Текст книги "Княжество (СИ)"

Автор книги: Каин Градов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 16 страниц)

Глава 5
Соратник

Телефон завибрировал в самый разгар работы. Я извлёк его из внутреннего кармана, бросил взгляд на экран, чтобы убедиться – звонила Соколова.

Нажал на кнопку приёма вызова.

– У аппарата, – отозвался я в тон, стараясь звучать не слишком уставшим.

– Николай Арсентьевич? – голос Веры был чётким, собранным, но с лёгкой ноткой спешки.

– Я назначила вам встречу с начальником экологического ведомства. Он прибудет в управу в течение часа.

– Сам? – удивился я.

– Он оказался рад встретиться с князем лично, – подтвердила Вера Романовна с улыбкой в голосе.

Я выдохнул с облегчением. Настойчивость Веры в деле организации встреч могла бы служить эталоном. Или отдельным пунктом в Кодексе об административных чудесах.

– Отлично, – сказал я, переведя взгляд на разложенные передо мной бумаги. – Большое спасибо.

– Что-нибудь ещё? – деловито уточнила Вера.

Я задумался, прочертил карандашом в воздухе несуществующую линию, а затем произнёс:

– Вы не знаете, как правильно организовать конкурс на выбор исполнителя на восстановление порта?

На том конце повисла короткая пауза. Я почти услышал, как Вера моргнула. Один раз. Потом, судя по шороху, поправила ручку в подставке.

Я молча ждал, предвкушая или лекцию, или список документов, объёмом с «Свод правил поведения в высоком обществе».

– Вы должны чётко прописать условия и бюджет, – осторожно произнесла она. – А затем опубликовать предложение в крупной газете княжества. Например, в «Имперской газете». После чего вы собираете заявки и выбираете исполнителя, с которым и подписываете контракт.

– А какое время должно быть отведено на проведение конкурса? – спросил я с едва скрываемой надеждой на чудо – вдруг день-два и готово.

– По законам Империи на это должно быть отведено не менее двух недель, – деловито отозвалась Вера и тут же добавила, – Но надо иметь в виду, что в Северске могут быть свои правила. Как с наследством.

– Хорошо. Спасибо, – сказал я.

– Обращайтесь. Буду рада вам помочь.

Я завершил вызов, убрал телефон обратно в карман, с шумом выдохнул и вернулся к своим бумагам. Они, конечно, не отвечали на мои вопросы. Но будто стали тяжелее. Или это я стал чуточку уставшим.

До прихода начальника экологического ведомства я, как ни странно, почти завершил работу над заявкой. Бумаги были сложены, цифры вписаны, запятые были на месте. Осталась только точка. Я поставил её с чувством, будто завершал не административный документ, а строфу в поэме. Затем откинулся на спинку кресла, позволил себе роскошь не делать ничего ровно три секунды, взял в руки лист и пробежал взглядом по строчкам.

Довольно кивнул. Всё вроде бы правильно. «Вроде» – ключевое слово во всех бюрократических шедеврах. Подумалось, что именно сейчас здесь не хватало толкового помощника, который разбирался в местных законах. Я подумал, что вечером стоит позвонить Альбине Васильевне и поблагодарить за то, что предупредила о сборе в Совете. Хотелось бы верить, что это означало, что женщина решила принять мое предложение о работе. Иначе она бы не стала подставлять своего нынешнего начальника.

И тут, как по команде, зазвонил телефон. Не мобильный, а старый, стационарный, с диском, которые щёлкал при повороте. Я осторожно снял трубку с рычагов, поднёс к уху:

– У аппарата, – отозвался, стараясь звучать уверенно.

– Николай Арсентьевич, – послышался в трубке голос. – Это дружинник с вахтового поста. К вам прибыл глава экологического ведомства. Мастер…

В трубке послышался чей-то приглушённый голос, звучащий немного в сторону, будто человек стоял в полушаге от микрофона, но всё-таки решил, что нужно обозначить себя лично:

– Иван Ефимович Костомаров.

– Иван Ефимович Костомаров, – повторил в трубку дружинник, как эхом с задержкой, и, по всей видимости, записал себе на бумажку, хотя я был уверен, что имя не особенно длинное и вполне помещается в кратковременную.

Я взглянул на часы. Стрелки показывали время, и я с лёгким удивлением отметил, как стремительно пролетело время. Казалось, я только начал работу, и вот уже и время визита.

– Пусть проходит, – отозвался я спокойно, как будто ко мне ежедневно заглядывают главы ведомств побеседовать о погоде и поправках к уставу.

– Понял, – коротко бросил дружинник и повесил трубку.

Я положил телефон на рычаги и чуть подтянул пиджак на плечах. Внутренне приготовился выглядеть так, будто именно сейчас у меня и было запланировано самое важное совещание дня.

Через несколько мгновений хлопнула дверь приёмной, и послышался голос, суховатый, но уверенный:

– Мастер-князь?

– Проходите в мой кабинет, – крикнул я, даже не поднимаясь с места, но уже откладывая бумаги и стараясь придать лицу выражение внимательности и важности – не переигрывая, но с ноткой «я тут работаю, а вы вовремя».

Из приёмной донеслись тяжёлые шаги человека, который всю жизнь входит в кабинеты и знает, что в них стоит говорить. Скрипнула дверь, и в проёме появился высокий, сухощавый мужчина. Лицо у него было вытянутое, как будто слегка вытесанное временем, с заострёнными скулами и узкими губами, а кожа такого тона, словно его не столько грело солнце, сколько сушил ветер. Гость стоял на пороге, сохраняя идеальную осанку, как человек, воспитанный не только инструкциями, но и внутренним чувством меры. Синий чиновничий сюртук сидел на нём как влитой, но я сразу заметил потёртости на локтях. Ткань там слегка выцвела, словно её не раз терли в раздумьях над судьбами государства. Это был не новый мундир из столичных ателье, а старый, проверенный, прошедший не одну зиму и не один кабинет.

Ботинки на ногах чиновника были начищены до зеркального блеска, но возраст они не скрывали. Кожа кое-где морщинилась, подошвы явно видали дорожную пыль. Похожее, человек бережёт, что есть, чинит, не меняя на новое без необходимости, и это, как ни странно, внушало уважение.

А ещё я заметил, что пальцы у него испачканы чернилами. Не просто один-две капли, нет. На подушечках и в складках виднелись тонкие синие следы, которые не смоешь ни за день, ни за два. Эти пятна не были случайностью. Это след долгой работы с бумагами, пером или даже печатной машинкой – не для галочки, а по-настоящему.

Я сразу сделал вывод: живёт небогато, но работает много. Не из тех, кто прячется за подчинённых. Скорее, из тех, кто до позднего вечера сидит в полутёмном кабинете и проверяет, совпадает ли последняя цифра в отчёте с реальностью.

Такие люди всегда немного пугают своей въедливостью. Но именно с такими, как правило, и можно иметь дело.

Он замер в дверях с выученной чёткостью, будто не входил, а обозначал присутствие:

– Ваше сиятельство, – произнёс он, чуть склонив голову в приветствии, в котором чувствовалась смесь почтения, опыта и капельки внутреннего сарказма.

И с этой же точностью ожидал разрешения войти дальше, будто шаг в кабинет без приглашения грозил нарушением древнего чиновничьего ритуала.

– Добрый день, – произнёс я ровно, вставая и делая приглашающий жест в сторону свободного кресла у стола. – Прошу, проходите. Присаживайтесь.

Чиновник вошел, уселся аккуратно в кресло, расправил плечи, руки сложил на коленях. И замер прямо как статуя благонадёжности. Только глаза выдавали напряжение: внимательные, чуть прищуренные, будто он ожидал какого-то подвоха.

– Я позвал вас поговорить не под протокол, – начал я спокойно, стараясь, чтобы голос звучал не как у следователя, а как у человека, которому просто надо разобраться. – И очень надеюсь, что всё сказанное здесь останется между нами. Я могу рассчитывать на конфиденциальность?

– Даю слово высокорождённого, – с готовностью отозвался Костомаров, словно этот ответ он носил в кармане на случай подобных ситуаций.

И тут я заметил, как у него чуть дёрнулся уголок рта, а пальцы невольно сжались. Занервничал. Не сильно, не как новичок, но заметно. Вероятно, понял: раз беседа не под протокол, значит, пахнет не служебной запиской, а настоящими решениями. А это у нас куда страшнее любой инструкции.

– Иван Ефимович, – начал я, наклоняясь чуть вперёд, чтобы разговор выглядел неофициальным, но предельно серьёзным, – я хотел бы уточнить у вас: можно ли включить часть лесов Северска в разряд заповедных?

Костомаров, словно по команде, привычно поднял руку к очкам и аккуратно поправил их на переносице, как будто именно они отвечали у него за точность формулировок.

Он вздохнул, словно я предложил ему не заповедник открыть, а самому пересчитать все деревья поимённо.

– Вопрос сложный, Николай Арсентьевич, – начал он после паузы, такой, в которую иной бы успел пожалеть о заданном вопросе. – И очень долгий.

Последнее слово он произнёс с особым акцентом, как будто намекал, что в местном понимании «долго» – это где-то между сменой времён года и сменой политических эпох.

– Для введения лесов в реестр заповедных, – продолжил Костомаров, глядя поверх очков, – экологическое ведомство обязано вынести вопрос на голосование в Совет.

Он сделал ещё одну паузу. Видимо, чтобы я успел почувствовать вес предстоящей бюрократии.

– Причём, – добавил он, прищурившись, – решение должно быть принято большинством голосов. Таким, чтобы не было ни у кого соблазна оспаривать.

– Голосование… – протянул я, словно это слово только что выпало из потолка и приземлилось мне в блокнот. Записал аккуратно, с подчёркиванием, как диагноз.

– Подача заявки от экологического ведомства на голосование…

– Мне казалось, что голосование не требуется, – добавил я с надеждой.

– Проголосовавшие против должны будут обосновать свою позицию, – поспешно вставил Костомаров, будто предполагал, что сейчас я начну злиться. – И обоснование должно быть исчерпывающим.

От этой фразы стало чуть полегче. Потому что «исчерпывающе» – это слово, с которым у некоторых наших уважаемых деятелей начинаются настоящие проблемы.

– А что нужно для заявки? – уточнил я, уже чуть бодрее.

Костомаров выпрямился в кресле и заговорил уверенно.

– Заключение о том, что на территории обитают редкие виды животных, птиц, земноводных, – с готовностью сообщил он. – Или что там сохранились растения, занесённые в «Красный реестр».

Я кивнул. В голове уже всплыли образы всяких мхов, папоротников и прочей ботанической нежити. Может, найдется какая-нибудь ящерка или птица. Главное, чтобы кто-то из них действительно обитал там, где мы хотим организовать заповедник. Остальное, как говорится, приложится.

Я задумчиво нахмурился, постучал ручкой по краю стола и медленно выдохнул:

– А есть ли другие причины?

Костомаров развёл руками с тем выражением лица, которое обычно бывает у людей, когда они собираются сообщить что-то крайне непопулярное, но необходимое. Он даже слегка наклонил голову, как будто искренне сожалел, что не может предложить ничего повеселее.

– Других оснований нет, Николай Арсентьевич. Только сохранение экологического баланса в регионе. Это, например, когда лесов в княжестве остаётся меньше пятнадцати процентов, и дальнейшая лесоразработка грозит региону… ну, вежливо говоря – экологической катастрофой.

Сказал он это ровно, но я вполне отчётливо уловил в его голосе ту самую интонацию, которой взрослые объясняют ребёнку, почему нельзя съесть торт целиком: вроде бы хочется, но потом будет плохо. Всем.

Я наклонился вперёд, сложил руки замком и, понизив голос до почти заговорщического, произнёс:

– А если мы найдём такие редкие растения или животных?

Глаза Костомарова чуть расширились, и он осторожно отодвинул очки вверх по переносице, словно хотел лучше разглядеть, шучу я или всерьёз. Но, видимо, понял, что я не улыбаюсь.

Взгляд Костомарова стал заметно пристальнее. Очки на его носу сверкнули стеклом, как будто насторожились. Но голос у чиновника по-прежнему оставался аккуратным, выверенным. Было понятно, что он хорошо понимает, что каждое слово может однажды быть процитировано в кабинете повыше.

– Тогда в леса будет назначена комиссия, – сказал он, чуть тише, чем прежде, – которая проведёт исследования и подготовит заключение.

– Такое здесь уже бывало? – осведомился я.

– Необходимости такой не было, – развел руками Костомаров. – Хочу вас предупредить, что такие комиссии бывают очень надоедливыми и настырными.

– Это меня не пугает, – кивнул я.

– И по результату заключения… и после голосования… – продолжил мужчина, делая ударение на каждом «и», будто список мог удлиняться бесконечно, – участки леса внесут под защиту Империи.

Я кивнул, а он, убедившись, что говорю это не в шутку и блокнот у меня всё ещё под рукой, аккуратно завершил:

– Вы получите право объявить его заповедным.

Прозвучало это почти торжественно. Как будто не о берёзах речь шла, а о получении особого титула.

– Скажу вам откровенно, – начал Костомаров с тем тоном, каким обычно говорят перед тем, как разрушить чьи-то иллюзии, – что затем в этих местах нельзя будет строить дороги, устраивать охотничьи дома или зоны отдыха.

– И это хорошо, – кивнул я, не давая ему надежды на драматическую паузу.

Чиновник чуть прищурился, будто проверяя – не издеваюсь ли я. Но, не найдя в моем виде ничего, кроме спокойной решимости, медленно вынул из внутреннего кармана аккуратно сложенный носовой платок. Снял очки, словно пытался занять руки, и принялся натирать стекла. Пальцы у него дрожали совсем чуть-чуть – не от страха, нет, а скорее от усталости, накопленной за годы службы и диалогов, в которых его не слушали.

– Николай Арсентьевич, вы тут не так давно… – начал он осторожно, – и, наверное, не знаете всех подводных камней…

– Вы правы, – мягко подтвердил я, не перебивая, но и не отступая. Просто подталкивая его к продолжению, беседы.

Он вздохнул, но не трагично. Казалось, что его вот-вот попросят сказать то, о чём он обычно шепчет сам себе, когда выключает свет в кабинете.

– Я приехал сюда много лет назад по распределению, – начал Костомаров, пряча носовой платок обратно в карман. – И когда появилась возможность уехать, то я отказался.

Голос его потеплел, как будто он вновь видел тот первый день, когда ступил на северскую землю. Лицо стало мягче, и даже руки перестали дрожать – будто только что он напомнил себе, зачем всё это терпит.

– Северск – невероятное место. Тут редкая фауна, потрясающая флора. Густые леса, болотные острова, травы, про которые в столице только в учебниках пишут. А птицы… У нас зимуют такие, которые по путеводителям любят юг. И я всегда переживал, что однажды всё это могут разрушить мануфактуры. Что кто-то решит высушить болота, уничтожить лес…

Он замолчал на миг, опустив взгляд. А потом добавил уже тише, почти исповедально:

– Старый князь держал здесь порядок, отгонял дельцов и проектантов с картами и длинными речами. А когда его не стало… – он развёл руками, как человек, у которого закончилось терпение, но ещё осталось чувство долга. – Я рад, что вы решили продолжить дело вашего предшественника. И готов помочь всем, чем смогу.

– Спасибо. Мне понадобится ваша помощь, – отозвался я. – Для начала было бы неплохо узнать, какие растения и живность состоят в «Красном реестре».

Костомаров спохватился, как старый профессор, которому, наконец, задали правильный вопрос на экзамене:

– За этим дело не станет! – воскликнул он с неожиданной для его внешнего вида бодростью и тут же водрузил очки обратно на переносицу с ловкостью, которой бы позавидовал фокусник. – У меня всё списки подшиты, систематизированы. Есть даже таблицы. С латинскими названиями и цветными вкладками.

И на секунду в его глазах промелькнула такая неподдельная служебная гордость, что я почувствовал себя человеком, который дал учёному повод, наконец, раскрыть пыльный чемодан с золотом. Или, по крайней мере, с гербарием.

Затем огляделся, изучая полки вдоль стен. И довольно улыбнулся.

– Старый князь собрал тут книги, которые могли бы пригодиться. Думаю, в вашей домашней библиотеке найдутся тома с более подробным описанием…

Он встал на ноги и прошел к одной из полок.

– Вот…

Гость вынул объемную книгу в красной обложке и положил мне на стол.

– Здесь описания всех редких видов. К сожалению, мне не удалось найти в Северске ничего из этого реестра. Иначе… – он тяжело вздохнул, – я бы вызвал комиссию сам.

– Значит, будем искать, – решительно заявил я и положил ладонь на увесистый том.

Глава 6
В редакции

Мы пообщались с мастером Костомаровым еще несколько минут. А затем начальник ведомства встал из-за стола и сослался на то, что у него сегодня еще много дел. На этом мы и попрощались, и гость вышел из кабинета.

Когда за ним захлопнулась дверь, я откинулся на спинку кресла и на секунду прикрыл глаза. Словно вместе с Костомаровым из кабинета ушла вся суета, уступив место привычной тишине. Но увы, на сегодня у меня сегодня было еще много задач, которые я хотел решить.

Я тяжело вздохнул, поднялся на ноги, поправил воротник. Взял со столешницы бумаги и направился к выходу.

Дружинник на первом этаже торопливо поднялся, прощаясь со мной. Я усмехнулся, заметив на столе открытый журнал со сканвордами, которые дружинник уже почти решил. Рядом, на столешнице, стоял старый телевизор, по которому шла какая-то развлекательная программа.

Я улыбнулся:

– До свидания, мастер…

– Валерий, – растерянно ответил дружинник.

– Мастер Валерий, – произнес я.

– До свидания, мастер-князь, – пробормотал страж, и я толкнул дверь управы.

Вышел на крыльцо, довольно улыбнулся. В воздухе пахло дождём, но ещё сильнее – грядущими переменами. В которых я уже был уверен. Спустился по ступеням и подошел к авто.

Морозов ждал в машине. Он сидел на водительском месте, чуть привалившись плечом к двери, и лениво постукивал пальцами по рулю. Едва я сел на переднее сиденье, воевода повернулся ко мне и с интересом уточнил:

– Ну что, князь? Как прошла встреча?

Я вздохнул:

– Продуктивно. Вроде. Мастер Костомаров рассказал много интересного по экологическому законодательству.

– Подсказал, как можно решить проблему? – уточнил воевода, и я кивнул:

– Да. Только одному мне вряд ли такое под силу.

– Ладно, с этим попозже разберемся. Куда теперь держим путь?

– Нужно опубликовать конкурс, – ответил я. – Чтобы выбрать мастеровых для ремонта порта.

Воевода хмыкнул.

– И где же нынче объявляют такие конкурсы?

– По правилам, через «Имперскую газету», – ответил я.

Воевода кивнул, завел двигатель, и машина тронулась. Колёса зашуршали по мостовой, и город потянулся за окнами серо-белой лентой.

Я вынул из кармана телефон, набрал номер Климова. Мастеровой взял трубку почти сразу:

– Слушаю, мастер-князь, – послышался в динамике хриплый голос.

– Добрый день, мастер Климов, – ответил я. – Я составил заявку на конкурс. Он будет опубликован в «Имперской Газете». Постараюсь, чтобы материал вышел завтра, в утреннем выпуске.

– Отлично, – в голосе Климова слышалось оживление. – До встречи, Николай Арсентьевич.

Мастеровой и завершил вызов. Я некоторое время сидел, глядя на потухший экран телефона, а затем убрал его в карман.

Откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза:

– Климов начнет подавать заявки от мастеровых, когда материал выйдет в печать.

– Отлично, – мастер-князь, – ответил воевода. – Выходит, лед тронулся.

– Пока только трещит, – возразил я. – Но уже готов тронуться.

– Я как раз успел заглянуть в лавку неподалёку, – вдруг сказал Морозов с невинной небрежностью, которая явно прятала за собой нечто намеренное. – Прикупил для вашего секретаря бумаги.

Я поднял бровь от искреннего удивления:

– Вы решили зарыть топор войны?

Он хмыкнул, будто ожидал моей реакции заранее.

– Я заметил, что секретарь пишет в старой тетрадке, которую, судя по всему, нашла где-то на полках. Того и гляди доберётся до личных записей князя.

– Беспокоитесь, что она решит, будто мой предшественник писал складные сказки? – уточнил я с ноткой веселья.

– Или что он был сумасшедшим, – пожал плечами гость. – В любом случае раз вы взяли помощницу, то стоит её обеспечить всем необходимым. Без инструментов даже ведьма толком работать не станет, а уж секретарь и подавно.

Я прищурился, уловив, что в его голосе появилась не только забота, но и попытка завуалированного совета.

– Всё же подумайте, – продолжил Владимир. – Вдруг она действительно справится с управлением кабинетом в городе… Приёмная, конечно, важна. Но если человек на своём месте, грех не дать ему развернуться.

– Приёмная будет отнимать много времени, – напомнил я. – А Соколовой и без того достанется забот с нашими новыми проектами. Да и с Никифором она, кажется, уже на одной волне. А это, согласитесь, важная рекомендация.

Морозов кивнул и даже слегка усмехнулся.

Я прекрасно понимал, что воевода ещё не оставил свою идею выдворить Соколову из княжеского дома. Просто сменил тактику. Из лобового штурма перешёл к осаде, рассчитывая, что рано или поздно я сам дойду до «правильного» вывода. Или устану сопротивляться.

– Никифор и впрямь приободрился с её появлением, – нехотя признал Морозов. – Вы же сами видели, какой он стол вчера накрыл. Чуть не банкет устроил.

Воевода продолжил, будто уже по делу:

– Дружине перепало немало снеди. А это, скажу вам, редкость. Давно они от домового такой щедрости не видели. Обычно хозяин поместья дворовых не особенно жалует. Те, кто в жилище не вхож, те не свои. Угощает только по большим праздникам. Или если кто ему особо приглянулся. А тут и хворост, и плюшки, пироги с тремя начинками. Почти как знак признания.

Морозов замолчал и потёр подбородок, будто сам не знал, рад он этому обстоятельству. Или наоборот, обеспокоен. Похоже, домовой своим доверием к девушке подкосил воеводу куда сильнее, чем мои слова и аргументы. А уж если Никифор щедр, это значит, он в кого-то вложился. А таких вложений наш старик-домовой зря не делает.

– Выходит, Соколова хорошо влияет на Никифора, – заключил я. – И если мы обидим секретаря…

– Ведьму, – упрямо поправил меня Владимир, будто от одного лишь слова «секретарь» у него начиналась аллергия.

– Если мы выдворим ведьму, – согласился я, – то домовой может решить, что это вызов. И, зная Никифора, вряд ли он ограничится обидой в молчании. Сразу появятся сквозняки, заплесневеют булки и исчезнет варенье. Не говоря уже о том, что чай начнёт горчить.

Морозов мрачно вздохнул, будто мысленно прощался с завтраками.

– Значит терпеть и ждать от неё открытой каверзы, – на лице у него появилась мученическая покорность судьбе, но брови при этом подозрительно свелись к переносице. Воевода не собирался сдаваться. Просто готовился к затяжной осаде.

Морозов завел двигатель, и авто выехало на дорогу. Я же спрятал улыбку. Всё-таки воевода так усердно обороняется от Соколовой, будто именно она плетёт вокруг него невидимые сети, а ведь настоящая угроза подкрадывалась к нему совершенно с другого фланга.

Достаточно было только вспомнить, с каким блеском в глазах о воеводе говорила Альбина Васильевна. И как при этом слегка поджимала губы, будто старалась не улыбаться слишком открыто. Всё в ней: и взгляд, и тон, говорили о том, что воевода ей интересен.

И мне казалось, что несмотря на весь свой суровый вид и богатый житейский опыт, воевода может угодить в такую западню, из которой не выбраться и с картой. Где преграды выложены из вкусных пирогов, а ловушки маскируются под хитрые, понимающие улыбки. И вот когда он очнётся, то будет уже не до Соколовой. Там бы справиться с Альбиной Васильевной.

* * *

Редакция «Имперской газеты» располагалась в старом двухэтажном доме из красного кирпича.

Строение потемнело и потрескалось от времени. Черепица на крыше стала темной от дождей. Массивная вывеска над входом поблёкла, но полустертые буквы еще можно было разобрать.

У крыльца, скучая, сидел мальчишка-рассыльный, обняв стопку свежих номеров, перетянутых бечевкой. Видимо, паренек ждал остатки тиража. Ветер лениво шелестел верхним листом с большой надписью: «Налоги страшнее погибели».

Чуть от входа поодаль висели афиши и с пожелтевшими названиями старинных печатных изданий, а рядом стоял стенд, за стеклом которого прятались вырезки старых, почти выцветших на солнце номеров.

Окна первого этажа были забраны чугунными решётками, больше напоминающими об остроге, чем о редакции.

– Подождите меня здесь, – попросил я воеводу, и Владимир кивнул:

– Хорошо. Загляну в лавку, чтобы купить Мурзику что-нибудь. А то он в последнее время ходит мрачнее тучи. Как бы не решил уйти в лес.

– Не дай Всевышний, – пробормотал я, представив, чем придется расплачиваться с лешим за возврат питомца домой. За пушистого негодяя придется отдать все, что попросят.

Вышел из авто, поднялся по ступеням. Толкнул дверь и вошел внутрь. На секунду остановился на пороге, с удивлением огляделся. В редакции вовсю кипела жизнь. Голоса смешивались, создавая гул, похожий на разговор сотен людей сразу, хотя в комнате было от силы два десятка.

Вдоль стен тянулись ряды шкафов, набитых подшивками газет. Пожелтевшими, местами рваными, но оттого только более ценными. Они торчали, как корешки старых книг в библиотеке. По залу сновали по своим делам люди. Все переговаривались, спорили, размахивая листами, ссорились о заголовках и точности фактов, делились мнениями….

Здесь царил хаос – но это был живой хаос, в котором чувствовалась энергия. Казалось, что ты вошёл в улей. И это было… необычно для Северска.

Я подошел к стойке, за которой о чем-то переговаривались дружинник в черной форме и молоденькая девушка в строгом темно-синем платье с кружевным воротником.

– Добрый день, – произнес я.

Девушка оторвалась от разговора, повернулась, увидела меня – и глаза её округлились.

– Ваше сиятельство!.. – дрожащим голосом пробормотала она. – Вы… к кому?

– К главному редактору, – сказал я спокойно. – Не проводите меня?

– К-к-к-онечно, – запинаясь, произнесла девица. – Прошу за мной.

Она вышла из-за стойки и направилась к лестнице, которая вела на второй этаж. Я последовал за ней.

Меня провели по застеленному ковром длинному коридору, по обе стороны которого тянулись двери с табличками, на которых были выбиты названия отделов. Девушка остановилась у створки в конце коридора, с латунной, потемневшей от времени табличкой, на которой было выбито:

«Гл. Редактор Спесивцев Г. А».

Моя провожатая трижды стукнула в дверь, и дождавшись приглушенного «Войдите», распахнула створку:

– Прошу, Николай Арсентьевич.

– Спасибо.

Я шагнул в кабинет, остановился у входа, склонил голову в приветственном поклоне.

– К вам пришли… Геннадий Алексеевич.

– Да… – донеслось в ответ рассеянно.

Кабинет главного редактора оказался неожиданно просторным. С высокими потолками. Вдоль стен расположились шкафы, доверху набитые подшивками старых номеров. В углу тикали массивные часы с маятником, отмеряя время размеренными ударами. Всё это придавало кабинету вид не просто рабочего места, а своеобразного архива и музея сразу.

Хозяйский стол был массивный, из тёмного дуба, с потёртыми углами. На столешнице громоздились стопки бумаг и тяжёлое пресс-папье в виде бронзового орла. Чуть ближе к стене стояло обитое потемневшей кожей кресло, в котором сидел сам хозяин кабинета.

Главный редактор оказался мужчиной за пятьдесят. Седые усы, цепкие глаза, синий сюртук государевого слуги, положенный по статусу человеку, который руководил заведением, принадлежащим Империи. На переднем кармане сюртука виднелось вышитое серебряной нитью перо, знак репортерской императорской службы. Мужчина сидел, склонившись над стопкой бумаг, активно правя что-то ручкой.

– Добрый день, – произнес я от входа, чтобы обозначить присутствие.

– День… – не отрываясь от своего занятия, хмыкнул редактор. – Уж вечер близится… Чего вам надобно?

– Поговорить насчет публикации в вашей газете, – ответил я, подходя к столу. – Желательно, в ближайшем выпуске.

– Реклама? – уточнил редактор, все так же не глядя на меня.

– Можно сказать и так, – ответил я.

– Всем в ближайшем надо, – произнес редактор, черкая что-то на листах. – Если в ближайший выпуск всем ставить, газета будет как альманах. На пятидесяти страницах одни объявления о всяком барахле и скидках не обеды по пятницам. Вот.

Не отрываясь от своего занятия, он открыл верхний ящик стола, вынул блокнот и положил его чуть ближе к краю:

– Вот. Очередь на публикации. Оплата в кассе. Записывайтесь и идите оплачивать. А потом с квитанцией возвращайтесь ко мне.

Я откашлялся:

– Хотелось бы очень срочно, Геннадий Алексеевич. Дело не требует отлагательств. Можно сказать, общекняжеской важности.

– А почему не государевой и не общеимперской? – с доброй усмешкой уточнил редактор, и наконец, поднял голову. Взглянул на меня. И на лице отразилась целая буря эмоций. Недоверие, растерянность, которые, судя по побледневшему лицу, сменились страхом. Он поспешно бросил ручку на стол и вскочил. Склонил голову в приветственном поклоне:

– Добрый день, Николай Арсентьевич, – поспешно произнес он. – Простите, что не узнал…

– Оставьте, – я махнул рукой. – Вы в своем праве. Мне стоило предупредить вас о визите. Но дело и впрямь срочное.

– Чем обязан, ваше сиятельство? – мужчина приосанился и застегнул на животе пуговицу пиджака.

– Хотел бы подать материал в вашу газету, – ответил я и положил на стол перед редактором папку.

– Неужто о поисках секретаря в Управу? – осторожно осведомился Геннадий Алексеевич и добавил, заметив мое удивление, – На улицах поговаривают, что вы обещались открыть прием жалобщиков. Значит, и человека будете искать в помощники.

– Мне посоветовали не делать конкурс на эту должность, – ответил я.

– И это мудро, – кивнул мужчина, но мне показалось, что он был бы рад другому сценарию. Потому как это помогло бы газете заполучить источник интригующих новостей.

– Мне нужно разместить информацию на предмет проведения конкурса для мастеровых артелей по восстановлению порта.

– Конкурс? – растерянно уточнил Геннадий Алексеевич, и его голос дрогнул. – В нашей газете?

– Ну да, – кивнул я.

Редактор заморгал, снял очки, протёр их платком, который задумчиво вытащил из кармана.

– Такого я не видел за все годы работы на посту главного редактора, – произнес он, и в голосе звучало неподдельное изумление. – А этот кабинет я занимаю без малого двадцать лет.

Редактор открыл верхний ящик стола, принялся торопливо перебирать бумаги, бормоча себе под нос:

– Да где он… Да вы присаживайтесь, мастер-князь. В ногах правды нет.

Я сел за стол, наблюдая за Геннадием Алексеевичем.

– Ага, вот, – наконец довольно произнес он и вынул сложенную бумагу. – План газеты, с момента утверждения в Северске величайшим указом Императора «Имперской газеты». Так, что тут у нас? Новости княжества, отчет жандармерии о расследованиях, сводки… А, да.

Он оторвался от изучения макета и удивленно посмотрел на меня: