Текст книги "Джастис (ЛП)"

Автор книги: К. С. Линн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Джастис, – шепот Райан возвращает меня в настоящее, ее взгляд горит сочувствием. – Мне очень жаль.

– Не надо, – стараюсь говорить сквозь душащие меня мучительные эмоции. – Ей больше не пришлось смотреть на меня, и я освободился от ее ненависти.

Только для того, чтобы оказаться в системе, вытерпеть еще больше издевательств, прежде чем найти братьев, но я держу эту часть при себе. На сегодня достаточно откровений.

– Почему в ней таилось столько неприязни? Не понимаю.

– Потому что я похож на ее насильника. – Когда я произношу эти постыдные слова, желудок сжимается, к горлу подкатывает желчь.

От этого откровения она замирает.

– Я – плод насилия, Райан. Вот, кто я. Мне потребовалось много времени, чтобы смириться с этим, и, если честно, иногда, кажется, мне это так и не удалось. Зная, что кровь этого человека течет в моих венах, меня тошнит. Я понятия не имею, кто он и где, все, на что я могу надеяться, что он горит в аду, где ему самое место.

– Вот почему ты всегда спрашиваешь меня, – шепчет она, и в ее глазах появляется понимание. – Вот почему каждый раз, прежде чем заняться любовью, ты убеждаешься, что я хочу этого. Что я хочу тебя…

Мое молчание – единственное подтверждение, в котором она нуждается.

Она протягивает руку и касается моей челюсти.

– Я всегда хочу тебя, Джастис. Никогда в этом не сомневайся. Ты – не он, и ты – не она.

– Я – они оба. Вот чья кровь течет в моих жилах.

– Это ничего не значит. Ты знаешь это лучше, чем кто-либо. Ты – Крид. – Она наклоняется, касаясь губами моих губ. – Хороший человек и отец. Я только надеюсь…

– Что? – спрашиваю, когда она замолкает.

– Сможешь ли ты на самом деле оставить это позади? Ваш образ жизни с братьями. Если именно это усмиряет твоих демонов, как я могу с этим соперничать? – ее голос срывается, страх в ее словах разрывает меня изнутри.

– Ты не понимаешь. Когда ты со мной, мне этого не нужно. – Потянувшись к ней, обхватываю ее нежную щеку. – Это всегда была ты, Райан. Если бы шесть лет назад мне предоставили шанс, я бы тогда от всего отказался. Я всегда выберу тебя и Ханну.

Она закрывает глаза, с ее губ срываются рыдания, и она ложится на меня сверху.

– Прости, мне так жаль, что я убежала и скрывала ее от тебя, – плачет она, снова извиняясь. – Я боялась очень многого, но ты всегда был с нами, Джастис. Всегда в наших сердцах.

Скрежещу зубами, боль в груди усиливается, я ненавижу исходящие от нее страдания и извинения. Это заставляет меня сказать следующее:

– Я прощаю тебя, – в тот момент, когда я это говорю, я знаю, что это правда.

Плачь прекращается, и она приподнимается на локте, устремляя на меня взгляд печальных глаз.

– Что?

– Я прощаю тебя, – повторяю, вытирая ее слезы подушечками пальцев. – Я не сказал тебе этого раньше, потому что был слишком зол, но ты хорошо ее воспитала, Райан. Ты – воплощение материнства, и я рад, что ты – мама Ханны.

Признание заставляет ее плакать еще сильнее. Не в силах больше выносить этот мучительный звук, я переворачиваю ее и ложусь на нее сверху, переплетая наши пальцы.

– Скажи, что хочешь меня, – бормочу, нуждаясь услышать ответ.

Она берет мое лицо в ладони, нежно заглядывая мне в глаза.

– Всегда.

Я скольжу в нее, ее тепло окутывает меня.

Она охает, принимая меня целиком, и обвивает руками мою шею.

– Я люблю тебя, – эти три слова она произносит шепотом, когда я нахожусь глубоко внутри нее. – И любила всегда, годы разлуки ничего не изменили. Я буду любить тебя до последнего вздоха, Джастис Крид.

Я не могу говорить, не могу пробормотать те же слова, которые чувствую, слишком боюсь произнести их вслух. Вместо этого я показываю ей. Впервые в жизни я занимаюсь любовью с кем-то и знаю, что это всегда будет она. Женщина, которая бесспорно навсегда заклеймила каждую частичку меня. Женщина, которую я никогда больше не отпущу.

Глава 26

Райан

На следующее утро я выскальзываю из двери, оставляя Джастиса спать, и направляюсь в главный дом, желая увидеть Ханну.

После всего, что произошло прошлой ночью, я чувствую себя совершенно другим человеком, и хотя я все еще пытаюсь справиться со всем этим, я не жалею ни об одном моменте.

В каком-то смысле я чувствую себя освобожденной. Свободной от страха, который испытывала, когда дело касалось Джастиса и уз, которые его связывали с братьями. Свободной от сожаления и вины, которые лелеяла из-за того, что сбежала много лет назад, но больше всего свободной выражать свою любовь.

Джастис не ответил мне на признание, но показал это каждым прикосновением и поцелуем. Он занимался со мной любовью, как никогда прежде, лелеял меня так, как я только могла себе представить. Это значило гораздо больше, чем слова.

Он также раскрылся и поделился частью себя, что, я знаю, было невероятно трудно. Откровение о его биологической матери потрясло меня, но также заставило осознать, что у нас больше общего, чем я считала. Оба родились у родителей, которые нас ненавидят. Хотя его жизнь определенно сложилась более жестоко и трагично.

Страшно подумать, что еще ему пришлось пережить, прежде чем он обрел братьев и Тэтчера. В гостиной, сквозь агонию страсти, я видела демонов у всех троих, и это было очень темное место. Мое сердце разрывается из-за них, но также помогает понять их немного больше. Почему их сердца так связаны, как и они сами.

Связующее звено всех троих – боль.

Когда я добираюсь до главного дома, на крыльце сидит Брэкстен и пьет кофе. Румянец ползет по моей шее, вторгаясь на щеки, когда в памяти всплывают эротические образы прошлой ночи. Может, я и не жалею о случившемся, но мне немного неловко, что он видел меня в самые интимные и уязвимые моменты.

Когда он меня приветствует, его взгляд теплее, чем обычно.

– Привет.

– Привет, – отвечаю тихо. – Ханна уже проснулась?

– Да, они с отцом готовят завтрак.

Кивнув, я начинаю подниматься по лестнице, но он хватает меня за запястье, останавливая на полпути.

– Посиди со мной минутку.

Я опускаю взгляд на его руку, прежде чем, нервничая, занять место рядом с ним, мои глаза устремляются вперед, наблюдая за восходом солнца.

– Ты в порядке? – спрашивает он, и в его голосе звучит искренняя озабоченность.

– Да. Наверное, до сих пор пытаюсь все осознать.

Он хмыкает.

– Как и я.

Я смотрю на него, удивленная признанием. Я полагала, для них это норма, но, наконец, понимаю, что ему тоже трудно.

– Слушай, я хочу поблагодарить тебя за то, что ты дала нам последний раз побыть вместе.

Его искренние слова теплом разливаются по груди.

– Я сделала это не только ради вас, парни, – признаюсь тихо. – Но и ради себя. Я чувствовала, что мне это нужно, чтобы действительно понять ваши отношения друг с другом. Как бы мне ни было неприятно это признавать, я всегда ощущала угрозу.

– Поверь, мы никогда не представляли для тебя угрозы, по крайней мере, в том, что касается брата.

В этих словах так много правды, что они стирают остатки моей неуверенности. А также вызывают воспоминания о первой ночи с Джастисом, той ночи, когда я увидела фигуру, стоящую за дверью его спальни, наблюдающую за нами в самый интимный момент.

– Это ты наблюдал за нами той ночью? – храбро спрашиваю я, чувствуя себя почти неловко, но ничего не могу с собой поделать. Долгие годы я часто вспоминала об этом, задаваясь вопросом, кто из них это был, хотя, полагаю, есть у меня одна догадка…

Растерянный хмурый взгляд, которым сменяется выражение его лица, подтверждает то, что я уже и так подозревала.

– Какой ночью?

– Когда много лет назад мы с Джастисом были вместе, кто-то наблюдал из-за двери.

На его лице появляется удивление, прежде чем он усмехается.

– Нокс, вот же засранец.

Я всегда думала, что это он, но должна была спросить.

– Ему не нравилось, что круг разомкнулся.

Теперь я понимаю это лучше, чем раньше, и это одна из причин, почему прошлой ночью я прошла через все это.

– Я не хочу забирать его у вас, парни. – Чувствую необходимость сказать ему это. – Я тоже хочу его любить. Он нужен мне не меньше, чем вам и Ханне тоже.

На его лице отражаются те же эмоции, что сжимают мое сердце.

– Да, я знаю.

– Вам троим повезло, что вы есть друг у друга, – продолжаю тихим голосом. – У меня нет ни братьев, ни сестер, никто не любил меня до Ханны. Ну, и Тэтчера.

– Мужик на самом деле любит привечать бездомных, да?

Я хихикаю, думая, насколько он прав. Тэтчер – единственный в своем роде. Он определенно делает мир лучше. Без него вся наша жизнь не была бы такой, как сейчас.

– Но теперь у тебя есть два крутых брата, не говоря уже о том, какие мы горячие. – Он обнимает меня за плечи и целует в макушку. В этом нет ничего сексуального, просто дружеско-братский поцелуй.

Я закатываю глаза от его не такой уж тонкой скромности, но не могу отрицать проходящее сквозь меня тепло.

– Что же, я ценю твои слова, но давай пока не будем считать Нокса.

– Не беспокойся о нем. Под всей этой враждебностью он просто лопается от любви.

Это нелепое заявление вызывает у меня приступ смеха. Я почти уверена, что Нокс ни от чего не лопается. Он слишком замкнутый, слишком... грустный. При воспоминании о том, что я видела прошлой ночью, на сердце снова становится тяжело.

– Как у него дела? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– С ним все будет в порядке. Мы знали, что этот день рано или поздно наступит, но от этого не легче, понимаешь?

Я киваю, полностью понимая.

Приближающиеся шаги привлекают наше внимание. Я вижу, направляющегося к нам Джастиса, выглядящего греховно сексуальным во всем своем утреннем великолепии. Темные волосы взъерошены после сна, джинсы, которые были на нем прошлой ночью, соблазнительно свисают с узких бедер. Он держит в руке рубашку, выставляя напоказ свое очень мощное и скульптурное тело.

– Выпендривается, – ворчит Брэкстен.

С улыбкой выскальзываю из-под его руки и спускаюсь на несколько ступенек, чтобы поприветствовать Джастиса, обвиваю его руками за шею, он притягивает меня ближе, – наши тела идеально подходят друг другу.

– Доброе утро, – приветствую я его.

– Доброе, – бормочет он глубоким, все еще хриплым от сна голосом. – Все в порядке? – он вопросительно переводит взгляд на Брэкстена.

– Да, ей просто захотелось со мной потусоваться, – говорит он. – Говорит, что скучает по мне и не может перестать обо мне думать.

Мне требуется все мужество, чтобы не расхохотаться, особенно при взгляде, который бросает на него Джастис.

– Вообще-то я пришла повидаться с Ханной. Я по ней соскучилась.

– Я тоже, – делится он. – И по тебе.

От его слов на моих губах расцветает глупая улыбка.

– Ладно, меня сейчас стошнит, – говорит Брэкстен, поднимаясь на ноги. – Пойду внутрь, увидимся там.

– Брэкс, – бросаю я через плечо.

Он снова поворачивается ко мне.

– Спасибо за беседу.

– В любое время... сестренка.

Одно это слово значит гораздо больше, чем он может себе представить.

Когда он заходит внутрь, я поворачиваюсь к Джастису и вижу, что он внимательно за мной наблюдает.

– Сестренка? – он поднимает бровь.

– Угу. – Я наклоняюсь, касаясь губами его губ. – Что ты об этом думаешь?

Его руки опускаются на мой зад, притягивая меня вплотную к себе.

– Я думаю, давай сделаем это законным, выходи за меня.

Я качаю головой, кривя губы.

– Хорошая попытка, Крид. – Схватив его за руку, тащу вверх по ступенькам. – Пойдем, проверим как там наша малышка.

Он хмыкает.

– Хорошая отговорка.

Сейчас это все, что у меня есть. Я не хочу потерять то новое, что мы обрели. То, что вполне может привести к тому, чего мы оба хотим.

Как только мы входим, по ушам бьет музыка – из кухни доносится песня Марвина Гая «Ain’t no mountain high enough», – голоса Тэтчера и Ханны разносятся по дому. Войдя, мы видим, что Тэтчер стоит у плиты, подкидывает блины в воздух и переворачивает их, пока Ханна ловит каждый из них тарелкой.

Один блин чуть не шлепается Брэкстену на голову, когда тот пытается взять стакан, но умудряется увернуться в самый последний момент. Сцена, разворачивающаяся перед глазами, наполняет сердце теплом.

– Мамочка, папочка! – заметив нас, Ханна ставит тарелку и бежит в объятия Джастиса.

– Доброе утро, детка. – Он целует ее в щеку, прежде чем подвинуть в мою сторону, чтобы я тоже могла ее обнять.

– Как прошел вечер? – спрашиваю я.

– Потрясающе. Мы с папой Тэтчером так веселились. Пили горячее какао, ели попкорн и смотрели «Храбрую сердцем».

– И почему я не удивлена выбором мультфильма? – я смотрю на Тэтчера и вижу, что он улыбается так же ярко, как и Ханна.

– Мы отлично провели время, – говорит он. – Придется как-нибудь повторить.

– Дядя Нокс сказал, что возьмет меня сегодня с собой на трактор и даже разрешит сесть за руль.

Впервые с момента, как я вошла в кухню, перевожу взгляд на Нокса, живот скручивает от нервов, когда я пытаюсь оценить, наше положение. Его обычно жесткое выражение лица сегодня немного смягчилось, и впервые за все время он приветствуют меня кивком. Это больше, чем я когда-либо получала от него раньше, поэтому принимаю это как отправную точку и улыбаюсь в ответ.

– Садитесь, – говорит Тэтчер. – Мы с Ханной Джей испекли на всех шоколадные блинчики.

Скребя по полу ножками стульев, мы все занимаем наши обычные места за столом. Джастис садится рядом с Ноксом, поставив Ханну между нами. Помогая расставлять тарелки, я замечаю, как он притягивает к себе брата, бормоча что-то, чего остальные не слышат.

От той любви и связи, что я вижу, мою грудь распирает от чувств и одновременно опаляет болью. Что бы он ни говорил, Нокс кивает, затем отпускает его.

– Всем понравилось на танцах? – спрашивает Тэтчер, улыбка на его лице – хороший показатель того, что он не перестает думать об этом, и у меня есть довольно хорошее предчувствие, относительно причины.

– Да, – говорит Ханна. – Мне понравилось играть с Амелией.

– А как насчет тебя, Тэтчер? – спрашиваю, даже не пытаясь скрыть понимающую улыбку. – Похоже, вы с Гвен хорошо провели время.

– Ну, видишь ли... – он усмехается, и если бы я не знала его лучше, то могла бы поклясться, что он покраснел. – Весь вечер протанцевать с красивой женщиной – не такой уж трудный подвиг.

Мне хочется нажать на него, чтобы выудить больше информации, мое любопытство, относительно их двоих, по-прежнему меня будоражит, но Ханна прерывает мой порыв, встревая с вопросом, от которого пробирает до костей.

– А что такое черномазый?

Я замираю, бряцая вилкой о тарелку.

Джастис рядом со мной напрягается, вокруг стола сгущается тишина.

Мне требуется мгновение, чтобы обрести голос.

– Ханна, где ты услышала это слово?

– Кто-то назвал так вчера на танцах папу Тэтчера. Они сказали, что черномазые должны танцевать с себе подобными, – она произносит это так небрежно, не имея ни малейшего представления о том, сколько яда и ненависти заключено в этом слове.

– Кто? – спрашивает Джастис резким от гнева голосом.

– Я не знаю его имени. На нем была красная кепка и белая футболка.

– Билли Рэй, – выплевывает Нокс. – Он всегда был расистским куском дерьма.

Ханна оглядывает стол, ее лицо вытягивается.

– Это плохое слово, да?

Я отрицательно качаю головой.

– Да, милая. Плохое.

– Почему он так сказал о папе?

Я думаю о том, как объяснить ей это так, чтобы она смогла понять, но как кто-то может понять такую ненависть? Особенно ребенок.

– Иди сюда, Ханна Джей, – зовет ее Тэтчер, не выглядя таким расстроенным, как остальные. Он сажает ее к себе на колени, она обнимает его за шею и смотрит на него. – Некоторые люди в этом мире могут быть мерзкими, но знаешь, что?

– Что?

– Они не имеют значения, – говорит он, похлопывая ее по груди. – Мисс Гвен и я отлично провели время прошлым вечером, как и моя семья, и мы – все, что имеет значение.

– Только я не понимаю, почему он так расстроился. Почему его волнует, что ты танцуешь с мисс Гвен?

– Потому что у нас разный цвет кожи, – объясняет он прямо, – и, мой цвет ему не нравится.

Ханна хмурится, на ее милом личике отражается смущение.

– Почему? Разве это важно?

– Нисколько, – твердо отвечаю я. – Именно это мы и пытаемся тебе объяснить. То, что этот человек сказал вчера вечером, было подло и неправильно.

Она снова смотрит на Тэтчера, ее нижняя губа дрожит от беспокойства.

– Мне жаль, что кто-то сказал о тебе что-то плохое.

– Не жалей меня, дитя. Это его проблема, не моя. У меня есть вся любовь, которая мне нужна. Только посмотри на моих мальчиков, – он указывает на Джастиса и его братьев, – у них не мой цвет кожи, но они все равно мои сыновья. – Его голос сильный и уверенный, наполненный невообразимой любовью. – Точно так же, как ты – моя внучка.

Ханна прикладывает свою маленькую ладошку к его щеке.

– Я считаю твою кожу красивой, и я рада, что ты мой папа.

От ее милых слов я готова разрыдаться.

– О, Ханна Джей, – говорит Тэтчер с сильными эмоциями в голосе, но с широкой улыбкой. – Это потому, что у тебя прекрасное сердечко, а хочешь знать, что сильнее ненависти?

– Что? – спрашивает она, шмыгая носом.

– Любовь. Любовь слепа и не различает цветов, – говорит он, и его мудрость наполняет сердца нас всех. – Мы семья, и ничто никогда этого не изменит.

Ханна обнимает его за шею, утыкаясь лицом ему в плечо.

– Я люблю тебя, папа.

– И я люблю тебя, Ханна Джей.

Несмотря на катящиеся по моему лицу слезы, я улыбаюсь, гордясь своей дочерью за то, что она превратила нечто столь ненавистное в нечто столь прекрасное.

***

Несколько часов спустя мы все сидим на веранде, наслаждаясь прекрасным летним днем. Джастис с братьями друг возле друга разбирают оружие для лучшей результативности, или так они объяснили.

Скрыв глаза за черными солнцезащитными очками, Тэтчер играет на губной гармошке, постукивая ногами и раскачиваясь всем телом в такт льющейся душевной мелодии. Ханна, в таких же солнцезащитных очках, подносит ко рту деревянную ложку, изображая, что поет.

– Я пою блюз!

– Вот так! Пой, девочка, – говорит ей Тэтчер. – Расскажи нам, какой у тебя блюз.

– У меня очень грустный блюз.

Мы с Брэкстеном посмеиваемся, а Нокс и Джастис ухмыляются. Несмотря на ее сражение с текстом песни, она не останавливается и следует примеру Тэтчера. Я оглядываю нашу кампанию, и сердце обвивает теплое чувство, какого я никогда не испытывала раньше. Чувство правильности.

Теперь я понимаю, почему Джастис хочет, чтобы мы все собрались здесь вместе, потому что нет большего чувства, чем это. Чем быть окруженной людьми, которых любишь и которые в ответ любят тебя. То, чего до этих пор у меня никогда не было.

– Папа, а почему у тебя нет пальцев? – спрашивает Ханна, когда между песнями наступает перерыв.

Мы все замолкаем, наше внимание переключается на Тэтчера.

Я часто задавалась этим вопросом, будь то его искалеченная рука или же множество шрамов, которые я время от времени замечала, когда ткань его рубашки немного сдвигалась в сторону. Однажды, когда он гостил у нас в выходные, я проходила мимо его комнаты, когда он одевался, и только тогда увидела все остальные. Шрамы на его руках и ладонях – ничто по сравнению с теми, что уродуют его торс.

Тэтчер отвечает на этот вопрос легкомысленно.

– Ох, знаешь, просто неудачные обстоятельства.

– Что случилось? – не перестает она расспрашивать.

Когда он молчит, вмешивается Брэкстен:

– Может, тебе повезет, малышка. Мы уже много лет задаем ему тот же вопрос.

Я хмурюсь, с удивлением обнаруживая, что даже парни не знают.

– Некоторые вещи лучше не знать, – говорит он, останавливая на этом разговор.

Все замолкают, когда по длинной гравийной дороге к дому подъезжает дорогая черная машина.

При виде машины Джастис вскакивает на ноги.

– Папа, отведи Ханну в дом.

Тэтчер быстро подхватывает Ханну на руки и уходит в дом, прежде чем я успеваю сказать хоть слово.

– Джастис, кто это? – спрашиваю, гадая, кто его так взбудоражил.

– Тебе тоже надо зайти внутрь. – Взгляд, который он бросает на меня, заставляет пульс нервно подпрыгивать.

Я остаюсь на месте, устремляя взгляд обратно к машине, когда та останавливается. Из нее выходит блондинка, и мое сердце обрушивается вниз.

Моя мать.

По ее вздернутому носу и презрительному выражению лица я могу сказать, что ничего не изменилось, хотя я этого и не ожидала.

Несмотря на то, что я ждала этого визита, я все равно чувствую себя не готовой, мои нервы пригвождают меня к качелям, на которых я сижу.

Джастис начинает спускаться по лестнице, его братья следуют за ним, закрывая меня собой.

– Вам здесь не рады, – говорит он. – Уезжайте, сейчас же.

– Нет, пока я не поговорю с ней.

– Этого не будет.

– Лучше вам не связываться со мной, мистер Крид.

Брэкстен фыркает в ответ на угрозу.

Наконец я прихожу в себя и встаю, спасая их от ее гнева.

– Все в порядке, Джастис. – Мои ноги несут меня вперед, заставляя спуститься по ступенькам.

– Ты не должна встречаться с ней, Райан.

Я касаюсь рукой его плеча, проскальзывая между ним и Ноксом.

– Все в порядке, – заверяю я его, прежде чем повернуться к ней лицом. – Чего ты хочешь, мама?

Она срывает свои дизайнерские солнцезащитные очки, ее глаза наполнены яростью.

– Как ты смеешь, – говорит она с презрением. – Как ты смеешь показываться здесь после стольких лет?

– Я имею полное право здесь находиться.

– Как бы не так, черт тебя побери!

– Это моя семья, – говорю я ей, чувствуя уверенность, когда делаю это заявление рядом с окружающими меня мужчинами.

Она бросает на них полный отвращения взгляд.

– Семья? Вот как это теперь называется. Ты хоть знаешь, кто из них отец?

– Осторожнее, леди. – Джастис делает шаг вперед, но я кладу руку на его грудь, отказываясь позволять ему бороться за меня. Это моя битва, и я собираюсь покончить с ней раз и навсегда.

– Я точно знаю, кто, и ты тоже. Уверена, вы с отцом всегда это знали.

Не сомневаюсь, они прекрасно осведомлены, где я находилась все это время. Без вариантов, с их-то связями. Им просто было плевать, потому что я жила достаточно далеко, чтобы не пятнать их драгоценную репутацию.

– Мы с Ханной вернулись, и вам придется с этим смириться, – говорю я, гордясь тем, как твердо звучит мой голос. – Винчестер – большой город. Мы будем держаться подальше от вас, а вы – от нас.

Ее лицо искажается от гнева, она тыкает пальцем мне в лицо.

– Послушай меня, маленькая сучка, одно дело, когда ты сбегаешь, но я не позволю тебе вернуться сюда и прятаться на земле этого черномазого со своим ублюдком.

Я вздрагиваю, оскорбление разжигает во мне ярость. Джастис тянется к ней, но я быстрее. Сжатым кулаком я наношу удар ей в лицо.

Ее голова резко дергается в сторону, в воздухе эхом разносится громкий шлепок, и на ее лице отражается шок.

– Никогда не смей говорить так о моей дочери и Тэтчере! – на глаза наворачиваются слезы, и это замечание вызывает во мне не только боль, но и ярость. – Ты никогда больше не приблизишься ко мне или к моей семье, – кричу я, и слова перерастают в сдавленные рыдания.

Джастис разворачивает меня, притягивая к себе.

– Уберите ее отсюда, быстро!

Брэкстен уже движется к ней, хватая ее за руку.

– Эй! Что ты делаешь? – яростно бормочет мать. – Немедленно убери от меня свои руки.

Словно ничего не слыша, он продолжает тащить ее к машине, где стоит Нокс, придерживая открытую дверцу.

– Уезжай, Райан! – кричит она, вырываясь из рук Брэкстена. – Ты меня слышишь? Уезжай сейчас же, иначе…

Что бы она ни сказала дальше, Брэкстен заталкивает ее в машину и захлопывает дверцу у нее перед носом, не оставляя ей другого выбора, кроме как уехать.

– Боже, как я ее ненавижу, – шепчу, глядя, как ее машина исчезает из вида. – Я так ее ненавижу.

Джастис поднимает мое лицо к своему, в его темных глазах виден гнев.

– Забудь о ней. Она не имеет значения, и никогда не имела. Ты, я и Ханна – единственное, что важно.

Он прав, и я знаю это, но по какой-то причине, даже после всех этих лет, она все равно глубоко пробирается мне под кожу, причиняя сильную боль.

– Хороший правый хук, – комментирует Брэкстен, возвращаясь к нам с Ноксом.

– Спасибо, что избавились от нее, – говорю я, шмыгая носом.

– Я бы сделал это раньше, но молился, чтобы ты ей вдарила, потому что сами мы не можем.

Грустная улыбка растягивает мои губы.

– Я сожалею о том, что она сказала, – шепчу я им.

– Ты не должна извиняться, – говорит Джастис, с нежным выражением касаясь пальцами моего лица.

Я льну к его прикосновению, благодарная, что он был здесь со мной. Что все они были. То, как они прикрывали меня, значит больше, чем они могут знать.

Раздается виброзвонок. Джастис лезет в карман и достает телефон. Он смотрит на экран, а затем подносит сотовый к уху.

– Клемсон, что такое?

Когда его взгляд перемещается на братьев, они подходят ближе.

– Мы едем. – Он отключается и убирает телефон обратно в карман.

– Это был Крейг. Он что-то нашел. Хочет, чтобы мы встретились с ним на заброшенном складе на Олд-Миллер-роуд.

– Это в сорока минутах езды, – говорит Брэкстен. – Почему так далеко?

– Не знаю, но похоже, у него для нас что-то важное.

– Поехали, – говорит Нокс, проталкиваясь вперед. – Я поведу.

Брэкстен следует за ним, а Джастис колеблется, глядя на меня сверху вниз.

– Иди, – говорю я ему. – Со мной все будет в порядке.

– Уверена?

– Да.

Наклонившись, он целует меня, заполняя мое печальное сердце чем-то более прекрасным. Потом его лоб прижимается к моему, дыхание щекочет мои губы.

– Мы еще поговорим об этом, когда я вернусь.

Я киваю.

Он направляется к грузовику как раз в тот момент, когда Нокс заводит мотор, и громкий рев двигателя рассекает воздух, прежде чем они отъезжают. Взяв себя в руки, вытираю остатки слез и направляюсь внутрь, обнаруживая Тэтчера на кухне.

– Все в порядке? – озабоченно спрашивает он.

– Теперь, да. Но парням только что позвонил Крейг. Они сказали, что скоро вернутся.

Он кивает.

– А где Ханна? – спрашиваю я.

– Рисует в гостиной. Иди к ней, я приготовлю тебе чай.

Я направляюсь в другую комнату и вижу, что она стоит на коленях на полу среди разбросанных вокруг карандашей.

Она смотрит на меня, и при виде моего лица ее улыбка исчезает.

– Мамочка, ты в порядке?

– Да, детка, в порядке. – Я сажусь рядом с ней и притягиваю ее к себе, жаждая обнять ее. – Я люблю тебя, Ханна. Очень сильно. Ты же знаешь?

Сейчас, как никогда, я чувствую необходимость напомнить ей об этом.

Она обнимает меня в ответ, ее маленькие ручки крепко сжимают меня.

– Я тоже тебя люблю.

Подавив эмоции, снова обретаю способность улыбнуться и смотрю на ее рисунок.

– Что это у тебя?

– Наша семья. Это ты и папочка, – объясняет она, указывая на левую сторону листа. – Это папа Тэтчер. – Он стоит рядом с трактором, держа что-то в руке.

– Что это? – спрашиваю я, указывая на предмет.

– Губная гармошка.

– Замечательно.

Она обращает мое внимание на другую сторону листа.

– А вот дядя Нокс с дядей Брэкстеном.

То, что они оба держат оружие, вызывает на моем лице улыбку.

– А эти двое? – подсказываю я, указывая на двух маленьких человечков из палочек.

– Это я и мой младший братик или сестренка.

Я перевожу взгляд на нее, напрягаясь каждым мускулом.

– Помнишь тот день, когда я бросила монетку в фонтан желаний?

Я киваю.

– Именно это я и загадала. Что вы с папой поженитесь, а у меня будет маленький братик или сестренка.

Мое сердце трепещет от тех же надежд и мечтаний.

– Я тоже этого хочу, – признаюсь шепотом. Это так близко к тому, чтобы стать реальностью, в пределах моей досягаемости, я чувствую, и ради всех нас я буду бороться, чтобы это произошло. – Никогда не отказывайся от желаний, Ханна, так мечты и сбываются.

– Не буду, мама.

Прижавшись поцелуем к ее головке, оставляю ее заканчивать рисунок, а затем возвращаюсь на кухню к Тэтчеру.

– Садись, дорогая, – мягко говорит он, подавая мне дымящуюся чашку чая. Он устраивается на стул рядом со мной и берет мою руку в свою. – Поговори со мной.

Я смотрю на его отсутствующие пальцы; на ту же искалеченную руку, которая утешала меня шесть лет назад, когда я сидела на этом самом месте, не имея никого, к кому можно было бы обратиться. Этот человек был мне больше родителем, чем мои собственные.

– Знаешь, когда я была беременна Ханной, то больше всего боялась, что не стану хорошей матерью. Не только из-за молодости и неопытности, но и потому, что у меня никогда не было хорошей матери. У меня никогда не было никого, кто любил бы меня, так как же я могла знать, как любить свою дочь?

При взгляде на него на глаза снова наворачиваются слезы.

– Но в тот момент, когда она родилась, я знала, что с каждым вздохом буду ее любить. Она стала для меня целым миром, и это заставило меня задуматься о том, почему моя мать так и не смогла полюбить меня. Почему она так меня ненавидит, Тэтчер? Не понимаю, что я сделала плохого.

Его рука сжимает мою, его лицом овладевает печаль, отражая ту, что в моем сердце.

– Ты ничего не сделала, дитя.

– Я пытаюсь убедить себя в этом, но теперь, зная, каково это – быть матерью, чувствую, что причина должна быть. Причина, по которой она питает ко мне столько гнева и обиды.

На его лице появляется выражение, которое я не могу распознать.

– Видимо, пришло время кое-что тебе рассказать, – начинает он, ерзая на стуле. – Я слышал эти слухи много лет назад, но никогда не обращал на них особого внимания, так как этот город всегда славился сплетнями. Тем не менее, чем больше времени проходит, и после того, как я узнал, как ужасно эта женщина вела себя с тобой, полагаю, это стоит упомянуть.

– Что? – мне любопытно, что могло заставить его так себя вести.

– Поговаривали, что твой отец часто наслаждался женским обществом на стороне. Одна из этих женщин заявила, что беременна, и начался настоящий бардак. Настолько грязный, что, в конце концов, она уехала из города.

Я вглядываюсь в него, потрясенная тем, что он открывает.

– Твоя мать забеременела в то же время, по крайней мере, так она говорила, но кое-кто не верил, что она вообще была беременна.

– Ну, очевидно, была, потому что мое присутствие тому доказательство.

Выражение его лица становится более серьезным.

– Однажды твоя мать уехала из города. На весь период беременности, и не возвращалась, пока не родила тебя.

Я сажусь прямо, сердце в груди бешено колотится.

– Что ты говоришь? Хочешь сказать, моя мать мне не родная?

– Понимаю, звучит безумно, даже для меня, но... неужели ты никогда не замечала, что совсем на нее не похожа? Ни единой черточкой.

Я открываю рот, потом закрываю, обдумывая услышанное. Я всегда больше походила на отца, чем на мать, но даже и на него я не очень похожа.

У нас есть некоторые общие черты, но их немного.

Чем больше я думаю об этой безумной возможности, тем больше понимаю, почему она так меня ненавидит, но если я не ее, то чья и где сейчас эта женщина?

Я вновь смотрю на Тэтчера, и мое сердце пылает от потребности знать ответы.