Текст книги "Эвтаназия"

Автор книги: Ирина Шанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Ирина Шанина
Эвтаназия

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Однажды, блуждая по просторам Интернета, я наткнулась на любопытный форум. Какая-то девушка спрашивала у сетевой общественности, почему нет закона, разрешающего добровольную эвтаназию. Для людей, которые типа от жизни устали, но не имеют достаточно мужества, чтобы совершить самоубийство. Девушка требовала, чтобы этим людям было дано право отправиться в специальный центр, где их бы быстро и безболезненно умерщвляли. С теми, которые «от жизни уставшие», все было ясно. Устать-то они устали, но брать на себя тяжкий грех самоубийства не желали, предпочитая, чтобы все было сделано чужими руками. Гораздо интереснее был вопрос, согласился бы кто-нибудь выполнять такие функции. Убивать не преступников, не смертельно больных, чьи дни и так сочтены и заполнены невыносимой болью… Убивать своих сограждан. Я так долго думала об этих людях, что в конце концов они стали для меня почти реальными. Пришлось отложить на время очередную книгу, в которой было написано целых четырнадцать страниц, и взяться за эту.

Когда прошлым летом я написала первую строчку, я была уверена, что в нашей стране такой закон не может быть принят. Но, как у любого автора, мелькнула мысль: а что будет, если…

Я закончила эту книгу 11 апреля 2007 года, а буквально через несколько дней в СМИ появилась информация, что Совет Федерации готовит закон, разрешающий эвтаназию в России.

Полагаю, об эвтаназии еще долго будут спорить. Этот роман – лишь фантазия на заданную тему. Все герои, как обычно, вымышленные. Правда, с некоторыми из них вы знакомы очень давно – с самого раннего детства, а некоторых я придумала сама. Зато город, в котором происходят события, – самый что ни на есть настоящий, я только немножко приукрасила его и рассказала его маленькие тайны.

С глубоким уважением к читателям, Ирина Шанина

Глава 1

Бывают дни, когда все, ну просто все валится из рук Кофе закончился еще вчера, о чем я, конечно же, забыла и вспомнила, только когда, уже вскипятив чайник, полезла ложкой в банку. Чай я с утра не пью, какао тоже. Я решила забить на завтрак и перекусить на работе, вытащила из холодильника бутылочку с йогуртом, тут же выронила; неплотно закрученная крышка соскочила, содержимое вылилось на пол.

Яростно ругаясь и посматривая на часы, я собирала йогурт с пола бумажными полотенцами. Побочные эффекты в виде прилипания тапочек решила устранить вечером. Сейчас на это совершенно не было времени, я и так уже опаздывала.

Конечно же, в последнюю минуту, уже стоя в прихожей, я обнаружила, что поехал правый чулок. Пришлось срочно снимать чулки, а заодно и юбку, так как новой пары чулок у меня не было.

Я выскочила из дома в 8.15. Голодная, растрепанная, с наспех нанесенным макияжем, в мятых брюках (вытащила из шкафа первые попавшиеся, гладить некогда) и туфлях на босу ногу, так как гольфы тоже, как нарочно, попадались разных оттенков. Взглянув на часы, я поняла, что с машиной лучше не связываться – простою не меньше часа в пробке, а потом не найду места для парковки. Мой выбор на сегодня – метро. В 9-03 я уже входила в офис. Как всегда, я оказалась первой. Люда и Андрей, тщательно скрывавшие свой служебный роман в течение полутора лет, три недели назад сочетались законным браком. Отпуск не брали, но вот уже третью неделю беззастенчиво опаздывали на работу. И ни у кого не хватало духа сделать им замечание, уж больно счастливо-заспанные лица были у ребят. А уж после выходных раньше одиннадцати их можно и не ждать. Хорошо, что сегодня должна выйти из отпуска Марина. Вообще-то, в отпуск должна была идти я, но две недели назад шеф вызвал меня в кабинет и попросил уступить очередь Маришке, потому что ее психологическое состояние оставляло желать лучшего. Количество неприятностей, выпавших на ее долю за последний год, превысило все допустимые нормы. Сначала скоропостижно скончался отец. Не успела она отойти стресса и расплатиться с долгами, как тяжело заболела мама. Три месяца Маришка металась между работой и больницей, истово веря в чудо. Потом были еще одни похороны, что доконало ее окончательно. В довершение ко всему мужчина, с которым она встречалась уже больше полутора лет, тихо растворился, устав, как он ей заявил, от бесконечных проблем. В результате ранее спокойная и милая женщина превратилась в задерганное существо с диким взглядом и неадекватной реакцией. Мы сначала старались не реагировать на ее выходки, понимая, что человек пережил слишком много. Но время шло, а ситуация не становилась лучше. И вот тогда шеф вызвал меня к себе и попросил перенести отпуск с апреля на сентябрь. Я согласилась. В тот же день шеф заставил Маришку написать заявление, и вот уже две недели ее не было на работе. По личному указанию шефа никто из нас не пытался ей звонить в течение этих двух недель. Я было заикнулась, что надо бы поинтересоваться, все ли в порядке. Но шеф зыркнул на меня, а потом по секрету сообщил, что отправил ее в отпуск не просто так, а порекомендовал обратиться к хорошему психотерапевту и даже дал денег, чтобы Маришка смогла оплатить недешевые услуги специалиста.

Интересно, помогли Марине ежедневные сеансы или нет. Впрочем, ждать осталось недолго, скоро она сама появится, вот все и узнаю. Я включила компьютер и направилась в туалет – помыть руки и набрать воды для полива цветов. Проходя мимо стола Андрея, я передвинула ячейку на календаре. Сегодня у нас 25 апреля. Последняя неделя перед майскими праздниками. В принципе, не так уж и страшно, что пришлось уступить свой отпуск. Так или иначе, на майские я отдохну.

Вернувшись через пять минут, я с удивлением обнаружила, что по-прежнему нахожусь на рабочем месте в одиночестве. Как там ни сложилось у Маришки с сеансами психотерапии, но к работе она приступать явно не спешит.

Без двадцати десять в комнату заглянул Костя – наш горячо любимый шеф.

– Ну что? – кивнул он в сторону Маришкиного стола.

Я развела руками и изобразила на лице крайнюю степень удивления.

– Когда появится, скажи, чтобы ко мне зашла, – попросил начальник.

В одиннадцать появились Люда и Андрей. Удивившись, что Маришки еще нет, извинились за поздний приход.

– Мы, Лен, не хотели тебя подводить, – щебетала Люда, пока Андрей, искупая вину, бегал к кофейному автомату. – Мы были уверены, что Савушкина сегодня выйдет.

К часу дня стало ясно, что Марина Савушкина по неизвестным причинам решила сегодня на работу забить.

Впрочем, заморачиваться по этому поводу было совершенно некогда. Наша работа – новости. Мы их, конечно, сами не создаем, только доносим до других, но шеф наш, Костя, – человек весьма требовательный. Он хочет, чтобы мы не только доводили до сведения читателей факты и цифры, но еще и объясняли, почему и как, с нашей точки зрения, описываемое явление могло произойти.

Сегодня темой дня были очередные слушания по поводу отмены закона об эвтаназии. История вопроса насчитывала уже не один год.

Все началось с того, что на ничем не примечательном заседании нашего законодательного органа совершенно неожиданно как для электората, так, наверное, и для самих избранников был принят в четвертом чтении закон о добровольной эвтаназии. Закон этот рассматривался Думой несколько раз, и каждый раз его отклоняли. Ибо принципы, прописанные в том документе, входили в противоречие с основными заповедями христианства. Закон предполагал, что лица, по тем или иным причинам не желающие жить, имеют право обратиться в специальный центр. Где, подписав договор о добровольном уходе из жизни, будут подвергнуты безболезненной и быстрой эвтаназии. Пожалуй, со времен монетизации льгот ни один закон не вызывал таких бурных протестов. Кинулись разбираться, и вроде даже удалось выяснить, что в день принятия одиозного закона дала сбой система голосования, посчитав все наоборот. Голоса, поданные «против», она вывела как голоса, поданные «за», вследствие чего закон был принят практически единогласно. Однако на разбирательство ушло ни много ни мало полгода. За это время в нескольких крупных городах были открыты Центры добровольной эвтаназии (ЦДЭ). Процесс претворения в жизнь нового закона сопровождался митингами и пикетами. Ежедневно в сводках новостей появлялись сюжеты на волнующую общество тему. В городе N. студенты закидали яйцами здание городской администрации, выдавшей разрешение на открытие ЦДЭ, а мэр города NN. твердо пообещал жителям, что, пока он у власти, такого безобразия не будет.

Но более всего слухов возникало по поводу персонала ЦДЭ. Говорили, что берут туда только добровольцев. Причем не всяких, а только тех, кто пройдет уйму тестов. Ведь как ни ссылайся на закон, как ни обзывай это по-научному, суть их работы от этого не менялась. Человек, пришедший работать в ЦДЭ, становился убийцей.

В целях безопасности все данные о сотрудниках ЦДЭ заносились в совершенно секретные файлы, доступ к которым имел только очень узкий круг лиц. Схема работы ЦДЭ выглядела так Человек отправлял заявку по электронной почте, где подробно описывал ситуацию, кажущуюся ему неразрешимой. И ждал ответа. Текст письма анализировался сотрудниками лаборатории бихевиористики. Маньяки и лица, страдающие душевными заболеваниями, отсеивались сразу. Тем, кого не забраковали на первом этапе, предлагали приехать в назначенное время для прохождения дальнейших тестов. Тестирование проводилось не в здании ЦДЭ, это было бы затруднительно – возле всех ворот, калиток и дыр в заборе дежурили журналисты, милиция и возмущенная общественность. Выяснить, где тестировали претендентов на должности убийц, так и не удалось. Хотя журналист одного из скандальных изданий предпринял попытку завербоваться в ряды «ангелов смерти» (так их окрестила желтая пресса), отправил письмо и даже был приглашен на собеседование. Приехав по указанному в письме адресу, журналист обнаружил, что дом готовится под снос и всех жильцов два месяца назад выселили. Журналист был молодой, горячий и очень сильно хотел прославиться. Вместо того чтобы спокойно вернуться домой и сесть писать статью о том, что ЦДЭ – это миф, наколка, разводки через Интернет и никого в убийцы не вербуют, подтвердив свою версию фотокопией письма в ЦДЭ и фотографиями заброшенного дома, он решил зайти в квартиру, которая была указана в инструкции. По странному стечению обстоятельств именно в этой квартире оказались прогнившие перекрытия, которые рухнули, когда журналист заглянул в ванную комнату. Он пролетел два этажа, но, как ни странно, остался жив, хотя был обнаружен далеко не сразу. Можно сказать, ему повезло. На следующий день приехала бригада рушить дом, и, скорее всего, лежать бы ему под обломками, не позвони журналисту девушка, с которой он договорился встретиться накануне вечером, сразу после тестирования. Журналист, повторю, был молод, хорош собой, и девушка не без оснований полагала, что «тестирование» – это просто отмазка. Она обрывала телефон всю ночь, а утром позвонила, чтобы торжественно сообщить ему, что все между ними кончено. Этот звонок и услышали сотрудники Горстроя. Немедленно были вызваны спасатели с собаками, и сильно помятый, но живой журналист был доставлен в больницу.

Этот случай имел серьезные последствия. Журналист тут же стал героем и даже получил премию за лучший репортаж. Прокуратура затребовала объяснений у местного руководства ЦДЭ. Руководство объяснения дало. Представители ЦДЭ не стали оправдываться, а заняли наступательную позицию. Они отметили, что ЦДЭ созданы для людей, столкнувшихся с серьезными проблемами в жизни. Главная задача сотрудников ЦДЭ – помочь людям преодолеть кризис. И только в случае, если в течение довольно длительного контрольного периода пациент так и не отказывается от идеи добровольной эвтаназии, вступает в силу закон. Вопрос этот крайне деликатный, нетактичное вмешательство журналистов создает вокруг центров нездоровую атмосферу.

– Вы поймите, – вещал с экрана солидный господин, которого ведущий программы представил как «руководителя ЦДЭ N-ской области», – наша работа не менее сложна, чем работа психиатров. Разница заключается только в том, что психиатры выписывают таблетки, а мы стараемся воздействовать другими методами.

«Руководитель» помолчал немного, после чего добавил:

– Я бы даже сказал, что нам сложнее. Потому что все наши клиенты видят в смерти спасение, и их бывает очень сложно переубедить. Вы, журналисты, – неожиданно наехал он на ведущего, – должны защищать интересы членов общества. А вы раздуваете скандал. В итоге люди боятся обращаться в центр, потому что опасаются утечки информации. У нас все строго конфиденциально. На первом приеме сотрудник центра не видит клиента, и у последнего остается шанс передумать. И этот шанс сохраняется до последней секунды.

– Скажите, – перебил его ведущий, – правда ли, что вы набираете спецперсонал через интернет? Ведь фактически вы предлагаете людям работу убийцы?

«Руководитель» рассмеялся. Смех его почему-то сильно задел ведущего, и тот язвительно заметил, что не видит в своем вопросе ничего смешного. Ведь речь идет о жизни и смерти – категориях вечных.

– Вы совершенно правы. – «Руководитель» вмиг посерьезнел лицом. – Смешного в этом ничего нет. Я просто подумал, как все-таки у нас любят создавать слухи, а потом раздувать их… Причем на пустом месте. Вы сами-то верите в то, что сказали? Я повторюсь: мы работаем с людьми. Слишком высока цена ошибки. Вы не можете этого не понимать. И даже понимая, все равно повторяете неизвестно кем запущенную «утку».

Тут в обсуждение включился зал. И, к большому удивлению устроителей передачи, рассчитывавших раз и навсегда уничтожить ЦДЭ, мнения присутствовавших разделились, причем в абсолютно сопоставимой пропорции. Когда на табло зажглись окончательные результаты голосования, выяснилось, что почти половина сидящих в зале людей так или иначе одобряет закон о добровольной эвтаназии и не видит в нем нарушения прав человека. Даже выступления представителей различных конфессий, единодушно считающих самоубийство смертельным грехом, не произвели должного впечатления на участников дискуссии. А один не в меру сообразительный молодой человек из четвертого ряда даже вступил в дискуссию со святым отцом. Юноша напомнил, что в случае с ЦДЭ люди, решившие добровольно уйти из жизни, не совершают самоубийства. А стало быть, никакого греха в этом нет. Священник слегка растерялся, но быстро нашелся и возразил, что данный закон неприемлем с точки зрения религии, потому что исполнители добровольного приговора становятся убийцами.

Слово было произнесено, толпа возбудилась. Гости передачи и участники обсуждения из зрительного зала рвали друг у друга микрофоны… Одни вспоминали недавние громкие процессы, когда перед судом представали врачи, прекратившие страдания пациентов. С точки зрения части присутствовавших, такой акт был проявлением милосердия. Другие соглашались с представителями церкви, что отобрать у человека жизнь может лишь тот, кто ее дал. И негоже медикам играть в бога.

«Руководитель» ЦДЭ удовлетворенно кивал и время от времени подливал масла в огонь. В частности, когда заговорили об осужденных врачах, он напомнил, что медицина за последние полвека развивалась очень быстро. И что сейчас вполне реально поддерживать жизненные процессы в почти мертвом теле.

– Вы хотите сказать, – ехидно поинтересовался один из противников закона об эвтаназии, – что человечество должно отказаться от современных методов лечения и оставить лишь малоэффективные, но зато проверенные веками «народные средства»?

– Отнюдь, – неожиданно резко ответил «руководитель». – Просто, как мне кажется, мы давно уже присвоили себе право продлевать жизнь. Фактически медики играют в бога уже давно… Только когда речь идет о продлении жизни, это считается прогрессом науки… А не есть ли это нарушение воли Божьей – поддерживать жизненные процессы в телах, которые самостоятельно этого делать уже не могут? В телах, которые не проживут и минуты, будучи отключены от аппаратов искусственные легкие, искусственные почки, искусственное все остальное?

Тут кто-то с места выкрикнул «долой ЦДЭ», соседи зашикали на него, но выкрикнувший не унимался. Слово за слово – никто не заметил как, но участники дискуссии от взаимных оскорблений и упреков плавно перешли к потасовке. Ведущий попытался разнять дерущихся, немедленно получил в зубы, после чего на экранах телевизоров появилась реклама зубной пасты.

На следующий день газеты вышли с заголовками «Скандал вокруг ЦДЭ», «Чья возьмет?», «Трудно ли быть богом?». А в одном, самом известном и самом скандальном издании была проанонсирована дискуссия, во время которой должны были скрестить шпаги противники ЦДЭ и часть думцев, проголосовавших за принятие возмутительного закона. Дискуссия не состоялась. Была отменена без объяснения причин. Точнее, причины-то были названы, но выглядели они скорее как отмазка. Общество замерло в ожидании – что сейчас будет! Но спорщиков ожидало разочарование: как по мановению волшебной палочки, все публикации на тему ЦДЭ прекратились. Главному редактору той самой скандальной газеты, вскоре принявшему участие в передаче «О жизни без прикрас», даже вопрос задали в прямом эфире: «Почему вы вдруг так резко изменили свою позицию?» Главред к вопросу явно подготовился. И ответил, что, мол, позиция газеты как раз и состояла в том, чтобы дать возможность высказать разные точки зрения. И «круглый стол» был уже подготовлен, даже помещение арендовали, но в последний момент думцы отказались. На вопрос же, почему, по его мнению, прекратились все публикации на эту тему и не стоит ли за этим власть, главный редактор бодро ответил, что тема себя изжила и что руководство ЦДЭ по-своему право, надо дать им время поработать, а не делать скоропалительных выводов в отсутствие конкретных фактов.

Глава 2

Какое-то время о ЦДЭ не было ни слуху ни духу. Даже пикетировавшие центры сумасшедшие старушки слегка подустали и переключились на другой, непосредственно затрагивающий их интересы скандал – через две недели после возмутительной телепередачи как по заказу объявил себя банкротом один из самых крупных негосударственных пенсионных фондов. Поскольку это был далеко не первый случай в историк страны, когда у большого числа граждан отбирались честно заработанные или накопленные деньги, думалось, что и на этот раз все пройдет гладко. Ну побунтуют немного пенсионеры, ну дадут им какую-нибудь компенсацию в размере, скажем, десяти процентов от лежавшей на счету суммы. Однако ж между прошлыми случаями и теперешним имелась одна существенная разница. Нынешние вкладчики, враз лишившиеся своих накоплений, были людьми, чья молодость пришлась на бурные годы перестройки и становления капитализма в России. Эти люди не страдали пиететом перед властью, не боялись репрессий и четко понимали, что за свои интересы надо бороться. Посыпалась волна судебных исков, глава обанкротившегося фонда попытался выехать за границу, но был задержан в аэропорту, доставлен в прокуратуру, откуда после пятичасового допроса был отпущен под подписку о невыезде.

Пока банкир отсиживался на даче, разъяренные вкладчики пикетировали шоссе (в сам дачный поселок их не пускали наряды милиции, пытавшиеся не допустить самосуда)… В воздухе пахло если не революцией, то, по крайней мере, социальным бунтом и отставкой премьера. На этом фоне совершенно незамеченной прошла новость о самоубийстве девятнадцатилетней девушки. Тем более что девушка проживала в небольшом городке N., не была отличницей учебы или победительницей местного конкурса красоты. Незаметная при жизни, после смерти она удостоилась лишь пары абзацев в колонке криминальной хроники.

Удивительно, но очень долго никто не обращал внимания на периодически появляющиеся сообщения о фактах внезапных самоубийств и несчастных случаев. Может быть, потому, что жертвы не имели между собой ничего общего. Они жили в разных городах, принадлежали к различным социальным группам, среди них были как мужчины, так и женщины, да и возрастной разброс был широк – от восемнадцати до семидесяти лет.

Тем временем процесс против руководства пенсионного фонда потихоньку набирал обороты. Экс-глава фонда нанял самого модного адвоката, но среди потерпевших тоже были не лыком шитые люди, поэтому самому модному и дорогому адвокату предстояло сразиться со своими опытными и лишь ненамного более дешевыми коллегами.

Газеты тут же окрестили это судебное разбирательство – «процессом века». Раз в неделю появлялись аналитические статьи, авторы которых взвешивали шансы самого модного адвоката добиться оправдательного приговора для своего клиента. Защитника сравнивали с Плевако, Перри Мейсоном и другими знаменитыми адвокатами, как реальными, так и вымышленными. В первый день судебного заседания район «Дорогомилово» во избежание беспорядков был оцеплен милицией. Проехать на Студенческую улицу, где раньше действительно находился студгородок, можно было лишь тем, кто был занесен в базу жильцов этого ныне престижного района столицы. Пятиэтажки там давно снесли, жителей снесенных домов выселили в Новоподмышкино, а здесь вырос суперэлитный квартал малоэтажной застройки. Люди, инвестировавшие деньги в этот проект, не желали обитать в монолитных 25-этажных муравейниках. А главное архитектурное управление г. Москвы поставило перед архитекторами, проектировавшими комплекс, еще одно ограничение: вновь построенные дома не должны были «выглядывать из-за плеч» исторических построек Кутузовского проспекта. Архитекторы постарались, взяв за образец один из пригородов Сиэтла – Бельвью. Через год на месте бывшего студенческого городка выросли трехэтажные домики в непривычном для русского глаза колониальном стиле. Обитателей окружавших студгородок пятиэтажек выселили за пределы МКАД. Судьба вьетнамцев, населявших в последние двадцать лет бывшие общежития горного института, так и осталась неизвестной. Куда они подевались, никто не знал. Подевались, и все тут.

Инвесторы денег на постройку не пожалели, и райончик получился просто загляденье. Дорогой, но очень миленький. Название долго искать не пришлось, как же называться такому кварталу, как не «Дорогомилово» – название хорошее, проверенное временем. Въезд и вход в новоиспеченное «Дорогомилово» осуществлялся по индивидуальным биометрическим пропускам. А если кому из жителей вдруг приходило в голову устроить вечеринку, то гостей впускали строго по спискам.

Единственной ложкой дегтя в медовом существовании жильцов элитного квартала было здание районного суда, построенное в незапамятные времена и удивительным образом сохранившееся, хотя на памятник архитектуры оно совершенно не тянуло. Почему это произошло, никто не знал, но здание суда торчало по соседству с колониальными домиками, как гнилой зуб среди белоснежных протезов. Дорогомиловцы неоднократно пытались добиться сноса здания, но все их петиции таинственным образом исчезали в недрах начальственных кабинетов, и районная Фемида продолжала вершить правосудие в двадцати метрах от элитного квартала.

По счастью, судебных дел было немного, и постепенно жители «Дорогомилова» привыкли к тому, что периодически к неказистому зданию подъезжают машины с зарешеченными окнами. Из машин вооруженные милиционеры выводят граждан в наручниках и все вместе скрываются в коридорах суда. После заседания граждане либо объявлялись невиновными и покидали присутственное место без наручников и с гордо поднятой головой, либо все те же милиционеры отвозили их обратно в тюрьму. При любом исходе покой жильцов квартала «Дорогомилово» не нарушался. Никто из осужденных не предпринимал попытку бежать, никто из освободившихся не рвался вновь попасть в лапы правоохранительных органов. Со временем посетители суда стали даже чем-то вроде местной достопримечательности. Ведь невозможно в полной мере ощутить свое благополучие, если не с чем сравнивать. А тут прямо под боком «Нью-Йорк – город контрастов».

Сложившееся равновесие рухнуло в день первого заседания по делу обанкротившегося фонда. С утра жильцам пришлось пробираться на своих машинах сквозь плотную толпу журналистов и любопытствующих, что не могло не вызывать раздражения. Солидные «бентли» и шустрые «феррари» и «мазератти» ползли медленно, потому что столпившиеся вокруг здания суда люди не обращали на них никакого внимания, а если и замечали вдруг сигналящий автомобиль, то дорогу уступали крайне неохотно. Ведь стоило кому-либо из журналистов сойти с удобного для обзора места, туда немедленно устремлялись коллеги. Один ретивый репортер даже залез на фонарный столб, пытаясь сделать снимки через открытое окно. Репортера быстро сняли, окно закрыли.

Первый день процесса не принес никаких сенсаций. Второй, впрочем, тоже. Сенсация появилась только на третий день – и к слушаемому делу не имела никакого отношения.

Некто Михаил Петров, обозреватель провинциальной газеты «N-ский вестник», находясь в отпуске, заехал в Москву навестить родственников. Так вышло, что время визита Петрова совпало с началом процесса над экс-главой пенсионного фонда. Шустрый Петров, в чьем основном ведении была колонка криминальных новостей, немедленно связался с главным редактором и быстренько переоформил отпуск в командировку. Правда, главред выдвинул условие: если в первые пять дней процесса ничего эксклюзивного Петрову добыть не удастся, то командировка заканчивается и Петров должен вернуться в город N., так как бюджет не резиновый и долго сидеть в Москве за счет редакции никому не дозволяется. Первые два дня оказались не слишком урожайными. Петрову удалось взять интервью у трех клиентов фонда. Материал с фотографиями был немедленно передан в редакцию. Наутро «N-ский вестник» вышел с заголовком «Мы не хотели в старости собирать бутылки». На следующий день провинциальный журналист сфотографировал элитный комплекс «Дорогомилово» и переговорил с тамошним охранником. Материал, сочиненный в результате данных действий, имел большой успех. Умело педалируя нелюбовь регионов к столице, Петров бойко обозначил проблему «Они в этот фонд деньги не вкладывали». Под гневным определением «они» подразумевались жители элитного поселка. Главный лично написал Петрову благодарственное письмо и пообещал продлевать командировку вплоть до вынесения судом окончательного вердикта. Однако на третий день по требованию адвокатов защиты слушания перевели в закрытый режим. Веского повода далее торчать в Москве у Петрова не осталось.

К вечеру третьего дня, истомившись в ожидании, он направился в небольшую кофейню на Киевской улице, где постоянно околачивались журналисты в ожидании сенсации. Сегодня там было особенно людно. Кто-то возмущался решением суда вести дальнейшие слушания при закрытых дверях, кто-то, напротив, жарко доказывал, что это было необходимо, дабы избежать тенденциозности в освещении процесса… Петрову все эти разговоры были до лампочки, ум его занимала гораздо более важная задача – как убедить главного продлить командировку. Неожиданно в голову ему пришла неплохая идея. Надо бы выяснить, сколько клиентов фонда проживает в городе N. А потом, в зависимости от результатов расследования, можно будет подумать и о статье. С заголовком, к примеру, «Среди пострадавших – наши земляки». Петров достал ноутбук и набрал в поисковой строке слова «город N., пенсионный фонд, пострадавшие…», немного подумал и добавил «самоубийства». На тот случай, если кто-то из обманутых вкладчиков свел счеты с жизнью или хотя бы предпринял попытку суицида. На запрос выпало более двухсот ссылок. Петров методично, одну за другой, начал их открывать. Как обычно, далеко не все ссылки работали; как обычно, часть из них уводила либо на недавно созданные каталоги, либо на сайты фривольного содержания. Однако попалось и кое-что интересное. Поначалу Петров не обратил внимания на самоубийства, совершенные в городе N. людьми далеко не пенсионного возраста. Заинтересовался он этим фактом лишь после того, как открыл пятую ссылку, сообщающую об очередном подобном случае. Это уже не было похоже на простое совпадение. Михаил немного подумал и набрал в поисковике слова «статистика самоубийств в городе N.». Результат запроса его удивил и озадачил одновременно. Поскольку в своей газете Михаил отвечал за колонку криминальных новостей, он прекрасно представлял себе ситуацию с преступностью в родном городе.

Город N. относился к числу тех, где жизнь идет медленно и неторопливо. Самая тяжелая работа в таких населенных пунктах – найти хоть какую-нибудь информацию для колонки о криминале. Насколько Петров помнил статистические данные, с которыми его регулярно знакомил самый главный милицейский начальник, за последние пятнадцать лет в городе N. было совершено всего одиннадцать убийств. Причем в пяти случаях убийцами были не местные жители. Самоубийств же было и того меньше – пять случаев за те же пятнадцать лет. И только в последние полгода статистика резко изменилась. Десять случаев суицида за столь короткий срок – для города N. просто невероятная цифра, апокалипсис районного масштаба.

Напрочь забыв о пенсионном фонде, Михаил Петров быстро вводил все новые и новые запросы, не гнушаясь даже такими не очень надежными источниками, как форумы, чаты и записи в «живых журналах». Вырисовывающаяся картина оказалась настолько интересной, что он не сразу отреагировал на вопрос официантки, не желает ли господин журналист заказать еще что-нибудь. Когда девушка повторила свой вопрос в третий раз, Петров с трудом оторвался от чтения очередного форума и решительно потребовал винную карту. В его руки плыла настоящая удача. Сенсация такого масштаба выпадает не каждый день. Некоторые всю жизнь ждут, надеются, ездят по горячим точкам – и ничего… А тут! Раскрыв карту, Михаил пробежал взглядом меню и заказал бутылку «Брунелло ди монтальчино». Главный, конечно же, будет орать и непременно заявит, что излишества газета оплачивать не будет. Два бокала пива, скажет главный, – это нормально, без подпитки ума ни один журналист работать не будет. Но заказывать бутылку вина из коллекции Александра барона фон Эссена… Он, Петров, что, в «Нью-Йорк таймс» работает? Главный, он всегда так; сначала наорет, но, когда увидит, какой материал подготовил Петров, мгновенно сменит гнев на милость. Потому что главный, он сам писать не очень любит, но зато у него чутье. Он лучше всех знает, когда какую информацию надо подкинуть публике.

Официантка принесла вино и чистый бокал. Она собралась было открыть бутылку и нацедить Михаилу божественного напитка, но он остановил ее и поинтересовался, не найдется ли здесь отдельного кабинета или хотя бы уголка, где не так шумно. Ему нужно поработать. Девушка кивнула и пообещала немедленно выяснить, могут ли они чем-нибудь помочь господину журналисту. Через пять минут Михаил сидел в нише, которую при желании можно было изолировать от зала плотной шелковой занавеской. Едва дождавшись ухода официантки, Петров задернул занавеску и начал начитывать текст. Через час в общих чертах материал был готов.