Текст книги "Приглашение в ад"

Автор книги: Иван Рядченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Чего захотел! Нет, старина, мы не каждый день берем в плен сыновей лордов… Погоди…

Не закончив мысль, он покинул комнату, в которой повеяло близким дыханием смерти.

А перед вечером заглянул Арчи. Он прикрыл дверь, странно взглянул на пленника и тихо произнес:

– Вот что, мистер. Вам надо бежать. Они там спорят… некоторые боятся мести англичан. Но главный

настаивает на петле.

Черчилль невольно ощутил стеснение в горле. Однако взял себя в руки.

– Легко сказать, приятель, – надо бежать. Но как?

– Когда стемнеет, я принесу одежду бура. А вы свою уложите на кровать так, как будто спите. Я помогу

вам перебраться через забор. Остальное… как повезет.

Черчилль с некоторым недоумением смотрел на Арчи.

– Послушайте… почему вы, черт возьми, решили мне помочь?. Ведь я…

Он не договорил, неопределенно махнул рукой с зажатой в ней сигарой.

– А зачем умирать молодым? – вдруг добродушно Улыбнулся Арчи. – У вас, наверно, есть мать. И,

может быть, вы еще совершите в жизни что-нибудь хорошее… Я правильно говорю? Ладно, как стемнеет,

будьте готовы. Молодой бур слово сдержал. Поздним вечером он принес Уинстону куртку и широкополую

шляпу. Уинстон быстро переоделся. При свете ночника уложенную на постели одежду можно было принять за

спящего пленника.

– А теперь пора, – шепнул Арчи.

Они направились к двери. Но Черчилль внезапно вернулся:

– Минутку.

Он наклонился над столом и толстым черным карандашом набросал на клочке бумаги: “Достопочтенный

сэр! Приношу извинения, что не имел возможности Вас дождаться и попрощаться лично. Не посетуйте, если

предназначенная для меня петля останется незанятой. Надеюсь встретить Вас в другом месте. Остаюсь Вашим

должником. У.Черчилль”.

Арчи через плечо Уинстона взглянул на записку, но ничего не сказал. Они выскользнули в темный двор.

Арчи все продумал. Он знал место, где нет часовых. У забора Черчилль сунул в руку Арчи клочок бумаги.

– Мой адрес, – шепнул. – Если когда-нибудь…

– Не теряйте времени, мистер, – прошептал в ответ Арчи. – Храни вас господь…

Они пожали друг другу руки. Бур помог Уинстону перевалить через забор.

Беспрепятственно пройдя чуть ли не через весь дремлющий город, Уинстон добрался до железной

дороги, вскарабкался на медленно двигавшийся товарняк и спрятался среди мешков с углем. Перед рассветом

сошел с поезда, опасаясь разгрузки. День провел в зарослях, прячась от людей. Снова наступила ночь, и весьма

холодная. Уинстон продрог, обессилел от переживаний и голода. Он понимал, что долго так не протянет. Тогда

он поднялся с земли и пошел на первый встречный огонек, мелькнувший вдали. Теперь его вело обыкновенное

отчаяние. Однако кто знает, где ждет нас удача? Любой бур мог немедленно выдать Черчилля властям. Но

Уинстон постучал в дверь домика, в котором жил единственный в этой местности англичанин. Буры оставили

его в качестве специалиста по сохранению законсервированных шахт. Соотечественник спрятал Черчилля в

одной из штолен. А через несколько дней усадил на товарный поезд, направлявшийся в португальский порт

Лоуреншу-Маркаш. Прощаясь, добрый малый сунул в руки Черчиллю небольшой листок бумаги. В нем

сообщалось, что за голову бежавшего преступника У.Черчилля назначена награда в двадцать пять фунтов

стерлингов.

– Какие мерзавцы! – негодующе воскликнул Уинстон.

– Не волнуйтесь, сэр, – постарался успокоить его англичанин. – Теперь им до вас не добраться.

– Не в этом дело, – продолжал бушевать Черчилль, чувствуя, что обретает прежний апломб. —

Неужели вы не понимаете?! Двадцать пять фунтов… Это оскорбительно! Моя голова стоит куда дороже…

Лето 1938 года застало Фредерика Саммербэга в очередном турне по Германии. Вот уже несколько лет

6 тайный сотрудник Интеллидженс сервис время от времени отправлялся в нацистский рейх (“прямо в пасть

к тигру”, – иногда посмеивался над собой). Здесь, в вооружавшейся Германии, он беспрепятственно разъезжал

по стране и вел беседы с главарями нового порядка. Среди его собеседников были Рудольф Гесс, Эрих Кох,

Генрих Гиммлер. Но главным, так сказать, проводником замыслов и планов фашистского руководства был

Альфред Розенберг, сорокапятилетний идеолог партии, глава ее внешнеполитического отдела.

В Лондоне мало кто понимал смысл ежегодных вояжей Саммербэга. Посмеивались не только в

Интеллидженс сервис, но и в министерстве иностранных дел.

– Конечно, все мы Фреду осточертели, – острили коллеги, – но довольно странный способ —

отдыхать от нас среди немцев. Пустая трата денег.

Фредерик охотно посмеивался вместе с коллегами, однако поездки продолжал. Спокойный,

дальновидный, он пользовался негласной поддержкой главы британского ведомства безопасности, адмирала

сэра Хью Синклера. Надо сказать, что пост начальника Интеллидженс сервис по старой британской традиции

даровался королем и считался не только престижным, но и выгодным. Поскольку Британия почитались

владычицей морей, – и не без оснований! – именно военно-морские силы узурпировали руководство тайным

учреждением. Среди адмиралов, возглавлявших эту службу, естественно, встречались разные люди. Хью

Синклер был человеком дела. Он так же, как Саммербэг, терпеть не мог министерских болтунов, готовых

утопить в словесах и бумагах любое разумное начинание. Его бесило иронически-покровительственное

отношение руководителей британского кабинета к поставляемой Саммербэгом тревожной информации об

истинных намерениях Гитлера. И поскольку адмирал никому не позволял посягать на независимость

Интеллидженс сервис, он поощрил новую поездку сотрудника к влиятельным наци.

Кончалась вторая неделя пребывания Саммербэга в Германии. Пора было возвращаться в Лондон. Тем

более что на душе у Фреда становилось все беспокойнее. В стуке кованых каблуков “коричневорубашечпиков”,

в фанатичных сборищах юнцов из “гитлер-югенда”, во все более откровенных и наглых заявлениях лидеров о

необходимости завоевания “жизненного пространства” для тысячелетнего рейха отчетливо нарастал грохот

войны.

Вчера, когда Розенберг подвез Фреда к небольшой уютной гостинице на своем черном “хорхе”, нацист,

улыбаясь, сказал:

– Мой друг, я понимаю, вы уже спешите домой. Все мы скучаем по дому, не правда ли? Однако

потерпите немного. Вы уже немало знаете о том, каким мы представляем себе грядущее. Но завтра, может быть,

вы узнаете еще больше и укрепитесь в доверии к нам. Постарайтесь до обеда не исчезать. В крайнем случае,

вызовите моего адъютанта с машиной. Он поможет держать с нами связь. Договорились?

И Розенберг протянул белую мягкую руку.

Фред ночью спал плохо, каждый раз возвращался мыслями к туманному намеку Розенберга. Для Фреда

не составляло тайны, почему нацисты с ним возятся, охотно предоставляют возможность путешествовать по

стране, ведут долгие беседы. Конечно, идет игра в кошки-мышки. Гитлер заинтересован, чтобы информация,

которой начиняют англичанина, поступала в лондонский Форин Оффис. Фред прилагал все усилия, чтобы

именно эта сторона его деятельности становилась известной нацистским главарям. Пока это ему удавалось.

Около двух пополудни – Фред уже собирался пообедать

– раздался телефонный звонок.

– Как самочувствие, мой друг? Спали, надеюсь,

хорошо? Ну и прекрасно. Тогда будьте готовы: сейчас за вамп

заедет машина. Что? Нет, пообедаем позже. Знаете, я очень рад

за вас: с вами хочет побеседовать фюрер…

“В конце концов если отправляешься в ад, то почему бы

не встретиться с дьяволом?” – усмехнулся Саммербэг.

Надевая галстук, вдруг вспомнил свою встречу с Генри-

хом Гиммлером – и слегка покраснел. Впервые за все поездки

в Германию он испытал что-то вроде унижения. С Розенбергом,

с Эрихом Кохом и даже с малоразговорчивым Гессом Фред вел

себя свободно, раскованно, совершенно не испытывая чувства

неуверенности и страха. Но когда Гиммлер, принимая гостя в

своем кабинете, льдисто сверкнул пенсне и немигающе

уставился на Фреда, тот, к своему стыду, вздрогнул. На миг

почудилось, что за столом сидит не теплокровное человеческое

существо, а какая-то доисторическая рептилия. Хотя с тех пор

прошло больше года, Фред и сейчас ощутил ледяное прикосно-

вение щупальцев испуга. Но Фред быстро овладел собой и уже

в “хорхе”, сидя позади адъютанта Розенберга, с удовлетворени-

ем почувствовал в себе азарт охотника, а не трепетную робость

дичи. Даже тяжелые своды и массивные лестничные марши

рейхсканцелярии не подавили этого чувства. В приемной

стояли несколько эсесовцев. Их черная форма настолько впи-

сывалась в мрачные апартаменты, что уже ничего не добавляла

к общему впечатлению. Было бы куда страшнее, если б они ока-

зались в белом, невольно отметил про себя Саммербэг.

Едва он переступил порог приемной, как из массивных

дверей кабинета вышел Розенберг.

– Приветствую, друг мой, – начальник внешнеполитического отдела привычно улыбался. – Рад видеть

в полном здравии. Проходите, фюрер ждет вас…

Фред, конечно, не знал, что накануне у Гитлера с Розенбергом произошел касающийся его разговор.

– Мой фюрер, – сказал Розенберг, – я уже не раз докладывал вам об этом англичанине. Теперь он

собирается отбывать восвояси. Мне думается, все идет отлично. Не помешал бы заключительный аккорд…

– Вы хотите, чтобы я принял его? – быстро откликнулся Гитлер.

Розенберг молча наклонил голову.

Гитлер резко встал с кресла и, сложив руки на животе, заходил по кабинету. Остановился у большого

глобуса, стоявшего в углу, повернулся.

– Вы думаете, игра стоит свеч? А если он водит нас за нос?

Розенберг усмехнулся. Он хорошо изучил Гитлера.

– Все может быть, мой фюрер. Но пока его доклады “Форин оффису” можно считать блестящими – с

нашей точки зрения. Кроме того, вы знаете, я сам терпеть не могу иметь дело с вылощенными дипломатами.

Этот англичанин не дипломат. А его связи и воззрения… в общем, полагаю, что для дымовой завесы он может

пригодиться.

– Ладно, я вам верю, Альфред. Давайте вашего подопечного. Время я завтра уточню…

Едва Фред оказался в кабинете, как Гитлер энергично направился навстречу:

– Нам известно, что в Англии есть высокопоставленные лорды, которые опасаются наших действий. Это

происходит благодаря невежеству, непониманию наших целей и задач. Германская нация, заслужившая всей

своей историей, работоспособностью, умом, храбростью и стойкостью лучшего удела, сегодня задыхается в

тисках географических, экономических, нравственных. Она заслуживает лучшей участи! И мы ее добьемся! Но,

господин Саммербэг, я растоптал Версальский договор вовсе не затем, чтобы пушки смотрели на запад…

Поймите: нужное нам жизненное пространство лежит на востоке. Только мы в состоянии завоевать Россию и

уничтожить коммунистов. Не скрою от. вас: кое-какие экономические нужды мы удовлетворим за счет

внутренней Европы. Все равно множество европейских правительств погрязло в интеллигентской болтовне,

мускулы у них стали дряблыми, эти страны уже самостоятельной роли не играют. Если мы не вольем в них

свежую кровь, носы у них скоро провалятся…

Гитлер на миг умолк, отвернулся, глядя в угол кабинета, словно какая-то мысль отвлекла его.

Розенберг сидел совершенно спокойно, незаметно наблюдая за поведением гостя.

Гитлер глотнул слюну, словно преодолевая комок в горле.

– Я глубоко убежден, что мир сейчас в хаосе и ему нужен новый порядок. Он может опираться только на

трех китов. – Гитлер встал, держа руки на животе. – Да, только на трех! – продолжал он и патетически

воскликнул: – Новый порядок взвалят себе на плечи три сверхдержавы: Британская империя, великая Америка

и новый великий германский рейх!

Фюрер поднял руку с устремленным вверх указательным пальцем; Фред посмотрел на рукав с повязкой,

где в красном круге чернела свастика. Ему показалось, что концы ее по-змеиному шевелятся…

– Вот главная формула перестроения мира, и мы от нее не отступим! – почти выкрикнул Гитлер.

Он сделал паузу, вернулся за стол, положил на него руки. И вдруг резко убрал их. Фред автоматически

успел отметить, что твердые широкие ногти обгрызены.

Саммербэг собрался спросить, какие же страны Европы фюрер считает не играющими самостоятельной

роли, но Гитлер его опередил:

– Конечно, было бы всем нам на пользу, если бы английская авиация удержалась от вмешательства в

локальные выступления вермахта. Возможно широкое соглашение с правительством его величества, в котором

учитывались бы самые разнообразные интересы Великобритании во многих районах планеты… Такое

соглашение возможно, конечно, если в вашем правительстве не возобладают неразумные силы.

Фред воспользовался паузой.

– Какие же силы вы имеете в виду, господин рейхсканцлер?

– Я имею в виду вашего Черчилля и ему подобных, – с вызовом бросил Гитлер. – Неужели он не

понимает, кто подлинный враг Британской империи?! Его речи об угрозе нацизма долетают сюда, как осколки

разорвавшихся снарядов…

Сидевший до этого неподвижно Розенберг зашевелился и, желая смягчить острые углы беседы,

наклонился в сторону Фреда.

– Вы понимаете, мой друг, что подобные речи оставляют шрамы на самосознании немцев. А шрамы,

даже при пластических операциях, не всегда удается сгладить.

Гитлер не поддержал попытку Розенберга смягчить ситуацию.

– Кроме того, хочу сказать вам со всей прямотой, господин Саммербэг: надежды Черчилля удерживать

нас на длинном поводке от Британских островов при помощи Франции – это… – Гитлер остановился в

поисках подходящего сравнения, – это, как назвал свою лучшую книгу мой друг Альфред Розенберг, – “Миф

XX столетия”! Или, лучше скажем, стеклянный горшок на заборе во время сильной бури…

“Итак, долгое время меня уверяли в непоколебимой любви к Англии, теперь начались угрозы, – думал

Саммербэг. – И это, безусловно, симптомично. Фюрер уже что-то решил. Лучше бы он чаще смотрел на

восток, чем на запад!..”

Вслух Фред сказал:

– Я в немалой мере разделяю ваши опасения, господин рейхсканцлер. Меньше всего я хочу, чтобы

немцы и англичане рыли друг другу могилы. Полагаю, это весьма нерентабельно. Однако пока в Англии у

власти нынешнее правительство, думаю, опасаться нечего.

– Если бы не ваши игры в демократию! – воскликнул Гитлер.

Фред развел руками и стал подниматься.

– Ваше время слишком дорого, господин Гитлер, чтобы злоупотреблять им. Я очень признателен вам за

беседу. Я извлек из нее много пользы. Мы не только демократы, но еще и оптимисты. Давайте надеяться на

лучшее!

В приемную Фред вышел вместе с Розенбергом. От окна приемной сверкнуло пенсне – там, заложив

руки за спину, стоял Гиммлер. Фред с трудом унял пробежавшие по спине мурашки, коротко поклонился.

Гиммлер ответил едва заметным кивком головы.

– Друг мой, подождите меня в машине, – попросил Розенберг Саммербэга.

Фред вместе с адъютантом Розенберга спустился вниз. На улице в глаза ударило ослепительное июньское

солнце, отражаясь от начищенной меди оркестра: мимо лихо маршировала колонна штурмовиков. После

сумрачности рейхсканцелярии сияние дня казалось нестерпимым. От света и грохота у Фреда в глазах

качнулись фиолетовые круги. Адъютант молча распахнул тяжелую дверцу “хорха”.

Ждать пришлось довольно долго. Наконец появился Розенберг. Фред надеялся, что они пообедают

вместе, как договорились. Но Розенберг лишь склонился у дверцы, заглядывая в машину. Некоторое время

смотрел на Фреда, словно не знал, на что же решиться.

– Вы, кажется, сказали, что у вас на сегодня билет?

– Да, поезд поздно вечером.

– Извините меня, друг мой, не смогу ни пообедать с вами, ни проводить. Увы, обстоятельства. Надеюсь,

вы понимаете?

Фреду оставалось лишь кивнуть головой в знак согласия и выразить вежливое сожаление.

Розенберг просунул голову в машину и тихо сказал:

– А вы, друг мой, уезжайте. Не задерживайтесь. Я лично хотел бы, чтобы с вами ничего не случилось…

Возможно, на вокзале к вам подойдет мой человек. Если он принесет записку – уничтожьте. Ну, счастливо!

Розенберг, не оглядываясь, шагнул к подъезду. Тотчас “хорх” тронулся с места и набрал скорость.

Фред лихорадочно соображал, что же произошло, что хотел дать понять ему Розенберг и как теперь себя

вести. Конечно, перемена в поведении Розенберга связана с Гиммлером. Холодноглазый что-то раскопал. Где-то

запахло горелой шерстью. Значит, прокол и нужно убираться восвояси. И поскорее.

Фред вышел из гостиницы, поблагодарил водителя, подождал, пока “хорх” скроется за поворотом улицы.

Без сомнения, Розенберг предупредил об опасности. Но откуда у одного из главарей нацистов такое

благоволение к возможному противнику? Или это просто обычное лицемерие, а на самом деле ловушка?

Фред стоял у входа в гостиницу, и солнце уже не слепило его.

“Нет, пожалуй, я нужен Розенбергу, – подумал Фред. – Он чертовски дорожит моими докладами

нашему министру иностранных дел. Я – козырь в его карточной колоде, пусть не самый крупный, но козырь.

Он рекомендовал меня Гитлеру. И, значит, не в его интересах оказаться в дураках. Поэтому он хочет, чтобы я

остался на плаву. Что ж, на этот раз наши намерения совпадают. Спасибо, гэрр Альфред Розенберг. И все же,

если ужинаешь с дьяволом, следует запастись длинной ложкой, гласит английская пословица”.

Фред взял ключ от номера, поднялся к себе. Быстро побросал самое необходимое в круглый кожаный

баул. С сожалением глянул на два своих роскошных клетчатых кофра. Ладно, в конце концов, пришлют, не

станут же они мелочиться. Оставляя ключ портье, Фред сказал, что отправляется по магазинам, если будут

спрашивать – к вечеру вернется.

Он действительно немного попетлял по городу, вышел на Унтер-ден-Линден. Не выявив слежки, взял

такси и помчался на вокзал. Ему повезло – поезд на Париж уходил через полчаса…

Уже в Лондоне Фред обнаружил среди почты конверт без обычных штемпелей и марок. Письмо было

кратким.

“Друг мой, – писал Розенберг, – я рад, что Вы добрались домой без осложнений. Появляться снова в

Германии для Вас крайне нежелательно. Как Вы понимаете, нашим службам стало кое-что известно о Вас. Что

касается меня, то по-прежнему надеюсь на Ваше дружеское расположение. А.Р.”.

Перечитав письмо, Фред помрачнел – он еще раз понял, что война неотвратимо приближается.

Его массивная фигура едва помещалась на легком раскладном стульчике. Было просто непонятно, как

7 выдерживает стокилограммовый вес полотняная перепонка. Перед ним стоял мольберт, на траве лежал

открытый ящик с красками и кистями. Трава вокруг была такой яркой, что казалась нарисованной.

Художник устроился на вершине холма. Пейзаж, который открывался с высоты, покорял. Слева, на более

высоком холме высились зубчатые стены древнего замка Бордэберри. За ними, далеко на горизонте, в голубизне

неба прозрачно маячили вершины испанских Пиренеев. Можно было подумать, что горы эти не имеют

основания на земле, а просто парят в воздухе.

Впереди была живописная долина. Густо-красные крыши селений отчетливо контрастировали с зеленью

виноградников; веселая речка игриво извивалась между ивовых зарослей; небо над долиной казалось

переснятым с переводной картинки… Не перенести на холст всю эту красоту было бы кощунством, подумал

художник. Кисть коснулась холста. В то же мгновение на мольберт набежала тень.

Уинстон Черчилль недовольно оглянулся. Легкое облачко прикрыло солнце. Но едва Уинстон повернул

голову, облачко соскользнуло с ослепительного диска и, словно извиняясь за бестактность, полетело дальше.

“Даже облака видят во мне хозяина”, – с усмешкой подумал Уинстон. Эта самоуверенность еще более

подняла праздничное состояние духа. Здесь, на юге Франции, Черчилль редко расставался с хорошим

настроением. Ставя Англию превыше всего на свете, он все же редко испытывал желание взять в руки кисть

при виде родных пейзажей. Его влекли краски яркие, сильные, не приглушенные капризами климата. Это и

было одной из причин, побудивших Уинстона принять приглашение владельца замка генерала Брутинелля

погостить с семьей в его владениях. Причиной приятной, но не единственной.

Черчилль был уже немолодым человеком, ему шел шестьдесят четвертый год. В бурном море

политической жизни Уинстон много раз взлетал на гребень и падал с него. Немало подпортила карьеру

неудавшаяся авантюра с захватом турецкого полуострова Галлиполи во время первой мировой войны. Уинстон

осуществлял свой план с упорством фанатика. Однако переоценка возможностей военного флота,

несогласованность в действиях командующих различными родами войск привели к тому, что многие матери

справедливо стали называть Черчилля “убийцей наших сыновей”. Каждый раз, соскальзывая с очередного

гребня, он на время уходил в тень, чтобы дождаться следующей волны. Вот и теперь Уинстона не покидало

ощущение, что приближается его звездный час.

Незадолго до отъезда во Францию вышел сборник речей “Почему Англия спала”. Пожалуй, это были

лучшие его речи за все время деятельности. В них он дальновидно указывал на реальную угрозу Англии со

стороны наращивающего стальные мускулы нацизма, разоблачал фальшивые обещания Гитлера, анализировал

соотношение сил и, что особенно было ценно, клеймил и высмеивал нацистов и соглашателей британского

кабинета. Его речи подготавливали общественное мнение к неизбежному столкновению с фашизмом.

Выход сборника способствовал новому подъему авторитета Черчилля в стране. Невилл Чемберлен,

возглавлявший британский кабинет, не мог не считаться с этим.

Уинстон был слишком опытным лоцманом, знавшим политические течения и мели. В надежде, что

Чемберлен включит его в состав кабинета, Черчилль решил на время умерить критический пыл. Чтобы это не

выглядело отступлением в глазах избирателей, а объяснялось естественной паузой, Уинстон принял

приглашение своего старого приятеля-генерала и отправился “в отпуск по состоянию здоровья” во Францию.

На первый взгляд, в упрямом и временами яростном противодействии Гитлеру особой логики не было.

Миллионы людей в Англии – и не только в Англии – знали о давней симпатии Черчилля к Бенито Муссолини

и к итальянскому фашизму вообще. Муссолини Уинстон почитал как государственного деятеля, вождя нации,

хвалил его личные человеческие достоинства. Для Черчилля Муссолини прежде всего был борцом против

коммунизма. Уинстон всю жизнь мечтал задушить власть большевиков и развеять на очаге военного костра

пепел самих коммунистических идей. Казалось бы, все понятно.

Однако нежность к Муссолини заметно поубавилась после вторжения итальянцев в Абиссинию. Вовсе не

потому, что колониальная авантюра претила Черчиллю: просто на сей раз итальянский фашизм затронул

имперские интересы британского льва.

Негативное отношение к Гитлеру складывалось на более сложной основе.

Непоколебимый аристократ, приверженец знатности родов, Уинстон в тридцатых годах восхищался

“простым ефрейтором, поднявшимся на государственную высоту и сумевшим вернуть Германию в ряд

государств, с которыми вынуждены считаться остальные”. В одной из книг своих очерков он даже нарисовал

политический портрет фюрера. Но нужно отдать должное государственному чутью Черчилля: сквозь дыры в

разорванном Версальском договоре он разглядел истинное обличье германского фашизма, почуял волчий

аппетит Гитлера.

О, британский политик был совсем не против того, чтобы обратить вожделения неистового Адольфа на

восток! Но… тут вырастало это очень большое “НО”. С одной стороны, неплохо было бы, чтобы фашисты

поставили на колени красную Россию. С другой – это должно было неизмеримо усилить фашистскую

Германию.

Не случайно горячность его речи в парламенте произвела впечатление даже на твердолобых. Ударяя в

запальчивости кулаком по трибуне, Уинстон почти кричал в зал, как всегда, прибегая к гиперболам:

– Ни одна страна не является столь уязвимой, как наша, и ни одна не сулит грабителю большей

наживы… Мы с нашей огромной столицей -этой величайшей мишенью в мире, напоминающей как бы

огромную, жирную, дорогую корову, привязанную для приманки хищников, – находимся в таком положении, в

каком мы никогда не были в прошлом и в каком ни одна другая страна не находится в настоящее время… Я

утверждаю, что Германия в нарушение мирного договора уже создала военную авиацию, равную по своей мощи

почти двум третям нынешних оборонительных воздушных сил нашей метрополии…

Размышляя о судьбах Британии, Черчилль понимал: любое усиление фашистской Германии поставит его

страну в подчиненно-унизительное положение. Диктовать условия станет Гитлер.

Впрочем, была еще одна побудительная причина – причина сугубо личная, возможно, не до копца

осознанная. Всю свою кипучую жизнь Уинстон искал обстоятельства для исторического подвига. Но выбирал

их не очень обдуманно, подменяя реальную оценку собственной самоуверенностью и нежеланием считаться с

социальными ветрами времени. Так вышло со стремлением стать полководцем в первой мировой войне. Так

было с попыткой смять революцию в России.

И вот на горизонте появился враг – сильный, не знающий жалости. Тень паучьей свастики хищно

нависла над близкой сердцу Черчилля и уже дряхлеющей империей…

– Ну что ж, – думал Уинстон, вглядываясь в оттенки пейзажа и машинально размешивая краски на

палитре. – Гераклу для подвига необходим лев. Смешно, если гигант станет раздирать пасть кошке…

Он не сразу заметил, что на мольберт снова легла тень.

На этот раз она имела четкие очертания.

Уинстон в недоумении оглянулся. Лицо его под легкой соломенной шляпой нахмурилось. За спиной стоял

довольно высокий человек лет сорока. Клетчатый пиджак, брюки Для гольфа и белые гетры выдавали в нем

туриста. Новые башмаки были начищены до блеска. Крахмально-снежную Рубашку оттенял неяркий галстук.

Волосы на висках серебрились – так же, как подстриженная щеточка усов. Голубые глаза смотрели цепко, по

доброжелательно.

– В чем дело? – не заботясь о вежливости, бросил Уинстон, раздосадованный тем, что его одиночество

нарушено.

– Мне очень неприятно, сэр, что я вынужден оторвать вас от единения с прекрасным, – приятным

голосом на чистом английском заговорил пришелец, – но, поверьте, к этому вынуждают обстоятельства.

Боюсь, что в замке, в котором вы гостите, мы не найдем возможности для весьма конфиденциального

разговора… Чтобы не терять времени, сразу вручу письмо от сэра Хью Синклера.

Говоря это, незнакомец достал из кармана пиджака объемистое кожаное портмоне, выпул конверт.

– Ах, вот в чем дело, – примирительно сказал Черчилль. – Кажется, я узнал вас. Вы из…

– Фредерик Саммербэг, Интеллидженс сервис, – поклонился Фред.

– Да, да, мистер Саммербэг, помню, мне представляли вас. Подержите минутку письмо, я вытру пальцы.

Как ни стараешься, половина этих красок остается на руках, – притворно пожаловался Уинстон, тщательно

вытирая тряпкой пальцы.

– Но кое-что попадает и на холст, сэр, – заметил Фред, сделав шаг в сторону и рассматривая работу. —

И, по-моему, попадает не зря. Вам удалось пересадить на полотно местное солнце.

– А-а, так, мазня для отдыха души, – махнул рукой Уинстон.

Чрезвычайно болезненно реагируя на малейшую критику его политической деятельности, он был

совершенно равнодушен к замечаниям и похвалам в адрес своей работы живописца.

Черчилль поднялся с раскладного стула; на Уинстоне был любимый рабочий комбинезон “сирена”,

пошитый по его собственным выкройкам. Комбинезон, безусловно, был удобен; выделялось множество

карманов на змейках. Уинстон достал из верхнего сигару, вопросительно взглянул на Фреда. Тот с улыбкой

покачал головой.

– Ну и правильно, – сказал Черчилль и в неловкости оглянулся. – А вот посадить мне вас негде.

Впрочем, не я выбирал оружие для дуэли, – пошутил он.

– Я не любитель кресел, сэр! А перед таким пейзажей можно и постоять…

Уинстон понимающе улыбнулся и принялся читать письмо. Читая, он перекладывал сигару из угла в угол

рта. По лицу Черчилля трудно было понять, как он реагирует на послание шефа Интеллидженс сервис. Но если

бы тут присутствовал личный врач Черчилля Чарльз Моран, посвященный во многие тайны клиента, он мог бы

заметить: “Не беспокойтесь. Мой патрон слишком ценит информацию, которой его снабжают друзья из

разведывательных органов. Именно благодаря этой информации он неоднократно поражал кабинет и членов

парламента своей осведомленностью и о состоянии государственных дел, хотя не находился у власти, и о том,

что практически происходит в лагере противника…”

Прочитав письмо, Уинстон вдруг стремительно пожал руку Фреда.

– Я пожимаю вашу мужественную руку не просто как сыну лорда, но и как отважному разведчику.

Адмирал сообщает, что вы только что вернулись из волчьего логова. Я заинтересован в получении информации

из первых рук. Хотя, если честно, не совсем понимаю, почему адмирал именно мне оказывает такое

благосклонное внимание… Я ведь не у власти.

– О сэр! – Саммербэг уважительно поглядел Черчиллю в глаза. – Вы должны понять: адмирал

Синклер не приехал к вам лично не потому, что занят. Он, к великому сожалению, серьезно болен. И это всех

нас, ближайших сотрудников, очень беспокоит. А что касается власти… адмирал всегда внушал нам – и очень

успешно! – что вы единственный человек, способный сыграть главную роль в противостоянии нашествию

нацистов.

– Благодарю вас, – с чувством сказал Уинстон, наклоняя голову, – Полагаю, что самые честные люди

Англии, как ни странно, сегодня работают в разведке… Вы поделитесь своими впечатлениями о Гитлере?

Признаться, он занимает меня в первую очередь.

– Охотно. Ради этого я дозволил себе оторвать вас от отдыха.

– Какой там отдых… – махнул рукой Уинстон. – Кисти – здесь, а мысли – далеко… Но я слушаю

вас. Тем более, Хью намекает, что у вас есть ко мне необычная просьба…

– Разрешите, я сначала расскажу о встречах с главарями сегодняшней Германии?

– Конечно, конечно. Пожалуй, давайте немного походим. При ходьбе лучше усваивается сказанное. Так

же, как съеденное.

Фред рассказал о Гиммлере, о Розенберге, об Эрихе Кохе и других высших нацистских функционерах, с

которыми довелось встречаться. Рассказывал четко, неторопливо, не нагромождая детали, выделяя главное.

Черчилль несколько раз одобрительно посмотрел на Саммербэга.

Наконец Фред перешел к более деликатной части рассказа.

– Фюрер недвусмысленно дал понять, что возможно широкое соглашение с нашим правительством. Но,

знаете, сэр, в эти минуты… как бы поточнее выразиться… у меня не было ощущения, что я разговариваю с

джентльменом…

– То есть вы ему не поверили? – быстро спросил Черчилль.

– Совершенно верно, сэр. Именно это я хотел сказать. Кроме того, он ставил различные условия.

– Ага, – отозвался Черчилль, словно ждал, когда же собеседник перейдет именно к этой части рассказа.

– И в одном из условий значилась сия персона?.. – Уинстон ткнул себя пальцем в грудь.

– Вы прекрасно осведомлены, сэр, – улыбнулся Фред. – Не столько ваша персона, сколько отсутствие