Текст книги "Федор Апраксин. С чистой совестью"

Автор книги: Иван Фирсов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

Из Адмиралтейства Апраксин на небольшом одномачтовом паруснике, верее, сходил на верфь в Новую Ладогу, а оттуда в Олонец.

С покрасневшими от бессонницы глазами Гаврила Меншиков прихорашивал новый линейный корабль.

– Государь уже окрестил его «Пернов», – сообщил он Апраксину.

– Ведомо мне, не токмо твой детинец, еще два крестника, таких же на пятьдесят пушек, в Адмиралтействе стоят наготове, «Выборг» и «Рига».

Царь распорядился назвать первые линейные корабли именами крепостей, взятых у шведов в эту кампанию.

Осенью адмирал крейсировал на новом флагмане «Рига». Эскадра ходила к Выборгу, до меридиана Гогланда, шведов не обнаружили.

– Видать, Ватранг удила закусил, – посмеивался Апраксин, обращаясь к Крюйсу, – на будущее лето небось злее станет. Нынче у него последнюю базу в Ревеле отняли.

– Как ни крути, а ему теперь к нам незаметно не подобраться, – согласился Крюйс, – на Котлине можно присматривать стоянку.

– Погоди, чай, объявится, о том государь уже хлопочет.

Как обычно, флот ушел на зиму в устье Невы, в ее многочисленные протоки и рукава.

Накануне Рождества у генерал-адмирала собралась компания: Крюйс, Боцис, Петр, Шереметев, приехавший из армии, Брюс. Веселье затеял Федор Матвеевич. Во-первых, праздновали «графское звание» братьев Апраксиных. В этом же году царь пожаловал в графы и старшего Петра. Потом нашелся повод обмыть царские подарки за взятие Выборга – шпагу, усыпанную алмазами, и золотой стакан. Трижды заставили владельца опорожнить стакан с водкой…

Балагурили о разном, но часто заговаривали о предстоящей войне с турками.

– Слышь-ка, из Стамбула Толстой пишет, Нуман-пашу Карла подкупает, а Карле деньгу французы выдали, – не спеша рассказывал умудренный Шереметев. – Султан хорохорится, с крымским ханом вместе грозятся напасть в одночасье.

– Государь-то их не боится, а Карла, видать, позабыл, кто Полтаву воевал, – мурлыкал запьяневший Брюс.

– Так-то оно так, – согласился Апраксин, – токмо ежели воевать, по-умному надобно.

– Как же? – заинтересовался Шереметев.

– А как присоветовал в свое время патриарх Досифей, Борис Петрович. Я то помню. Воевать турка надобно через Крым. Один рог в наших руках, Таганий. Другой в Очакове, там ты крепостцы недалече воевал, тоже рядом. Рога обломаем, пойдем на хана. Возьмем Крым, кораблики помогут с Азова, считай, Черное море у нас под пяткой.

Шереметев встрепенулся:

– И то дело говоришь, ан государь по-другому толкует.

– Как же?

– Шафирка да Рагузинский, твой приятель, все уши прожужжали ему, надобно, мол, иттить прямо к Царьграду. Там и валашские князья, и Кантемир, славяне под турком, ждут царя не дождутся.

– Опасно сие, места незнакомые, чем войска кормить, далече от баз-то в чужой стороне, – озабоченно потирал подбородок Апраксин.

– И я к тому же ему молвил. Слухать не желает, ты ево знаешь. Порешил – отрубил.

Султан объявил о войне в самое Рождество, через месяц Москва ответила тем же. Петр, не мешкая, вызвал Апраксина:

– Заедешь в Воронеж и Тавров, спускай на воду все, что сможешь, плыви к Азову. Будешь там верховодом на флоте и во всем крае.

Указ об этом вышел давно: «1710 год, февраля 6 дня. В. Г. указал город Азов с принадлежащими городами, всякими делами ведать адмиралу, генералу и губернатору азовскому и тайному советнику и президенту адмиралтейства графу Федору Матвеевичу Апраксину с товарищи, и те дела из разряду отослать в приказ адмиралтейских дел, а в Азов к Ивану Толстому о том послать его В. Г. грамоту».

Апраксин покачал головой: «Опять морока, разве поспеешь?»

– Возьмешь Крюйса, капитанов Беринга, Шельтинга, других сноровистых. Весной почнешь действовать против турок водою и сухим путем, как говорено и как Бог велит…

Перед отъездом Апраксина в Адмиралтействе появился Федор Салтыков. Один адмирал знал, что царь направляет его инкогнито за границу закупать корабли для флота…

За плотно прикрытой дверью Апраксин по-отечески вразумлял:

– Мотри, тезка, великое дело тебе государь вручил. Остерегайся мошенников, деньгой казенной не швыряйся. Ежели худо станет, отпиши. – Положил руку на плечо. – Поезжай с Богом.

Расставаясь, ни тот ни другой не предполагали, что судьба больше не сведет их вместе…

Прибыв в Тавров, Апраксин ужаснулся. Наступила пора половодья, а блоки стапелей с построенными кораблями сиротливо торчали на берегу в десятках метров от уреза воды.

– Нынче Дон-батюшка осерчал, не хочет пускать кораблики в море, – разводил руками адмиралтейский мастер.

Апраксин чесал затылок: «Чем воевать с турком? Прошлым годом старые кораблики сожгли, а новых не станется».

Как гигантские истуканы, замерли на берегу восьмидесятипушечные корабли. Жаль было угробленного времени, денег и сил.

– Что поделаешь, – насупившись, отводил душу Апраксин в разговоре с Крюйсом, – не все в нашей воле. Хотя государь и гневается на меня, но совесть моя чиста.

Неторопливо прохаживались они вдоль пристани, где ошвартовались две новые шнявы, шесть скампавей. Поодаль, на стремнине, покачивались на якорях два недостроенных линейных корабля.

– Отъеду я в Таганрог, – продолжил Апраксин, – там кораблики настропалю, к Азову подамся. Кубанские татары, не дай Бог, нахлынут. Впрочем, там комендант надежный, полтавский генерал Келин. Комплектуй кораблики и спускайся к морю. Не ровен час, турки объявятся.

Две недели Крюйс с капитанами собирали экипажи из рекрутов. Разводили испуганных новобранцев по палубам, боцмана линьками загоняли их на ванты, заставляли карабкаться на салинги и марсы, разбегаться по реям. Тряслись руки, дрожали колени. Кто-то падал, зашибался. На якорях, в тихой заводи кое-что получалось.

Пока держалась вешняя вода, Крюйс повел небольшой отряд к Азову. В июне на рейде Таганрога Апраксин с тоской осматривал суда.

– Срам какой-то, – бурчал он, – с дюжиной таких корабликов токмо и обороняться от турок, отстоять завоеванное.

– Не плошай, господин адмирал, – успокаивал Крюйс, – у нас в резерве лихие казаки на лодках. Дай мне побольше мушкетов.

Апраксин уехал в Азов, а Крюйс выслал в дозор две бригантины и десяток казацких лодок…

После полудня 2 июля разомлевшего от жары Крюйса поднял с койки раскат пушечных сигналов с корабля. На его палубе стоял прибывший накануне Апраксин.

В гавань неслись казацкие гички, поодаль, не спеша, под веслами, с обвисшими парусами, втягивались бригантины. Вдали на взморье, лениво шевеля парусами, медленно, один за другим, выплывали турецкие корабли.

– Тридцать два вымпела. – Апраксин протянул подзорную трубу Крюйсу. – Собрались-таки, окаянные, супротив нас. Полторы дюжины линейных кораблей и дюжина галер. – Апраксин окинул взглядом небосвод: голубая лазурь без единого облачка. – Авось Господь Бог поможет. Ветра покуда не предвидится.

Две недели безветрия прошли относительно спокойно. Турки явно не спешили, выжидали, но казаки не выдержали. Заметив как-то утром отбившуюся турецкую фелюгу, бесшумно выскочили из засады в камышах, захватили первую добычу.

Турецкий капудан-паша все же решился проверить русскую оборону. На рассвете его галеры подкрались к внешнему рейду Таганрога. Продвигались ощупью, фарватера турки не знали.

Но Апраксин давно наблюдал за каждым движением неприятеля. Утром посвежело, наконец-то потянуло с верховьев Дона.

– Вызвать командиров, – распорядился Апраксин.

Прямо на палубе, у трапа, начался короткий совет.

Спустя полчаса навстречу туркам, набирая ход, двинулся пятидесятипушечный корабль под командой Крюйса и с ним три шнявы. Турецкие галеры не стали испытывать судьбу. Развернулись на обратный курс, удрали в море. Отошли к горизонту. Капудан-паша продолжал выжидать, осторожничал. Еще неизвестно, сколько вымпелов в Азове. Вдруг ударят с тыла. Пока же у него одна цель – попытаться задержать русских у Таганрога. Турецкая эскадра подошла ближе к берегу, с кораблей спускали шлюпки, готовили десант. Цепко следили за малейшими движениями противника сигнальные матросы, вахтенные офицеры на русских кораблях. Апраксин предупреждал каждый маневр неприятеля, замаскировал на берегу войска, батареи.

Не успели турки ступить на берег, шквал картечи обрушился на них из укрытых кустарником пушек. Выскочила пехота с примкнутыми штыками, ударили лихие казаки.

Поспешили янычары на корабли, оставляя убитых. Эскадра турок отошла в море.

Апраксин, наблюдая за их маневром, кивнул Крюйсу:

– Бери пять вымпелов и припугни турок. Токмо далеко не суйся, но дай им знать нашу прежнюю хватку.

Турецкая эскадра, не ввязываясь в бой, ушла далеко за горизонт, и неделю турки не приближались к берегам.

Неожиданно рано утром Апраксина разбудила пушечная стрельба. Выскочив на палубу, он нахмурился. Издали, распустив паруса, медленно приближалась турецкая эскадра. Пушки палили беспрерывно, но ядра не вспенивали воду.

– Холостыми палят, – хмуро проговорил Апраксин, – не к добру это.

Отделившись от эскадры, в гавань медленно, выкинув белый флаг, входила турецкая галера под вымпелом капудан-паши.

Подобрав полы халата, ловко поднялся по трапу капудан-паша. Лоснившееся от загара лицо турецкого флагмана сияло открытой улыбкой. Казалось, он спешит кинуться в объятия своего недавнего врага… «С чего бы это?» – недобро захолодело вдруг внутри у Апраксина.

– Мой достопочтенный адмирал, – после взаимных приветствий начал без обиняков гость разговор через толмача. Он вынул сверток бумаги и протянул Апраксину. – Только что я получил фирман. Наш султан и ваш царь заключили мир. Война закончена без пролития крови. – С лица турка не сходила улыбка, но в глазах светилось затаенное торжество. Он вдруг поднял обе руки и обвел ими вокруг, кивнул на побережье, повернулся в сторону далекого Азова. – Теперь и навсегда все это принадлежит высокочтимому султану.

Недоумевающий Апраксин развернул лист. Как в тумане вчитывался он в полученное известие. «Возвратить туркам Азов, уничтожить крепости в Таганроге, Каменном затоне, Самаре, уничтожить все корабли флота…»

Подняв голову, смотрел пустым взором мимо улыбающегося капудан-паши. «Што стряслось-то? Одним махом все труды насмарку? Ножом по живому телу! Кровушки-то сколько пролито, живота положено!» Протянул фирман турку.

– Мне не ведомо сие. Покуда от государя указ не поступит, действий никаких предпринимать не стану. – Кивнул головой, разговор, мол, окончен.

Согнав улыбку, так же ловко подхватив полы халата, капудан-паша быстро спустился по трапу, явно недовольный приемом.

Глядя вслед удаляющейся шлюпке, Апраксин вдруг подумал о Петре: «Воевал бы у моря, как Досифей завещал. А то ринулся очертя голову в омут. – Запершило в горле, закашлялся. – А ежели сие все правда?..»

На это раз, обыкновенно осторожный, царь промахнулся, забыв поговорку: «Не ставь неприятеля овцою, ставь его волком».

Битва с турками в излучине Прута могла бы привести и к успеху русских войск. Но, не зная всех сил неприятеля и опасаясь разгрома, Петр не стал рисковать. К тому же он больше прислушивался к Шафирову и Екатерине Алексеевне, чем к генералам.

По мирному договору царское войско покинуло место битвы с оружием, развернутыми знаменами. Под грохот барабанов… Как и водится у азиатов, турки взяли заложников: Шафирова и сына фельдмаршала, генерала Шереметева, чтобы заставить царя до конца выполнить обязательства. Царь, покинув армию, отправился с женой в Варшаву, а Апраксину послал весточку, где изливал душу: «Хотя я николи б хотел к вам писать о такой материи, о которой принужден ныне есмь, однако ж, понеже так воля Божия благоволила, и грехи христианские не допустили… и тако тот смертный пир сим окончился, которое хотя и не бех печали есть, лишиться сих мест, где столько труда и убытков положено, но однако ж чаю сим лишением другой стороне великое подкрепление, которое несравнительною прибылью нам есть».

Письмо несколько успокоило душу: Петр, сглаживая свои промашки, старался, приглушить их конкретным делом, вселить надежду в Апраксина.

– Мудро государь рассуждает, – сказал тот Крюйсу, – теперича у нас единая забота, шведа побить до конца, флот Балтийский крепить. Давай-ка, вице-адмирал, поторапливайся, уводи кораблики, которые можно, да поезжай на эскадру в Петербург.

С болью в сердце уничтожали они корабли – разбирали, сжигали, некоторые добротные, как «Предистинация», «Ластка», продавали туркам за десятки тысяч червонцев.

Добротные галеры Крюйс повел по Дону в Черкассы.

После нового года Апраксин передал туркам Азов, спустя месяц взорвал крепость Таганрог…

Неохотно покидал азовскую сторону адмирал. Десяток с лишним лет благоустраивал он здешние места для пользы отечеству. В дорогу отправился без спешки, ехал, подремывая в крытом возке. Одно, что подгоняло по зимнику, так это мартовское солнце. Поэтому приходилось вставать спозаранок, выезжать затемно.

В Москве заехал к сестре Марфе Матвеевне и удивился тишине в царских покоях. Оказалось, что вся царская фамилия недели полторы как уехала в Петербург на бракосочетание царя с Екатериной Алексеевной. Немного подосадовал, что пропустил такое немаловажное для сановника его ранга событие, а также возможность развеяться после почти годового отсутствия в Петербурге.

Брата Петра тоже не было в Москве, второй год губернаторствовал в Казани. Поехал в Навигацкую школу на Сухаревку. Прошел с главным инспектором по классам, казарме, где размещались школяры. На всем: облупившихся стенах, холодных помещениях, износившейся форме школяров, довольно бледных и худеньких их лицах – лежала печать недостатка.

– На рублик в месяц не разбежишься, ваше превосходительство, – то ли оправдывался, то ли жаловался инспектор.

«Да еще воруют половину», – усмехнулся про себя Апраксин и распорядился вызвать Андрея Хрущова из второй роты, свойственника по покойнице жене. В прошлом году он определил его в школу, навещал всякий раз, бывая в Москве.

Пятнадцатилетний крепыш без смущения представился по форме. Адмирал все десять лет, как похоронил жену, не прерывал связи с ее родственниками, помогал как мог.

Апраксин не терпел покровительства сам и разговаривал с Андреем коротко, без церемоний, а в конце сказал:

– Ну, братец, я слыхал, ты преуспеваешь в науках, готовсь экзаменоваться в гардемарины, и айда на корабли в моря…

«Не позабыть бы кого из Приказа прислать сюда ревизию провести», – размышлял адмирал, покидая школу. «Подсказать как бы Петру Алексеевичу, хозяин здесь добрый надобен да школяров поближе бы к морю держать».

Не задерживаясь, в тот же день отправился в Петербург, который наконец-то обретал статус столицы. Давненько не был он здесь.

За минувший год северная столица сильно переменилась. Тут и там из сугробов торчали каменные фундаменты, местами, где прежде стояли избы, высились каменные стены…

В своей избе неподалеку от Адмиралтейства он появился в вечерних сумерках. В комнатах забегали. Козьма гонял дворовых, кухарку, истопников, шумел, топал ногами.

Первым поздним вечером к нему нагрянул Ульян Сенявин, начальник конторы по строению города. Три года, как царь отставил его от морского дела и назначил на новое место, заметив сообразительность, хватку и расторопность в строительном ремесле.

Апраксин смачно хрустел солеными лимонами после первых чарок и слушал рассказ гостя о свадьбе царя.

– В церкви-то шаферами государь избрал Кикина, братца Наума, Муханова, Кочета, всех моряков. А на пиру бок о бок с ним Скляев, Крюйс, Мишуков да братцы мои Сенявины восседали.

Апраксин слушал молча, вздыхал, потом вдруг перебил:

– Чего для строят все из каменьев?

– Государь повелел отныне на прошпектах домы класть токмо каменные. Избы подалее, в слободе, для мужиков.

– Занятно, камень-то где взять?

– Везут камень, на каждую подводу подать наложена. Камень-то вечен. Все строятся, Федор Матвеевич. Вона Данилыч дворец под крышу подвел, Шереметев, Кикин и тот себе палаты грохает. Тебе тоже пора обзаводиться.

– Денег много надобно.

Ульян засмеялся:

– Тебе ли о деньгах плакаться. Вотчины торгуешь, жалованье идет. – Ульян внезапно перегнулся через стол: – Хошь в компанию к Данилычу? Вложи деньгу, прибыль высокая. Хлебушек в Петербург торговать. Я замолвлю словечко Данилычу, сам имею доход.

– Замолви, пожалуй. Домину-то строить каменную…

В кампанию 1712 года царь впервые не поехал в Воронеж. Теперь делать ему там было нечего. Всех рабочих и мастеровых переводили на северные верфи, в Архангельский. Заводы, мастерские, кузни, весь деланный лес перевозили туда же. Разбирали суда на стапелях…

Каждое утро Апраксин затемно приходил на Адмиралтейскую верфь и редко успевал опередить царя. На стапеле сверкала свежевыкрашенными бортами «Полтава», и царь, забываясь в работе, готовил корабль к спуску. В этот год летние месяцы Петр проводил у моря и на кораблях. Видимо, хотел заглушить неприятные воспоминания прошлого года на сухопутье.

Выслушав по приезде Апраксина, подвел его к карте:

– Нынче у нас единая дорога к морю, ее будем мостить. Шведа нам не одолеть, покуда наше войско на его землю не ступит. Без флота сие немыслимо… Швед покуда нас мощнее, в эту кампанию соберем силы, корабли спустим со стапелей. Салтыков обещался прислать купленные. Для шхер построим сотни две скампавей. – Петр провел рукой по карте. – Попытаешь осенью оттеснить шведа от Выборга. На будущий год двинем берегом к Аландам, а там до Карла рукой подать.

Апраксин слушал, изумленно покачивал головой. «Ну и Петр Лексеич, видать, сняло у него печаль с души».

– Сие ладно, господин шаутбенахт.

– То не все, генерал-адмирал. Принимай под свою руку Эстляндию, Ингерманландию и Карелию. Командовать будешь всем флотом Балтики и войском…

Едва сошел лед, не дожидаясь готовности эскадры Крюйса, Петр с Апраксиным ушли на «Лизетте» к Выборгу, проверили крепость…

Вернулись к Котлину, ошвартовались на шлюпке к новой пристани. Вокруг торчали сваи, строилась гавань. Апраксин опять удивился.

– Из губерний в этом году три тыщи человек сюда придут, фортеции и жилье строить, – пояснил не без гордости Петр.

– Кому жилье-то? – спросил Апраксин.

– Жителям города, – усмехнулся Петр. – Будем, Федор, сюда, окромя работных людей, селить шляхту, корабельных офицеров, людей купецких да ремесленных. Флоту базы надобны, гавань, верфи.

– Крюйсу приспело в море отправляться, – доложил Апраксин, – нынче думаю ему с эскадрой определить крейсирование на меридиане Выборга и далее к Ревелю. Пора обезопасить наши коммуникации.

– Добро, – согласился Петр, – командуй, распоряжайся самолично.

На взморье виднелась эскадра Крюйса, она ушла далеко на запад, на горизонте паруса сливались с грядой курчавых облаков.

– Нынче шведа не видать, – продолжал Апраксин, – ежели так пойдет, к осени пустим Боциса, пущай их пошпыняет, каперов разгонит.

– Не позабудь, приходи к Петербургу, «Полтаву» будем сталкивать на воду…

В солнечный полдень 15 июня Петр с Апраксиным поднялись на верхний дек «Полтавы», прикрепили к фалам на корме Андреевский флаг. Заглянули в кают-компанию. Вокруг длинного, от борта к борту, стола с белой скатертью сновали вестовые матросы, расставляли приборы, штофы с вином и водкой, закусками…

На верхней палубе остался Скляев с командой такелажников, боцманом и матросами. Все произошло быстро, четко… Осмотревшись, Петр по отмашке Апраксина перекрестился и крикнул:

– С Богом! Руби канаты! Бей подпоры!

Почти враз раздался характерный треск топоров, упали разрубленные канаты. В тот же миг одновременно полетели подпоры, а Петр взмахнул мушкелем и выбил основной, подпорный, клин из-под киля.

Махина на стапелях заметно вздрогнула, чуть качнувшись, нехотя, дюйм за дюймом двинулась к урезу воды, задымился слип…

Потом на палубу поднялась с Петром вся свита, начались торжества на корабле и на берегу. Первый тост произнес Петр:

– Первенцу нашему линейного флота Балтийского семь футов под килем и ветра полные парусы.

На другой день пришло письмо из Лондона. Салтыков купил первые три пятидесятипушечных корабля и повел их в Копенгаген.

– Покуда здесь все ладно, – повеселел Петр, – токмо в Померании жалится Меншиков, туда отъеду. – И неожиданно распорядился: – Готовь «Лизетту», на море, слава Богу, погода, пройдемся с Катеринушкой до Нарвы, – засмеялся, – замест свадебного вояжа.

Впервые Апраксин сопровождал Екатерину Алексеевну как царственную особу, царицу. С якоря снялись на восходе солнца. Погода выдалась как на заказ. Весь день сияло солнце на безоблачном бирюзовом небосводе, отражаясь в белесых, бескрайних водах. Легкий ветерок с востока подгонял шняву, наполняя паруса, ласкал лицо. И всю дорогу над парусами кричали, резвились, то взмывая вверх, то планируя к воде, белоснежные чайки. На шканцах, под сенью парусов накрыли стол, и весь путь не умолкал веселый смех, шутки сыпались одна за другой, и мало кто, кроме командира и Апраксина, подумывал о возможных неприятностях. Хотя берег и был под боком, они то и дело вскидывали подзорные трубы, шарили по горизонту, заглядывали на батарейные палубы, где у заряженных орудий несли вахту канониры. «Береженого Бог бережет».

Морское путешествие сблизило царицу и Апраксина. Много нового узнала о верном помощнике своего мужа Екатерина, проникся симпатией к ней и нестареющий генерал-адмирал.

Солнце уходило за горизонт, когда Апраксин на шлюпке доставил царскую чету на берег, где их ждал конвой.

Здесь пути супругов разошлись. Царица с неразлучной Натальей Алексеевной отправилась берегом в Петербург, Петр отбыл к армии, в далекую Померанию…

Через неделю после спуска «Полтавы» первым в стычку со шведами вступил Крюйс. На рассвете с салинга флагманского корабля закричал матрос:

– Три паруса на весте!

Привычным галсом, свободно, будто в своих водах шли курсом сближения ост-норд-ост три шведских фрегата. Крюйс поднял красный флаг: «Атаковать неприятеля!» – и устремился на шведов. Корабль, фрегат, шнява против трех фрегатов. Силы примерно равные, но следом спешили на помощь четыре русские бригантины. Спасло шведов от погони вроде бы везение – ветер переменился и русским пришлось лавировать против ветра. Так доложил Крюйс…

В августе от Котлина ушла эскадра Ивана Боциса, двадцать три вымпела. У Красной Горки сразу пленили четырехпушечный бот. За Выборгским заливом, в шхерах, взяли на абордаж еще шняву и два бота. Шведы потеряли тридцать три пушки, две сотни пленных и убитых.

Русских морских солдат полегло тридцать два… Боцис после доклада ругал Крюйса, мол, сдрейфил, упустил неприятеля.

В те же дни Апраксин выступил из Выборга с Ингерманландским корпусом на запад… В шхерах, вдоль берега, двигались галеры и скампавеи. А шведы не думали сражаться, войска Либекера быстро ретировались за бурную, с обрывистым берегом реку, но сожгли все мосты за собой.

Порывистый и нетерпеливый генерал Михаил Голицын наседал на Апраксина, рвался с ходу атаковать шведов. Апраксин его одергивал:

– Не торопись, генерал, мою морскую пехоту под шведские пули подставлять, солдата беречь надобно. Без оного мы с тобой ничто.

Начались проливные осенние дожди, повеяло холодом. Апраксин отвел войска на зимние квартиры к Выборгу.

Из далекой Померании царь с досадой делился с Апраксиным промахами союзников на море, «…датский флот не так действует против шведов, как про него сказывали, ибо ныне транспорт шведский пропустили в 10 000 человек, а шведы только тремя кораблями их сильнее были… господа датчане, имея ревность не по разуму… не дождався нас в бой вступили и баталию потеряли».

Лишь на исходе зимы вернулся Петр из Померании и сразу собрал моряков.

Успех кампании 1713 года зависел от действий флота. Апраксин, Крюйс, Боцис склонились над картой:

– Генеральная задача, – Петр размашисто провел ладонью по карте, – вышибить шведов из Финляндии, она есть матка Карла. Выйдем к Аландам, там до Стокгольма доберемся. Приспела нам пора шведу показать флот российский. Гляди, адмирал, – поманил Петр, – с галерным флотом и войском пойдешь вдоль берега, штурмуешь Гельсингфорс, далее к Гангеуду и Або. Всюду галерам и бригантинам десантировать пехоту морскую, подвозить припасы и провиант. Когда будешь с войском, Боциса флагманом оставишь.

Адмиралы слушали, вникали, запоминали, а Петр, кивнув Крюйсу, продолжал:

– Тебе с корабельной эскадрой занять позицию на меридиане Гельсингфорса, прикроешь нас на берегу от шведской эскадры. Действуй без мешкоты, гони неприятеля, силы у вас равные. – Петр лукаво улыбнулся, глянув на Боциса. – Слыхал я, в прошлую кампанию ты сплоховал, упустил шведа.

Крюйс недовольно засопел. Сверкнул глазами:

– То есть навет, государь, невежливость и глупость.

– Будя, Крюйс, не забижайся, – примирительно сказал Петр, – при случае потолкуем, за рюмкой.

Никто не предполагал, что разбираться придется по-иному…

В конце апреля Петербург пришел в движение. Готовились к выходу 200 галер, скампавей, бригантин, шестнадцать тысяч войск.

Апраксин старался поспеть всюду, присмотреть за флотом, проверить войска, наладить работу на верфях в Адмиралтействе, наведаться на Котлин. Урывками заезжал в канцелярию. Чиновники редко принимали приказы на слух, им подай бумагу. Личную почту секретарь докладывал без промедления. Пришло письмо от племянника. Распечатывая конверт, Апраксин почему-то вспомнил о старшем брате. «Опять вдовцом остался бедолага, да и детки без матки». Год назад скончалась вторая жена Петра, княгиня Куракина, восемнадцати лет от роду, скоропостижно, при родах. «Хоть дитя не померло», – вздохнул Федор Матвеевич, читая письмо.

Александр хвалился практикой в Англии, но умудренный адмирал его несколько осадил в ответе: «О счастливом вашем возвращении из Лондона уведомился с немалою радостью… практикуйся непрестанно, чтобы волю монаршую исполнить, а особливо без того возвращения себя в отечество не ожидай, донеже познаешь науку морскую от киля до вымпела, как надлежит искусному морскому человеку, и не имей в том на меня для моей причины надежды», – советовал дядя как истинный моряк и предупреждал как заботливый родитель.

В первых числах мая галерный флот в двести вымпелов под флагом генерал-адмирала Апраксина поднял якоря. Авангардом головной колонны командовал контр-адмирал Петр Михайлов, как велел именовать себя царь, а арьергардом шаутбенахт (также контр-адмирал) Иван Боцис.

Первый бросок десант произвел в Гельсингфорс, овладел им, но вскоре пришлось отступить. Шведы всю зиму готовились к бою, и русских встретил яростный шквал огня. Но бригадир Чернышев с ходу бросил в атаку морскую пехоту, шведы не выдержали и отошли.

Петр заскучал на берегу, его тянуло на корабли:

– Управляйся, Федор, с войсками, штурмуй Гельсингфорс, я на эскадру, до Котлина подамся.

Очистив от неприятеля тыл и овладев Борго, Апраксин вновь подтянул войска к Гельсингфорсу, а Боцис двинулся с моря к шхерам. На следующий день с юга, от острова Гогланд, донеслась канонада.

– Никак, Крюйс со шведами столкнулся, – потягивая трубочку, усмехнулся Боцис, – не дает ему контр-адмирал дрыхнуть…

Шведы откатились на запад, без боя сдали Гельсингфорс. Флот получил надежную базу на финском берегу.

Крюйс, не желая расставаться со своей размеренной, спокойной жизнью, упорно отваживал царя от участия в морской кампании.

Петр оскорбился:

– Восемнадцать лет, – ответил он Крюйсу, – как служу сему государству и в скольких баталиях, акциях был, николи не отлучался, азардировал повсюду. Однако ж, поскольку ты не хочешь, Бог с тобой, чтоб не быть причиной к нерадению, оставляю тебя. У меня дел невпроворот, но гляди, наши бригантины и войска бьются в Финляндии. Там эскадра вице-адмирала Лилье. Иди в море, ищи и тереби шведов, не допускай их к берегу.

Крюйс облегченно вздохнул, но его ждали большие испытания.

В полдень 10 июля крейсера пушкой известили флагмана: «Вижу неприятеля!» Только бы и атаковать шведов, но Крюйс почему-то лег в дрейф, вызвал младших флагманов, капитан-командора Шельтинга и Рейса. Посоветовавшись немудрено, решили: гнаться за неприятелем до ночи, а потом, если других известий о неприятеле не будет, идти в Ревель.

Ночи стояли светлые, эскадра сблизилась со шведами на дистанцию огня, но ветер стих, нашел туман. Крюйс не подавал никакой команды…

Наум Сенявин целый день метался по шканцам с борта на борт. Не мог разгадать намерения флагмана. «Чего он канителится, не дает сигнал к атаке?»

С рассветом туман рассеялся, взошло солнце – и прямо по курсу открылся неприятель. С флагманского корабля донесся выстрел. Сенявин вскинул подзорную трубу. Все три флагмана подняли красные флаги – сигнал погони. «Слава Богу, наконец-то гнать неприятеля!»

– Отрепетовать красный флаг! – скомандовал он. – Барабаны наверх, дробь!

Матросы отдраивали артиллерийские порты, откидывали найтовы у пушек, из крюйт-каморы тащили картузы, снаряды…

Передние корабли «Выборг» и «Полтава» вот-вот догонят неприятеля, но шведы внезапно отвернули «все вдруг» влево…

На море каждый маневр корабля имеет смысл и причину. Опытный моряк Крюйс должен был этот маневр разгадать и принять решение, но он беспечно шел напролом, позабыв, что, кроме неприятеля, само море таит в себе смертельную опасность.

«С чего это повернули? – подумал не спускавший глаз с неприятельских кораблей Сенявин. – Неспроста, видно, уходят от своего берега. Неужели банка?»

– Лево руля! – крикнул Сенявин рулевому. – Держать два румба левее по компасу!

Через несколько минут корабли шведов легли на прежний галс.

– Так и есть! – невольно вскрикнул Сенявин.

Передний «Выборг» вздрогнул и остановился как вкопанный. Верхушку паруса по инерции понесло вперед, так, что отломилась фор-брам-стеньга [38]38
  Фор-брам-стеньга – верхнее дерево (стеньга) у фок-мачты.


[Закрыть]. Идущая следом «Рига» вдруг начала лихорадочно убавлять паруса и тут же приткнулась на мель. Неприятельские корабли на отходе дали как бы в насмешку залп. Одно ядро угодило в «Ригу», попало в крюйт-камору, оттуда повалило облако пороховой пыли, по палубе в панике заметались фигурки. Красный флаг атаки флагман спустил.

Строй кораблей смешался, один «Рандольф» Сенявина продолжал погоню, но в одиночку это становилось рискованным…

До поздней ночи возились с тремя потерпевшими кораблями, «Ригу» кое-как стащили с мели, «Выборг» сел плотно, начался шторм, и к вечеру он переломился. В пределах видимости появилась шведская эскадра, с нее на радостях палили из пушек, издевались над незадачливыми русскими…

Петр на «Мункере» догнал эскадру Боциса в Гельсингфорсе. Гавань Петру понравилась. Он еще не знал о происшествии с Крюйсом.

– Здесь будем галеры, скампавеи и бригантины на зиму ставить, – обратился он к Апраксину. – Неча их в Петербург гонять. Шведы далеко ушли?

– Маячат временами у горизонта, – усмехнулся Апраксин. – Проведали мы от рыбаков, что вице-адмирал Лилье стоит с кораблями на якорях у Гангеуда. Крепко укрепились, видно.