Текст книги "Бунт Хаус (ЛП)"
Автор книги: Калли Харт
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)
Быстро глотая воздух, я не теряю ни секунды, направляюсь прямо к двери справа, осматриваюсь в поисках пышного черного пера, которое, как сказала подруга, должно быть прибито к дереву. Оно как раз там, где и сказала Карина.
Я на месте.
Заперта ли его дверь?
Какая-то часть меня думает, что да, безусловно, Рэн – частное создание, и он, вероятно, яростно охраняет свое личное пространство.
Но с другой стороны, он еще и высокомерен. Осмелятся ли Пакс или Дэш войти в его святая святых без его разрешения? Маловероятно. И в каком мире Рэн мог бы представить себе постороннего человека, имеющего наглость ворваться в его дом, а затем нарушить уединение его спальни? Конечно, не этот мир, в котором все, с кем он соприкасается, ученики и учителя, боятся его.
Когда я кладу руку на медную дверную ручку, по спине пробегает дрожь странной энергии. Сколько раз Рэн клал свою руку сюда, на эту самую полированную, холодную медь? Тысячу раз. Больше. Сотни тысяч раз. Он прикасается к этой дверной ручке чаще, чем к любой другой вещи в этом доме, и от этого знания у меня на щеках появляется румянец. Мне кажется, что он и я здесь вместе, наши ладони покоятся на одном и том же полированном металле, как будто мы с ним держимся за руки…
Боже мой, Элоди! Да что с тобой такое, черт возьми?
Поворачиваю дверную ручку, больше не задаваясь вопросом, будет ли она открыта, зная, что будет…
Дверь действительно не заперта.
И вот я стою в спальне Рэна Джейкоби.
Если бы у меня хватило смелости, я бы включила свет и хорошенько осмотрелась, но я нервничаю больше, чем думала. Через два огромных эркера, выходящих на север, льется достаточно лунного света, чтобы я могла хорошо все видеть, и я не хочу рисковать, предупреждая проезжающих по дороге, что в доме кто-то есть.
Комната огромная, по меньшей мере, вдвое больше моей комнаты на четвертом этаже академии. Чудовищная кровать королевских размеров доминирует в этом пространстве, с резным изголовьем из цельного дерева за горой подушек, которая поражает своей замысловатостью. Поскольку все цвета в комнате приглушены и замутнены наступающей темнотой, простыни могли быть серыми, но они также могли быть и синими. Что-то внутри меня резко переворачивается, когда я вижу военные углы, которые Рэн, должно быть, сложил сегодня утром, в тот момент, когда вылез из этой огромной кровати.
Стены увешаны полками, на которых громоздятся высокие стопки книг. Здесь так много книг, старых и новых, потрепанных и изношенных, глянцевых и непрочитанных, что они втиснуты в каждое пространство, лежат на боку и впихнуты в крошечные промежутки, куда бы они ни поместились.
А что еще здесь есть? Давайте посмотрим…
Никаких фотографий в рамках, гордо висящих на стенах. Никаких фотографий вообще. Патинированное зеркало в старинной позолоченной раме прислонено к комоду слева от кровати. Кроме этого, в комнате нет настоящего декора.
Хмм. Никакого телевизора.
Стопки бумаги лежат забытые поверх ворсистого ковра, перед открытой пастью недавно использованного дровяного камина. Скомканные клочки бумаги лежат по углам, брошенные на пол и забытые. В той или иной форме повсюду валяется бумага: старые корешки билетов, засунутые под край обшивки окна; стопка старых плакатов, испачканных по краям, свернутых в трубочки и скрепленных резинками, пьяно прислоненных к дверце шкафа; пачки писем, пылящиеся на старомодном письменном столе.
Я смотрю вверх, и мое дыхание останавливается в основании моего горла. Ну, черт возьми. Это место полно чудес, особенно когда вы делаете паузу, чтобы проверить вид над вашей головой. Потолок – это не обычный потолок. Это чистый металл. Когда-то у моей бабушки в гостиной был жестяной потолок, на котором стояли штампы и тиснения еще 1890-х годов, но этот совсем не такой.
Это медь, полированная и блестящая даже в полутьме – огромное пространство полированной меди, которая поднимается в центре, образуя фокусную точку, притягивающую взгляд.
Это ошеломляюще красиво и совершенно непрактично, и я не могу себе представить, чтобы Рэн заказал что-то подобное. Я также не могу себе представить, чтобы он ссорился с другими парнями, чтобы убедиться, что он заполучил эту комнату, прежде чем кто-либо из них сможет это сделать.
Это должно выглядеть невероятно, если включен один из торшеров. Когда Рэн ложится спать каждую ночь, он смотрит на свет, играющий на бороздках и зернах прекрасного металла, и, вероятно, ему это не нравится. Его собственное великолепие, вероятно, затмевается.
Что-то в этой комнате кажется морским, как каюта капитана старого галеона. У меня нет никаких причин так думать – здесь нет никаких морских безделушек или тематических украшений. Здесь царит хаотичный беспорядок в сочетании с безжалостной организацией других аспектов внутри комнаты, что создает впечатление, что эта спальня занята самым эксцентричным умом.
– Элли! Поторопись, черт возьми! Я тут вся вспотела! – Голос Карины доносится до меня снизу, кристально чистый и достаточно громкий, чтобы напугать меня до смерти.
Она права, Стиллуотер. Ты пришла сюда не для того, чтобы глазеть на его способности к дизайну интерьера. А ну-ка шевелись!
Я повинуюсь голосу осуждения, шепчущему мне на ухо, и спешу через всю комнату к письменному столу. До сих пор меня терзали сомнения. Я верила (Надеялась? Боже, какая я жалкая), что Том по какой-то причине лгал, и что моего телефона здесь не будет. Эта надежда рассыпается в прах, когда я вижу знакомый золотой футляр, лежащий на открытой книге, прямо там, в центре стола Рэна.
Я переворачиваю телефон, и экран полностью отремонтирован. Том, должно быть, сработал очень быстро; не могу поверить, что не усомнилась, когда он сказал, что на это у него уйдет целых три дня. Мудак.
Прижимаю палец к кнопке «пуск», и экран загорается, перечисляя все звонки и сообщения, которые я пропустила от Иден, Айлы и Леви. Несмотря на искушение, я сопротивляюсь желанию разблокировать телефон. На это нет времени.
– Элоди! Я не шучу! Пошли отсюда!
Я опускаю телефон в карман куртки, уже обдумывая все возможные способы причинить вред Рэну Джейкоби за этот проступок, когда мой взгляд натыкается на фразу на странице открытой книги, которая приклеивает мои ноги к голым половицам.
… дверь открыл я: никого, тьма – и больше ничего…
Я знаю эти строки.
Я откуда-то их знаю, но просто не могу вспомнить откуда…
Мягкий скрип нарушает тишину, внезапное, тяжелое молчание присутствия у меня за спиной. Мурашки бегут по коже, каждый маленький волосок на моих руках и вниз по шее встает дыбом под воздействием другого создания, входящего в комнату.
Оххххх чееерт.
– Тьмой полночной окруженный, так стоял я, погруженный…, – бормочет приглушенный голос. Голос из шелка, меда и грубого лезвия тупого клинка. Он вонзается в меня с нежной сладостью, которая наполняет меня страхом. – …в грезы, что еще не снились никому до этих пор; тщетно ждал я так, однако тьма мне не давала знака; слово лишь одно из мрака донеслось ко мне: «Линор!»
Я медленно выпрямляюсь и делаю шаг назад от стола.
– По, – произносит голос позади меня. – В последнее время он немного переборщил, учитывая его недавнее восхождение к славе хипстера, но я уже давно фанат «Ворона».
Со всей возможной осторожностью я оборачиваюсь и вижу, что в изножье кровати стоит Рэн. После того, как я так долго видела его только в потрепанной черной футболке и джинсах, я ошеломлена его видом в костюме и галстуке. Покрой блейзера очень изящен. Брюки тоже идеально скроены. Он выглядит просто невероятно, но не его одежда лишила меня способности складывать слова. Это просто... это он. Его черные волосы и то, как они вьются вокруг ушей. Очертание его полных губ и небрежный, насмешливый наклон рта вверх. Едва заметный намек на щетину на его подбородке и острые, оценивающие глаза, которые сверлят меня, как лазеры, с другой стороны комнаты.
Ох, как я ненавижу то, что мне нравится смотреть на этого парня.
Он засовывает руки в карманы своих костюмных штанов, как будто ему на все наплевать.
– У тебя есть любимый, Стиллуотер? – мурлычет он.
– Что? – Мой голос срывается на этом слове.
– Поэт. – Рэн мягко улыбается, затем оглядывает комнату, как будто он вдруг вспомнил, что пришел сюда в поисках чего-то, но никак не может вспомнить, что именно. Он подходит к книжному шкафу, проводит пальцами по корешкам. – Хорошие поэты изливают свою боль в словах. Они запечатлевают отчаяние и безнадежность жизни и переносят это на бумагу таким образом, что ты чувствуешь себя так, словно тебе только что перерезали горло. Чувствуешь это своим нутром. У всех беспокойных душ есть любимый поэт.
Что, черт возьми, происходит прямо сейчас? Почему, черт возьми, он говорит о поэтах, а не расспрашивает меня о том, почему только что поймал меня в своей комнате? Мне нужно выбраться отсюда. Немедленно.
– А кто сказал, что у меня беспокойная душа?
Рэн смотрит на меня краем глаза.
– Рыбак рыбака, Элоди. Ты и я... у нас много общего.
– Нет. – Я отрицаю это с несколько большей страстью, чем намеревалась. – Мы совсем не похожи. Я никогда никого не заставляла силой красть телефон.
Рэн постукивает пальцем по полке, медленно переходя с одного конца на другой. Его глаза сверкают весельем и когда он раздвигает губы, видна небольшая белая вспышка зубов.
– Я уверен, что есть много вещей, до которых ты опустишься, если захочешь чего-то достаточно сильно.
– Ты болен, Джейкоби. Где... О боже, где, черт возьми, Карина? – Я не слышала, чтобы она паниковала внизу и не кричала, что кто-то идет. Она молчит с тех пор, как окликнула меня в последний раз. – Тебе лучше не делать ей больно, Рэн, – рявкаю я, бросаясь к двери.
Он даже не пытается меня остановить. Тихо рассмеявшись, достает с полки книгу и с нежным благоговением проводит рукой по обложке.
– Я ее и пальцем не тронул. Не паникуй. Я могу время от времени применять силу к дурно себя ведущим ботаникам... но я не причиняю вреда девушкам. – Он проводит языком по зубам, не отрывая глаз от книги, которую держит в руках. С моей позиции у двери его лицо освещено лунным светом, льющимся через окна, подчеркивая обсидиановый оттенок его длинных ресниц на фоне абсолютной бледности кожи. – Она все еще внизу, ждет у входной двери. Я обошел сзади.
Я пристально смотрю на него, ища ложь.
Рэн пожимает плечами.
– Высунь голову из-за перил и посмотри. Ты найдешь ее прямо там, где оставила, бодрой и здоровой, делающей действительно дерьмовую работу по поддержанию бдительности.
Не веря ему на слово, я выхожу из комнаты, мое тело переполнено адреналином, яростно сопротивляясь голосу в моей голове, который кричит мне бежать. Когда перегибаюсь через перила и смотрю вниз, на первый этаж, вижу Карину, нервно переминающуюся с ноги на ногу, стоящую у открытой входной двери и всматривающуюся в ночь в поисках парня, который уже пробрался в дом.
– Если хочешь, можешь сказать ей, чтобы она возвращалась в академию, – бормочет Рэн.
Сейчас он листает страницы своей книги, его глаза быстро бегают по страницам. Как он может так беспечно стоять здесь? Как он может не выказывать ни малейших признаков раскаяния в содеянном? Он захватил мою частную собственность, планировал сделать с ней бог знает что, а теперь просто стоит спокойно, и предлагает мне отослать мою подругу и остаться здесь с ним. Как вам это нравится? Этот парень совсем выжил из ума.
– Какого черта мне это делать? – шиплю я. – Ты можешь содрать с меня кожу живьем и носить мою гребаную голову как шляпу, если она оставит меня здесь с тобой.
– Ха! – Рэн откидывает голову назад и смеется, только один раз, захлопнув книгу в своих руках.
Сухожилия и мышцы в его горле работают, когда он глотает.
– Элоди! Это ты? – окликает меня Карина. – Ты это слышала?
Я встречаюсь взглядом с Рэном, ожидая, что он скажет мне держать рот на замке, но он только снова пожимает плечами. Ему явно все равно, знает ли она, что он здесь. Его бессловесная уверенность заставляет меня лезть на гребаную стену.
– Ты понимаешь, что она вызовет полицию, если ты сделаешь что-нибудь странное, – предупреждаю я его.
– Пожалуй, да, – соглашается он.
– И тебе все равно?
– Нет. Мне не о чем беспокоиться. Я ничего тебе не сделаю, Элоди. – Эта улыбка расплывается, занимая все больше места на его предательски красивом лице.
Было бы так приятно сбить с него эту самодовольную самонадеянность. Я представляю себе, каково было бы сделать это, и моя правая ладонь покалывает.
– Элоди! Что за чертовщина! – кричит Карина.
– Я уже иду! – Я снова кричу ей через перила. – Одну секунду!
Рэн протягивает мне книгу, изогнув злодейскую бровь в открытом вызове. Он бросает мне вызов – подойти достаточно близко, чтобы забрать ее у него.
– «Этюд в багровых тонах». Сэр Артур Конан Дойл. Это, конечно, не поэзия, но думаю, тебе понравится, – говорит он.
– Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о книгах. Я пришла сюда, чтобы забрать свой телефон обратно. Зачем он тебе понадобился, черт возьми? Что ты собирался сделать?
Рэн хмурится, обдумывая этот вопрос по-настоящему.
– Будет достаточно объяснений? – размышляет он. – Если я расскажу тебе о своих рассуждениях и скажу правду, это оправдает мои поступки?
– Точно нет.
– Тогда, если тебе все равно, я, пожалуй, поберегу дыхание.
Я собираюсь убить его. Я убью его на хрен, пока он не сдохнет три раза подряд.
– Да что с тобой такое! Просто скажи мне, что ты собирался сделать!
Он фыркает, – он расстроен? – делая шаг ко мне, свободно держа книгу в руках. Я замираю, застыв на месте, когда он подходит ближе. Только когда Рэн стоит в футе от меня, я понимаю, как близко подпустила его, и что он, вероятно, мог бы проломить мне череп этой книгой, если бы захотел.
– Мне надо было бежать, – шепчу я.
Вслух? Боже, я сказала это чертовски громко. Что, черт возьми, со мной не так?
– Да, наверное, так и нужно было сделать, – говорит он. – Но все в порядке. Я не психопат. Ты хоть представляешь, как ты прекрасна, когда тебя охватывает паника? – спрашивает он. – У тебя розовеют щеки, и глаза оживают. Рад, что ты не сбежала. – Он прикрепляет свое последнее утверждение в конце, как будто сам только что это понял. – Это значит, что ты меня не боишься. Я знал это, но приятно получить доказательство. Что касается твоего телефона, то я бы сказал, что это было довольно очевидно. Я хотел убрать с него все вредоносные программы твоего отца, чтобы писать тебе сообщение, зная, что за мной не шпионит один из самых воинственных людей в армии Соединенных Штатов.
– Ха! Господи, да ты просто издеваешься надо мной, да? Ты серьезно думаешь, что я поверю в это?
– Я и не жду, что ты мне поверишь.
– Тогда почему ты пытаешься изобразить себя хорошим парнем?
– Вовсе нет. Стал бы я просматривать твои фотографии? Просмотрел бы твои сообщения? Просмотрел бы твой список звонков? – Он горько смеется. – Конечно. Я не очень хороший парень, Элоди. Из многочисленных надежных источников мне сообщили, что я достоин осуждения. Но хочешь узнать мою единственную удивительную искупительную черту?
– На самом деле, нет.
– Я никогда не лгу .– Он заявляет об этом с серьезностью и искренностью, которые звучат правдиво. Абсолютно. Словно чек, который я могла бы взять прямо в банк. И я ему верю. – Я никогда не лгу, поэтому, когда я говорю тебе что-то, малышка Эль, ты можешь поверить, что это правда.
Надменный, самодовольный осел. Ненавижу.
– Ладно. Тогда давай попробуем еще раз. Попробуй сказать мне, что ты не уничтожил все мои вещи после того, как вломился в мою комнату. Давай посмотрим, как это сработает, потому что…
– Я не делал этого. – Рэн смотрит мне прямо в глаза, когда говорит, его плечи расправлены, а подбородок презрительно вздернут. И та же честность, которую я услышала в его последнем заявлении, живет и в этих его словах. – Я мог бы вломиться в твою комнату, но у меня не было для этого причин.
У меня горло горит огнем. Ни с того ни с сего мои глаза начинают щипать как сумасшедшие.
– Птица, подарок моей матери, была разбита вдребезги, Рэн. Так что... может быть, ты и не врывался в мою комнату сам. Может быть, тебе и сойдет с рук эта туманная полуправда, но ты вполне мог поручить это кому-нибудь другому. Кто бы ни вошел в мою комнату, он сломал единственное, что у меня осталось от мамы, ясно? Это было единственное, что было мне дорого. Это разбило мое сердце вдребезги. И я никогда не прощу тебе этого.
Мой голос полон непролитых слез. Я старалась не думать о маминой птичке с тех самых пор, как Харкорт сказала мне, что ее пропылесосили, но теперь это чувство обрушилось на меня с новой силой. Такое ощущение, что я пытаюсь дышать вокруг груды сломанных ребер. Рэн опускает плечи, опустив подбородок, смотрит на свои руки. Выражение его лица жесткое и непроницаемое.
– Мне очень жаль, что ты потеряла нечто столь ценное. Я знаю, каково это. Но я не имею к этому никакого отношения. Клянусь собственным почерневшим сердцем.
– Элоди! О боже, Элли! Я думаю, что он в доме! Шевелись, шевелись, шевелись! – На лестнице раздается грохот шагов. Карина поднимается на верхнюю площадку, хватаясь за поручень. Она наклоняется, тяжело дыша, и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. – Я слышала чей-то голос. Я ничего не вижу, но мне кажется, что он... О боже! Черт! – Она подскакивает на фут от земли, ее глаза вылезают из орбит, когда она смотрит направо и видит Рэна, стоящего прямо там.
– Привет, Кэрри, – мягко говорит он. – Да, я здесь.
Карина выпрямляется во весь рост, делая хорошую работу по скрыванию в порядок свое удивление.
– Тебе должно быть стыдно за себя, – говорит она, разглаживая спереди свой фиолетовый комбинезон. – Я говорила тебе держаться от нее подальше, а потом ты идешь и крадешь ее телефон? Да ты просто с ума сошел.
Рэн скрещивает руки на груди, прислоняясь к стене рядом с дверью своей спальни.
– Боже. Остановись. С меня хватит визга на одну ночь, спасибо. Обратный путь из Бостона был ужасен. Мне пришлось идти пешком всю дорогу из города, потому что водитель Убер не хотел подниматься в гору. А потом я прихожу домой и обнаруживаю здесь двух мелких воришек, крадущихся в темноте.
Карина хватает меня за руку.
– Ты получила то, за чем пришла? – спрашивает она меня.
– Да.
– Тогда давай выбираться отсюда.
– Элоди, подожди. – Рэн отталкивается от стены. – Вот. Возьми книгу. Я хочу, чтобы она была у тебя. – Он протягивает мне книгу в темно-бордовом кожаном переплете с позолоченными краями.
– Не надо, – предупреждает Карина. – Помнишь Персефону? Она приняла эти гранатовые зернышки от Аида и обрекла себя на долбаный подземный мир.
Рэн злобно ухмыляется Карине.
– Я ценю твое сравнение, но ты слишком драматизируешь ситуацию. Это всего лишь книга. В ней нет ничего волшебного. Или... скорее, это волшебство в том же смысле, в каком волшебны все книги. Но это вряд ли свяжет ее с адом.
– Элоди... – Карина тянет меня за руку, пытаясь оттащить.
Только глупая, безмозглая девчонка, лишенная здравого смысла и заботы о собственном благополучии, могла бы принять подарок от Рэна Джейкоби. Я это отчетливо понимаю. Так почему же протягиваю руку и забираю у него книгу? И почему я не могу разорвать зрительный контакт с ним, когда Карина тащит меня вниз по лестнице?
Глава 16.
ЭЛОДИ
ПРОХОДИТ НЕДЕЛЯ, а потом еще одна. Я хожу на занятия, читаю книгу, которую Рэн дал мне, ночью под простыней, вооружившись фонариком, как будто кто-то мог бы ворваться и застать меня за чем-то извращенным. Когда я заканчиваю читать, то перечитываю её заново. Тусуюсь с Кариной и Прес.
Обитатели Бунт-Хауса даже не смотрят в мою сторону, то есть Пакс и Дэш продолжают жить так, словно меня не существует, а Рэн старательно игнорирует меня всякий раз, когда у него появляется такая возможность. Чудесным образом появляется место в первом ряду моего французского класса. Доктор Фитцпатрик больше не требует от меня никаких неудобных заданий по английскому языку. Рэн как обычно растягивается на диване со своим обычным, отработанным уровнем скуки, но он держит свои язвительные комментарии при себе.
Если бы я не знала его лучше, то заподозрила бы, что он ведет себя наилучшим образом.
Однако все это меняется в четверг днем, когда высокая, стройная девушка с роскошно густыми, длинными черными волосами неторопливо входит в логово доктора Фитцпатрика, и Пакс так громко и неожиданно ругается, что Анжелика, робкая девушка, которая всегда заплетает волосы в косы, щелкает надвое свою пластиковую линейку.
– Какого хрена? – стонет Карина рядом со мной. – Это, должно быть, какая-то дурацкая шутка.
– Приветствую, Фитц. – Девушка с черными волосами прихорашивается, делая небольшой реверанс перед доктором, у которого челюсть лежит на полу.
– Мерси? Чем мы обязаны такому удовольствию? – Его рот говорит «удовольствие», но глаза говорят «Боже милостивый, нет». – Я и понятия не имел, что ты заскочишь в гости. Полагаю, именно поэтому ты проделала весь этот путь? Чтобы проверить, как поживает твой брат?
Она легонько шлепает его по руке, демонстрируя самый кокетливый вид, который я когда-либо видела.
– Нет, глупышка. Я снова перевелась! Швейцария была прекрасна, но холод взял надо мной верх. Для сравнения, в это время года Нью-Гэмпшир – тропики.
Глядя на эту старую / новую студентку, я чувствую, что все в комнате отодвигаются от нее. Включая меня, и я даже не знаю, почему.
– Э-э... что происходит? – бормочу я уголком рта.
– Это Мерси, – говорит Карина, закатывая глаза. – Она была здесь студенткой до прошлого июня. Потом решила поехать учиться в Европу, потому что Америка была слишком «неотесанной» страной. Никто не расстроился, когда она ушла. И уж тем более Рэн.
– Рэн? Почему? Он был... они были...
– Фу, нет! – Карина пинает меня прямо в лодыжку, и это чертовски больно. – Она его сестра.
Его сестра? Серьезно? Что это еще за чертовщина? Никто никогда не упоминал другого Джейкоби. Еще одно существо, у которого те же дьявольские гены, что и у Рэна.
– Они близнецы, – продолжает Карина.
О, становится все лучше и лучше.
– Рэн на восемь часов старше Мерси. Их родители собирались назвать ее Хеленой, но передумали, когда миссис Джейкоби продолжала кричать: «Мерси! Мерси!» (прим. Merсy в переводе – милосердие, милость, пощада, сострадание, помилование) во время родов. Их мама так сильно заболела после родов, что уехала на полгода поправляться, а отец нанял няню, чтобы ухаживать за ними. Миссис Джейкоби умерла, когда им было по три года. Очевидно, она так и не восстановила свои силы после беременности и просто исчезла, пока от нее ничего не осталось. Она была довольно ужасной матерью по всем статьям.
У меня уже давно были вопросы о Рэне. Я так мало знаю о нем, но ни в коем случае не спрашивала Карину. Особенно после того, как этот ублюдок попытался взломать мой телефон. Она бы вздернула меня и выпотрошила, как рыбу, за то, что я такая глупая. Но мне почему-то кажется, что я должна была это знать. Мне следовало бы догадаться, что в этом мире есть еще одна его частичка.
Мерси поворачивается и лучезарно улыбается классу, и я откидываюсь на спинку дивана, пораженная поразительным сходством, которое она разделяет со своим братом. Черты ее лица более утонченные и нежные, но у неё та же форма лица, подбородок, глаза, хотя зелень глаз Мерси далеко не такая яркая, как у Рэна. Она видит своего брата и машет ему рукой. Сидя на своем обычном месте на кожаном диване, Рэн смотрит прямо сквозь нее, как будто ее там вообще нет.
– Так вот. Как я и сказала, Рэн и Мерси раньше были очень близки, но теперь уже нет, – шепчет Карина.
– Ну, тогда вам, наверное, стоит присесть, мисс Джейкоби, – говорит доктор Фитцпатрик с натянутой улыбкой.
Мерси вальсирует к кожаному дивану и садится на его край, у ног брата. Она хлопает его по ботинкам, пытаясь заставить его дать ей пространство, и на лице Рэна появляется выражение отвращения. Он встает, молчаливый, как могила, и направляется к выходу. Впервые за две недели он внимательно смотрит на меня, выходя за дверь.
– Рэн! Рэн, это обязательное занятия! – кричит ему вслед доктор Фитцпатрик, но зря тратит свое дыхание.
Рэн уже ушел.
На следующий вечер, когда я возвращаюсь в свою комнату после ужина, открываю дверь, и что-то стремительно поднимается в воздух, кружась перед моим лицом. Я кричу, бросаясь защищаться в довольно постыдном проявлении паники. Я предполагаю, что это летучая мышь, но осознаю свою ошибку, когда пышное перо мягко опускается на пол.
Оно черное. Глубоко черное. Но когда я поднимаю его для более близкого осмотра, маслянистый, металлический, сине-зеленый оттенок ловит свет и просвечивает насквозь. Оно прекрасно, опахало, по обе стороны толстого, древесного костяка, совершенно во всех отношениях.
Перо чудесно. Так обыденно, что мы даже не замечаем, как они торчат из наших подушек, или подхвачены легким ветерком, или качаются на поверхности ленивой реки, пойманные в водовороты и стремительные вихри, пока оно несется вниз по течению. Но перо – это шедевр инженерной мысли. И это перо, которое, должно быть, было подсунуто под дверь моей спальни, несомненно, очень красивое.
Это послание. Некоторые парни могут подсунуть записку под дверь девушки. Более ленивые парни просто отправляют сообщение. Парень, который подкинул это перо под мою дверь, является поклонником более тонких форм общения. Все началось с азбуки Морзе во время шторма, а сейчас это, что должно быть слишком очевидно для него.
Что он хотел сказать этим пером? Кроме как «Помнишь меня? Я существую». Это за гранью моего понимания. Все, что я знаю, это то, что Рэн был на четвертом этаже крыла девушек, и он стоял прямо за моей дверью.
– Эй, ты уже готова? – Карина стоит в коридоре позади меня.
У нее на лице дерзкая ухмылка, потому что между ней и ее сэндвич-мороженым Энди Сэмбергом все накаляется, и мы должны встретиться с ним перед кинотеатром «Виста» через час, чтобы посмотреть вечерний фильм – какой-то фантастический фильм о роботах, захвативших мир.
Я медленно прячу перо за спину.
– Ну, знаешь? Кажется, у меня начинается мигрень. Я не уверена, что сидеть перед ярко освещенным экраном – это самое лучшее для меня сейчас.
– О нет! – дует губы она, но глаза у нее очень блестят.
Карина пригласила меня посмотреть фильм до того, как Андре пригласил ее на свидание, поэтому она смущенно спросила меня, не буду ли я против, если он придет. Я сказала ей, что не возражаю, если она пойдет с ним одна, но она отвергла это предложение, даже не рассматривая его, а я не хотел быть стервой и категорически отказываться идти. Это удобный выход – никто в здравом уме не хочет оказаться третьим колесом в кинотеатре – и Карина выглядит втайне довольной. Я уверена, что на ее месте я бы тоже так выглядела.
– Ты уверена, что говоришь это не только для того, чтобы дать мне немного побыть наедине с мальчиком? – спрашивает она.
Мальчик. Подруга говорит так ласково, с головокружительным блеском в глазах. Она пытается скрыть свое волнение по поводу этого свидания, но это реально не работает.
– Да, уверена. Когда у меня начинается мигрень, мне нужно свернуться калачиком в постели и заснуть. Это единственный способ пройти через все это. Меня, наверное, будет тошнить, если я пойду. Но тебе стоит заглянуть в мою комнату, когда вернешься. Расскажешь мне, как все прошло.
Карина прикусывает нижнюю губу и ухмыляется, как чертенок.
– А что, если я не вернусь?
– Карина! Ты собираешься спать с ним?
Она визжит, как пятилетний ребенок, ныряя в сторону, когда я пытаюсь ударить ее по руке.
– Ну, не знаю. Может быть? Я на всякий случай заполнила бланк отсутствия. Это делает меня шлюхой?
– Нет! Нисколько. Если ты думаешь, что он хороший парень, и он хорошо к тебе относится, и ты думаешь, что готова, то почему бы и нет?
Моя подруга улыбается от уха до уха, хотя теперь уже немного спокойнее.
– Да. Я имею в виду, что он очень милый. Мне приходится провоцировать каждый контакт между нами, потому что он пытается быть джентльменом. Честно говоря, я вроде как хочу, чтобы он просто прижал меня к стене и трахнул уже.
– Карина!
Она смеется. Выражение ее лица меняется, когда она видит то, что я держу в руках…
Вот дерьмо.
Я совсем забыла про перо. Я рассеянно вертела его в пальцах, вдавливая тупой конец полого стержня в подушечку большого пальца, пока разговаривала с ней.
– Очень мило, – говорит Карина, забирая его у меня. Она подносит его к свету. – Ого, оно действительно прекрасно. Где ты его взяла?
– О, на лужайке. Нашла на траве. – Удивительно, как легко я ей вру.
Мне это не нравится, но я была бы дурой, если бы сказала ей правду. Она бы с ума сошла, если бы узнала, что Рэн был здесь. Карина отменила бы свое свидание и провела остаток ночи, пытаясь уговорить меня донести на Рэна за то, что он прокрался на девичий этаж. Это вторжение – наименьший из его многочисленных грехов, но Карина ухватилась бы за него обеими руками, если бы решила, что этого будет достаточно, чтобы его исключили из академии.
– Я никогда раньше не видела такого перышка. Красивое, – говорит она, протягивая его мне обратно.
Я забираю его у нее.
– Да, красивое.
– Ты должна оставить его себе. Сделай с ним что-нибудь красивое. Я знаю, как сделать из него заколку для волос. Могу показать тебе, если хочешь.
– Было бы здорово.
Она хлопает в ладоши и делает глубокий вдох.
– Ладно. Я собираюсь выбраться отсюда. Пожелай мне удачи! Возможно, когда я вернусь, мне будет, что рассказать.
Я жду, пока она исчезнет в коридоре и завернет за угол, а потом достаю мобильник и начинаю печатать сообщение.
Я: оно прекрасно, но я его не оставлю.
Почти сразу же появляются три точки.
РЕН: лгунья.
Я: ты должен остановиться.
РЭН: зачем говорить то, что ты не имеешь в виду?
Я: о чем, черт возьми, ты говоришь?
РЭН: ты говоришь мне, что я должен остановиться. Но ты не хочешь, чтобы я останавливался. Это последнее, чего ты хочешь.
Черт возьми, от этого засранца мне хочется кричать.
Я: ты этого не знаешь. Ты понятия не имеешь, что творится у меня в голове.
РЭН: я знаю, что сегодня вечер пятницы, и ты никуда не пойдешь.
Я: Пойду. Я иду с Кариной.
РЭН: странно. Я только что видел, как она сжигала резину на дороге в своей дерьмовой Файрберд. И ты не сидела на пассажирском сиденье.
Я: Сталкер!
РЭН: я многое замечаю, малышка Эль. Подай на меня в суд. Ты осталась в академии, потому что хотела встретиться со мной.
Я: ты чертовски высокого мнения о себе, да?
РЭН: грубая честность очень похожа на высокомерие для неподготовленного глаза.
Я: Боже, просто остановись!
