Текст книги "Княжество (СИ)"

Автор книги: Каин Градов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

– Разумеется, мастер Феоктист, – заверил его я и завершил вызов. Откинулся на спинку кресла и довольно вздохнул. А затем принялся отбирать дома, которые нужно было передать Фону Завета. Осталось только дождаться курьера, и…

Размышления прервал зазвонивший на столе стационарный телефон. Я снял трубку с рычагов:

– У аппарата.

– Николай Арсентьевич, – послышался в динамике голос дружинника. – К вам курьер из… откуда вы прибыли, говорите?

Последняя фраза была явным уточнением для гостя. На заднем плане послышался приглушенный мужской голос, а затем дружинник произнес в трубку:

– Из «Фонда Завета».

– Пусть пройдет, – распорядился я и положил трубку на рычаги.

Через несколько минут, в приёмной послышались шаги. А потом, кто-то коротко постучал в дверь.

– Войдите, – сказал я.

Створки открылись, и на пороге появился молодой парень в форме курьерской службы. Куртка его была ещё влажной, волосы чуть прилипли к вискам, но вид у него был бодрый и сосредоточенный. И я с удивлением отметил, что курьеры фонда не носят привычные куртки с нашивками почтовой службы. На нем была простая, неброская одежда, с логотипом фонда.

– Курьер из Фонда Завета, мастер-князь, – произнёс он, делая лёгкий поклон. – Мне поручено доставить бумаги мастеру Молчанову.

Он подошел к столу, расстегнул сумку и достал серый листок:

– Вот доверенность, что я могу в том числе принимать и перевозить корреспонденцию.

Я взял документ, пробежал взглядом по строчкам. Это действительно была типовая доверенность, оформленная на Тимофея Платоновича Молчанова.

– Ну… хорошо, – протянул я, возвращая документ. – Передайте господину распорядителю эти бумаги лично в руки.

Я взял со стола папку и передал ее курьеру. И документы мигом исчезли в сумке:

– Не извольте беспокоиться, Николай Арсентьевич. Сегодня же передам.

Он кивнул, улыбнулся, продемонстрировав чуточку длинноватые клыки, а затем развернулся и быстро зашагал к двери.

А через несколько мгновений я встал из-за стола, взял лежавшие папки и направился к выходу.

* * *

Я вышел из управы, прикрыв за собой тяжелую дверь. Дождь уже закончился, но воздух был прохладным и свежим. Я глубоко вдохнул, а затем спустился по ступеням крыльца и направился к стоявшей чуть поодаль машине.

– Ну что? – уточнил Морозов, едва я сел в авто и закрыл за собой дверь.

– Мастер Молчанов сказал, что перевод объектов в дар фонда сложностей не составит, – ответил я. – И это, признаться, меня удивило.

Морозов улыбнулся:

– Старший народ не обладает силой в нашем понимании. Зато у них есть множество других талантов, которые делают их куда сильнее обычных людей.

– Это я уже заметил, – протянул я, вспомнив сирену, которая очаровала меня в холле фонда.

– И что дальше?

– Молчанов сказал, что Синод может уже присылать им договор аренды для подписания, – ответил я. – А еще, в здание старого архива завтра приедет представитель Синода, который осмотрит здание и составит смету на ремонт.

Морозов усмехнулся и покачал головой:

– То есть вам удалось уговорить синодников на починку здания? Верно у вас тоже есть таланты. Как у старшего народа.

– Только один, – ответил я. – Этот талант называется власть. И умный Феоктист прекрасно понимает, что лучше делиться по чуть-чуть на благо людей и княжества, чем заартачиться и разом потерять все. А, возможно, даже попасть в острог.

– Так и есть, – согласился воевода, завел двигатель и повернулся ко мне. – Куда теперь, князь? Домой?

Я задумался, глядя в лобовое стекло. А затем произнес

– Нет. Заедем в Рыбнадзор. Хочу узнать, как Лаптев принял дела. И объявился ли в Рыбнадзоре, наконец, блудный Илья.

Морозов тихо усмехнулся, и машина выехала на дорогу.

Глава 20
Дорога домой

За окном проплывал город. Редкие прохожие, прогуливающиеся по мостовым, застывшие под вывесками фигуры, светящиеся витрины лавок.

Морозов свернул на боковую улицу, авто пересекло мост Портовой стороны и выехало к зданию рыбнадзора.

У ограды Морозов заглушил двигатель, обернулся ко мне:

– Прибыли, князь.

– Отлично, – ответил я и открыл дверь и вышел из машины.

Неподалёку плеснула о пристань вода. Я застегнул пиджак и направился к воротам. По пути с удивлением отметив, что Курносов отсутствовал на посту начальника всего один день, а в ведомстве уже были заметны некоторые перемены. Пусть и небольшие.

Воздух был пропитан запахом дерева, лака, свежей стружки и смолы. Арка над входом во двор была обновлена, дерево было покрыто краской, а старая, выцветшая табличка заменена на новую. Несколько человек в полевой форме рыбоохраны меняли настил во дворе. Среди рабочих было два мастера школы воздуха. Первый ловко перетаскивал при помощи силы доски и укладывал их на настил, второй же взмахами рук создавал вихревые потоки, которые разбирали старый настил, ломая прогнившие серые доски. Несколько человек строили в дальнем от входа углу большое деревянное здание. А рядом были сложены штабеля материала.

Я усмехнулся и покачал головой, удивившись тому, как много можно поменять всего за день. И направился было к зданию рыбоохраны, когда знакомый голос меня окликнул:

– Николай Арсентьевич.

Я обернулся. От строящегося сарая ко мне шел мастер Лаптев, одетый в простые рабочие штаны и засаленную куртку.

– Добрый день, мастер-князь, – начал новый начальник рыбохраны, на ходу вытирая руки о промасленную тряпку. – А мы вот тут решили понемногу приводить здание в порядок. Арку обновили, настил вот меняем. А потом, может быть, и ворота повесим. Их тут наверное лет тридцать не было.

Я покачал головой:

– Вам проще было составить заявку на ремонт и подать ее в Совет, который…

Лаптев поморщился:

– Прежний начальник заявку, почитай, десять лет назад подал. И максимум, чего добился – так это два косметических ремонта. Которых, почитай, и не было.

Я усмехнулся, начиная понимать, откуда у Курносова появился дом.

– Сложно это, – продолжил Лаптев. – Сначала подашь, жди, пока согласуют, в процессе еще документы несколько раз на доработку вернут. А потом заявка будет пылиться в канцелярии, ожидая своей очереди.

– А материалы вы где взяли?

– Так, мастер Климов пожертвовал, – ответил Лаптев. – Ну, вернее, пожертвовать он не мог, это против правил. Просто продал по заниженной цене. Вот может чего и обновим. Даже помещение под хранение конфиската, наконец, поставим. А то все как-то руки не доходили. Да и средств постоянно не хватало.

Он говорил просто, без чиновничьих оборотов, и мне это нравилось. В нём чувствовалось спокойное достоинство человека, который не ждёт распоряжений сверху, чтобы навести порядок вокруг себя.

– Похвально, – сказал я, глядя, как один из мастеров воздуха осторожно поднимает доску, разворачивая её прямо в полете, будто лист бумаги, и укладывает на место с удивительной точностью. – Знаете, Андрей Михайлович, иногда мне кажется, что именно с таких людей, как вы, и начинается возрождение края. Без томительного ожидания, пока поможет Совет.

– Так, в ведомстве-то только старые работники и остались, – смущенно ответил Лаптев. – Они еще помнят времена, когда бюджета не то, что на ремонт не хватало, но и на зарплаты. И лодки старые за свой счет чинили.

Мы подошли к крыльцу, рядом с которым по-прежнему благоухала сирень.

– Куст я решил оставить, – признался Лаптев, чуть неловко поправив куртку. – Больно красиво она цветет каждую весну. Такое срубать рука не поднимается.

Я улыбнулся:

– К слову о рабочих, – начал я. – К вам должен был прийти некий Илья…

Я замялся, потому что не знал, как водяного зарегистрировал Синод.

Лаптев осмотрелся по сторонам, и, понизив голос уточнил:

– Водяной этот?

Я от удивления аж рот приоткрыл, глядя на стоявшего передо мной начальника рыбохраны. И заметив мою реакцию, Лаптев поспешно добавил:

– Простите, мастер-князь. Видимо, я переработался, вот и говорю лишнего.

– С чего вы взяли про водяного? – уточнил я.

Лаптев усмехнулся:

– У меня дед был кем-то типа видящего. Верил в то, что в этом мире кроме людей еще и нечисть всякая живет. Он никогда в лесу не плутал, домовому дары оставлял, и в доме мир да лад были. Вот он всегда перед тем, как на рыбалку ехать, дары водяному подносил. И никогда пустым не возвращался. А еще он говорил, что водяной живет в избушке на холме. Ну и…

Лаптев замялся, и я уточнил:

– Что и?

– Так жена у меня в Синоде работает, – нехотя признался Лаптев. – Она кое-чего знает о том, что место здесь непростое. Я сперва не верил, только вот когда одно и то же часто повторять начинают, волей-неволей сомневаться начнешь. А когда этот Илья явился на работу наниматься, я почему-то поверил, что в словах Ангелины, жены моей, есть смысл. Он когда к пристани вышел, вода словно застыла. Как будто слушаясь этого Илью. А простому человеку стихия подчиняться не будет. Вот и сходится все к тому, что не так этот Илья прост.

– Вы должны подать несколько проектов по изменению ведомства в Совет, – произнес я. – Такова процедура. У нового руководителя, пусть и исполняющего обязанности, должна быть своя стратегия по улучшению ведомства.

Начальник рыбохраны кивнул:

– Знаю. Уже даже кое-что придумал, осталось только все правильно оформить. А я не особо хорош в заполнении бумаг. Мне куда проще в патруле по реке ходить. Ну или вон…

Он кивнул в сторону строящегося хранилища для конфиската.

– По документам у начальника ведомства должен быть секретарь, который ведет делопроизводство, и общается с репортерами, – напомнил я.

– Так то оно так, – кивнул Лаптев, – У Курносова была. Только вот девица там была тупая, как спил бревна. Курносов ее за другие достоинства выбрал, – мужчина деликатно откашлялся, – На ней глаз отдыхал, и любой кто с проверкой приезжал с нее глаз не сводил. После отставки бывшего начальника, девица поняла, что не приживется, вот и уволилась.

– Ну так найдите новую.

– Надо, – согласился собеседник.

– И еще, – напомнил я. – Девушка должна подходить на должность по всем требованиям. Потому что после того, как вы получите пост мастера-распорядителя порта, она должна будет помочь Илье.

Андрей Михайлович кивнул:

– Понимаю. Если я угадал с водяным, то вы, конечно, лучшую кандидатуру выбрали, мастер-князь.

Я улыбнулся:

– Только про водяного никому не говорите.

– Да как тут скажешь. Я хоть из простых, но понимаю, что за такие беседы можно в дом скудоумия угодить. Или как минимум должности лишиться. А во всех газетах репортеры потом наперебой писать будут, что начальник рыбохраны верил в леших и водяных. Здесь хоть люди и по покону живут, а в нечисть никто по-настоящему не верит.

Я кивнул:

– Хорошо. Тогда после восстановления порта я подготовлю бумаги о вашем переводе. А вы посоветуете на свой пост кандидатуру Ильи.

– Сделаем, мастер-князь, – ответил Лаптев.

Несколько мгновений мы стояли у здания, а затем я спохватился и произнес:

– Ну, не буду вас отвлекать. До встречи, Андрей Михайлович.

– Спасибо, – что заехали, Николай Арсентьевич, – ответил начальник рыбохраны.

Мы попрощались, и я направился к машине. А за спиной ещё долго слышался стук досок и голоса рабочих.

Я вышел из ворот, подошел к машине и сел в салон.

– Перемены уже начались? – повернувшись ко мне, уточнил Морозов.

– Да. Неплохо было бы попросить Молчанова выделить часть денег на небольшой ремонт, – ответил я, закрывая дверь. – Потому что пока они делают что-то по мелочи и своими силами.

Воевода кивнул:

– Дело нужное. Куда дальше, князь?

Я взглянул в окно. На Северск уже опускался ранний вечер, небо густело, словно в него подмешивали чернила. Вдоль Портовой стороны один за другим зажигались откалиброванные мастером-огневиком фонари, отбрасывая на мокрый асфальт мягкие золотистые круги света. Ветер усиливался, с реки потянуло влажной прохладой.

Я чуть откинулся на спинку сиденья, глядя, как город меркнет за стеклом, и тихо произнёс:

– Пора восвояси.

Воевода кивнул:

– Отдыхать тоже полезно.

Я вздохнул:

– Боюсь, что дома меня еще ждет разбор заявок от артелей на восстановление порта.

– Не бережете вы себя, Николай Арсентьевич, – покачал головой воевода, заводя двигатель.

– Наверное, в этом и заключается работа государева слуги, – протянул я. – Думать в первую очередь о княжестве.

– Нелегка доля правителя, – подтвердил Морозов.

Машина выехала на дорогу, свет фар скользнули по асфальту, и мы медленно двинулись вперёд.

Путь пролегал через узкие улочки Портовой стороны: там, где дома стояли вплотную, а между крышами тянулись тонкие веревки для сушки белья и проводов. В окнах уже вовсю зажигался свет. Кто-то пришел с работы и садился ужинать в кругу семьи, кто-то читал газету, а кто-то просто молча глядел в пустоту, в надежде на перемены.

Морозов сосредоточенно вел автомобиль, а я невольно возвращался мыслями к разговору с Лаптевым.

– Что-то вы задумались, князь, – наконец произнёс воевода, не отрывая взгляда от дороги.

– Думаю о людях вроде Лаптева. Простые, работящие, не требуют многого. Им бы чуть поддержки, и они восстановят полкняжества. Только вот поддержки им ждать чаще всего неоткуда.

Морозов усмехнулся:

– Ну, не скажите, Николай Арсентьевич. Вот вы в Северск совсем недавно прибыли, и уже многое изменили. А дальше больше. Вот и появляется надежда у таких вот Лаптевых. И они с горящими глазами берутся за работу, которую откладывали все это время.

– Только вот я сегодня есть, а завтра меня может не стать, – вздохнул я. – И надежда эта опять угаснет.

Морозов повернулся ко мне и обеспокоенно уточнил:

– С чего вдруг такие мысли?

Машина мягко выехала на набережную, и я почувствовал, как руль в руках воеводы чуть подрагивает на булыжниках. С другой стороны, через воду, уже вырисовывалась знакомая широкая площадь, с клумбами, памятником, густо усаженным голубями. Все было привычным, но почему-то тревожно защемило в груди.

– Потому что Совет может попытаться снять меня с должности, – проговорил я, глядя в окно. – А ещё это способны устроить промышленники, затеяв проверки, слать жалобы в столицу, выкручивать руки финансированием. Да и императорская инспекция может сунуть нос не туда…

Помолчал, и уже тише добавил:

– Да много таких «ещё». Порой кажется, что вся система построена не на управлении, а на игре в поддавки. Князь он только с виду всем ведает, всё решает самостоятельно. А на деле – каждый шаг согласовывай, каждую бумагу визируй, и, не дай Всевышний, кому-то не понравишься…

Морозов фыркнул так, будто услышал что-то забавное и чуть покачал головой.

– Совет и промышленники могут пытаться делать что угодно, – буркнул он упрямо, – только вот на вашей стороне народ. Такие вот Лаптевы. Или те же жители работного дома. Помните их?

– Да, – кивнул я.

– И вас помнят, – назидательно продолжил воевода. – Потому что не из кресла распоряжались, а в их жилище пришли и на горло Параскевы наступили. И простых людей в Северске немало, которым такое пришлось по нраву. А против народа ни один Совет не сдюжит. Ни с проверками, ни с интригами. Народ у нас, может, и терпеливый, но справедливость чует. А как поймет, что его князя хотят убрать… – он выразительно поднял бровь, – тогда и сами за вилы возьмутся.

– Приятная перспектива – быть защищённым толпой вооружённых садовым инвентарем горожан, – усмехнулся я.

– А вы не смейтесь, – хмыкнул Морозов. – У вас еще и ведьма в секретарях ходит. А вторая на подходе, если я все правильно понял. У таких дам, между прочим, снаряжение получше, чем у наших дружинников. И чай в термосе с укрепляющим отваром. Станешь с ними спорить и не заметишь, как запором мучиться начнешь. Или наоборот, ветер в кишках загуляет. Смотря какое настроение у тех, кто чай заваривает.

Я улыбнулся, но в груди стало как-то легче. Потому что, в общем-то, он был прав. И если уж опираться на кого-то – так точно не на Совет. А на тех, кто носит резиновые сапоги, варит варенье и зовёт тебя своим князем не по долгу службы, а от чистого сердца.

Морозов, казалось, хотел что-то ещё вставить с привычной иронией, но вдруг посерьёзнел. Помолчал немного, смотря прямо, где дорога будто растворялась в вечернем тумане. Потом глухо сказал не оборачиваясь:

– Вы ведь не замечаете, но клятвы, которые вы уже дали в Княжестве, связали вас куда крепче, чем вы думаете.

Я нахмурился, поёжился чуть, будто от сквозняка, хотя в салоне было тепло.

– Клятвы? – переспросил я, стараясь, чтобы голос звучал иронично. – Их у меня уже коллекция целая. Что, все на учёт ставятся?

– Эти – да, – спокойно подтвердил Морозов. – Особенно те, что даны вслух. На земле этой и при свидетелях. А кое-где, может, и под ней.

– Выходит, я теперь земле должен?

– Не шутите, – отрезал он. – Тут всё не так просто. Вы уж лучше не спорьте, княже, – голос его стал жёстче. – Просто запомните. И когда придет время, вернее если оно придет, вы сами во всем убедитесь.

Я хотел что-то ответить, но осёкся. Потому что тон его не оставлял пространства для перебранки.

Воевода наконец взглянул на меня и, чуть смягчившись, добавил:

– Кровь – не вода. И вы это знаете.

– Знаю, – признал я, тихо.

Морозов кивнул, будто поставил где-то внутри себя галочку. А потом, уже привычным голосом, с чуть заметной усмешкой:

– Так что если вдруг соберётесь сбежать обратно в столицу, то сперва попробуйте от этой земли отлипнуть. А если получится, то не забудьте оставить записку. Я её в архив подошью. Для потомков.

Я усмехнулся, качнул головой.

– Сначала попрошу Никифора составить акт о приемке постельного белья. С подписями, печатью…

– Во-во, – хмыкнул Морозов. – Он вам таких люлей веником за это отвесит, что ни один лекарь не возьмется шишки лечить.

Я улыбнулся, но промолчал. Просто откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза.

Северск остался позади, с его фонарями и звоном вечерних трамваев. Вскоре редкие дома сменились полями, а за ними начался лес.

Дорога лентой уходила вперёд, полосы света фар выхватывали черный асфальт и стволы деревьев. Ветер шумел за окнами, гнул ветви, и время от времени по крыше машины стучали редкие капли дождя, срывавшиеся с крон.

Я распахнул веки и приоткрыл окно. Где-то далеко ухнула сова, между кустами мелькнул знакомый рыжий хвост, и я усмехнулся. Почему-то каждый раз, когда мы ехали через этот лес, мне казалось, что мы пересекаем невидимую границу: ту, что делит человеческий мир с миром старшего народа. Такого как Митрич, Иволгин и Илья. И сотен других. Но самым удивительным было то, что за короткий промежуток времени я уже успел привыкнуть к такому раскладу вещей. И уже не представлял себе другой жизни, без этих маленьких странностей.

Вдали показался огонёк. Сначала один, потом еще несколько. А вскоре, в темноте проступил силуэт поместья, в окнах которого горел свет.

Машина въехала на территорию, остановилась у крыльца.

– Прибыли, князь, – обернувшись ко мне, произнес Морозов.

Я кивнул. Открыл дверь, вдыхая свежий воздух. Где-то в кустах сада мелькнула тень, а через мгновение, из темноты, словно приветствуя хозяев, выскочил Аргумент. Собака подошла к Морозову и тот потрепал ее по холке:

– Ну что? Скучал? – мягко уточнил он, обращаясь к собаке, и пес, словно понимая, ответил едва слышным «гав».

– Я смотрю, вы с ним быстро нашли общий язык, – заметил я, глядя, как воевода треплет по холке пса.

– Так часто бывает, – ответил Морозов и направился к дому дружины. – Идем, – не оборачиваясь произнес он, и пес послушно засеменил за ним. Я же пошел к дверям дома, понимая, что первая половина дел на сегодня уже сделана. Полевая и самая интересная. Впереди же меня ждал долгий разбор заявок.

– Тяжела доля правителя, – пробормотал я, повторяя слова воеводы, и открыл дверь.

Глава 21
Ночные гости

Я вошёл в дом, тихо прикрыв за собой дверь. Остановился в гостиной. В камине ещё тлели угли, отбрасывая мягкое, чуть колеблющееся свечение на стены. Над очагом висели часы, стрелки на которых показывали почти девять вечера.

Я прошел в комнату, сел в скрипнувшее кресло. На столе лежала записка, написанная от руки аккуратным почерком.

«Николай Арсентьевич, заявки на восстановление порта в вашем кабинете»

Вздохнул, потер ладонями лицо и посмотрел на тлеющие в камине угли, которые уже начали покрываться золой. Устало пробормотал:

– Хоть бы один вечер прошел без разбора бумаг.

Снаружи тихо зашумел ветер. Где-то в саду коротко гавкнул Аргумент, будто отвечая на чужой звук. Я поднялся, подошёл к окну. И на секунду, мне вдруг показалось, будто по дорожке между липами кто-то крадется. Я нахмурился, вглядываясь в сумерки, но в следующую секунду ветер усилился, и всё исчезло.

За стеклом всё опять стало спокойно. Только ветер шелестел листвой в кронах. Луна стояла низко, отражаясь в блестящих дорожках после дождя.

Я вздохнул, вновь взглянул на угли в камине. Они почти догорели, и комната погрузилась в мягкий полумрак. На миг показалось, будто огоньки углей вырисовывают в камне странные тени. Но стоило мне моргнуть, как морок спал.

Направился в кабинет. Пересек коридор, остановился перед дверью, из-под которой пробивалась узкая полоска света.

Вера сидела за столом, спиной ко мне, склонясь над бумагами, и что-то быстро записывая. Волосы убраны в строгий узел, но на висках уже выбились несколько непослушных прядей. Услышав, как открылась дверь, она обернулась и быстро поднялась с кресла.

– Николай Арсентьевич… – растерянно пробормотала она. – Я просто решила просмотреть официальную почту.

Я только махнул рукой, прошел в кабинет и сел в кресло. Взглянул на стопку конвертов, которые привез курьер Императорской почтовой службы. И пробормотал:

– Ну, придется приниматься за работу.

– Вы не ужинали? – мягко уточнила девушка.

– Позже, – вздохнул я. – Иначе после плотной еды мне захочется спать, а работать кто будет? Мурзик?

– Ему бы я не стала доверять важных дел, – усмехнулась Соколова и открыла блокнот, готовая записывать.

Я же вынул из подставки нож для бумаг и вскрыл первый конверт.

* * *

Разбор заявок занял почти два часа. Наконец, я отложил последнюю подшитую стопку бумаги, откинулся на спинку кресла и довольно произнес:

– Вроде на сегодня все.

Вера кивнула, глядя на страницы ежедневника. И на лице секретаря я заметил удивление. Нахмурил брови, уточнил:

– Что-то не сходится?

– Да в том то и дело, что все сходится, Николай Арсентьевич, – не отрывая взгляда от ежедневника, пробормотала Вера. – Просто… Каждая артель сильно занижает стоимость работ. Причем, значительно. Многие готовы работать даже не в ноль, а себе в убыток. Это… странно.

Она протянула мне ежедневник, и я пробежал глазами по колонкам цифр.

Я нахмурился.

– Действительно… – пробормотал я, проводя пальцем по строчкам.

Я откинулся в кресле, задумчиво потер переносицу. Вера молчала, но по её лицу я видел, что и она чувствует неладное.

– Так не бывает, – сказал я наконец. – Даже если предположить, что они хотят услужить новой власти, никто не будет работать себе в убыток.

Я снова посмотрел на цифры. Все сходилось слишком идеально для бюджета княжества. И оттого вызывало тревогу.

– Выпишите названия артелей, которые занижают цену работы. И передайте мне утром этот список. Попытаюсь завтра узнать у Климова, в чем заключается их хитрая схема.

Девушка кивнула. Я покосился на висевшие на стене часы, стрелки на которых подбирались к полуночи и продолжил:

– А сейчас ступайте отдыхать.

Вера кивнула, взяла со стола ежедневник:

– Доброй ночи, Николай Арсентьевич.

– Доброй, – ответил я.

Секретарь направилась к выходу. У самой двери ненадолго замялась, будто хотела что-то сказать, но передумала. Потом всё же обернулась. Взгляд её задержался на мне чуть дольше, чем обычно.

– Постарайтесь всё-таки отдохнуть. И не думать о делах хоть немного, – тихо сказала она. – У вас очень усталый вид. Кто-то может решить, что вы хвораете.

Я вздохнул, потер рукой переносицу. Похоже, действительно выглядел неважно, если даже секретарь это заметила.

– Быть может, мне стоит пройтись перед сном, – пробормотал я, – и надеюсь, что в комнате меня будет ждать ужин…

Последнюю фразу я произнес в надежде, что ее услышит Никифор.

Соколова не ответила, только чуть улыбнулась и исчезла за дверью.

Я впервые за день действительно задумался: может, она и права. Может, впрямь стоит хоть раз позволить себе не думать о Совете, о клятвах, о том, как удержать всё это в равновесии. Хотя бы до утра.

Я поднялся, потянулся, разминая плечи, и подошёл к окну. За стеклом темнело быстро, но как-то по-весеннему мягко. Под липами в свете фонарей мерцали мокрые дорожки от недавнего дождя. Воздух снаружи казался живым, свежим, влажным. Где-то, наверное, даже пахло черемухой, просто стекло не пускало аромат.

Я задержался на секунду, будто прислушиваясь, и вышел из кабинета, прикрыв за собой дверь.

В гостиной было спокойно. В камине ещё едва-едва тлели угли, как светляки в сумерках. На столе лежал сложенный плед и несколько орехов. Наверняка домовой постарался умаслить Мурзика, которого что-то не было видно.

В шкафу у выхода висела старая куртка. Добротная, чуть потертая на локтях, выцветшая до светло-зелёного оттенка, она легко легла на плечи. Широкие рукава были нужной длины, пуговицы держались на крепких нитках, капюшон, пахнущий деревом и сушёной мятой, оказался глубоким.

Я сунул руки в объемные карманы: там нашелся засохший клёновый «вертолётик». Усмехнувшись, я вышел на крыльцо. Воздух был насыщенным весенним до самых костей. Пахло землёй, влажной корой, молодыми листьями. Где-то над головой ухнула ночная птица.

Я медленно двинулся по тропинке, огибающей особняк. Шёл без цели, просто потому что весна просила себя послушать. Тихий шелест листвы, редкие капли с карниза, далекий звук воды в канаве у дороги – всё было как надо. Всё было на месте. И я тоже.

Странно, конечно. Сколько уже времени я живу здесь, а так ни разу и не заглянул в казарму дружины. Видел её издалека: одноэтажное здание с тёмной крышей, окна в ряд, флаг у входа. Всё как положено, аккуратно, добротно. Узнаваемо. Но вот подойти ближе, поинтересоваться, как там устроено, как живётся моим людям я так и не удосужился. Всё время находились дела поважнее. Или, быть может, я попросту привык думать, что они справятся и без моего участия.

И вот сейчас, когда тьма уже окончательно окутала деревья, я, сам не вполне понимая зачем, свернул с тропинки и направился в сторону казармы. Ветер то замирал, то снова тянулся от леса, и в его запахе чувствовалась почти тревожное.

Шёл я не спеша. До здания оставалось шагов двадцать, не больше, как вдруг где-то за оградой, в тени старых елей, хрустнула ветка.

Я замер. Подсознание сработало быстрее, чем разум. Воображение уже рисовало в памяти недавние сцены. Упыри, чужие силуэты у забора, тот гнилой запах, от которого на затылке вставали волосы.

Повернулся на звук почти мгновенно. Руки сами собой вышли из карманов. Пальцы чуть дрогнули, привыкая к знакомому ощущению. Я втянул в грудь воздух, и стихия отозвалась. Ветер зашелестел в кронах, пробежал по гравию у ног, заскользил по ткани куртки, словно спрашивая: «Где? Покажи».

Я не ответил вслух. Только продолжал смотреть в темноту за оградой.

Но из кустов, растущих за лавкой, чуть пошуршав листвой, вышла лисица, и я с облегчением выдохнул. Напряжение спало, будто кто-то щёлкнул тумблер в груди. Сердце ещё билось быстро, но уже не от напряжения, а от стыда. Оттого, как глупо я себя почувствовал. Настоящий князь, вооружённый стихией и воображением, едва не кинулся защищать свои владения от рыжей плутовки.

– Как-то часто я тебя тут встречаю, – тихо сказал я, немного пристыженно, глядя на зверя. – Или у вас здесь целое семейство поселилось?

Лисица спокойно уселась в траву, аккуратно поджав лапы, и теперь смотрела на меня с тем самым выражением, которое можно было бы принять за насмешливое любопытство. Будто оценивала. Или ждала, что я выкину что-нибудь забавное. Я заметил, что шерсть у неё блестела, хвост был пушистым, и ни единого признака бешенства. Да и вообще, как мне рассказывали, больные звери на людей молча идут.

А эта смотрела ясными глазами.

– Ну что ж, – пробормотал я и пошарил по карманам. – Не с пустыми же руками с тобой говорить…

К моему собственному удивлению, в одном из внутренних отделений куртки обнаружилось старое, но вполне съедобное галетное печенье. То ли его туда ещё осенью сунул прежний хозяин, то ли Мурзик припрятал.

– Не ахти какое угощение, – сказал я, разламывая галету и держа её на открытой ладони. – Но уж какое есть.

Я снова взглянул на лисицу… и обомлел.

Там, где мгновение назад сидел зверь, теперь стояла девушка. В простом льняном сарафане, с накинутой на плечи шалью зеленого цвета. Волосы были рыжие, как лес осенью. И глаза всё те же, лисьи. Непривычно живые, внимательные, чуть прищуренные, будто и правда всё ещё ждала от меня какой-то глупости. Только теперь уже не с мордочки зверя.

– Так ты… перевёртыш, – смущённо пробормотал я, всё ещё держа в ладони обломок галетного печенья, будто это был единственный предмет, способный придать мне хоть какую‑то уверенность.

Глупее я себя, пожалуй, не чувствовал давно. Стоять среди ночного сада, в куртке с капюшоном и галетой наперевес. Да ещё перед кем‑то, кто мгновение назад был лисицей, а теперь вполне себе барышней.

Гостья не ответила. Лишь качнула головой, чуть в сторону, как будто не соглашаясь. Или рассеянно, словно не моё открытие её интересовало вовсе.

Я перевёл взгляд ниже. И только тогда заметил: из‑под подола её сарафана осторожно выглядывал кончик хвоста. Рыжий, мягкий, с чуть распушённым мехом. Точно такой же, как у той самой лисицы, что пару раз перебегала дорогу, когда мы ездили на обход. Только сейчас я понял, что это не «та же самая», а просто – она.

Она стояла спокойно, не делая ни шага вперёд, ни попытки исчезнуть. Только смотрела на меня внимательно, с каким‑то тихим ожиданием, как будто решение, что будет дальше, зависело исключительно от меня.

Я медленно опустил руку с печеньем. И, сам не зная зачем, бережно положил его на край скамейки рядом, будто оставлял символ мира.

– Ну… – хрипло начал я и прочистил горло. – Угощение всё ещё в силе. Хоть и не царское. Зато от всего сердца.

Кажется, хвост едва заметно вздрогнул. Или мне показалось.

Послышался негромкий звук шагов, с характерным поскрипыванием гравия под подошвами. Я обернулся, чуть вздрогнув, как человек, которого застали не за тем, чем он должен был бы заниматься.

По тропе шагал молодой дружинник. Парень с русыми вихрами, держащий в руках фонарь и, кажется, термос. Заметив меня, он ускорил шаг и чуть смутился, будто не ожидал застать князя, бродящего по саду в ночное время.

– Николай Арсентьевич? Простите, не знал, что вы тут. Думал, может, лиса опять.