух Рассанфоссов. И кто знает? Может быть, она права; может быть, именно ее незаконнорожденный сын возродит всю нашу семью… Может быть, в искуплении греха больше силы, чем в никому не нужной добродетели».

Ему приходилось теперь отказываться от своих былых взглядов. Заблуждения, в которые он верил как в непреложные истины, осыпались, словно сухие листья, загромождая путь его недолгой старости. Он стал на все смотреть по-другому. Запоздалая совесть пробудилась в его душе и несколько смягчила закат его дней, не поколебав, однако, его каменного эгоизма. Крушение его политических иллюзий ожесточило его против общества в целом. Он стал призывать к крестовому походу на народ, проповедуя насилие, возврат к рабству.

В то же время натура его брала свое: уязвленная гордость заставляла его еще яростнее бороться с непокорной землей. Здесь сказалось все его упорство старого игрока: покинутый Акарами и Рабаттю, он бросил вызов бесплодной почве и решил добиваться победы. Он скупил большие участки этой земли, разбил на ней необъятных размеров парк, построил огромный замок и ферму и мечтал о том, что они будут ядром, вокруг которого вырастет целый город. Он решил, что это хороший повод расстаться с Ампуаньи и перенести на новое место свой домашний очаг, который там был поруган и залит кровью. Состояния его не хватило. Он прибавил к нему свою долю наследства, отказанного матерью. Его старческое безумие не знало границ. Это была все та же головокружительная бездна, которая, как злой рок, влекла к себе всех Рассанфоссов и теперь грозила поглотить сокровища «Горемычной». И тогда, разумеется, круг замкнется: эре господства одних людей над другими придет конец и теперешние владыки вернутся к своим первоистокам, снова смешаются с темной толпой, из которой они когда-то вышли.

Однажды, подъезжая к своему новому поместью, Жан-Элуа издали посмотрел на высокие башни. Золотые шпили возносились к небу. Все кругом было огорожено высокой стеной. Это была цитадель их могущества. Нет, пока стоят эти башни, Рассанфоссы будут жить, они обессмертили свое царствование этой каменной громадой, которая будет стоять здесь до скончания века. Порыв гордости охватил его с такой силой, что кровь прилила к голове, и он упал возле стен, осуществивших его мечту, у порога той крепости, куда его внесли уже мертвым.

Ренье возил с собою из города в город целый кортеж проституток. Он окружил себя самыми жалкими из них и расточал им свою язвительную иронию и свое христианское милосердие, словно некий новоявленный Христос, ядовитый и в то же время кроткий. Он с вкрадчивой нежностью подстрекал людей к убийству себе подобных, проповедовал святость разврата и величие греха, разъясняя им, что их труд служит делу всеобщего разложения, что они – пиявки, которыми лечат человечество от полнокровия. Его горб казался каким-то страшным наследием старого мира, ношей, под тяжестью которой он с неистовым смехом возвещал о наступлении новой эры, несущей с собою гибель, реки крови, разрушение городов, уничтожение старого общества во имя создания нового, которое уже поднимается из тьмы. Настанет час возмездия: дикие орды зверей с человеческими лицами, освещая свой путь факелами, сравняют с землею все, даже кладбища, сметут всю гниль, которую накопила цивилизация.

Прошли года. Мрак сгустился. На развалинах дома Рассанфоссов, в ожидании грядущего возмездия, подобно одинокой осенней мухе, все еще жужжал постаревший Ренье да столетняя Барбара сидела все так же прямо, будто каменное изваяние, положив на колени свои костлявые руки, погруженная в прошлое, глядя своими глубоко запавшими глазами, как дети и внуки падают бездыханными телами к ее ногам, которых все еще не коснулся холод смерти.

Н. Снеткова
Роман «Конец буржуа» в творчестве Камиля Лемонье

В самом начале нынешнего века, осенью 1900 года, суд бельгийского города Брюгге возбудил процесс против автора романа «В плену страсти» Камиля Лемонье. Книгу конфисковали, автора обвинили «в оскорблении общественной нравственности».

В защиту обвиняемого выступили бельгийские писатели – драматург Метерлинк и поэт Верхарн. Протест против преследования Лемонье был подписан многими писателями Франции, а некоторые из них даже приехали на суд. Новый роман Лемонье, утверждали они единодушно, – произведение талантливое и высокоморальное. Выступивший на процессе профессор риторики Дакселе заявил, что выдержки из конфискованной книги он будет читать своим ученикам, дабы развить в них нравственное чувство.

Тогда председатель суда внес неожиданное предложение прочитать здесь же, в зале, во время заседаний, вслух весь роман, все его триста страниц. Два дня длилось чтение, и Лемонье был торжественно оправдан.

Обвинения, выдвинутые против известного писателя, не были, конечно, следствием простого недоразумения. Роман «В плену страсти», как и другие произведения Лемонье, направленные против лицемерия буржуазной морали, действительно давал «добропорядочному» читателю немало поводов для негодования.

Полемика вокруг романа «В плену страсти» и весь этот процесс напоминают яростную травлю современника Лемонье, французского писателя Эмиля Золя в связи с появлением его книги «Западня» (1877) или шумный скандал, разразившийся после выхода в свет его романа «Нана» (1880).

Лемонье иногда называют бельгийским Золя. Между этими писателями действительно много общего. Сближает их принадлежность к так называемому натуралистическому направлению в литературе, завоевывавшему начиная с 60-х годов XIX века все большую популярность на Западе. В философских и эстетических взглядах Лемонье, в общей устремленности его творчества многое напоминает Эмиля Золя, что объясняется прежде всего сходством той исторической обстановки, в условиях которой они оба творили, сходством «жизненного материала», который выдвигала перед ними буржуазная действительность второй половины XIX века, и близостью волновавших обоих писателей идейно-художественных проблем.

Лемонье преемственно связан не только с Золя, которого он иногда даже «опережал» в постановке некоторых вопросов, но и с Бальзаком, Флобером и Мопассаном, – каждый из них оказал на него заметное влияние. Вместе с тем творчество Лемонье уходит своими корнями в национальное искусство Бельгии: ему близки и Шарль де Костер (1827–1879) – автор романа «Тиль Уленшпигель» (1868), и живопись знаменитых художников старой Фландрии – Босха, Брейгеля, Рубенса.

К 60-м годам прошлого века, когда начали писать Золя и Лемонье, французская литература уже насчитывала несколько столетий блестящего расцвета; в Бельгии же национальная литература еще не сложилась. И когда, двумя десятилетиями позднее, наступил ее стремительный расцвет, молодые писатели, принадлежавшие к самым разным художественным направлениям, объявили Камиля Лемонье своим отцом и предтечей. Литератор и издатель Эдмон Пикар считал, что, «вероятно, только один Лемонье олицетворяет всю бельгийскую литературу в целом. Он был ее средоточием, стволом, позвоночным столбом, осью; почти все родилось от него и все отразилось на нем». К этому можно добавить, что творчество Лемонье, писателя яркой индивидуальности и красочной манеры письма, – оригинальное, весьма своеобразное явление не только бельгийской, но и всей западноевропейской литературы.

Камиль Лемонье (1844–1913) оставил обширное литературное наследие, к сожалению, еще малоизвестное советскому читателю. Это был писатель огромной творческой энергии, его сочинения составляют более семидесяти томов: романы, сборники рассказов и новелл, очерки, статьи об искусстве и литературе, монографии о художниках, путевые заметки, монументальный труд о Бельгии, воспоминания, сказки и занятные истории для детей.

Родился Лемонье в предместье Брюсселя – Икселе. Отец его был адвокатом и свою профессию хотел передать сыну, Поэтому Камиль вынужден был изучать в университете юриспруденцию, не вызывавшую в молодом студенте ни малейшего интереса. Оставив в девятнадцать лет университет, Лемонье поступил писцом в провинциальное управление Брюсселя. В эти годы началось его увлечение живописью: окруженный конторскими книгами, он писал свои первые «Салоны» – отчеты о брюссельских художественных выставках (1863, 1866 гг.).

Вскоре Лемонье бросил службу, а после смерти отца зажил по-своему: уехал в деревню и арендовал замок Бюрно, неподалеку от Намюра. Лес, река, охота, простор и тишина – все пленяло здесь молодого литератора. Однако безденежье заставило его вернуться в столицу.

Он вновь поселился в Икселе. Иногда ездил во Францию, где сблизился со многими писателями и художниками. Он странствовал по Бельгии, совершил путешествие в Германию.

Начав литературную работу с журнальных статей, с газетных отчетов о художественных выставках, Лемонье затем обращается к другим жанрам – пишет рассказы и очерки, книги о художниках («Г. Курбе и его творчество», 1878). Лишь много позднее он становится романистом, продолжая вместе с тем писать и рассказы (сборники: «Ни рыба ни мясо», 1883; «Сожители», 1886; «Люди земли», 1889; «Жрицы любви», 1892 и др.) и книги о живописцах и скульпторах («История бельгийского искусства с 1830 по 1887 год», 1887; этюды об Альфреде Стевенсе, Адольфе Менцеле, Фелисьене Ропсе и др., 1888; работы о Константине Менье, 1904; об Анри Брекелере, 1905; Эмиле Кло, 1908).

Его первая книжка «Наши фламандцы» вышла в 1869 году. В следующем году, после франко-прусской войны, он опубликовал книгу «Седан», тотчас же переведенную на многие языки (впоследствии она была переиздана под заглавием «Бойни», с предисловием известного французского писателя Леона Кладеля).

«Седан» имел такой же широкий мировой резонанс, как «Долой оружие» Берты Зутнер или «Разгром» Золя. Скорее всего именно страстная публицистика Лемонье вдохновила Золя на создание «Разгрома». Лемонье выступил здесь как ярый противник войны и милитаризма. Потрясенный «обдуманным ужасом войны», он писал: «Только одно ненавижу я в мире – войну. Эта ненависть нерасторжимо слилась со мною, стала частицей моей души».

В том же 1870 году появились «Осенние наброски» – книга, навеянная жизнью среди лесов и полей. Через два года – сборник «Фламандские и валлонские рассказы» (с подзаголовком «Сцены национальной жизни»), в котором Лемонье обратился к фольклору своей страны, к ее истории, ее нравам и обычаям. Этот интерес Лемонье к историческому прошлому народа пробудился не случайно.

Бельгия обрела независимость лишь после революции 1830 года, и вполне естественным было стремление бельгийских писателей последующих десятилетий к созданию своей, национальной культуры. Ведущим жанром бельгийской литературы становится исторический роман. В знаменитой «Легенде об Уленшпигеле» – первом ее выдающемся произведении – далекое прошлое народа как бы связывалось с современностью и вместе с тем устремляло мысль к будущему.

И позднее, в последние десятилетия XIX века, когда в бельгийской литературе ведущее место заняли темы современной жизни, писатели все же часто обращались к изображению жизни старой Фландрии, к героическому прошлому своей страны, которое можно было противопоставить буржуазно-мещанскому существованию заштатного «образцового государства континентального конституционализма, уютного, хорошо отгороженного маленького рая помещиков, капиталистов и попов»,[20]20
  К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XIII, ч. 1, стр. 301


[Закрыть] как характеризовал Бельгию К. Маркс в 1869 году.

«Фламандские и валлонские рассказы» были замечены знаменитым французским критиком Ипполитом Тэном, поставившим их автора в один ряд с Теккереем и Гоголем.

И все же истинную славу Лемонье принесли не рассказы, а появившийся в 1881 году роман «Самец».

Героем своего романа Лемонье избрал браконьера – человека, которому жизнь в постоянном конфликте с окружающим обществом кажется естественной и нормальной. Гюбер Орну, прозванный Ищи-Свищи, с детства был предоставлен самому себе и случаю. Он рос в лесу, как звереныш, и вырос сильным, выносливым, независимым. Гюбер презирает крестьян, их тяжкий труд, их обычаи и предрассудки. Ему кажется, что нет на свете ничего лучше его вольной жизни, что он вечно будет водить за нос объездчиков, сбывать в городе дичь и плясать на сельских праздниках.

Своего героя Лемонье показывает то в естественной для него обстановке – лес, зверье, охота, то на фоне красочно изображенной жизни богатой крестьянской семьи, к которой принадлежит героиня книги, Жермена.

Писатель тщательно прослеживает историю страсти Гюбера и Жермены. Конфликт романтического героя с обществом получает самый неожиданный поворот. Женщина уже принадлежит Гюберу, однако не только ее семья, но даже она сама не помышляет о возможности брака с ним, этим «лесным человеком». И как только инстинкт Жермены удовлетворен – у нее будет ребенок, хотя она еще и сама не знает об этом, – ее мысли занимает ужа не Гюбер, а богатый крестьянин из соседней деревни, пообтершийся в городе.

Не сразу Ищи-Свищи осознает свое бессилие перед враждебным ему обществом. Сначала ему перестает нравиться его лесная жизнь; воспоминания о голодном детстве, о родителях-дровосеках, живших в лачуге, похожей на берлогу, вызывают в нем чувство горечи.

Потом его уже тяготит одиночество, которым он прежде так дорожил. Оно кажется ему проклятьем, карой, ниспосланной на бедняков: их дети всегда одиноки, они приходят в мир незваными, гибнут без призора, в то время как богачи рождаются в теплых домах, где их холят и лелеют.

И вот Ищи-Свищи уже осаждают мысли о человеческом неравенстве. Он и прежде знал, что на свете есть богатые и бедные, но никогда серьезно об этом не задумывался и даже считал себя богатым: ведь у, него было семь курток! А теперь Ищи-Свищи кажется, что только глупость мешает бедноте взять вилы и отнять все у богатых. Но зачем, ради чего? «Ради того, чтобы самим стать господами, владеть богатством, сытно есть?» Чтобы превратиться в таких же тупых и ограниченных людей, как эти деревенские богачи, которых он прежде презирал?

Ищи-Свищи гибнет, затравленный объездчиками. В тот момент, когда Жермена, позабыв о своем возлюбленном, наслаждается утренним солнцем, он, словно раненый зверь, умирает в лесу.

Рисуя с нескрываемой симпатией фигуру «непосредственного», близкого к природе человека, Лемонье вынужден все же признать, что в современном мире человек не может существовать, вовсе отказавшись от цивилизации. Он показывает, как наряду с природными инстинктами в человеке пробуждаются инстинкты социальные, властно дающие о себе знать. Но сама эта цивилизация и общественные отношения, отстраниться от которых невозможно, представляют собой нечто весьма непривлекательное, даже отталкивающее, противное естественным человеческим влечениям. Так Лемонье оказывается в кругу сложных противоречий, из которых ему трудно найти выход.

Лемонье как будто проходит мимо того, что его Ищи-Свищи является «лесным человеком» только в известных пределах. По существу, ни герой, ни сам писатель не собираются начисто отрешиться от цивилизации. Они желали бы сохранить для себя ее блага, освободившись при этом от ее уродств. Ни автор, ни тем более его герои не понимают, однако, что добиться этого можно лишь путем коренного преобразования общественных отношений.

Разумеется, значение романа не в одном только изображении «непосредственного человека» и судьбы его страсти. В книге с большой силой обрисована бельгийская деревня, характерный для нее бытовой уклад, передай контраст между величием и покоем окружающих деревню просторов и мелкими, ничтожными обывательскими интересами крестьян, их жестокостью, скупостью, обжорством. Так «Самец», задуманный как роман из жизни «не задетого культурой дикаря», оказался романом социально-психологическим.

«Самец» принес своему автору широкое признание в кругах молодых литераторов, с которыми Лемонье в эту пору тесно сблизился. Вокруг журнала «Молодая Бельгия» сгруппировались начинавшие тогда поэты и прозаики. Это были очень разные по своим устремлениям люди, и объединяла их отнюдь не литературная школа, а забота о судьбах национальной литературы. Они стремились расширить круг читателей, пропагандируя своих предшественников – Шарля де Костера, Октава Пирмэ, Ван-Хасселя. По имени журнала литературная группа, а затем и все движение получили название «Молодая Бельгия». Среди ее участников были М. Метерлинк, Э. Верхарн, Ж. Роденбах, завоевавшие впоследствии всемирную известность.

Хотя «Самцу» не только в Бельгии, но и за ее пределами сопутствовал шумный успех, но в литературной премии, которая присуждалась писателям раз в пять лет, книге все же отказали.

Глубоко возмущенные тем, что роман не получил премии, которой он, безусловно, заслуживал, друзья Лемонье выпустили 28 апреля 1883 года номер «Молодой Бельгии», целиком посвященный ему, а немного позднее устроили в его честь банкет, известный в истории бельгийской литературы под названием банкета «Самца». На этом банкете и произнес Эдмон Пикар ту самую речь, в которой он назвал Лемонье «средоточием, стволом, позвоночным столбом, осью» бельгийской литературы.

Почти каждый год выходили в свет новые рассказы и романы Лемонье. В их числе романы «Мертвец» (1882) – история о том, как жадность приводит крестьянина к полной потере человеческого облика, к преступлению, «Истеричка» (1855), «Одержимый» (1891), рассказ «Убийца женщин».

Как видим, Лемонье интересует страсть, приобретающая патологический характер. В соответствии с эстетикой натурализма он подчас превращал свои романы чуть ли не в «истории болезни» героев. Пытаясь объяснить истоки заболеваний человеческой психики, Лемонье, подобно французским писателям натуралистической школы, искал их прежде всего в наследственности, в темпераменте человека, в среде.

Но Лемонье часто выходит за рамки характерных для натуралистов объяснений психологической жизни и человеческого поведения. Особенно сильно это сказалось в романе «Кровопийца» (в русском переводе издавался под названием «Завод», 1929), Очевидно, именно этот роман, во многом напоминающий «Жерминаль», дал больше всего оснований называть Лемонье бельгийским Золя и даже говорить о подражании. Однако роман Лемонье, увидевший свет через год после опубликования «Жерминаля», написан был годом ранее, в 1886 году.

Год этот вошел в историю Бельгии как «грозный год». Экономический кризис, охвативший тогда Европу, в Бельгии был особенно силен именно в 1884–1886 годах. В стране свирепствовала безработица, более всего среди углекопов. В 1885 году начались забастовки, создавались рабочие союзы, а в марте следующего года вспыхнуло восстание в Льеже, распространившееся затем на районы Боринажа и Шарлеруа. Повсюду прекратились работы, на некоторых заводах рабочие ломали машины, войска стреляли в забастовщиков. Было введено осадное положение. Постепенно волнения улеглись, работы возобновились. Непосредственного результата события этого года не дали, но имели огромные последствия – правящие круги Бельгии вынуждены были заняться рабочим законодательством. В романе «Кровопийца» и нашли свое художественное отражение события, предшествовавшие «грозному году».

Сюжет романа – история несчастного брака литейщика Гюрио – разворачивается на фоне завода, этого огнедышащего чудовища, олицетворения всех ужасов капиталистического прогресса. Завод у Лемонье – некое страшное и как бы даже живое существо, символизирующее все чуждое и враждебное человеку, он – кровопийца.

Буржуазная цивилизация, по мысли Лемонье, не приносит человечеству подлинных ценностей, она развращает рабочего и крестьянина, прививая им влечение к самым уродливым «достижениям» прогресса: благосостояние воплощается для них в кровати с блестящими шишечками, искусство – в дешевом кафешантане, культура – в манерах коммивояжера, пленяющего героиню модным галстуком и перстнями.

Еще в «Самце» Лемонье выразил свое отношение к буржуазному прогрессу, нарисовав Жермену – натуру здоровую, цельную и прекрасную в своем слиянии с окружающей ее жизнью плодородных полей. Она живет по-настоящему лишь до той минуты, пока в ней не заговорил голос тщеславия, разбуженного встречей с «цивилизованным» молодым человеком. В один миг превращается она в мещанку, собственницу, стремящуюся приобщиться к городской «цивилизации». И тогда все вокруг нее становится страшным, пугающим, отталкивающим.

В отличие от Жермены, Кларинетте, героине романа «Кровопийца», с самого начала свойственны отвращение к труду и жажда грубых наслаждений. Ее мечта – стать трактирщицей. Для Лемонье Кларинетта – патологический тип, результат нездоровом наследственности и среды, в конечном счете – продукт цивилизации.

По если этих героинь, да и многих других персонажей Лемонье эрзац-цивилизация губит, то писатель вместе с тем показывает, что именно прогресс делает литейщика Гюрио носителем подлинно человеческих черт. Гюрио вовсе не романтический герой, живущий вне общества вроде браконьера Ищи-Свищи. Правда, он тяготеет к земле, к природе, и некоторое успокоение наступает в его душе лишь тогда, когда, покинутый спившейся Кларинеттой, он остается вдвоем с маленькой дочкой и мечтает о клочке земли, на котором можно было бы выращивать овощи, разводить кур и. кроликов. Но хотя он и претерпел многое от окружающих его людей, он многому от них и научился: Гюрио тянется к знаниям, он хочет понять и осмыслить окружающий его мир. Он любит свой тяжелый труд и привязан к заводу.

Большое влияние на Гюрио оказывает инженер Жамиуль – рупор идей самого автора. Образ этого инженера, человека честного, энергичного, образованного, собственными силами пробившего себе дорогу, вступает в явное противоречие с мыслью Лемонье о том, что буржуазный прогресс несет с собой только зло. Жамиуль – поборник всяческих реформ, автор утопического плана реорганизации акционерного общества, осуществление которого должно привести к изменению «отношений между капиталом и трудом». Инженер п Гюрио оба верят, будто можно все изменить к лучшему, не отказываясь от цивилизации, а лишь «усовершенствуя» ее.

Так писатель, подойдя в романе «Кровопийца» ближе, чем в других своих книгах, к пониманию противоречивости буржуазного прогресса, подлинного выхода из этих противоречий все же так и не увидел, оставшись во власти реформистских утопий.

В рабочем классе писатель не ощутил его творческих сил, его способности к коренному преобразованию общественного строя. Большинство персонажей романа – это рабочие, измученные каторжным трудом у огнедышащих горнов, на ледяном ветру, под палящим солнцем, невежественные, грубые, отданные во власть хозяев завода, в лапы лавочников и ростовщиков. Они работают, пьянствуют, плодятся и умирают, оторванные от земли, от полей и лесов, среди угля, шлака, огненных брызг, зловония и дыма. Ничто не связывает и не может связать их друг с другом, каждый существует сам по себе, со своими долгами, детьми и болезнями.

История Бельгии той поры была ознаменована успехами организованного рабочего движения, которые В. И. Ленин назвал выдающимися. Лемонье их не заметил, ибо он не верил в плоды организованной борьбы трудящихся, считая, что буржуазия, даже вынужденная пойти на уступки, все равно так или иначе отыграется на рабочих. В романе «Кровопийца» эту мысль иллюстрирует эпизод, следующий за катастрофой на заводе: компания выдает пособия семьям погибших и изувеченным, однако тут же понижает расценки. Но Лемонье относится с опаской и к возможным последствиям реального улучшения материального положения рабочих: не превратятся ли они тогда в мелких буржуа, ничем не отличающихся от уже существующих лавочников, трактирщиков и коммивояжеров? Снова звучит боязнь повторения того же круговорота, о котором уже речь шла в «Самце», – боязнь, что бедняки стремятся отнять богатства лишь для того, чтобы самим стать господами, бездельничать, сытно есть и мягко спать.

Поэтому писатель пытается искать пути к спасению общества в просвещении. Известно, что бельгийская аристократия и буржуазия отчаянно сопротивлялись приобщению народа к культуре, даже к ее азам. Большинство учебных заведений Бельгии находилось в ведении католической церкви, государственных школ в стране было очень немного. Вопрос об образовании неоднократно ставился в правительстве наряду с такими политическими вопросами, как избирательная система, отношения между государством и церковью. Вокруг них велись горячие споры в печати, в особенности во время предвыборной парламентской борьбы.

Распространение начального образования было связано с регламентацией детского труда, против которой выступала католическая партия, боявшаяся увеличения числа государственных школ, а следовательно, и ослабления своего влияния.

Нашумевший роман Лемонье «В плену страсти» (1897), о котором шла речь в начале статьи, и посвящен кругу этих актуальных для Бельгии проблем. С большой силой показаны здесь страшные последствия католического воспитания, калечащего молодежь морально и физически: извращение человеческой природы, ее здоровых, естественных влечений. Проблемы воспитания, которой он придавал огромное значение, Лемонье касается и в других своих романах.

Иногда писатель склонен считать, что едва ли не все семейные трагедии происходят из-за ужасных предрассудков, внушенных детям в католических школах. Лишь сумев освободиться от них, человек может быть счастлив. Но только ли от них надо освободиться? Лемонье понимает, что одного этого для счастья мало. Нет, недостаточно еще порвать с церковью, с католицизмом: надо вообще освободиться от пут буржуазной цивилизации. Поэтому Лемонье снова и снова ищет спасения в романтических утопиях. В более поздних своих произведениях, например в романе «Алам и Ева» (1899), Лемонье изображает безоблачное счастье двух любящих существ среди девственного леса и первозданной красоты мира.

Так в творчестве Лемонье борются реалистические и утопические тенденции. Эта борьба сказывается и в романе «Конец буржуа», развивающем некоторые идейные и сюжетные мотивы, намеченные уже в романе «Кровопийца».

Один из хозяев завода, изображенного в «Кровопийце», Мареско, в недавнем прошлом был углекопом. Он разбогател, разрабатывая забой, который ему уступили взамен трехмесячного жалованья. Бывшего углекопа радует возможность доставлять неприятности другим членам правления, аристократам. На деньги Мареско учился инженер Жамиуль, друг рабочего Гюрио. Но вместе с тем этот же Мареско, бравирующий своим прошлым, ни за что не дает согласия на создание при заводе государственной школы. С трудом удается Жамиулю уговорить его не противиться учреждению там католической церковной школы. Мареско убежден, что если рабочий умеет считать, то с него вполне достаточно.

В Мареско уже зреет страх перед тем классом, из недр которого сам он вышел. Мареско предчувствует, что благодаря образованию могут проявиться силы, заложенные в рабочем классе, те силы, которые он не сумеет ни обуздать, ни купить за все свои миллионы. Пусть он сам себе не признается еще в своих страхах, но он уже явственно ощущает их.

Писатель не развертывает в романе «Кровопийца» дальнейшую Историю семьи Мареско. Он лишь бегло намечает несколько ближайших ее вех. Именно этой теме – истории возвеличения и падения одной буржуазной семьи, теме для «Кровопийцы» второстепенной, Лемонье посвящает свой большой роман «Конец буржуа».

Буржуазная критика отзывается об этом романе чаще всего как о произведении малоудачном и, уж во всяком случае, лежащем вне главного русла творчества писателя. Между тем роман этот является одним из центральных произведений Лемонье, в котором основные темы его творчества находят свое наиболее острое социальное осмысление.

Роман увидел свет в 1892 году. Появление книги под таким многозначительным названием в эту пору не было случайностью. Успехи бельгийского рабочего движения в борьбе за социальные и политические права трудящихся привели к тому, что в 1889 году в Бельгии был введен закон об охране детского труда, против которого долгие годы вела борьбу католическая партия. В 1893 году всеобщая стачка привела к изменению избирательной системы, благодаря чему число избирателей возросло в десять раз. Естественно, что не только старая, давно уже вырождавшаяся феодальная аристократия, но и новая аристократия, буржуазная, с каждым годом острее ощущала, как строй, казавшийся ранее незыблемым, все более расшатывается, обнаруживая свою непрочность.

Предчувствие надвигающихся катастроф проникало в сознание не одной только бельгийской буржуазии. Тогда-то и появилось выражение «конец века», смысл которого был так впоследствии (в 1950 г., в статье «Мое время») раскрыт Томасом Манном: «Вне зависимости от того, какое содержание вкладывали в модное тогда по всей Европе выражение «конец века» – «Fin de siècle», – писал Томас Манн, – считалось ли, что «конец века» – это неокатолицизм или демонизм, интеллектуальное преступление или упадочная сверх-утончеиность нервного опьянения, – ясно было, во всяком случае, одно: это была формула близкого конца, сверхмодная и несколько претенциозная формула, выражавшая чувство гибели определенной эпохи, а именно – буржуазной эпохи».

Роман Лемонье «Конец буржуа» и представляет собой одну из первых попыток выразить «чувство гибели определенной эпохи» и раскрыть те причины, те закономерности, которыми определяется наступление «конца» буржуазного образа жизни.

Эта тема, к разработке которой Лемонье приступил одним из самых первых в истории мировой литературы, нашла свое развитие в ряде выдающихся художественных произведений начала XX века: приблизительно через десять лет после «Конца буржуа» появился роман Т. Манна «Будденброки»; в 1906 году Д. Голсуорси опубликовал первый роман своей «Саги о Форсайтах»; в 1925 году М. Горький в «Деле Артамоновых» рассказал о судьбе русской буржуазной семьи, распадающейся под ударами истории и тяжестью вырождения.

В романах Лемонье, Т. Манна, Голсуорси, Горького и в некоторых других, примыкающих к ним по своей главной теме, дано яркое изображение того, как процесс победоносного, казалось бы, развития капитализма превращается в процесс упадка и разложения. Загнивание с особой наглядностью выявляется тогда, когда начинается новый – империалистический – этап развития капитализма.