Текст книги "Африка грёз и действительности (Том 2)"

Автор книги: Иржи Ганзелка

Соавторы: Мирослав Зикмунд
сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 30 страниц)

Глава XXXI
ЗВУЧАТ ТАМТАМЫ

«… Так вот, мы в самом деле не знаем, как нам быть с нашими слугами. Вчера после обеда исчез Вамба, тот, что повыше, и больше мы его уже не видели. Ужин нам приготовил Ялосемба, но в рот ничего нельзя было взять. Мяса не прожуешь, картофель полусырой. При этом он не переставал заглядывать к нам в тарелки и временами терял равновесие. Мы прогнали его на кухню, но он в дверях обернулся и снова заковылял в комнату. Потом он пробормотал несколько французских слов, из которых мы разобрали только: «Je veux manger, soupe à maman, faim, maison».[63]63
  «Я хочу есть, суп маме, голод, дом» (франц.).


[Закрыть]

Мы подумали, что либо он голоден, либо его матери нечего есть дома. Мы отлили половину супа, добавили к этому кусок мяса, сыра и хлеба и дали ему. Но он оставил все это на полке и исчез. Письмо, которое он должен был доставить Вам, принес обратно нераспечатанным.

Сегодня утром появился Вамба и привел с собой какого-то оборванного негра. Привел на веревке. При этом он что-то рассказывал о каких-то деньгах и был взволнован. Своего пленника он иногда подгонял пинком, а на кухне привязал его за ногу к скобе в стенке. Сначала мы подумали, что он привел Ялосембу и что тот украл у него деньги, которые мы им выдали как недельную зарплату. Но и младший тоже вдруг объявился, так что теперь их у нас трое и мы не знаем, что с ними делать. Мы подумали только, что было бы лучше, если бы Вамба вместо того, чтобы приводить домой пленных, принес чего-нибудь поесть на обед или на ужин.

Так, пожалуйста, расспросите Ялосембу, чего он от нас вчера хотел, и напишите нам. Нас это очень интересует, но самим нам с ними не сговориться; по-французски они знают только несколько слов, а местное наречие имеет очень мало общего с настоящим суахили. Ялосемба вчера вечером, несомненно, был пьян, истратил свою получку на водку. И еще спросите Вамбу, почему он к нам приводит негров на веревке. Если у этих парней какие-то счеты между собой, пусть рассчитываются в другом месте, а к нам в наш заколдованный замок пленных не приводят. Можете сказать Вамбе, чтобы впредь он немного экономней расходовал масло, а то у него вчера почти полкило ушло на поджаривание бананов. А из бифштекса, когда он его вчера подавал на стол, текла ручьем кровь. Пришлите нам с Ялосембой свежих яиц, масла, сыру, макарон и каких-нибудь фруктов. В субботу кто-нибудь из нас придет навестить Вас, второй должен остаться охранять «замок». Будем жребий бросать. Отшельники на озере сердечно Вас приветствуют…»

Желтое пламя двух свечей задрожало от ветерка, поднятого листом бумаги, который вынимали из пишущей машинки. Из полутемного угла, тускло освещенного двумя другими свечами, раздавался стук второй машинки.

– Пожалуйста, подпишись тоже, отошлем это сейчас же с Вамбой в Кисеньи.

А затем громко, так, чтобы было слышно в пристройке на дворе.

– Вамба…

– …ссье, – послышался через миг издали ответ Вамбы, приготовлявшего ужин в маленькой кухоньке за «дворцом». Этот горловой звук, долженствовавший изображать французское «месье», означал, что не позже чем через пять секунд Вамба появится в дверях. И действительно, тут же послышались шаги босых ног по цементному полу и в четырехугольнике двери, не имевшей рам, появился рослый Вамба и застыл, слегка нагнув голову вперед.

– Voilà une lettre pour madame Köhler. Remettre ce soir, compris?»[64]64
  Вот письмо для мадам Келер. Вручить сегодня вечером. Понятно? (франц.).


[Закрыть]

– Ндио, бвана, – Вамба кивает головой, вытирает руки о грязные брюки и делает два шага вперед.

– Pas oublier,[65]65
  Не забудь (франц.).


[Закрыть] Вамба!..

Вамба утирает нос тыльной стороной ладони, осторожно берет письмо за уголок, засовывает его за пазуху и исчезает без слов.

Четверть часа спустя Ялосемба убирает пустые тарелки из-под картофельного супа и ставит на грубо отесанные доски стола блюдо жареной печенки и тарелку дымящихся топинамбуров.

За противомоскитной сеткой в окне слышен плеск воды на озере. Во тьме затихают голоса рабочих с пристани, возвращающихся в Кисеньи после тяжелого трудового дня. Тишину прерывает лишь трение ложки о жестяную тарелку, с которой мы едим печенку.

– Через недельку начнем прощаться с этим заколдованным замком и с чудаками…

– Ты мне только скажи, чего хочет Вамба от своего пленника. Мне это не нравится, не может же он так здесь оставаться…

В комнате стояла тяжелая тишина. Лишь волны озера время от времени ударяли о берег, погруженный в полную тьму…

Коленопреклоненные негры

После ужина мы вышли из дому и заглянули на кухню, где на куче сухой травы все еще лежал третий негр, привязанный веревкой к скобе. Когда мы вошли в полутемное помещение, он быстро закрыл лицо обеими руками и сжался в комок, как будто боялся, что его станут бить.

Вамба, который в это время вымыл посуду и убрал все, быстро вошел на кухню, держа в руке мачету. Быстрым движением он перерезал веревку, ударил пленника ногой, а затем другой ногой подтолкнул его, заставив подняться. Мы беспомощно наблюдали за этим странным зрелищем, но не хотели вмешиваться, пока не узнаем причины поведения Вамбы. А Вамба, сбросив с себя грязный кухонный фартук, сразу как бы переродился. В присутствии негра исчезло то послушное выражение, с которым он всегда обращался к нам. Он ударил его освободившимся концом веревки по спине, прикрикнул на него со злобным выражением в глазах, и оба ушли в темноту.

– Хотелось бы мне знать, куда он с ним пойдет. Жаль, что мы не понимаем здешнего наречия и не можем узнать, что произошло между, парнями. Наверное, у Вамбы исчезло несколько франков из субботней получки…

Язык суахили, которым пользуется несколько миллионов жителей Центральной и Восточной Африки, разделяется на ряд отличных друг от друга диалектов. Поэтому когда вы приезжаете в Конго, зная наиболее распространенные обороты и самые употребительные слова, то вам это нисколько не поможет, потому что негры, никогда не посещавшие школы, почти не понимают литературного языка суахили. Вот почему мы так обрадовались, когда на другой день по приезде в Кисеньи нашли в этом заброшенном углу чешскую семью. Старая пани Келер, вдова инспектора железных дорог, говорила по-чешски, как будто она покинула Писек не много лет, а только несколько недель тому назад.

Мы высказали ей свои сомнения, не зная, сколько нам нужно платить своим временным работникам, чтобы не дать им слишком мало, но и не переплатить.

– Не платите им более четырех франков в день, – разрешила пани Келер наши сомнения. – Вы найдете слугу и за два франка, но он или в первый же день вас обворует, или совсем не выйдет на работу. Повар получает здесь пять франков в день. Главное, не забывайте о рабочих книжках…

Нам показалось очень странным, что в Конго существуют рабочие книжки. Для нас это было новостью; однако в последующие недели нам представился ряд случаев поближе присмотреться к социальным и трудовым отношениям в Конго. Рабочие книжки мы оценили только при отборе работников из числа явившихся кандидатов. Если негр предлагает свои услуги за два франка в день, это значит, что либо у него в самом деле нет книжки, либо он ее скрывает, потому что она не делает ему чести. Он отдает себе отчет в том, что если нанимающий его хозяин не найдет непрерывных записей о предыдущей работе, то отнесется к нему с недоверием или не наймет его.

– Travail, monsieur, travail,[66]66
  – Работы, господин, работы (франц.).


[Закрыть] – предлагали свои услуги все новые негры, подходя к окнам нашего «озерного замка» еще долго после того, как Ялосемба уже ходил на озеро за водой с высоким ведром на голове, засунув руки в карманы, мыл посуду, убирал в комнатах и ходил в Нгому за покупками, а Вамба готовил нам пищу. Оба они гордились своими рабочими книжками и с нескрываемым удовлетворением смотрели на своих коллег, получивших отказ.

Когда попадаешь в тропические области Африки, то сталкиваешься с совершенно новой проблемой, проблемой трудовой морали. Обнаруживается, что здесь условия труда резко отличаются от тех, которые привычны для перенаселенной долины Нила или для скудных нагорий Эритреи и Эфиопии. В тропических областях Африки, где негр не должен каждый день вести борьбу с призраком засухи, где ему не приходится с утра до вечера доставлять воду литрами на свой клочок земли, где его не гнетут заботы о запасах на зиму, природа создает совсем другую среду для развития характера. Здесь негр не тужит по работе и не считает ее обязательным условием существования. Это и понятно: природа предоставляет ему почти без труда весьма легкое пропитание – бананы, разнообразные виды питательных корнеплодов, кукурузу, сахарный, тростник, рыбу и дичь. Выращивание бананов не требует почти никаких затрат труда, а для других культур достаточно, в большинстве случаев, только поверхностного разрыхления почвы; во многих областях, где часто выпадают дожди, можно собирать два урожая в год.[67]67
  Корни различий в «трудовой морали» следовало бы искать в уровне развития производительных сил и характере производственных отношений, а не в особенностях природных условий. Сравнивая трудовую мораль населения долины Нила и жителей Центральной Африки, авторы забывают, что степень развития товарных отношений в этих странах различна. Несомненно, что с развитием производительных сил и установлением иных производственных отношений трудовая мораль будет иной при тех же природных условиях. – Прим. ред.


[Закрыть]

При подобных условиях негры не гоняются за низкооплачиваемой работой по найму. Считают, что в Британской Восточной Африке примерно не более одной трети мужского населения занято наемным трудом. Основным стимулом к такой работе служит главным образом необходимость уплатить налоги, а также стремление подражать европейцам в одежде и других привычках и потребностях. Но негр в состоянии истратить всю свою заработную плату на ненужные безделушки или – что гораздо печальней – на спиртные напитки. Это тормозит прогрессивные стремления к освобождению от колониального гнета. В Бельгийском Конго положение не лучше, чем в Британской Восточной Африке. Только в промышленных районах Южного Конго господствуют несколько иные условия.

Своеобразен и духовный облик негров, до сих пор не освободившихся от вековых примитивных традиций языческих племен, от последствий рабства и автократического племенного строя. Часто можно увидеть негра, покорно выслушивающего поток брани, на которую европейские работодатели не скупятся.

Такой же страх негры испытывают и перед своим черным вождем или начальником. На Киву нам часто случалось наблюдать группу негров, работавших на строительстве нового шоссе. С утра до вечера они переносили на голове большие корзины с камнями; на берегу озера они собирали большие камни, а потом выстраивались, как солдаты, гуськом возвращались на стройку, выгружали камни и отправлялись за другими. Они всегда ускоряли шаг, как только видели своего черного начальника, который не выпускал из рук бича и не стеснялся им пользоваться.

Проезжая по центральным областям Конго, мы имели возможность увидеть нечто настолько непонятное, что над этим задумался бы, верно, и сам доктор Голуб 70 лет назад. Нас это тем более удивило, что до того мы в течение многих месяцев могли наблюдать, как изменилось отношение африканцев к европейцам, будь то во французских колониях, в самостоятельном Египте, в бывших итальянских колониях им во владениях Великобритании. Европейцы заметно утратили свой престиж в Африке, особенно во время последней войны. Радио и газеты, часто выходящие на языках и наречиях негров, приносили в самые глухие уголки Африки вести о массовых взаимных избиениях белых, и почитание европейцев быстро стало ослабевать. И все же…

Мы проезжали по восточному берегу озера Киву через девственный лес по дороге, по которой почти никогда не проезжал автомобиль, когда перед нами неожиданно появилась группа негров. Едва завидя машину, они остановились, быстро сложили груз с головы, опустились на колени и приветствовали нас, низко склонив голову. В такой униженной рабской позе они оставались, пока машина не проехала. Они не посмели даже поднять головы.

Люди…

Люди, такие же, как мы! Люди, на лицах которых можно было увидеть следы долгих лет тяжелого труда и мучений на плантациях.

Люди у себя дома, в собственной своей стране, одной из самых богатых и самых прекрасных стран мира…

Возможно, что так вели себя негры полсотни лет назад, в ту пору, когда они впервые встречались с белыми людьми лицом к лицу. С нами такой случай произошел в первый и в последний раз за все время нашего пребывания в Африке, и именно здесь, в Бельгийском Конго, в стране, хозяева которой намеренно культивируют рабскую приниженность населения, чтобы легче было его эксплуатировать.

И эти же хозяева жалуются на небрежность и медлительность негров в работе. Они защищают низкую заработную плату, утверждая, что у негров нет таких потребностей в одежде, питании и жилье, как у белых, и что более высокие заработки они пропивали бы. Все аргументы противников колониального угнетения обычно опровергают ссылкой на отсталость негров. Однако хозяева страны сами всячески стараются не дать неграм возможности избавиться от этой отсталости. Они не желают разрешать вопросов просвещения, имеющих решающее значение.

Колонизаторы очень хорошо понимают, что люди, получившие образование и с широким кругозором, перестали бы склоняться перед белым или перед его черным надсмотрщиком, добивались бы повышения своего жизненного уровня, культуры жилья и одежды, мероприятий по охране здоровья и улучшению социального положения, справедливой заработной платы и, наконец, взяли бы в свои собственные руки решение вопросов о своей судьбе.

«Заколдованный замок» на озере

– Знаешь что, давай на это окошко будем всегда ставить на ночь ведро с водой; если кто-нибудь захочет в него влезть, ведро опрокинется и разбудит нас. А парадную дверь забаррикадируем тяжелым столом, что стоит в сенях…

Таково было последнее стратегическое решение по вопросу о мерах безопасности, принятое на нашем новом месте работы в доме на озере Киву, который мы в первый же день окрестили «заколдованным замком на озере».

– Comme vous voulez, messieurs,[68]68
  Как вам будет угодно, господа (франц.).


[Закрыть] – сказал нам местный чиновник колониальной администрации, которого мы посетили в Кисеньи, решив прервать на несколько недель наше путешествие и поселиться где-нибудь на границе между Конго и мандатной территорией Руанда-Урунди, чтобы обработать собранные для репортажей материалы.

– Как вам будет угодно! Можете жить наверху в горах, у нас там есть для путешественников хорошенькие новые домики в первобытном лесу; не знаю, как вам понравится жить здесь у озера. Чудес ожидать не следует…

– Мы сходим туда. Можете дать нам ключ от дома?

– Ключ?. Ха-ха-ха, это у вас здорово получилось! Особенной пользы он вам не принесет. Впрочем, увидите сами.

Таким образом, мы познакомились со своим заколдованным замком на озере, самой оригинальной из всех гостиниц, с которыми нам пришлось встретиться за долгие месяцы нашего странствия по Африке. У него было одно огромное преимущество: он не стоил ни копейки. Несколькими километрами далее, на берегах того же чарующего озера Киву, был, правда, расположен роскошный отель с великолепными салонами и экзотической меблировкой в негритянском стиле, но он был для нас недоступен по цене. Больше жить было негде.

В последнюю минуту нам вспомнились советы друзей из Найроби: «Сходите к районному чиновнику колониальной администрации сразу в первый же день по приезде! У них там имеется несколько домиков, которые они предоставляют журналистам, геологам и ученым бесплатно. Можете себе нанять повара и одного слугу, а квартира вам ничего стоить не будет…»

И вот мы нашли на берегу самого прекрасного из всех африканских озер полуразвалившийся одноэтажный домик, в котором, правда, было пять комнат, но зато не было ни одного неразбитого стекла в окнах и имелась только одна дверь, которая не запиралась. Ключ нам действительно не потребовался: его не во что было бы воткнуть. На крыше росли деревья в метр высотой, а буйная растительность давно уже скрыла всю соломенную кровлю. За домом находилась маленькая кухонька с примитивным очагом, а с другой стороны к нему лепился сарай под дырявой крышей, балка которой каждую минуту грозила провалиться. Мы ее сорвали, вырубили мачетой всю растительность внутри сарая и устроили там гараж для «татры». Ей было бы не хуже, если бы мы ее поставили в любом другом месте; на нее точно так же лил бы дождь и точно так же жгло бы ее солнце, как и в этом уютном гаражике.

Потом мы тщательно осмотрели «замок», который должен был стать нашим убежищем на длительный срок, забили досками отверстия, оставшиеся от дверей, и повесили на окно «спальни» противомоскитную сетку. Дверь, ведущая в маленькие сени, где стояла растрескавшаяся цементная ванна, не имела косяков, и нам ничего другого не оставалось, как поставить на заколоченное окно ведро с водой, так чтобы его падение разбудило нас, если бы к нам вздумал забраться незваный гость. Опыт у нас был богатый, вынесенный из Эфиопии и Сомали, и мы поэтому, ложась спать в своих спальных мешках, всегда клали под голову мощный электрический фонарь и пистолеты, хоть на их чехлах и болтались до сих пор свинцовые пломбочки, привешенные в Касинди. А вдруг!..

Однако все эти хлопоты и неудобства были очень дешевой ценой за окружающее нас великолепие. Вечная весна с приятной температурой, заставляющей забыть об убийственной влажной жаре тропиков, составляет одну из приятнейших особенностей этого глухого уголка Центральной Африки. И самое главное – Киву единственное из озер Экваториальной Африки, в котором нет крокодилов. Прервав работу, мы в любое время могли поплавать в его прозрачных водах, над которыми раскинулась чудесная синева, где-то на горизонте сливающаяся с туманной зеленью первобытных лесов. К тому же уединение избавляло нас от назойливости любопытных репортеров и путешественников, проживавших в гостинице. Абсолютный покой полностью вознаграждал нас и за жесткие бифштексы, которыми нас подчас кормил Вамба. Мы привыкли даже писать при свете мерцающих свечей, пока семейство Келеров не прислало нам две керосиновые лампы.

– Сегодня летучая мышь еще не прилетала в гости, – говорит Иржи, придвигая тяжелый стол к входной двери.

Мирек в это время раскладывает на ночь спальные мешки. Волны озера плещутся у берегов под низкими кустами, и через четырехугольник окна в комнату проникает бледная дымка лунного света; месяцу, кажется, удалось выбраться из облаков. Эластичные кожаные ремешки, прикрепленные к широксй раме кровати без спинки, мягко поддаются под телом, как влажная сетка теннисной ракетки.

Шорох крыльев летучей мыши прервал наши размышления и воспоминания о первых днях, проведенных в «заколдованном замке».

– Вот и явился ревизор на ночной обход, еще ведь ни одной ночи не пропустила…

Дни бежали со страшной быстротой. Вот наступил и день отъезда. Вамба и Ялосемба укладывали в «татру» последние чемоданы, а машина, отдохнув за несколько недель, ждала теперь, когда мы отпустим поводья и она сможет пуститься в дальнейший путь к Столовой горе. Наши слуги напряженно следили за нами, когда мы на капоте автомобиля делали запись в их рабочих книжках под другими записями в рубрике «квалификация», сделанными на французском языке. Потом они с благодарными улыбками пересчитывали деньги, полученные за последнюю неделю работы и двухнедельную надбавку «на пошо».[69]69
  Пошо (суахили) – густой суп или каша из кукурузной муки на молоке.


[Закрыть]

– Мерси, бвана, мерси. – Оба смеются, показывая подкову белых зубов, и машут вслед машине, посылая нам свой последний привет.

Резиновые черти в Ньондо

Там-там-татата-там, там-там-татата-там…

Стройный, мускулистый негр в экстазе как будто переламывается в коленях, медленным, змеиным движением выгибает таз, дергается верхней половиной тела какую-то долю секунды; в то же время обе его руки, сжимающие конические палочки, опускаются, чтобы в следующее мгновение снова взметнуться в воздух. Десять других пар барабанщиков, выстроившихся друг против друга, напряженно следили за его движениями, подняв палочки высоко над головой. Их слух уже заранее напряженно внимал экстатическому ритму, глаза жадно впивались в шершавую кожу нгомы с отскакивающими от нее палочками, а колени чувственно подгибались. Они, казалось, не замечали окружающего: ни напряженного молчания нескольких сотен зрителей, ни жужжания кинокамеры у самых ушей.

На какую-то долю секунды синкопические звуки барабанов замирают в воздухе – и вдруг все палочки одновременно ударили по выстроенным в ряд нгомам.

Там-там-татата-там, там-там-татата-там, разнеслось по всему просторному подворью в Ньондо. Сотни зрителей теснятся вдоль ограды над нижней частью двора и напряженно ждут прихода инторре, ватузских танцовщиков. Стройные, высокие, до двух метров ростом ватузы в пестрых цветных накидках стоят гордо, с каменными лицами, но появления своих воинов они ожидают так же страстно, как и негры из соседних племен баньяруанда и несколько приглашенных европейцев. В толпе теснятся негритянки с выбритыми в курчавых волосах фантастическими орнаментами. В складках покрывал за спиной матерей спят маленькие дети. Зрители стоят тесно, голова к голове; напряженное внимание; нетерпение…

В нижнем конце подворья вдруг раздался приглушенный шум, и сейчас же вслед за этим появились первые ряды воинов, грудь и лица которых разрисованы белыми полосами. Внезапно они останавливаются и выжидают.

Нгомы загремели в новом ритме.

И вдруг с воинственным кличем танцовщики ринулись вперед. Тела их, как будто отлитые из сплава бронзы и каучука, заполнили все пространство подворья. Для них, казалось, закон тяготения потерял свою силу. Они взлетали высоко в воздух, изогнувшись в талии, запрокинув назад голову, и мягко, как ягуары, падали на желтый песок, держа копье в руке.

Один за другим они судорожными прыжками проносятся по двору; едва босая нога коснется песка, тело на лету застывает в позе нападения. Один за другим несутся они, как призраки. Потом с бестелесной легкостью взлетают над землей; лишь босые раскрашенные ноги отбивают такт по песку.

Первые воины исчезли так же неожиданно, как появились, и под ускоренный ритм барабанного боя на площадь вбежали новые десятки ватузов, чтобы продемонстрировать вершины танцевального и воинского искусства своего боевого племени. Свободные юбочки спускались у них ниже колен, резко выделяясь своей яркой белизной на черных, как эбеновое дерево, телах, лоснившихся на солнце. Прикрепленные над щиколотками босых ног трещотки издавали звук при каждом шаге; с головы свисали длинные султаны из тонкого белого волоса, прикрепленные к красным повязкам, проходившим вокруг лба и под подбородком. Танцоры рассыпались по всему подворью, как резиновые черти; с визгом и воем они падали на землю и сейчас же снова подскакивали вверх, будто вскинутые невидимой пружиной. Земля содрогалась под ударами ног, когда они, дав мышцам предварительно отдохнуть, снова бросались друг на друга с копьями в обеих руках и в последний миг успевали увернуться от удара.

Оскаленные зубы, налитые кровью глаза, срывающиеся с уст нечленораздельные звуки – это был не просто символический танец, представление, устроенное для ватузских вождей, негров из всей округи и кучки европейцев. Под черными узлами мускулов и сухожилий кипела горячая кровь предков, которые, возможно, еще в прошлом поколении заключали в свой воинственный пляшущий круг человеческие жертвы, чтобы с бессмысленной и все же само собой разумеющейся жестокостью бросить их своим разгневанным богам для умиротворения…

К концу пляски лица танцоров утрачивают человеческое выражение, тела извиваются в судорогах экстаза. Как будто в их кипящей крови растаяли условности нескольких десятилетий, прошедших со времени появления в стране первых европейцев. Это было одним из самых потрясающих зрелищ, виденных нами на всем пути по «Черному континенту». Это зрелище в то же время было свидетельством стихийной силы народов Африки, народов, великая будущность которых пока еще дремлет под спудом.

Недалеко на горизонте новорожденный вулкан извергал сотни тысяч тонн пылающей лавы днем и ночью, неделя за неделей.

Символ стихии, не скованной ни законами, ни установлениями.

Символ народа, в жилах которого течет такая же горячая, никогда не застывающая лава. Здоровая африканская кровь…