Текст книги "Любовница (СИ)"

Автор книги: Иван Вересов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Глава 13

Не сегодня

Рита стояла тяжело дыша, она была готова наброситься на Игоря, но тот молча ждал с каменным лицом. Она повернулась и быстро пошла вглубь участка, мимо конюшни к самой воде, знала, что Игорь идёт следом.

– Собака-поводырь, – прошипела она на ходу и побежала.

Игорь на некотором расстоянии бежал за ней. Она резко остановилась, обернулась. Охранник вышел из тени на свет фонаря.

– Ну, что тебе надо? Пошел отсюда! – запыхавшись от быстрого бега, срывающимся от ярости голосом произнесла она.

– Не могу, – сказал Игорь.

– А ты попробуй, позвони ЭТОМУ и скажи, что я тебя послала на х… и если ты не отстанешь, то я утоплюсь.

– Не утопитесь, я для того и иду.

– Утоплюсь!

– Не утопитесь, да тут мелко, – хмыкнул Игорь.

– Пошел ты!

– Я и иду.

– Пёс цепной, пошел сказала!

– Я и иду, – повторил он.

Игорю было обидно, конечно, Вяземский платил хорошие деньги, но чтобы вот такая сучка посылала, нашел же хозяин себе… и ведь ясно, что любит, а не в содержанки взял, носится с ней как с писаной торбой, а она наглеет и наглеет. И сказать ничего нельзя.

Она опять пошла ещё ближе к воде и Игорь за ней.

– Ну и достал ты меня! – сказала она. Игорь промолчал. – У тебя сигареты есть?

– Есть.

– Дай мне.

– Вот, – Игорь подал всю пачку, Рита вытянула одну, остальные сунула обратно ему в руку.

– Зажигалку дай!

Игорь сам зажег огонь и поднёс его Маргарите, прикрывая ладонью от ветра.

Она затянулась, закашлялась.

– Что за гадость ты куришь, на хорошие что ли не хватает?

Игорь тоже закурил. Это было не по уставу, но достала его эта девица, как можно жить с такой стервой?

– Мне эти нравятся. А вам с непривычки, вы же не курите, Маргарита Дмитриевна.

– Ты мне не выкай, я не старуха, как твой хозяин.

– Виктор Владимирович тоже не старуха, он мужчина. А с вами мне по-другому нельзя.

– Понятно… меня от тебя тошнит.

– Мне все девушки так говорят.

Она засмеялась, бросила сигарету.

– Ну и дурак. Ты мне страдать мешаешь! Понимаешь?

– Понимаю.

– И я тебе не девушка.

– Извините.

– Дурак!

Заладила обидное. Почему сразу дурак?

Она пошла обратно в сад и села на скамейку перед большим партерным цветником. Игорь остановился поодаль и продолжал курить.

– А я себе сапожки купила, – сказала Маргарита, болтая ногами.

– Дорогие наверно?

– Нет, чуть меньше пяти тысяч рублей. А то у меня всего одна пара…вот.

– А сколько надо?

– Ну, две, три… знаешь, вдруг дождь. И потом сапоги же на каблуке нужны и без, а ещё ботинки. Я ботинки тоже люблю, а что, нельзя?

– Да нет, ничего, если деньги есть, а вы шли бы домой, простудитесь тут.

– Не выкай! Не пойду я…

– А что так?

Незаметно для себя Игорь втянулся в разговор.

– А вот так! Обиделась. На хозяина твоего, пёс цепной.

Игорь ничего не сказал, только покачал головой.

– Почему все девушки говорят тебе, что ты тупой?

– Откуда я знаю… нет, что тупой не говорят.

– А ты спросил бы!

– Зачем?

– Чтобы не быть тупым.

Рита посмотрела на Игоря. Он был красивым парнем, высоким, с открытым приятным лицом, светлыми волосами, серыми глазами, работа обязывала его быть в хорошей спортивной форме.

– Ты что гей? – спросила Рита.

– Нет, ко мне мальчики не ходят, – обиделся Игорь. – С чего вы так подумали?

– Ну, тебе же до девушек всё равно, вот и подумала. Может до мальчиков не всё равно.

– Не-а, всё равно.

– Тогда до мужиков не все равно. Может, в хозяина влюблен? – Рита засмеялась и не могла остановиться. – Слушай, а может ты некрофил?

– А чего это?

– Это который трупы трахает.

– ЧЕГО?!

Она смеялась уже, как в припадке.

– А-ха-ха-ха…некрофил…пёс цепной…

Виктор вышел из дома и уже некоторое время стоял в тени, за деревьями, его не было видно, но он всё видел и слышал очень хорошо.

– А может, ты извращенец другого рода? – отсмеявшись продолжала доставать Игоря Рита, – эфебофил.

– А это чего?

– Ну это….такой… не важно, в общем я скажу хозяину, что ты меня извращал, если не уйдёшь.

– Не могу я уйти! – воскликнул Игорь.

– Тогда я скажу, что ты приставал!

– Так нельзя, меня Виктор Владимирович уволит.

– Тогда уйди.

– Не могу, если уйду тоже уволит, – отчаялся Игорь.

– Ну ты точно извращенец.

– Да что вы заладили обзываться-то?

– А по твоему это я извращенка?

– Не знаю, только вам второй жопы не хватает!

– Чего-чего, а можно без народных премудростей?

Игорь забыл, что он на работе и с кем говорит, так его достала Маргарита.

– А тогда не спрашивайте меня ни о чем, меня не говорить с вами наняли, а охранять!

– Телохранитель! А обзывать меня жопой, значит, можно?

– Я нечаянно и… не обзывал, вы всё переворачиваете.

– Я всё прекрасно поняла, хам! Такой же, как твой хозяин! Ну, иди пожалуйся ему, что я себя плохо вела.

– Не собираюсь я никому жаловаться, а только это ведь правда, что вы с жиру беситесь.

– С жиру! Я!? Ну так я сама ему пожалуюсь и он тебя в два счёта вышвырнет отсюда. Я ему скажу, что или я, или ты…вот!

Виктор вздохнул и вышел на свет, на дорожку.

– Спасибо, Игорь, ты можешь идти к себе, если что я позвоню. И… извини…

Игорь ничего не сказал, круто развернулся и быстро пошел, почти побежал к посту у шлагбаума.

Виктор сел на скамейку рядом с Ритой.

– Идём домой, – сказал он ей.

– Не пойду.

– Ночевать тут будешь?

– Да.

– Нет.

– Да!

– Нет!

Он крепко взял её за руку, встал сам и принудил встать её, потом одним быстрым движением закинул к себе на плечо и понёс её как вещь. Она не сопротивлялась, безвольно обвисла и болтала ногами обутыми в сапожки, а руками обхватила Виктора. Закрыла глаза, крепко зажмурилась, чтобы не заплакать и всё-таки заплакала. Он переложил её перед собой и понёс уже на руках, как ребёнка.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Игорь назвал меня жопой! – всхлипывала она.

– Я слышал ваш разговор.

– Так уволь его с завтрашнего дня.

– Нет, не уволю, он мне здесь нужен.

– Зачем? – Она прижалась к нему.

Виктор потёрся щекой о её макушку.

– Тебя охранять. Я ведь уезжаю завтра. Не обижайся на него, я всё слышал, ты его достала. И вообще, он ведь просто обслуживающий персонал, я дам ему указания, чтобы ни при каких обстоятельствах больше не разговаривал с тобой ни о чём.

– Куда?

– Что?

– Куда ты уезжаешь?

– В Германию…

– В Германию?! Ты не говорил…

– Говорил, ты не услышала просто. Завтра я рано еду, на машине, вернусь недели через три, максимум четыре.

– Целый месяц? А мне нельзя с тобой?

– Нет, не в этот раз.

– Понятно…а может? Я не буду мешать, я буду гулять по городу. Ты в какой город поедешь?

– В Гамбург, потом в Трир. Нет, я не могу взять с собой, никак нельзя.

– Почему? Стыдишься меня показывать своим знакомым немцам?

– И сказать не могу почему, это дела фирмы. С работой связано.

– Подумаешь, агент ноль ноль семь… я буду думать, что ты у проституток.

– Да не хожу я в бордель, – вполне серьёзно ответил Виктор.

– А там есть? Правда?

– Конечно есть.

– Ты и звонить не будешь?

– Почему? Буду и в сеть приходить.

Они уже почти дошли до дома.

– Ну пусти, я сама пойду, – попросила она.

Виктор отпустил.

– А где ты там будешь жить, в Германии? В гостинице?

– Нет у знакомых.

– У знакомых проституток?

Виктору стало смешно.

– Послушай, давай ляжем спать, а то мне вставать завтра очень рано, – попросил он.

Они уже вошли в дом, и поднимались по лестнице на второй этаж в спальню.

– Хорошо…давай ляжем. Я буду по тебе скучать, – сказала она.

– Но завтра, а не сегодня. – Он плотно прикрыл дверь спальни и обнял Риту, – не сегодня…

– Я боюсь тут одна, – зашептала она ему в грудь, – может я тогда у мамы.

Виктор замер. Этого он и ждал и надеялся, что она не скажет так.

– Как хочешь, – совсем другим голосом ответил он.

– Нет, нет… это я так! Я буду тебя тут ждать, дома, правда… и писать тебе каждый день, на мейл

– Ты можешь маму сюда позвать.

Он обнимал её всё теснее. А страх вернуться в пустой дом сжимал его сердце. Всё-таки Нина добилась своего. Или может просто сказала правду?

«Но не сегодня» – повторил про себя Виктор и наклонился к губам Маргариты.

В Германию Рита написала Вяземскому всего один раз, неделю спустя после того как он приехал в Гамбург. До этого они перекидывались СМС, говорили по телефону, встречались ненадолго в онлайн в Интернете.

Разговоры были ни о чём, скорее бытовые, чем задушевные. Виктор и Рита спрашивали друг друга как дела, делились планами на день, в конце разговоров она неизменно сообщала ему: «Дома всё в порядке» и ничего не говорила про себя такого, из чего он мог бы понять, что с ней там на самом деле. И всё это было отчужденно, скованно.

А потом пришло её письмо. В тот вечер он ходил на симфонический концерт и вернулся поздно, да и потом не сразу заглянул в электронную почту. Ему хотелось сохранить в себе чувства, пробужденные музыкой. Он слушал Грига и, может быть, в первый раз за всё время напряжение отпустило его, он позволил музыке увлечь себя, войти в душу. И сразу поплыли воспоминания. Виктор заскучал о своём рояле. Играл бы дома чаще, если бы Рите нравилось, но она терпеть не могла фортепианной музыки, потому что тот её друг, с которым она жила до Виктора, первый раз был женат на пианистке. Глупое совпадение. Рояль в чём виноват?

Виктор вспомнил, как уже после всех отделочных работ в дом перевезли с дачи его инструмент и какое у Маргариты была лицо. Она смотрела на рояль, будто увидела в библиотеке живого крокодила.

Он играл когда её не было дома, но от того, что она настолько не принимала музыку, даже в её отсутствие ему было некомфортно и Виктор подходил к инструменту всё реже.

Сейчас, после концерта он ощутил ту странную, все еще не забытую физическую потребность прикоснуться пальцами к клавишам, познать рождение звука. Он смог бы сейчас отдать музыке нерастраченное, жившее в его душе, то чему он не знал имени. Это были его надежды, мечты, другой мир звуков, гармонии, голосов, который он так легко открывал для себя раньше и всё реже теперь. Но этот мир всегда ждал его. Терпеливо ждал.

Виктор сидел в кресле перед окном в типовом люксовом номере той гостиницы, где обычно останавливался в Гамбурге. Из окна с высоты тринадцатого этажа виден был город и за его пределом порт с огнями причалов и кораблей, а дальше море. Балтика. И над всем этим пламенел, предвещая ветреное утро, оранжево-красный закат. Солнце садилось в море. Виктор ждал пока оно скроется совсем, и облака на небе вспыхнут отраженным светом уже невидимого за горизонтом солнечного диска.

Море было спокойным, и казалось, что там за чертой города открывается пространство из огня и воздуха, облака отражались в воде.

Когда солнце село, холодное северное море вспыхнуло и заиграло всеми красками небесного пожара, линия горизонта исчезла, облака в небе слились со своим отражением в море, соединились на несколько мгновений в величественном, зловеще-прекрасном свете вечерней зари.

Виктор подумал, что должно быть так и представляли себе волшебный огонь, который окружал спящую валькирию Брунхильду, создатели древних саг.

Холодный пожар полыхал в небе недолго, восточная часть неба стала наползать на него, она всё увеличивалась, скрывала краски, затягивала город тёмной туманной мглой. И вот уже от заката осталась одна тонкая светящаяся полоска. Потом и она исчезла.

Комната, в которой сидел Виктор, погрузилась в мрак. Ему всё ещё не хотелось зажигать свет. Музыка и закат ненадолго подарили ему то, к чему он стремился, но вместе с тем он хотел разделить это с кем-то. Нет, с Ритой. Именно с ней, рассказать о том, что сейчас чувствовал, чем наполнен был его вечер. О том, что скучает по ней и что их разговоры совсем не те, а он должен сказать ей нечто важное.

Виктор посмотрел на часы, которые так и не снял, он ещё и не переоделся после концерта. А ведь уже поздно. Вяземский вспомнил, что как выключил телефон в концертном зале, так и не включил его. Забеспокоился. Что если она звонила? Он снял с пояса аппарат, взглянул на входящие. Нет ничего. Наверно Рита ждала его в онлайн. Он прошел в смежную комнату, там на столе был открыт ноутбук. Виктор проверил мейл и увидел письмо. Неожиданная радость – Рита всё-таки написала.

С волнением ждал он, когда откроется текст, и вот строчки появились на экране. Письмо было коротким, скорее деловым. Маргарита сообщала, что уезжает в Москву на презентацию фирмы своего знакомого. Виктор знал – это тот самый человек, который был с ней до их встречи, его звали Александр, Рита много рассказывала как жила с ним, жаловалась, что плохо. И вот, она едет к нему. Объясняла, что он очень просил её, обещал не выходить за рамки дружбы, что ему нужна её поддержка, что ей жаль его и она не может отказать.

Ревность подавила все чувства Виктора. Он выключил компьютер, сейчас не мог ни говорить по скайпу, ни ответить на её письмо. Он понимал, что никаких условий «оставаться в рамках дружбы» её бывший любовник не сдержит. Впрочем, она всегда называла его «мой первый муж», они прожили вместе года три. В памяти Виктора стали всплывать все те подробности, в которые Рита его щедро посвящала. Но тогда она была с ним, Виктор хоть и ревновал, но к прошлому. А сейчас неумолимое настоящее говорило ему, что раз она по первому зову кинулась к своему бывшему другу, значит ей не слишком хорошо было в том доме, что Виктор построил для неё. Она едет в Москву… потому что «не может отказать». Интересно, а в чём ещё она не откажет ему?

Неделя прошла как в тумане.

Маргарита позвонила ему из поезда и потом ещё раз с вокзала уже из Москвы, сообщила, что благополучно доехала, сказала, чтобы он не волновался и просила дать ей возможность разобраться в себе, не звонить, не писать. Она сказала, что объявится сама, а сейчас хочет побыть одна. Виктор исполнил её просьбу. Через два дня Рита прислала ему несколько фото, у Кремля на Красной площади, ещё где-то на улицах Москвы, вероятно фотографии сделал тот человек, с кем она была.

Прошла ещё неделя, и ещё. Потом Виктор вернулся домой в Петербург. Известий от Маргариты так и не было.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Он мог бы поехать в Москву, найти её, уговорить вернуться домой. Но какое-то безразличие овладело им. Он знал, что она вернётся, что это ещё не конец, но знал также, что однажды она уйдёт насовсем.

Нарушая слово он несколько раз писал ей на мейл, она оставляла его письма без ответа, а может быть удалила этот ящик и не получила их.

Тогда он написал ей на бумаге.

«Здравствуй, Малыш…»

А потом долго сидел, курил и смотрел перед собой. Он не различал листа, на котором сквозь дым проступали и опять исчезали эти слова, мыслями был далеко.

И всё же он должен написать ей сейчас, а не потом, когда она уйдёт. Виктор не мог смириться с прощальным письмом. Сейчас ещё не было сказано последних слов, и без них понятно: надежды рухнули, ничего впереди. Но уверенности в том, что Маргарита больше не с ним – еще нет

Виктор положил трубку в глиняную пепельницу и начал писать дальше.

«Опять пишу тебе. Ты не отвечаешь на мейл и на мои звонки. Я пишу тебе на бумаге – так оно будет надежнее.

Много раз пропадали важные слова, потому что я не успевал сказать их тебе. А надо было. Случается, они придут и остаются какое-то время во мне, но пока собираюсь записать, думаю вот сейчас сяду спокойно, сосредоточусь и… а уже всё не то.

Было ли всё, что я делал для тебя «не то»? Не знаю, но попытаюсь понять.

Стерпи мой ужасный почерк и прочти это. Я обещал не писать, но не смог выполнить обещанное, прошел почти месяц и я не знаю где ты.

Я много думал о тебе всё это время, и я думал о том, что моя любовь к тебе, вероятно, совсем не то что ты хотела найти.

Но я люблю тебя. Как бы мне хотелось забыть обо всём, что происходит. И чтобы была только осень и море, дом облицованный серым камнем, а весь внешний мир – за трёхметровым забором. Где-то там…и не мешает нам.

Возможно это путь к безумию. Это разделение мира на две части – в одной из которых ты и я, а в другой весь мир. Но тебе не нужен только я, тебе нужен и мир.

Не знаю осталась ли ты сейчас с тем человеком, к которому ушла, и стало ли тебе хуже, чем когда вы расстались в первый раз, если вы уже снова не вместе.

Наверно ты чего-то не поняла, что-то захотела доказать самой себе, раз решилась на такой шаг, как вернуться к нему и перепроверить. У тебя был путь – больше не встречаться с ним и жить с сомнениями, что не всё кончено, что ты зависима от ваших отношений, или встретиться и понять, что ты свободна. Ничем больше я не могу объяснить, что ты вернулась к нему.

За свободу приходится дорого платить, ты выбрала второй путь. Ценой за это был наш дом. Может и не слишком высокой ценой на твой взгляд, но сейчас я не о том. Я знаю, что тебе сейчас больно и нехорошо, но это пройдёт. Время, как прибой смоет с твоей души следы этой боли. Ты не будешь мучиться этим всю жизнь, лишь какое-то время.

Говоришь, что ты пожалела его, не смогла отказать. Я понимаю. Ты – человек, в тебе сердце человека, оно жалеет и сострадает, и никуда от этого не деться. Ты приехала к нему, а потом…потом тело подвело тебя, ведь так? И тоже потому, что ты —,человек. Я не осуждаю. Если ты вернёшься, то не стану упрекать ни одним словом. У меня нет на это права.

Однажды ты проснёшься совершенно свободной. Ты смелая девочка и не побоялась пойти и посмотреть в глаза человеку, который столько лет был тебе дорог, а потом стал чужим. Могу с уверенностью сказать, что он просил и даже умолял тебя вернуться. И это не потому, что я такой умный Гуру, просто это закон жизни и никому от него не уйти. Звёзды кажутся нам драгоценными лишь потому, что они недосягаемы, а если они лежат в кармане пиджака, то и цена у них, как у придорожных камней.

Ты изменилась. Я достаточно видел твоих фотографий, чтобы понять, что это не просто скованность перед объективом. Ты была с тем, с кем была, но сердцем уже не с ним. И ты не притворялась, не скрывала за весёлостью сожаление, или может жалость к нему, невозможность возврата к прошлому.

Однажды так же посмотришь ты и на меня.

Все мужчины одинаковы. И я не буду скрывать, что когда вижу твою радость с другим, то хочу сказать обидное, уязвить, замутить её. Но не в этот раз. Да ты была с другим, и я ревновал тебя, и всё-таки сейчас я говорю с тобой с глубокой нежностью. На расстоянии многое видится яснее.

Я говорю с тобой не для того, чтобы ты жалела и меня. Да и зачем жалеть? Ведь я был с тобой счастлив. Странно, ты не ушла ещё, а я пишу «был».

Легче лёгкого сказать: «будь моей всегда». Скажи я так – и ты вернёшься, я знаю, ты ведь вернешься. И останешься, даже встретив настоящую реальную любовь, вернёшься из жалости ко мне. Легко опутать тебя цепью сострадания, но я не говорю так, потому что знаю – любовь требует свободы. Она должна владеть всем без остатка. А был ли я весь твой? Наверно, нет и не буду.

Если я позволю хотя бы и малой части тебя остаться со мной, твоё счастье будет неполным. Между тобой и тем, кого ты полюбишь, будет лежать бездна нашего с тобой мира, наш дом у моря…

Чтобы дать тебе свободу, я должен уничтожить его, разрушить, стереть все следы с твоей души. Если ты скажешь, что время пришло – я сделаю это, клянусь. Что у меня останется после – не знаю. Может быть воспоминания, может быть ничего, пустота. Я приму только те воспоминания, которые сохранят тепло и жизнь дней, что мы провели вместе, а мёртвый пепел прошлого мне не нужен. И тогда я не смогу вспомнить тебя. И даже тот образ, что я создал в своём воображении, уже будет не ты. Та часть меня, которая принадлежит и всегда будет принадлежать тебе, умрёт. Перестанет быть. Буду другой я. Не твой.

Рассказать ли тебе как я сейчас живу? В постоянном страхе, что потеряю тебя. Что завтра или послезавтра ты напишешь и это случится, и моя душа должна будет умереть.

Это было с самого начала так, возможно поэтому я обижал тебя часто, цеплялся к словам, искал в них то, чего не было, пытался рассмотреть наше будущее расставание.

Пойми и прости меня. Это не было желание пострадать, я не люблю страданий, да кто же их любит?

Сейчас я живу как во сне, но когда заставляю себя проснуться и взглянуть на факты как они есть, то вижу безысходность. Тупик.

Я не могу быть с тобой таким и так, как ты этого хочешь, и никогда не смогу. И ты не сможешь стать такой, как я хочу. Мы разные. Но главное, что я стремлюсь владеть тобой, всей тобой, а это невозможно – ты принадлежишь себе и только.

И вот я расколол мир надвое. В одной его части построил дом у моря, такой о каком всегда мечтал. В этом мире сколько бы мы ни спорили и ни ссорились, превыше всего наша любовь и близость. И в нём мы полностью принадлежим друг другу: я – твой, ты – моя, и мы не боимся это потерять.

В этом доме я засыпал и просыпался, обнимая тебя, наполненный удивлением и радостью не проходящей близости, со слезами счастья на глазах и горячей волной в сердце.

В этом мире, независимо от времени года – будь то дождливая осень, снежная зима, весна с её прозрачным мартовским льдом и ручьями, или дождливое грозовое лето – в этом мире над всем преобладало живое тепло нашей любви. Наш дом был недосягаем для холодных ветров разочарования. Я воздвиг вокруг него стены куда более высокие, чем трёхметровая изгородь из камня и железа.

И море там хранило нас…

Но вот что страшно, есть и другой мир – реальный. Беда в том, что владея тобой в одном из миров полностью, в другом я не знаю даже где ты. Ты не со мной сейчас, а я хочу чтобы была тут, рядом и моя.

Сказать, что я ревную – это значит ничего не сказать. Когда я представляю тебя с другим, как ты смотришь на него, улыбаешься, я готов камни грызть. Во мне живёт только бессильная ярость, всё прочее мертво. И никакие доводы разума не убедят меня в абсурдности таких чувств.

Я вспомнил сейчас тот день, последний день, когда мы были вместе. На столе в моём кабинете стоял букет из осенних листьев, ты собрала их в саду, а впереди была ещё целая ночь. И я сказал себе, что обо всём остальном буду думать позже.

И вот, спустя день и до сих пор, тебя уже нет рядом, остались только мои мысли.

Нет, мне страшен не тот, к кому ты ушла сейчас. Возможно, с тем человеком встреча твоя впереди. Я еще надеюсь, что ты вернёшься ко мне, но должен смириться с твоим светлым ожиданием, готовностью к любви, желанием отдать её… Не мне. Я всегда это знал, оберегал тебя, пока ты ждала. Но я всё знал. Мне было больно от этого знания, от неотвратимости того, что не я – другой возьмет тебя за руку, посмотрит в глаза и с ним, а не со мной ты будешь «только вдвоём».

У меня нет права на ревность к нему, но ревную, и это Ад! Оттого то я бываю несправедлив к тебе и наказываю за то, чего ты не совершала. Не ты делаешь мне больно, но я сам! Хотя и виню тебя. Прости меня!

Я чувствую, как всё катится по наклонной, я срываюсь в пропасть и мне не за что уцепиться. Если бы ты знала, какое холодное оцепенение овладевает мною. Как будто я правда кусок льда, в чём ты меня так часто упрекала.

И ничего нет. Ничего. Пустота и холод внутри.

Зачем я говорю тебе это? Знаешь, пусть я скажу сейчас, пока ты как бы со мной, ведь потом я уже ничего не смогу сказать. Да и времени не будет. Это я тоже знаю.

Ты говорила о Дамокловом Мече, а я не первый день живу под ним. И всё-таки я благодарен судьбе за то, что мы встретились, за то, что вместе. Пока ещё вместе, ведь так? Ты не ушла, не оставила меня, Малыш?

Я благодарен тебе, что ты не скрывала куда и зачем уехала, а сказала, как есть. И я прошу тебя также сказать когда… когда полюбишь и уйдёшь совсем.

Тогда мой мир опустится на дно Океана, как Титаник. И станет потерянной в небытие могилой любви.

Прости мне эти слова, но пусть я скажу их сейчас, пока ты ещё со мной…

Я люблю тебя.

Твой В.»

Виктор писал это не останавливаясь, потом, не перечитывая, запечатал письмо и убрал в стол. Он смертельно устал и не имел силы идти в спальню, ложиться в постель. Уснул не раздеваясь на диване в кабинете.

А на следующий день, рано утром Рита вернулась.

Она была полна впечатлений о Москве, рассказывала Виктору про всё, что там было, про магазины, улицы, про то, как замечательно прошла презентация.

Письмо так и осталось лежать в столе нераспечатанным.