Текст книги "Ткань наших душ (ЛП)"

Автор книги: К. М. Моронова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

XXXII

Лиам

Двенадцать лет назад

Марисса сидела на моих коленях и смеялась над чем-то, но я был слишком пьян, чтобы вспомнить, что именно.

Я сделал еще один длинный глоток пива и посмотрел на телефон.

Черт возьми.

Я пропустил четыре звонка от Нила.

Я ушел с вечеринки и направился по улице в темноте, спотыкаясь и ругаясь, когда перезванивал ему.

– Лиам? Где ты, черт возьми, был? Ты опять напился?

Я рассмеялся и выбросил банку из-под пива в один из соседских мусорников, стоявших на обочине улицы.

– Прости, Нил. Прости. Я уже иду пешком. Можешь приехать и забрать меня?

Наступила долгая пауза, прежде чем Нил ответил.

Но он был хорошим братом.

Всегда приезжал за мной.

Я посмотрел на часы на приборной панели.

– Черт возьми, уже час ночи?

Нил бросил на меня сердитый взгляд и велел пристегнуться. Перри неодобрительно посмотрел на меня с заднего сиденья. Господи, это же была просто вечеринка. Они вели себя так, будто я насрал на улице или что-то такое.

– Да, уже чертовски поздно, и мама волнуется. Это не помогает, Лиам. Я просто не понимаю…

Он сделал паузу, обдумывая то, что хотел сказать. Он всегда был внимательным, в отличие от меня.

Моя грудь пылала от ярости. Я знал, что он хотел сказать.

– Что ты не понимаешь? – нажал я.

Нил стиснул зубы и посмотрел на меня так, будто я был первопричиной всех проблем нашей семьи. Почему папа ушел. Почему психическое состояние мамы ухудшилось. Почему ему пришлось взять на себя ответственность за нас с Перри.

– Я не понимаю, почему ты такой чертов эгоист. Тебе семнадцать, а я должен заботиться о тебе, как о проклятом ребенке. Перри младше и он более взрослый, чем ты! – Нил кричал на меня, вена на его лбу выпирала.

Я знал, что я был всем этим. Я знал, что был неудачником.

Перри похлопал Нила по плечу и тихо прошептал:

– Пожалуйста, не кричи. Лиаму просто грустно… Завтра он постарается лучше, правда, Лиам?

У меня защемило в груди.

– Да, я сделаю это. Прости.

Нил посмотрел на меня, а потом долго и устало вздохнул.

– Все в порядке. Прости, что накричал.

Я не знал, что буду делать без братьев. Они были всем, что у меня было, всем, что мне было нужно.

Мама написала мне смс. Я быстро прочитал сообщение.

Мама:

Твой брат приедет за тобой.

Будь с ним милым. Он любит тебя.

Замечательно, даже мама знала, что я пошел напиться, а Нил пришел на помощь.

Нил поднял бровь, сворачивая на горный перевал. Путь был крутой и местами узкий.

Я не хотел, чтобы он знал, что мама написала мне. Мы все и так очень волновались за ее психическое состояние. Поэтому я просто улыбнулся, поднял телефон и показал ему фото, которое сделал на вечеринке.

– Это просто дурацкая фотография вечеринки.

Нил смотрел всего секунду.

Это была всего лишь секунда.

Только…

Когда я проснулся, был в больничной палате один.

Никто не держал меня за руку. Никто не ждал, пока я открою глаза.

Перри? Нил?

Вошла медсестра и записала мои жизненные показатели. Она сказала, что моя мама отказалась меня видеть, что мой старший брат умер, а младший – в критическом состоянии.

И, наконец, что меня выпишут через несколько дней.

Нил был мертв.

Моя душа умерла в те дни. Я хотел увидеть маму и сказать ей, что мне жаль. Что это была моя вина. Но она даже не пришла ко мне.

Что-то испортилось внутри меня за это время, проведенное в одиночестве. Моя боль была такой всепоглощающей, убийственной, будто волны катились и катились, пока не открылись шлюзы.

А потом это прекратилось, как будто кто-то нажал кнопку «удалить» в центре боли в моей голове. Всё исчезло. Я ничего не чувствовал. Ужасное, гниющее небытие.

Ничего, кроме вины.

В день выписки из больницы я шесть часов простоял у входа, ожидая маму. Она не приехала за мной, а Нила уже не было.

Я пошел на заправку и купил карманный нож. Я думал о том, чтобы убить себя, но это не казалось правильным.

Я не хотел умирать – я хотел быть наказанным.

Я резал себя под грязным мостом, пока мои руки не задрожали так сильно, что я больше не мог поднять лезвие.

И я плакал. Я плакал, пока какой-то прохожий не вызвал полицию, и офицер не приехал, чтобы забрать меня.

Он долго смотрел на меня. На его лице было искаженное, удивленное выражение.

Потом он отвез меня домой. Когда мама открыла дверь, она даже не посмотрела на меня. Я прошел мимо нее в свою комнату. Мы не разговаривали, пока Перри не вернулся домой через несколько недель.

Я ходил в школу пешком. Готовил себе еду. Заботился о себе. Сам себя наказывал.

Перри был другим.

Он не помнил аварии. Хотя моя мама сказала ему, что Нил погиб, он вел себя так, будто не слышал этого.

Прошло всего несколько часов, как с ним случился первый приступ. Он стал дьяволом. Демоном во плоти, посланным наказать меня. Я приветствовал это.

Он называл себя Кросби.

Это был первый раз, когда мы по-настоящему встретились. Кросби вспомнил аварии и то, почему мы все оказались на этой дороге. Из-за меня.

Неделями он пытал меня. Я думал, что это правильно. Я не возражал, потому что это была моя вина.

Мама смотрела и улыбалась, когда Кросби приходил меня наказывать. Она повторяла снова и снова своим жестоким голосом:

– Это твоя вина.

Я кивал и принимал боль. Потом, когда Перри возвращался, она шла в свою комнату и снова бездумно ложилась в постель.

Перри всегда удивлялся, почему я постоянно получал травмы. У меня были порезанные ребра, разбитая голова, сломанные пальцы на ногах. Он не мог понять. Он заворачивал меня в одеяло и плакал из-за меня. Его сердце было таким нежным и разбитым.

– Почему ты продолжаешь делать себе боль? – спрашивал он.

Я никогда не мог ответить. Никогда.

Он часто искал Нила. И однажды в школе заметили изменения в его поведении, подали заявление, и его отчислили. Его не было целый год.

Как только мне исполнилось восемнадцать, я ушел из дома, не попрощавшись.

Его не было всего год.

Потом снова начались сообщения.

Мама:

Твой брат приедет за тобой.

Будь с ним милым. Он любит тебя.

Сначала я не понял. Я лишь расстроился только потому, что это сообщение не давало мне покоя. Но вскоре я понял.

Кросби приехал, чтобы найти меня. А он всегда меня находил.

Я не знал, что он попал в психиатрическую больницу. Я не знал, что через несколько лет окажусь в той самой.

Несколько месяцев все было хорошо, пока я снова не получил сообщение. И тогда моя жизнь превратилась в ад.

Кросби стал моим соседом по комнате. Это было странно. В «Святилище» он так и не вернулся к Перри. Он остался Кросби. Ненавистным и злым.

Старые слухи о пропавших людях казались мне подозрительными. У Лэнстона была эта странная игра – «Clue». Я не мог избавиться от ощущения, что это было… странно, что они исчезли в то самое время, когда Кросби был в этом заведении.

Я собирал статьи о них, надеясь, что они когда-нибудь где-нибудь появятся, но этого не произошло. Однажды вечером Джерико оставил свои ключи на стойке регистрации, и я случайно заметил это во время ночной прогулки. Охранник совершал обход, а я был совсем один.

Я открыл картотеку и начал искать имя брата. И лишь наткнувшись на него, я понял, что забыл его настоящее. Перри Уотерс. Он был здесь. И в глубине души я знал, что он что-то с ними сделал.

Возможно, именно поэтому он решил покончить со мной той ночью.

– Глубже, – прошипел он мне.

Я вонзил нож поглубже в ребра и дернул лезвие так, чтобы оно порезало. Мои руки дрожали, а рукоятка стала скользкой от крови. Кросби толкнул нож дальше, поскольку я был не в состоянии.

Я думал, что это может быть моим последним наказанием. Это было больнее, чем все остальные. Потом Лэнстон нашел нас. Боже, я почувствовал, как моя душа разбилась, когда он это сделал. Кросби сбежал. Я попал в больницу. Я не умер. Мое наказание продолжилось.

Но потом я увидел ее.

И почему-то я подумал, что, возможно, меня больше не нужно наказывать.

Мое лекарство.

XXXIII

Лиам

Глаза Лэнстона расширяются от ужаса.

Он смотрит на меня по-другому.

Чудовище – мой брат, моя плоть.

Рожденный от той же проклятой матери и бессердечного отца.

– Но…. он…

Глаза Лэнстона наполняются слезами, когда он смотрит на мой бок, где Кросби заставил меня так глубоко порезаться, помог затолкать лезвие.

Та ночь была адом и пределом моего наказания. Я никогда не истекал кровью так сильно за один раз, не купался в собственной крови и не чувствовал такого глубокого холода в костях.

– Он болен. Я тоже болен, – признаюсь со сжатыми кулаками.

Слова Кросби эхом отдаются в моей голове. «Ты должен быть наказан, Лиам. Ты выжил, чтобы тебя наказали за смерть Нила».

Лэнстон крепче сжимает мое запястье и притягивает меня к себе, чтобы обнять.

Я шокирован на секунду, прежде чем слабо улыбаюсь и так же обнимаю его.

– Ты страдал достаточно долго. Ты мой лучший друг, Лиам. Мой брат. Нам надо убраться отсюда, найти место, где он больше не сможет тебя найти. Ты, я и Уинн. Мы втроём сможем это сделать.

Я сомневаюсь.

Видение нас троих, счастливых, гуляющих по улицам Бостона, как они с Уинн так много говорят об этом, вызывает болезненную улыбку на моих губах. Мы выглядим такими довольными и… успокоенными.

Розовые волосы Уинн завиты, а ее запястья покрыты свежими татуировками, цитатами из книг, которые она любит. У Лэнстона тоже, с драконами и черепами. Я выгляжу счастливым. Невесомым. Мы гуляем под весенними листьями, тепло разливается по самым темным уголкам моего сердца.

Но мы не можем сбежать от Кросби.

Он найдет меня снова.

Он убьет всех.

Моя улыбка исчезает, и прекрасный образ нас троих становится серым и ужасным. Я стою перед их могилами.

– Сначала нужно забрать Уинн и уехать в безопасное место. Я разберусь с Кросби, а когда он уйдет…найду вас обоих.

Лэнстон отступает назад и смотрит мне в глаза. Он напуган. Блять, мне тоже страшно.

– Ладно. Но мы должны ей все рассказать. Я не могу больше оставлять ее в неведении.

Я киваю и хватаюсь за грудь.

Правду было бы намного легче сказать, если бы она не была такой болезненной

.

XXXIV

Уинн

Я сплю в больничной палате Лэнстона в ту ночь, когда Лиам открылся мне.

Он рассказал мне все.

Это…больно.

Мы втроем плачем, как травмированные дети, но когда берем себя в руки, планируем, как будем выживать.

Через два дня Лэнстона выписывают.

Когда возвращаемся в «Харлоу», все уже не так, как раньше.

Сейчас стены выглядят иначе. Осознание того, что десять лет назад здесь был такой аморальный человек, как Кросби, оставляет горький привкус во рту. Пропавшие люди… Интересно, что он с ними сделал.

И где они сейчас. Лиам, кажется, уверен, что Кросби что-то с ними сделал.

Лиам настаивает, чтобы я осталась в комнате Лэнстона. Он держит меня так далеко от себя, как только может; хотя я понимаю, почему, это причиняет мне такую глубокую боль.

Лэнстон крепко прижимает меня к груди, успокаивающе гладит рукой по голове. Он пытается успокоить меня.

– Все будет хорошо.

Я качаю головой. Уже далеко за полночь, но мой разум не успокаивается. Он наполнен страхом, ужасом и тревогой за Лиама.

Он один против дьявола, и я ненавижу это.

Когда-то мне казалось, что я знаю, как выглядит сломленный человек. Я думала, что знаю, что у них в глазах.

Я ошибалась.

Я не вижу Лиама целое утро. Лэнстон даже пропускает несколько сессий и едет в Бейкерсвилль, чтобы посмотреть, удастся ли его найти. Мы находим его только на послеобеденной музыкальной сессии.

Сломанный человек похож на мертвый цветок.

Я думаю, что умру, сидя так тихо, как только могу, и глядя на Лиама. Он сидит за фортепиано, выгнув спину, склонившись над клавишами, пустым взглядом уставившись в них. Обе его руки перевязаны, кровь просачивается из ткани над костяшками пальцев и окрашивает большую их часть в красный цвет.

– Я не могу сегодня играть, – говорит он дрожащим голосом, что мне хочется подойти к нему и забрать его далеко-далеко от всего.

Джерико сужает глаза, глядя на Лиама.

– Я хочу, чтобы ты посидел еще несколько минут и подумал о том, что ты сделал с собой, Лиам. Хочу, чтобы ты понял, почему ты не можешь играть сегодня и чья это вина.

Грудь обжигает ярость, и я резко встаю.

Поппи охает, сидя на нескольких стульях от меня. И все взгляды в комнате переводятся на меня.

– Он не виноват.

Моя кровь закипает так горячо, что я едва могу выговорить слова. Я крепко сжимаю кулаки по бокам.

– Это не его вина.

Джерико смотрит на меня и качает головой.

– Тогда чья же, Колдфокс? Если ты так хочешь поговорить сегодня. Чья это вина? Это ты порезала ему костяшки пальцев? Ты сломала ему мизинцы?

Дыхание становится тяжелее, а ярость продолжает разливаться, растущая внутри меня, как темный зверь.

Мне хочется кричать и швырнуть стулом в психолога.

Он не понимает. Он не знает.

Я оглядываюсь на Лиама.

Он сидит на скамье перед пианино, сгорбленный и уставший.

Его глаза сегодня такие тусклые, что мое сердце разрывается, когда я смотрю на него.

Я помогаю ему подняться.

И мы вместе выходим из комнаты.

XXXV

Уинн

Удивительно, как быстро меняется реальность.

Еще месяц назад я хотела умереть.

Теперь пытаюсь спасти свою жизнь.

Швы Лэнстона менее заметны, чем были в начале недели.

Он носит черную шапку, поскольку погода становится холоднее. Ноябрь и без того выдался жестоким.

Я сажусь рядом с ним, мы шепотом обсуждаем наши договоренности относительно отъезда из «Харлоу».

Чувствую острие лезвия в груди. Возможно, я не люблю это место, но мне будет не хватать времени, проведенного здесь. Конечно, я знала, что мое время здесь ограничено, но сейчас я лелею каждое воспоминание, каждое последнее мгновение существования в стенах поместья.

Лэнстон прижимается ко мне, и я закрываю глаза от его тепла.

– Ты никогда не говорил мне, что у тебя здесь машина, а не только мотоцикл.

Я смеюсь, когда мы смотрим в мой планшет. У нас уже есть квартира, в которую переедем.

– Я не люблю ездить на Мерседесе. Чувствую себя слишком шикарно.

Смеюсь и качаю головой.

– Клина тебя убьет, если узнает, что у тебя был Мерседес, а ты отказался везти ее на фестиваль.

Бедная Елина. Она так расстроена из-за инцидента на кукурузном поле.

Так полиция это называет – инцидент на кукурузном поле. С тех пор Елина с нами не разговаривала, и я слышала, что в конце недели она переводится в другое заведение.

Я ее не обвиняю.

Лэнстон пожимает плечами.

– Мы будем далеко, когда она узнает.

Я опускаю взгляд на руки и уставилась в кольцо из оникса, которое подарил мне Лиам.

Теперь я все понимаю, то, что беспокоило меня с самого начала. Брат Лиама преследовал его полжизни. Он убегал от него в прямом и переносном смысле.

Его болезнь теперь имеет для меня больше смысла…Такой трагический несчастный случай и его окружение после этого?

Я даже не могу себе представить.

– Куда ты пошла?

– А? – Моя голова наклоняется к Лэнстону.

– Ты только что куда-то ушла. О чем ты думаешь?

Голова такая тяжелая, а в груди еще тяжелее.

– Сумасшедшем парне, который нас мучает.

Мои пальцы касаются кольца.

Я смотрю на дверь в кабинет Джерико. Лиам сейчас там, обсуждает свой отъезд из «Харлоу».

Одна неделя.

Мы уезжаем. Мы с Лэнстоном переезжаем в Бостон, а Лиам остается в «Харлоу», чтобы держать Кросби здесь, пока его не поймают…или пока Лиам не позаботится о нем.

Это не убийство, говорю я себе.

Лиам не сказал прямо, что собирается его убить… но я думаю, что это подразумевается.

Я говорю себе это снова и снова. Кросби сделает нам больно, уже сделал. Он пытается убить нас… Лиам просто защищает нас от него.

– Я защищу тебя, Уинн. – Лэнстон успокаивающе пожимает мою руку. – Всегда.

Я перевожу взгляд на камин и падаю на диван.

– А кто же тогда тебя защитит?

Он смеется, а я смотрю на него, подняв бровь.

– Разве это не очевидно? Лиам, конечно.

XXXVI

Уинн

Моя последняя консультация травмирующая. Все карты на столе.

– Можешь рассказать нам, что заставило тебя замкнуться в себе? Что причинило тебе боль?

Я смотрю на Джерико холодным взглядом. Доктор Престин сидит рядом, скрестив ноги.

– Я знаю. Но я хочу, чтобы ты сказала это и почувствовала, как слова выходят из твоих уст. Признание того, что болит, очень важно, Уинн. Тем более, что твое время с нами подходит к концу.

Что заставило меня замкнуться в себе?

Справедливо ли показывать пальцем на кого-то? Справедливо это или нет, но для меня это реально.

– Слова.

– Слова причиняют тебе боль? Можете объяснить?

Доктор Престин давит на меня.

Его белые брови низко опущены. Глаза сосредоточены на блокноте, а не на людях в комнате.

Я нерешительно смотрю через круг на Лэнстона. Его карие глаза теплые и успокаивающие. Лиама сегодня здесь нет, и я даже рада этому.

– Слова, которые убедили меня умереть.

– А кто сказал эти слова? Что это были за слова? – как ни в чем не бывало спрашивает доктор Престин.

– Каждый, кто когда-либо утверждал, что любил меня. – Каждое слово застревает глубоко в горле, как нож. Предательство тех, кто должен был бы заботиться обо мне в самые темные времена. – Они вели себя невинно и стыдливо, втягивая меня в себя, как глоток свежего воздуха. Хотели узнать, что меня беспокоит. И единственное, чему я научилась, открываясь людям, – это то, что они хотели точно знать, что причиняет мне боль, чтобы потом повернуть лезвие и самим нанести непоправимый, безвозвратный вред.

Все молчат, даже Джерико и доктор Престин, который теперь поднимает глаза и встречается со мной взглядом.

Консультант опускает планшет и снимает очки. Я заставляю себя посмотреть на Джерико, и та часть моего сердца, которая была заморожена, немного оттаивает, когда я наблюдаю, как он вытирает слезы с глаз.

И каким-то образом с моих плеч спадает огромный груз. Слеза, катящаяся по моей щеке, не полна гнева или жгучего презрения ко всему миру.

Это грусть по себе.

Первое горе, которое я позволю себе испытать, – это грехи против меня.

Почему так трудно проявить к себе милосердие? Верила ли часть меня, что я заслуживаю того, что пережила, так же, как и Лиам?

Почему никто мне не помог? Разве я не просила много раз?

Разве мои глаза не кричали достаточно громко, чтобы те, кто наблюдал за мной так бездушно, остановились?

– Колдфокс, что было самым болезненным и как ты пришла к тому, чтобы отбросить это неверие?

Джерико прочищает горло и поворачивает очки на переносицу. Его зеленые глаза значительно мягче смотрят на меня, полные сочувствия и горя.

У него тяжелая работа. Я уверена, что она отягощает душу.

Мне нужно немного подумать.

Есть так много вещей, которые болят так долго.

Монстр. Демон. Зло. Невыносимый ребенок. Несчастная сука.

Хотя все они причиняли мне боль и вред по-своему, я думаю, что одна была хуже. Одна сломала меня, в отличие от других. Одна дала мне понять, что, возможно, смерть будет единственным криком, который будет достаточно громким, чтобы его услышали.

Никто меня не слышал. Никто никогда, блять, не слышал меня.

– Когда мне говорили, что я неизбежно буду убивать людей. Говорили, что они видят зловещее зло в моей душе. Что от одного взгляда на меня им становится плохо. – Я захлебываюсь слезами и тяжело глотаю, не обращая внимания на эмоции, борясь со всеми своими внутренними защитными стенами, чтобы произнести эти слова. – Что мне лучше умереть. Потому что все, что я делала, это вызывала в них желание умереть.

Лэнстон встает со стула и идет ко мне, слезы текут по его щекам, когда он опускается до моего уровня. Слова ускользают от него; его рот открывается и закрывается, но он не может найти нужных слов. Он крепко обнимает меня, и это говорит все, что он не может сказать вслух.

Я ломаюсь, обхватываю руками его торс и рыдаю в его толстовку.

Наконец Лэнстон находит слова, которые пытался произнести. Говорит так тихо, что я знаю, что только я могу его услышать.

– Ты хотела умереть, чтобы они не чувствовали, что должны это сделать.

Услышать это от кого-то другого…

Это меня спасает.

– Спасибо, – шепчу я.

XXXVII

Уинн

Лэнстон бросает мою черную сумку в багажник.

Его улыбка широкая и полна надежды.

У меня, как ни странно, тоже.

В наших сумках не так много вещей, но в этом есть что-то захватывающее.

Мы можем начать новую жизнь в Бостоне. Это так далеко и совсем не похоже на то, что здесь.

Купить новую одежду и мебель, начать все с чистого листа – это как символ нового мира.

Лиам стоит за нами с безэмоциональным выражением лица.

Он был очень разбит, готовясь к нашему отъезду в течение последней недели, но дело не только в этом. Такое ощущение, что он эмоционально отстраняется ради нас. Поэтому мы не видим, насколько ему больно.

Мы умоляли его передумать, просто поехать с нами в Бостон. Лиам, несмотря на свое упрямство, отказался.

Кросби не может знать все. Он не смог бы найти нас так далеко, не так ли?

Я уже не уверена.

– Вы двое, езжайте осторожно. Никаких гонок или чего-то подобного, – бормочет Лиам, как отец своим детям. – Не пишите мне адрес, пока не услышите от меня, что все в порядке. Нужно быть осторожными.

Лэнстон протягивает руку, и Лиам сжимает ее.

– Мы будем осторожны. И скоро увидимся.

Они по-братски обнимаются, и мое сердце сжимается, когда я вижу, как Лиам страдальчески хмурит брови.

Все это несправедливо.

Лиам обнимает меня так крепко, что мне кажется, будто он передумал, но он ослабляет объятия, нежно целует меня и отпускает.

Лэнстон наклоняется вперед на водительском сиденье и смотрит в зеркало заднего вида с волнением и тревогой в глазах.

Окна опущены наполовину; прохлада в воздухе пробегает по моему предплечью и вызывает мурашки по коже.

– Я чувствую себя дерьмом из-за того, что солгал ему, – неохотно говорит Лэнстон, глядя на меня.

Я киваю. Ложь заставляет меня чувствовать себя предательницей. Даже если это для того, чтобы помочь человеку, которого я люблю.

А что нам оставалось делать? Мы не могли оставить Лиама наедине с Кросби. Он отказался позволить нам остаться. Так что нам пришлось действовать тайно и строить планы без него. Планы, которые не включали Бостон и пребывание на восточном побережье.

– Я тоже. Но это временно, – говорю я, больше для того, чтобы успокоить себя, чем его, но, кажется, это срабатывает, судя по тому, как расслабляются плечи Лэнстона.

Мы въезжаем в Бейкерсвилль и паркуемся в переулке за домом-студией, который нам удалось снять в последнюю минуту.

Не похоже, что все, что мы сказали Лиаму, было ложью. Квартира в Бостоне уже готова. Наши мотоциклы уже в пути туда, вместе со всеми вещами из хранилищ. Мой брат позаботился о том, чтобы к нашему приезду в нашу квартиру поставили кровать, и Джеймс считает, что это произойдет на этой неделе.

Нам пришлось соврать большему количеству людей, чем мне хотелось бы, но если Кросби действительно следит за нами, нам нужно всех обмануть.

Лэнстон ставит свой Мерседес на стоянку и хмурится, глядя на маленькое место, отведенное для его машины в переулке.

Я хлопаю его по плечу, когда прохожу мимо него, чтобы достать из багажника свою сумку.

– Здесь все будет хорошо.

– И это говоришь ты.

Он надувает губы, но с заметным намеком на улыбку.

Я улыбаюсь и бросаю ему сумку. Он едва успевает ее поймать.

– И это говорю я.

Я смеюсь и прохожу мимо него.

Студия больше похожа на гараж, который переоборудовали под помещение для аренды. На самом деле, я уверена, что это именно так и есть. Никаких сомнений. Стены голые, потемневшие от многолетнего курения. Довольно мерзко, учитывая, что квартира сдается с мебелью. Шторы в пятнах, а ковер весь в прожженных дырках от сигарет.

Лэнстон бросает сумку на диван и мрачно оглядывается вокруг.

– Планы изменились. Поехали в Бостон, – шутит он и направляется обратно к двери.

Я смеюсь, ставя свою сумку рядом с его.

– И позволить Лиаму разбираться с братом наедине?

Он притворно вздыхает, прежде чем подмигнуть мне.

Я не знаю, что бы я делала бы без Лэнстона. Он стал опорой в пустоте моего существования. Он привязывает меня к земле, и в его присутствии я могу дышать так свободно. Мир не так страшен и безнадежен, когда он освещает все вокруг.

Остаток дня мы тратим на распаковку тех небольших вещей, которые у нас есть под рукой. Кровать по крайней мере чистая. А вот насчет дивана я не уверена. Лэнстон включает зарядку для телефона и проверяет календарь.

Наш план – дерьмо собачье. Но это все, что у нас есть.

Сегодня вторник. Через два дня Лиам встречается с Кросби в оранжерее, как и на прошлой неделе… когда его руки были так ужасно повреждены.

Мы будем ждать в засаде с оружием в руках.

Анонимно вызовем полицию, чтобы она приехала, но если что-то пойдет не так, как запланировано, будем импровизировать. Не может быть, чтобы эта ночь закончилась без того, чтобы Кросби не был пойман или о нем не позаботились.

На ужин мы едим лапшу из микроволновки, а в полночь усаживаемся на двуспальной кровати.

В этом доме до абсурда холодно. Никто из нас не мог понять, как работает этот глупый старинный обогреватель, и мы сдались после нескольких часов безуспешных попыток найти инструкции в Гугле.

– Эй, ты спишь? – бормочет Лэнстон мне в ухо, обняв меня.

– Еще нет, – тихо шепчу я, проводя большим пальцем по его теплым рукам.

Они всегда такие тёплые.

Он делает глубокий вдох.

– Я продолжаю думать о том, что ты сказала.

Колеблюсь. Мой мозг мгновенно переходит к худшему. Он говорит о нашем сеансе терапии.

Когда я не отвечаю, он продолжает.

– Я никогда не смогу полностью принять то, что имеешь ты, но думаю, что понимаю это. Мой отец всегда был очень жестоким ко мне. Но я не мог заставить себя понять, почему. Он ненавидел меня. Больше, чем ненавидел, он хотел, чтобы меня не стало. – Я тяжело глотаю и крепче сжимаю его руки. – Я не понимал этого… и никогда не пойму. Больно признавать. Больно произносить это вслух. Я никогда не буду в порядке. И в этом виноват он. Долгое время я винил себя. Я говорил себе: «Если бы я был лучшим сыном. Если бы я не был таким невыносимым. Если бы я старался больше». Мне понадобилось чертовски много времени, чтобы это осознать. Блять, я был просто ребенком.

Слезы падают с моих глаз и намокают подушку. Его голос срывается от эмоций, когда он продолжает:

– Все, чего я хотел – чтобы он меня любил. Я был еще ребенком. Но он судил меня, как взрослого, за все, в чем обвинял…Так что нет, я не думаю, что когда-нибудь точно пойму, что ты чувствовала, но, Боже, мне было больно слышать, как ты это говорила. Потому что я знаю, как тяжело хотеть умереть. Умереть, чтобы они могли жить без бремени твоего существования.

Моя челюсть дрожит, и я поворачиваюсь на кровати, чтобы посмотреть на Лэнстона. Его карие глаза слезятся и блестят от страданий, которые я чувствую до костей. Мои глаза прослеживают швы, которые тянутся к его лбу.

Его пальцы нежно ласкают мою щеку.

– Никто не смотрит на меня так, как ты, Уинн. Когда ты смотришь на меня, я чувствую, что могу разбиться на тысячу птиц и просто… улететь. Ты освобождаешь мою душу от оков, которые я держу на своих плечах.

Лэнстон устало улыбается. Он выглядит таким уставшим. Интересно, тот ужасный человек, которого он называет отцом, тоже преследует его во сне?

Я ненавижу его. Я никогда не ненавидела так яростно никого из тех, кого никогда не встречала.

Лэнстон – самая нежная душа, которую я когда-либо знала.

Он никогда бы не причинил мне боль.

Лэнстон не такой, как другие. Не такой, как многие.

– Ты мой лучший друг, Лэнстон. Самая родная душа, которую я знаю. Как редко мы находим друг друга в этой жизни. Как прекрасно, что наши болезни позволили нам встретиться в таком ужасном месте. Я люблю тебя. Я всегда буду сильно тебя любить.

Его глаза закрываются, а на губах появляется грустная улыбка, когда он целует меня в лоб.

– Ты тоже моя лучшая подруга, Уинн. Нет ничего, чего бы я не сделал для тебя. Лиам знает это; думаю, это единственная причина, почему он доверяет мне тебя. Моя любовь к вам двоим… Она безгранична. Как море, которое постоянно уменьшает глубину, чтобы освободить больше места для жизни, которая у нас троих впереди.

Мы засыпаем со слезами на глазах, со сжатыми руками и полными сердцами.

Полными мечтами.

Полными всей нашей еще не прожитой жизни.