Текст книги "Княжество (СИ)"

Автор книги: Каин Градов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 16 страниц)

Глава 8
Начальник рыбнадзора

Здание рыбнадзора располагалось на Портовой стороне. Скромное, деревянное, будто случайно забытое с прошлого века. Обнесено всё это хозяйство было высоким забором, которому, судя по состоянию, давно пора на покой. На изгороди висело несколько спасательных кругов, потёртых, выцветших, с облупленной краской.

Во двор вела перекошенная чуть вправо деревянная арка. На самой арке висела облезлая табличка, на которой когда-то, очевидно, были буквы. Теперь от них угадывались лишь очертания.

– Простенько и со вкусом, – оценил я, окинув всё это великолепие взглядом.

Морозов кивнул, как человек, видевший здания и попроще.

– Этот дом вроде бы ещё при Павле строили, – заметил он. – Как временное решение. А потом, как водится, так и осталось.

– Нет ничего более постоянного, чем временное, – философски заметил я, взявшись за ручку двери. – Но в этом определенно есть один плюс.

– Какой же? – живо уточнил воевода.

– Если удастся договориться, новому начальнику рыбнадзора эти хоромы точно покажутся дворцом. Ему-то и хижина в лесу за счастье была. По сравнению с тем местом это почти цивилизация: забор, крыша и, возможно, даже отопление.

Воевода усмехнулся, скосив на меня взгляд:

– Мне вас здесь обождать? Или составить компанию?

– Думаю, не стоит, – ответил я чуть быстрее, чем следовало, и выскользнул из машины.

В воздухе пахло смолой, мокрыми канатами и речной тиной. Пряный, тягучий, с железистой ноткой аромат будто намеренно въедался в одежду, напоминая: ты теперь у воды. Здесь по-другому не бывает.

Я шагнул к воротам, остановился у входа, бросил взгляд на территорию, что раскинулась за забором. Двор оказался просторным, идущим вглубь, с деревянным настилом, неровным, словно собранным из того, что нашлось под рукой. Некоторые доски были заменены свежими, ещё пахнущими лесом, другие почернели и держались на честном слове и ржавых гвоздях.

В дальнем углу стояли пузатые, ободранные старые бочки с седыми пятнами соли и рыбьей чешуей. Вид у них был уставший. Возле таблички «Конфискат» громоздились спутанные рваные сети, свернувшиеся в тяжёлые клубки, словно сами знали, сколько в них утонувших надежд и непойманных лещей. Рядом, на жердях, сушились тёмные, пропитанные смолой канаты. Несколько перевёрнутых лодок, выкрашенных в унылые оттенки зеленой краски, дремали неподалёку, словно ждали, когда снова поплывут или когда их окончательно спишут на дрова.

Справа от ворот тянулась пристань: скромная, собранная из брёвен, тёмных от воды и времени. Вид у неё был основательный, хотя и немного обречённый. Доски под ногами местами прогибались, а где-то уже и вовсе решили отдохнуть от дел.

Вдоль забора, как солдаты на пенсии, торчали несколько потрёпанных, с облупившейся краской вёсел. Чуть дальше притулилась пара перекошенных столиков, на которых вповалку лежали ржавые крюки, цепи и прочие загадочные инструменты, происхождение которых мог бы объяснить разве что старый рыбак со мхом в бороде.

В дальнем углу двора сиротливо стоял сарайчик. Он был скромный, крытый ржавым железом.

Напротив ворот, строго по центру двора, располагалось само здание рыбнадзора. Строение было невысоким, всего в два этажа, сложенное, по всей видимости, из бревен, которые в своё время наверняка считались крепкими и прямыми, но с годами слегка потеряли форму. Судя по всему, стены когда-то обили тесом: доски лежали ровно, но теперь потемнели от дождей, кое-где выгнулись, а между ними зияли щели, щедро законопаченные паклей. Всё здание напоминало старую ладью, которую вытащили на берег, поставили на вечную стоянку и решили: пусть стоит, вдруг ещё пригодится.

Крыша была покрыта волнистым железом, которое гудело при порывах ветра так, будто в здании прятался маленький шторм.

К двери вела дорожка из крупных, неровных камней. Само крыльцо было низкое, деревянное, с покосившимися перилами. Рядом со ступенями рос куст сирени, пышный, упрямый и душистый. Единственное живое пятно во всём этом рабочем хаосе. Как последняя надежда, что даже среди серых будней рыбохраны и ржавого инвентаря есть место цветам.

У самого входа, на старом сколоченном ящике сидел молодой парнишка. Он казался совсем ещё зелёным, в спецовке и растянутой тельняшке, которая явно пережила не одну стирку и как минимум два десятка рыбалок. При виде меня он резко вскочил, едва не опрокидывая свой импровизированный трон.

– Ваше сиятельное! – выпалил он на выдохе, будто докладывал о прибытии адмирала флота. – А мы вас… не ждали…

Он тут же осёкся, осознав, что ляпнул лишнего, и судорожно смахнул ладонью выступившую испарину со лба, словно надеялся стереть и свою неосторожность заодно.

– Я хотел сказать… – начал было парнишка, путаясь в собственных оправданиях, но я поднял ладонь и спокойно его перебил:

– Как зовут?

– Жорка, – отрапортовал он, выпрямившись, будто от имени зависело его зачисление в кадеты.

– Ступай-ка ты, Жорка, к моему воеводе, – сказал я, глядя на него с тем выражением, которое обычно используют старшие, отправляя младших по важным делам. – И расскажи ему, что у вас тут происходит.

– А что у нас происходит? – искренне оторопел Жорка, будто понятие «событие» и рыбнадзор у него в голове до сих пор не пересекались.

– Вот и поведай обо всём, – подмигнул я с хитринкой, отлично зная, как Морозов относится к свежим местным сплетням. Особенно если они приправлены юношеским энтузиазмом и парой неподтверждённых фактов. – Скажи, что я тебя направил.

– Хорошо! – кивнул Жорка, явно обрадованный поручением, и тут же резво побежал к воротам, подпрыгивая на ходу, как мячик, которому придали ускорение.

Я поднялся по заскрипевшим ступеням. Сбоку от двери была прибита фанерная табличка с названием учреждения: «Имперское Ведомство речного и рыбного надзора». Ниже аккуратно от руки вывели часы работы и обеденный перерыв. На удивление, перерыв был обозначен чётко, не как в кассе редакции.

Я открыл дверь и шагнул внутрь, оказавшись в просторном холле.

Внутри здание было таким же непритязательным, как и снаружи. Полы были застелены широкими досками, пропитанными смолой. Пахли они соответственно: крепко, с намёком на лодочную мастерскую и терпкий чай из котелка.

Справа от порога высилась стойка, на которой красовался дисковый стационарный телефон. Рядом лежала ручка, привязанная верёвочкой ко вколоченному в доску гвоздю.

На тёмных, бревенчатых стенах висели чёрно-белые фотографии: мужчины в мундирах, суровые, с прямыми спинами и взглядами, полными достоинства. Видимо, бывшее начальство было грозное и усатое. Хотя у некоторых и усов не наблюдалось, но важными они все равно казались.

У стен стояли деревянные лавки для посетителей, явно сделанные из той же древесины, что и местные пирсы: крепкие, надёжные, хотя и чуть-чуть косые, явно сколоченные наспех. В дальнем углу скромно, но гордо высилась стопка старых вёдер, а рядом аккуратно были прислонены к стене метлы.

В холле толпилось несколько человек – все как на подбор в выцветших от времени рабочих куртках, штанах и резиновых сапогах, словно с утреннего улова сразу сюда, минуя даже мысль о переодевании. Разговор у них явно был в разгаре, но стоило мне войти, и за спиной с лёгким стоном захлопнулась дверь, как всё стихло.

Они обернулись почти одновременно, как по команде, и уставились на меня. По взглядам, сначала удивлённым, а потом внимательным, стало понятно, что они меня узнали. Не сговариваясь, дружно склонили головы в уважительном поклоне. И пусть их сапоги были ещё в речной грязи, но жест вышел торжественным.

– Добрый день, мастер Медведев, – робко подала голос коротко стриженная девушка. Я, признаться, поначалу принял её за парня: стройная, уверенная в себе, да и голос с хрипотцой. – Простите, нас не предупредили, что вы приедете с визитом…

Я улыбнулся:

– Считайте, визит неофициальный. Прибыл в частном порядке. Где у вас кабинет начальника?

– Идёмте за мной, ваше сиятельство, – отозвался один из работников, мужчина с суровым лицом и мозолистыми руками.

Он повернулся и направился через холл. Подошвы его сапог с гулким «топ-топ» встречались с досками, и этот звук эхом разносился по помещению. Я последовал за ним.

Кабинет начальника оказался на втором этаже. Мой провожатый остановился у двери с облупившейся краской и потёртой ручкой. На табличке было написано черной краской: «Руководитель княжеского управления по рыболовству Роман Иванович Курносов». Складывалось ощущение, что табличка пережила уже не одного руководителя.

Мужчина трижды стукнул в створку, и дождавшись приглушённого «Войдите», распахнул дверь, пропуская меня вперёд, словно на торжественное вручение ведра.

– Спасибо, – кивнул я и шагнул внутрь.

Кабинет встретил меня скромностью, доведённой почти до монашества. Из мебели тут были пара стульев из разных гарнитуров, простой стол, и шкаф, набитый папками, которые, казалось, уже начали срастаться с полками. На стене, справа от стола, висела старая, потертая карта княжества, на которой были аккуратно нанесены пятна водоёмов: крупные, мелкие, явно пересохшие и полноводные большие.

Пол покрывал выцветший ковёр, потертый до такой степени, что местами рисунок мог угадываться разве что по памяти. Окно прикрывала тонкая штора, некогда скорее всего зеленая, но теперь украшенная солидным выгоревшим пятном по центру. Словно будто само солнце пыталось выжечь на ней своё личное клеймо. Всё помещение дышало практичностью, никакого лоска, ни капли показухи.

Напротив входа, у окна, стоял аккуратный стол из светлого дерева. На столешнице скромно разместился канцелярский набор из серого пластика: подставка под ручки, лоток для бумаг, и стоявший особняком стационарный телефон с пожелтевшими от времени кнопками. В углу стола, будто нерешительно приютившись, лежала стопка картонных папок. По всей видимости, это были «дела в производстве», или, как минимум, в длительном обдумывании.

За столом сидел мужчина лет тридцати, в голубой форменной рубашке, с короткой стрижкой и серьезным лицом. Кожа у него была загорелая, обветренная, будто на свежем воздухе он проводил не только рабочие часы, но и личную жизнь. Брови и ресницы выгорели на солнце до того самого оттенка, который наверняка встречается у людей, знающих цену утреннему туману и вечернему клеву.

Заметив, что я вошёл, он тут же вскочил и нервно поклонился:

– Ваше сиятельство… Какими судьбами…

– Добрый день, – ответил я, проходя к столу. – Приехал познакомиться.

Мужчина провёл рукой по голове, словно пытался пригладить волосы, которых и без того было немного. Жест вышел нервным, но старательным.

– Присаживайтесь, Николай Арсентьевич. Могу вам вскипятить чаю…

Он шагнул к подоконнику, где стоял старый потертый электрический чайник.

– Не извольте беспокоиться, – мягко остановил я хозяина кабинета, усаживаясь на предложенный стул. – Мне говорили, что вы не часто бываете на воздухе. Но судя по вашему загару… – я многозначительно взглянул на выгоревшие брови собеседника.

Мужчина вспыхнул так, будто его только что опалили кипятком. Щёки моментально пошли краской, уши подхватили.

– Простите, Николай Арсентьевич, – пробормотал он, выпрямляясь в кресле. – Не хотел вводить вас в заблуждение… Но я не Курносов. Роман Иванович приболел. Вот я за него… Заместитель я его. Андрей Михайлович Лаптев.

Я кивнул, огляделся по сторонам. В углу стояли резиновые сапоги с въевшейся непросохшей грязью: такой, что даже самая преданная губка отказалась бы иметь с ней дело. Рядом висела куртка, накинутая за петлю на вбитый в стену гвоздь. Все это было явно не элементом декора, а как продолжение самого Лаптева.

– И как давно Курносов болеет? – уточнил я сухо.

Лаптев замялся. Словно на языке у него крутилась правда, но она всё никак не решалась выскочить, а лукавить, судя по всему, он не умел.

– Без протокола, – кивнул я, смягчая тон, давая понять: сейчас я не князь, а собеседник, которому просто нужны честность.

– Давненько хворает… – нехотя произнёс мужчина, будто слова тащил со дна колодца. – Почитай, с месяц… в этот раз. Он от сырости страдает. Ну, лекари так говорят. Вроде.

Я лишь молча кивнул. Сырость здесь такая, что, кажется, даже гвозди в стенах по утрам чихают.

– А вы официально его замещаете? – спросил я, глядя прямо.

– У нашего хозяйства… – Лаптев усмехнулся без радости, – … нет денег на такую должность. Я из бригады выдвиженец. Просто могу тянуть. Вот… и тяну.

Он тяжело вздохнул, словно сам удивился, как ещё справляется. Пальцы легли на стол с упором, будто в этих досках спрятан единственный якорь, не дающий уйти с курса.

– И как идут дела? – осведомился я.

– Бюджет до минимума урезан, мастер-князь, – признался Андрей и развёл руками с тем видом, как будто хотел показать: в этих стенах нет ни роскоши, ни иллюзий. – Держимся как можем. Ребята в бригаде хорошие. Работящие, надежные.

Я перевёл взгляд на карту, висевшую на стене. Голубые пятна озёр, тонкие линии рек, словно вены на теле княжества, тянулись сквозь весь край – широкие, мелкие, извилистые, будто сама вода не могла определиться, куда ей лучше течь.

– Площадь большая, а народа не хватает, – продолжил мужчина, глядя туда же. – Вот и браконьерствуют во многих местах…

Он говорил без жалоб, спокойно. Будто уже смирился: рыба уходит, сети рвутся, лодки протекают, но кто-то же должен тут оставаться и затыкать дыры.

– Местные? – уточнил я, хотя по тону Лаптева уже догадывался, что всё не так просто.

Он покачал головой:

– Местные не станут. Это всё пришлые. Из соседних княжеств. То ли безработные, то ли романтики, но рыбу тут, видать, уважают больше, чем границы.

– И как справляетесь?

– С помощью Всевышнего, – вздохнул Андрей Михайлович и тронул кулон под рубашкой, на который указывала тонкая, потемневшая от пота верёвочка. Видимо, оберег был проверенный, из тех, что выдержал не одну стычку с браконьерами.

– Мы не жалуемся, ваше сиятельство, – добавил он с достоинством.

– Давно вы тут работаете? – поинтересовался я, глядя на него пристально.

– Почти пятнадцать лет, – отозвался он с удивлением, будто сам только что пересчитал.

– И сколько из них исполняете обязанности Курносова? – спросил я прямо.

– Он тут только три года, – усмехнулся Лаптев, и в этой усмешке была вся соль местной жизни. – А до него другой был. Тоже, знаете, в кабинет заходил только перед приездом начальства. И тоже путал дверь. Вечно открывал ту, где у нас инвентарь хранится. Один раз даже отчёт пытался оставить между вёслами. Так что я уже по привычке дежурю.

– И почему вы не заняли пост официально? – нахмурился я.

Лаптев чуть дёрнулся, будто вопрос был не в лоб, а под дых. Он опустил глаза, а потом медленно отвернулся к стене, где висела та самая карта, знакомая ему до каждой линии.

– Потому что нет у меня связей, Николай Арсентьевич, – честно сказал он.

– Теперь есть, – тихо сказал я, и в кабинете сразу стало как-то тише. Воздух потяжелел.

Я помедлил и добавил, глядя ему на профиль Лаптева:

– А если я предложу вам другое место?

Лаптев развернулся медленно, как будто каждое движение давалось с трудом. Усмехнулся коротко, чуть устало, но искренне.

– Мне от воды далеко нельзя, ваше сиятельство, – ответил он так, будто это был не отказ, а присяга.

И я вдруг понял: этот человек не просто работает здесь. Он тут корнями пророс, как старый якорь, которому нипочём штормы.

– Мне понадобится начальник порта, – произнёс я спокойно. – Работа новая, но близкая вам. Там придётся и порядок наводить, и людей собирать. Согласитесь?

Лаптев замер, будто внутри него что-то щёлкнуло. В глазах мелькнул тот самый огонёк, который обычно прячется под слоями «денег нет», «штат урезан» и «сам всё сделаю». Он сглотнул, как перед важным решением, снова пригладил свои и без того короткие волосы. А потом вдруг, будто спохватившись, выпалил:

– Согласен, князь. Для меня это честь.

Я протянул ему руку. В его рукопожатии было всё: и благодарность, и обещание, и готовность тащить, даже если лодка дырявая.

– А как же наше хозяйство тут… – опомнился Лаптев и, похоже, впервые за всё время позволил себе погрустнеть.

– С этим проблем не будет, – заверил я. – Будет начальник от бога. Точнее…

– От Всевышнего? – с лёгкой улыбкой уточнил он.

– Можно и так сказать, – кивнул я. – Вы оставьте здесь тех, в ком уверены. А тех, кто может быть полезным в порту – забирайте с собой.

– А бюджет?.. – робко, почти шёпотом, спросил Лаптев, как школьник, не верящий, что ему поставят пятёрку.

– Потянем, – пообещал я, глядя ему прямо в глаза. Потому что этого человека подводить было нельзя.

Глава 9
Визит вежливости

К нужному дому мы подъехали как раз в тот момент, когда небо, надувшись до предела, начало выдавать первые капли дождя. Солнце цеплялось за горизонт, прорезая облачную пелену розоватыми иглами.

Всю дорогу Морозов косился на меня с подозрением. И всё же, когда машина остановилась, не выдержал и осторожно уточнил:

– Вы же помните, что Курносов выбран Советом?

– Его выбрали для того, чтобы он служил княжеству, – спокойно ответил я. – А если этот Курносов болен, то я, как порядочный управленец, обязан позаботиться о здравии государева слуги. В конце концов, уважение к заболевшему это тоже часть служения. Да и по этикету положено.

– Всё так, – кивнул воевода, но взгляд остался настороженным. – Мне подождать вас здесь?

Я вздохнул, будто знал заранее, что без протокольных глаз эта сцена может стать слишком гибкой в интерпретациях. И произнес:

– Предчувствие говорит мне, что на этот раз мне понадобится свидетель.

– Вы ведь не станете делать ничего незаконного, княже? – с сомнением уточнил Владимир.

– Как можно? – театрально усмехнулся я, открывая дверь. – Мы же за правду и порядок.

С этим благородным настроем я вышел из салона навстречу редким первым каплям дождя.

Снаружи было свежо. Ветер пытался забраться под полы пиджака, дергал за волосы, бросал в лицо колючую воду.

Двухэтажный дом из розового камня выглядел так, будто особняк строили на зависть всем. Обнесенный высоким кованым забором с острыми пиками, здание больше напоминало резиденцию какого-нибудь уставшего от народной любви чиновника, чем скромное гнёздышко начальника рыбнадзора. Из-за забора доносилось низкое, уверенное рычание. Так рычат не дворняги, а псы, за которых отдают месячный оклад и просят отдельную миску для утреннего окорока.

Я подошёл к воротам и тут же заметил небольшое, но весьма современное переговорное устройство с блестящей кнопкой вызова и надёжно прикрытым решёткой динамиком. Конструкция выглядела недёшево, как и положено хорошему парадному фасаду: солидно, строго и совершенно не к месту в истории про скромный рыбнадзор.

Я заглянул сквозь узкую щель между металлическими листами и в полумраке рассмотрел то, что окончательно превратило это место в иллюстрацию к пособию «Как не должен жить бюджетник».

За оградой раскинулся ухоженный сад: подстриженные кусты, выложенные по периметру аккуратными бордюрами, как по линейке. Дорожка к крыльцу была вымощена натуральным камнем. Гладким, дорогим и, судя по виду, не пережившим ни одной зимы с солью. Среди аккуратных клумб, возвышалась шикарная беседка с резными колоннами, ажурной крышей и лёгкими занавесями, будто в ожидании летнего чаепития с дамами в шляпках.

– Финансирование урезали, значит, – пробормотал я себе под нос, пытаясь хоть как-то примирить увиденное с понятием «государственная служба». – Ну, может, у него жена зарабатывает неплохо.

– У Курносова супруга домохозяйка со стажем, – сухо, будто зачитывая выдержку из личного дела, отозвался Морозов. – Она на всех ярмарках числится как лучший покупатель. Цветы, ткани, посуда… только корову пока не прикупила. Вроде.

– Ясно. Понятно, – протянул я, уже без особой надежды на чудо, и нажал кнопку вызова на переговорном устройстве.

Из динамика послышался сухой треск, будто аппарат сначала хотел отказаться от связи, но потом передумал. Следом раздался голос – недовольный, прокуренный, с интонацией вечной усталости от мира и конкретно от меня:

– Кого там нелёгкая принесла?

Говорила женщина. И, судя по хрипотце, густому звуку и особой манере произносить слова сквозь зубы, делала женщина это это, не вынимая папиросу изо рта.

– Добрый день… – начал я, стараясь говорить миролюбиво, если не сказать ободряюще.

– Вечер уже, – оборвала меня невидимая собеседница с тем тоном, который мог бы свернуть молоко. – Мы никого не ждём. Если вы хотите что-то продать, то приходите завтра, опосля полудня.

Связь прервалась, и динамик замолк так резко, словно его лично обидели.

Мы с Морозовым переглянулись. Я для приличия откашлялся и вновь нажал на кнопку.

– Что же за наглые людишки такие… – донеслось сквозь помехи, будто приём вёлся из соседней рюмочной. – Мы не подаём. Будете трезвонить – собак спустим. Потом не жалуйтесь… Хотя кому вы будете кляузы писать из песьих желудков?

– Мы пришли по делу, – попытался я внести нотку официальности в этот театральный балаган.

В ответ до нас долетела отборная брань, с такой лексикой, что даже псы во дворе замолчали от шока.

– Ну это уже наглость, – процедил сквозь зубы Морозов.

– А мне послышалось, что дамочка сказала: входите, гости дорогие, – ответил я и неспешно расстегнул пиджак.

– Вроде и я слышал что-то похожее, – усмехнулся воевода, и в его голосе прозвучала та самая готовность, с которой обычно заходят в дом, где не то что не ждут, а уже мысленно стреляют из-за штор.

Я медленно, положил ладонь на прохладный металл ворот. Внутри меня вздрогнула сила.

– Ну что же, – произнёс я тихо, словно обращаясь не к Морозову, а к небу, – если вежливость здесь не в ходу, придётся постучаться по-северски.

Поднял руку. Воздух вокруг задрожал, завихрился, будто собирался в кулак. Где-то в кронах деревьев зашелестели листья, предвещая грядущую бурю. Секунда, и порыв ветра ударил в ворота с такой яростью, словно сама стихия возмутилась хамству у домофона.

Железные створки затряслись, застонали, а потом со скрежетом вывернулись внутрь, вырвав опоры забора с корнями. Металлические листы выгнулись и с оглушительным грохотом отлетели в сторону особняка, припечатавшись к фасаду. От удара внутри дома, вероятно, посыпалась посуда и покачнулась судьба одного бывшего управляющего рыбнадзором.

Я сделал шаг во двор, стряхивая с пальцев остатки туманной силы, которая словно прицепился к коже.

Морозов молча наблюдал эту бурю в отдельно взятом дворе, потом чуть кивнул и, не скрывая удовлетворения, произнёс:

– Вот так и надо входить в дома, где князю отвечают без уважения.

– С ветерком, – усмехнулся я и направился по развороченной дорожке к парадному входу, оставляя за спиной прохладу, потрёпанный забор и морально униженный домофон.

Мы не успели пройти и нескольких шагов, как по вымощенной дорожке из-за особняка выбежали трое псов. Крупные, тяжёлые, с массивными телами, поросшими густой шерстью. Их шеи сдавливали ошейники, собранные из новеньких цепей. Звери неслись к нам с рычанием, в котором звучала решимость защитить вверенную территорию любой ценой. В их взглядах не было ни сомнения, ни страха. Только ярость и безусловная преданность.

Морозов, даже не взглянув на меня, поднял руку, и перед ним вспыхнуло пламя. Несколько огненных шаров сорвались с его ладони и ударились о землю, рассыпаясь искрами и жаром. В воздухе сразу запахло раскалённым металлом и дымом.

Я продолжил его плетение. Провёл рукой в сторону, и огонь, подхваченный жестом, вытянулся в широкую, пульсирующую полосу, загораживая дорогу. Стена пламени поднялась, взвыла к небу и ревом наполнила двор. Тепло окатило лицо, и в этом звуке было больше власти, чем в любой речи. Закрытые плафонами магические фонари замигали и погасли, погрузив половину двора в полумрак.

Псы резко остановились. Один приглушённо заскулил, второй отпрянул, третий попытался рывком обойти огонь, но, почувствовав жар, тут же отступил. Собаки развернулись и, поджав хвосты, скрылись за домом, оставив после себя только следы на разогретом камне и запах мокрой шерсти. В воздух потянулся дым, полетели искры, скрывая нас от глаз хозяев особняка за густой пеленой.

– Мы ведь сначала постучались, – напомнил я и шагнул вперёд. – Вежливо. Дважды. Но если кто не понял – сила растолкует.

На порог особняка выскочила дородная женщина, закутанная в вязаную шаль цвета старого борща, с которой свисали кисточки, трепещущие на ветру. На голове у неё красовался высокий шелковый тюрбан, так и не решивший, принадлежит ли он восточной принцессе или вдове богатого купца. Лицо хозяйки дома было покрыто слоем косметики, как штукатуркой: густо, небрежно, с верой в силу румян и помады.

– Это безобразие! – завопила она, голос её срывался на визг, будто это был паровозный свисток. – Мой супруг уже вызвал жандармов! Вам, лиходеи, не поздоровится! Я таких, как вы, с порога вычищаю, как грязь с коврика!

Она бросилась к краю крыльца и заорала, будто собиралась перекричать сам ветер:

– Шарик! Бобик! Армагеддон! А ну, на них! На них я сказала! Кому сказала? Рвать и кусать!

Но псы, ранее полные воинственного пыла, теперь таились где-то в глубине двора и, судя по всему, искренне делали вид, что их вовсе не существует. Ни один из них даже ухом не повёл. Только в траве что-то хрустнуло. Возможно, Армагеддон решил затаиться до лучших времён.

– Ах вы, бесстыжие! – завыла хозяйка дома, размахивая руками так, будто собиралась взлететь. – Да вы знаете, кто мой муж⁈ Он государев слуга! Человек важный, признанный! Его бумажки полканцелярии подписывают! Вы кто такие, чтоб к нам без спросу⁈

Она металась по крыльцу, как заморская птица.

– Это вы всё устроили! Вы! Порчу имущества! Разрушение ворот! Бесчинство! Это ведь государственная собственность, между прочим! А за это вам будет! Да я жалобу напишу самому Осипову! Письмо в личные руки! Я ему писала, когда мусор у нас не вывозили! Что за дикость, что за варварство⁈ Это же, можно сказать, нападение! Я и князю пожалуюсь!

– Вот как? – ехидно поинтересовался из-за стены дыма воевода и взглянул на меня. – Прямо князю?

– Да-да! – подтвердила женщина. – Я и ему писала! На столб, что у нас криво стоял! Он все исправил. И просил писать по любому поводу! Я ведь не одна здесь! Я жена уважаемого человека! Я эту подлость так не оставлю!

Она аж задыхалась от собственного гнева, лицо стало ярко-малиновым, а чурбан слегка съехал набок, словно даже он решил, что здесь слишком жарко.

На пороге, словно по сценарию дурного спектакля, вдруг возник сам Курносов, хозяин дома и, по совместительству, нераскрытая звезда самодеятельного театра. На мужчине был восточный стёганый халат ярко-синего цвета, расшитый замысловатыми золотыми завитками, с кистями на поясе, которые прыжками отражали нервное состояние владельца. На ногах виднелись кожаные тапочки с затейливым бисерным орнаментом, в которых, казалось, он вышел прямиком из сказки.

В руках у Курносова было ружьё. Блестящее и, судя по всему, очень любимое, потому что хозяин дома держал оружие, как усыпанную драгоценностями реликвию, а не оружие. Мужчина потрясал им в воздухе, будто собирался рассеять невежество гостей одним взмахом ствола. Причем броню глава рыбнадзора не активировал. Значит, либо не собирался нападать, либо был очень самоуверен и решил, что мы простые приезжие разбойники, которые по незнанию осмелились напасть на богатый особняк. Из простолюдинов или бастардов. А значит боевой магией не владеем. Только фокусами в виде легкого ветерка да огненной стены. Ну, либо дворянин на государевой службы совсем позабыл, что такое тренировки, и теперь просто хочет запугать пришлых статусом.

– Это что здесь у вас происходит⁈ – завопил он, так что по саду снова поползли шорохи, а псы окончательно спрятались в кустах. – Кто посмел⁈ Кто посмел тревожить покой Курносовых⁈

Он сделал шаг вперёд, грудь колесом, подбородок вверх, халат развевается, кисти прыгают, как возмущённые гимнасты.

– Я вам не кто-нибудь, я государственный человек! Я с бумагами! Я с подписями! Я с печатями! – истерично прокричал он, потрясая ружьём. – Я этого так не оставлю!

Мужчина вдруг ткнул стволом прямо в нашу сторону.

– Я вас сейчас убивать буду! И буду в своем праве, между прочим! За имущество! За калитку! За собак, которые теперь, из-за вас, будут неделю заикаться! Псы у нас дорогие. Мы их из самой столицы выписали. Они дороже вашего ливера стоят! За то, что вы вторглись на частную территорию!

Роман задышал чаще, лицо его покраснело, волосы встали дыбом, тапочки угрожающе поскрипывали о ступени.

– Зубов! – взвизгнул он с особым драматизмом. – Глава жандармов вас всех найдёт и лично прибьёт! Он меня уважает! Мы с ним пили… неважно что, но пили! Начальник жандармерии! Человек слова! И если я скажу чего, то он сделает!

Курносов сделал ещё шаг, теперь уже целясь из ружья. И я с трудом сдержал вздох облегчения. Наводил ружье Курносов неумело, скорее рассчитывая на эффект.

– Вы думаете, можно вот так, безнаказанно, к дому Курносовых заявиться⁈ Мы люди уважаемые! На приёмах бывали! У нас ламбрекены ручной работы! Мебель из столичного каталога! Вы кто такие⁈ Чего добиваетесь⁈ Ограбить государевого слугу решили?

Он продолжал выкрикивать всё новые обвинения и угрозы, сыпал фамилиями, званиями и намёками на знакомства, которые, казалось, существовали только в его голове. Но все они там занимали почётное место и имели грамоты.

– Да я князю пожалуюсь! – истошно заорал он. – Лично! Я его письма читаю! Я в курсе, как у него дела! Я ему в газете ещё в восемьдесят шестом писал! Не напечатали – так то другое! Но я писал! И молодого в лицо знаю! Он мне руку жал! Я его по плечу хлопал!

И Курносов вновь потряс ружьём, словно пытался отправить нас всех в отставку по статье «за оскорбление величия».

Морозов стоял с выражением лёгкого недоумения, будто перед ним оказался не вооружённый мужчина в бисерных тапочках, а плохо написанный персонаж дешёвого романа. Он перевёл взгляд с ружья на халат, с халата – на тапки, потом снова на ружьё. Поднял бровь, почесал подбородок и тихо, почти себе под нос, пробормотал:

– Вроде мухоморы ещё не пошли… С чего такие концерты? Куда лекари смотрят?

Курносов, не уловив сарказма, лишь злобно дернул щекой и яростно натянул халат на грудь, словно пытался подчеркнуть свой высокий статус. Мужчина держал ружьё как дирижёрскую палочку.

– Назад! – гаркнул он, выставляя ствол вперёд. – Не подходить! Я вас предупредил! Один выстрел – и будете потом резиновой грелкой на печке лежать! Я человек уважаемый! Я закон! Я…

В воздухе чувствовалась высвобождаемая сила. Видимо, Курносов, наконец, решился стрелять. И чтобы не допустить такой глупости, я спокойно, без особых эффектов, лишь с лёгким, поднял руку и сделал ленивый жест в сторону ружья.