Текст книги "Безопасное место"

Автор книги: Исаак Роса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Исаак Poca
Безопасное место

Эльвире, Кармеле и Оливии, ибо они – будущее

Lugar seguro

Isaac Rosa

НЕЗАКОННОЕ ПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИЧЕСКИХ СРЕДСТВ, ПСИХОТРОПНЫХ ВЕЩЕСТВ, ИХ АНАЛОГОВ ПРИЧИНЯЕТ ВРЕД ЗДОРОВЬЮ, ИХ НЕЗАКОННЫЙ ОБОРОТ ЗАПРЕЩЕН И ВЛЕЧЕТ УСТАНОВЛЕННУЮ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВОМ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.

Вот что сказал я парню, перевесившись через перила его балкона и указывая поверх крыш на реку. Сказал, ясное дело, с умыслом, но в это время я и впрямь представлял, что покидаю здание через подвал и пересекаю полгорода под землей: не передвигаясь от одного безопасного места к другому – ты ведь знаешь, не так уж их пока и много, – а скользя по другим подвалам, парковкам, туннелям, канализационным трубам, кирпичным камерам, колодцам, закованным в железо ручьям, осколкам древности, которые еще только предстоит обнаружить археологам, и станциям метро; по идеально прямой линии, без усилий проходя сквозь стены, фундаменты, электропроводку, уплотненную землю и толстые корни, как будто ныряю вслепую, загребаю воду и, задерживая дыхание, вверяю себя горячему подземному потоку, пока тот не донесет меня до дома. Изнуренным, но счастливым. Образ был прекрасный – возможно, мне вспомнился какой-то сон.

– Я и не знал, что их столько, – явно под впечатлением ответил парень, и его голос подсказал мне, что осталось сделать последний, легкий толчок, поэтому я воспользовался интимностью момента: мы вдвоем, плечом к плечу, стоим на узком балконе и глядим на город при первом свете дня.

– Не знали, потому что это закрытая информация, – сказал я ему и наболтал то же, что и всегда: чтобы безопасное место было по-настоящему безопасным, осмотрительность необходима; это, мол, не то же самое, что налепить на фасад наклейку охранной фирмы, а совсем наоборот: никто не должен об этом знать. – Никто, – повторил я сурово. – Такова первая же рекомендация, которую мы даем нашим клиентам, – солидное множественное число запросто соскочило у меня с языка, – осмотрительность, полная секретность.

– Ах вот почему я не припоминаю таких бункеров в других домах, – сказал он, и в его словах сквозила не ирония – убежденность.

– Вашего тоже не припомнят, – шепнул я ему, рискуя переусердствовать с эффектом, но продолжая настаивать, чтобы после моего ухода он всем об этом растрезвонил: – Вашего тоже не припомнят, потому что вы тоже будете молчать, правильно?

Готово. Еще двадцать минут назад он и слушать меня не хотел, а потом – досадуя, что заинтересовался предложением, – не хотел впускать меня в квартиру; и все же после сцены на балконе мы вместе спустились в кладовую.

Он распахнул решетку, мы преодолели последний лестничный пролет и двинулись по коридору с цементным полом, дверями по обеим сторонам, трубами и умирающими тараканами вдоль стен. Он с улыбкой постучал в фанерные двери, тук-тук, тук-тук, и задал вертевшийся на языке вопрос: не установил ли уже себе такое кто-то из соседей? Было очевидно, что нет – там скрывались только кладовые. А чего ты ожидал, дубина, – бронированных ворот и неоновой вывески «Внимание, внимание! Здесь безопасное место»? Вслух я этого, само собой, не произнес. Мне пришлось терпеливо объяснить, что если он обустроит такое для своей семьи (семью важно упоминать постоянно), то снаружи понадобится дешевая дверь как раз вроде этих. Когда соседи понесут в свою кладовку какой-нибудь велотренажер, то ничего не заметят.

Он открыл замок, толкнул разбухшую от влаги дверь и включил тусклую лампочку. Помещение четыре метра в длину, полтора в ширину. Я оглядел пыльные пожитки и указал на ржавый велотренажер. Мы обменялись шутками. Я наклонился, чтобы осмотреть нижние полки. Очередной дурень прочитал статью о том, как завести свой винный погреб, и теперь надеется, что годы сотворят чудо с его винами из супермаркета. Я погладил одну из бутылок, вслух прочитал этикетку и выразил восхищение. Деловито снял показания счетчика, записал их, с видом профессионала изучил трубы, пересекавшие потолок над нашими головами, и пару раз топнул каблуками по полу.

– Отлично, – произнес я, – отлично. Двое взрослых и двое детей. Без проблем. И здесь по-прежнему хватит места для вашего прекрасного винного погреба.

– Чтобы выпить за конец света, – сказал парень возбужденно, но стараясь не показывать, как основательно он попался на крючок.

Я очертил план базовой модели, найдя место в замызганном пространстве кладовой для каждого элемента: трехъярусной кровати, стеллажа для съестных припасов, электрогенератора, очистителя воздуха. Краем глаза уловил, что у парня довольное выражение лица. Ну вот, теперь он точно не соскочит. Чтобы убедить парня окончательно, я завел привычную шарманку: пообещал сообщить ему кое-что по секрету, с мнимой опаской выглянул в коридор и только потом прошептал: «В этом здании уже есть одно». Дальше бросил ему кость: если он угадает, в какой кладовке оно находится, я дам ему десятипроцентную скидку.

Парень улыбнулся, завилял хвостом и вышел в коридор. Прикладывая ухо, простучал костяшками каждую дверь, точно ненормальный. Естественно, он ничего не нашел, но скидку я ему дал.

Как видишь, день начался удачно.

Удачно день и начался, и продолжился. Попадание два из двух. Второй визит, через три квартала от первого, прошел еще легче: меня встретила пожилая пара, старше тебя, напуганная и безоружная перед маркетинговыми трюками. Старушку я сначала принял за вдову, потому что именно она открыла дверь и пригласила меня в гостиную с кучей семейных фотографий и телевизором (шла утренняя программа новостей); идеальная чистота и нарочитый порядок тоже наводили на мысли о вдовстве. «Здесь будет даже слишком легко», – сказал я себе и, не поверишь, почувствовал укол вины. Моя хилая совесть иногда чуть-чуть скребется – дает понять, что она у меня все еще есть. Но потом я услышал мужской голос в коридоре и по-настоящему обрадовался, что дело предстоит тоньше и сложнее, чем обработать старушку, которая живет одна и слишком часто смотрит ящик.

Радоваться было рано. Как только старик показался в гостиной, мне бросилась в глаза его кротость (читать лица с первого взгляда я уже научился). «Что у нас на обед?» – спросил он детским тоном; мое первое впечатление, – едва увидев меня, он выпалил: «Кто это, а? Это кто?» – подтвердилось. Ситуация оказалась только еще благоприятнее: одинокая старушка, которая слишком часто смотрит ящик, с восьмидесяти– или девяностолетним ребенком на попечении. Не будь мое положение так паршиво, я бы действительно ушел, а перед этим растолковал бы ей, как не клевать на уловки торгашей, и, естественно, посоветовал бы никогда не впускать их в дом.

Я решил: если старушка захочет сделать покупку, то пускай моей заслуги тут не будет, поэтому я не стал ни презентовать ей нашу продукцию, ни даже вынимать сводку последних новостей. Я не сиделка для стариков. Но эта женщина олицетворяла чистый спрос, а я – точное предложение того, в чем она нуждалась, или, во всяком случае, того, что она считала нужным. Так что я просто следовал по коридору за ней, вернее, за ними; она шла, а он лип к ее спине, мешал ей и при этом повторял: «Что мы будем есть, а? Что будем есть?»

Жили они на первом этаже, и старушка, усадив мужа смотреть детский сериал, вывела меня через дверь кухни в небольшой светлый дворик. Она недоверчиво осмотрела семь или восемь рядов бельевых веревок и, только убедившись, что за нами никто не наблюдает, сдвинула несколько ведер и освободила крышку люка; поднять ее пришлось мне – старушка не смогла нагнуться. Мне захотелось спросить, зачем ей безопасное место, если в нужное время она не сможет туда попасть, не сумеет поднять тяжелый люк и спуститься по узким ступенькам; зачем, если ей придется возиться со своим старым, обескураженным и беспомощным ребенком, который будет вопить, размахивать руками и упираться.

Я заглянул сверху внутрь – спускаться было незачем, все помещение было видно и так: крошечный, заплесневевший от влажности цементный куб метра полтора в высоту, внутри которого я, как и муж старушки, не смог бы вытянуться в полный рост. Но ты ведь знаешь, что бывает, если упустить легкий контракт, и поэтому я сказал:

– Да, самый маленький модуль сюда войдет.

– Прекрасно, – сказала хозяйка. – Уж лучше с этой дырой что-то сделать, чем оставлять ее тут без пользы.

Этого, конечно, никогда не случится, но я представил себе там двоих стариков, сидящих на табуретке взаперти и неспособных выйти наружу; представил, как у них кончаются припасы. Она коротко, успокаивающе его обнимает, а он спрашивает: «Что мы будем есть, а? Что будем есть?»

Старушка ушла в спальню за деньгами для аванса, по ее настоянию – наличными, и оставила меня в гостиной наедине со своим старым ребенком. Из-за воротника рубашки у него выглядывала татуировка – один из тех безвкусных племенных узоров, сделанный годы назад и не подходящий ни к его приглаженному и причесанному виду, ни к этой гостиной-музею, но что поделать: мы все когда-то были молодыми.

– Классная татуировка, – сказал я ему, и он снова спросил меня: кто это я, а, кто? – Разве ты не знаешь кто? – прошептал я. – Ты меня не помнишь?

Старуха возилась в спальне. Я решил попугать его сильнее – начал приближаться, пока не прижал его к буфету; он сбил локтем фотографию и уже готов был закричать, заплакать или ударить меня. Я заглянул ему в глаза и увидел пляшущий в них страх, но почувствовал точно то же, что и всегда: сомнение. Это был вероятный страх, страх потерянного и беззащитного человека, или невероятный – страх выдать себя? Я уже говорил тебе, даже если ты этого не помнишь: в каждом таком старике я подозреваю притворство, подлое желание уйти с дороги, перестать быть, вести растительную жизнь без какой бы то ни было цели, лишь бы его кормили, причесывали, держали за руку, прощали и баловали. Клянусь, не проходит и дня, чтобы я не смотрел тебе в глаза и не думал об этом.

Третий визит принял уже опасный оборот, и все из-за тебя. Да, из-за тебя, хоть ты тогда еще даже не проснулся. Начался он хорошо: парень жил в двухквартирном доме, и первые звоночки – наклейка охранной фирмы на фасаде, решетки на верхнем этаже и плохо подделанная камера видеонаблюдения над входом – предвещали легкую работу. «Тут я справлюсь быстро», – сказал я себе и позвонил в дверь. Дом был не шибко большим, но с комнатой в подвале – бывшей игровой, которую переделали в тренажерный зал, когда дети выросли. Мужчина моего возраста горячо обвинил в этом недоразумении свою жену, которая отсутствовала и не могла ни подтвердить его обвинения, ни опровергнуть. Его жена всего боялась, его жена вечно увлекалась всякими глупостями, его жена покорно шла на поводу у моды и теленовостей, его жена завидовала двоюродным братьям, у которых в жилом комплексе был такой бункер, его жена любила упрямиться, и когда ей в голову что-то взбредало, то никто не мог ее образумить; его жена смотрела на будущее мира крайне пессимистично, его жена слишком увлекалась фильмами, его жена перестала спускаться в эту комнату после того, как ту заполонили африканские тараканы, поскольку испытывала отвращение и страх; так что его жена хотела избавиться от этого места, но избавляться они от него не будут, а просто переделают его подо что-нибудь еще. Тренажеры он планировал оставить здесь для себя; его жена спортом не занималась, да еще и высмеивала его желание оставаться в тонусе. В конце концов я усомнился даже не в том, что решение приняла она, а в самом ее существовании. Подумал о брошенном мужчине, упорно отрицающем реальность, и мне в голову даже пришла мысль, что его жена была замурована в этом темном подвале.

Я оставил ему папку со всей информацией и попросил мне позвонить, когда они с женой договорятся, какую модель и оборудование будут устанавливать, ведь без нее он, конечно, решать не собирался: ко всему прочему он добавил, что его жена была неуступчивой и все, вплоть до последней занавески, подгоняла под свой вкус. Мне не терпелось свалить и больше не видеть этой хреновой семейной комедии. Но тут парень раскрыл папку и уставился на первый разворот, куда я скрепкой прикрепил свою визитку.

– Сегисмундо Гарсия? – спросил он, указывая на нее и опуская вторую фамилию.

Это меня сразу насторожило. Я ответил утвердительно, но парень злобно затыкал:

– Ты родня этого Сегисмундо Гарсии, который?..

– Нет, я единственный Сегисмундо в семье, – не дал я ему закончить вопрос.

Парень глядел мне в глаза, постукивая по папке, по карточке с моим именем. Я опустил голову, чтобы не смотреть на его зубы и не выдать себя.

Распрощались мы холодно. Я сказал, что буду ждать его звонка, а он с грохотом захлопнул дверь, разрушив все мои надежды. Я тебе расскажу, что он сделал, как только потерял меня из виду: загуглил твое имя, мое имя и без особого труда нашел ту фотографию, на которой ты десять лет назад открывал клинику, а мы с мамой стояли рядом. Хотя из-за прошедших лет он мог сомневаться, я перед ним или не я, этого поиска, одного сомнения, пробуждающего воспоминания, было достаточно, чтобы в нем взыграло плохое настроение и несколько часов спустя он набросился из-за недоразумения на жену. В лучшем случае он мне не позвонит – они с женой просто договорятся, что ни при каком раскладе не станут иметь дело с родственником того сукина сына, и будут искать другую компанию, даже если это обойдется им дороже.

Визитки надо переделать. Сократить имя до С. или назваться Ортегой, как мама, а твою фамилию сократить до Г., а то и вообще убрать. Сегисмундо Гарсия, ха. Испания переваривает миллионы и миллионы всяких Гарсия, не заботясь о том, что у них странные имена типа Сегисмундо, потому что родители постарались их так выделить. Сегисмундо Гарсия – как же по-дурацки это звучит. Надо, надо переделать визитки. Или сменить имя. И то и другое делать лень – не знаю, что больше.

То, что день выдастся не таким хорошим, как предвещало утро, предвестия звонок из банка. Как только я в расстройстве ушел, вспоминая тебя и кляня на чем свет стоит, мне позвонил Роберто. Я тебе о нем рассказывал.

– Доброе утро, Сегисмундо, у меня есть хорошая новость и плохая, – сказал мне этот шутник. Плохая новость оказалась страшно плохой: мне отказали в финансировании. Хорошую он, скорее всего, придумал, пока набирал мой номер: мне согласились предоставить потребительский кредит на сказочных условиях – залог не требовался, надо было просто подписать страховку от неплатежа, не слишком дорогую, и…

– Почему мне отказали? – прервал я его.

– Я все испробовал, – сказал он мне, – ты даже не представляешь, как я носился с твоим делом, но у начальства свои резоны.

– Какие резоны?

– Не знаю, я же просто посредник. Наверное, они посмотрели твой бизнес-план и он им не понравился…

– Это из-за моего отца?

С той стороны – тишина.

– Из-за него, да?

Я действительно так подумал. Нас снова перепутали, и все из-за одного и того же имени. Вот какое наследство ты мне оставил: банковский черный список да проклятое имя, ну и предрасположенность к старческому слабоумию. А еще я подумал, что, может, камера видеонаблюдения им поведала, как с утра в первый день каждого месяца я снимал с твоей карты деньги, чтобы якобы гарантированную часть твоей пенсии снова не конфисковали.

– Это из-за него?

– Нет, не из-за него, – сказал он со вздохом и перешел на шепот; я так и видел, как он прикрывает трубку рукой. – Твоя финансовая история доверия тоже не внушает. Но главная причина вряд ли в этом. Просто у тебя необычный бизнес, и это хорошо, но и риски большие. Сам знаешь, как легко спугнуть миллион евро. Вот если бы ты занимался налоговыми убежищами… – засмеялся этот кретин.

Тут до меня попытался дозвониться кто-то еще. Юлиана. Спасибо этой милой девушке, что она привела меня в чувство, иначе я заорал бы на сотрудника банка. Я сделал глубокий вздох и заговорил:

– Послушай, Роберто, давай встретимся сегодня в первой половине дня. После того как я принес вам документы, мои дела пошли в гору, причем стремительно.

– Пошли в гору, – повторил он, и я услышал, как он печатает на своем компьютере.

– Да, я не остановился и практически заключил договор с североамериканским поставщиком, ну и самое приятное: у меня уже сотня подписавшихся клиентов. Сотня. Всего за три недели! Собраны авансы, так что это уже не проект, а реальность. Моя компания только появилась, а у нее уже столько заказов, и я мог бы выполнить первый завтра же, но поставщик не собирается меня обслуживать без гарантии оплаты, мне нужна эта кредитная линия, немедленно. Клиенты ждут начала сборки, а я не в состоянии нанять монтажников, пока вы меня не разблокируете. Я могу прикрепить все эти контракты к делу, чтобы вы приняли их во внимание. Сотня клиентов! У этого бизнеса большой потенциал, мне каждый день звонят и пишут, я уже планирую искать продавцов в других городах, а мы ведь себя почти не рекламируем…

– Я бы и рад тебе помочь, Сегисмундо, но документы подписывают другие люди.

– Тогда позволь мне поговорить с твоим начальником.

– Не думаю, что…

– Этот вопрос по телефону не решить. Я заеду к тебе в офис через час, и мы спокойно об этом поговорим.

– Я сегодня очень занят.

– Десять минут. Дай мне всего десять минут.

Я собирался сказать «десять чертовых минут», но с каждой фразой владел собой все лучше и лучше.

– Буду через час, Роберто, спасибо.

Я повесил трубку, лишая его возможности возразить, и перезвонил Юлиане, чтобы занять линию.

Он сам не свой, – сказала мне милая Юлиана, – дедушка сам не свой: он встал в четыре утра, а я проснулась от его стука в дверь. Дала ему воды и плюшку, заставила выпить таблетку. Он стучал в дверь больше двадцати минут – все кричал: «Мне надо выйти, мне надо выйти». Он меня толкнул и укусил за руку.

– А почему ты не дала ему выйти? – спросил я расстроенную Юлиану. Инструкций она, видимо, не помнила.

– Было еще темно. – Она рассказала, что ей удалось отвести тебя в гостиную и усадить в кресло перед телевизором. Ночной телемагазин и таблетка тебя в конечном счете угомонили. Но вот ты уже проснулся и борешься с дверным замком. Так устало жаловалась Юлиана.

– Вы пусти его, – велел я. – Кто-то должен быть с ним рядом, но пускай он идет себе куда хочет. Осторожно на светофорах и все такое, но не надо ему сидеть взаперти. И держи меня в курсе.

– Если я сейчас отопру дверь, он оттуда выскочит, как бык из открытого загона. И может упасть с лестницы.

– Выпусти его, – настоял я.

Так она и сделала, рассказала мне потом Юлиана: отперла замок и открыла дверь; ты выбежал очертя голову и запрыгал по лестнице, а она держала тебя под руку. Когда ты вышел на улицу, то точно знал, в какую сторону идти: по тротуару вправо, через улицу, до угла и в сторону проспекта, быстрым шагом, сталкиваясь с прохожими. Юлиана шла следом и на каждом перекрестке с трудом тебя тормозила.

Тогда я увидел у себя на телефоне твой маршрут, движущуюся по карте мигающую точку, и подумал: сегодня настал тот день, сегодня наконец-то настал тот самый день.

Сотня клиентов. Сколько ты знаешь предприятий, которые без рекламы, без приличного офиса, всего лишь с двумя начинающими продавцами в штате обрастают такой уймой заказчиков за три недели? Сколько времени понадобилось тебе, чтобы заполучить первую сотню долбаных клиентов?

По пути в банк я мог их найти и того больше: у меня было запланировано еще несколько визитов примерно в том же районе.

Первый поначалу складывался непросто, но в итоге открыл такие возможности, о которых я даже не подозревал, – ты же знаешь, как важны для успеха компании случай и интуиция. Хозяева были молодой парой с маленьким ребенком, жили они в новом здании довольно-таки убогого качества, с кладовыми на крыше, которые не слишком годились для убежища. Но еще у них была подземная парковка, и парень меня туда отвел. Они с женой купили два парковочных места и одно из них намеревались арендовать, но муж придумал ему лучшее предназначение. Мне показали пространство между колоннами посередине этажа, без стен, открытое со всех четырех сторон и окруженное машинами.

– Как вам такой вариант? – спросил парень.

Я повторял обычную процедуру: ходил по кругу, считал шаги, похлопывал ладонью по колонне, внимательно рассматривал потолок с кабелями и трубами.

– Надо подумать, – сказал я ему. О секретности там не могло быть и речи: соседи обо всем узнают, даже если спрятать модуль и обнести импровизированную кладовку стенами из кирпича.

При осмотре мне показалось, что парковка для такого комплекса слишком велика. Парень подтвердил: у большинства жильцов было по два, а у некоторых и по три места. Застройщик планировал еще один блок, но планы не осуществились, поэтому полпарковки осталось не при деле, и свободные места он выставил на продажу на выгодных условиях. А что бы сделали другие семьи, молодые пары с маленькими детьми, увидев, что кто-то из соседей приспособил свой участок под убежище? Загромоздили бы своими велосипедами и походным хламом или сдали бы их по дешевке, поскольку в этом районе парковки есть во всех зданиях? А может, они как раз захотели бы оборудовать безопасные места и для себя по хорошей, очень хорошей цене: если бы покупки оформили скопом, я бы предложил им значительную скидку. Почему бы парню не упомянуть об этом на следующем собрании соседей? Разве он не в курсе, что уже есть такие жилые комплексы, явно дороже этого, которые включают не только парковку, бассейн и видеонаблюдение, но и убежища для всех своих жильцов? Разве он не понимает, как такое дополнение повысило бы ценность его дома? Сколько человек живет в этом блоке? Полсотни? Пятьдесят молодых семей с детьми? А вдруг удастся заполучить пятьдесят новых клиентов за один раз? Когда у них следующее собрание? А нельзя ли его созвать в срочном порядке, тема ведь достаточно важная? Ничего, если я тоже буду на нем присутствовать, чтобы познакомить жильцов со своим предложением и разрешить все сомнения? Что, если я представлю в банк сотню подписанных контрактов и сведения о еще пятидесяти устных соглашениях? Поистине, это чудесный знак – похоже, день снова налаживается.

Перед встречей в банке у меня даже осталось время на еще один визит. На первый взгляд он предвещал успех: передо мной оказалась пара лет тридцати с лишним или сорока, женщина была беременна (за это дополнительные баллы). А еще им явно нравилась ностальгическая эстетика: их крошечная квартирка была оклеена афишами к древнющим фильмам, а на полках в гостиной стояли старые камеры и теперь уже никчемная пишущая машинка. Я даже приметил там проигрыватель. Таких людей я знаю как облупленных: они жаждут воскресить какое-то мифическое прошлое и жить по образу своих родителей или дедов; мечтают о пожизненной работе, необременительной ипотеке и оплачиваемом отпуске. Безопасное место в подвале – вполне себе замена таким вещам, если понимаешь, что их не вернуть. Эти двое испытывали ностальгию, но кувшинщиками не были. Раньше я путал эти понятия, а потом до меня дошло, что они сильно не совпадают: кувшинщики не выражают ностальгию через одежду, дизайн или культуру; реакционность таких жестов им противна. Но в лице этой пары я имел дело именно с ностальгией, а не с кувшинничеством; у них тоска по прошлому выражалась скорее эстетически, чем политически, как компульсивное желание потреблять все, что сглаживало дискомфорт, пусть даже они и словами-то его обозначить не могли.

Как ни странно, убедить удалось мужа. Я-то ожидал, что беременная женщина, озабоченная безопасностью будущего ребенка, с готовностью купит что угодно, от резиновых накладок для мебели до убежища в подвале, – но зря: она отреагировала сдержанно. Судя по всему, между супругами назревал спор, и они собирались устроить препирательства при мне. Ну а что, мы с Моникой были не лучше, да и вы с мамой без стеснения затевали ссоры на глазах у любого официанта.