Текст книги "Княжество (СИ)"

Автор книги: Каин Градов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Но Молчанов, будто предугадав ход моих мыслей, не дал мне вставить ни слова:

– «Фонд Завета» был создан вашим предшественником, – произнёс он почти торжественно. – И задумывался как структура, которая будет работать на благо княжества. Увы, поработать со старым князем нам не довелось, потому как он держал нас на расстоянии. Но вы, уверен, человек современный. Уточните всё у вашего воеводы, он в курсе.

– И как же вы узнали про наш уговор с мастером Курносовым? – уточнил я, всё ещё сдержанно, но уже с тем любопытством, которое не прячут.

– Это несложно, – без тени смущения ответил Молчанов. – Видите ли, в фонде работают в основном представители старшего народа, которые принесли клятву верности князю лично. А старший народ… быстро узнаёт новости.

Проговорил он это так буднично, словно речь шла не о сверхъестественной разведке, а о рассыльных на велосипедах.

– Вы прибыли в особняк утром, и…

– Всё так, Николай Арсентьевич, – охотно подтвердил Молчанов. – Пришлось немного «уговорить» жандармов, чтобы они нам не мешали. Вы уж не судите их строго, но у них не было шансов нам противостоять. И поверьте, всё это было сделано исключительно на благо княжества. Мы дали клятву князю. И нам не интересны человеческие деньги. Ну… за исключением кладников. Или драконов. Они любят и золото и монеты. Но, уверяю, такие у нас не работают.

Я только хмыкнул, не пытаясь скрыть иронии. Со слов этого Молчанова получалось, что мой предшественник, пока я по документам числился в столице, успел организовать целый фонд – из старшего народа, с клятвами, вероятно, на крови и с печатью. Интересно. Очень. Вот только почему сам князь об этом в своём ежедневнике ни строчки не оставил?

– Кстати, простите, что не смог представиться вам ранее, – начал Молчанов с тем самым тоном, каким обычно говорят «извините за беспокойство» перед тем, как перевернуть чью-то жизнь вверх дном. – У меня были срочные дела за пределами Северска. Но я бы с радостью выразил вам своё почтение лично. Чтобы обсудить, на какие нужды пойдут средства, полученные от Курносова. Ну и, заодно, поговорить о делах фонда. Если вы не против, я запишусь на приём к вашему секретарю.

– Хорошо, – ответил я немного растерянно.

– До встречи, Николай Арсентьевич, – мягко попрощался Молчанов и завершил вызов.

Я отнял телефон от уха, покачал головой, удивляясь этой разговорчивости, которая явилась будто из тумана. Казалось, ещё немного – и мне начнут докладывать о принятых мной решениях, но принятых без моего участия, однако в пользу моего княжества.

Подошёл к машине, открыл дверь и сел рядом с Морозовым. Дверь захлопнулась с глухим звуком, будто поставила точку в странном диалоге.

Пока Морозов заводил двигатель, я молча смотрел в окно на особняк Курносова. Камень, резные наличники, ставни – теперь всё это выглядело пустым, как сцена после финального акта. Но всё же… на короткий миг мне показалось, что за одной из ставен что-то шевельнулось. Силуэт? Или просто игра света? Северск и не с такими иллюзиями шутил.

– Ну что? – поинтересовался Морозов, когда машина выехала на дорогу.

– Курносов сбежал из города, – сказал я, всё ещё глядя в зеркало заднего вида. – Но перед этим к нему заезжали люди из «Фонда Завета».

Воевода довольно кивнул, будто услышал не новость, а подтверждение собственной теории:

– Этот фонд основал старый князь.

– Зачем? – спросил я, не скрывая недоумения.

Морозов пожал плечами с тем видом, каким обычно отвечают на вопросы о погоде в другой вселенной:

– Кто знает? Последние годы старик был скрытным, и особо меня в курс не вводил. Может, Осипов знает?

– А у Осипова есть доступ к счетам фонда? – уточнил я осторожно.

Морозов покачал головой:

– Нет. Доверия к членам Совета у старого князя было немного. Особенно к тем, кто очень громко предлагал «помощь».

Я кивнул. И, подумав, откинулся на спинку сиденья:

– Домой. Пора разбирать заявки на конкурс.

Воевода снова кивнул, и машина покатила в сторону выезда из города, унося нас прочь от выцветших фасадов, полупустых улиц и фондов, оставленных прежним князем на всякий случай.

* * *

К поместью мы прибыли, когда уже наступал вечер. У крыльца стоял микроавтобус доставки почтовой службы. У дверей же застыл паренек в синей форме и фуражке. В руке парень держал увесистую стопку больших конвертов. Рядом Вера подписывала сопроводительные бумаги.

– Видимо, почту уже привезли, – заметил Морозов.

– Климов молодец. Успел подготовить артели за сутки, – добавил я, рассматривая кипу конвертов. А в голове мелькнула мысль, что дело на остаток вечера и, скорее всего, большую часть ночи, найдено.

Вера тем временем подписала бумаги и передала их почтальону. Тот завороженно глядел на девушку, рассеянно кивал и не сразу понял, что пора отдавать корреспонденцию. Он бы так и продолжал бы глупо улыбаться Соколовой. Но их гостиной выскочил растрепанный Никифор. Он перехватил груз и потащил его в дом, причитая что-то о ленивых работниках почты империи. Парень отчаянно покраснел, торопливо попрощался, сел в фургон и укатил прочь. Мы же вышли из авто и направились к особняку.

– Добрый вечер, – поприветствовал я Веру, поднимаясь по ступенькам крыльца.

Боковым зрением я заметил, что Морозов свернул в сторону дома, в котором жила дружина. Откуда-то из кустов сада выскочил Аргумент, который радостно бросился к воеводе. Тот на ходу потрепал пса по холке, и довольный пес потрусил следом за Морозовым.

– Добрый, – ответила секретарь. – А ваш воевода не плохой человек.

– С чего вы взяли? – удивленно уточнил я и быстро добавил. – Вернее, человек он неплохой. Но вы с чего сделали такой вывод?

Она кивнула в сторону дорожки, по которой шли мужчина и пес, растворяясь с вечерних сумерках:

– Такая собака чует плохих людей. Раз пес его признал, то он хороший.

– Где-то в глубине души, – согласился я и перевел тему разговора. – Курьер доставил заявки на конкурс?

Вера кивнула:

– Да.

– Тогда идемте.

Я открыл дверь, пропуская девушку в гостиную, и последовал за ней.

Стопка писем уже лежала на столе у камина. А Никифор не было видно. Похоже, галантный домовой помог девушке и направился по своим делам.

– Мог бы отнести в кабинет, – пробормотал я.

В ответ из одного темного угла послышалось насмешливое фырканье. Я вздохнул, взял пачку писем и направился к своему кабинету.

Глава 15
Вечерние откровения

Я вошёл в кабинет, нащупал на стене выключатель. Под потолком загорелась лампа, разлив по комнате мягкий золотистый свет, который сразу прогнал из углов густые сумерки. Тени дрогнули, словно застигнутые врасплох, и поспешили спрятаться, обнажив тяжёлые шторы и шкафы с полками.

Я подошёл к столу, положил на него стопку писем и тяжело опустился в кресло. Провёл ладонями по прохладному дереву подлокотников, будто проверяя, выдержат ли они ещё один вечер моих размышлений.

Несколько минут сидел молча, откинувшись на спинку и глядя на ворох корреспонденции. Листы смотрели на меня в ответ, словно не веря, что я справлюсь с таким объемом документов.

Я тяжело вздохнул и пробормотал:

– И это только первый день приёма заявок…

Невольно подумал, что мой предшественник наверняка сидел в этом же кресле, под тем же светом лампы, и здесь же принимал важные для края решения. Всё то, что становилось частью истории Северска, начиналось, скорее всего, именно за этим столом. А теперь настала моя очередь.

Чтобы не позволить себе утонуть в размышлениях о тленности бытия и вечности ответственности, я вынул из подставки нож для бумаг. Его лезвие из оникса блеснуло в свете лампы, и я взял первое письмо. Разрезал край конверта. Извлёк аккуратную стопку бумаг и разложил их на столе.

Затем открыл верхний ящик и вынул записную книжку в кожаной обложке. Она удивительно напоминала те, в которых старый князь оставлял свои заметки. На первой странице угадывалась надпись, выведенная чёткой рукой. Вероятно дата. Поверх неё жирно, с нажимом, всё было перечёркнуто от руки.

Я задержал взгляд на этом чёрном штрихе, потом взял ручку и ниже аккуратно вывел сегодняшнее число и месяц. Сделал глубокий вдох, перевёл взгляд на бумаги и принялся разбирать первую заявку, отмечая в записной книжке ключевые моменты. Документы складывались в ряды, а мысли приходили в порядок. И пусть мир вокруг по-прежнему шевелился тревогами, на этих страницах всё должно было быть чётко. На какое-то мгновение мне подумалось, что со стороны я выгляжу как отец. Я даже вздрогнул и едва не осенил себя священным знаком.

В дверь негромко постучали.

– Войдите, – ответил я, не отрываясь от бумаг.

– Николай Арсентьевич.

Голос Веры Романовны заставил меня поднять взгляд. Она стояла в дверном проёме, как светлый акцент на фоне тяжёлых штор и шкафов – с подносом в руках, с этим лёгким паром над чашками и газетой, прижатой к боку. И в её облике было что-то странное: одновременно очень домашнее, будто она всегда здесь жила и знала, где лежит каждая вещь, и в то же время – чужое, непривычное.

Я поймал себя на том, что мне нравится смотреть на неё. Эта естественность в каждом движении, спокойствие во взгляде и лёгкая улыбка. И от этого внезапного ощущения стало даже чуть неловко: слишком просто и правильно она вписывалась в картину, где стоило видеть лишь холодные бумаги и суровые лица.

– Вам стоит взглянуть, – произнесла секретарь спокойно, но в голосе прозвучала лёгкая загадочность.

Она подошла к столу и положила газету прямо передо мной.

Я отложил ручку, взял прессу, развернул. Глаза сразу зацепились за первую полосу. И я с трудом сдержался от довольной усмешки. Губы так и норовили выдать настроение.

«Роман Иванович Курносов добровольно покинул пост главы Рыбнадзора. Исполняющим обязанности назначен его заместитель, Андрей Михайлович Лаптев».

Ну что же, новости, как чай: лучше подаются горячими.

Под заголовком красовалась фотография самого Романа, который стоял на пороге здания Рыбнадзора. Снимок, похоже, был сделан несколько лет назад, когда Курносов еще не обзавелся слишком округлым животом и запасным подбородком.

Я открыл нужную страницу, быстро пробежался взглядом по строчкам.

Вкратце выходило, что Курносов, который возглавлял ведомство долгие годы, решил подать в отставку по собственному желанию. В официальном обращении к Совету Северска, Роман Иванович поблагодарил правление княжества за доверие, но теперь намерен посвятить себя «благотворительным и образовательным инициативам». Исполняющим обязанности главы Рыбнадзора же, Курносов оставил Андрея Михайловича Лаптева, который в ближайшие дни представит Совету первые распоряжения на новой должности.

Выходит, Роман Иванович все же внял гласу разума. Хотя кто знает, что помогло ему принять правильное решение. Может быть, Зубов и жандармы, дежурящие у крыльца. Или внезапно появившийся Фонд. Впрочем, это было неважно. Главное, что Курносов сделал все, как мы договаривались.

Я аккуратно сложил газету на край стола, словно она была не новостью, а свидетельством свершившегося факта, и произнёс:

– Благодарю, Вера Романовна. Как вам удалось раздобыть вечерний выпуск?

– Почтовая служба доставила корреспонденцию, – спокойно ответила девушка. – Я увидела пачку газет в грузовичке и попросила дать мне один экземпляр. Обычно люди не отказывают, если к ним вежливо обратиться.

– Ваша правда, – усмехнулся я. – Однако Северск очень удивительное место. Здесь всякое может случиться.

– Мне ли не знать… – тихо вздохнула девушка, и глаза её на миг затуманились, словно в них отразилась память о чём-то далёком. – Я здесь родилась. И какое-то время жила. До тех пор, пока матушка не решилась уехать.

Я чуть наклонил голову, вспоминая давний разговор:

– Знаете, Вера Романовна, воевода Морозов как-то обмолвился, что помнит вас ребёнком. Кажется, даже упоминал, что знал вашу семью.

Лицо девушки мигом изменилось. Тёплый блеск в красивых глазах погас, уголки губ дрогнули, будто она вот-вот скажет что-то резкое, но вовремя сдержалась.

– Владимир Васильевич… – тихо произнесла она и поспешно отвела взгляд в сторону. – Он знает почти всех, кто жил и живёт в Северске. По статусу ему положено.

– А всё же, – не удержался я, – если он вас запомнил, значит, это было что-то особенное.

Она снова посмотрела на меня, но взгляд у неё был тяжёлый, настороженный.

– Не ищите во всём особенного, – ответила она с натянутой улыбкой. – Здесь всё проще, чем кажется, Николай Арсентьевич.

Я заметил, как она сжала пальцами ручку подноса, словно крепче держась за металл, чем за собственные воспоминания.

Вера поставила поднос на край стола и неспешно взялась за чайник. Я наблюдал, как тонкая струйка тёмного настоя переливается в чашки, ударяясь о стенку с тихим звоном. Изящный фарфор казался слишком хрупким для этого сурового кабинета, но именно в нём чай выглядел особенно уместно.

Комнату сразу наполнил терпкий, глубокий аромат, в котором чувствовалась лесная ягода, чуть сладкая и мягкая горчинка травы, собранной, должно быть, не дальше ближайших лугов. Этот запах тянулся по комнате и заставлял невольно щуриться от удовольствия, словно солнце вдруг пробилось сквозь тяжёлые шторы.

Я взял чашку, глотнул и кивнул, ощущая, как тепло растекается по телу.

– Благодарю вас, Вера Романовна, – сказал я искренне. – Мне этого как раз не хватало. Чая. И пожалуй, вот такого простого уюта в рабочем дне. Не составите мне компанию?

Вера наполнила вторую чашку, осторожно поставила чайник обратно на поднос и, будто ничего не нарушая в порядке этого кабинета, опустилась в кресло рядом. Она едва успела устроиться, как в приоткрытую дверь юркнула маленькая тень. Мурзик.

Белка, совершенно беззастенчиво, одним прыжком оказалась у неё на коленях и уставилась прямо в глаза Веры. Смотрел он так, будто от этой чашки чая зависела судьба не только его, но и всего леса. Маленькие лапки протянулись к её руке, легко коснулись пальцев – просьба, усиленная театральным отчаянием.

– Ах ты хитрец, – улыбнулась Вера, доставая с подноса печенье. Протянула ему кусочек, и Мурзик, с видом существа, переживающего трагедию вселенского масштаба, взял угощение и гордо удалился на подоконник, где устроился, отвернувшись от меня демонстративно, и с мученическим выражением начал грызть печенье.

На меня бельчонок даже не взглянул. Потому как прекрасно знал: чаем я его угощать не стану. Я помнил слова Никифора и Морозова, что стоит Мурзику выпить хоть глоток и весь дом превратиться в площадку для пьяных беличьих экспериментов.

Вера подняла чашку, сделала маленький глоток и на секунду прикрыла глаза, будто чай помогал подобрать слова. Потом тихо сказала:

– Когда мне было… не больше семи лет, матушка решилась уехать из Северска.

Она улыбнулась как-то грустно и качнула головой:

– Уверяла меня, что в этом городке у меня нет будущего. Всё говорила: «Столица тебе подойдёт больше. Там можно получить достойное образование, найти себе хорошую партию…»

При этих словах она слегка наморщила нос, словно от резкого запаха.

Я не стал перебивать. Лишь кивнул, показывая, что слушаю, и положил руку на подлокотник, позволяя ей самой решать, стоит ли продолжать.

Вера провела пальцем по краю чашки, будто вычерчивала на фарфоре круги своей памяти. Вздохнула и сказала чуть тише, так, что слова будто растворялись в паре чая:

– Только вот я не была уверена, что столичные улицы когда-нибудь смогут заменить мне здешний лес. Я любила эти места.

Она сделала паузу, сделала глоток и продолжила:

– Супруг моей матушки никогда не скрывал, что я не родная дочь. Но относился ко мне хорошо. Да и маму он, насколько помню, не обижал. Однако… между ними пробежала чёрная кошка. В какой-то момент отчим стал твердить, что мама – ведьма. Что её надо отвести в храм и выжечь всё демонское.

Вера моргнула, словно вспоминая тот самый вечер.

– Помню, когда он впервые об этом заговорил, я испугалась и убежала к деду. Тот пришёл в наш дом и серьёзно побеседовал с отчимом. Но хватило батюшку ненадолго.

Вера отвела взгляд, голос её чуть дрогнул:

– Он пристрастился к хмельному. А оно, как водится, никогда людей лучше не делало.

Девушка замолчала, и в этой тишине мне слышался шорох старых обид, которые до сих пор не выцвели.

Вера тихо поставила чашку на блюдце, посмотрела в тёмный чай и заговорила, словно обращаясь не ко мне, а к самому настою:

– Сор из избы у нас никто не выносил. Матушка никогда ни на кого не жаловалась. Считала это неправильным… Дом ведь для того, чтобы всё в нём решать самим.

Вера чуть улыбнулась, но в этой улыбке тепла не было.

– Она терпела. Надеялась, что супруг образумится. Даже к знахарке тайком ходила. Лекарство просила, которое бы мужа от дурного пристрастия отвратило. Всё сделала втихую, чтоб никто не ведал. Чтобы позора не было.

– И? – тихо спросил я, хотя ответ был уже ясен.

– Не помогло, – Вера покачала головой. – Пил ещё пуще прежнего. А потом… однажды и вовсе руку на неё поднял.

Я сжал пальцы на подлокотнике, но промолчал, позволяя ей самой решать, что сказать дальше.

– Уйти мама решилась не тогда, – продолжила девушка. – Терпела. Но однажды он заявил, что и меня надо в храм отвести. Сказал, что раз у матери демоны, значит, и во мне они сидят. Вот тогда матушка и не выдержала. В тот же день собрала вещи.

Она на секунду замолчала, будто снова увидела ту спешку, ту дрожь в руках матери.

– Дед… он не стал удерживать. Только выдал денег и написал письмо в столицу своему знакомцу. Чтобы у мамы была хоть какая-то опора, чтобы на работу устроилась. Он ведь понимал: муж жизни ей в Северске не даст. Да и люди… они бы осудили. И её, и меня. Нам бы покоя здесь не было.

Вера глубоко вздохнула, взяла чашку снова в руки, словно в её тепле можно было найти хоть немного забвения. Потом тихо сказала:

– Отца давно уж не стало. Дед писал, что он сгинул на болотах во время охоты. Я к тому времени уже училась…

Девушка запнулась, глаза её затуманились, голос дрогнул:

– Мамы уже со мной не было…

Слова оборвались сами собой, будто дальше идти было слишком тяжело. В комнате повисла тишина, только чайный пар поднимался над чашкой, как неустанное напоминание, что время всё равно движется.

Через мгновение Вера с усилием выдохнула и добавила:

– Я тогда думала возвратиться. Но дед… он вдруг разругался со мной в пух и прах. Сказал, чтобы никогда больше не приезжала в Северск. Мол, здесь я всегда была и буду чужая.

Она прикусила губу, взгляд её ушёл куда-то в сторону, словно там, за стеной, можно было найти другое объяснение дедовским словам.

– Я решила, что навязываться не стану, – продолжила она уже тише. – А сейчас… жалею. Надо было вернуться. Поговорить с ним, пока ещё была возможность.

Вера вздохнула, и этот вздох прозвучал тяжелее слов.

– Мне жаль, что так сложилось, – неловко отозвался я. – И простите Морозова…

– Он не виноват в том, что произошло. А то, что он не знал правды – так никто ее не знал.

Девушка печально улыбнулась и вернула на поднос опустевшую чашку. Затем предложила:

– Если хотите, я могу помочь вам с разбором заявок, Николай Арсентьевич.

Я кивнул, и мы вдвоём углубились в рутину. Время текло незаметно, за окнами темнело, а мы всё разбирали письма. И только когда последняя подшитая заявка была отложена, я довольно откинулся на спинку кресла:

– Ну вроде все.

Вера кивнула:

– И это только первый день приема, – заметила она, читая записи.

– Дальше заявок будет меньше, – ответил я. – Основные придут от артелей мастеровых, а мастер Климов подготовил все еще до конкурса.

Девушка рассеянно кивнула, не отрываясь от записей. И я поспешно произнес:

– На сегодня, наверное, хватит. Пора отдыхать, Вера Романовна.

Вера закрыла ежедневник, поднялась.

– Доброй ночи, мастер Медведев.

– Доброй, – ответил я.

Девушка подошла до двери, коснулась ладонью ручки. Затем замерла, словно только что вспомнила что-то очень важное. Обернулась и произнесла:

– Простите, чуть не забыла, Николай Арсентьевич. Вам звонил некий мастер Молчанов. Мастер-распорядитель…

– «Фонда Завета», – перебил я девушку. – Когда и где?

– Секунду, – ответила Вера и принялась торопливо листать ежедневник. – А, вот.

Она продиктовала адрес, и я коротко кивнул.

– Передайте ему, что завтра я заеду.

Она вежливо склонила голову и вышла. Кабинет снова погрузился в тишину.

Я покосился на перебранные заявки. А затем встал с кресла, погасил свет, вышел из кабинета. На сегодня хватит. Пора спать, потому что завтра предстоял не менее тяжелый день.

* * *

Прошедший день порядком вымотал меня, и едва я рухнул в кровать, то сразу же забылся крепким сном. Утро же встретило меня тишиной. Я открыл глаза, некоторое время неподвижно лежал, всматриваясь в потолок. А затем с неохотой встал, поежившись от утренней прохлады. И направился в ванную, где привел себя в порядок. Быстро оделся, забрал со стола папку с документацией о домах, из которых мне нужно было выбрать здание для нового ведомства.

В гостиной уже сидел Морозов. Он устроился в кресле у камина и смотрел на огонь. А рядом, на столе, уже стоял чайник и пара чашек.

– Доброе утро, Николай Арсентьевич, – не оборачиваясь, произнес он и живо поинтересовался. – Какие планы на сегодня? Встреча с Иволгиным?

– Это было в списке дел, – не стал отрицать я, усаживаясь в кресло напротив. – Но увы, планы пришлось быстро поменять.

Воевода повернулся ко мне и хитро прищурившись, уточнил:

– Что тогда?

Я налил отвар в чашку, сделал глоток и откинулся на спинку кресла. А затем произнес:

– Вчера Вере Романовне позвонил мастер Молчанов. И попросил встречи для знакомства.

– Молчанов…

– Мастер-распорядитель «Фонда Завета», – ответил я. – Того самого, созданного старым князем.

Морозов кивнул и сделал глоток.

– А потом я хотел бы посмотреть эти здания, чтобы выбрать штаб-квартиру нового ведомства, – продолжил я и положил на стол папку.

Воевода удивленно покосился на нее, и я уточнил:

– Нашел реестр в кабинете управы. Так что сегодня мы снова отбываем в Северск. И боюсь, что на весь день.

– Ноша князя нелегка, – философски заметил Морозов, одним глотком допил отвар и встал с кресла. – Я подгоню машину.

Воевода направился к выходу. Я же посидел у камина еще несколько минут, глядя на огонь и радуясь короткому промежутку утреннего отдыха. А затем с неохотой поднялся, допил отвар, перевернул чашку назло Мурзику, который наблюдал на меня из-за занавески. Бельчонок отозвался на мой поступок злым стрекотанием. Но я только усмехнулся, посчитав это хорошим знаком, и вышел из гостиной…