Текст книги "Ткань наших душ (ЛП)"

Автор книги: К. М. Моронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

XXXVIII

Лиам

В моей комнате еще никогда не было так холодно. Неприятно.

Я смотрю на пустую кровать Уинн и пытаюсь заглушить боль, пульсирующую в груди. Все, что я когда-либо искал – это боль.

Я люблю боль.

По крайней мере, я думал, что люблю.

Теперь это только ухудшается.

Ненавижу, как это больно.

Я презираю шрамы, оставшиеся после каждой глупости, которую я когда-либо делал.

Больше всего жалею о своих руках.

Мои глаза задерживаются на покрытых струпьями порезах на костяшках и пальцах. Фиолетовые синяки, которые постоянно темнеют.

В тот день я причинил боль не только себе. Я сделал ей больно. Так ужасно ее обидел. Я никогда не видел ее глаз, настолько поглощенных болью и страданием.

Я уверен всем своим сердцем, что никогда не сделаю этого снова.

Моя кровать скрипит, когда я сажусь и опускаю ноги на холодный пол, потираю руки, пытаясь вернуть им тепло. Они всегда такие ледяные, как и мое поведение.

Опускаю голову и с тревогой кладу руки на затылок.

Мой телефон звенит, привлекая внимание к засвеченному экрану.

Четыре утра. Еще одно сообщение от мамы. Смотрю на телефон. Не совсем понимаю, откуда у нее мой новый номер, но уверен, что у Кросби есть свои пути.

Мама:

Твой брат приедет за тобой.

Будь с ним милым. Он любит тебя.

Я смеюсь и бросаю телефон на кровать. Она всегда выбирала его, не так ли? Кросби всегда нуждался в защите от мира, потому что он был ее последним живым сыном.

Я был для нее мертв. После Нила, после всего, что случилось, я был для нее мертв.

Он убил пятерых соседских кошек и пытал меня. Потом приехал сюда и, вероятно, убил тех пропавших пациентов тоже.

Он монстр.

Дверь тихо закрывается за мной, когда я выскальзываю из комнаты. Кросби не должен приехать до завтра, но мамино сообщение стоит принять во внимание. Я сжимаю в руке нож, готовясь убить его раз и навсегда.

Свет приглушен по всей территории поместья. Только охранник у главного входа не спит всю ночь. Он в повышенной боевой готовности с тех пор, как полиция не может найти Кросби.

Я прохожу мимо охранника, и он кивает мне.

– Вышел на ночную прогулку, Уотерс?

Я издаю усталый смешок.

– Да.

Есть определенный промежуток времени, в течение которого вы можете узнать чье-то имя. После этого, если ты не знаешь его имени, но он знает твое, не стоит спрашивать его. По крайней мере, это мое личное правило. Я надеюсь увидеть его бейджик с именем, но все забываю посмотреть.

На территории холодно. Температура значительно ниже нуля. Ноябрь в Монтане более серый и увядший, чем в большинстве других мест осенью. По сути, это уже зима. Иней укрывает траву, а темные, голые деревья вдали выглядят жутковато.

Я не спешу идти по лесу. Лунные цветы уже давно погрузились в глубокий сон на зимние месяцы, и теперь это просто пустое поле, которое каждую ночь посещает больной человек.

Преследуемый, в некотором роде. Я. Это тревожная мысль.

Легко потерять время, когда ты застреваешь в своем прошлом.

Я думаю о Ниле и Перри, задаюсь вопросом, где бы они были сейчас, если бы та ночь сложилась иначе. Иногда я надеюсь, что если закрою глаза и буду отчаянно желать, то проснусь и все это окажется сном.

Но, конечно, я неизбежно открываю глаза и вижу, что все еще стою в поле.

Это все еще преследует меня.

Я глубоко вдыхаю и иду обратно через лес к теплице.

Сегодня мне труднее, чем я думал, заставить себя пройти по знакомой дорожке из живой изгороди и спуститься по камням к стеклянной клетке.

Сколько крови я пролил в том чулане с метлами? Сколько еще хватит Кросби? Я решаю не выяснять. Положу конец его господству ужаса.

Внизу, возле оранжереи, большие живые изгороди закрывают вид на «Харлоу». Видимо, кто-то проснулся и включил свет в комнате отдыха, потому что прямо над кустами сияет яркий теплый свет.

Затхлый, заплесневелый запах теплицы ударяет мне в нос.

Это здание было заброшено, потому что его не использовали.

Пыль и мокрый цементный пол – это все, что сейчас здесь есть. Моя душа устает, когда я тащу свое тело в заднюю комнату. Свет под дверью светится янтарным цветом.

Он уже здесь.

Я крепче сжимаю карманный нож. Прерывисто дышу, а лоб покрывается холодным потом, когда я заставляю себя повернуть ручку двери. Все в моей голове кричит, чтобы я убегал. Остановился и уехал с Лэнстоном и Уинн.

Я не обращаю на это внимания.

Дверь открывается, поспешно захожу внутрь, с ножом наготове и адреналином в крови.

Но комната пуста.

Мое сердце замирает, а взгляд падает на маленькую липкую записку, лежащую посреди пола, над стальным водостоком.

Наклоняюсь, чтобы прочитать ее, в голове кружится голова.

Это смайлик с одним словом под ним. Когда я его читаю, кровь отливает от моего лица.

Мои губы немеют, а пальцы обжигает приступ тревоги.

Я разворачиваюсь и выхожу из комнаты.

Стеклянные стены теплицы – ярко-оранжевые, освещенные извне.

Нет. Нет, он бы этого не сделал.

Я врываюсь в дверь и падаю на замерзшую землю в тот же миг, когда вижу, как пламя лижет небо яростными вспышками оранжевого, красного и желтого цветов.

Бумажка выпадает из моей руки.

:) Горите

XXXIX

Уинн

По улицам разносится вой сирен.

Лэнстон протягивает мне чашку кофе, и мы выходим на улицу, накинув на плечи одеяла, чтобы посмотреть, что там черт возьми горит в четыре тридцать утра.

Яркое теплое сияние освещает небо в южной части города.

Лэнстон сидит на капоте своей машины и потягивает напиток.

– Думаешь, это кукурузное поле? Хотя, наверное, слишком поздно для разведения костра.

Я пожимаю плечами.

– Может, кто-то специально это сделал.

Моя чашка застывает, не доходя до моих губ, как на ум приходит одно имя.

Наши взгляды встречаются, и Лэнстон бледнеет, когда мы одновременно бормочем:

– Кросби.

Весь город проснулся и с испуганными лицами смотрит, как мы мчимся по главной улице.

Пожар слишком далеко, чтобы быть кукурузным полем. Мое сердце беспорядочно колотится в груди, а в горле пересыхает.

С тех пор как мы сели в машину, Лэнстон не сказал ни слова. Страх пронизывает воздух вокруг нас.

Пожалуйста, не «Харлоу»… пожалуйста.

Я повторяю эту мысль снова и снова, пока мы не мчимся по длинному отрезку дороги, ведущей к реабилитационному центру.

Мое сердце сжимается, когда мы пересекаем лесополосу и видим выстроенные пожарные машины, которые беспрестанно разбрызгивают воду на «Святилище Харлоу». Все здание охвачено яростным пламенем, поднимающимся выше в небо, чем я когда-либо видела, чтобы огонь поднимался.

Из моих уст вырывается гортанный, животный крик.

Лэнстон нажимает на тормоза и смотрит на этот ад так, будто ему выстрелили в грудь.

Его глаза широко раскрыты, а челюсть безудержно трясется.

Мое тело действует по собственной воле. Я открываю дверь и бегу к горящему зданию. Жара невыносима даже с расстояния двадцати футов. Пожарные поворачивают головы, пока я пробегаю мимо них, некоторые бросают шланги и бегут за мной в полном снаряжении.

– Остановись! – кричит один.

Но я не могу остановиться.

Ничто не помешает мне добраться до Лиама.

В один момент я бегу прямо к входной двери. В следующее мгновение – я на земле, уставившись на искаженное болью лицо Лэнстона.

Он схватил меня.

Требуется несколько секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем я начинаю бороться с ним, напрягая все свои силы.

Его хватка становится крепче и он не отпускает.

Я неистово кричу ему:

– Лиам внутри! Что ты делаешь? Лэнстон, ты убиваешь его! Отпусти меня! Отпусти меня! ОТПУСТИ. ОТПУСТИ МЕНЯ.

Я бьюсь в его сильных объятиях, пока энергия адреналина не выплескивается из меня, а слезы не заливают глаза. Начальный шок перерастает в ощущение потери, которого я никогда раньше не испытывала, в сокрушительный, безнадежный груз, въедающийся в саму душу.

Плач, вырывающийся из моей груди, – это худший звук, который я когда-либо слышала, разрывающий сердце.

Лэнстон плачет вместе со мной. Несколько пожарных становятся на колени возле нас и призывают вернуться к машинам скорой помощи.

Как Лэнстон находит в себе силы встать и нести меня, я не понимаю. Медицинский персонал раскладывает брезент и носилки, ожидая, что они будут заполнены ранеными, но когда истерика исчезает из моего шаткого разума, я осознаю, что они еще не вытащили ни одного человека.

Джерико, Елина, Поппи, Лиам, доктор Престин, миссис Абетт, все остальные пациенты и персонал… В «Харлоу» около полусотни человек. И ни одного не спасли?

Я наклоняюсь, и меня начинает тошнить на заднем сиденье скорой. Лэнстон отчаянно обнимает меня и плавными движениями растирает мне спину, пытаясь успокоить мое нытье.

Как это могло произойти? Почему это произошло?

Из здания, прихрамывая, выходит мужчина с двумя другими на плечах. Все оживляются, и команда скорой помощи подбегает с носилками.

Я смотрю, как они пытаются реанимировать одного из них. Другого кладут на носилки для немедленного лечения и транспортировки. Я вырываюсь из рук Лэнстона и бегу к носилкам.

Это не Лиам. Они намного меньше его, но это все, что я могу сказать. Отчаяние и шок поглощают меня, когда я смотрю на обгоревшего человека передо мной.

Их кожи нет.

Все волосы выгорели с их тел.

Я не знаю, кто это был.

Все, что я знаю… это то, что смерть была бы добрее этой жестокой судьбы.

Мой взгляд возвращается к двум другим. Лэнстон рядом со мной, рыдает, глядя вниз на человека, который, как я только что убедилась, не является Лиамом. Гнилостный запах сожженной плоти жжет мне глаза, но я моргаю, чтобы побороть желание снова вырвать.

Мы неуверенно подходим к мужчине, который вынес тех двух людей. Он стоит на коленях, в основном невредимый, но покрытый сажей и страшно кашляет. Я узнаю в нем ночного сторожа. Скорая помощь немедленно забирает его с места происшествия.

Парамедики накрывают человека, которого пытались реанимировать, белой простыней.

Я смотрю на тело перед нами затуманенными глазами – то ли от шока, то ли от дыма, то ли от слез, я не знаю.

Лэнстон хватает меня за руки и качает головой.

– Нет, – шепчет он так хрипло, что я знаю, мой голос будет звучать так же.

Я не слушаю. Глупо, что я не слушаю.

Белая простыня уже покраснела от крови. Осторожно отгибаю уголок. На носилках лежит скрученная и сильно обгоревшая женщина. В отличие от другого человека, у нее еще сохранились волосы.

И я сразу понимаю, кто она. Кожа на ее лице почти не повреждена, но остальное…

– Елина? – спрашивает Лэнстон отсутствующим, разбивающем сердце тоном.

В желудке крутит, а на глаза наворачиваются беспричинные слезы. Губы онемели, а кончики пальцев пекут. В груди болит от шока, боли потери и моей болезни. Я дышу с перебоями, хрипло, и меня неудержимо трясет.

– Эй, прекрати дурачиться, – тихо говорит Лэнстон, как будто она спит. – Тебя завтра переводят в другой лечебный центр, помнишь? Ты не можешь…Ты не можешь…

Он задыхается и рыдает.

Я прижимаю Лэнстона к груди и плачу вместе с ним.

– Уинн, ты бледная. Эй, что случилось? Уинн?

Лэнстон толкает меня за плечи.

– Мое сердце. – Я с трудом могу выговорить эти слова. Руки сами собой сжимаются в кулаки и злобно хватаются за грудь.

Мне больно. Очень больно.

Он поднимает меня на руки так легко, хотя я знаю, что это совсем не так.

Его теплый аромат окутывает меня и разливается теплом по моим венам. Он шепчет мягкие, утешительные слова, лишенные страха, спокойные и обнадеживающие. Физическая боль начинает утихать в моей груди, но разбитое сердце – это совсем другой тип боли.

Лэнстон отводит меня к работникам скорой помощи, и они проверяют мои жизненные показатели. Они настаивают на том, чтобы отвезти меня в больницу из-за моего кровяного давления, но я отказываюсь ехать, пока они не выведут больше людей из здания. Они соглашаются только потому, что я достаточно успокоилась, чтобы мое давление снизилось.

Но проходят минуты, проходят часы, и мы понимаем, что больше никто не выйдет.

Мы плачем вместе, завернувшись в крепкие объятия, пока не останется ни одной слезинки.

Сидим, как призраки, на почерневшей поляне «Харлоу», пока не взойдет солнце.

Пока пожарные не потушат огонь, и все, что останется, – это камни, которые обрамляли здание.

Полиция уже давно перекрыла территорию лентой.

Несколько детективов попытались поговорить с нами, но получили только выпученные глаза и хриплое дыхание.

Нас без единого слова везут в больницу.

– Вы поймали поджигателя? – спрашивает Лэнстон у офицера, который должен был следить за нами. Тот качает головой. – Это был Кросби, – говорит Лэнстон низким, полным ненависти тоном. Его красивые карие глаза запали и потемнели. Они уже не сияют так, как прошлой ночью. Он выглядит совсем другим человеком. Часть меня задается вопросом, изменилась ли я тоже.

– Тот самый парень с кукурузного поля? – спрашивает офицер, записывая что-то в своем блокноте.

Лэнстон кивает, опустив глаза.

Он не смотрел на меня с тех пор, как мы приехали сюда.

Заходит медсестра и дает мне что-то, от чего я засыпаю. Я не хочу спать с Кросби где-то там.

Я отказываюсь верить, что Лиама больше нет. Этого не может быть. Он не может…

XL

Уинн

Вид из окна больницы удручающий: голые деревья и печальные длинные полосы пустого поля.

Лэнстон ставит чашку кофе рядом со мной и хмурится, откидываясь на спинку стула.

Мы здесь уже целый день и до сих пор ничего не знаем. Не знаем количество погибших. Не знаем, поймали ли они Кросби.

У меня все сжимается в желудке.

– Ты должна попробовать…это не так уж и плохо.

Лэнстон заставляет меня сделать глоток кофе. Я качаю головой и опускаю подбородок.

Несколько минут он молчит, а потом подползает ближе и кладет свою руку на мою. Я решаюсь посмотреть на него, и он изображает слабую улыбку.

– Это поможет. Скоро мы что-то услышим.

Его рука дрожит, и он отдергивает ее, сжимая, чтобы остановить дрожь.

Я глотаю комок в горле и растерянно смотрю на Лэнстона.

– Почему мы сбежали? Почему мы не сгорели вместе с ними?

Вина раздирает мою душу так, как ничего подобного я еще не переживала. Почему мы, двое, которые отчаянно хотели умереть, остались жить?

Нижняя губа Лэнстона дрожит, когда он бормочет:

– Я не знаю, Уинн. Но я хотел бы, чтобы это был я… Чтобы Елина могла жить. Чтобы каждый, кто погиб, мог жить.

Его голова опускается, и рыдания сотрясают все его тело.

У меня не осталось слез, мои глаза их не выдержат. Поэтому я заползаю ему на колени, и мы обнимаем друг друга.

– Я так счастлива, что это был не ты, – эгоистично говорю я, зарываясь лицом в его толстовку.

Проходит несколько часов, и нас выписывают, дают снотворное, номер телефона детектива. Когда мы звоним, он просит нас приехать на место расследования.

Мы едем в «Харлоу».

Из пепелища все еще клубится дым. Камни, которые я когда-то лелеяла, почернели от смерти.

Мы молча сидим в машине. Проходит тридцать минут, прежде чем Лэнстон открывает дверь. Терпеливо ждет еще десять минут, пока я выйду.

Он протягивает руку, и я переплетаю свои пальцы с его.

Звук гравия намного громче, чем когда-либо прежде. Мы обходим здание по периметру, оценивая, сколько ущерба здесь было нанесено. Детектив задает нам вопросы, и мы рассказываем ему все, что знаем. О подвале, оранжерее и о том, как Кросби, похоже, имел легкий доступ к ним обоим. Детектив упоминает, что все окна были забиты гвоздями, и хотя расследование еще не завершено, они подозревают, что перед пожаром был использован угарный газ, поскольку большинство тел были найдены в своих кроватях.

Теплица появляется в поле зрения, не затронутая пламенем.

Лэнстон смотрит на нее и качает головой.

– Я на минутку, – говорю я, медленно пробираясь к стеклянной ограде.

Лэнстон и детектив продолжают подниматься по склону. Не то, чтобы я верила, что Лиам будет там. Я просто хочу иметь что-то… последнее воспоминание об этом месте, кроме пожара.

Я быстро пробираюсь через теплицу, ненадолго останавливаясь перед дверью в глубине, прежде чем открыть ее.

Я ничего не нахожу. Это та же ужасная, окровавленная комната, что и тогда, когда я пришла сюда впервые. Осмотр маленького пространства занимает всего минуту, а потом я медленно закрываю дверь и выхожу обратно на улицу.

Детектив бросает на нас серьезный взгляд, прежде чем мы возвращаемся к машине Лэнстона. Он подает нам отчет и опускает голову.

Лишь двое выжили после трагического пожара в «Святилище Харлоу» – Роман Беар и Сидни Лоусен.

Было найдено более пятидесяти шести тел, включая персонал и пациентов.

Полиция все еще разыскивает поджигателя.

Мы молчим. Без слез. Без криков.

Ничего.

Я никогда не хотела умереть больше, чем сейчас.

Лиам. Мне очень жаль.

Роман Беар, ночной охранник, и Сидни Лоусен, одна из пациенток. Это все.

Мы выходим, когда солнце начинает садиться, молчаливые и уставшие. Нам обоим не хочется возвращаться в арендованную квартиру, поэтому мы останавливаемся в кафе, чтобы выпить кофе и, возможно, поужинать, если сможем это выдержать.

Кросби появился на день раньше. И этот день забрал у нас все.

– Нас всегда должно было быть трое, – говорю я.

Лэнстон паркует машину и смотрит на меня потемневшими глазами.

– Я знаю. – Это единственное, что он говорит, прежде чем выключить двигатель. – Я знаю.

XLI

Лиам

Что-то острое пронзает мое бедро.

Мои глаза открываются, страх и адреналин мгновенно вспыхивают в крови.

Я не могу пошевелить ни руками, ни ногами – я связан? Где я, черт возьми, нахожусь?

– Наконец-то. Я думал, что мне придется убить твоих друзей без твоего ведома.

Мой позвоночник выпрямляется, и каждый волосок на шее становится дыбом.

– Кросби? Где мы?

Он медленно развязывает повязку. Свет режет глаза, и я вздрагиваю от боли, прежде чем он появляется в поле зрения.

Голова кружится, конечности болят.

Я никогда не видел своего брата таким растрепанным. Он выглядит хуже, чем когда-либо прежде. Его темно-каштановые волосы взъерошены, а светло-голубые глаза в тусклом свете кажутся почти серебристыми. Что он натворил?

– Кросби, что ты делаешь?

Я дергаю свои путы, но это бесполезно. Он связал меня, как животное, ожидающее убоя.

Он откидывает голову назад и стонет, как будто раздражённый.

– Я только что сказал тебе. Ты что, не слушаешь? Я убью твоих друзей. Поскольку они волшебным образом не оказались в «Харлоу», как я ожидал.

Он замолкает и опускает голову, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.

Пот стекает по моему лбу, а страх наполняет грудь. Воспоминания о пожаре всплывают, выворачивая мои внутренности.

– Ты не сделал этого.

Глаза Кросби сияют от его зловещей улыбки, и он смеется мне в лицо.

– Но я это сделал.

Меня охватывает ужас. У меня нет смелости спросить, сколько людей выжило. Сомневаюсь, что его это волнует.

Ему нужны люди, которых я люблю, но он не может их получить.

Единственное, чего он хочет после смерти Нила, это мучить меня.

– Как ты мог…Когда твое наказание для меня превратилось в убийство? Ты хоть представляешь, что ты наделал?

Я безрезультатно тяну на себя кандалы.

Кросби пожимает плечами. Его черная толстовка слишком велика для него.

– Не то чтобы они были моими первыми.

Я на мгновение задумываюсь, прежде чем понизить голос.

– Пропавшие пациенты.

– Дзень-дзень-дзень! У тебя это заняло много времени.

Мое сердце разрывается с каждым вдохом все сильнее.

– Куда ты их дел?

Я не думаю, что переживу эту ночь, но даже если не переживу, по крайней мере кто-то узнает.

Кросби смотрит мне прямо в глаза. В его холодном взгляде мерцает лед, и он зловеще улыбается.

– Место, где ты был слишком много раз. Некоторые могут сказать, что ты танцевал на их могилах.

Мои глаза расширяются.

– Лунные цветы…

Он стучит меня по лбу и маниакально кивает.

– Все, кроме одной. Моника сбежала. Она была умной и остроумной, она изменила все в себе так быстро, что я так и не смог ее найти. Это она посадила те ебаные ночные цветы.

Перри…как ты превратился в этого монстра? Я смотрю на него другими глазами. Часть меня хотела верить, что он все еще там, глубоко-глубоко внутри, но Перри мертв. Он умер вместе с Нилом той ночью. Что-то другое вернулось вместо него.

– Где мы?

Я скрежещу зубами, отчаянно пытаясь сформулировать любой план, который мог бы его задержать. Лэнстон и Уинн должны быть на полпути в Бостон.

Они в безопасности. Они должны быть в безопасности.

– В Бейкерсвилле. Ты же не думал, что сможешь их спрятать, да? Они появились в «Харлоу» и ждали, чтобы увидеть, как твою жалкую задницу вытаскивают из огня.

Он жестоко смеется.

В Бейкерсвилле? Нет, они ехали в Бостон.

– Не хочу портить тебе удовольствие, но они далеко отсюда, – решительно говорю я.

Кросби перестает смеяться и наклоняется вперед, глядя на меня так, будто я шучу. Когда он не видит никаких колебаний в моих глазах, то спрашивает себя. В его ледяных глазах вспыхивает гнев, и он хватается за волосы, разговаривая сам с собой тихим шепотом.

– Он лжет. Он лжет. Не может быть, чтобы я их перепутал. А может… перепутал? Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Это все портит. Всё.

Я стараюсь не обращать внимания на его сумасшедший голос, когда он разговаривает сам с собой. Мои глаза оббегают маленькую комнату, в которой мы находимся, – ванную. Я никогда не был в такой раньше. Сосредоточься, Лиам. Я делаю глубокий вдох и пытаюсь мыслить рационально.

Мои глаза открываются, и я тихо говорю:

– Кросби, мама сказала, что вы с Нилом приедете за мной.

Кросби замирает. Медленно поворачивается, его глаза маниакальные и дикие, когда он оценивает меня.

– Мама просила меня быть с тобой милым. Ты же меня любишь, помнишь?

Как бы я ни обижался на свою мать, по крайней мере, она всегда предупреждает меня перед его приходом. Напоминает мне о его словах-триггерах. И о моих словах-триггерах тоже.

Иногда это срабатывает, и я очень надеюсь, что это один из таких случаев.

Глаза Кросби опускаются в пол, прежде чем его поведение заметно меняется. Волна спокойствия и уравновешенности приходит на смену его безумному виду.

Я очень его люблю, но сегодня он умрет. Он больше никому не причинит вреда. Я об этом позабочусь.

Он наклоняет голову и улыбается мне обычной улыбкой.

– Лиам, что это за игра? – весело спрашивает Перри, развязывая меня.

Мне удается лишь натянуто, устало улыбнуться.

Адреналин исчезает из моей крови, а ножевое ранение в бедре теперь пульсирует от боли.

– Глупая игра, в которую играли старшеклассники. Ты же знаешь их, Перри, – вру я, и он легко кивает, веря старшему брату, как всегда.

Это его настоящее «я», Перри Уотерс, мой дорогой младший брат, который застрял в своей голове на втором курсе средней школы. Тот, что был в машине со мной и Нилом, когда произошла авария.

Обычный мальчик, который получил значительную черепно-мозговую травму и не смог смириться с тем, что его старший брат мертв. Невинный брат, которого я пытался удержать.

Той ночью я потерял их обоих.

Перри смотрит на меня растерянными, испуганными глазами, осматривая странную ванную комнату. Он замечает мою окровавленную ногу и паникует.

– Лиам, твоя нога.

Никогда не становится легче слышать, когда он говорит своим детским голосом. Когда смотришь на лицо взрослого мужчины и слышишь невинность, которую он пытается вложить в свой тон, становится жутко.

– Я в порядке. Давай уйдем отсюда и найдем Нила.

Мне больно притворяться, что он жив и ждет нас. Но мне хочется думать, что он где-то ждет Перри.

Он оживает и помогает мне выйти из ванной комнаты. Это маленькая однокомнатная квартира. Мое сердце выскакивает из груди. Стук в голове такой громкий, что я больше ничего не слышу.

Это сумка Уинн. Бейсболка Лэнстона.

Они не поехали в Бостон.

Мое дыхание настолько тяжелое, что Перри обеспокоенно поднимает бровь, глядя на меня.

– Что случилось?

Его глаза ярко-синие.

Прошло уже несколько минут, как он превратился в Перри. Обычно он меняется обратно через пять-десять минут, иногда не меняется в течение нескольких дней, но в этой напряженной обстановке, когда я паникую, кто знает, что может его спровоцировать.

Я благодарю Бога, что их здесь нет.

Двигаюсь к двери и мы выходим на улицу. Мерседеса Лэнстона здесь нет. Мгновенное облегчение охватывает меня, и мое бедро снова начинает пульсировать, напоминая мне, что я могу истекать кровью.

– О, я припарковался там.

Я указываю на смотровую площадку в конце переулка. Там уединенно; единственные люди, которые регулярно туда ходят, – это я и Джерико…Я пытаюсь избавиться от страха, что его может уже не быть среди живых.

Перри смеется.

– Почему ты так далеко припарковался?

Я делаю вид, что беззаботно пожимаю плечами и наклоняюсь, чтобы сделать вид, что завязываю шнурки. Перри смотрит в сторону города, улыбаясь, безразличный ко всему вокруг.

Осматриваю его пояс и вижу в кобуре револьвер, который, как я знал, он должен был бы носить с собой. Он носит его с собой повсюду.

Поднимаясь, я бросаюсь на него и хватаю пистолет, запихивая его за пояс брюк. Перри смотрит на меня так, будто я веду себя странно, и неодобрительно качает головой.

– Ты не можешь продолжать так напиваться, Лиам. Нил столько раз тебя прикрывал. Ты разбиваешь мамино сердце, знаешь… идешь по стопам отца.

Это был удар ниже пояса, которого я не ожидал.

Я был беззаботным подростком – возможно, я заслуживал всего, что Кросби сделал со мной. Это, безусловно, было заслужено.

– Я знаю, – говорю тихим тоном. – Обещаю, я остановлюсь.

Он улыбается.

– Хорошо.

Я стану монстром, если убью его? Мое сердце сжимается. Он не хочет быть Кросби. Он не…

Я перестаю хромать, когда мы достигаем подножия лестницы, и прошу его отдать телефон.

Он закатывает глаза, будто не может поверить, что я тоже потерял свой телефон.

Набираю 911 и терпеливо жду звонка.

Спокойно и сдержанно прошу оператора приехать на угол Берри-стрит и Таллсайд. Когда меня спрашивают, зачем, я просто бросаю трубку.

– Такси, вероятно, было разумным решением. Тебе не следует садиться за руль в нетрезвом виде, – ругает меня Перри.

Я вздрагиваю. Разговор о вождении в нетрезвом состоянии обычно его раздражает.

Несколько секунд он стоит спокойно, а потом темнота окутывает его лицо. Его глаза пылают ледяным огнем, и эта безумная злость снова берет верх.

Я не теряю ни секунды.

Перепрыгивая через две ступеньки, я испытываю шок от того, что у меня болит нога, но по мере того, как во мне разгорается страх, во мне поднимается новая волна адреналина.

Кросби смотрит на меня холодными, устрашающими глазами, прежде чем выбежать наверх по лестнице вслед за мной.

Мне просто нужно отвести его от них.