Текст книги "Приглашение в ад"

Автор книги: Иван Рядченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц)

и забормотала, что ей необходимо посетить сестру и она не знает, когда возвратится домой.

Фриче, изменив обычной привычке, принес бутылку греческого коньяка “Метакса”. Кристина старалась

пить осторожно, не теряя контроля над собой. Но Фриче свое дело знал: девушка не заметила, как он подсыпал

в ее рюмку порошок из маленького белого пакетика…

Когда Коблиц бесшумно вошел в комнату, он застал там спящую Кристину, свернувшуюся калачиком на

кровати и голого Фриче, сидевшего за столом, на котором стояла почти опорожненная бутылка коньяка.

Появление Коблица было настолько неожиданным, что Фриче не сразу среагировал. Видимо, ему

показалось, что это сои. Тем более что дверь открылась совершенно бесшумно. Перед глазами Фриче возник

черный круглый зрачок пистолета. Впрочем, зрачок какой-то расширенный, словно сталь распухла.

Вслед за Коблицем появился второй человек. Он поднял фотоаппарат. Вспышки блица ослепили

гестаповца. Человек исчез за дверью прежде, чем Фриче обрел способность действовать.

– Фриче, – тихо сказал по-немецки Коблиц, – поставьте рюмку на стол. Не шевелитесь и слушайте.

– Кто вы такой? Что вам надо?! – надорванным голосом по то вскрикнул, не то всхлипнул Фриче – и

осекся: черный зрачок твердо, немигающе, уставился ему в лоб.

Фриче поставил рюмку на стол и невольно метнул взгляд в сторону стула, где висела его одежда.

– Фриче, – все тем же бесцветно-жутким голосом продолжал Коблиц, – перед тем, как вы попытаетесь

совершить глупость, – кстати, последнюю в своей жизни, – учтите: я попадаю на расстоянии пятидесяти

ярдов в обыкновенную монету. Но это еще не все: первая пуля вас не убьет, а вызовет мгновенный паралич.

Вторая пуля отравлена: вы умрете в конвульсиях. Третья пуля обыкновенная. С ней я не стану спешить, чтобы

продлить ваши впечатления… Отвечайте: вы меня поняли?

Фриче молчал. Ствол пистолета приподнялся выше и замер.

– Больше спрашивать не стану.

– Понял, – хрипло выдавил Фриче.

По спуская Фриче с прицела, Коблиц подошел к стулу, где висела одежда. Левой рукой нащупал пистолет

в кармане брюк. Вытащил маленький вальтер, сунул в свой карман. Затем перевел взгляд на кровать.

Кристина негромко застонала, силясь, видимо, проснуться.

Коблиц кивнул в ее сторону.

– Снотворное?.. Таблетки? Порошок? Впрочем, какая разница. Знаете, Фриче, если б вы не были мне

нужны, я бы только за это отправил вас к праотцам. Ну-ка, накройте со простыней! И без штучек!

Фриче неохотно поднялся, натянул на Кристину простыню.

– Чего вы от меня хотите? – гестаповец постарался придать голосу твердость.

– Этого я от вас не утаю, – насмешливо произнес Коблиц.

– Кто вы? На кого работаете? – Фриче еще пытался восстановить собственное достоинство.

– Вы слышали, что первыми умирают те, которые слишком много знали? – процедил Коблиц, и Фриче

внезапно всей шкурой ощутил могильное дуновение от этих слов.

Только сейчас он по-настоящему испугался. Ему почудилось, что он знает намного больше, чем нужно.

Коблиц молча наблюдал за противником, давая ему возможность до конца оценить ситуацию.

– Сядьте в кресло и слушайте так, словно перед вами выступает ваш любимый фюрер, – приказал

Коблиц.

Фриче повиновался. Если бы он был в мундире, хотя бы в костюме, то, возможно, повел бы себя иначе.

Но сейчас впервые в жизни он показался сам себе жалким, беспомощным. От возникшего в комнате человека

исходила властность и грубая сила. А им Фриче привык повиноваться.

– Первое: не пытайтесь вырваться из мышеловки. На улице мои люди. Второе: вам чертовски повезло,

вы лишаете меня удовольствия всадить вам пулю в живот. И только потому, что кому-то взбрело в голову

приставить вас к заводу, в котором я заинтересован. Сейчас вам предстоит уплатить мизерную цену за свою

никчемную жизнь…

Коблиц знал такого рода людей. Они повелевают другими, пока чувствуют власть и безнаказанность. Но

стоит им попасть в непривычную обстановку, где необходимо действительно проявить волю и мужество,

теряются, начинают дрожать, как щенки, отнятые у суки и брошенные в холодный подвал. Правда, в отличие от

беспомощных щенков, подобные типы в любой момент готовы перегрызть врагу горло. Но Коблиц, нагнетая

атмосферу безысходности, ни на секунду не терял бдительности.

– Итак, с этой минуты вы будете работать на меня, – безапелляционно сообщил Коблиц.

– С какой стати? – неуверенно огрызнулся Фриче и потер лоб ладонью. Он еще, видимо, не отрезвел и

пытался выгнать хмель.

– Вы влипли, Фриче. Девчонка – мой агент. Как вы понимаете, я располагаю снимками вашей персоны,

на которых вам недостает лишь нимба святого и… галстука. В общем, у вас нет выхода. Или даете согласие

сотрудничать, или вам полный капут. Даже если я оставлю вас в живых, завтра все компрометирующие

материалы попадут вашему начальству. Не знаю, отправят ли вас в концлагерь, но на карьере можете поставить

жирный крест. Итак?..

Коблиц дал время Фриче взвесить сказанное.

– В конце концов, это глупо, – нарушил молчание Фриче. – Я не могу сотрудничать с призраком. Кто

вы, и что от меня требуется?

– Неважно, – сказал Коблиц. – Что касается вас… на заводе работает группа поляков. Мне нужно,

чтобы ни один из них но был уволен. Во всяком случае, пока я не разрешу.

– Это невозможно, – сказал Фриче. – Как раз сегодня я передал дирекции списки на увольнение.

– Значит, утром отмените свой приказ. В конце концов, за ночь могли произойти только вам ведомые

изменения. Ни один поляк не должен покинуть завод. Таково мое условие.

Фриче сидел неподвижно, словно неожиданный поворот событий превратил его в камень.

– Побыстрей ворочайте мозгами, Фриче, – с раздражением воскликнул Коблиц и понизил голос:

Кристина застонала и зашевелилась. – Мне на вас отпущено еще десять минут.

– Хорошо. Допустим, я поляков оставлю. Что дальше? – поинтересовался немец.

– Дальше я кладу на стол листок бумаги и ручку. Вы пишете расписку в получении тысячи долларов.

Это приличная сумма, Фриче. И моя охранная грамота. Впрочем, наше делопроизводство вы знаете, не мне вам

объяснять. А в дальнейшем у вас одна-единственная задача: любить и охранять поляков. То есть вы их просто

должны обожать. Молиться на них, если хотите. Чтобы ни один волос не упал с их голов. Потому что за каждую

голову вы отвечаете своей…

Уже на улице Фриче заметил две темные мужские фигуры, бесшумно растворившиеся в ночи, и понял,

что с ним не шутят.

…Кристина стала приходить в себя, когда за окнами посветлело. Сознание было мутным, веки налиты

тяжестью, в теле бродила боль. Наконец она сбросила пелену полусна. К горлу подступила тошнота. Кристина

откинула простыню и ужаснулась: на теле синяки, следы укусов… Она поднялась, подошла к зеркалу,

вгляделась. Губы напухли.

Конечно, надо было заплакать. Да что там плакать – зарыдать во всю мочь. Но слез не было. Кристина

не привыкла плакать. Она медленно отвернулась от зеркала и вдруг увидела на столе цветы. Темно-красные

розы в вазочке. Возле вазы лежала записка. “Это вам от Яна”. Подписи не было. Фриче? Нет, естественно. Он

ничего о Яне не знает. Значит, Коблиц.

Розы от Яна… Кристина неожиданно засмеялась. Смех был неестественным, прорывался наружу

толчками, и оборвался так же внезапно, как начался. Она схватила вазу с цветами и с остервенением грохнула

об пол. Жалобно звякнули осколки фарфора…

Первые дни Ян с трудом вживался в обстановку “исчезновения”. Квартира с пушистыми коврами, дорогой

5 мебелью, богатой библиотекой была, по сути, комфортабельной тюрьмой: появление на улице

исключалось. В шестикомнатном особняке, где большую комнату занимала пани Зося, находилось еще одно

живое существо: огромный белый сибирский кот – пан Марек. Пан Марек явно томился по обществу: он

часами ходил за Яном, трогать себя руками не позволял, а только, не мяукая, беззвучно разевал острозубый рот

и выжидающе глядел на пришельца голубовато-желтыми глазами.

Внизу, в полуподвальном помещении, жил бородатый, мрачного вида смотритель. По всей вероятности,

он присматривал не только за домом.

Но самой загадочной фигурой в доме была, несомненно, сама пани Зося, всегда подтянутая, всегда

улыбающаяся. В какое бы время суток ни встречал ее Ян, Зося, казалось, только что собралась на бал. Ян понял,

что она не столь молода, как можно было представить при первом знакомстве, и что обилие косметики призвано

затушевывать признаки возраста. У нее были очень живые черные глаза. Подтянутые к вискам брови придавали

облику оригинальность. Хотя Яну и казалось, что в лице Зоей есть что-то от маски.

Зато походка была неподражаемой. Высокая, с точеными ногами, пани Зося ходила по коврам и паркету

так, как ходит по натянутому тросу искусный канатоходец.

В первый же вечер Зося поинтересовалась гастрономическими вкусами Яна и старалась ему угождать.

Готовила она превосходно.

Наутро после прибытия Ян занялся двумя важными делами: изучением чертежей и… отращиванием

бороды. К вечеру появился Коблиц, снял пиджак, ослабил галстук и сказал Яну, плюхаясь в кресло:

– Пан Янек, давайте отвлечемся от сумасшедшего мира. Предлагаю шахматы. Вы играете?

– Играю – слишком громко. Скажем так – двигаю фигуры.

– Усыпляете бдительность? – рассмеялся Коблиц. – Давайте подвигаем.

Партия вышла долгой, упорной и завершилась вничью. Ян понял, что Коблиц способен на дерзкие

авантюры, но умеет и отступить в нужный момент; Артуру игра Яна представилась остроумной, с

неожиданными продолжениями, но несколько сумбурной.

– Пан Янек, – сказал Коблиц, – завтра я вас покину недели на две. Сейчас вы мне расскажете все, что

знаете о поляках на заводе и о вашей невесте. И как можно подробнее. Любая мелочь может пригодиться.

Ян постарался добросовестно выполнить просьбу. Он понимал, что Коблиц собирается не на

увеселительную прогулку.

Далеко за полночь Артур стал прощаться.

– Не скучайте, пан Янек. О вас тут позаботится наша очаровательная пани Зося.

В тот же миг Зося с неизменной улыбкой возникла в комнате.

– Пан Коблиц может не беспокоиться.

– Я знаю, пани Зося, – заверил Коблиц. – Я лишь хотел предупредить пана Янека, чтобы не садился

играть с вами в шахматы, – проиграет!

Ян думал, что Коблиц пошутил. На следующий день Зося, накормив Яна отличным завтраком, принесла

стопку новеньких книг, положила на стол.

– Пан Янек, здесь польская и переводная литература по криптограммам. И вообще новейшие изыскания

математиков по разгадке шифров. Если вам интересно – пожалуйста.

Ян с любопытством взглянул на нее.

– Конечно, мне интересно, пани Зося. Но почему вы решили… вас просил Коблиц?

Зося улыбнулась.

– Пан Янек, посмотрите-ка на пана Марека!

Кот беззвучно разевал красную пасть и смотрел на Яна.

– Многие думают, что коты – очень глупые животные. Я так не думаю. Пан Марек умеет не задавать

глупых вопросов. А если вам очень наскучат эти умные книжки, вечером можем сыграть в шахматы.

И Зося, улыбаясь, отправилась мягкой походкой на кухню. “Господи, как я расту духовно, – подумал Ян,

– теперь мне надо учиться у кота. Следует разевать пасть, но ни в коем случае не мяукать. А вот пани Зося,

несмотря на свое имя, говорит по-польски с легким акцентом…”

Весь день Ян напряженно трудился. Он так увлекся, что оторвался от книг, лишь когда Зося заглянула в

дверь.

– Вы не устали?

– Отращивать бороду всегда утомительно, – отозвался Ян. – Что у нас на ужин? Шахматы?

– Если не возражаете, пан Янек.

– С удовольствием.

Он уступил подряд две партии. Зося играла без видимого напряжения, ходы ее были точны и

предвосхищали действия противника.

– Ого, – с искренним удивлением сказал Ян, – пан Коблиц предупреждал… я не принял всерьез… И

вот результат. Вы здорово играете, пани Зося.

– Дело не в том, – улыбнулась Зося. – Знаете такие стихи?

И она, не меняя голоса, продекламировала:

Я мир сравнил бы с шахматной доской,

Где клетки – день и ночь, а пешки – мы с тобой:

Подвигают немного – и забудут,

И в темный ящик сунут на покой.

Похоже, она даже плачет с улыбкой, мелькнуло в голове Яна.

– Что-то восточное? – попытался определить он.

– Омар Хайям, мой любимый поэт.

– О, вы увлекаетесь поэзией, пани Зося?

– Я увлекаюсь всем, что кажется достойным человека.

– Поэтому на душе у вас всегда немного грустно?.. Как в стихах восточных поэтов?..

– Хотите на ночь рюмку чего-нибудь крепкого?

– Если с вами – с удовольствием.

– Я не пью, пан Янек.

– Совсем?

– Только сладкую воду.

– Разве она осаждает вашу горечь?..

– Нашу горечь ничто не осаждает, – с неизменной улыбкой сказала папи Зося и принялась собирать

шахматные фигуры в коробку. – Вам ничего не надо?

– Ничего, спасибо.

Ян с головой погрузился в решение своей нелегкой и в какой-то мере странной задачи. Книги,

принесенные пани Зосей, значительно расширили его знания и продвинули вперед к цели. Увлечение работой,

шахматные баталии по вечерам и сама загадочная пани Зося не только скрашивали вынужденное

затворничество. Жизнь Яна наполнилась новым содержанием.

“Я разгадываю не одну, а две загадки, – усмехался Ян, думая о своей хозяйке. – И еще неизвестно,

какая из них приятнее”.

В один из дней Зося надолго исчезла из дому. Ян с досадой ощутил некую пустоту не только в

приглушенном коврами доме, но и в душе. Тем более что пан Марек тоже бродил по всем комнатам, терся боком

о ножки мебели, выгибал хвост трубой и беззвучно разевал рот, словно отчаянно звал пани Зосю.

– Эге, старина, выходит, и тебе неуютно без хозяйки, – вслух констатировал Ян.

Мысленно откровенничая с паном Мареком, Ян ничем не рисковал. Но когда он приоткрыл дверь на

лестницу, из дверей подвальной каморки тотчас появилась фигура бородатого смотрителя.

– Вы не знаете, куда делась пани Зося?

Бородатый ответил весьма нелюбезно:

– Наверное, скоро вернется. А вы не простудитесь – сквозняк.

“Вот так, – сказал себе Ян, – я на сквозняке. И заперты двери или нет, он существует”.

На Яна нахлынули мысли о Кристине, об отце, о товарищах, оставшихся в Германии.

Зося вернулась поздно вечером. Ян не спал и слышал, как мягко закрылась входная дверь. Это было не в

его правилах, но Ян в пижаме вышел в прихожую, притворно зевая.

Конечно же, пани Зося, сняв пальто, выглядела так, словно появилась из парикмахерской.

– Пани Зося, – сказал Ян, – это нечестно. Разве можно бросать нас надолго? Пан Марек просил

передать вам, что в следующий раз, если вы поступите так же, он возьмет и замяукает!

– А-а, так пан Марек стал делиться с вами, – улыбнулась Зося, – прекрасно, прекрасно, потому что он

не очень общительная личность. Но и ему, и вам надо что-то есть, а я запасалась продуктами. Завтра у нас будет

все свежее.

Подходила к концу вторая неделя с тех пор, как Артур Коблиц покинул Яна. Понемногу становился

тоньше отрывной календарь, листки с которого регулярно срывал постоялец. И все более густой становилась

отращиваемая светло-ржаная борода. Яном внезапно овладела депрессия. Он почувствовал отвращение к

работе. Стали приходить мысли о никчемности собственной судьбы. “В самом деле, – вяло размышлял Ян, —

сижу тут, неизвестно где и неизвестно зачем, пытаюсь проникнуть в какие-то не очень попятные тайны и если

завтра перестану существовать, никто об этом не узнает и не полюбопытствует, зачем я жил и зачем я умер”.

За все эти дни он ни разу не выиграл в шахматы у Зоей. А в этот вечер, когда на Яна нахлынула апатия,

он играл из рук вон плохо.

– Пан Янек, – сказала Зося с улыбкой. – Вы сегодня по в форме…

Ночью Яну казалось, что он любит эту странную женщину.

Утром он пожалел о ночной близости. В душе зияла пустота.

Ян знал многих женщин. Его не мучили лицемерные угрызения совести или желание казаться лучше, чем

он есть. Но с тех пор, как в его жизни появилась Кристина, началась переоценка ценностей. И сейчас Яну

думалось, что он человек низкий, без принципов и привязанностей. А пани Зося – просто дьявол в юбке,

искусивший его без нужды.

Ему не хотелось выходить к завтраку, не хотелось видеть Зосю. Именно в этот момент она остановилась

на пороге его комнаты, как всегда свежая, подтянутая и сказала с привычной улыбкой:

– Завтрак остывает. И вообще, не было ничего такого, чтобы позволить ему остыть. Пан Марек никогда

бы этого не позволил. Пожалуйста, мы ждем вас.

“Господи, какой же я идиот и эгоист, – мелькнуло в сознании Яна. – Нырнул в собственные

переживания. А ведь рядом существует другой человек, я ему, по всей вероятности, куда труднее, чем мне. Что

ты о ней знаешь? “Пани Зося, пани Зося…” Может, она никакая не Зося, а вообще черт знает кто”.

К завтраку Ян вышел приободрившимся, шутил, критиковал пана Марека за излишнюю молчаливость.

– Пан Янек, – сказала Зося, когда он заканчивал пить кофе, – вчера к вашему отцу заходил

неизвестный мужчина. Долго расспрашивал, что и как. Ио. похоже, поверил, что вас похитили. Мужчина этот

получает зарплату в гестапо. Так что вами интересовались всерьез. Это подтверждает опасения Коблица. И тот

факт, что пора покидать Польшу. С этой точки зрения ваша борода начинает меня устраивать… Еще немного

косметики, и вас не узнает родная собака, которой, впрочем, у вас нет.

– Кто же будет меня гримировать?

– Если не возражаете, я, – улыбнулась Зося.

– Вы хотите сказать, что я должен покинуть пределы страны, не дожидаясь Коблица?

– Пан Коблиц найдет вас в другом месте, как только сможет.

– Но я ставил перед ним кое-какие условия, без выполнения которых я никуда не двинусь.

– Он все учитывает и все выполнит.

– Вы так уверены?

– Пан Янек, не теряйте хорошего настроения. Его так легко потерять и так трудно найти… Читайте

лучше Омара Хайяма. Знаете, он однажды написал:

Те, у кого душа лежала к мудрым думам,

Пришли к ничтожеству путем своим угрюмым,

Будь простаком, дружи со свежим соком лоз,

А мудрым предоставь быть высохшим изюмом.

По прошествии двух дней Зося усадила Яна перед зеркалом и взялась переделывать его прическу.

– Прическа совершенно меняет внешность человека, – сообщила она.

Примерно минут через двадцать Ян с трудом узнал себя в зеркале. Зося с удовлетворением оглядела плод

искусных усилий, потом сфотографировала Яна на фоне чистой стены.

В этот день хозяйка снова надолго исчезла.

Вечером, во время ужина, Зося как-то странно поглядела на Яна.

– Пан Янек, вы знаете – кто я?..

У Яна на языке вертелось нечто грубое вроде “сторожевая овчарка” или более завуалированное “мой

демон-хранитель”. Но он вспомнил пана Марека и промолчал.

– Я – ваша жена, – сообщила пани Зося и положила на стол перед Яном два новеньких выездных

документа.

– О, поздравляю! – отозвался Ян. – В первую очередь – себя.

– Ничего, придется потерпеть, – Зося постаралась скрыть иронию. – Это ведь не навсегда.

– Куда же мы отправимся праздновать своп медовый месяц? – Ян разглядывал документы. – Не по

следам ли Робеспьера?..

На какой-то миг лицо пани Зоей превратилось в неподвижную маску.

“Ого, – подумал Ян, – я случайно задел больное место. При упоминании имени француза моя

новоиспеченная женушка не сумела справиться с эмоциями. Она, конечно, что-то знает о нем. Возможно, и о

тех, кто поставил точку в его судьбе. Честное слово, готов расточать нежности, чтобы как-нибудь узнать

правду…”

В считанные секунды Зося овладела собой.

– О, пан Янек, я не сразу поняла, о чем речь. Да, мы с вами завтра отправимся во Францию.

– На вашу родину, – закинул удочку Ян.

Однако на сей раз улыбка пани Зоей была непроницаемой.

– Там в одном городке под названием Париж есть неплохой дом. В нем живет француз, который

занимается тем же, чем и вы, пан Янек. Вам вдвоем предстоит собрать модель секретной машины. Кстати,

детали ее уже отправлены во Францию. Отец ваш на днях выедет в Англию. И остальные обещания будут

выполнены.

Пани Зося встала из-за стола. Поднялся и Ян. Подошел к женщине, положил руки ей на плечи.

– Ну, что ж, Зося, – сказал тихо, – поскольку ты теперь моя законная жена…

– Не надо, Янек, – мягко сняла с себя его руки пани Зося. – С собой в дорогу надо брать лишь самое

необходимое.

– Что же ты собираешься взять? – смутился Ян, думая о том, что в этой женщине все непредсказуемо.

– Я лично возьму с собой только пана Марека, – улыбнулась Зося.

●

Ч а с т ь III

Битва за тайну

●

Фред Саммербэг страстно желал, чтобы на смену главе Интеллидженс сервис адмиралу Хью Синклеру,

1 которого все больше одолевала болезнь, пришел полковник Стюарт Мензис. Не только потому, что Фред

около десяти лет знал полковника, сотрудничал с ним и был, как говорится, на короткой ноге. Всесильное

военное ведомство считало, что в Англии существуют две незыблемые вещи: адмирал Нельсон, венчающий

высокую колонну на Трафальгарской площади, и пост главы имперской службы разведки, возглавляемый

высшим офицером флота.

У Фреда на сей счет были иные соображения. Он отлично улавливал изоляционистские тенденции штаба

военно-морских сил, не желавшего делиться лаврами и информацией с другими родами войск. Фред предвидел,

что в новых условиях надвигающейся войны подобная тактика принесет значительный ущерб главному делу.

Консерватизм морского командования отражал устаревшие взгляды на роль боевого флота в грядущих

операциях. Увы, многие адмиралы не понимали, что при возрастающей роли авиации действия военных

кораблей вблизи от вражеских берегов и в узких морских заливах обречены на провал. Но Фред недаром

неоднократно колесил по нацистской Германии и выслушивал планы ее заправил, касавшиеся будущей войны.

Ставка делалась на массированное применение авиации и танков. Стремительность войскового маневра

предполагала необходимость надежной связи. Телефон уже не мог обеспечить ее. Не голубями же, в конце

концов, будут пользоваться германские генералы! Все указывало на то, что особо важную роль приобретает

радиосвязь.

Эти соображения Фред не раз выкладывал Мензису. И видел, что его идеи постепенно овладевают

полковником. Вообще-то, Мензис был баловнем судьбы. Даже в его походке проглядывала самоуверенность.

“Конечно, он может себе это позволить, – думал Фред. – Я тоже учился в Итоне вместе с сыновьями

лордов и пэров. Но у меня нет предков в Шотландии, которые выгнали из ячменя столько миллионов галлонов

виски, что они могли бы заполнить Темзу… Если у тебя есть такие доходы, как у Мензиса, ты можешь

улыбаться даже перед вратами ада”. Тем не менее внешняя самоуверенность не мешала Мензису

прислушиваться к дельным мыслям.

– Послушай, Фред, – заметил Мензис, выслушав очередной раз убежденный монолог Саммербэга в

пользу необходимости рассекречивания немецкого шифра, – ты так страстно и так долго (при этом полковник

как бы невзначай взглянул на часы) расписываешь красотку, что я, черт возьми, готов жениться на этой

проклятой машине! Но где она? Покажи мне ее – и я поведу ее в церковь.

– Стюарт, ты прекрасно знаешь, что ореха еще нет. Но это вовсе не значит, что не надо готовить щипцы

для его раскалывания.

– Что ты имеешь в виду?

– Добыть машину – полдела. Надо научиться с ней разговаривать. Она по-английски не понимает.

Поверь, Стюарт: эту войну будут выигрывать не только и не столько пушки. Нам нужно более мощное оружие.

Пора создать группу ученых. Нужны лучшие математические умы. Сегодня они отсиживаются в своих

университетских кельях. Свежий воздух им не повредит. И хочешь знать? Я убежден, что их участие в нашем

деле приведет ко многим полезным открытиям.

– Абсолютно согласен с тобой, – широко улыбнулся Мензис. – И даже сам совершил полезное

открытие. Вернее – бесполезное. Кто этим умам будет платить? Где взять средства?

– Пора потрясти военное ведомство, Стюарт!

– С таким же успехом можно трясти Биг Бэн.

– Мне кажется, надо начинать заранее.

– Ты возлагаешь на меня слишком большие надежды, Фред. Во-первых, я не главный босс. Во-вторых,

без влиятельных людей в правящем кабинете мы нашими предложениями можем лишь попусту сотрясать

воздух.

– Во-первых, мы все надеемся, что главным ты скоро станешь. Не смотри на меня так – это необходимо

для успеха дела. Во-вторых, если подумать, то и на кабинет министров можно оказать влияние.

– Ты положительно сегодня в ударе, – снова широко улыбнулся Мензис – Даже при своей вхожести в

трижды закрытый для многих Уайт-клуб, я не вижу, на кого воздействовать. С нашим Чемберленом можно есть

манную кашу, но не раскалывать орехи. И ты это знаешь.

Фред встал, прошелся по кабинету. За окном моросил тусклый дождь. Фред снова повернулся к Мензису.

– Послушай, Стюарт, а если я снова попробую подключить человека с челюстями?

– Ты имеешь в виду Черчилля? Идея, черт возьми, неплохая. Но насколько я разбираюсь в тонкостях

собаководства, ему сейчас невыгодно рычать на Чемберлена. Он стремится попасть в правительство и хочет

убедить премьера в своей лояльности. В этих случаях больше виляют хвостом, чем показывают зубы.

– И все же… Если Уинстон думает о будущем и связывает его с первыми ролями в правительство, то

должен оцепить перспективу наших предложений.

Фред умышленно употребил слово “наши”, том самым автоматически подключая Мензиса к своим

проектам. Но за широкой улыбкой полковника стоял быстрый ум и богатый опыт.

– Что ж, если ты можешь говорить от своего имени… попробуй, а там посмотрим.

“Ловко он ушел от меня, – восхитился Фред. – Если я добьюсь успеха, он от лавров не откажется. А в

случае неудачи останется в стороне. Ну что ж, на его месте, пожалуй, иначе нельзя”.

– Хорошо, Стюарт, я попробую переговорить с Черчиллем. Ты разрешишь тебя информировать? —

нанес тонкий укол Фред.

– Обязательно информируй, Фред. Ты ведь знаешь, что я начинаю скучать, если долго не слышу твоей

информации…

– И еще одно, Стюарт. В Париже один толковый поляк колдует над немецкой шифровальной машиной.

Там у него мастерская, где он пытается воссоздать макет ореха. Естественно, за ним присматривают. В силу

известных тебе обстоятельств, мы вынуждены пока делиться предполагаемой игрушкой с французами. Найди

повод отправить меня в Париж. Ненадолго.

– Ну, вот и весь английский патриотизм, – шире обычного улыбнулся Мензис. – Живу в Лондоне,

здесь получаю содержание, уверяю шефа в преданности. А больше всего на свете люблю Париж… Полагаю, ты

прав, Фред. Необходимо съездить. Это я тебе обещаю. Даже без кабинета министров.

Фред вышел от Мензиса ободренный и озадаченный. “Хорошенькое дело, я наболтал о возможности

повлиять на Уинстона, а как это осуществить? В конце концов, я не пью с ним каждый день кофе и не курю

вонючие сигары. Тем более что я вообще не курю. Вот ведь интересная штука: любое положительное качество

при определенной ситуации может превратиться в недостаток – и наоборот!”

Всю ночь Фред размышлял, как обратиться к Черчиллю. Один раз ему удалось сыграть на склонности

политика к театральным жестам. Теперь прежние кнопки не годились. Следовало искать иные пружины. И если

в первом случае Фред нащупывал стороны слабые, то теперь ему предстояло сыграть на сильных. А это, как

правило, ничуть не проще.

Фред навел справки, где сейчас находится Черчилль – в Чартвелле – усадьбе, когда-то купленной на

литературные гонорары за два тома “Мирового кризиса”, или же в Лондоне. Оказалось, что в Лондоне. Фреду

был знаком тихий переулок и дом под номером двадцать восемь неподалеку от Хайд-парка, где располагалась

уютная лондонская квартира Уинстона.

Фред знал, что Черчилль не очень любил гулять по столице. Больше того, он плохо ориентировался в

городе. А однажды, решив самостоятельно поехать на метро, даже заблудился. Так что шансов встретить его на

прогулке было мало. Придется набраться нахальства и позвонить. “Надо просить аудиенции. Повод есть.

Памятуя об услуге, оказанной этим человеком в начале операции с шифровальной машиной, я могу

информировать его о ходе дела. Конечно, это несомненное нарушение наших правил. Уинстон сегодня не

занимает никакой официальной должности. И я, по сути, не имею права делиться с ним секретами

государственной важности. Но он всегда поддерживал хорошие отношения с разведкой, жадно впитывал в себя

любую нашу информацию. И таким образом можно перекинуть мост к цели, ради которой я все это затеял”.

Фред позвонил. Через некоторое время трубку взял Черчилль. Фред представился, напомнил об их

встрече во франции и сказал, что хотел бы лично посетить его. Наступила пауза, во время которой Фред слышал

только тяжелое дыхание Черчилля и еще какие-то чавкающие звуки – видимо, собеседник жевал сигару. Затем

последовало всего одно слово:

– Приезжайте.

Когда Фред прибыл, слуга проводил его в спальню, предупредив, что хозяин чувствует легкое

недомогание и поэтому примет посетителя, не покидая постели. Впрочем, Черчилль так часто встречал

визитеров в спальне, что это давно не являлось новостью.

Войдя в спальню, Фред с любопытством огляделся.

Черчилль в пестром восточном халате полулежал на широченной кровати. В левом уголке рта торчала

неизменная сигара. Рядом, на кровати и на полу, валялось несколько книг; одна была раскрыта посредине. В

убранстве спальни было что-то помпезное. На мраморном камине – тяжелые бронзовые статуэтки; на стенах

– большие картины в золоченых рамах. Все здесь было массивным, устоявшимся, не подлежавшим

изменению. И даже пожелтевший листок в скромной рамке под стеклом, висевший на стене над кроватью

хозяина – объявление буров о том, что за голову опасного преступника У. Черчилля назначена награда в

двадцать пять фунтов стерлингов, – не разрушал, а скорее дополнял ощущение устойчивости этого быта.

Но центром этой консервативной стабильности был сам Черчилль. Даже экстравагантность халата,

привычка выводить себя за рамки привычного этикета, не извиняясь перед гостями – все это тоже было частью

его бунтарского постоянства претендовать на исключительность.

– Добрый день, сэр, – произнес Фред. – Я сразу должен извиниться за вторжение…

– Оставим условности, мистер Саммербэг. Мы ведь с вами старые знакомые, – энергично прервал

Черчилль. – Что будете пить? Виски? Джин с тоником?

– Что предпочитаете вы? – вежливо осведомился Фред.

– Президент Рузвельт любезно прислал мне американский “Бурбон”. Не желаете ли попробовать

американского виски? Я лично уже к нему приложился и пока остался в живых. Кроме того, нам всем, кажется,

пора привыкать к американским напиткам…

– От “Бурбона” не откажусь, – вступая в игру подтекстов, объявил Фред.

Черчилль взглянул на дверь, на пороге которой уже вырос его давний лакей Сайерс. Это был высокий

мужчина неопределенного возраста с благородным лицом и седыми баками. Он сочетал в себе такую

безукоризненность манер, такую невозмутимость, что трудно было понять, с него ли писался традиционный

характер английского слуги или он сам был порождением литературных трафаретов?