Текст книги "Федор Апраксин. С чистой совестью"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 30 страниц)

– Будь покойна, матушка государыня. С Петра Лексеича я нынче глаз не спущу. Да он и сам за себя постоит.

– Ну, слава Богу, а ты все ж присматривай.

Спустя неделю в тихое, безветренное июльское утро 1688 года на берегу Яузы копошились вокруг ботика, готовили лодку к спуску на воду. Последние указания давал Карстен Брандт. Степенно присматривались к незнакомому делу Франц Тиммерман, плотники, ватага потешных.

Здесь же расхаживал на берегу и недавний приятель Петра, франтоватый офицер из полка Гордона Франц Лефорт. Он с любопытством посматривал на ботик, качал головой, цокал языком, но советов на этот раз не подавал.

Петр, слегка волнуясь, посмотрел на Брандта, тот добродушно прищурился:

– Можно начинать, с Богом, государь.

Плотники, потешные, босиком, подвернувши штанины, обхватили ботик с обеих бортов, Апраксин подпер вместе с Петром корму, приподняли ее, и Федор крикнул:

– Взяли!

Разом, с гиканьем, все подхватили лодку, и она, заскрипев, двинулась медленно по песку. Притормозив у кромки воды, лодка скользнула в воду, закачалась. Рябью встревожилась тихая заводь.

Брандт за веревку развернул ботик носом к берегу и, закрепив ее за березу, разогнул спину.

– Так-то надежно, заместо якоря. Теперь по обычаю – судно на воде, вино в животе.

Все засмеялись. Петр подмигнул Апраксину: сбегай, мол. Пока Апраксин готовил угощение, Брандт отвязал лодку, поманил Петра.

Царь смаху перелез через борт, но лодка не трогалась с места, приткнувшись к мели.

Брант раскатал свернутый парус.

– Сие, государь, парусина, поднимается на машт. – Брандт похлопал по мачте. – Когда ветер дует, лодка плывет.

Карстен взял уложенные вдоль борта два весла.

– Сегодня ветра нет, будем гребать. Сначала надо сойти с мели, оттолкнуться багром или веслом.

Брандт приладил весла, махнул на берег. Там потешные Скляев и Верещагин отдали веревку и оттолкнули ботик от берега.

Петр уверенно взялся за весла, сделал несколько гребков вниз по течению, но в это время под березой появился Апраксин, и за ним слуги тащили кули с закуской и выпивкой…

Ловко развернув корму на излучине Яузы, Карстен направил лодку вверх по течению, где на берегу уже стелили скатерти, расставляли штофы с вином…

На следующее утро, спозаранок Петр вместе с Апраксиным и потешными первыми появились у ботика. Все расселись по банкам [5]5
  Банка – доска для поперечного крепления шлюпки, служит сиденьем для гребцов.


[Закрыть], осматривали, ощупывали борта, днище, заглядывали под банки, в носовой и кормовой люки. Появился Брандт, и его сразу засыпали вопросами. Пришлось старому моряку вспоминать молодые годы, когда он юнгой служил на кораблях. Видя горящие глаза юнцов, неподдельный интерес у небольшой, но дружной ватажки, подумал про себя: «Сколько лет в Московии проживаю, а не думал, что есть у русичей такое любопытство к морскому делу».

Между тем знойное солнце поднялось высоко, припекало, на березках не шевелилась ни одна веточка. Прошлись вверх по Яузе на веслах, на ладонях запузырились мозоли.

– Со временем все пообвыкнется, – успокаивал Брандт. – Настоящий моряк должен иметь крепкую хватку.

Уже вечерело, когда заколыхались верхушки деревьев. Первым заметил Брандт и, подняв голову, кивнул на березы:

– Быть может, повезет, пойдем под парусом.

Но не все рвались испытать диковинное действие, кто-то горел от нетерпения, а кто-то с опаской, нерешительно чесал затылок.

Петр сам отобрал троих – Апраксина, Меншикова и Скляева. Разувшись, подвернув, как и вчера, штанины выше колен, они стали вдоль бортов ботика.

Разобрав снасти, Карстен пояснил каждому обязанности на лодке, проговорил:

– Можно, государь, отталкивать бот.

Едва лодка закачалась на чистой воде, прозвучал твердый голос Карстена:

– Поднять парус!

Крепко зажав шкоты в левой руке, Брандт отработанным приемом переложил руль, парус, и ботик, увалив нос под ветер, медленно двинулся вперед, вверх по течению Яузы. В лодке все молча переглянулись, бросили взгляд на медленно уплывающие за корму берега Яузы. Там стояли потешные, сбежавшаяся дворня.

Первым пришел в себя Петр. Взглянув на улыбающегося Брандта, погладил вздувшийся парус, засмеялся:

– Эко чудо-пузо, Карстен!

– В нем великая сила, государь, парус двигает вперед всю Европу.

Петр недоумевающе посмотрел на голландца.

– Парусные корабли торгуют по всему миру товарами. Потому процветают нации.

Но блаженное настроение быстро прервалось. Не пройдя и трех десятков саженей, пока они переговаривались, ботик ткнулся носом в берег. Петр растеряно глянул на Карстена. Тот ухмыльнулся и спокойно погладил бородку.

– Надобно вылезать и сталкивать, государь.

Апраксин первым спрыгнул в воду, за ним Петр и Меншиков. Ноги вязли в иле. Но усилия увенчались успехом, и лодка сразу заколыхалась на чистой воде. Петр, сверкая пятками, полез через борт, обдирая живот, следом за ним Меншиков.

Брандт крикнул:

– Не все сразу лезьте, по одному.

Апраксин придерживал ботик за корму, пока неуклюже забирались в лодку Петр и Меншиков, и впрыгнул последним. Ботик опять медленно увалился, и теперь поплыли вниз по течению, вновь развернулись против ветра, но едва набрали скорость, как лодка опять ткнулась в отмель. Ветер между тем затих, парус сник. Петр нетерпеливо, с досадой обернулся к Брандту:

– Опять за весла браться?

– На море, государь, всяко случается, в штиль разбирают весла, если судно приспособлено, двигаться-то надобно.

Пришлось свертывать парус, налечь на весла.

Солнышко давно скрылось за кронами деревьев, на берегу роилось комарье, потешные расчесывали до крови вспотевшие спины.

– Парус простор, ветер любит, государь, – сказал, отмахиваясь от комаров, Брандт. – Чем больше, тем лучше, чем крепче, тем веселей. А в Яузе токмо лягушкам полоскаться.

Едва Брандт замолк, Петр уже распорядился:

– Удружи, Федор, разыщи телеги, мужиков кликни, тащите ботик на Просяной пруд. За ночь управитесь.

Апраксин давно привык к причудам даря. Ранним утром в Измайлове та же ватага потешных снаряжала ботик к плаванию.

Петр благодарно посмотрел на невыспавшегося Апраксина:

– Молодец, ступай отсыпайся.

Вечером, не доходя до Просяного пруда, Апраксин заметил на берегу костер. Ботик стоял без паруса, приткнувшись к берегу. На откосе у костра расположились потешные во главе с царем.

– Слышь-ка, Федор, – первым заговорщицки начал Петр, – сказывают Алексашка да Федосейка, недалеко от Троицкого озерко плещется, будто море по величине.

– Что же с того, государь? – Иногда Апраксин в присутствии людей обращался к царю по титулу.

– А то, што завтра сбирайся в путь-дорожку. Сказывают, на том озерке лодьи есть рыбацкие, раздолье для утехи.

– А как же матушка?

Петр заговорщицки подмигнул, отвел Апраксина в сторону, заговорил вполголоса:

– Сколь раз в Троицкий на богомолье-то ездил. Так и нынче отпрошуся. Токмо ты нишкни.

Апраксин недовольно поморщился:

– Рази такое мочно? Матушке-то неправду сказывать?

– Сие дело святое, – ухмыльнулся Петр, – а мы и в самом деле святым угодникам помолимся…

«Эхма, – подумал, вздохнув, Апраксин, – все небезгрешны, а токмо без присмотру страстям-то и перехлестнуться недолго. Одно слово – безотцовщина».

С утра в Преображенском поднялась суматоха.

– Государь, слышь-ты, на богомолье собрался в Троицкий монастырь, – услышал Апраксин, проходя по царскому двору.

Веселый Петр схватил его за плечи, встряхнул:

– Сего же дня отъезжаем. Матушка благословила. – Царь оглянулся. – Ты не проговорись. Я-то пообещался и твоего братца взять для надежности. Езжай борзо за Петром.

Спустя два дня ранним утром из ворот Троице-Сергиева монастыря выехала кавалькада верхоконных. Впереди стремя в стремя с Петром скакал воевода Переславля-Залесского Михаил Собакин. Следом, чуть поотстав, неслись стольники, братья Апраксины.

Пятый десяток верст отмахали путники. Все они, кроме воеводы, впервые ехали этим проселком к Плещееву озеру.

– Вскорости и озерко, вон за тем перелеском, – взмахнув плетью, пояснил воевода на немой вопрос царя.

Дорога к Переславлю тянулась по холмам и ложбинам, вилась змейкой меж зеленых кущ вперемежку с раздольными полями. Въехали на последнюю горку. Конь Петра первым вынес его на вершину и, повинуясь всаднику, остановился будто вкопанный. За ним застыла вся кавалькада.

Направо, внизу в дымке, едва виднелись на склоне постройки Переславля. Поблескивали в лучах солнца золоченые маковки соборов и церквей. Налево под горой раскинулась зеркальная гладь громадного озера, окаймленного золотисто-песчаным ожерельем побережья. Резвились, мелькая вдали над водной гладью, изредка вскрикивая, белокрылые чайки. Из далекого марева вдруг донесся, переливаясь, колокольный звон.

Петр толкнул брата коленом, зевая, проговорил:

– Никак, к заутрене звонят.

– Што ты, спросонья? Окстись, Петруха, благовест, чай, обедню звонят. – Федор потянулся, позевывая вслед за братом, кивнул на озеро: – А место райское!

Зашелестел шальной ветерок в прибрежных рощах. Порыв ветра обдал запыленные лица всадников.

– К озеру! – коротко, с хрипотцой, кивнул Петр воеводе.

Царь тронул коня, и кавалькада, спускаясь с холма, последовала за ним. Слева по ходу, то скрываясь за перелеском и густым кустарником, то вновь появляясь при подъеме на пригорки, расплывалась вширь гладь озера. Из-за верхушек сосен впереди показалась островерхая колокольня Горицкого монастыря. Слева открылось ржаное поле, уходящее вниз к селу Веськову, лежащему у самого уреза воды.

Царь что-то сказал воеводе, тот согласно мотнул бородой, и они повернули коней к озеру напрямик через ржаное поле, где едва виднелась заросшая тропка.

– Гуськом, след в след, – крикнул царь Апраксиным, и все верхоконные вытянулись цепочкой.

На середине склона одинокая пожилая крестьянка жала серпом рожь. Заслонившись от солнца рукой, она что-то недовольно крикнула царю, тот, ухмыльнувшись, махнул рукой и поехал дальше.

Когда Апраксины проезжали мимо женщины, до них донеслось:

– Греховодники! Хлебушко-то мнете! Креста на вас нет!

Федор покраснел, развел руками: «Подневольные мы», а брату бросил коротко назад:

– Правда бабья-то!

Не доезжая околицы села, царь и воевода повернули вдоль берега влево, к опушке леса.

В густом кустарнике у самого уреза воды царь ловко соскочил с коня, бросил поводья воеводе, скинул кафтан, сапоги, вошел по колено в воду. Подъехали остальные, спешились, разминаясь после долгого пути.

Петр нагнулся, загреб пригоршней воду, плеснул в лицо. По зеркальной глади пошли круги. Оглянулся: кругом сонная тишина – ни души. Подозвал Собакина:

– Сказывал ты, рыбачат тут?

– В сельце есть малость, поболее артель в Залесском. Немало людей пробавляется, слобода там рыбная, государь, подле Трубежа.

– Стало быть, людишки есть?

– Дюжины, поди, четыре, не менее, – потер лоб воевода. – Рыбкой Переславль кормится, мужики в окрест торгуют. Святых отцов в Троице-Сергиеве потчуют, в Москву отряжают.

Царь перебил его:

– Вели пригнать сюда лодьи три-четыре немедля.

– Дозволь, государь, – замялся Собакин, – в Никитском монастыре настоятель к обеду ждет, как прикажешь?

– Как сказал, святые отцы подождут. Мы здесь поснедаем, а заодно и окунемся, вон жарища-то палит. – Петр поманил Федора Апраксина: – Покуда займись, Федор, стряпней.

Апраксин ускакал с воеводой в село. Оттуда уже спешил навстречу староста. Узнав, в чем дело, побледнел, затрясся:

– Как же так, сам государь великий в наше-то захолустье. Апраксин его успокоил:

– Тащи котел, пшено, ежели сыщется, говядинки, хлебушка.

– Все, батюшка, отыщем.

Искупались, разожгли костер, сварили щи, кашу. Явился воевода с бородатым, но моложавым головой рыбной слободы Кузьмой Еремеевым. Соскочив с коня, тот бухнулся в ноги царю. Собакин доложил, что следом плывут три лодки с Трубежа. Едва успели поесть каши, как издалека послышались неторопливые всплески…

Чуть задремавший в тени под березой Петр быстро вскочил, широко расставив ноги. Рядом выросла фигура Федора Апраксина. Из-за мыска вытянулась цепочка лодок.

– Гляди, Петр Лексеич, величиной с ботик наш, поди, – проговорил Федор, – кажись, и машт есть.

Петр поманил голову:

– Где твои люди сподобили сии лодки?

– Их здеся, на Трубеже, государь, – поклонился Кузьма, – слободские плотники наши переславские испокон веков ладят. Щеглу-то помогли умельцы с Беломорья.

Тем временем лодки подошли, рыбаки спрыгнули в воду, зашуршал песок под днищем. Царь, подвернув штаны, залез в воду, обошел лодку вокруг, похлопал ладонью по борту, покачал мачту.

– А ну, – глянул на стоящего рядом Меншикова, потом на Кузьму, – попытаем!

Петр поманил Апраксиных:

– Лезай в одну лодку ты, Федор, бери Федосейку. Пойдете следом за нами. Ты, Петруха, в другую, в подмогу на весла Якимку.

Не успел царь перевалиться через борт, как за ним рванулся Меншиков. Лодка сильно накренилась, закачалась.

– Куда прешь, черт, все следом! – закричал чуть побледневший Петр. – С другого борта надобно. Это тебе не на Яузе.

Ухмыльнувшись в бороду, Кузьма зашел с носа и неторопливо развернул лодку. Налег широкой грудью на корму, лодка заскрипела, медленно пошла вперед и через мгновение заколыхалась на чистой воде. Толкнув еще раз, Кузьма через кормовую доску ловко взобрался в лодку.

– Так-то вот, государь, сподручнее, через корму лодку не раскачаешь, да и опаски поменее. – Еремеев полез на нос к мачте, оглянулся на корму.

Петр согласно кивнул: мол, все правильно, учи неучей.

Все три лодки, чавкая веслами, отошли от берега. Апраксин следил, как, проворно перебравшись на переднюю банку, голова приладил весла, крикнул:

– Разбирайте весла! За нами следом!

Апраксин сел рядом с кормщиком:

– Как звать-то?

– Антипом кличут, государь. – Рыбак покосился на шелковую косоворотку Федора.

– Зови меня сударь. – Федор кивнул Скляеву: – Берись за весла, Федосейка, не отставать же нам от государя.

Мерно всплескивая веслами, лодки одна за другой отошли от берега.

Апраксин положил ладонь на кормило, короткое широкое весло, которым правил кормщик:

– Позволь-ка я править испробую.

Кормщик молча ухмыльнулся, подвинулся в сторону. Спустя полчаса, где-то на середине озера, на передней лодке перестали грести. Вспотевший Скляев бросил весла, глянул на красные ладони.

– Федор Матвеев, как бы волдыри не вскочили.

– А ты тряпкой обмотай весла-то.

Апраксин подошел вплотную к передней лодке. Следом подошла и третья, с Петром, стали борт о борт.

В знойной тишине, двигаясь по инерции, едва слышно шуршала бортами лодка. Петр встрепенулся, сбросил дремоту, оглянулся. Берег маячил где-то вдалеке, маленькие смешные фигурки бегали по нему, размахивая руками. Раздув ноздри, он глубоко втянул воздух, посмотрел на Апраксина:

– Чудно, Федор. Такой благодати еще не взвидел.

– Озерко пахнет, – прищурившись на солнце, нараспев проговорил Кузьма.

Все молчали, словно завороженные. Глянув на московских гостей, Кузьма улыбнулся:

– Дозволь спросить, государь. – Петр кивнул. – Впервой на озерке или как? – с затаенной хитрецой прищурился Еремеев.

– Впервой, все мы впервой. – Петр тряхнул плечами, зажмурился от яркого солнца.

Внезапно вода вздрогнула, заиграла яркими бликами, пошла легкая рябь.

– Полуденник, ветерок-от. – Кузьма повернулся у царю, взмахнул рукой в сторону Веськова: – С летника идет.

Петр посмотрел на воду, выставил ладонь на ветерок, нетерпеливо передернул плечами:

– А што, может, с парусом попытаем?

Еремеев оглянулся, прищурился, поскреб затылок:

– То можно.

Молча вытащил лежавшую на днище длинную перекладину с притянутым к ней парусом, разложил на лодке, разобрал снасти. Не спеша отвязал от мачты подъемную снасть, поманил Меншикова:

– Гляди, как парусину крепят до щеглы.

Кузьма оттолкнул лодку Апраксина:

– Отстаньте подалее, следом за вами гребите сколь поспеете. – Кормщик кинул взгляд на парусину и крикнул: – Пошел парус! Подымай!

Меншиков торопливо потянул за веревку, перекладина бойко поползла вверх по мачте, расправляя холстину.

– Теперича Еремейка в раж войдет, – ухмыльнулся Антип, – горазд свой ум выставлять.

– На то он и голова, – строго заметил Апраксин. – Федосейка, берись-ка за весла.

Кормщик привык в своей ватаге высказываться не спросясь:

– Нам за ними ни в жисть не угнаться, надобно к бережку бы иттить.

«Ишь ты, рыбацкая закваска, – усмехнулся Апраксин, – лезет со своим не спросясь».

– Когда придет надобность, и к берегу пристанем. – Апраксин развернул лодку по направлению к далеко ушедшему паруснику. – Ты сам-то с парусом в ладах?

Кормщик сердито вскинулся:

– Какой рыбак с парусиной не совладает? Неча ему в море-то хаживать, на берегу невод разве тянуть, если с удой промышлять.

– На море-то бывал сам?

– Как не бывать, в Архангельском не одно лето отхаживал за рыбкой смолоду.

Апраксин подвернул лодку, парусник, видимо, набрал хороший ход и пошел к противоположному берегу.

– Брось весла, Федосейка, передохни. Нам в самом деле за ними не угнаться.

«А ведь государь-то взаправду сим ремеслом завлекся, надобно как-никак и мне спознать сие дело».

– А коим образом с парусиной-то лодка супротив ветра выхаживает?

Антип почесал бороду, карие глаза его засверкали.

– Дело сие великое, сударь, токмо враз и на пальцах не пояснишь. Мудрость рыбацкого хождения не враз дается. Надобно с парусом жить в ласке и взаимности. Ежели придется нам с тобой хаживать с парусиной, тогда доскажу.

Антип заслонился ладонью от заходящего солнца.

– Кажись, Еремей к берегу правит, и нам бы пора.

Апраксин оглянулся, за кормой неподалеку держалась лодка с братом. Апраксин помахал ему рукой:

– Ворочаем к бережку!

На воду легли тени от макушек высоченных сосен прибрежного бора. На берегу трещал костер, вокруг суетились потешные, пахло ухой и кашей. Солнце не спеша катилось к далеким холмам, босые щиколотки приятно холодила сырая травка.

У костра сидел Петр, разговаривал о чем-то с Кузьмой и, видимо, следил, как лодки подходили к берегу.

Не успел Апраксин размяться, он махнул им рукой и крикнул воеводе:

– Пора бы и поснедать. Вели потешным, тащите ложки, посуду, какая есть, соль прихватите. Алексашка, штоф не позабудь!

Приятный запах ухи, наваристой, с бараниной каши приятно щекотал ноздри.

После первой чарки все смачно жевали, вода нагнала аппетит.

– Кузьма баит, Федор, – прервал молчание Петр, – что и дело ихово, рыбацкое, сродни морехоцкому.

– Позволь, государь, продолжить. Не все сразу деется. – Кузьма разгладил бороду. – Деды наши да прадеды в сих местах вековали, рыбкой кормились, промысел чинили. Лодьи великие тут не надобны – мелководье у нашенских берегов. Да и рыбку заморишь, разбежится с испугу. Ладим, стало быть, малые лодьи, дощаниками на поморье зовутся. Опять же зимовье – на бережку им быть сподручней. Ледок-от расшибет хоть и великую лодью. Того дела для место сподобили лодьи излаживать – подель по-нашенски – у Трубежа-речки. Там же и конопатим, и смолой их обвариваем. Весла да снасти разные поделываем. Вот так-то, – закончил Кузьма.

Сумерки незаметно заполняли лес, костер высвечивал раскрасневшиеся лица.

– А машт отколя? – Петр вытянул затекшие ноги. – А парусы?

Еремеев кивнул на Антипа:

– Есть и тут умельцы! Вона Антипка который год хаживает в Архангельский, на Соловках монахам кочи морские излаживал.

Петр с любопытством посмотрел на кормщика, а Кузьма продолжал:

– Рыбники наши слободские много лет добывают на Беломорье пропитание себе да женкам, да деткам. На Соловках да в Архангельском и с щеглой познались, и с парусом. Иноземных там кораблей страсть. А с парусом лодка ходка, на веслах не угонишься.

Еще долго рассказывал Кузьма, все слушали, казан с кашей давно опустел.

– С Волги, из Нижне-Новгорода, умелец в слободе прижился, по корабельному делу кумекает. Стар больно, а дело знает. Баит, при отце своем ладил корабь для заморских походов к персианам. За кузнеца и плотника добре ладит. Так-то, государь, – закончил Еремеев.

– Любое то дело для вас, погляжу я, – протянул задумчиво Петр, глядя в костер.

– В ем жисть наша, государь.

Все невольно притихли, слушая рассказ Еремеева, слышно было, как потрескивают в костре головешки.

Петр встал, потянулся и неожиданно озадачил голову:

– Завтра поутру быть тебе на Трубеже с лодьями, под парусом пойдем. Да, – царь поднял голову, – приведи умельцев-корабельщиков, о коих сказывал.

Голова молча поклонился. Петр обратился к Собакину:

– Теперь передохнуть бы надо. Федор, Петро, Алексашка, собирайтесь. Потешных пристрой где там на подворье.

Подвели лошадей, и сопровождаемые воеводой всадники скрылись за поворотом.

Игумен Никитского монастыря отец Дионисий, еще накануне с вечера предупрежденный Собакиным, приготовил две самые лучшие горницы в своих палатах. И когда царь подъехал к монастырским воротам, они были уж отворены. Игумен с рыжим келарем низким поклоном встретил их, пригласил откушать. Спустя полчаса сидели они в трапезной за длинным, грубо сколоченным столом. Игумен поднес громадный потир с монастырским медом. Меншиков молча взял, отпил, поставил перед Петром. Стол был уставлен разной рыбной снедью, но проголодавшийся Петр повел носом:

– Мне бы чего мясного.

– Изволь, государь, говядину, – протянул ему блюдо игумен, – пост, слава Богу, миновал.

– Подобру все, ладно, – задумчиво ответил Петр.

Игумен мягко предложил назавтра отправить службу, поклониться святым угодникам.

Петр досадливо поморщился, другие думы его одолевали, но сказал:

– Добро бы нам заутреню не пропустить, Федор, ты взбуди меня, Алексашка, пес, как есть проспит, – перевел разговор. – А что, монастырь ваш, святой отец, не бедствует?

– Монастырь наш невелик, государь, но знатен, пять веков бодрствуем со времен Александра Ярославича, – неторопливо рассказывал игумен о нехитром монастырском хозяйстве. – Позволь, государь, полюбопытствовать, надолго ли в наши края?

– Все-то ведать желаете, – усмехнулся царь. – Охоту имею на водную усладу вашу, на озерко полюбоваться.

– Дело доброе. – Дионисий поправил свечу. – От предков идет, да позабыто теперь многое, а то и поневоле.

– Пошто так? – Петр удивленно поднял брови.

– Кои-то лета, государь, люд да земли наши древние от межусобиц страдают, мнут друг дружку на радость недругам, а преж в сих местах Русь становилась.

Игумен покосился на уронившего голову Меншикова. Петр шлепнул его по затылку, толкнул задремавшего Федора. Тот вздрогнул, посмотрел на сидевшего рядом брата.

– От озерка нашенского, государь, до матушки-Волги рукой подать. Рыбаки наши туда рыбку везут, – нараспев закончил Дионисий, глядя на задумавшегося царя.

Из раскрытого оконца потянуло прохладой соснового бора, за монастырской стеной вековые стволы слегка поскрипывали, будто переговаривались о былом.

– Да-а, – Петр откинул голову, – постигать многое еще надобно, однако разумею, – повернулся к Федору, – подле маменькиного подола сидя, многое не проведаешь, а должно про все знать.

Кивнув на полусонного Меншикова, Дионисий произнес:

– Коли искус есть, о том позволь после поведать. – Игумен привстал. – А нынче время позднее, государь, почивать бы пора, чай, не побрезгуешь обителью нашей?

Алексашка примостился на полушубке у дверей царской горницы. Апраксины расположились в дальней опрятной келье, на деревянных лежанках.

– Слышь, Петр, – ворочаясь, сказал Федор, – чудное дело затеял государь, да, видать, оно крепко в его башке засело.

– Пожалуй, так, – зевнул Петр, – токмо не усматриваю в том никакой услады, блажь нашла чередой на Петра Лексеича…

Но водная утеха, видно, глубоко захватила царя.

Поутру, нетерпеливо отстояв литургию в церкви и поклонившись святым – все набожной матушке-царице утешение будет, – он заторопился к Трубежу.

У самого уреза, на левом берегу речки, там, где Трубеж впадает в озеро, стояли десятка четыре рыбацких лодок. Вокруг них хлопотали рыбаки. Еремеев приводил в порядок самую большую лодку – карбас. Из нее уже выгрузили сети, очистили от рыбьей чешуи, успели вымыть днище. Когда подошел Петр, артельщики сноровисто ставили мачту, потом тут же приладили рейку с парусом. В стороне стояли потешные, с любопытством глядя на ловкую работу. Вместе с рыбаками орудовали только Скляев, Воронин, Кикин. Следя за их быстрыми руками, Петр пошутил:

– Быть вам верховодами утехи водяной. – И, помолчав, задумчиво добавил. – Токмо сие, видать, не в одночасье творится, а потому постигать многое надобно. – Поманил Апраксиных: – Садитесь в лодку с парусом, за мной двигайтесь.

Стоявший рядом Еремеев, поклонившись, остановил жестом Апраксиных.

– Дозволь, государь. – Петр нетерпеливо кивнул. – В артели нашей порядок испокон блюдут. Твои товарищи пойдут с Антипом, но дозволь мне по делу распорядиться.

Петр насмешливо глянул на Еремеева, перевел взгляд на Апраксиных:

– Валяй.

Еремеев крикнул Антипа, не спеша что-то растолковывал ему, показывая на озеро. Закончив, так же неторопливо, вразвалку подошел к царю, поклонился:

– Все справлено, государь, мочно отчаливать.

Утро выдалось прохладнее вчерашнего, с устья Трубежа тянуло ветерком. Меншиков первым забрался в карбас, хотел дернуть за снасти, поднять парус, но Кузьма схватил его за руку:

– Погоди. Ежели парус враз поднять, не отчалив от пристани, карбас поворотит, на меляку сядем. А если, не дай Бог, подует буйный ветер, то и беды не оберешься.

Кузьма взял руль и кивнул рыбакам:

– Прогоньте-ка нас от пристани!

Антип с дюжиной артельщиков стали по борту карбаса, разогнали его и толкнули напоследок в корму. Карбас вышел на середину речки и, подхваченный течением, медленно направился к устью Трубежа.

– Ну, – зыркнул голова на Меншикова, – теперича рот не разевай! Подымай враз, – махнул рукой, – давай!

Парус не поднялся еще до половины мачты, а карбас, повинуясь неведомой силе, чуть увалился и медленно стал набирать ход. Спустя несколько минут он уже миновал устье и заскользил по чуть рябоватой поверхности озера, оставляя за кормой пенистый бурун.

– Поживи с наше да пожуй с нами каши, – ухмыляясь, проговорил под нос Антип, подходя к лодке, в которой уже сидели Апраксины и Скляев.

– Нынче велено мне вас выхаживать на озерке, – сказал он, впрыгнув в лодку, – стало быть, ремеслу обучать. Перво дело – парус и машт.

Антип выбросил на пристань парус с рейками, расстелил холстину, пояснил, что к чему: какие снасти крепят парус к мачте, какие управляют им. Скляев вылез на пристань, стал ощупывать каждую веревку, разглаживать складки паруса. Федор слушал внимательно, а Петр зевал, поглядывая на столпившихся вдали девок.

Прикрепив рейку к мачте, Антип распорядился:

– Значит, ты, Федосейка, с парусом управляться станешь, вы, сударь, – он кивнул Федору, – со мной рядышком, а вы, ваше степенство, – сказал с усмешкой, чуть поклонившись Петру, – за сидельца, стало быть, посередке.

Осмотревшись по сторонам, Антип глянул вперед, вниз по течению, багром протянул лодку и кормилом направил ее на стремнину.

Подхваченная течением, лодка медленно двинулась к устью Трубежа.

Скляев схватился за снасть, хотел поднимать парус.

– Погодь! – крикнул Антип. – Вишь, ветр-то с озерка потянул, нам в морду. Надобно наперед нам в озерко выбраться, а то и на веслах отойти от бережка. Поглядим!

Но весла не понадобились. Стремнина вытолкнула лодку далеко от берега. Бросив взгляд на шевелившиеся верхушки вязов на берегу, на вспененную поверхность озера, Антип резко переложил кормило.

– Подымай парус!

Скляев ловко потянул за веревку, и перекладина с четырехугольным парусом поползла вверх.

– Эк его! – вдруг вскрикнул с досадой Антип. Снасть левого нижнего конца паруса отвязалась, и он хлестал поверху. – Держи-ка, сударь, кормило покрепче, – попросил он Федора, – держи прямо, по сторонам не вихляй, а я с парусом управлюсь.

Схватив багор, он ловко поддел трепетавший на ветру конец паруса, притянул его, схватил снасть и закрепил на лодке. Словно почуяв властную руку, парус перестал хлестать, расправился и, раздувшись, сразу потянул лодку вперед. Федор глянул на кормило. Из-под широкой лопасти за кормой забулькал пенистый след, вытягиваясь змеей.

– Так-то, за парусом потребен глаз да глаз, – взявшись за кормило, проговорил Антип, – чуть проворонишь, и беда набежит. Нынче мой недосмотр.

В эти немногие минуты, пока Федор держал в руках кормило, он ощутил прилив какого-то неизъяснимого чувства, ощущения слитности с лодкой, взаимодействия с ней, будто это живое существо. Не понимая в деталях всех действий Антипа, Федор невольно проникся уважением к этому невзрачному на вид, небольшого роста, жилистому, подвижному мужику.

Антип между тем, посматривая из-под паруса, направил лодку к видневшемуся вдали карбасу.

– Позволь-ка – вдруг попросил Федор, – кормилом мне побаловать.

– Балуют с девками, сударь, – ответил насмешливо Антип, – с лодьей не шуткуют. Ежели по делу, хватайте кормило покуда со мной вместях.

Федор положил свою ладонь на кормило, рядом с жилистой ладонью кормщика.

– Вишь, ветер-то лодью тянет, покуда с кормы али сбоку. Ежели сбоку, то норовит лодью свалить в сторону, а нам потребно во-он куда. – Антип кивнул на приближающийся карбас. – Стало быть, ежели лодью уводить почнет, кормилом ее подправить надобно. Но не шибко, дабы ветр не упустить и штоб парусину не перехлестнуло.

«Видать, дело морехоцкое хлопотное, но с интересом», – подумал Федор и, глянув вниз, невольно усмехнулся. Под парусом, растянувшись на плоском днище, похрапывал братец. Антип пригнулся, посматривая из-под паруса, и попросил:

– Держи-ка кормило, сударь, прямо.

Перемахнув к мачте, он быстро отвязал нижние концы паруса и обмотал его вокруг мачты.

Лодка, заметно сбавляя ход, подошла к карбасу.

Увидев Апраксина за кормилом, Петр обрадовался:

– Это ты, гляди, Федор, эдак и меня обставишь.

– Стараемся, государь, хлеб зря не жевать.

Царь засмеялся, кивнув на сонную физиономию Петра:

– Братец-то твой и хлеб жует, и здоровье бережет.

Еремеев в это время позвал Антипа:

– Нынче мы с тобой разойдемся и почнем враз тягаться наперегонки.

– Штой-то, чего для? – недоумевал Антип.

– Не твово ума дело, – ответил вполголоса Кузьма, скосив глаз на переговаривающегося царя. – Как махну тряпицей, подымай, стало быть, парус, и во-он туда, до той косы пробежимся. Тебе-то за мной не угнаться. Но ты делай, как велят, для потехи, стало быть.

Карбас и лодка разошлись, и голова крикнул:

– Начинай!

Антип, прищурившись, поглядел на парус и, чуть подвернув кормило, легко понесся вперед. На карбасе замешкались. Царь переложил кормило слишком резко, карбас развернуло, и он встал. Было слышно, как, крякнув, Еремеев полез к мачте, перемахнул парус на другой борт и сам взялся за кормило. Спустя полчаса карбас нагнал лодку, и Петр помахал Апраксину. «А все же мы тебя поначалу обставили», – ухмыльнулся довольный Федор.