Текст книги "Чудо"

Автор книги: Ирвин Уоллес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 32 страниц)

К тому времени пещера обратится в груду камней, а Эускади восстанет из пепла. Сам же Микель исчезнет из Лурда и спрячется далеко отсюда с помощью соплеменников, живущих во Франции.

Пятнадцать минут, начиная с этого момента. Он завершил подсоединение провода. Прятать или камуфлировать взрывное устройство не было нужды. Скоро оно разлетится на тысячу мелких кусков.

Уртадо встал на ноги и начал спускаться с холма, рискуя оступиться. Светя перед собой фонариком, он хватался за стволы и крепкие ветви деревьев, чтобы сохранить равновесие. Поскользнулся лишь однажды, однако удержался на ногах и без задержки продолжил движение вниз. Впереди замаячил край склона, и перед глазами открылась плоская поверхность. Эта площадка была как бы подступом к пещере. Настало время окончательно погасить фонарик. Ровная земля была уже близко, что позволяло ускорить движение. Прежде чем выйти из-под спасительной сени листвы, он остановился и огляделся. Ни одного охранника вокруг. Все чисто.

Микель ступил на землю и вскинул к глазам левую руку, чтобы посмотреть на часы. Спуск занял пять минут и десять секунд.

Он шел с десятисекундным опозданием, но в целом укладывался в график.

Больше нельзя было терять ни секунды.

Он пронесся мимо грота в направлении пандуса.

Пробегая между лавками и стульями, повернутыми к алтарю внутри грота, Уртадо в последний раз бросил взгляд на статую в нише, чтобы убедиться, что связка динамитных шашек не видна со стороны. Там ничего не было видно. Ничего, кроме этой нелепой статуи.

Вот и прекрасно.

Однако потом его взгляд упал на…

Микель застыл, будто натолкнувшись на невидимую преграду, и судорожно сглотнул. Не веря собственным

глазам, он уставился на вход в грот. На фоне пещеры темнела чья-то фигура. Кто-то маленький стоял на коленях спиной к нему и молился. Это была женщина с головой, покрытой шалью. Такую фигуру он уже видел – точно в такой же позе, с так же покрытой головой. Сходство с Бернадеттой, виденной им ранее на фотографии, было несомненным. Именно в такой позе она молилась перед гротом.

В первый момент Уртадо попытался убедить себя, что ему это только кажется. Движимый инстинктом самосохранения, он испытывал одно желание – бежать, бежать со всех ног. И черт с ней, с этой молящейся дурой.

Но там, на горном склоне, отсчитывали время часы. Еще девять минут, и чудовищный взрыв не оставит здесь камня на камне, а эту несчастную разорвет на мелкие кусочки. Над первоначальным порывом убежать возобладал другой инстинкт, оказавшийся более сильным. Уртадо никого не желал здесь убивать, и уж во всяком случае не какую-то невинную богомолку. Нескольких секунд должно хватить, чтобы спасти ее и спастись самому. Достаточно просто предупредить ее об опасности, велеть ей спасаться, бежать, убираться отсюда как можно скорее. А потом он пойдет своей, дорогой.

Петляя между стульями, Микель побежал к стоящей на коленях женщине и, отбросив всякую конспирацию, заорал на бегу:

– Эй, ты! Проваливай отсюда! Сейчас все взорвется!

Он ожидал, что женщина испуганно обернется на его крик, поднимется с колен и бросится прочь от этого опасного места.

Но она даже не шевельнулась. Она все так же стояла на коленях в молитвенном молчании, неподвижная, как мраморная статуя в нише.

Полное отсутствие реакции с ее стороны было невероятным, недоступным пониманию, и Уртадо еще быстрее припустил к ней, а когда был совсем уже рядом, готовый снова закричать, он внезапно остановился, будто его схватила чья-то железная рука.

Он увидел молодую женщину в профиль и узнал ее.

Это была Наталия. Наталия Ринальди. Его Наталия.

Он оставил ее спящей. Но она, видимо, проснулась, оделась и вышла наружу, считая ступеньки в кромешной тьме. Незрячая пришла на свое последнее бдение.

– О господи,– выдохнул Уртадо и тут же взревел: – Наталия!

Ни слова в ответ, ни малейшего движения, будто теперь она еще и оглохла.

Микель ясно видел ее темные очки, восковую бледность лица, еле заметное шевеление губ.

Она находилась в трансе, в совершенно другом мире.

Нагнувшись, он обхватил ее за плечи, впиваясь пальцами в нежную плоть, и попытался поднять ее на ноги и утащить отсюда.

Но Наталия не сдвинулась ни на сантиметр, словно налитая свинцом и пригвожденная к месту.

Он поднимал ее и раскачивал, всеми силами заставляя встать, однако ее по-прежнему невозможно было сдвинуть с места.

Запыхавшись, Уртадо оставил свои тщетные попытки. Это было нечто необъяснимое. Он стоял над ней и смотрел на нее во все глаза, но не мог достучаться до ее сознания и не знал, как увести ее туда, где безопасно.

И вдруг, к его величайшему изумлению, она сама стряхнула с себя оцепенение и медленно поднялась на ноги.

– Наталия! – отчаянно закричал он и схватил ее за руки.

Улыбаясь ему, девушка подняла руку и сняла темные очки. Ее глаза впервые были широко открыты, ясны и чисты. Но главное, они смотрели прямо на него.

– Микель… Должно быть, это ты, Микель,– тихо проговорила она.– Микель, я видела Деву Марию, я видела Ее. Она подошла ко мне, разговаривала со мной и позволила Себя увидеть. Я видела Ее так же, как тебя сейчас.– Наталия повернула голову.– И грот – его я тоже вижу впервые в жизни. Я снова вижу мир. Пречистая Дева вернула мне дар зрения. Микель, я вижу!

Он застыл в благоговейном страхе, едва способный осознать свершившееся чудо. Наконец к нему вернулся голос:

– Так ты… ты меня видишь?

– Да, и тебя, и все вокруг. Это так замечательно!

– Ты… ты видела Деву?

– Я встала на колени помолиться, и, как всегда, вокруг была тьма. А когда я начала молиться, то увидела что-то яркое, расширяющийся конус света. Передо мной открылось какое-то отверстие, оказавшееся гротом. И я увидела Ее, эту женщину в белом, ростом не выше меня, которая склонила голову и распростерла руки, а в одной руке у нее была роза на длинном стебле. Я схватилась за четки, а Дева стояла и улыбалась мне доброй улыбкой. Она была точно такой, какой Ее видела Бернадетта, за исключением розы в руке. Ее голову покрывала белая вуаль, и длинное платье было чистейшего белого цвета, даже с голубоватым оттенком, а на каждой ступне – по желтой розе. Она произнесла мягко и ласково: «Ты снова будешь видеть, до конца своих земных дней будешь видеть все чудеса Божьи». Она сказала и еще кое-что… Микель, Микель, это было так чудесно! Я люблю тебя, люблю весь мир, люблю жизнь и бесценный наш грот Массабьель тоже люблю…

Она упала в его объятия и крепко обняла его, но упоминание о гроте заставило Микеля вспомнить о самом важном.

– О боже! – воскликнул он, выпустив Наталию из объятий и поглядев на часы.

Оставалось меньше шести минут.

Микель крепко вцепился в руку удивленной девушки и настойчиво потянул ее за собой от грота, стремясь увести как можно дальше.

– Беги,– поторапливал он ее, пока они неслись вдоль подножия холма.

Внезапно он остановился.

– Что случилось, Микель? – спросила Наталия.

– Ничего. Позже объясню. Только сделай все в точности, как я тебе скажу.– Он показал в сторону купален.– Беги вон туда, за бассейны, так далеко, как только сможешь. Беги как можно дальше от грота. Я нагоню тебя минут через пять. Ну же, беги!

Не дожидаясь, когда она пустится бежать, Микель прыгнул на склон холма и полез вверх так быстро, как только позволяла сырая листва. Ноги скользили, но он упрямо карабкался, спотыкаясь и падая, поднимаясь и падая вновь, не давая себе передышки, хватаясь за толстые ветви и стволы деревьев и неуклонно продвигаясь вверх. Вставая после очередного падения, он случайно взглянул на часы. Прошло уже четыре с половиной минуты, а он еще не достиг цели.

Микель снова полез вверх, словно в горячке. Часы неумолимо отсчитывали время, а до цели еще надо было добраться. На какое-то мгновение он растерялся, потому что никак не мог найти примету – огромный дуб, но наконец увидел это дерево, подошел к нему нетвердой походкой и упал перед ним на колени.

Еще один быстрый взгляд на часы.

Оставалось менее минуты. Менее половины минуты. Оставались секунды – двадцать четыре, двадцать три, двадцать две.

Он пополз на четвереньках вокруг дерева в поисках ямы, в которой были спрятаны батарея, детонатор и часы с электропроводкой.

Найдя взрывное устройство, он бросился на него будто хищник, яростно терзая проводку. Но провод почему-то не поддавался. В борьбе с этим проводом Микель был похож на сумасшедшего. Он рвал проклятую проволоку так, что судорога свела ему предплечье и бицепс. На него навалилось чувство обреченности, ощущение верного проигрыша. Оставалось только съежиться в ожидании катастрофического взрыва, несущего гибель Массабьельскому гроту и ему самому.

И вдруг провод разорвался. Взрывное устройство было обезврежено. Вместо ожидаемого грохота вокруг по-прежнему звенела тишина.

В темноте он попытался разглядеть циферблат часов.

Оставалось две секунды.

Стрелка отсчитала одну секунду, потом вторую, достигнув рубежа, за которым должен был начаться ад.

Он сидел с разорванной проволокой в грязных руках и слушал тишину, которая сейчас для его ушей была прекраснее любой музыки.

Некоторое время спустя, когда удалось справиться с дыханием, Микель Уртадо с трудом поднялся на ноги. Еще оставалась кое-какая работа, которую ему непременно нужно было выполнить.

Не разбирая дороги, он побежал вниз. Несколько раз оступался, падал и вставал, но ему было все равно. А под конец он уже полз, пока не увидел мраморную статую в нише над пещерой. Когда до статуи стало возможным дотянуться, Микель засунул руку в нишу, за основание скульптуры, и нащупал солидную связку динамита. Терпеливо и осторожно он извлек взрывчатку наружу и снова полез вверх, к тайнику, на этот раз двигаясь куда более рсторожно.

Опять оказавшись под дубом, Микель открыл грубую коричневую сумку и положил упаковку динамита внутрь. Следом были осторожно уложены один за другим прочие элементы адской машинки.

Он запихивал в сумку размотавшиеся концы провода, когда с удивлением услышал свое имя.

– Микель! – раздалось совсем близко.

Рядом с ним стояла Наталия.

– Наталия, что ты здесь делаешь? Я же сказал тебе… Ты же могла… А-а, ладно.

– Я хотела увидеть, куда ты идешь. И пошла следом. Вернее, в основном карабкалась на четвереньках. Думала уже, что заблудилась, но все-таки нашла.

Он быстро поднялся и, держа ее за руки, поцеловал.

– Люблю тебя навек,– прошептал он.

– И я буду любить тебя вечно, даже дольше.

Отпустив ее плечи, одной рукой он обнял Наталию за талию, а в другую руку взял сумку.

Когда они начали спускаться по склону, Микель улыбнулся:

– Значит, теперь ты видишь меня. И как я выгляжу?

– Страшен как смертный грех,– рассмеялась она,– но мне нравятся грешники, да еще страшные с виду.– Ее лицо посерьезнело.– Микель, ты прекрасен. Конечно, не так прекрасен, как Дева Мария, но для простого смертного достаточно красив.

Спустившись вниз, они не пошли по направлению к гроту и святилищу, а продолжали идти прямо к мосту, ведущему через реку Гав-де-По на луг, широко раскинувшийся под лунным светом.

Едва поспевая за спутником, Наталия спросила:

– Куда мы идем?

– К реке,– ответил Микель и приподнял тяжелую сумку.– Чтобы избавиться от этого и попрощаться с частью моего прошлого.– Он на ходу повернулся к девушке и улыбнулся. Теперь я тоже вижу, милая,– произнес он.– Вижу впервые в жизни.

15

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 21 АВГУСТА

Лиз Финч словно летела на крыльях.

На самом деле она твердо ступала по ковровой дорожке, тянувшейся вдоль коридора пятого этажа гостиницы «Галлия и Лондон», но впервые с момента приезда в Лурд у нее появилось такое чувство, будто за спиной выросли крылья.

Ощущение полета создавал полученный от Аманды желтый конверт, а точнее, его содержимое, которое она крепко сжимала в руке. Так высоко Лиз еще никогда не летала. У нее в руках было самое громкое разоблачение десятилетия и определенно самая сенсационная история за всю ее карьеру. И все это – благодаря замечательной молодой женщине по имени Аманда Спенсер. Но именно Лиз донесет добытый материал до многих миллионов читателей. Они будут читать ее статью по всему миру, жадно впитывая каждое слово и немея от потрясения. Лиз дорого дала бы за то, чтобы увидеть лицо Билла Траска, когда будет диктовать ему готовую работу. И еще больше – за то, чтобы увидеть физиономию этой сучки Маргарет, когда та услышит о потрясающей находке и поймет, что разоблачение Вирона по сравнению с этим просто ерунда на постном масле.

Лиз остановилась перед дверью номера 503, в котором жила Аманда. В своей записке та обещала, что, вернувшись из больницы, будет ждать подругу в гостиничном номере, чтобы дать полные разъяснения по поводу фантастического дневника Бернадетты, прежде чем Лиз напишет и продиктует по телефону свою взрывоподобную статью.

Вот тогда-то и наступит конец этому тоскливому городишке. Он будет полностью разгромлен, стерт с карты на веки вечные, чего вполне заслуживает.

Сейчас ее радовало все. Даже обычный стук в дверь прозвучал веселой, ритмичной мелодией. Лиз ожидала, что дверь сразу откроется, но та оставалась закрытой. Пришлось постучать еще раз, уже настойчивее. Лиз всей душой надеялась, что Аманда все же вернулась, а не задержалась в больнице у Кена, что бы там с ним ни случилось.

Дверная ручка наконец зашевелилась, и дверь широко распахнулась. За ней стояла Аманда в шелковой ночной рубашке. Глаза у нее были заспанные, волосы всклокоченные, а на лице читалось недоумение.

– А-а, Лиз, это ты?

– Кто же еще? Ты что, забыла? – Лиз помахала в воздухе желтым конвертом.– Ты оставила мне этот супердинамит и пригласила на свидание.

– Господи, который час?

– Почти полдвенадцатого, как и назначено.

– Вот черт, проспала… Умоталась за сутки. Даже будильника не слышала. А ведь собиралась встать в восемь и в полдесятого прийти в больницу для разговора с врачом Кена. Но главное – увидеть самого Кена, чтобы утащить его обратно в Чикаго. Ты заходи, Лиз, а я сейчас быстренько оденусь.

Лиз бодро вошла в комнату и закрыла за собой дверь, а Аманда, шлепая босыми ногами, подбежала к комоду и начала рыться в ящиках в поисках чистых колготок и свежего бюстгальтера.

Плюхнувшись на стул, Лиз снова торжественно подняла желтый конверт вверх.

– Никуда твой дражайший Кен не денется. Послушается тебя как миленький, едва прочтет вот это. А скажи-ка, что он там вообще забыл, в этой больнице?

Стаскивая с себя ночную рубашку, Аманда ответила:

– Он оставил мне записку, что ему стало хуже и его увезли в главную больницу Лурда на улице Александpa Марка. Я поехала туда, как только вернулась из Бартре, но Кену дали снотворное, и он к тому времени уже отключился.

– А как он сейчас?

– Именно это я и намеревалась выяснить в девять тридцать.– Она ловко упрятала свои молочно-белые груди в чашечки бюстгальтера и застегнула его на спине.– До чего же досадно, что я проспала. Нет даже времени встать под душ.

Однако Лиз Финч снова сунула ей под нос копию последнего дневника Бернадетты, извлеченную из конверта.

– Послушай, Аманда, у тебя с Кеном не будет никаких проблем. Все они останутся позади, как только это попадется ему на глаза. У него не останется ни капли веры во всякую лурдскую чепуху. Он увидит, насколько убедительно, пусть и невольно, Бернадетта выставила себя выдумщицей. Представь себе, этой деревенской девчонке-истеричке повсюду мерещится Дева Мария да еще и сам Иисус. Сперва несколько раз среди овечьего стада в Бартре. Но это лишь, так сказать, генеральная репетиция. А потом, месяц спустя, она закатывает представление уже по полной программе в Лурде. Да, Аманда, это история века. Лучший материал современности! Но ты не хотела, чтобы я диктовала его по телефону, пока не поговорю с тобой, да и мне самой требуется дополнительная информация о том, как он попал тебе в руки. Все до мельчайших подробностей. Так что давай, чудо-девушка, выкладывай, черт возьми, как тебе удалось его выудить.

– Мне надо в ванную,– сказала Аманда, потряхивая колготками.– Времени нет совсем.

– Аманда, ну пожалуйста,– взмолилась Лиз, глядя вслед Аманде, скрывшейся в ванной.– Ты же сама просила меня не выдавать материал, пока не расскажешь, как его достала. Так ты расскажешь или нет?

– Только не сию секунду, Лиз,– отозвалась подруга из-за двери.– Сейчас быстренько оденусь, а по пути вниз расскажу тебе то, что знаю. Если же этого окажется недостаточно, можешь поехать со мной в больницу. В машине изложу все подробно.

Через минуту Аманда выскочила из ванной, впопыхах натянула блузку, обеими ногами ступила в юбку, подняла ее и застегнула пояс. Затем сунула ноги в туфли на низком каблуке, схватила вторую копию дневника, тоже в желтом конверте, и выбежала за дверь. Лиз не отставала от нее, семеня сбоку.

Пока ждали лифта, Лиз успела спросить:

– Это отец Рулан дал тебе имя Эжени Готье в Бартре, верно?

– Верно.

– А откуда тебе стало известно о более раннем разделе дневника?

– Сестра Франческа упомянула о нем вскользь во время разговора в Невере. Отец Рулан признал, что такой раздел существует, однако утверждал, что эта часть его совершенно не интересует. На самом деле он ее в глаза не видел. Мадам Готье не только подтвердила существование раннего раздела, но и показала его мне. Деньги ей были не нужны. От меня ей нужно, чтобы я пристроила ее племянника в американский колледж. Когда я прочитала страницы, на которых Бернадетта, описывая свое пребывание в Бартре, свидетельствует, что ежемесячно видела среди бараньих спин Иисуса, а потом и Деву Марию, не припомню уж, сколько раз…

– Иисуса – трижды. Деву Марию – шесть раз среди овец в Бартре. А через месяц – еще восемнадцать раз в Лурде. Только в Лурде у нее были свидетели и пьеска имела успех у публики. Сумасшествие оказалось заразительным.

– В клинической психологии такое не редкость. Синдром бегства от реальности. Мы лечим детей старшего возраста, у которых с галлюцинаторной ясностью возникают эйдетические образы – яркие, живые, но нереальные, которым человек начинает верить.

Лифт наконец пришел.

– Аманда, можно я тебя процитирую?. – попросила Лиз.– «Как заявила известный профессор психологии из Чикаго доктор Спенсер…» И так далее.

Они сели в кабину лифта и начали спускаться вниз.

– Церковь, конечно, сожжет меня на костре,– задумчиво произнесла Аманда. – Но правда все равно выйдет наружу. Ладно, валяй, цитируй.

Лиз что-то яростно черкала в своем блокнотике. Сделав срочные записи, она вышла в вестибюль, по-прежнему ни на шаг не отставая от Аманды.

– Ты представить себе не можешь, что сделала для меня сегодня, на этой неделе, вообще в моей жизни. О господи! Прощайте, чудеса. Заголовочек что надо. Такой весь мир обойдет.

Обе торопливо зашагали от лифта к выходу из гостиницы, как вдруг нос к носу столкнулись с Наталией и Уртадо, которые только что вошли и спешили в лифту.

Аманда какое-то мгновение казалась озадаченной, но Лиз тут же узнала парочку.

– А-а, господин Микель Уртадо собственной персоной,– протянула она.– И госпожа Наталия Ринальди с ним. Настоящие голубки, верно?

Эти двое действительно держались за руки и прямо-таки светились от счастья.

Наталия заговорила с Лиз:

– Я впервые вижу ваше лицо, но узнала вас по голосу. Вы – Лиз Финч, корреспондентка.

– Ну да…– начала было Лиз, но осеклась и ошарашенно уставилась на Наталию.

Тут и до Аманды дошел смысл происходящего. На прекрасной итальянке больше не было темных очков. Ей незачем было скрывать слепоту. Большие черные глаза сияли. Их взгляд остановился сначала на Лиз, потом на Аманде.

Аманда, первой выйдя из оцепенения, возбужденно заговорила:

– Вы, кажется, сказали Лиз, что впервые видите ее лицо. Я не ослышалась? Вы хотите сказать, что стали видеть?

Наталия кивнула с нескрываемым удовольствием:

– Да, теперь я вижу, и прекрасно.

Лиз все еще пребывала в недоумении.

– Но вы же сами нам сказали тогда, за ужином, что полностью ослепли, что офтальмологи в Риме исключили всякую надежду на то, что у вас восстановится зрение!

Наталия не спорила:

– Я действительно говорила это. Все верно. Для медицины я была безнадежным случаем, и мне оставалось только молиться и надеяться на нечто большее, чем наука, на нечто сверхъестественное. Поэтому я и приехала в Лурд.

Лиз глупо моргала, не в силах остановиться.

– И когда же это случилось? Когда к вам вернулось зрение?

– Вчера поздно ночью, в гроте.

У Лиз снова перехватило горло, но она сумела выдавить одно короткое слово:

– Как?

– Действительно, как? – подхватила Аманда.

Заколебавшись, Наталия искоса посмотрела на Уртадо. Он поймал ее взгляд и утвердительно кивнул:

– Расскажи им, Наталия. Тебе позволено раскрыть правду шестерым. Первым был я. Твои мать и отец будут вторым и третьим из посвященных. Тетя Эльза – четвертая. А Лиз и Аманда, получается,– пятая и шестая. Но после этого – больше никому.

Глядя то на Лиз, то на Аманду, Наталия заговорила торжественно и тихо:

– Прошлой ночью я видела Деву Марию. Впереди была лишь тьма, но потом вспыхнул яркий свет и передо мной предстала Пречистая Дева. Она вернула мне зрение – я смогла увидеть Ее и все остальное. Дева пришла. Она явилась вновь, как и обещала Бернадетте. Пришла и вернула мне способность видеть.

От этих слов Аманда пошатнулась, словно от удара. У нее отвисла челюсть. Она замотала головой.

Лиз тоже была окончательно сбита с толку. Замигав еще яростнее, она нахмурила брови.

– Минутку, минутку,– пробормотала журналистка.– Вы уверены, что это произошло на самом деле?

Ответ Наталии был прост:

– Посмотрите на меня.

Лиз молча смотрела на нее, стараясь подобрать правильные слова.

– Наталия, если все действительно так и вы сможете это подтвердить, то речь идет об одной из самых громких сенсаций, которые когда-либо рождались здесь, в Лурде, за полтора столетия со времен Бернадетты. Вы… вы должны сообщить мне все подробности, все до единой.

Наталия медленно покачала головой:

– Если вы собираетесь напечатать это, я не могу. Мне не позволено давать сведения о моем чуде в печать.

Уртадо сделал шаг вперед, словно намереваясь заслонить собой Наталию.

– Она хочет сказать, что это одно из обещаний, которые взяла с нее прошлой ночью Дева Мария. Пресвятая Дева сказала Наталии: «Твое чудо и то, как оно свершилось,– только для тебя и еще шестерых человек, которым ты пожелаешь рассказать об этом. Мое явление перед тобой, о котором когда-то давным-давно я возвестила в тайне, тайной должно и остаться. Я доверяю тебе и надеюсь, что ты никогда не разгласишь правду о случившемся с тобой чуде. Оправдай же Мое доверие, и обещаю тебе счастье в этом мире, а потом и в мире небесном».

Слушая Уртадо, Наталия кивала, подтверждая каждое его слово. Открытым взором она посмотрела на Лиз и Аманду.

– Я дала обет Пресвятой Богородице, и Она может мне верить.

– Но…

Лиз была слишком ошеломлена услышанным, чтобы закончить фразу.

– Вы обе должны дать мне слово,– продолжила Наталия.– Вы никогда не будете говорить или писать об этом. Услышанное должно остаться лишь в ваших сердцах. Я рассказала вам о случившемся как своим друзьям, с единственной целью открыть ту истину, что верить стоит, а чудеса не иссякают никогда. Мы только что побывали в базилике, где вознесли благодарственную молитву за дарованное нам счастье. А сегодня днем уезжаем в Италию. Так что до свидания. И пусть вам обеим сопутствует удача.

Взявшись за руки еще крепче, Наталия и Уртадо обошли Лиз и Аманду, утративших дар речи. Парочка вошла в лифт и исчезла из виду.

Лиз и Аманда будто приросли к месту. Прошло несколько долгих секунд, прежде чем они смогли шевельнуться или сказать хоть слово.

Наконец женщины посмотрели друг на друга.

Слова все еще застревали у Лиз в горле, и ей стоило определенных трудов выразить свою мысль:

– Слушай, Аманда, а вдруг… А если она все выдумала?

Аманда решительно затрясла головой:

– Нет, Лиз, нет. Она действительно видит.

Лиз машинально качала головой в другом направлении – вверх-вниз:

– Да, ты права.– И добавила как бы для самой себя: – Господи Иисусе, она видит. Я больше ничего не понимаю. Не знаю даже, что и думать.

– Может, нам обеим стоит перестать думать. Наверное, Шекспир был прав…

– Ага, помню этот отрывок. Привет, старина Горацио. «Гораций, в мире много кой-чего, что вашей философии не снилось» [40]40
  Шекспир У. Гамлет. Акт первый, сцена пятая. Перевод Б. Пастернака.


[Закрыть].

– В такие вещи лучше верить, Лиз. И я… я начинаю верить.

– Да, может быть, действительно Бернадетта видела Иисуса и Деву Марию в Бартре. Может, она действительно видела Деву восемнадцать раз здесь, в Лурде. И может, Дева действительно сказала ей, что вернется в Лурд на этой неделе в этом году. Может быть, Наталия в самом деле видела явление Девы на бис.

– Может быть,– согласилась Аманда.

– Что-то здесь произошло прошлой ночью – это уж точно.– Лиз огляделась вокруг.– Ты тут нигде поблизости не видишь мусорной корзины?

– Корзины?

Лиз подняла вверх желтый конверт с частью дневника Бернадетты:

– Для этого. Не могу я писать об этом после того, что только что увидела и услышала. Не скажу, что восприняла религию в один момент и всем сердцем. Но могу определенно заявить, что только что перешла из класса атеистов в класс новоиспеченных агностиков. Неплохо для начала.– Она поцеловала конверт.– Прощай, крупная тема.– Затем послала воздушный поцелуй в сторону лифта.– И другая большая история – тоже прощай. Бедная старушка Лиз. Вот пойдет она сейчас и напьется вдрызг.

* * *

Идя по больничному коридору к отдельной палате Кена, Аманда замедлила шаг.

Ей хотелось как можно скорее увидеть своего ненаглядного Кена, но необходимо было сначала привести в порядок лихорадочные мысли и занять какую-то определенную позицию по поводу его будущего. Бог свидетель, результаты чуда, свершившегося с Наталией, потрясли до глубины души не только. Аманду, но и Лиз. Подумать только, сама Лиз, скептик по натуре и закоренелый циник, взращенный журналистикой, в конечном счете (хотя и в присущей ей манере) признала, что воздерживается от однозначных суждений по поводу видений Бернадетты, а также Наталии. Однако Аманда, хотя и находилась под более сильным впечатлением от последствий повторного явления Девы Марии и была более готова к пересмотру своих рациональных воззрений, все же продолжала цепляться за последние остатки логики и реальности. Она сознавала, что сопротивление перевороту в образе мыслей объясняется приверженностью психологии, которой она посвятила всю свою карьеру.

Ведь психолог, черт побери, доподлинно знает, что происходит в реальном мире. Любому отклонению в поведении всегда находится исчерпывающее объяснение. Конечно, попадаются иногда отдельные необъяснимые тайны, но и они когда-нибудь обязательно будут раскрыты. Разве не напоминал нам Гете: «Таинственные вещи еще нельзя называть чудесами»?

Между тем события, произошедшие в 1858 году или минувшей ночью, не представляют собой никакой тайны, если исходить из веры в то, что и отдельный человек-марионетка, и весь мир пляшут на ниточках, за которые дергает Великий Создатель. Несомненно, все официальные религии были придуманы человеком, чтобы с помощью обещания блаженства в загробном мире сделать более приемлемыми тяготы земного существования и ужас смерти. И все же знание этого не отменяет того факта, что человеческие существа на нашу планету, представляющую собой вертящийся комочек грязи, не забросил случай, а целенаправленно поместил Некто, являющийся источником самой жизни. И если бы нашлись свидетельства такого вмешательства и контроля свыше, то это означало бы, что с людьми вполне могут происходить вещи, недоступные человеческому Пониманию.

То, что человек по слабости своей сбрасывает со счета, записывая в разряд чудес, может на деле быть логическим вмешательством высшей силы, не поддающейся определению.

Это могло бы объяснить и феномен Бернадетты. Объяснить мгновенные исцеления у святынь. Это определенно объяснило бы то, почему Наталия Ринальди вновь стала полноценным человеком. Все, по сути, сводилось к принятию безграничных возможностей веры, а не тех ограничений, которые диктует нам разум. Это было новое царство, где уму человеческому открывалась мудрость более высокого порядка. Лучше всего об этом сказал Паскаль: «Бога воспринимает сердце, а не разум».

Кен инстинктивно понял это. К быстрому осмыслению этой истины его, возможно, подтолкнуло отчаяние. А она, движимая своим невежественным разумом, пыталась подорвать в нем эту веру.

На глаза Аманде попался большой контейнер, стоявший у комнаты медсестры. Приняв его за бачок для мусора, она подошла к нему, вытащила из желтого конверта копию дневника Бернадетты, тщательно порвала ее на мелкие кусочки и бросила в бачок. Туда же последовал и конверт. Хватит навешивать на все таинственные явления ярлык с надписью «истерия». До этого момента она боролась с Кеном, но теперь была готова примкнуть к нему.

Такой вот разворот на сто восемьдесят градусов. Переход в иную веру. В общем, называйте как угодно. В безраздельной вере была энергетическая сила, и, пытаясь достичь ее, Аманда крепко сожмет руки Кена в своих руках.

Отойдя от бачка в поисках палаты Кена, Аманда увидела тощую сестру Эстер, которой придавал необычайно деловой вид длинный накрахмаленный халат. Эстер, направлявшаяся к посту медсестер, в тот же миг заметила Аманду.

– А, вот и вы,– проговорила медсестра.– А я уж думаю, куда вы запропастились. Вот иду вам звонить.

– Я… я проспала,– сказала Аманда.– Измоталась вконец и не услышала звонок будильника. Как он себя чувствует?

– В целом мистеру Клейтону чуть-чуть лучше. Вот уже несколько часов, как он не спит, и настроение у него, кажется, немного поднялось. Все это время с ним был доктор Клейнберг. Он и сейчас здесь, вас дожидается.– Подведя Аманду к палате Кена, Эстер открыла дверь.– Входите. Они оба хотят видеть вас.

Аманда несмело вошла внутрь. В белой, стерильной больничной палате пахло дезинфицирующими средствами и спиртом. Но эта палата была не такой, как другие. Здесь был Кен, ее Кен, ее жизнь. Он лежал в постели – исхудалый, но по-прежнему красивый – и безотчетно улыбался. Мужчина более солидного возраста в очках и белой куртке, сидевший рядом с постелью, быстро поднялся на ноги.

– Миссис Клейтон, я Поль Клейнберг. Рад видеть вас.

– Здравствуйте, доктор,– пробормотала Аманда и, почти не обращая на него внимания, подбежала к койке. Она склонилась над Кеном и неловко попыталась обнять его, так чтобы не причинить ему боли, а затем покрыла поцелуями его лицо.– Милый мой, любимый. Я так волновалась за тебя. Но у тебя все будет хорошо. Я знаю, знаю…

Кен делал слабую попытку обнять ее в ответ.

– Я сам надеюсь, что мне будет лучше. Да…