Текст книги "Приглашение в ад"

Автор книги: Иван Рядченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

нарушить обоюдное молчание Фарук. – Но это верно лишь частично. На самом деле мы присутствуем в

главном центре сплетен, слухов и новостей. Здесь вы без особого труда можете узнать номера английских

частей, прибывших вчера в Тобрук. А также – что два дня назад ел на завтрак премьер-министр Англии

Черчилль… Мне доподлинно известно, что иностранные дипломаты держат на базаре специальных платных

агентов. Посольства боятся отстать от жизни. Сам египетский король не гнушается сведениями с базара… Так

что, надеюсь, ими не станете брезговать и вы.

“Ого, – мысленно рассмеялся Ян. – Чувство юмора у этого человека все же имеется. Только, пожалуй,

запрятано глубоко. Как все его истинные думы”.

– Я не привередлив, – успокоил Фарука Ян. – Но мне больше по душе базар в его первозданном

значении.

– Я знаю, – почти крикнул Фарук, поскольку его голос тонул в шуме рынка. – Но вы совершаете

ошибку! Базары всегда служили источником и передатчиком информации! Это их единственная бесплатная

функция…

Они вышли в район сувениров. На одном из выдвинутых прилавков, подпертом палкою, стояли

бесчисленные головы царицы Нефертити. Они были раскрашены ярко, по местным обычаям. Фарук собирался

пройти мимо. Однако Ян внезапно остановился, взял один из образцов в руки. Лицо Нефертити было для Яна

чуждым. Но шея… эта лебединая, тонкая, удивительная женская шея… ему подумалось, что она была

единственной правдой о женщине, жившей много веков до того, как Ян попал на этот базар. Можно было

приукрасить черты царицы, но выдумать подобную шею не мог бы ни один художник или скульптор того

времени. Так же как предвидеть, что шея древней царицы, ставшей эталоном красоты, окажется похожей на

шею молодой польки Кристины, совсем недавно таинственно и непонятно ушедшей из жизни.

Ян держал в руке очередную дешевую копию головы египетской царицы, покорившей время не великими

делами, в которых, без сомнения, проступал бы цвет крови, а просто женским обаянием, женской красотой,

способной преодолевать столетия наряду с пирамидами.

“А ты, Кристя, лежишь в земле, – думал Ян, – никому не желавшая зла, никем не узнанная до конца.

Ты никогда не станешь знаменитой. И не потому, что не была царицей. Просто не успел найтись твой Тутмос,

умевший мять глину для того, чтобы она затвердела и передала потомкам черты, которые вдохновили мастера.

Тутмос думал о вечном. Я – о сиюминутном. Вот почему ты останешься неведомой…”

– Вам нравится эта поделка? – спросил Фарук.

– Нет, что вы! – Яну сделалось неудобно. – Просто на хлынули воспоминания…

– Я знаю, – сказал Фарук.

Ян уже стал привыкать к постоянной фразе египтянина Но сейчас не выдержал, подозрительно глянул на

него Что он знает? Что-либо конкретное о Кристине? Но откуда? Маловероятно. Что-то о Яне? Может быть.

Однако скорее всего он знает о людях и временах…

– Я знаю, – повторил египтянин. – На вас нахлынули воспоминания. А на нас нахлынули дельцы,

спекулянты Ян, я привел вас на базар еще затем, чтобы вы увидели конгломерат торговых связей. В Лондоне это

увидеть невозможно. А тут… Знаете, кто самый популярный сегодня человек в Каире? Интендант британских

войск. В связи с подготовкой к борьбе с корпусом Роммеля у английской армии много заказов. Один мой

приятель за двое суток нажил состояние…

Фарук поправил на голове свою красную феску. Было непонятно, кого он осуждал, кем восхищался.

Можно подумать, что он дает рекомендации гостю, как лучше использовать свое пребывание в Египте.

У Яна уже гудели ноги от усталости – он не привык столько передвигаться пешком. Но выбраться с

базара было не так-то просто. Они медленно пробирались сквозь пеструю толпу. Кто-то смачно причмокнул у

Яна над ухом. Он повернул голову – и отшатнулся: прямо над его головок, отвесив гуттаперчевую губу, скалил

желтые зубы верблюд. Рядом что-то выкрикивал высокий араб в белом халате, в пыльной фетровой феске.

– Не бойтесь, – неожиданно улыбнулся Фарук. – Встреча с верблюдом всегда к счастью.

– О чем он кричит? – спросил Ян, кивая на араба.

– Он хвалит своего верблюда. Он говорит, что такого красавца земля еще не рождала. А насчет ума…

умнее только король. И, конечно, аллах.

– Здесь умеют преподносить товар.

– Этот араб ненамного преувеличивает! Заметьте: моя фамилия тоже означает “верблюд”. И я этим гор-

жусь. Ян, если бы вы знали арабский язык, то легко бы выяснили, что понятия “верблюд” и “красота”

происходят от одного и того же корня.

– Никогда бы не подумал.

– Я знаю. Но верблюд в самом деле очень красив. На мой взгляд, он близок к совершенству. Людей,

умеющих обнаруживать под землей воду, считают святыми. А верблюды всегда находят путь к воде. Они

чрезвычайно привязаны к людям. Мне рассказывали, что когда появляются самолеты, начинают бомбить и

стрелять, верблюды ложатся, образуя кольцо вокруг людей, словно силятся защитить их своими телами…

Впрочем, легенда гласит, что бог создал бедуина и верблюда одновременно.

“Вот он, Восток, во всем своем своеобразии, в своей неповторимости, – думал Ян. – Всего несколько

слов, а я начинаю уважать это странное животное с такими уродливыми горбами, войлочной шкурой,

узловатыми ногами. Завтра оно может показаться мне прекрасным…”

Неизвестно, куда бы завели Яна раздумья о прелестях и загадках Востока, если бы на выходе из тесного

ряда ремесленных лавчонок он лицом к лицу не столкнулся с поручиком Губаньским.

Губаньский был одет почти так же, как Фарук: пиджак, бриджи, гольфы с башмаками. А голову венчала

красная феска!

Пожалуй, феска поразила Яна больше всего. Еще один мусульманин! Впрочем, этому человеку, вероятно,

совершенно безразлично, под какую веру подделываться. Надо – он станет зулусом или индийским брамином.

А пока можно подработать и у фашистов… Именно феска оказалась тем звеном, которое связало в единую цепь

умозаключения Яна. Теперь он не сомневался, что Губаньский сыграл зловещую роль в гибели Кристины. А его

присутствие в самолете… появление в Каире… Ян внезапно ощутил в себе холодную беспощадность. Надо

было действовать. Сейчас. Немедленно. Случай может не повториться.

– Я приветствую вас, пап поручик, – с нескрываемой насмешкой сказал Ян.

– Ах, это вы, пан… пан… Мортон, если не ошибаюсь? Такая неожиданная встреча!

– Почему – неожиданная? Не следует кривить душой, пан поручик…

– Кстати, я уже не поручик. Я – капитан.

– Мои поздравления, пан капитан. Я даже догадываюсь, за какие заслуги вы повышены в звании.

– Вот как? Ваша осведомленность просто поражает…

– Нам надо поговорить, пан капитан.

– К сожалению, не располагаю сейчас временем.

– Временем располагаю я, – тихо, жестко сказал Ян. – И вы пойдете со мной.

Он на мгновение обернулся – и поразился: Фарука нигде не было видно. Что это должно было значить?

Встретил случайного знакомого, задержался? Не пожелал вмешиваться в конфликт?

– Послушайте, Мортон, Крункель или как там вас… не воображайте себя хозяином здесь, – развязно

повысил голос Губаньский. – Я пойду туда, куда мне нужно.

Губаньский собрался шагнуть в сторону. Ян схватил его за руку.

– Я не шучу, Губаньский.

Поляк рванул руку, собираясь силой проложить себе путь. Но тут же Губаньский оказался зажатым по

бокам двумя здоровенными арабами. Рядом с Яном, словно из-под земли, возник Фарук.

– В какую-нибудь дыру, – коротко бросил Ян.

Фарук, не говоря ни слова, пошел вперед. Арабы подтолкнули за ним Губаньского. Поняв, что он в

ловушке, Губаньский побледнел.

– Куда мы идем? Что это значит? – обернулся он к Яну.

– Выпить по чашке кофе.

– Я сейчас закричу, – пригрозил Губаньский. И тут же умолк: в бок ему уперлось что-то холодное,

острое.

Все произошло быстро. Толпа сомкнулась над тем местом, где они еще минуту назад стояли. Теснота

скрыла происходящее.

Через несколько минут они оказались в маленькой кофейне. Фарук что-то сказал хозяину. Тот кивнул

головой. Они прошли мимо стойки в комнату, сплошь завешанную ловцами. В комнате царил полумрак. Вход не

имел двери. Вместо нее висел ковер. Но такой плотный, что звуки базара почти не проникали в помещение.

Губаньского толкнули на низенький топчан в углу комнаты.

– Обыщите его, – велел Ян.

Арабы ловко и быстро извлекли из пиджака и бриджей Губаньского два пистолета – немецкий вальтер и

маленький бельгийский браунинг, несколько документов и бумаг. Бумаги и оружие положили на низенький

столик перед Яном. Затем арабы стали у ковра, закрывающего вход, и, скрестив руки на груди, замерли. Фарук

слегка подкрутил фитиль на старинной керосиновой лампе, чтобы Ян мог рассмотреть документы.

– По какому праву… что вам от меня надо? – хрипло запротестовал Губаньский. Но уверенности в его

голосе не было.

– Губаньский, – сказал Ян, – когда мы последний раз расставались, вы не преминули заметить, что

при новой встрече будем вести себя по обстоятельствам. Вы были правы. Обстоятельства требуют ответа на два

вопроса: на кого вы работаете и кто убил Кристину? От ваших ответов зависит ваша судьба.

– Вы прекрасно знаете, что в Лондоне находится эмиграционное правительство генерала Сикорского! Я

продолжаю служить своей родине! – почти патетически воскликнул Губаньский.

– Что касается правительства, мне это известно, – спокойно согласился Ян. – Но меня не интересуют

ваши лозунги. Я хочу знать – вам платят рейхсмарками?..

– Вы оскорбляете меня! – Губаньский попытался вскочить с топчана, однако, заметив движение арабов,

снова уселся на место.

– Вацлав, у меня нет времени на игру в кошки-мышки. – Ян внимательно рассматривал документы. —

Польская разведка едва ли пошла бы на похищение Кристины. Зачем ей портить отношения с приютившими ее

правительство англичанами? Кто-то собирался через Кристину шантажировать меня. Шла охота за тайнами.

Только вы могли знать о моих отношениях с Кристиной. Кому вы подсказали ход?

Губаньский молчал.

Ян перебрал документы. В них ничего особенного не было. Они удостоверяли, что Вацлав Губаньский

является сотрудником польского правительства. Внимание Яна привлекла голубая ленточка, вынутая вместе с

бумагами из внутреннего кармана Губаньского. Ян провел пальцами по ленте и насторожился.

– Есть острый нож? – повернулся к Фаруку.

Тот молча подошел к стене, сиял с ковра узкий кинжал с серебряной насечкой. Уловил сомнение в глазах

Яна.

– Рассекает волос, – заверил.

– Губаньский, если вы работаете на фашистов, я убью вас, – сказал Ян.

Он взял кинжал и не без труда, слегка порезав палец, вскрыл ленту. Из нее выпала узкая полоска

тончайшей рисовой бумаги, удостоверявшая на двух языках – на французском и английском, – что

предъявитель сего является…

Капитан рукавом пиджака вытер вспотевший лоб, хрипло сказал:

– Ладно, терять уже нечего, я все объясню… С немцами я дела не имею. Это было бы предательством…

– Губаньский, избавьте меня от ваших благородных сентенций. Иначе не выдержу и испорчу вам

физиономию…

В голосе Яна звучало такое презрение, что капитан поежился. Дальнейшее он излагал без эмоций, с

долей деловитого цинизма.

– Вы знаете, в Лондоне обосновался комитет свободных французов “Сражающаяся Франция”. Он

возглавляется генералом де Голлем. В Виши существует правительство генерала Петэна, но Англия его не

признала. Между двумя группировками идет борьба. Впрочем, грызутся между собой и Черчилль с де Голлем.

Понятно, что в Виши многое хотят знать. Я согласился помочь. В конце концов, французы все равно будущие

союзники…

– Поэтому они так интересуются английскими радиолокаторами? – бросил пробный камень Ян.

Ему было важно удостовериться, что именно интересовало чужую разведку. Не вышла ли она на секрет

“Ультра”?

Вопрос, видимо, застал Губаньского врасплох. Он не смог скрыть удивления и растерянности. “Кажется,

я попал в точку”, – подумал Ян.

– Да, это был главный вопрос, – признался поляк. – Считалось, что вы в курсе дела. Надо было

заставить вас говорить…

– И вы похитили и убили ни в чем неповинную Кристину?..

– Похитили – верно, а что касается убийства… тут какое-то недоразумение… я об этом ничего не

знаю…

– Врете, Губаньский!

– Слово чести польского офицера!

– Оставьте торговать хотя бы честью.

Внезапно Ян будто споткнулся – его осенила догадка.

– Так это вы, Губаньский, сидели за рулем машины, сбившей Робеспьера!

Капитан вздрогнул. Мотнул головой, словно защищаясь от удара.

– Вам очень хотелось бросить тень на пани Зосю. И отвести подозрение от себя.

Капитан молчал. Но Яну уже не требовался его ответ.

– Ну, вот что, Губаньский. Вы, конечно, мерзавец. Ничего святого…

“Кому я это объясняю?” – мелькнуло в уме Яна. Ему стало стыдно.

– Впрочем, слова ни к чему. Вот вам листок из блокнота и ручка. Напишите список агентов французской

секретной службы, с которыми сотрудничали в Лондоне. Конечно, вас надо пристукнуть. Но я не люблю крови.

Даю вам сутки, чтобы вы убрались из Африки. Через двадцать четыре часа, если не покинете континент,

считайте себя мертвецом. То же самое, если попытаетесь обмануть со списком. Вам ясно, Губаньский?

– Ясно, – буркнул капитан и написал на листе четыре фамилии.

Ян прочел их, положил в карман.

– А теперь… – начал было.

Ему показалось, что Фарук пошевелился.

Ян обернулся. Фарук смотрел на него своими длинными фараоньими глазами, выразительными даже в

полумгле. В них читалось осуждение. Фарук явно не одобрял решения отпустить Губаньского. Но Ян не мог

преодолеть себя. У него не имелось прямых доказательств виновности Губаньского в смерти Кристины.

– А теперь, – повторил он, – поднимайтесь – и чтобы завтра духу вашего тут не было! Поклянитесь!

– Клянусь! – почти весело воскликнул Губаньский и вскочил на ноги.

Арабы у входа вопросительно взглянули на Фарука. Тот слегка пожал плечами.

Капитан понял этот жест и шагнул к выходу.

– Минутку, – сказал Ян.

Он не планировал действий заранее. Им на миг овладела импульсивность – то, что внезапно обретает

над нами власть, когда мы меньше всего ждем.

Ян вложил в удар всю боль и всю ненависть. Капитан отлетел к стене, глухо бухнулся в нее головой.

Долго не поднимался. Арабы спокойно смотрели на лежащего. Фарук чему-то загадочно улыбался.

Наконец Губаньский пошевелился и, не застонав, начал подниматься. Ян отвернулся.

Капитан встал на ноги, достал носовой платок. Вытер с лица кровь и, ни слова не произнеся, пошел к

выходу, опасливо косясь на арабов. Но они стояли неподвижно, как сфинксы.

Когда Губаньский исчез за ковром, арабы быстро и

горячо заговорили. Фарук им ответил.

– О чем они, если не секрет? – поинтересовался Ян.

– Они говорят, Ян, что тут был очень плохой человек

И что напрасно его отпустили. Плохой человек всегда даст о

себе знать. А еще они говорят, что вы – слишком хороший

человек. И это тоже плохо…

– Дорогой Фарук, – сказал Ян. – Я вам очень благо-

дарен. Я не знаю местных обычаев, по всех вас хочу пригла-

сить пообедать в ресторан.

Фарук заговорил со спутниками по-арабски. Они вы-

слушали и, глядя на Яна, сложили ладони перед грудью, по-

клонились и вышли.

– Они стесняются вас? – спросил Ян.

– Коран запрещает мусульманину спиртные напитки.

Мои друзья благодарят вас, Ян. Но в ресторане им делать не-

чего.

– Надеюсь, хоть вы составите мне компанию?

– Я тоже исповедую ислам, – сказал Фарук и вдруг

улыбнулся. – Но ведь я еще служу и фирме. И аллах об этом

знает…

– Тогда ведите, Фарук. Нам нужно место поприличнее

– Все лучшие заведения на набережной Нила, – то-

ном экскурсовода объявил Фарук.

Ян вручил солидные чаевые хозяину кофейни. Ему по-

казалось, что больше всего остался доволен этим жестом Фа-

рук.

Через несколько минут они сидели в такси. А еще че-

рез полчаса им на стол подавали закуски и кушанья. Ян зака-

зал седло барашка с финиками.

Из огромного окна, возле которого они устроились,

открывался вид на величественный Нил. Солнце уже садилось. Лучи его были кроваво-красными. Воды реки

голубели под чистым, как протертое стекло, небом.

По задумчивой глади Нила медленно скользили остроносые фелюги с белыми, желтыми и багровыми

парусами. Фелюги почему-то напомнили Яну двухкозырьковый шлем “здравствуй-прощай”, подаренный

Фредом.

– Я видел изображения нильских судов на снимках захоронений ваших фараонов, – сказал Ян. – Мир

кажется, Фарук, что за прошедшие тысячелетия эти лодки не изменили формы.

– Я знаю, – отозвался египтянин. – А для чего что-то изменять? Жизнь и смерть тождественны по

содержанию. Жизнь означает начало смерти, смерть – начало иной жизни…

– Вы считаете, что философию можно выразить даже в фелюге? – поинтересовался Ян.

Он хотел добавить – “и в пробковом шлеме?” – но воздержался.

– Вам еще предстоит познать Египет. – Фарук не отрывал взгляда от Нила. – Мы несем в себе

тысячелетия. Видите ли, Ян, египтяне – не совсем арабы. Конечно, мы подверглись многим влияниям. Арабы

оставили нам свою культуру, язык, поэзию. Османы тоже тщились… но от них остались, пожалуй, только

фески… Немало, не так ли?.. Нет, конечно, есть и мечети – вы их уже видели. Но на наших душах покоится

тень пирамид. А пирамиды настолько устойчивы, что даже тени от них не торопятся в земном круговороте.

– Но мы с вами суетимся вокруг пирамид, – усмехнулся Ян.

Они еще долго сидели с Фаруком в ресторане, наблюдая, как темнеет Нил, как зажигаются редкие огни

(Каир ощущал близость фронта). Смотрели танец живота на высокой эстраде. Слушали заунывно-грустные

восточные мелодии оркестра, в котором играли только пожилые мужчины.

Расплатившись, вышли на набережную. Ночь несла спасительную, ощутимую прохладу. Яну хотелось

остаться наедине с Каиром. Но Фарук сказал, что не покинет Яна, пока не доведет до улочки, где находится

гостиница. В конце концов, в таком огромном городе недолго и заблудиться

По улицам время от времени проходили военные английские патрули. Они просто следили за порядком.

Комендантский час установлен не был.

Было, наверное, за полночь, когда добрели до улицы, где находилась гостиница Яна. Ян тепло

распрощался с Фаруком, договорился о встрече через два дня. Оставшись наконец один, вдохнул полной грудью

сухой и уже холодный воздух остывшей пустыни, двинулся не спеша по темной, тихой улице к отелю.

Невысокое здание отеля было погружено во тьму, хотя откуда-то сбоку пробивался тусклый рассеянный

свет В этом свете смутно вырисовывался силуэт зазубренного пальмового ствола. Ян миновал высокую пальму.

И вдруг уловил какое-то движение за спиной. Инстинктивно обернулся. Услышал громкий щелчок. Ощутил

удар в спину – словно с размаху грохнули молотком. Перед глазами вспыхнуло что-то радужное, жаркое. Мир

покачнулся и стал переворачиваться. Но прежде чем Ян окончательно упал, в сознании успел запечатлеться

силуэт капитана Губаньского, который, как почудилось Яну, тоже падал. И еще в темноте расплылось какое-то

знакомое очертание. Однако его Ян уже узнать не смог. Он рухнул на асфальт, сознание погасло.

Когда Ян с трудом разлепил веки, все вокруг было таким белым и ослепительным, что он тут же

2 зажмурился. Он постепенно привыкал к тому, что мир может быть невероятно ярким. Пришли первые

ощущения. Поташнивало. Ян слегка скосил взгляд и обнаружил встречный: на него тревожно-выжидательно

смотрели глаза молодой женщины в белом халате, в белом колпаке с красным крестиком посередине.

Ян хотел вздохнуть – и закашлялся от режущей боли в спине.

– Хорошо… очень хорошо… – прохрипел он.

Сестра не смогла сдержать любопытства.

– Что так хорошо, больной?

Ян собрался с силами. Еле слышно произнес:

– Что я попал в рай… В аду ведь совсем темно, верно? И нет красивых сестричек…

– Молчите, больной, вам рано вести разговоры, – строго повелела сестра. Но глаза ее смеялись.

Ян еще несколько раз впадал в забытье. Наконец однажды проснулся и почувствовал, что вселенная

обретает устойчивость. Миром правил солнечный свет. Окно в палате было распахнуто. В него вливался

ровный, освежающий шум моря.

Ян слегка повернул голову и увидел вторую койку. На Яна с интересом смотрел мужчина лет тридцати

пяти. У него было курносое лицо, рыжеватые, цвета спелой кукурузы волосы, очень голубые добродушные

глаза. В лоб, щеки, подбородок въелись черные точки, какие бывают у шахтеров, долго работающих в угольной

шахте. На груди, под расстегнутой курткой больничной пижамы, виднелись перетянутые крест-накрест бинты.

Заметив движение Яна, сосед подмигнул и улыбнулся.

– Ну, даешь, приятель! – не без восхищения сообщил он. – Вторую неделю дрыхнешь. И поговорить

не с кем… Кто тебя так продырявил?

– А черт его знает, – слабо отозвался Ян, но ему почему-то стало весело. – А где мы находимся?

– На пляже! – сосед захохотал. – Курорт! Только мне сюда направление немцы выписали. Слушай,

тебя как зовут?

– Ян. Ян Мортон.

– Ладно, Яна вполне достаточно. Зови меня Джо. И не рассматривай меня, как невесту после церкви.

Мне эту косметику на роже тоже немцы приделали. Устроили парикмахерскую в танке…

– Послушай, – Ян с удовольствием вглядывался в соседа, он устал от молчания, ему хотелось

общаться. – А ты ведь не англичанин?

– Да уж слава богу! – откровенно хохотнул Джо. – Я из Техаса.

– Какого же черта ввязался в драку? Ведь ваш президент еще раздумывает?..

– Вот я и решил помочь президенту! Добровольно записался в английский корпус.

– А что же тебе это даст?

– Да ничего особенного! Немного долларов, много трещин на коже и сознание, что я хоть слегка

приличный парень, потому что не люблю Гитлера.

– Ну, и как ты воюешь?

– Я тебе скажу: моя английская “матильда” слаба оказалась перед их броней. Сильны, черти! А во мне

теперь пороха больше, чем в немецком снаряде. Так что я взрывоопасный! – и Джо захохотал.

– Ладно, я возле тебя курить не буду, – пообещал Ян. – Ты вот что скажи: ко мне тут никто не

приходил, пока я изучал тот свет?

– Приходили. Военные из штаба и какой-то в феске. По-моему, заместитель фараона. Он тебе газету

оставил, фрукты. Фрукты мы с сестрой пустили в ход. Чтобы не испортились. А газета там, в тумбочке. Хотя

газеты тоже портятся…

У Яна не было сил заниматься газетой. Он добрался до нее лишь через день. Это было каирское издание

на английском языке. В нем нашел снимок лежащего на тротуаре мужчины. Не без труда узнал капитана

Губаньского. В спине поляка торчало узкое лезвие клинка. Текст под фотографией сообщал, что неизвестными

лицами убит польский офицер. Полиция считает, что убийство – результат сведения счетов между

враждующими группировками иностранцев, которых так много нынче в египетской столице…

Ян долго рассматривал мутноватый снимок. Конечно, Ян сам во всем виноват. Нельзя было отпускать

Губаньского. Мягкотелость на войне нередко оплачивается лишней кровью. Фарук умышленно принес Яну

газету. Так сказать, в назидание. Пока что Ян только побродил по темным коридорам между жизнью и смертью.

Могло кончиться хуже. Ну что же, теперь главная задача – быстрее выздоравливать. Ян испытал чувство

глубокой признательности Фреду. Что бы он, Ян, делал тут без Фарука?

То, что Яна привезли в курортную зону неподалеку от Александрии, являлось обстоятельством

приятным. Вместе с тем это затрудняло связь с Фаруком.

Впрочем, Ян был еще так слаб, что его утомляли даже разговоры с общительным, добродушно-грубова-

тым американцем. Хотя в этих беседах стал проступать новый для Яна смысл. Джо откровенно говорил о

вещах, о которых другие предпочитали помалкивать. Ян спросил американца, что тот думает о положении на

африканском фронте.

– Положение аховое, – без малейшего сомнения объявил Макдональд. – Я тебе скажу, приятель:

английские генералы… по-моему, их производят в генеральское звание только при наличии справки о том, что

предъявитель – полный идиот. Эта немецкая лисица пустыни, этот Роммель, передавит их, – и нас с ними

заодно! – как жалких мышей… Ведь воевать надо уметь. Иначе приходится лишь зарывать убитых.

Представляешь: дело дошло до того, что воюем против Роммеля, а наши парни так им восхищаются, что

таскают в ранцах его фотографии. Нет, Ян, если Роммель ворвется в Египет и возьмет Каир, сразу начнутся

восстания против англичан в соседних странах.

– Ты полагаешь, что нет выхода? – спросил Ян.

– Выход один: мистер Черчилль каждый день должен молиться на неверующих русских! – захохотал

Джо.

Он приложился к фляге, завинтил колпачок, сунул сосуд под подушку.

– Вот что еще я тебе скажу, приятель. Если политики предают целые страны, что им стоит предать нас?

Вот тебя и меня, скажем. Не думал? А ты пораскинь мозгами. Пока их не вышибли…

Такие разговоры с Джо будоражили, щекотали нервы. Ян стал все чаще возвращаться мыслями к истории

с Ковентри. Тысячи погибших под фашистскими бомбами в Ночь варварского налета – разве они не были

фактически преданы? Конечно, можно найти много высоких слов. Во имя сохранения военной тайны. Во имя

победы. Во имя нации. Однако суть остается страшной: население целого города отдали на откуп врагу. Там

погиб человек, которым в прошлом спас жизнь другому человеку. Тому, кто распорядился принести Ковентри в

жертву дьяволу войны. А завтра ради так называемых высших интересов кто-то решит растопить льды

Северного полюса или Антарктиды. И на земле начнется всемирный потоп…

Постепенно душа Яна начинала восставать против хитросплетений политики, которые причиняли зло

людям, несли им горе и несчастья. Здесь, в госпитале, устроенном англичанами на лазурном

средиземноморском побережье, у Яна было время для основательных, неспешных раздумий.

Ян потерял много крови. Пуля задела легкое. Выздоровление шло медленно. Джо Макдональд уже

ковылял с костылем по палате, а Ян поднимался с трудом. Надо отдать должное: врачи тут были

профессиональные, сестры – внимательны, в лекарствах недостаток не ощущался. Но вместе с возвратом

физических сил возникали новые тревоги. И таблеток против лих не было.

От Фреда Саммербэга пришло письмо. Он, естественно, был в курсе дела, выражал всяческое

сочувствие, желал скорейшего выздоровления. Яна порадовала весть от Фреда. Но по содержанию письма

понял, что его не собираются возвращать в Англию. Во всяком случае, в ближайшее время. В принципе, в этом

была своя логика: Ян пока что И выполнил порученной миссии. Но он теперь не мог освободиться от

ощущения, что его решили подержать на длинном поводке.

Все последние события, все мысли и сомнения рождал в Яне другого, нового Яна – более зрелого и,

значит, менее веселого, более жесткого.

В начале четвертой недели пребывания Яна в царств эскулапов появился Фарук. Он был в сером

элегантном костюме и в неизменной феске.

Фарук привез пакет со свежими фруктами и букет орхидей от Альвии.

Американец прихватил свой костыль, которым практически уже не пользовался, сказал, что ему

осточертело сидеть в палате, как в танке, и он отправляется дышать морским воздухом. Когда Джо вышел,

египтянин всмотрелся в Яна своими длинными глазами, извлек из пиджака большую плоскую бутылку темного

стекла с яркой красной этикеткой.

– Наш местный бальзам, – объяснил. – Очищает кровь, придает силы.

“Если бы эта штука очищала и мозги!” – подумал Ян, а вслух сказал:

– Ну, вот, Фарук, вы решили меня забальзамировать. А ведь я еще не построил себе пирамиду…

Яну показалось, что Фарук вздрогнул, едва заметно оглянулся, словно испугался незримого присутствия

таинственных духов. “Господи, нельзя с ним так шутить, – упрекнул себя Ян. – Европейский костюм и

европейские манеры не защищают его от тысячелетних предрассудков”.

– Не сердитесь на меня, дорогой Фарук. Видимо, я еще не пришел в себя. Болтаю что попало. А мне

прежде всего следует благодарить вас. Если бы не вы… тот человек добил бы меня.

– Я знаю. Я еще там, на базаре, понял, что он постарается убить вас, – признался Фарук. – Мои друзья

были уверены в этом. Я не послал их по следу шакала. И допустил ошибку.

– Какие могут быть упреки! Я вам обязан жизнью…

В темных фараоньих глазах египтянина отразилось какое-то движение – словно шелохнулась вода в

пропасти глубокого колодца.

– Когда поправитесь, Ян, я обязательно покажу вам Мертвый город. Там легче понять паше отношение к

жизни и смерти… А пока… пока, Ян, вам нужен бальзам. И, по-моему, хорошая женщина.

– Ну, бальзам уже есть, – усмехнулся Ян.

Вскоре Фарук, сославшись на дела, уехал.

Когда Джо вернулся с прогулки, Ян вытащил пробку, понюхал подаренный напиток и почувствовал, что

он пахнет какими-то неведомыми травами. Ян подмигнул американцу.

– Джо, тут мне притащили какую-то отраву. Я решил испытать ее сначала на тебе.

– Валяй, приятель. Я пью все, кроме танковой смазки. И лишь потому, что пока не ржавею. А начну

ржавчиной покрываться – и смазка пойдет в ход…

Они пропустили по полстаканчика смеси, которая оказалась очень крепкой.

Джо подвигал языком во рту, смакуя напиток.

– Черт подери! – воскликнул. – Я себя чувствую пьяной коровой.

– Почему – коровой? – не понял Ян.

– Корова сдуру хлебнула спирта и закусила на лугу цветами…

Ян расхохотался.

В палату на звуки смеха заглянула медсестра Рут. Т самая, чье лицо увидел Ян, впервые раскрыв глаза

после забытья.

– Что-то у вас слишком весело, – Рут заметила бутылку. – Ага, все понятно!.. Вот чем вы лечитесь!

Мне что же – доложить врачу?..

– Рут, не играй на волынке! Иди к нам, – махнул рукой американец.

– Сестричка, не надо… шуметь, – у Яна от слабости заплетался язык. – У меня сегодня… этот… день

ангела… Пожалуйста, попробуйте… это божий нектар…

Рут можно было назвать симпатичной. Несколько портили впечатление крупные, слегка выдающиеся

вперед зубы. Но в белом госпитальном одеянии она походила на ангела.

Рут поколебалась, но все же вошла в палату и прикрыла за собой дверь. Ян торопливо раскрыл пакет с

фруктами, налил Рут немного бальзама.

– Заставляете брать грех на душу, – Рут не без кокетства глянула на Яна слегка выпуклыми глазами.

– Это не грех. Это бальзам. Кто пригубит… будет вечен, как царица… ну, как там ее… Нефертити.

Выпейте, Рут!

– Черт побери, скверно, что я не могу стать царем, – пожаловался американец.

Рут пригубила бальзам, закашлялась. Но допила до конца. И тут же поднялась.

– Сейчас найду вазу для цветов. Я вижу, женщины вас не забывают…

– Зато я их, кажется, забыл, – отозвался Ян.

Когда Рут вышла, Макдональд ткнул Яна костылем в бок, посоветовал:

– Слушай, я тут к ней клинья подбивал. Но ей нравишься ты, это точно. Так что не теряйся, приятель! А

то ведь когда забальзамируют… Кстати, давай хлопнем еще по глотку. Что-то мне начинают нравиться

фараоны…

Рут стала чаще появляться в палате. Особенно если Ян оставался там один. Через несколько дней врачи

разрешили Яну прогулки. Как-то вечером Рут пригласила Яна заглянуть к ней. Она жила неподалеку, в комнате

с отдельным входом. Ян подождал, пока стемнело, и отправился к медсестре. Дорога вела вдоль моря. Из